Использованная литература

1. А.Арыстамбекова «Современные тенденции в международных отношениях»/Дайк –пресс – 2010 г. 364 стр.

2. А. Арыстамбекова «Глобализация»/ Дайк-Пресс -2007 г. 304 стр.

3. А.Н.Чумаков «Контуры целостного мира»/ Москва 2011 г. 434 стр.

4. А.Д. Воскресенский «Воток и политика. Политические системы,

политические культуры, политические процессы»/Москва 2011г. 685 стр.

5. В.Е.Рыбалкин «Международные экономические отношения»/Москва -2009 г. 623 стр.

6. Дж.Нейсбит «Мегатренды»/ Москва –Астрель -2012 г. 315 стр.

7. М.В.Ларионова «Европейский союз и «Группа восьми»: совместная ответсвенность за глобальное общественное благо»/ 416 стр.

8. В.А. Меньшиков, А.Н.Перминов, Ю.М. Урличич «Глобальные проблемы человечества »/Москва 2010 г. 570 стр.

к.пол.н., доцент, докторант

ИМО КНУ им. Т.Г. Шевченко

Киев. Украина

Однако прежде чем начать анализ, выделим факторы, которые обуславливают необходимость обращения к данной проблеме специалистов государств СНГ. Во-первых, на теоретическом уровне актуальность исследования объясняется отсутствием на данном геополитическом пространстве фундаментальных работ, посвященных изучению политических рисков при применении стратегии санкций для международного урегулирования. В то же время, следует констатировать, что отдельные аспекты проблемы освещались такими ведущими специалистами России в области мировой политики, как М. Лебедевой 4, с. 236, Д. Балуевым 1, М. Братерским 2, А. Богатуровым и А. Кокошиным 6, научными сотрудниками Дипломатической академии МИД РФ и ИМЭМО РАН, организовавшими в 2000 г. в Москве конференцию «Международные санкции и мировой порядок в ХХІ в.»  11. В Украине тематика исследуется преимущественно коллективом отделения «Международные отношения» (Институт международных отношений Киевского национального университета им. Т. Шевченко), где под руководством В. Бруза, авторитетного украинского ученого и дипломата, имеющего опыт работы в ООН, были защищены две диссертации, посвященные политике санкций (В. Пахиль 7, С. Романенко 8). Отдавая должное ценности разработок российских и украинских ученых, все же заметим, что они не учитывают последних достижений западной политической мысли в этой области, а представленная в них эмпирическая база формируется опытом отдельно взятого международного субъекта. Во-вторых, на практическом уровне изучение стратегии санкций продиктовано необходимостью освоения западного опыта выстраивания грамотной стратегии взаимодействия, как с крупными экономиками мира, так и мировыми финансовыми институтами, что в условиях глобализации может считаться залогом политического и культурного процветания государства, его конкурентоспособности в целом. При этом молодым независимым государствам, которыми являются, как Казахстан, так и Украина, следует помнить, что в современной международной системе с помощью стратегии санкций создаются региональные торгово-экономические блоки и режимы, осуществляется управление международными финансовыми потоками, контролируются внешние заимствования, прямые зарубежные инвестиции, деятельность международных финансовых организаций. Таким образом, политика санкций является инструментом смещения баланса сил на региональном и глобальном уровнях, фактором выстраивания структур и иерархии в мировом порядке.

Прежде всего, отметим, что формирование концепции санкций как инструмента внешней политики в западной политической науке начинается в 1920-х гг. и фактически совпадает с появлением политологии международных отношений как таковой в Великобритании. В связи с этим вряд ли кого-либо удивит тот факт, что основателем теоретического подхода, изучающего санкции как инструмент политического влияния, стал британский ученый, функционалист Д. Митрани. В частности, в своей монографии «Проблема международных санкций», опубликованной в 1925 г., английский исследователь пишет: «в современных условиях экономическое давление санкции – Авт. является едва ли не единственным возможным и действенным инструментом принуждения к миру» 46, с. 76. Указанная работа Д. Митрани, базирующаяся преимущественно на юридической литературе, а также рассвет либерализма в данном историческом отрезке времени предопределили развитие теоретической схемы анализа санкций в западной политологии 1920-х-1930-х гг.

Фундамент к построению концепции санкций в либерализме заложили «14 пунктов» В. Вильсона, работы Н. М. Батлера 17, Р. Ф. Роксбурга 54, Э. Рута 53, лауреата Нобелевской премии мира, Дж. Б. Скотта 57. Американские специалисты М. С. Дауди и М. Дайани обобщают представления классических либералистов о природе международных санкций таким образом:

1. Система баланса сил отжила. Она показала свою несостоятельность предупреждать войны и поддерживать мир. Какова альтернатива?

2. Создание международных организаций. Как же будет эта система поддерживать порядок без военного вмешательства?

3. Посредством применения международных санкций. Данное оружие мощное, эффективное, сравнительно дешевое, бескровное, и более того, может легко поставить на колени любого агрессора.

4. Экономические санкции имеют моральный авторитет. Они публично поддерживаются мировым сообществом.

5. Государства по природе рациональны. Осознавая экономические риски, которые могут обрушиться на их головы, они не найдут другого выхода, как отказаться от войн и агрессии.

6. Нейтралитет сомнительная концепция, от которой сообществу наций следует отказаться 25, с. 18-19.

Либералисты сумели и практически сформировать институт санкций в рамках первой политической международной организации - Лиги Наций, и посредством этого превратить санкции в коллективный механизм реагирования на угрозы миру и акты агрессии (ст. 16 Устава организации). Исходя из Устава Лиги Наций, который рассматривался классическими либералистами в качестве документа, определяющего применение санкций, подобные меры реагирования должны были использоваться в качестве наказания государства за нарушение договорно-правовой базы, обеспечивающей мир и международную безопасность.

Комментируя подход либерализма к объяснению природы санкций, Х. Суганами справедливо отмечает, что в нем природа международных санкций строится на понимании сущности власти внутригосударственной, на отождествлении природы политического и международно-политического феномена 59, с. 24. На данный факт обращает внимание и К. Р. Носсал, который считает, что международными санкциями либералисты стремились выстроить международную систему на подобие внутриполитической 47, с. 310-311. Кроме того, слабым звеном концепции санкций в либерализме стало игнорирование факта национального эгоизма, через который государство формирует доктрину внешней политики и свое индивидуальное отношение к выбору средств достижения целей на международной арене в частности.

Поворотным моментом, по мнению М. Вайта, который продемонстрировал однобокость такого понимания санкций либералистами, стал неудачный эпизод наложения санкций на Италию в 1935-1936 гг. за ее агрессию в Абиссинии 50, с. 208. Так, Великобритания и Франция европейской стабильности предпочли сохранить индивидуальную дружбу с Италией. В этой связи Ф. Волтерс пишет: «цель санкций заставить агрессора отказаться от войны, и тот факт, что жертва не могла более продолжать борьбу, не оказали какого-либо воздействия на юридические и моральные обязательства государств Лиги Наций» 64, с. 683. Таким образом, как суммирует Ю. Кога, специалист Университета Питтсбурга, надежда либералистов на построение международной системы санкциями окончательно разбилась вдребезги 41, с. 12. Д. Болдуин позднее отметит, что «международные отношения, которые сложатся после Второй мировой войны, будут лить на мельницу реалистов и в связи с этим … санкции как политический инструмент, тесно отождествляемый в умах с практикой Лиги Наций, должны будут пересмотрены» 13, с. 155.

И, действительно, несмотря на очевидные недоработки, либералисты послевоенного периода все же не откажутся от своей идеи примирения международного сообщества с помощью стратегии санкций, и ярким подтверждением тому станет система санкций ООН. В соответствии с Уставом ООН, который вступил в силу 24 октября 1945 г., Совет Безопасности получил полномочия применять международные санкции против государств, которые нарушают международный мир и безопасность (ст. 39, 41, 42).

Однако институт международных санкций ООН не лишен влияния реализма, подтверждением чему является сам механизм обсуждения и принятия решений Советом Безопасности. Например, пять постоянных членов Совета Безопасности, обладающие правом вето, могут заблокировать применение санкций, которые будут идти вразрез с их национальными интересами. Более того, такой процесс принятия решений автоматически делает эти государства неуязвимыми перед прессингом санкциями. И. Клод комментирует систему вето следующим образом: «внедрение вето в процесс принятия решений Советом Безопасности отображает четкое убеждение в том, что в случае возникновения конфликта между великими государствами, Совет должен, из соображений безопасности, быть несостоятельным для вмешательства в противостояние или для мобилизации коллективного действия против нарушителя. Философия вето такова, что лучше иметь Совет Безопасности бездейственным, чем использовать этот орган, чтобы большинство применяло силу против великого государства, что, скорее всего, приведет к мировой войне» 19, с. 160.

Наложение международных санкций против Родезии (1966 г.) и ЮАР (1977 г.) привело к ренессансу либерализма как теоретического подхода в исследовании международных санкций. Его основу в это время формируют работы П. Валенстина 63, Й. Галтунга 31, М. Докси 26-28, К. Ллойда Браун-Джона 15, Ф. Хоффмана 34. Они опять поднимают вопрос о целесообразности обеспечения коллективной безопасности посредством международных санкций. Абстрагируясь от каждого конкретного случая авторского понимания природы международных санкций, выделим ключевые смысловые узлы, характеризующие общую теорию санкций в либерализме 1960-1980 гг. (Ю. Кога, к примеру, использует более рельефную формулировку – либералистическая концепция международных санкций).

Таким образом, либералисты под международными санкциями имеют ввиду коллективное или организованное наказание государства, которое нарушает правила поведения в международном сообществе^. Как видим, понятие состоит из двух частей. Во-первых, международные санкции являются коллективным или организованным наказанием. Во-вторых, международные санкции являются наказанием нарушителя международных правил поведения. Начнем объяснение с последней части.

Либералисты утверждают, что существование законов или норм определяет сущность санкций, поскольку они не могут быть применимы без общих норм, которые характеризуют девиантное поведение. Разделение между принуждением и санкциями очень важно в либерализме. Например, обладание политическим ресурсом принуждения недостаточное, хотя и необходимое, условие для применения санкций. Международные санкции являются принудительным актом, но не все принудительное воздействие может считаться международными санкциями. Последние используются для защиты общих интересов. Другие действия принудительного характера, используемые для отстаивания эгоистичных интересов, являются проявлением враждебности, но не международными санкциями. Либералисты убеждены, что нормы права – необходимое условие для использования санкций, поскольку они определяют практику как легитимное принуждение во имя блага всего человечества, то есть собственно международные санкции. Однако понимание коллективного, прежде всего как универсального, а не совокупности индивидуального, не учитывает диалектическую связь между этими двумя понятиями.

В то же время либералисты полагают, что международные санкции являются современным феноменом, поскольку государства могут применять санкции как средство влияния только после трансформации международной системы в международное сообщество 41, с. 14, которое формируется в данный отрезок исторического времени.

Подавляющее большинство либералистов утверждает, что международные санкции могут применяться только в системе институтов, как Лига Наций или ООН. Ф. Хоффман отмечает: «обе международные организации были созданы после мировых войн, когда еще существовал консенсус среди победителей, что, с точки зрения морали, есть «хорошие» и «плохие» нации, и это выражалось в понимании термина «санкции», который рассматривался не только как политическое воздействие, а как средство, преднамеренно используемое против нации, которая заслуживает «наказание» 34, с. 144.

Очевидно, что либерализм определяет международные санкции как наказание государства, которое нарушает правила поведения. Но какие отклонения в поведении государств могут стать причиной применения санкций? В ответе на этот вопрос либералисты не единодушны и высказывают две точки зрения.

Первая исходит из юридического объяснения международных санкций и корнями уходит в понимание проблемы классическим либерализмом 1920-1930-х гг. Напомним, что последний полагал, что международные санкции – это карательные меры против государства, которое нарушает нормы международного права. К примеру, Королевский институт международных отношений имел ввиду под международными санкциями «действие членов мирового сообщества против нарушения, явного или нет, норм права» 38, с. 16. Вот, с точки зрения Дж. Л. Кунца, традиционное понимание международных санкций в юридической науке, которое оттеняет их определение в международно-политических исследованиях: «Политические меры, направленные против государства невиновного в международном правонарушении, могут быть законными или незаконными, но они не являются санкциями. Деликт – это нарушение юридически обязывающих норм… нельзя говорить о санкциях в случае непринятия [государством] предложения со стороны посредника или миротворца, невыполнения требования международной комиссии, несоблюдения норм, юридически не обязывающих рекомендаций органа международной организации» 42, с. 324.

Вместе с тем, далеко не все представители либерализма считают дефиницию санкций в праве исчерпывающей для понимания сложности и многогранности процесса их применения в международных отношениях, где нормы права часто нивелируются. Поэтому они считают целесообразным обратиться к социологическому определению санкций для понимания их роли в мировой политике.

Социология же рассматривает санкции в качестве средства принуждения к выполнению общественных норм. Например, Дж. Коулман в связи с этим пишет: «Социальные нормы … определяют, какие действия личности правильные, а какие нет… Нормы традиционно насаждаются санкциями» 20, с. 242. Они не отрицают важности международно-правовых санкций, но считают их более узкими по значению в сравнении с определением санкций в социологии. Выдающийся ученый современности, профессор Кембриджского университета Э. Гидденс отмечает, что «санкции, классифицированные как формальные и неформальные, применяются обществом для выполнения социальных норм. Право имеет дело с формальными санкциями для обеспечения выполнения норм, установленных государством» 33, с. 95. М. С. Дугал и Ф. П. Феличиано высказываются в том же ключе: «Термин «санкция» имеет различные интерпретации. В широком понимании, это может быть любое средство, используемое для поддержания социального порядка через регулирование поведения человека. Цель таких санкций привести поведение в соответствие с общепринятым мнением, сложившемся в социуме, относительно того, что полезно для общества… и предотвратить поведение, которое, с точки зрения общепризнанного мнения, вредит обществу и, таким образом, социальному порядку… Более узкая концепция «правовых санкций»… это принудительные реакции на нарушения норм права» 45, с. 280-281.

Профессор Оксфордского университета М. Докси, которая в 1970-х гг. отстаивала исключительно юридический подход понимания международных санкций, в 1980-х гг. изменила свое мнение. Толчком к коррекции устоявшегося суждения послужила распространенная на мировой сцене дипломатическая практика использования односторонних санкций, в частности во внешней политике США. Как подметила М. Докси: «Кто-то будет вести изнуряющую борьбу в попытке ограничить понятие ответственностью за противоправные действия, определяемые юридическими нормами, и, вероятно, эта битва будет проиграна, особенно на международном уровне» 28, с. 485. Далее М. Докси адаптирует определение международных санкций к социологическому подходу и начинает понимать под ними «наказание, или угрозу наказания, применяемые к целевому государству за его нежелание соблюдать международные стандарты или международные обязательства» 26, с. 4. Вслед за М. Докси, к примеру, скорректировал свое определение международных санкций и Д. Гельденхайс, который стал утверждать, что «санкции – это международные карательные меры в дипломатической, экономической, военной и социо-культурной сферах, применяемые против государства, нарушающего международное право или отказывающегося выполнять взятые на себя обязательства» 32, с. 20-21.

Как видим, либералисты стремятся отойти от понимания санкций исключительно как меры ответственности, но пытаются определить их в качестве карательного принудительного средства, способного заставить государства выполнять взятые на себя обязательства, как в сфере политического, так и в сфере юридического. Таким образом, данный тезис в определенной степени вступает в противоречие с первым, поскольку здесь, как нам видится, основной причиной введения санкций является нежелание государства выполнять обязательства на международной арене, взятые им к исполнению в индивидуальном порядке.

Теоретические построения идеалистов невольно заставляют как политологов, так и юристов задать им закономерный вопрос - может ли правовая ответственность исключать политическую ответственность и наоборот? Или они взаимно дополняемые? Что определяет первую и вторую и как они обе соотносятся с моралью?

И второе, если под санкцией подразумевать принудительное средство, чем собственно она и является по определению (ведь «санкция» в переводе от лат. буквально принудительная мера 3, с. 1), то онтология санкций, таким образом, не исчерпывается исключительно сферой юридического или политического, или вообще какой-либо частной сферой приложения, но всегда будет определяться онтологией власти, регламентированной правом или нет, уполномоченным действием или волюнтаристским актом. Ведь принудить – значит изменить состояние какого-либо объекта силовым способом 30. Например, ведущий российский юрист И. Лукашук, признавая что «в наше время государства, активно использующие меры принуждения, предпочитают именовать их не репрессалиями, а санкциями», отмечает, что этот термин «не соответствует координационному характеру международного права». «Равный над равным власти не имеет (par in parem imperium non habet) и, следовательно, не может применять санкций» [5, с. 311], – считает он.

Важно отметить, что на различную природу власти внутригосударственной и международной в применении санкций в международно-политической науке обращают внимание такие американские специалисты в области мировой политики, как Дж. Винсент 62, М. Дойл 29, Х. Суганами 59. Например, М. Дойл, ассоциируя власть внутриполитическую с Левиафаном Т. Гоббса, пишет: «Левиафан единственный суверен; он правит, как ему представляется необходимым. Его власть неоспорима, гарантированна. Он не может совершать несправедливое, поскольку сам определяет, что справедливо, а что несправедливо. Эта власть неделима. Он может решать, кто виновен на основании законов, им установленных, и все граждане это воспринимают как должное» [29, с. 115]. Как раз игнорирование факта различной онтологии власти при выстраивании концепции санкций, а не ее правовая окраска, станет центральным элементом в критике реализмом трактовки санкций в идеализме. Подчеркнем, что данное противоречие заботит и юристов-международников, которые признают, что концепция применения санкций в праве первоначально появилась в Вестфальском политическом порядке, но на практике стала применяться в де-факто пост-Вестфальской политической системе, которая предусматривает отличную природу власти, другой порядок определения государственного суверенитета. Формальная доктрина международно-правовых санкций этот фактор может не учитывать должным образом, но политология, как научное направление, этот факт просто не может игнорировать.

Следует еще раз подчеркнуть, что международные санкции, с позиции либерализма, направлены на обеспечение безопасности и поддержание мира, поэтому в этом контексте чрезвычайно важным является, чтобы они применялись уполномоченными международными организациями. Односторонние санкции, с точки зрения либералистов, таковыми не являются, а должны определяться как средство принуждения или давления, акт агрессии. К примеру, Р. Лиллич считает, что санкции, применяемые государством в одностороннем порядке, могут таковыми называться только в случае, если они защищают интересы всего мирового сообщества [43, с. 366]. М. Докси, со своей стороны, также отмечает, что одностороннее принуждение становится международными санкциями, если оно служит целям всего мирового сообщества [26, с. 4-5]. Д. Боуетт придерживается аналогичного вывода, заявляя на примере анализа экономических санкций, что «в значительной степени экономическая деятельность государства наносит ущерб другим государствам по объективным причинам, экономики конкурентные и поэтому, защищая свои интересы, могут нанести вред другим. В связи с этим, необходимо предположить, что незаконность применения экономических мер определяется больше намерениями, чем их эффектом. Другими словами, меры … являются нелегальными только в том случае, если будет доказано, что они служат недостойным мотивам и целям» [14, с. 5].

Но тут возникает закономерный вопрос, как определить, что санкции служат целям всего мирового сообщества, а не определяются партикулярными интересами мировых политических игроков? И что по такой логике отдельно взятый политический элемент не есть частью общей, целостной картины мира? И наоборот, что такое общее без частного?

С точки зрения либерализма, мерилом всему, что есть хорошо, а что плохо в мировой политике, должно стать международное общественное мнение. Кстати, первым, кто предложил построить международный порядок на международном общественном мнении, был президент США В. Вильсон, который полагал, что «новая атмосфера справедливости и дружбы должны обеспечиваться средствами, которые мир ранее не знал. Нации на международной сцене должны объединиться, чтобы гарантировать, что беспокоящая мировую жизнь проблема, сначала должна быть оценена общественным мнением, и, исходя из этого, она потом будет решаться в жизни» [40, с. 96].

По мнению реалиста К. Волтца, идея построения мирового порядка на международном общественном мнении, ляжет в основу теории демократического мира. Лейтмотивом последней является утверждение, что «демократии между собой не воюют», ведь только демократическое общество, как утверждают апологеты данного подхода, может обеспечить поступательное развитие через политический консенсус. К. Волтц комментирует: «вера в демократии как имманентно мирное … была присуща И. Бентаму, который, как и В. Вильсон, как и лорд Р. Сесил, были убеждены, что мировое общественное мнение является наиболее эффективной санкцией, и поэтому она сама по себе, достаточная санкция для мира… как ожидается, общественное мнение и будет санкцией» [65, с. 101-102]. В таком контексте в либерализме выявляется некий дуализм в определении роли санкций в мировой политике, с точки зрения аксиологии, - это моральный цензор и праксиологии – это коллективный механизм защиты, того, что международное общественное мнение посчитает правильным.

«Холодная война» и «гонка вооружений» послужили идейному пересмотру природы санкций в международных отношениях. В 1950-х – начале 1960-х гг. на смену либерализму приходит реализм, исследующий природу международных санкций в контексте онтологического индивидуализма. Реалисты критиковали теоретическую схему анализа санкций идеалистов не «за их юридическую интерпретацию, а поэтому и не соответствующую внешнеполитическому анализу» [13, с. 36], а, прежде всего, исходя из убежденности в том, что международное сообщество не является настолько цивилизованным, чтобы надеяться поддержать международный порядок только установленными правилами поведения [41, с. 20].

Обратим внимание, что исследователи, которые стали фундаторами реалистической парадигмы в теории международных отношений, изначально относительно международных санкций высказывались в ключе, идейно близком либерализму. К примеру, Г. Моргентау противопоставляет систему международных санкций балансу сил. По его мнению, санкции – это карательные меры за нарушение правил поведения [49, с. 220-221]. Международное сообщество, как предвидел блестящий ученый, придет к тому, что государства будут поддерживать международный мир не только посредством механизма силовой политики, но и через правила поведения, поддерживаемые предписаниями и санкциями [49, с. 220]. Другой яркий носитель идей реализма Э. Карр употребляет термин санкции в контексте системы Лиги Наций и как нарушение норм международного права [39, с. 29-30, 46, 95-96]. Еще один представитель этого направления К. Райт настаивает на том, что международные санкции должны применяться исключительно организациями и объясняет это таким образом: «Слово «санкция» часто употребляется в смысле средства самопомощи, когда одно государство в определенных обстоятельствах находит возможным обратиться к такому действию… Но санкции уполномочены применять только международные организации… и они должны к ним обращаться после того как посредством необходимых процедур будет доказано, что имело место нарушение» [66, с. 206].

Концепция санкций с позиции реализма отображена в работах таких ученых, как Дж. Барбера, Д. Болдуина, С. Вейнтрауба, Д. Дрэзнера, Т. Моллер, Р. С. Олсона, К. Портелы, Р. Рирдона, Б. Тейлора, Р. Хаасса, Дж. Хафбауэра, Дж. Шотта, О. Шмита, К. Эллиотт.

Говоря о формировании концепции санкций в политическом реализме, обратим внимание на то, что в 1950-х-1960-х гг. термин «санкции» как таковой редко употреблялся представителями данного направления, а под ними имели ввиду какие-либо ограничения в торгово-экономических отношениях государств, как например, в работе А. О. Хиршмана «Национальная сила и структура внешней торговли», монографии В. Н. Медликотта «Экономическая блокада». В 1970-х гг. под санкциями реалисты часто понимали экономическое принужение, а в 1980-х гг. – экономическое могущество. Утверждению же термина «санкции» в реализме представители данной школы обязаны американскому специалисту Р. С. Олсону, который заявил, что понятие санкций в политологии должно быть неотделимо от принуждения для того, чтобы добавить к первому элементы угрозы и, таким образом, отделить понимание санкций от их интерпретации в праве [48, с. 474].

Каково же понимание международных санкций представителями политического реализма? Изложим основные тезисы, которые раскрывают концепцию политики санкций в данном теоретическом направлении.

Во-первых, основным субъектом международных санкций является не организация, а государство; во-вторых, санкции не являются наказанием за правонарушение, а представляют собой политический инструмент, используемый для изменения внешнеполитического поведения целевого государства, и, в-третьих, функции международных санкций не сосредоточены в плоскости продвижения интересов международного сообщества в целом, но преследуют цель защищать национальные интересы государства-санкционера. К примеру, как полагает Тейлор, США с конца Первой мировой войны часто прибегают к санкциям как инструменту отстаивания своих целей на мировой сцене. Президент Г. Трумэн заставил Нидерланды уйти с Индонезии, пригрозив им прекращением оказания помощи по плану Маршала [60].

Какие основные международно-политические цели, с точки зрения реализма, могут достигаться с помощью санкций?

1. 
   умеренное моделирование поведения целевого государства; 2) дестабилизация целевого правительства; 3) ослабление военного потенциала целевого государства; 4) значительное изменение политики целевого государства [37, с. 31]; 5) преследование целей, близких к тем, что достигаются с помощью военной интервенции, как их описал генерал Смит, «деморализовать, сдержать, принудить, уничтожить» [58, с. 320-321].
   

1. 
   как санкции, так и война предусматривают диалектические отношения между, как минимум, двумя политическими единицами;
   
2. 
   санкции… используются политической единицей для того, чтобы принудить другую политическую единицу исполнять ее волю. Идея подчинения является важной, поскольку она подчеркивает политическую природу санкций [56, с. 7-8]. А заставить – это, прежде всего, подчинить объект своим интересам, и если же субъект является таковым в сфере международного общения – это непременно будет значить, что принимаемые им решения лежат и в плоскости политического.
   

Крайне важно, по мнению реалистов, сделать целевое государство уязвимым [31, с. 385], ведь факт давления предусматривает поиск слабого звена, прежде всего, в сфере организации государственного управления целевого государства. Н. Кроуфорд и А. Клотц определяют четыре возможных «направления удара» санкций внутри политической системы целевого государства: элита, которая принимает решения, государственные структуры, экономика и гражданское общество [23, с. 31]. Фактически эти элементы легли в основу построения концепции целевых санкций: глава государства, высокопоставленные чиновники, институты власти, финансовые институты [56, с. 13]. Как подчеркивает О. Шмитт, для того, чтобы сделать целевое государство более уязвимым перед санкциями нужно применить концепцию «центров гравитации» (в понимании военной науки) для определения конфигурации политики санкций [56, с. 14]. Но в международно-политической действительности, согласно С. Честерману и Б. Пулигни, продуманный заранее дизайн санкций трудно воплотить в жизнь, потому что санкции – это результат компромисса между интересами государств [18].

Сдерживание, по мнению реалистов, является ключевой целью, которая может достигаться на международной арене с помощью санкций. Американские специалисты Дж. Крейг и А. Джордж так описывают механизм сдерживания санкциями «это попытка одного актора заставить оппонента не предпринимать какого-либо действия против его интересов, убеждая при этом, что затраты и риск от такого поведения перевесят ожидаемые надежды» [22, с. 179]. В контексте развития этого подхода специалисты, как например, Д. Болдуин, Д. Дрэзнер, К. Кнорр, М. Мастандуно, Дж. Хафбауэр видели назначение потенциала санкций в ослаблении экономики и оборонно-промышленного комплекса целевого государства. Популярность применения санкций для сдерживания прозрачно объясняет Лори Фислер Дамрош: «если военная сила остается последним аргументом, то предварительное применение экономических санкций должно ослабить военные ресурсы целевого государства и, таким образом, поспособствовать достижению целей с меньшим уровнем насилия» [24, с. 300]. Нет сомнений, что теория понимает целевое государство как рационального актора, поведение которого всегда выверяется логикой достижения наибольшего результата с наименьшими затратами.

Джеймс М. Линдсей определяет цель сдерживания санкциями как попытку «разубедить целевое государство от повторения сомнительного поведения в будущем» [44, с. 155]. По такой логике, политика сдерживания санкциями может и не преследовать цель остановить угрожающие действия актора, но обязательно должна быть направлена на предупреждение такой попытки в дальнейшем. Следует отметить, что среди американских специалистов идея сдерживания санкциями находит весомую поддержку. Применение санкций в американской дипломатии против Советского Союза после вторжения последнего в Афганистан, как правило, исследуется в разрезе сдерживания развития военно-политического потенциала СССР [13, с. 260-278]. Примечательно, что представители этого направления провал давления санкциями на Советский Союз с целью принудить последний вывести войска с Афганистана не считают дипломатическим фиаско США, а наоборот, определяют его как результативный метод сдерживания продвижения советской военной инфраструктуры на Ближний Восток.

К середине 1960-х гг. в американской международно-политической науке появляется ответвление в теории сдерживания международными санкциями, которая получила название так называемой стратегии «угрозы применения санкций» [55]. Безусловно, обозначенная автономность концепции во многом преувеличена, поскольку конечная цель, по определению самих исследователей, оставалась константной – сдерживание. Ким Ричард Носсал и Д. Дрэзнер поясняет, что если угроза санкциями не предупредила нежелательное поведение целевого государства, едва ли вред от их [санкций] применения окажет сдерживающий эффект на цель» [47; 30]. В ходе изучения пяти эпизодов применения санкций, в частности Лиги Наций против Югославии (1921 г.), Лиги Наций против Греции (1925 г.), США против Израиля (1956 г.), группы западных держав против ГДР (1961 г.), США против Эль Сальвадора (1987 г.) к такому же выводу приходит специалист Гарвардского университета Э. Роджерс [52]. Аналогичный вывод делает в своей работе специалист Массачусетского технологического университета Р. Рирдон [51].

Для справедливости отметим, что стратегия сдерживания через угрозу применения санкций в дальнейшем стала фундаментом для выявления и объяснения так называемого «парадокса санкций» в мировой политике. Автором теории считается Д. В. Дрэзнер, профессор Университета Колорадо и консультант корпорации РАНД. Кратко «парадокс санкций» можно сформулировать таким образом: государства-нации склонны применять стратегию санкций против своих врагов, нежели против союзников, однако политический успех санкций во втором случае будет на порядки выше, нежели если бойкотировать своих оппонентов 30.

Однако, как оказалось, и она имеет ряд серьезных недостатков. Критика концепции угрозы применения санкций базируется на четырех основных положениях и это при том, что не поддается сомнению рационализм как общий теоретический подход, который предусматривает, что рациональная природа санкционера и целевого государства принимается априори как аксиома:

1) угроза применения санкций может не возыметь ожидаемого политического эффекта, потому что потенциальное целевое государство посчитает ее маловероятной;

2) угроза применения санкций может не оказать должного эффекта, так как целевое государство может посчитать, что вред от санкционных мер все же меньшее зло, чем исполнение политических требований санкционера;

3) угроза санкций не возымеет никакого эффекта, если целевое государство решит, что санкций не избежать даже в случае демонстрации политической лояльности санкционеру и готовности идти на определенные компромиссы [36, с. 484-485];

4) угроза применения санкций как стратегия может показать низкий потенциал влияния на политику целевого государства, так как оно может использовать отсрочку в применении санкций для принятия контрмер, направленных на уменьшение негативных последствий санкций. Например, тут вероятнее всего две альтернативные стратегии поведения целевого государства – тактика опоры на собственные силы или диверсификация внешнеполитических и внешнеэкономических связей за счет налаживания тесных контактов с так называемыми «черными рыцарями», государствами-контрагентами санкционера.

Что нужно для того, чтобы санкции, с точки зрения реалистов, принесли ожидаемый результат? Ф. Виллиамс называет три составляющие эффективности силовой политики: коммуникацию, ресурс и надежность [21,]. По мнению Э. Адлера и М. Барнетта, которые полагают, что государства-инициаторы являются частью «сообщества безопасности», залогом успеха санкций может считаться создание конфигурации сил, обеспечивающей функционирование сообщества, реагирование на угрозы его существования [12].

Если комментировать общую философию реализма, то, безусловно, ее вклад неоценим для развития дальнейших теоретических подходов к изучению политики санкций, прежде всего с точки зрения теории внешней политики, теории международных отношений. Вместе с тем, не нужно и абсолютизировать теоретический подход реалистов к объяснению природы санкций, который содержит противоречия и является действенным в государствоцентричном мировом порядке. К. Дж. Холсти, в прошлом президент Ассоциации международных исследований (США), к примеру, так высказался по поводу ограниченности реализма в объяснении природы международных санкций: «гарантия мира не лежит в плоскости изменения международных институтов. Более важным является фундаментальная трансформация отношения к международным отношениям. Политика должна строиться на праве и справедливости, и потому санкции, если они используются для коррекции поведения, должны базироваться на морали и мировом общественном мнении, а не на балансе сил» [35, с. 177].

Таким образом, как нами было установлено, в понимании природы санкций как средства политического влияния разночтения либералистов и реалистов очевидны и выявляют полярность двух важнейших направлений изучения международных отношений в целом, которая, однако, уменьшается по мере эволюции философии политики в целом. Вместе с тем, выделим важнейшие смысловые узлы, предопределяющие дифференцированный подход к определению санкций в реализме и либерализме. Первый узел может быть объяснен различным пониманием природы международно-политического в целом. Так, в либерализме грань между внутриполитическим и международно-политическим размывается через отождествление сущности власти, а значит, санкции выступают инструментом продвижения универсальных ценностей в целом. В реализме же мы наблюдаем другой подход, поскольку здесь природа власти в международных отношениях, в отличие от внутриполитической сферы, хаотична и не регламентирована, а значит, санкции будут продуцировать появление индивидуального сегмента, рельефность которого в сфере международного общения будет прямо пропорциональна могуществу определенной политической единицы. Второе отличие проявляется в концептуализации санкций, где реализм их видит с позиции онтологического индивидуализма, либерализм – онтологического коллективизма. И наконец, третий азимут сосредоточен на функциональном уровне, ведь в реализме санкции – это средство продвижения эгоистического элемента в интересах государств, в либерализме – механизм поддержания международного мира и безопасности.