Альбер Собуль, историк и гражданин

Французский ежегодник 2002.

К. Мазорик

Альбер Собуль, родившийся 27 апреля 1914 г. и окончивший дни свои 11 сентября 1982 г., оставил после себя неизгладимый след, о глубине которого, возможно, лучше всего свидетельствует тот факт, что Собуль, наряду с М. Блоком и Ф. Броделем,   один из немногих историков ХХ в., чье имя присвоено улицам и площадям (в Монпелье, Ниме, Виллар-де-Лансе и др). Его исторические труды и через двадцать лет после смерти автора остаются предметом обсуждения, нередко весьма острого, вызывая ученые споры, восхищение и обоснованное желание следовать его идеям. Его друзья и ученики из всех стран помнят этого смелого человека, твердость и четкость его политической позиции, неизменную широту его личности. Его оппоненты, из числа историков и не только их, часто критиковавшие его при жизни, не сложили оружия и после его смерти, хотя и действуют уже не столь откровенно.

Трудно, почти невозможно, отделить личность Собуля от его творчества, настолько тесно его жизненная позиция французского гражданина и революционного интеллектуала, участника баталий своего времени – этого «железного века» – была связана с его вкладом в историографию, основанном с самого начала на солидном фундаменте научного и академического образования, а затем – и на огромной исследовательской работе в архивах и библиотеках. Однако мне хотелось бы осветить скорее жизненный путь человека, чем карьеру ученого, поскольку этот путь, по моему мнению, был достаточно характерен для целого поколения французских историков, философов, естествоиспытателей, имевших аналогичное социальное происхождение. И если их жизнь была не такой же как у Собуля, то, по крайней мере, схожей с нею.

Детство

Еще не так давно бывший министр образования Франции Ж..Р. Шевенман считал возможным говорить о «республиканской элитарности» французской системы просвещения, поскольку школы, коллежи и университеты способствуют продвижению выходцев из широких слоев общества в высшие круги, во власть или другой реализации их особого предназначения. Социологические работы П. Бурдье и его учеников показали необоснованность этих оптимистических надежд на преодоление в современном французском обществе непреложного закона родового воспроизводства, действующего во всех классовых обществах. С точки зрения этого закона, случай Альбера Собуля представляется исключением.

Отец Альбера, Люсьен Собуль, родившийся в Лионе 3 ноября 1881 г., был третьим из четырех детей Пьера-Мари Собуля, который в актах гражданского состояния обозначен как «тростильщик шелка». В действительности же, он перепробовал много профессий и к началу ХХ в. был хозяином ресторанчика в местечке Ларжантьер, департамент Ардеш. Люсьен, закончив образование и обучившись ремеслу, стал столяром и в 1907 г. обосновался там же. Однако, очевидно, устав от замкнутого и зависимого существования, он вскоре решил уехать в Алжир. Официальная пропаганда представляла Алжир страной Эльдорадо (каковой он отнюдь не был) с единственной целью: стимулировать его аграрную колонизацию французским населением, способным отодвинуть к югу полукочевые племена. В поселении французских колонистов Гийомэ (Геллев эль Уэд), департамент Мостаганем, Люсьен Собуль приобрел за 3,5 тыс. франков невозделанный земельный участок в 62 гектара и 30 аров. Своими руками, с помощью одного лишь феллаха, он обработал эту землю, построил дом из двух комнат с сараем и хлевом, после чего предпринял ряд сельскохозяйственных начинаний, которые, однако, из-за засухи потерпели крах. Он жил как довольно бедный крестьянин, чье имущество, по оценке 1915 г., составляло 14,5 тыс. франков. В 1910 г. Люсьен поехал в Ардеш, чтобы найти себе жену. Ею стала Мари Мейан (родилась 12 сентября 1889 г.), уроженка севеннского селения Сен-Андэоль де Бурлэн. От их союза в 1911 г. родилась дочь Жизель, которая на протяжении всей жизни Собуля была его любящей сестрой и самой верной спутницей, а в 1914 г. – и сам Альбер Собуль. Мобилизованный в армию, сержант роты зуавов 2-го сводного полка Люсьен Собуль 29 ноября 1914 погиб под Аррасом во время германского наступления на Па-де-Кале. Альберу тогда было шесть месяцев. Всю свою жизнь он испытывал чувство долга перед отцом, который своей смертью сделал его «pupille de la nation»^, а затем – «стипендиатом республики», что позволило ему покинуть свой социальный слой и избежать судьбы «белого меньшинства» колоний.

Мать Собуля, не имея возможности обрабатывать землю, продала их маленький участок и обосновалась в городе Алжире, в квартале Белькур, прославленном А. Камю. Там она жила в среде смешанного европейского и средиземноморского населения, которое скорее игнорировало, чем презирало арабо-мусульманское меньшинство или даже просто отторгало его. В детстве Собуль узнал о расизме и о жестокости колониальных отношений и, как он говорил позже, мог бы стать, если бы там остался, настоящим хулиганом, но его мать, только что снова вышедшая замуж, угасала от туберкулеза. В июне 1922 г., через шесть месяцев после возвращения во Францию для лечения, она умерла. А Жизель и Альбер были «подобраны», по выражению самого Собуля, старшей сестрой их отца – Мари (1884 г.р.), которая взяла на себя заботы об их воспитании.

Мари Собуль была женщиной особенной. Блестящая ученица, она после получения свидетельства об окончании средней школы в Ларжантьере продолжила, по совету своих учителей, образование в Высшей педагогической школе в Прива, а потом – в Ниме. Получив за успехи в учебе стипендию, она в 1904 г. поступила в Высшую нормальную школу в Фонтене-о-Роз близ Парижа. Став затем преподавателем Нормальной школы, она защитила магистерский диплом в Ниме, где и жила до самой смерти в 1961 г. Эта женщина была также в интеллектуальном и нравственном смысле наследницей основных ценностей своей семьи. Собулей отличала приверженность республиканской традиции с радикальным уклоном. Кроме ярко выраженного чувства солидарности и верности семье, роду, они питали любовь к равенству и уважение к свободе, в первую очередь, для людей низших слоев, которым сохранить эту свободу было особенно трудно. Из светской, республиканской идеологии Мари Собуль взяла терпимость, прежде всего религиозную, веру в избавление от предрассудков через знания и науку, упорство в труде, который гарантирует независимость и тем самым освобождает человека, нравственный императив в духе кантианства, твердую политическую позицию в борьбе против предрассудков, угнетения, обскурантизма, эксплуатации. На этих же культурных ценностях она воспитывала Жизель и Альбера, ставших для нее, так долго жившей в одиночестве, ее детьми. Добавим, что всю свою жизнь Мари Собуль принимала деятельное участие в политике. Активист Сопротивления во время немецкой оккупации, член департаментского Комитета национального освобождения, она после войны была в 1947-1959 гг. муниципальным советником Нима, до конца жизни состояла в Коммунистической партии Франции (ФКП). Муниципалитет Нима после смерти Мари Собуль в знак уважения назвал ее именем школу на площади Революции.

В 1923 г. Альбер Собуль поступил в государственный лицей Нима и с того времени окунулся с головой в изучение гуманитарных дисциплин, которое в 1938 г. привело его к получению должности преподавателя истории. В своем университетском образовании Собуль прошел почти классический путь: Нимский лицей Альфонса Додэ, подготовительный класс для бакалавров лицея Жоффра в Монпелье, высшие литературные классы лицея Людовика Великого в Париже, куда он был принят в октябре 1932 г., и, наконец, после того, как не попал в высшую Нормальную школу из-за неудачи на устном экзамене по философии, – Сорбонна, где он и завершил свое историческое образование. Это – прекрасный путь, по которому так же, как он, сумели пройти лишь немногие из его однокашников. На протяжении всей своей продолжительной учебы он постоянно выделялся как превосходный латинист и эллинист. Он не так хорошо владел современными иностранными языками, которые, впрочем, тогда плохо изучались во Франции, однако блестяще знал классические языки, чем нередко приводил в удивление слушателей, собиравшихся в 1970-е годы на его семинар в Сорбонне. В середине речи он мог легко процитировать на латыни десяток стихов Вергилия или Горация, либо даже такой отрывок как «Рассуждения о методе» или «Прозопопею Фабриция» из «Рассуждений о науках и искусствах» Руссо. Именно труды Руссо, а также Монтескье и особенно Маркса, оказали на Собуля наиболее глубокое влияние, что признавал он сам, а также отмечали те, кто как Ж.Р. Сюратто, учились с ним в лицее Людовика Великого.

Коммунизм Собуля

За годы учебы в Париже А. Собуль открыл для себя большую политику и очень скоро выступил против международного фашизма, который кое у кого во Франции вызывал симпатии, имевшие одновременно расистский, антиреволюционный и антирабочий оттенок. Довольно рано Собуль вступил в департаментский Союз студентов, созданный ФКП для объединения студентов «левых» взглядов. С тех пор его часто видели агитирующим за Народный фронт, протестующим против поддержки Гитлером и Муссолини переворота Франко, выступающим в рядах движения Амстердам–Плейель за мир, коллективную безопасность и союз с СССР. Весной 1939 г. он стал членом ФКП. По стечению обстоятельств, тогда же он получил от государства за свои успехи в университете одну из немногочисленных исследовательских стипендий. Исключительный случай для интеллектуалов его поколения: вступив в ФКП до войны, он остался ей верен, несмотря на все разочарования, расхождения во взглядах, кризисы и те ее дела, что оборачивались против нее самой. До конца жизни он никогда не упускал случая рассказать о глубоких истоках своих убеждений. Никогда не отступая от них, он оказывал глубокое влияние на своих учеников, включая и автора этих строк.

К началу второй мировой войны Собуль уже снискал себе известность среди молодых историков, тяготевших к ФКП. Незадолго до того он опубликовал под псевдонимом работу о политических идеях Сен-Жюста, выполненную под руководством Ф. Саньяка. Вместе с философами А. Мужэном, Ж. Полицером, А. Лефевром, Ж. Дэкуром и некоторыми другими он составлял памятную патриотическую и антифашистскую петицию в честь 150-летия Французской революции. Также он подготовил сборник текстов о Революции «1789, год свободы», который впоследствии неоднократно переиздавался. Под руководством Ж. Брюа он участвовал в создании Музея истории Монтрёя – городка, где депутатом был Ж. Дюкло. В то же время, молодому преподавателю и исследователю приходилось думать о теме своей будущей диссертации. Довольно скоро, после встречи с М. Блоком, Собуль отказался от карьеры медиевиста, которую ему предлагали профессора Перруа и Альфан. А первого знакомства с Ж. Лефевром, профессором современной истории в Сорбонне, который после войны станет его научным руководителем, оказалось недостаточно, чтобы окончательно определиться с планами.

Вторая мировая война

Собуль впоследствии говорил, что еще с октября 1938 г., как и большинство здравомыслящих граждан, знал: война неизбежна. Пакт Молотова-Риббентропа его в политическом плане никоим образом не обеспокоил. В отличие от большинства французских коммунистов, таких, как журналист и писатель Поль Низан, он полагал, что сталинский Советский Союз должен себя обезопасить, поскольку западные демократии, начиная с Мюнхенского соглашения, постоянно ищут разного рода «компромиссы» с гитлеровцами и их союзниками. После возвращения из отпуска, который они с сестрой и зятем, Ж.Ш. Лалльманом, новоиспеченным скульптором с факультета изящных искусств, провели в Греции, посещая античные древности, Собуль был призван в действующий 113 артиллерийский полк. Хотя он числился коммунистом и «антимилитаристом» (а ФКП с началом войны была запрещена), его, тем не менее, отправили в Военную школу артиллерийских офицеров в Пуатье. Однако по окончании ему отказали в офицерском звании и отправили на фронт ездовым конной батареи. У него не было времени приступить к исполнению своих новых обязанностей. Едва прибыв в Манс, он вместе с батареей вынужден был отступать под немецкими бомбежками, сначала до Бордо, а затем по железной дороге в По. Там, после заключения перемирия, он сдал свое орудие с зарядным ящиком и лошадьми властям на неоккупированной территории и, демобилизовавшись, вернулся в Ним. С 1 сентября 1940 г. он получил должность учителя истории и географии в государственном лицее для мальчиков в Монпелье.

В систему национального образования Альбер Собуль вернулся с помощью Р. Капитана, министра правительства де Голля и известного деятеля Освобождения. Он отказался от политической и административной карьеры, похоже, предлагавшейся ему и новыми властями в лице Ж. Бунэна, комиссара Республики в Лангедоке, и Коммунистической партией, которую за ее вклад в Сопротивление генерал де Голль привлек к управлению страной. Собуль вернулся на свое место учителя в Монпелье. Попросив перевод в Париж, чтобы быть ближе к Национальному архиву и Ж. Лефевру, звавшего его к себе в Сорбонну, он с 1 октября 1945 г. получил назначение в лицей Марслен Бертело де Сен-Мор в пригороде столицы. С 1 октября 1946 по 30 сентября 1948 г., взяв за свой счет отпуск для исследований, Собуль занимался архивным изысканиям, необходимыми для подготовки диссертации о парижских санкюлотах. Он был также привлечен Лефевром, Лабруссом и Буржэном к участию в Комитете по подготовке празднования юбилея Революций 1848 года. С 1 октября 1948 г. он в течение двух лет преподавал в лицее Генриха IV в Париже, после чего был принят в Национальный центр научных исследований (CNRS), где продолжил работу над диссертации. Получив в 1953 г. ученую степень с высшей оценкой «très honorable» («весьма достойно»), он одновременно вел спецкурс в Сорбонне и учил 4-6 курсы в «своем» лицее Генриха IV, где я, ученик высшего подготовительного класса, и встретился с ним по совету моего учителя истории М. Фурньоля. Собуль получил известность в этом учреждении, не пустив в класс генерального инспектора А. Тру, которого, по словам Собуля, «назначила власть, лишившая его самого должности в 1942 г.!».

И, наконец, последний круг общения, в котором вращался Собуль, было собственно профессиональное сообщество историков в целом. В Комитете по подготовке празднования столетнего юбилея Революций 1848 г., на воскресных собраниях Общества новой и новейшей истории, на ежегодных конгрессах Научных обществ, где он иногда бывал, в «Комиссии Жореса», восстановленной после войны, где он заседал по просьбе Лефевра, Лабрусса и председательствовавшего там Ж. Кэна, он встречался с историками самых разных направлений и интересов. Среди тех, чьи имена приходят мне на память, назову, прежде всего, его верного друга Р. Мандру, а также – историка парижских рабочих Второй Республики Р. Госсе, А. Дюбьефа, преподавателя лицея Генриха IV, ставшего затем Генеральным инспектором национального образования, и его супругу, работавшую в Национальной библиотеке, П. Губера, с кем он позже входил в национальную аттестационную комиссию, Ж. Мёвре, специалиста по истории демографических кризисов и производства продовольствия при Людовике XIV, Ж. Дроза, изучавшего Германию века Просвещения; учеников Лабруса: Ж. Дюро и Ж. Мэтрона, историка анархизма и главного инициатора известного «Биографического словаря французского рабочего движения». Упомяну также английских историков, чье творчество он приветствовал – К. Хилла и того же Кобба. Большой знаток социологии, внимательно изучавший Э. Дюркгейма, и даже этнологии, посвятивший немало времени чтению М. Мосса, он поддерживал тесные отношения с Ж. Гурвичем и, особенно, с Ж. Дювиньо, чья работа его вдохновила на собственное исследование феномена санкюлотизма, который он считал категорией исторической социологии. Тех же, кто считал Собуля «фанатиком-одиночкой», не могла не удивить его дружба с историками «правого центра», такими, как М. Рейнар, учившийся курсом старше его в Сорбонне, или с такими «правыми», как Р. Мунье, В.Л. Тапье, Ж. Тюлар, А. Корвизье или А. Пуатрино.

В появившихся после смерти Собуля воспоминаниях, на удивление полных сарказма, как, впрочем, и юмора, Кобб, который раньше был его другом, но отдалился после 1974 г. (тогда он еще принял участие в праздновании 60-летия Собуля, организованного друзьями и учениками последнего в Институте Французской революции), совершенно карикатурным образом изобразил систему его личных отношений, которую представил как некий механизм манипулирования, поставленный на службу «коммунистическим убеждениям» и даже партийному аппарату (!); как своего рода застольное «братство» абсолютных единомышленников, вдохновлявшееся преувеличенно восторженными воспоминаниями об убогой санкюлотерии (sanculotterie de pacotille) и позволявшее его другу Собулю удовлетворять свое ego и нарциссизм, а также являвшееся предприятием по вербовке сторонников, невольным агентом коего оказался и сам Кобб… Однако написавший это – тот, кто в течении многих лет неделями жил почти как полупансионер на улице Нотр-дам-де-Шан, пока не вернулся в Англию, где получил известность как историк Франции – притворяется, будто не знает о том, сколь глубокими и сложными были отношения Собуля с этой частью парижской интеллигенции, которая, теперь, конечно, уменьшилась, но еще сохранила свою значимость. В те годы она все еще имела заметное влияние благодаря результатам Второй мировой войны, хотя происходившие во французском обществе перемены уже и ставили перед ней новые проблемы, которые Собуль хотел бы решать, не отказываясь ни от чего из достигнутого ранее, и не отходя от дорогих как ей, так и ему самому общих идеалов.

Университетская карьера

Уже снискав известность своими трудами – «Очерком истории Французской революции», вышедшем в 1948, а потом в 1951 г. (для справочного издания 1962 г. эта работа была переписана), публикацией «Речей и докладов Сен-Жюста» (1957), блестящими статьями в AHRF и в La Pensée, – Собуль 29 ноября 1958 г защитил докторскую диссертацию, уже к тому времени изданную под заголовком «Парижские санкюлоты II года. Народное движение и революционное правительство 2 июня 1793 г. – 9 термидора II года», перед восхищенным жюри и публикой, потрясенной его свободным владением материалом и уровнем работы. Получив только положительные отклики в научных изданиях и даже в периодике, предназначенной для широкой публики, эта диссертация была снова опубликована в 1962 г., затем, в 1968 г., с сокращениями переиздана в более доступном для студентов «карманном» формате, переведена во многих странах. Эта работа внесла важный вклад в расширение сферы политической истории и включению в нее социальной истории борьбы за власть, подобно тому, как это ранее делалось в трудах Ж. Лефевра о крестьянстве и А. Матьеза о городском плебсе, но только теперь с большей широтой взгляда и с солидным научным аппаратом.

Щедрость Альбера Собуля вошла в легенду! Никто не смог бы перечислить всех коллег, исследователей разного возраста, французов и иностранцев, кому в Париже или Ниме он предоставлял свой стол и дом. Он расходовал деньги без счета, порою даже с риском нанести ущерб собственной семье, помогая обращавшимся к нему. Доходило до того, что он даже организовывал своим, прибывшим издалека гостям настоящие туристические поездки, для чего приводил в действие всю сеть своих знакомств. Именно так он поступил по отношению к Б. Поршневу, А. Адо, Н. Застенкера, А. Манфреду и В. Смирнову, когда они приезжали во Францию. У него было обостренное чувство того, что он считал своим «долгом». В 1974 и 1975 гг. в Париже проходили две важные международные конференции по истории Французской революции. Не сумев добиться той суммы бюджетных ассигнований, на которую рассчитывал, он взял на себя – за счет своих собственных, подчеркиваю, средств преподавателя и автора – обещанное возмещение расходов участникам, которые, не зная об этом, возвращались домой, убежденные в великой и безмерной щедрости французских научных учреждений!

С самого начала Альбер Собуль участвовал в движении мая 1968 г. в Сорбонне. Он, по сути, находился в своей стихии, среди «борьбы» и собраний, вместе с Брюа, Ж.П. Берто, М. Ребериу и другими. Он, таким образом, внес свой вклад в разрушение ценностей и официальных институтов университетской системы, которое имело место весной 1968 г. и в последующие месяцы, став отголоском большого социального движения, охватившего Францию. Но очень скоро, с 1969 г. Собуль отмежевался от «перегибов», а после и стал бороться с ними, полагая, что они способны поставить под сомнение и даже погубить научную требовательность, процедуру ведения дискуссии и традиционные формы научного знания, сохранение которых он считал необходимым для победы современного разума над порабощающими предрассудками и правой идеологией. Эта позиция, разделявшаяся такими людьми, как П. Вилар, Ж. Дроз, Ж.Б. Дюрозель, навлекла на него некоторые дополнительные нападки, но одновременно вызвала и одобрение многих его коллег и студентов-историков, желавших развить то позитивное, что было достигнуто в 1968 г., не дав ему раствориться в разрушительной энтропии интеллектуального нигилизма. Именно в этих условиях Собуль вместе с молодыми преподавателями, своими коллегами по Сорбонне – Ж.П. Берто, Ф. Энкером, Ф. Гю и другими вскоре к ним присоединившимися – создали в 1970 г. «большой семинар по истории Французской революции», собиравшийся вначале в разных местах, а затем, вопреки всем правилам и без какого-либо письменного разрешения, обосновавшийся в знаменитой библиотеке Лависса в Сорбонне, где он проходил по субботам с 14 до 18 часов. До 1982 г. этот семинар был главным центром обсуждения ключевых проблем изучения истории и историографии Революции.

Влияние, которое Альбер Собуль оказывал на историографию Французской революции как до 1982 г., так и после – на протяжении всех 80-х годов, не может не удивлять. И те, кто ощущал международную идеологическую конъюнктуру, отмеченную после 1968 г. возвратом неолиберальных экономический идей, всемирным наступлением «новых правых», безжалостной критикой сенсуализма самопровозглашенными «новыми философами», а в политическом плане – сплочением капиталистических держав под эгидой США в так называемый «треугольник»^*, действительно, удивлялись тому, что во Франции упорно продолжали изучать Французскую революцию. Что это, «французское исключение»? А ведь оно казалось обреченным после двойной критики, прозвучавшей со стороны Коббена и Фюре, которые обвинили схему Лефевра-Собуля в архаичности и в идеологизированности. Чтобы понять такое положение дел, необходимо начать с рассмотрения трех столпов, составлявших материальную и человеческую основу подобного влияния Собуля.

Прежде всего, вспомним о непрерывной и активной работе знаменитого субботнего семинара, на который собирался постоянно обновлявшийся, но неизменно широкий круг историков-исследователей, молодых и не очень, преданных, талантливых, усердных, увлеченных и работящих. Вокруг ядра основателей семинара, куда входили сам Собуль, Сюратто²; преподаватели университета Париж-1, объединенные под сенью Института истории Французской революции (Берто, Брюнель, Дюкудрэ, Энкер), к коим иногда присоединялись Гю и К. Дюпра³; а позднее – историк права М. Пертюэ, собирался также постоянный круг бывших учеников Собуля, приезжавших из провинции для проведения исследований, как, например, группа историков права из Центра Шеврие Дижонского университета – наш дорогой коллега Ж. Барт, Ж.Ж. Клер, Ф. Фортюне и другие. Перечислять можно бесконечно, однако, помимо молодых исследовательниц, уже упоминавшихся выше, особо отметим покойного Г.Р. Икни, М. Дориньи, К. Жэндэна, М. Жанти, Г. Лемаршана, Ф. Гужара, Ж. Мэнтенана, Ж.П. Гросса, С. Бьянки, Ж. Гийому, Ж. Берне, Б. Конейна и О. Бетурне. Рядом с ними можно было увидеть известных профессоров и начинающих исследователей из других стран, приезжавших в Париж, чтобы сделать доклад, представить гипотезы, рассказать о методе, состоянии исследований. Италию представляли Х. Бурстин и П. Вьола, Россию – А. Адо, В. Смирнов, К. Ингерфлом и Т. Кондратьева, ученики Адо, Японию – Тадами Шизука, Ируаюки Ниномия и покойный Макото Такахаши, США – Д. Фригульетти, Д. Ньюман, М. Славин, Э. Женовез, Бельгию – преданный и талантливый Р. Девлшауер и его ученики, Латинскую Америку – К. Матозо, Н. Одалья, М.У. Родригес из Сан-Паоло… Очевидно, стоило бы восстановить по спискам участников семинара их полный перечень. Результатом работы с 1970 по 1982 гг. стали, по оценке Ж. Годшо, подтвержденной Сюратто, 32 диссертации, в той или иной степени подготовленные в рамках этого семинара и защищенные во Франции при прямой поддержке или под руководством Собуля, в том числе 13 докторских (doctorat d`Etat).

Вторым «столпом» являлась совместная деятельность университетских и исследовательских учреждений, главной движущей пружиной которой был сам Собуль, организатор, полностью преданный своему делу, и при этом – своего рода просвещенный деспот, единолично контролирующий все рычаги. Впрочем, последнее шло только на пользу, ибо иначе в условиях того времени все погрузилось бы в хаос! Центр этой системы составляли Сорбонна, Институт истории Французской революции и, если не формально, то фактически управляемое Собулем Общество робеспьеристских исследований, где он был генеральным секретарем, а общее руководство принадлежало четверке сопредседателей, состоявшей из М. Рейнара (до его кончины), Э. Лабрусса, Ж. Годшо и самого Собуля, который был также главным редактором журнала Общества – AHRF. К этим институтам примыкала Комиссия по экономической и социальной истории Французской революции («Комиссия Жореса»), президентом которой после смерти в 1975 г. Ж. Кэна стал Годшо. Собуль и Лабрусс были вице-президентами. В указанный период Комиссия опубликовала 21 том (из 30, вышедших с 1947 г) и 11 сборников текстов и документов. Годшо, все более тесно сотрудничавший с Собулем, возглавлял также Международную комиссию по истории Французской революции, собиравшуюся на каждом Международном конгрессе исторических наук: в Стокгольме (1960), в Вене (1965), в Москве (1970), где Собуль, Лабрусс и Годшо встретили В.М. Далина, что положило начало проекту издания сочинений Бабефа, в Сан-Франциско (1975), в Бухаресте (1980). Научную периферию этой системы составляли ряд дружественных французских и иностранных изданий (например, в Риме – Critica storica, выходившая под руководством Саитты; в Москве – «Французский ежегодник»), школ и институтов (Итальянский институт по изучению истории Рисорджименто, Исследовательский центр в Лейпциге, под руководством Маркова и Коссока) и, в зависимости от смены президентов, такие крупные научные организации, как Общество новой и новейшей истории в самой Франции.

В 1977 г., по инициативе Собуля, была начата подготовительная работа, завершившаяся уже после его смерти созданием в 1983 г. национального Музея Французской революции в Визиле.

Его последнее публичное выступление, состоявшееся в Оттаве 9 июня 1982 г. по приглашению Исторического сообщества Канады, дало ему возможность пункт за пунктом ответить на критику своих оппонентов, которых там представлял У. Дойл, ученик Коббена и Фюре.

Взгляд на творчество Собуля

Огромную известность и авторитет Альберу Собулю, конечно же, принесли не столько его статус в университетском мире и не блестящие ораторские способности, сколько его исторические труды. В очень солидной и подробной «Библиографии», составленной в 1983 г. его ученицей Ф. Брюнель для переиздания «Очерка истории Французской революции», я насчитал 311 наименований, где Собуль фигурирует в качестве автора. Если не считать статей в ежедневных и еженедельных газетах, его работы можно разделить на 7 категорий: монографии (29); каталоги и критические издания текстов и документов; предисловия к коллективным трудам, вышедшим под его редакцией; переиздания трудов и публикации текстов Ж. Лефевра; статьи и очерки в научных журналах и коллективных монографиях (более 200); сборники архивных материалов; рецензии и заметки. Добавим сюда также «Исторический словарь Французской революции», вышедший в 1989 г. Собуль, задумавший этот проект в 1980 г., доверил его реализацию монреальскому историку Ф. Жандрону, а общее руководство, из-за своей усталости, – Сюратто, который и довел издание до конца с помощью М. Дориньи.

311 работ! Не стоит, однако, удивляться этой головокружительной цифре. Многие из упомянутых в библиографии наименований – это дополненные, частично переписанные, переизданные работы, сборники ранее публиковавшихся статей или статьи, вышедшие сразу в нескольких журналах. Собуль всегда без колебаний шел навстречу издателям и редакторам журналов, заинтересованных в переиздании текстов, ранее уже опубликованных. Некоторые высказывали в данной связи сожаление или упреки, а он, напротив, был убежден в необходимости повторения, называя это «забивать гвоздь»! Но даже если учесть эти повторения, уменьшающие на добрую треть число его оригинальных монографий и статей, все равно остается обширное, просто огромное творческое наследие, разнообразное по содержанию, подходам и методам, хотя тема Французской революции и занимает в нем первое место. Кроме того, это творчество, весьма разнообразное по литературному стилю, было адресовано разным категориям читателей: профессиональным исследователям, образованным интеллектуалам, студентам, учителям.

Творчество историка Собуля является предметом хвалебных и более чем восторженных суждений. Те, кто спорил с ним, отвергая его интерпретацию, никогда не могли поставить под сомнение его профессионализм и эрудицию, а потому чаще замалчивали его труды, применяя политику «гробового молчания», столь характерную для лицемерного университетского и журналистского сообщества Франции и Запада в целом! Оценки творчества Собуля, помимо пространных некрологов, появившихся в 1982 и 1983 гг. после его смерти, и статьи М. Агюллона в газете Le Monde за 13 сентября 1982 г., можно найти в весьма обстоятельной статье Ж. Брюа в Revue d`histoire moderne et contemporaine (1982, № 29, p. 673) и в работе Ж. Николя в Cahiers d`histoire de l`Institut de recherches marxistes (1982, №11). Этому же посвящены специализированные номера двух журналов: AHRF (№ 250 за октябрь-декабрь 1982 г.), где приняли участие многие из упомянутых выше историков и, в частности, вышла последняя большая статья Э. Лабрусса, и подготовленный в 1994 г. по инициативе М. Вовеля выпуск Bulletin d`histoire de la Revolution francaise с материалами обобщающей конференции, состоявшейся в Клермон-Ферране в честь десятой годовщины смерти Собуля (1992), куда вошли статьи Ж. Эрара, К. Мазорика, М. Вовеля, П. Дюпюи, Д. Шафера, К. и М. Мидделов, С. Самлера, Г. Лемаршана. Я отсылаю заинтересованного читателя ко всем этим текстам, желая напоследок обратить его внимание лишь на некоторые, кажущиеся мне особенно важными черты творчества историка, чьи труды мне всегда были близки.

Великий историк политических конфликтов и борьбы в 1776-1848 гг. и, особенно, в 1792-1795 гг., Собуль скрупулезно исследовал государственные институты, детально анализировал конституции и другие подобные им тексты, внимательно изучал способы политической деятельности и применения власти. Далекий от поверхностной «историзирующей истории», которой занимались многие специалисты, он, однако, по примеру Жореса, чью «Социалистическую историю» переиздал со своими комментариями, Матьеза с его «Дороговизной» и «Этюдами о Робеспьере» и, наконец, Лефевра, изучал социальный, ментальный, идеологический, поведенческий и даже лингвистический фон деятельности отдельных лиц и групп на преобразуемом пространстве политического поля. Прав был Э. Лабрусс, когда в своем мемориальном выступлении в ноябре 1982 г. говорил во множественном числе о «социальных историях Альбера Собуля», в коих, по его мнению, уже просматриваются первые элементы «исторической этнологии», ставшей стержнем всех тех изменений, которые связывают, возможно неправомерно, с направлением, претендующим называться «новой исторической наукой».

Исследовательские интересы Собуля не ограничивались социологией городских «низов» эпохи ремесленного и мануфактурного капитализма. С самого начала, под прямым влиянием Лефевра и в продолжение своей исследовательской работы для Музея народных искусств и традиций, он интересовался аграрной историей, особенно готовя свою «дополнительную» диссертацию о деревнях региона Монпелье на основе изучения кадастров. Затем в новых идеологических условиях, созданных революциями в странах третьего мира и поиском альтернативных путей по отношению к революции ленинского типа, он приложил немало усилий для изучения сельского общества, технологии и орудий аграрного труда, образа жизни, налогообложения (вместе с поляком В. Кулой), собственности и эксплуатации, воображаемого мира деревенских жителей. Отсюда исключительная для того времени насыщенность материалом его тома «Цивилизация и Французская революция» (вышел в 1970, а затем в 1982 и 1983 гг.). Принимая выводы А. Адо, чьи труды он во многом и открыл для Запада, и разделяя фундаментальные положения Э.П. Томсона о «модели нравственной экономики», Собуль поддержал исследования своих учеников и друзей (прежде всего, Г. Икни, Ф. Готье, но также К. Жэндэна), изучавших «крестьянский путь» во Французской революции. Эти работы привели к переносу центра тяжести дискуссии с вопроса о роли народных масс в социальных преобразованиях, осуществленных Революцией и определивших последующую историю французской нации, на проблематику компаративных исследований «переходных» периодов в Европе и мире в целом. В результате, Собуль, всегда отстаивавший представление о Французской революции как «классической модели» революций, называвшихся, в соответствии с извлеченным из учения Маркса каноном, «буржуазными», изменил свой подход к данной проблеме. С 1972 г. он стал склоняться к точке зрения об исключительности Французской революции по сравнению с другими «путями перехода», обеспечившими превращение обществ старого типа, где господствовал «феодализм» (как его понимал Г. Лемаршан), в общества либеральные, буржуазные и капиталистические. Он поддерживал исследования и публикации по этой тематике, позволяющие оценить и сравнить человеческие издержки при различных путях перехода, изучаемых в их историческом контексте. Замечу, что уже после его смерти данная проблема вновь активно обсуждалась накануне 200-летия Революции, особенно в работах итальянского философа Д. Лозурдо. В своих размышлениях Собуль даже предположил, что была возможна эгалитарная модель переходного периода, не связанная с разрушением традиционных ценностей товарно-денежными отношениями, при помощи которого капитализм установил свою историческую гегемонию. Достаточно сказать, что утопия – будь то утопия кюре Мелье или «красных кюре», изучаемых С. Бьянки, просветительская или та, что вдохновляла Бабефа – не была чужда ни исследовательским интересам Собуля, ни, по его мнению, – реальной истории, но порождалась ею и в чем-то ее объясняла.

Историк масс и больших социальных групп, Собуль создал также и незабываемые портреты выдающихся исторических личностей. Эти собранные после его смерти под одной обложкой «Портреты революционеров», где соседствуют Клоотс и Марат, Сен-Жюст и Манон Ролан, Бабеф и мадам Тальен, перекликаются с теми описаниями отдельных парижских санкюлотов, одновременно и теплыми, и отстраненными, которые он составлял вместе с Р. Моннье. О, нет, Собуль отнюдь не игнорировал роль личности в истории и, в частности, доказал это статьей о Наполеоне Бонапарте, которую постоянно упоминают или цитируют и которая вдохновила одного из его учеников и друзей А. Казанову на недавно вышедшую книгу.

Мне хорошо известны то, какие претензии, с точки зрения сегодняшнего дня, можно было бы предъявить к его исследовательскому подходу. Социология Собуля довольно проста, она не принимала во внимание существование иерархических сетей власти и господства внутри изучавшихся им групп, также как и стратегию их воспроизводства. Особенно это касается порядка символогии (symbologique): достижения Бурдье и итальянской микроистории имели место уже после Собуля! Тщательно изучая историю ремесел и труда без учета их идеологической составляющей, он обходил вниманием проблемы культуры труда, приспособляемости, сочетания технических и физиологических изменений, претерпеваемых человеком при выполнении предписанной ему работы, особенно, в рамках старой экономики, где выполнение производственных обязанностей составляло часть процесса культурной социализации. Основные работы У. Сиуэла, И. Шварца, С.Л. Каплана, Ф. Минара также вышли уже после его смерти! В своих этносоциологических исследованиях он отводил содержанию идей, идеологии больше места, чем серийному изучению предметов, высказываний, образов, хотя и высоко ценил работу в этой области М. Агюлона. Современник начала «лингвистического поворота», затем – появления «культуральной истории», одним из подлинных предвестников которых он был, что убедительно подтверждается деятельностью его семинара, он не смог стать ни их первопроходцем, ни даже сторонником. Близкий друг Ж. Бувье, затем – Ж.К. Перро и одно время – Ж. Дюпакье, он высоко ценил экономическую историю и историческую демографию (см. конференцию «Новые пути…» в Париже 1974 г.), но не почувствовал вкуса к «новой экономической истории». Может быть потому, что не мог по примеру своих скорее старших коллег, нежели современников, Э. Лабрусса и П. Вилара, представить себе, что можно изучать экономические циклы и целостные системы вне поля социальной истории.

Теоретик и практик изучения истории Французской революции и революций XIX в., Альбер Собуль был человеком своего времени – того времени и мира, которые в их геополитическом измерении мы уже безвозвратно утратили. Но он разрабатывал свою проблематику талантливо и глубоко, не как идеолог – это те, кто на него нападал, вели себя, в действительности, как идеологи, обычно веря в «естественный» характер своих социальных убеждений и предрассудков – но как исследователь и квалифицированный ученый, не сомневавшийся в социальной пользе интеллектуальных усилий по накоплению знания.

* * *

Июль 1982 г. когда Альбер Собуль вернулся усталым с конференции в Канаде, где проявил свой боевой дух, перед ним встали три неприятные проблемы. Во-первых, – проблема здоровья. Несмотря на несколько инфарктов, он никогда не следовал предписаниям врачей, которых часто менял. Он отвергал всякие ограничения в жизни, к коим его обязывали, и считал их невыносимыми. Во-вторых, – нравственная проблема. Он не мог смириться с уходом на пенсию и прекращением существования своего семинара, хотя тот стал уже не столь посещаемым, как раньше. Собуль добивался продления для себя права работать еще в течение двух лет, поскольку был лишен его правительством Виши в 1942-1944 гг. И, наконец, в-третьих, проблема профессиональная. Он хотел переписать «Очерк истории Французской революции» для полного переиздания, но уже не чувствовал в себе сил для этого. Мы с Г. Лемаршаном посетили его в этой связи 20 и 21 июля на Юге Франции, проведя два длинных дня за работой и уточнением деталей.

Чуть позже он уехал с Мари-Элен в Грецию, страну, которую любил больше всего на свете, в путешествие, оказавшееся последним. Я его больше не видел. Вернувшись из поездки, он был госпитализирован, а, когда его перевозили домой в Ним, умер. Это произошло 11 сентября.

Его семья, близкие, друзья – Сюратто и я – организовали похороны. Коллеги, ученики, Сорбонна (президент университета Париж-1 и множество сослуживцев), товарищи по партии (от имени Политбюро ФКП присутствовали генеральный секретарь Ж. Марше и депутат Г. Эрмье), огромная толпа отдали 15 сентября 1982 г. последний долг его памяти на кладбище Пер-Лашез в Париже, где он был похоронен вблизи Стены Коммунаров, в так называемом «квадрате революционеров».

Так ушел из нашей жизни, но не из памяти, человек, историк, ученый, оставивший след в истории своего времени и своей страны. Человек теплый и светлый. Страстный человек.