''Алфавит Инакомыслия''. Бабий Яр. Передача первая
жүктеу/скачать 155.18 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Иван Толстой
''Алфавит Инакомыслия''. Бабий Яр. Передача первая
Бабий Яр. Немецкий солдат расстреливает женщину с ребенком Опубликовано 14.06.2011 23:00 Иван Толстой, Андрей Гаврилов Иван Толстой: У микрофона... Андрей Гаврилов: Андрей Гаврилов... Иван Толстой: … и Иван Толстой. Мы приступаем к новой букве алфавита, к букве ''Б''. Наша первая программа посвящена Бабьему Яру. Когда мы с Андреем готовились к этой программе и обсуждали выпуск ''Бабий Яр'', мы поняли, что документальный материал столь велик и разнообразен, что он стал как бы разрывать и разламывать нашу программу изнутри, и мы вынуждены делить эту тему пополам, то есть мы предполагаем, что наших программ будет не одна, а две. Но это - организационная сторона дела, а давайте начнем со стороны сущностной. Андрей, что такое Бабий Яр? Андрей Гаврилов: Бабий Яр - это яр, овраг, который в то время, о котором сейчас пойдет речь, находился на окраине Киева. Сейчас, насколько я понимаю, Киев разросся настолько, что Бабий Яр - это уже часть города. Это место массовых расстрелов, массовых казней, которые произошли, начиная с сентября 1941 года. Именно в Бабьем Яру солдаты Вермахта и солдаты СС расстреляли более 100 тысяч человек, самых разных людей. Здесь я сразу хочу задать это настроение. В Бабьем Яру расстреливали евреев, цыган, красноармейцев, военнопленных - расстреливали всех. Это факт, и никто, по-моему, в здравом уме его не оспаривает. В нашей программе Бабий Яр - не потому, что это место расстрела. В нашей программе Бабий Яр - не потому, что это место трагедии. В нашей программе Бабий Яр потому, что, наверное, совершенно неожиданно, если вспомнить, что на дворе был 20 век, если вспомнить, что речь идет о стране, которая победила в той войне, вдруг Бабий Яр стал символом борьбы за национальное самосознание. Мы сейчас к этому вернемся. Я просто хочу сразу в начале программы привести великие слова Виктора Некрасова, замечательного писателя, замечательного публициста, человека, который один из первых пришел на Бабий Яр с неофициальной демонстрацией. Видите, как много тем я сразу разворачиваю перед нашими слушателями, Иван. Так вот, это человек, который сказал: да, в Бабьем Яру растеривали всех, но только евреев потому, что они были евреями. За национальность расстреливали только евреев. И вот этот факт вдруг, неожиданно.... Ох, на самом деле ничего неожиданного здесь нет, но если сейчас смотреть на то время, в первую секунду столбенеешь: что в этом такого, почему не признать этот факт? И вдруг этот факт стал той бомбой, которую и советская власть, с одной стороны, и противники замалчивания трагедии, с другой стороны, подложили под это, вроде бы, хоть и страшное, но, с другой стороны, чисто географическое название - Бабий Яр. 
Бабий Яр
Иван Толстой: Я бы хотел внести еще одну тональность, еще одну краску в наш будущий разговор. Анатолий Кузнецов, человек, который прославил свое имя не только ранними, юношескими своими повестями, но, прежде всего, документальным романом ''Бабий Яр'', Анатолий Кузнецов для того, чтобы сказать правду о Бабьем Яре, пошел на чудовищную ложь. Чтобы возвысится, пал на самое дно, чтобы оказаться антисоветским, стал суперсоветским, записался в стукачи, устроил из своей квартиры место для свиданий, докладывал о разговорах куда следует и превратился, по сути, в провокатора. Вот степень падения человека на пути к опубликованию важнейшего историко-политического свидетельства. И это - еще одна драма Бабьего Яра, может, даже, и трагедия для судьбы писателя, это еще одно эхо Бабьего Яра. Я бы сказал, Андрей, что это тот диапазон, о котором сказали вы и который упомянул я, который предстоит обсудить. Здесь есть масса кровоточащих, драматичных и сложнейших вопросов, не поняв которые, не обсудив их суть, невозможно понять и само явление, сам исторический факт Бабьего Яра. Бабий Яр - это событие и место под Киевом, а теперь - в черте города, которое кровоточит до сих пор, которое не оставляет людей спокойными. Вот об этом мы и будем говорить. Андрей Гаврилов: Я бы еще добавил, что когда мы говорим и будем говорить, что Бабий Яр - это проблема, конечно, проблема не то, что там произошло в 1941 году - произошла трагедия, проблема - то, что вторая трагедия, а именно замалчивание первой трагедии, она жива до сих пор, и с ней нужно бороться ежесекундно, ежечасно, и нужно постоянно об этом говорить. А теперь, Иван, если вы разрешите, я хочу просто нашим слушателям напомнить краткую хронологию, буквально несколько дат. 1 сентября 1941 года. Германские войска вошли в Киев. Через три недели, с 20 по 24 сентября, в городе раздается серия мощнейших взрывов. Разрушена крепость, где был один из штабов немецкой армии, взорвана комендатура, взорваны очень многие здания на Крещатике. Погибло очень много немецких солдат и офицеров, а также мирных жителей Киева, которых, конечно, никто не предупреждал, какое здание и где будет взорвано. До сих пор эта страница истории, если не покрыта мраком, то, по крайней мере, сумерками. Но уже никто не сомневается в том, что эти бомбы были заложены НКВДшниками перед тем, как они оставили Киев, и потом были взорваны партизанами. Наверное, это было благородное устремление, но, к сожалению, количество жертв среди мирного населения для меня, например, сводит благородство этой операции на нет. Итак, 26 сентября в Киеве состоялось секретное совещание, в котором участвовал военный губернатор города. Нужно было срочно найти виновных в том, что произошло, и решили виновными сделать евреев. За два дня, с 29 по 30 сентября 1941 года, в Бабьем Яру было расстреляно 50 тысяч евреев. После этого расстрелы продолжались вплоть до октября 1943 года, все там же, в Бабьем Яру. Я думаю, точную цифру никого никогда уже не узнает, но разные свидетельства позволяют заключить, что расстреляно было более 100 тысяч человек. Кстати, хочу напомнить знаменитую историю про то, что именно там были расстреляны футболисты киевского ''Динамо'', киевской футбольной команды, которая играла простив команды немцев. В августе 1943 года в Бабьем Яру начали сжигать трупы погибших. В сентябре 1943 года из Бабьего Яра состоялся побег заключенных. Январь 1945 года — в журнале ''Новый мир'' опубликовано стихотворение Ильи Эренбурга ''Бабий Яр''. Март 1946 года - в журнале ''Октябрь'' опубликована поэма Льва Озерова ''Бабий Яр''. 1947 год - композитор Дмитрий Клебанов написал симфонию ''Бабий Яр''. За попытку исполнить ее он был обвинен в национализме, и это поставило надолго крест на его профессиональной карьере. В 1957 году было принято решение о создании в Бабьем Яру пульпохранилища при строящемся там кирпичном заводе. 13 марта 1961 года плотина пульпохранилища рухнула и масса полужидкой глины и песка, смешанная с человеческими останками, обрушилась на лежащий ниже пригород Киева. Погибло много людей, разрушено было очень много зданий. Особенно тяжело было потом - по свидетельствам, эта пульпа (все-таки, это был кирпичный завод) мгновенно застыла и после этого трупы выдалбливали ломами из этого жуткого месива. 19 сентября 1961 года в ''Литературной газете'' опубликовано стихотворение Евгения Евтушенко ''Бабий Яр''. Через год, декабрь 1962 года, звучит 13-я симфония Дмитрия Шостаковича, в которой стихотворение Евтушенко переложено на музыку. В 1968 году в журнале ''Юность'' опубликована документальная повесть (или документальный роман, скорее) Анатолия Кузнецова ''Бабий Яр''. 29 сентября 1966 года - 25 годовщина трагедии, неофициальная демонстрация в Бабьем Яру. В августе 2001 года Папа Римский Иоанн Павел Второй посетил Бабий Яр и вознес молитву о прощении католиков за злодеяния по отношению к евреям. Вот такая краткая история - с 1941 по 2001 год - 60 лет истории Бабьего Яра. 
Репродукция фотографии оврага Бабий Яр Иван Толстой: В этой хронологии, Андрей, не только сами трагические события, но и история драматического осмысления этих самых событий в Бабьем Яру. Давайте пойдем так же, по хронологии, давайте поймем, как же осмыслялась обществом, писателям, композиторами, издателями эта тема. Первым обратился к теме Бабьего Яра, как мы поняли из составленной вами, Андрей, хроники, Илья Эренбург. Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, нет, все-таки самое первое поэтическое свидетельство, которое мне попалось, было стихотворение Ольги Анстей ''Кирилловые Яры'' - оно было написано в Киеве в 1941 году. И там впервые поднимается, если нельзя сказать ''эта тема'', то, по крайней мере, затронута эта трагедия. И вот, наверное, раньше ничего и быть не могло - если в сентябре 1941 года это все началось и в 1941 же году Ольга Анстей уже написала это стихотворение. Но оно очень долгое время оставалось практически неизвестным никому, кроме ее окружения, и вы абсолютно правы, что стихотворение Ильи Эренбурга это был как бы первый звоночек в обществе. Иван Толстой: В нашем архиве сохранилось и эренбурговское стихотворение, и некоторые другие стихи о ''Бабьем Яре''. Включаем архивную запись 1971 года. Ведет передачу Галина Зотова. Галина Зотова: 30 лет прошло со времени трагедии Бабьего Яра — уничтожения нацистами в Киеве десятков тысяч евреев. Мы отмечаем эту годовщину циклом специальных передач. Сейчас мы передадим два стихотворения о Бабьем Яре. Первое стихотворение - украинского поэта Леонида Первомайского. Некоторые произведения Первомайского подверглись критике в советской печати ''за идейные ошибки''. Мы передадим стихотворение Первомайского ''В Бабьем Яру'' по-украински и в русском переводе. Украинский оригинальный текст читает Иван Лучко. (Звучит стихотворение по-украински) Галина Зотова: Русский перевод стихотворения Первомайского ''В Бабьем Яру'' читает Владимир Грибанов. Встань, сын мой, встань рядом со мною, Я ладонью глаза твои прикрою, Чтобы смерти своей ты не увидел, А лишь кровь мою в пальцах на солнце, Ту кровь, что и твоей стала кровью, И пролиться сейчас должна на землю. Галина Зотова: Сейчас мы предаем стихотворение Эренбурга ''Бабий Яр'', читает Николай Александров. К чему слова и что перо, Когда на сердце этот камень, Когда, как каторжник ядро, Я волочу чужую память? Я жил когда-то в городах, И были мне живые милы, Теперь на тусклых пустырях Я должен разрывать могилы, Теперь мне каждый яр знаком, И каждый яр теперь мне дом. Я этой женщины любимой Когда-то руки целовал, Хотя, когда я был с живыми, Я этой женщины не знал. Мое дитя! Мои румяна! Моя несметная родня! Я слышу, как из каждой ямы Вы окликаете меня. Мы понатужимся и встанем, Костями застучим - туда, Где дышат хлебом и духами Еще живые города. Задуйте свет. Спустите флаги. Мы к вам пришли. Не мы - овраги. Иван Толстой: Андрей, хронологически после Эренбурга… напомните, кто был? Андрей Гаврилов: Лев Озеров в журнале "Октябрь" поэма "Бабий Яр". Иван Толстой: Вот несколько строк из озеровской поэмы. Я пришёл к тебе, Бабий Яр. Если возраст у горя есть, Значит, я немыслимо стар. На столетья считать — не счесть. Я стою на земле, моля: Если я не сойду с ума, То услышу тебя, земля, — Говори сама. Как гудит у тебя в груди. Ничего я не разберу, — То вода под землёй гудит Или души лёгших в Яру. Я у клёнов прошу: ответьте, Вы свидетели — поделитесь. Тишина. Только ветер — В листьях. Я у неба прошу: расскажи, Равнодушное до обидного… Жизнь была, будет жизнь, А на лице твоём ничего не видно. Может, камни дадут ответ. Нет… Тихо. В пыли слежавшейся август. Кляча пасётся на жидкой травке. Жуёт рыжую ветошь. — Может, ты мне ответишь? А кляча искоса глянула глазом, Сверкнула белка голубой белизной. И разом — Сердце наполнилось тишиной, И я почувствовал: Сумерки входят в разум, И Киев в то утро осеннее — Передо мной… Андрей, на следующий год, насколько я помню, музыкальное осмысление этой темы? Андрей Гаврилов: Вы знаете, да. Дмитрий Львович Клебанов, он родился в Харькове в 1907 году. С моей точки зрения, прекрасный, замечательный украинский композитор. В 1945 году, вернувшись в освобожденный Харьков, он создает свою первую симфонию. Естественно предположить, и так и есть, что первое его произведение проникнуто ощущениями того великого события, которое только что произошло. Великое без знака плюс-минус, великое по своей глобальности - это, конечно, была Вторая мировая война, трагедия, которая выпала на долю его страны и других стран тоже. Симфония имела подзаголовок - ''Бабий Яр''. Но уже после первой репетиции стало ясно, что вред ли такую крамолу кто-либо посмеет выпустить на сцену. В чем здесь была крамола? Крамола была в том, что хотя у симфонии и не было текста (это важно, потому что потом мы будем говорить о Шостаковиче с его 13 симфонией, где текст есть), тем не менее, вся музыка была пронизана еврейскими мелодиями. Это не могло сойти ему с рук, конечно, и сразу же после запрета на исполнение симфонии его отстранили от должности председателя Харьковской организации Союза композиторов. Хочу напомнить слушателям, что в то время это было не просто бюрократическое решение и не просто понижение в должности, это был фактический запрет на профессиональную деятельность. Лишь через 45 лет после написания симфонии, в 1990, году в Киеве состоялась премьера, благодаря усилиям дирижера Игоря Блашкова. К сожалению, это было посмертное исполнение симфонии ''Бабий Яр'' - Дмитрий Клебанов ушел из жизни в 1987 году, за три года до своей посмертной премьеры. Мы можем дать сейчас нашим слушателям послушать фрагмент симфонии Дмитрия Клебанова. Все понимают, что мы не можем дать это произведение целиком, но фрагмент мы послушаем. Дмитрий Клебанов, Первая симфония ''Бабий Яр'', 1945 год. (Фрагмент симфонии Дмитрия Клебанова) Иван Толстой: Если я правильно услышал, Андрей, вы не упомянули выступление в ''Литературной газете'' писателя Виктора Некрасова. В 1959 году была опубликована там его статья, посвященная проблеме Бабьего Яра и отсутствия там памятника. 
Виктор Некрасов Андрей Гаврилов: Да, я об этом не говорил, потому что я считаю, что деятельность Виктора Некрасова в этой области (я уже не говорю про все остальное, что он написал и сделал) заслуживает просто отдельного разговора, и я не стал его ставить в общий перечень. Иван Толстой: Первая некрасовская статья о Бабьем Яре была напечатана в ''Литературной газете'' 10 октября 1959 года и озаглавлена ''Почему это не сделано?'', а последняя под названием ''Бабий Яр, 45 лет'' появилась в нью-йоркской газете ''Новое русское слово'' за год до смерти — 28 сентября 1986 года. Я цитирую статью исследователя творчества Некрасова и его секретаря Александра Парниса. Как отметила в своих воспоминаниях любимый ''новомирский'' редактор писателя Ася Берзер, Бабий Яр ''стал частью собственной жизни Некрасова — личной, общественной, гражданской и писательской''. Она рассказала о том, что видела, когда пришла с ним в одну из годовщин в Бабий Яр, ''как женщины целовали ему руки, как он стеснялся этого, какими глазами смотрели на него... Камня еще не было, ничего не было, только много цветов''. Некрасов первым заявил в печати, что на месте массового расстрела в Бабьем Яру — по одним сведениям, 100 тысяч, а по другим, 150–160 тысяч евреев (точные данные уже никогда не удастся установить) — нужно поставить памятник. Эта борьба за увековечение памяти жертв Бабьего Яра продолжалась вплоть до самого отъезда Некрасова в эмиграцию в сентябре 1974 года. В книге ''Записки зеваки'', вышедшей в Германии в 1975 году, он писал: ''Бог ты мой, сколько раз мне вспоминали этот Бабий Яр. И у бесчисленных партследователей, с которыми свела меня судьба, и на бюро райкомов, горкомов, обкомов... ''Расскажите, что у вас там произошло в Бабьем Яру!'' — ''А ничего не произошло, просто я сделал то, что должны были сделать вы — райкомы, горкомы, ЦК — в день 25-летия гибели ста тысяч, как вы теперь говорите, ''советских граждан'', прийти и сказать то, что вместо вас сказал я — будет здесь памятник! — что сказал Дзюба — пора положить конец этой позорной вражде. Вы не пришли — не захотели, забыли — пришли и сказали мы...'' Я цитировал статью Александра Парниса ''Виктор Некрасов и Бабий Яр''. Андрей, по хронологии мы должны перейти, насколько я понимаю, к знаменитому стихотворению Евгения Евтушенко. Андрей Гаврилов: Да, но перед этим было еще одно событие, еще одно трагическое событие - прорыв плотины пульпохранилища в марте 1961 года. Как будто природа ополчилась на это проклятое место. После всего, что происходило в Бабьем Яру, вдруг, спустя практически 20 лет, он снова о себе напомнил и снова многочисленными смертями. Я уже говорил про то, что в этом месте было принято решение построить пульпохранилище при близлежащем кирпичном заводе. Так вот 13 марта 1961 года плотина этого пульпохранилища была прорвана и вся эта жуткая масса ринулась на пригороды Киева. Естественно, в то время подобных вещей в Советском Союзе происходить не могло, поэтому никаких официальных сообщений не было, и те немногочисленные фотографии, которые сохранились и которые сейчас можно посмотреть, были сделаны на свой страх и риск, потому что фотографируя вот это чудовищное происшествие, люди рисковали не только жизнью, тем, что волна этой пульпы их захлестнет, но и потому, что их могли взять ''за распространение клеветнических материалов''. Как ни странно, получилось так, что эта трагедия сказалась на моей судьбе. Это звучит очень высокопарно, но я сознательно на это иду. Так сложилась жизнь, что до 1961 года я не знал слова ''еврей'', а если и слышал его, никогда на него не обращал внимание. И вот летом 1961 года я где-то отдыхал со своей няней (у нас в семье была няня, которая много лет за мной присматривала, я ее очень любил, она была как член семьи), и она бедовала с какой-то женщиной из Киева, как я сейчас понимаю, которая рассказала ей жуткую историю. Вы понимаете, когда ребенок слышит, что взрослые чуть-чуть начинают говорить тише обычного, он тут же начинает прислушиваться. Я прислушался и услышал историю про то, как прорвало плотину в огромном овраге (если и упоминалось слово Бабий Яр, то я его тогда ее запомнил) и погибло очень много народу, но, конечно, об этом не говорят, это такая трагедия! ''Как же это так?!'', - всплеснула руками моя няня. ''Вы знаете,- понизила голос эта женщина, - говорят, это сделали евреи. Дело в том, что их там много расстреливали во время войны, они хотели, чтобы там был памятник, а так как им отказали, то они эту плотину то ли взорвали, то ли дырку проковыряли, короче говоря, они это подстроили для того, чтобы отомстить''. Как вы можете себе представить, на ребенка эта история произвела огромное впечатление, тем более, что в ней столкнулись несколько сразу непонятных вещей. Я повторю, я не знал, что значит слово ''еврей'', но раз их расстреливали немцы, значит, они вроде бы были хорошими, все-таки мы воспитывались на советском военном кино, а раз они сделали такое, то, значит, они плохие. Как можно быть одновременно плохими и хорошими? И с этим вопросом я пошел к моей маме рассказать ей эту жуткую историю (я полагал, что мама, наверное, не знает) и заодно с ней поделиться этими соображениями. Мама на меня посмотрела и сказала: ''Ты знаешь, кто такие евреи?''. ''Нет'', - честно сказал я, предвкушая, что вот сейчас я и узнаю эту тайну. Мама сказала: ''Ну вот, например, твоя бабушка еврейка''. И проблема для меня рухнула сразу, она мне стала не интересна, я точно знал, что моя бабушка никогда не проковыряет никакую плотину для того, чтобы погибли люди. А раз так, то вся эта история не интересна ребенку, потому что она не правдива. Я очень хорошо помню это свое ощущение, что про евреев сказали неправду. Проблемы нет. Я думаю, что эта маленькая история из моей жизни была первой прививкой против того бытового антисемитизма, которым были пронизаны 50-е, 60-е, 70-е годы. Я уверен, что то воспитание, что я получил, и вообще вся моя жизнь, не позволили бы мне стать даже бытовым антисемитом, но то, что этот толчок был дан в нужную сторону, что он был самый первый, я в этом убежден до сегодняшнего дня. Вот так странно отозвалась трагедия в Бабьем Яру на моей собственной жизни. Иван Толстой: 19 сентября 1961 года на страницах ''Литературной газеты'' было напечатано стихотворение Евгения Евтушенко ''Бабий Яр''. Напечатанию этого стихотворения и, вообще, его замыслу предшествовали неокрепшие события, о которых сам Евгений Евтушенко неоднократно с тех пор рассказывал в многочисленных интервью, которые он дал за прошедшие полвека. Я попробовал систематизировать его рассказ и вот, что получается. 
Евгений Евтушенко ''Написать такие стихи было легче, чем напечатать. За напечатанием этого стихотворения стоят конкретные люди, которые взяли на себя смелость это сделать. Еще до приезда в Киев я был на строительстве Каховской ГЭС и познакомился там с молодым писателем Анатолием Кузнецовым, который работал в многотиражке. Он мне очень подробно рассказал о Бабьем Яре. Он был свидетелем того, как людей собирали, как их вели на казнь. Он тогда был мальчиком, но хорошо все помнил. Я ему сказал, что сейчас собираюсь в Киев и попросил его туда приехать, чтобы он сводил меня на Бабий Яр. Когда мы туда пришли, то я был совершенно потрясен тем, что увидел. Я знал, что никакого памятника там нет, но я ожидал увидеть какой-то памятный знак или какое-то ухоженное место. И вдруг я увидел самую обыкновенную свалку, которая была превращена в такой сэндвич дурнопахнущего мусора. И это на том месте, где в земле лежали десятки тысяч ни в чем неповинных людей, детей, стариков, женщин. На наших глазах подъезжали грузовики и сваливали на то место, где лежали эти жертвы, все новые и новые кучи мусора. Я спросил Анатолия, а почему сейчас такой заговор молчания вокруг этого места? (…) Анатолий Кузнецов сказал, что есть много причин. Ведь примерно 70 процентов людей, которые участвовали в этих зверствах, это были украинские полицаи, которые сотрудничали с фашистами, и немцы им предоставляли всю самую черную работу по убийствам. Поэтому это считается как бы подрывом престижа украинской нации. Я ему сказал, что ведь у нас же тоже были предатели. Говорить о них не считается подрывом нации, это считается очищением нации от тех преступлений, которые совершались. Он сказал — а вот ты попробуй объяснить это этим людям. И потом, зачем им героизировать ту нацию, которая опять подозревается во всех грехах? (…) Я был настолько устыжен тем, что я видел, что я этой же ночью написал стихи. Потом я их читал украинским поэтам, среди которых был Виталий Коротич, и читал их Александру Межирову, позвонив в Москву. И уже на следующий день в Киеве хотели отменить мое выступление. Пришла учительница с учениками, и они мне сказали, что они видели, как мои афиши заклеивают. И я сразу понял, что мои стихи уже известны органам. Очевидно, когда я звонил в Москву, подслушали или, когда я читал их украинским поэтам, был среди них какой-то стукач и было доложено, что я буду на эту запрещенную тему читать стихи. Мне пришлось пойти в ЦК партии Украины и просто пригрозить им, что если они отменят мой концерт, я буду расценивать это как неуважение к русской поэзии, русской литературе, русскому языку. Я им, конечно, не говорил, что я собираюсь еще кое-что предпринять. Но они прекрасно это знали и решили не связываться со мной и дали мне возможность прочитать это стихотворение. Я его впервые исполнил публично. Была там минута молчания, мне казалось, это молчание было бесконечным. Там маленькая старушка вышла из зала, прихрамывая, опираясь на палочку, прошла медленно по сцене ко мне. Она сказала, что она была в Бабьем Яру, она была одной из немногих, кому удалось выползти сквозь мертвые тела. Она поклонилась мне земным поклоном и поцеловала мне руку. Мне никогда в жизни никто руку не целовал. (…) Я поехал к Косолапову в "Литературную газету". Я знал, что он был порядочный человек. Разумеется, он был членом партии, иначе он не был бы главным редактором. Быть редактором и не быть членом партии — было невозможно. В начале я принес стихотворение ответственному секретарю. Он прочитал и сказал: какие хорошие стихи, какой ты молодец. И спросил: ты можешь мне оставить это стихотворение, ты мне прочитать принес? Я говорю: не прочитать, а напечатать. Он сказал: ну брат, ты даешь. Тогда иди к главному, если ты веришь, что это можно напечатать. Я пошел к Косолапову. Он в моем присутствии прочитал стихи и сказал с расстановкой: это очень сильные и очень нужные стихи. Ну, что мы будем с этим делать? Я говорю: как что, печатать надо. (…) Он размышлял и потом сказал: ну, придется вам подождать, посидеть в коридорчике. Мне жену придется вызывать. Я спросил: зачем это жену надо вызывать? Он говорит: это должно быть семейное решение. Я удивился: почему семейное? А он мне: ну как же, меня же уволят с этого поста, когда это будет напечатано. Я должен с ней посоветоваться. Идите, ждите. А пока мы в набор направим. Направили в набор при мне. (…) И пока я сидел в коридорчике, приходили ко мне очень многие люди из типографии. Пришел старичок — наборщик. Принес мне чекушечку водки початую и соленый огурец с куском черняшки. Все поздравляли рабочие. Старичок этот сказал: держись, ты держись, напечатают, вот ты увидишь. Потом приехала жена Косолапова. Как мне рассказывали, она была медсестрой во время войны, вынесла очень многих с поля боя. Такая большая, похожая на борца Поддубного женщина. И побыли они там вместе примерно минут сорок. Потом они вместе вышли, и она подходит ко мне. Я бы не сказал, что она плакала, но немножечко глаза у нее были на мокром месте. Смотрит на меня изучающе и улыбается. И говорит: не беспокойтесь, Женя, мы решили быть уволенными. Здорово, да. И я решил дождаться утра, не уходил. И там еще остались многие. А неприятности начались уже на следующий день. Приехал заведующий отделом ЦК, стал выяснять, как это проморгали, пропустили? Но уже было поздно. Это уже продавалось, и ничего уже сделать было нельзя. (…) В течение недели пришло тысяч десять писем, телеграмм и радиограмм даже с кораблей. Распространилось стихотворение просто как молния. Его передавали по телефону. Тогда не было факсов. Звонили, читали, записывали. Мне даже с Камчатки звонили. Я поинтересовался, как же вы читали, ведь еще не дошла до вас газета. Нет, говорят, нам по телефону прочитали, мы записали со слуха. жүктеу/скачать 155.18 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|