Н
Сознательный и внимательный опыт. Например, человек на опыте узнает, что такое траур. Если он имеет к тому желание и возможность, он может наблюдать, что в это время происходит в его душе. Или, скажем, он на опыте знакомится со звездным небом и, опять-таки при желании, наблюдает за звездами.
Клод Бернар совершенно законно подразделяет простое эмпирическое наблюдение, осуществляемое «без задней мысли», и научное наблюдение, основанное на предварительно выдвинутой гипотезе, которую следует проверить. Но наиболее существенно различие между наблюдением, даже научным, и экспериментом. Эксперимент есть, по выражению все того же Клода Бернара, «спровоцированное наблюдение», тогда как наблюдение, напротив, заменяет эксперимент в тех случаях, когда мы не можем ни спровоцировать наблюдаемое явление, ни видоизменить его. Особенно часто метод наблюдения используется в астрономии, а также в гуманитарных науках. Мы не способны вызвать солнечное затмение, как не способны – во всяком случае, с чисто научной целью – спровоцировать революцию, невроз или самоубийство. Наблюдение может служить достижению не только весьма отдаленных, но и самых близких целей. Трудность при этом заключается в риске невольного видоизменения наблюдаемого явления. Именно по этой причине данные этнографии и самонаблюдения трудны не только для получения, но и для однозначного толкования. Как справедливо заметил Гейзенберг (163), принцип неопределенностей срабатывает не только в квантовой механике.
Надежда (Espérance)
Определенный вид желания, направленного на что-то, чего не имеешь, или кого-то, кого нет (надеяться значит желать, не испытывая наслаждения); это желание, о котором мы не знаем, осуществится ли оно и вообще осуществимо ли оно (надеяться значит желать, не будучи ни в чем уверенным); наконец, это желание, осуществление которого от нас не зависит (надеяться значит желать, не имея возможности осуществить желаемое). Тем самым надежда противопоставлена воле (желанию, удовлетворение которого зависит от нас), рациональному предвидению (когда будущее становится предметом изучения или вероятностного расчета) и, наконец, любви (когда желание направлено на кого-то, кто реально существует, или на что-то, приносящее наслаждение). Из этого с достаточной ясностью вытекает, что следует делать: не запрещай себе надеяться, но старайся научиться желать, познавать и любить. Чаще всего надежда связывается с будущим. Это объясняется тем, что в числе объектов наших желаний именно будущее чаще всего не имеет прямой связи с наслаждением, знанием и возможным действием. Прошлое известно нам гораздо лучше, а настоящее – гораздо более доступно. Что не мешает надеяться также «в прошедшем» («Надеюсь, он не обиделся») и «в настоящем времени» («Надеюсь, он здоров»). Для этого достаточно, чтобы имелось желание, чтобы его осуществление не зависело от нас и чтобы мы не знали наверняка, как повернется дело. Временной ориентир в понятии надежды менее важен, чем бессилие и незнание: мы не называем надеждой то, в чем уверены, или то, чего способны достичь своими силами. Таким образом, надежда свидетельствует о нашей слабости. Причислить ее к числу добродетелей представляется затруднительным. Надеяться слишком легко. Надеяться может и слабый.
Наивность (Naiveté)
Не путать с глупостью. Глупцу не хватает ума или трезвости мысли; наивному человеку – хитрости и лукавства. Наивность – детская или природная добродетель, впрочем не способная извинить недостаток зрелости, культуры или вежливости.
Наилучшего (Принцип) (Meilleur, Principe Du -)
Предложенный Лейбницем принцип, согласно которому Бог, будучи одновременно всемогущим, всеведущим и всеблагим, всегда действует самым оптимальным способом. Он видит все, что возможно, способен осуществить все совозможности (Совозможность) и всегда выбирает наилучший из путей. Поскольку мир по определению уникален (ибо являет собой полноту всех возможных вещей), из этого следует, что при всем своем несовершенстве (если бы он был совершенен, он был бы не миром, но Богом) он является наилучшим из возможных миров: если бы это было не так, Бог создал бы другой мир («Рассуждение о метафизике», § 3 и § 4; «Опыты теодицеи», часть I, § 8–19, часть II, § 193–240, часть III, § 413–416). Этот принцип – основа оптимизма Лейбница, вызывавшего насмешку Вольтера в «Кандиде» и «Словаре» (см. статью Добро ). Можно возразить, что ирония – недостаточное основание для опровержения. Это, конечно, так, хотя и аргументом в пользу непоколебимой веры во что бы то ни было это возражение служить не может.
Наклонность (Inclination)
Устойчивое и не всегда объяснимое стремление заниматься чем-либо не по принуждению, а из удовольствия. Человек может противостоять своим наклонностям (что и отличает их от маний), однако гораздо разумнее время от времени позволять себе им поддаваться (если они не носят оскорбительного характера), поскольку в противном случае они способны обратиться в навязчивые желания или сожаления.
Народ (Peuple)
Совокупность подданных одного суверена или граждане одного государства. В республике, следовательно, и сам народ суверен. Говорят, что народ – всего лишь абстрактное понятие, а существуют лишь индивидуумы. Несомненно. Однако в рамках общественного договора или всеобщего голосования эта абстракция обретает черты реальности, придавая народу, как отмечал еще Гоббс, единство одного лица – пусть искусственное, зато вполне действенное. Именно этим народ отличается от многолюдной массы: «Народ есть нечто единое, он обладает единой волей, ему может быть предписано единое действие. Ничего подобного нельзя сказать о массе» (Гоббс, «О гражданине», глава XII, 8; см. также глава VI, 1). Остается выяснить – и этим вопросом задавался Руссо, – что же делает народ народом. Ответ на этот вопрос звучит так: общественный договор, иначе говоря, единство общей воли, способной осуществлять власть. Народ становится народом только в силу своего суверенитета, осуществляя и защищая его. Отсюда следует, что народ обретает свою подлинную сущность только в условиях демократии и благодаря демократии. Деспоты царят лишь над массой.
Нарциссизм (Narcisisme)
Не любовь к себе, а любовь к собственному образу. Нарцисс, будучи не в силах завладеть предметом своей любви и неспособный полюбить что-нибудь другое, в конце концов умирает. Нарциссизм есть эротическая вариация самолюбия и его очередная ловушка. Исцелиться от нарциссизма можно, только испытав подлинную любовь, которой нет дела до образов.
Насилие (Violence)
Неумеренное применение силы. Иногда оно бывает необходимым (умеренность не всегда возможна), но никогда не бывает благом. Всегда достойно сожаления, но не всегда ожидаемо. Противоположностью насилия является мягкость (не путать со слабостью – противоположностью силы). Мягкость – это добродетель; слабость – это слабость, а насилие – вина, кроме случаев, когда оно необходимо и законно. Насилие над слабыми и безобидными непростительно, ибо это трусость, жестокость и зверство. С другой стороны, нет и не может быть абсолютного запрета на насилие над насильником, ибо этот запрет означал бы попустительство варварам и бандитам. Что можно сказать о непротивлении злу насилием? Оно, как отмечает Симона Вейль, годится только тогда, когда действительно эффективно. Это вопрос цели и средств: «Мы должны стараться все активнее противопоставлять насилию, царящему в мире, эффективные ненасильственные меры» («Тяготение и милосердие», «Насилие»). Для этого требуется немало самообладания, смелости и ума, но также необходимо «принимать во внимание противника» (там же). Мы восхищаемся тем, как вел себя с англичанами Ганди, но никому из нас и в голову не придет осуждать участников Сопротивления, объявивших партизанскую войну нацистам, или странам-союзницам, выступившим против вермахта. Насилие приемлемо только в тех случаях, когда его отсутствие еще хуже. Иными словами, иногда насилие имеет право на существование. Проблема в том, чтобы ограничить насилие, ввести его в строгие рамки, поставить под контроль. Вот почему мы нуждаемся в государстве, которое, как говорит Макс Вебер (164), обладает «монополией на законное насилие». Мы нуждаемся в армии (для защиты от внешнего насилия), в полиции (для защиты от внутреннего насилия), в законах, судах и тюрьмах. Мы нуждаемся в том, чтобы между людьми царил хотя бы минимально возможный мир. Противоположностью насилию является мягкость, но средством борьбы с ним на уровне гражданского общества является умение улаживать конфликты с наименьшим применением насилия. Для этого и нужны полиция, политика и вежливость.
Насмешка (Dérision)
Смесь иронии и презрения, из чего следует, что насмешка выглядит дважды подозрительной. Относиться к насмешнику с уважением можно только в том случае, если он насмехается над теми, кто сильнее его. Насмешка над слабым заслуживает презрения. Насмешка над равным просто смешна.
Настойчивость (Persévérance)
Терпеливое и продолжительное усилие. Настойчивость – одна из форм смелости, только она выступает не против опасности или страха, а против усталости и искушения бросить начатое. Настойчивость обычно требует сильной страсти или очень уж сильной скуки.
Вспоминается знаменитое изречение, принадлежащее Гильому Оранскому (165): «Начать дело можно и без надежды; настойчиво его продолжать – и без успеха». Это в самом деле так: требуется лишь воля и смелость. Эти же качества необходимы, чтобы в случае надобности суметь изменить направление своей деятельности, что и отличает настойчивость от упрямства.
Настоящее (Présent)
То, что отделяет прошлое от будущего. Но если прошлое и будущее суть ничто, значит, их ничто не разделяет. Поэтому существует только вечность, которая и есть настоящее. Между двумя ничто лежит все.
Настоящее есть точка соприкосновения реальности и истины, которые, соприкоснувшись, немедленно разлучаются (прошлое остается истинным, хотя и перестает быть реальным), но не исчезают (истина остается в настоящем). Возможно, в настоящем присутствует само пространство, в котором вечной является вселенная.
Присутствовать в настоящем значит быть и становиться. Настоящее длится, т. е. продолжает присутствовать, однако беспрестанно меняется. Поэтому и существует время, которое мы силой мысли можем бесконечно делить между прошлым и будущим. Для мышления настоящее есть то, что отделяет прошлое от будущего. Но такое абстрактное настоящее есть не более чем бесплотный миг – не длительность, как говорит Аристотель, но граница между двумя длительностями. Что не мешает реальности быть и продолжительной, и безграничной, и она-то и есть настоящее: неделимая и безграничная продолжительность всего сущего.
Нетрудно заметить, что память и воображение являются частью настоящего. Жить в настоящем, как говорили стоики и по-прежнему говорят мудрецы, это не значит жить данным мигом. Разве можно любить, не помня всех, кого любишь? Разве можно мыслить, не держа в памяти ни одной идеи? Действовать, не помня о своих желаниях, планах, мечтах? Но все это возможно не потому, что существует еще что-то, кроме настоящего. Ведь нельзя ни любить, ни мыслить, ни действовать в прошлом или будущем. Жить в настоящем всего-навсего означает жить в согласии с истиной; это-то и есть вечная жизнь, и никакой другой нет. От нее нас отделяют только наши иллюзии, вернее сказать, наши иллюзии (которые тоже суть часть этой жизни) заставляют нас чувствовать, что мы от нее отделены. «Пока ты различаешь нирвану (166) и сансару (167), – говорит Нагарджуна, – ты остаешься в сансаре». Пока ты различаешь время и вечность, ты пребываешь во времени. Следовательно, только настоящее, которое представляет их единую истинность или их подлинное слияние, и есть по-настоящему место спасения. Мы все уже давно живем в Царствии Божием, вечность – это сейчас.
Натурализм (Naturalism)
Учение, рассматривающее природу в широком смысле слова как единственную реальность; считающее, что сверхъестественного не существует, а его проявления суть не более чем иллюзии. Можно ли сказать, что натурализм синонимичен материализму? Не совсем. Всякий материалист является натуралистом, однако не каждый натуралист – материалист (например, Спиноза). Скажем лучше, что натурализм есть ближайший род, одним из видов которого является материализм – монистический натурализм (какой и исповедовал Спиноза), полагающий, что природа полностью и исключительно материальна.
Наука (Sciences)
Строго говоря, разумнее употреблять это слово во мно жественном числе – науки. Науки как таковой не существует; есть науки, различающиеся между собой предметом и методами исследования. Однако раз есть множественное число, есть и единственное, и нельзя сказать, что такое науки , если мы не определим вначале, что же такое наука .
Начнем с того, чем наука не является. Что бы ни утверждал Декарт, наука не есть ни достоверное, ни доказанное знание (ведь есть научные гипотезы, а без гипотез невозможна никакая наука), ни даже доступное проверке знание (проверить, не сломалась ли у вас молния на брюках, гораздо легче, чем проверить непротиворечивость математики, ибо последнее вообще невозможно, но математика остается наукой, а ваша ширинка не имеет к ней никакого отношения). Наука не есть также совокупность мнений или взглядов, даже если она вполне логична и рациональна, ибо в этом случае наукой следовало бы назвать философию, чем она не является и являться не может.
Тем не менее всякая наука берет начало в рациональной мысли. Поэтому можно сказать, что рациональная мысль есть общий род, а науки суть его определенный вид. В чем их специфические различия?
И что такое конкретная наука? Это совокупность знаний, теорий и гипотез, относящихся к одному и тому же предмету или одной и той же области (например, природе, живым существам, Земле, обществу и т. д.). Наука не столько констатирует, сколько конструирует эти знания, сообразуясь с историческим контекстом (всякая истина вечна, ни одна наука не претендует на вечность), логически организуя или доказывая их (в той мере, в какой они поддаются доказательству), добиваясь для них если не всеобщего, то хотя бы группового признания со стороны компетентных умов (в этом отличие философии от всех прочих наук, ибо в философии возможно противостояние компетентных умов), наконец, признавая, что все науки кроме математики являются эмпирически фальсифицируемыми. Если к этому добавить, что обычно научный подход противостоит так называемому здравому смыслу (научное знание далеко не всегда самоочевидно), то можно рискнуть привести следующее упрощенное определение: наука есть организованная совокупность доступных проверке парадоксов и исправленных ошибок.
Неотъемлемой частью сущности науки является прогресс, но не потому, что наука, как это представляется многим, движется от уверенности к уверенности, а потому что она развивается путем «предположений и опровержений».
Карл Поппер, у которого я заимствовал последнее выражение, потратил, когда это было необходимо, немало времени, чтобы доказать, что ни марксизм, ни психоанализ не являются науками (их невозможно опровергнуть с помощью эмпирических фактов). Он очевидно прав. Но и сама эта невозможность опровержения не может быть опровергнута, вернее, она опровергает лишь псевдонаучность двух указанных учений. Было бы очередной ошибкой выводить из этого положения, что марксизм и психоанализ не представляют никакого интереса и не имеют никакого отношения к истине. Все, что научно, не может быть истинно; все, что истинно (или предположительно истинно), не может быть научно. В понятии научной ошибки нет противоречия, в понятии научной истины – плеоназма. Вот почему философия возможна, а учения необходимы.
Национализм (Nationalisme)
Возведение нации в абсолют, стремление подчинить ему все остальное – право, мораль, политику. Национализм всегда потенциально антидемократичен (если нация действительно является абсолютом, значит, она не зависит от народа, напротив, это народ зависит от нее) и почти всегда подвержен ксенофобии (все, кто не входит в состав нации, как бы исключаются из абсолюта). Это непомерно раздутый и доведенный до нелепости патриотизм, возводящий политику в ранг религии или морали. Поэтому национализм охотно принимает языческие формы и почти неизбежно аморален.
Нация (Nation)
Народ, рассматриваемый скорее с политической, чем с биологической или культурной точки зрения (нация – не раса и не этнос); скорее совокупность индивидуумов, чем институт (нация не обязательно равнозначна государству). Ренан (168) прозорливо заметил, что существование и преемственность нации обусловлены не столько расой, языком и религией, сколько памятью и волей. Нацию формируют две вещи: «Одна есть общее владение богатым наследием воспоминаний; вторая – нынешнее согласие и желание жить вместе, стремление по-прежнему дорожить совместно полученным наследством […]. Общая слава в прошлом, общая воля в настоящем; великие свершения позади и не менее великие впереди – вот основные условия, благодаря которым люди становятся народом» или нацией («Что такое нация?», III). Из этого следует, что нация невозможна без верности самой себе, и в этом подлинный смысл патриотизма.
Начальная Идея (Prénotion)
Один из двух вариантов перевода греческого понятия prolepsis (второй – предвосхищение). Начальными называют общие идеи, возникающие в результате повторения примерно одинакового опыта, либо такого опыта, от которого остается только самое существенное. Для Эпикура начальной идеей была, например, идея дерева. Она существует в качестве идеи только потому, что я много раз видел множество разных деревьев и запомнил то общее, что есть между ними. Следовательно, такая идея не предшествует опыту, а следует за ним. Почему же ее называют начальной? Потому что для того, чтобы признать дерево в увиденном дереве, необходимо заранее располагать идеей дерева. Начальная идея противоположна априорной идее: она предшествует данному опыту лишь постольку, поскольку является результатом другой серии опытов, предшествующих ее возникновению. Таким образом, в основе всего лежит опыт, в том числе в основе идей, необходимых для его осмысления.
Позже, особенно у Бэкона и Дюркгейма, этот термин приобрел уничижительный оттенок. Начальная идея стала рассматриваться как предвзятость, предшествующая размышлению или научному исследованию и тем самым способная исказить его ход. В этом смысле начальная идея противоположна концепту. Впрочем, концепты одной эпохи очень скоро становятся начальными идеями другой. Мы никогда не перестанем размышлять и освобождаться от ставших ненужными идей.
Итак, начальная идея есть нечто такое, что помогает (по мнению Эпикура и стоиков) или мешает (по мнению Бэкона и Дюркгейма) мыслить – либо инструмент, либо преграда, а иногда и то и другое сразу.
Небеса (Ciel)
Видимый мир, находящийся над нами (греческие слова kosmos (мир) и uranos (небо) суть синонимы). В древности люди полагали, что небеса населены божествами, которые явлены нам в виде звезд. Еще и сегодня встречается подобное употребление слова «небеса», хотя это не более чем метафора. Но это не значит, что она полностью лишена смысла. Напротив. Симона Вейль, комментируя молитву «Отче наш», придает огромное значение тому, что Бог, по этой молитве, находится именно на небесах: «Отче наш, иже еси на небеси (Отец небесный). Не где-нибудь еще, а именно на небесах. Следовательно, если мы думаем, что Отец здесь, на земле, значит, это ложный Бог» («К вопросу об “Отче наш”», «Ожидание Бога»). Небеса – это нечто такое, на что можно только смотреть, но чего нельзя потрогать, чем нельзя завладеть. К этому же разряду вещей относятся звезды, смерть и Бог.
Небрежность (Négligence)
Ошибка, которой было бы легко избежать, стоило проявить больше внимательности или требовательности. Можно ли сказать, что небрежность – невеликая ошибка? Чаще всего именно такой она и является, однако способна привести к крупным неприятностям. Привыкая к малому, мы не замечаем и большого. Поначалу мы просто делаем что-то не так хорошо, как следовало бы, потом делаем это просто плохо, а в конце концов становимся источником зла. Небрежность ведет к попустительству, попустительство – к дурным поступкам.
Невроз/Психоз (Névrose/Psychose)
Оба эти термина употребляются для обозначения нарушений психики или умственной деятельности. Этимологически невроз означает заболевание нервов, психоз – духа. Но подобное объяснение ничего не говорит нам ни о патологии, ни об их этиологии. Следует также отметить, что провести четкое различие между обоими понятиями удается не всегда, так что ряд психиатров, особенно американских, понемногу отказываются от них. Однако некоторую ценность для классификации они сохраняют – как категории, которые полезно знать, но в которые не обязательно безоговорочно верить. Обычно психозы протекают более тяжело, хотя из этого правила имеются и исключения. Существуют и промежуточные состояния. Психоз есть полное нарушение психической жизни, часто сопровождаемое бредом или галлюцинациями, отрезающее заболевшего от окружающего мира и от самого себя. Лечением психозов занимается скорее психиатрия, чем психотерапия. Неврозы в большинстве случаев протекают не так тяжело и обычно имеют более благоприятный прогноз. Нарушения при неврозах носят частичный или местный характер (задевая лишь одну из сторон психической жизни), при них не бывает бреда, они в меньшей степени осложняют социальную жизнь больного и лучше поддаются психотерапевтическому или психоаналитическому лечению, одним словом, неврозы «относительно поверхностны, пластичны и обратимы» (Анри Эй (169), «Учебник психиатрии»). Основными видами психозов являются паранойя, шизофрения и маниакально-депрессивный психоз. Основные виды неврозов – невроз тревожных и навязчивых состояний, фобии и истерия. Иногда говорят: если невротик строит воздушные замки, то психически больной человек собирается в них жить, – арендная плата при этом достается психоаналитику. Но вернемся к серьезному тону. Очевидно, разумнее всего принять за водораздел между этими двумя нозологическими единицами отношение к реальности и к другим людям. Больной психозом – пленник собственного мира или собственного безумия, и не случайно очень часто он не отдает себе отчета в том, что болен. Больной неврозом продолжает жить в общем мире; нарушения здоровья, которые он полностью осознает, не мешают ему действовать и вступать в почти нормальные отношения с другими людьми. Однако все вышесказанное – лишь отвлеченные рассуждения. Для тех, кто не относит себя ни к больным, ни к психиатрам, они имеют смысл как средство самонаблюдения. Даже если вы здоровы, никогда не мешает знать, в какую сторону, случись что, вас поведет.
Невыразимое (Indicible)
То, что не может быть выражено средствами речи, поскольку выходит за рамки любого возможного дискурса. На память сразу же приходит знаменитая формулировка из «Трактата» Витгенштейна: «О том же, что сказать невозможно, следует молчать». Но почему «нужно молчать», если сказать все равно нельзя? Зачем запрещать то, на что никто не способен? Затем, что на самом деле невыразимого не существует. Сказать можно обо всем, другое дело – хорошо или плохо, так что порой молчание действительно предпочтительнее.
Невыразимым мог бы быть, например, Бог. Тем не менее мистики только и делают, что говорят о нем, и часто очень неплохо. То же самое, только другими словами, говорят философы и теологи. Может быть, их дискурс остается неадекватным объекту, который во всех отношениях его превосходит? Может быть. Но то же самое относится и к универсуму, и ко всему, что в нем находится. Попробуйте дать адекватное выражение булыжника. Главное в вашем рассказе будет упущено, потому что главное – это различие между булыжником и тем, что о нем говорится, точнее говоря, чем булыжник на самом деле и является. Значит ли это, что булыжник невыразим? Ясное дело, что нет, потому что вы можете вновь и вновь упорно рассказывать о нем. Просто булыжник – даже выраженный в речи и подробно описанный, это нечто иное, чем ваша речь. Я называю это не невыразимостью, а молчанием. В чем разница между тем и другим? Молчание может быть выражено, и это, кстати сказать, чаще всего имеет место в наших высказываниях. Несмотря на усилия болтунов и софистов, метаязык остается исключительным явлением, и чаще всего мы, к счастью, говорим не о языке, а о других вещах. Возьмем, к примеру, такие строки поэта Ангелуса Силезиуса (170): «Почему цветет роза? Потому что цветет. Ей нет дела до наших вопросов, восхищения роза не ждет». Эти стихи говорят о чем-то, что само не говорит – но не потому, что роза невыразима, а потому что она молчит – ведь разговаривать она не умеет. Господство тишины – это детское царство.
Прав Гегель, сказавший об этом: «То, что называется неизреченным, есть не что иное, как неистинное, неразумное, только мнимое» («Феноменология духа», Чувственная достоверность или «эго» и мнение, 3). Но не потому, что истинное является дискурсом, а потому что всякая истина может быть высказана. При этом она по-прежнему остается молчаливой: если реальность не есть дискурс, как же дискурс, даже истинный, может содержать всю реальность целиком и растворить ее в себе? Всякая истина может быть высказана, но ни один дискурс не является истиной. То, о чем мы можем говорить, само молчит. Детское царство – господство тишины.
Негодяй (Salaud)
Общее название плохих, точнее, дурных людей. Негодяй творит зло не ради зла, а из корысти, трусости или ради удовольствия, то есть движимый эгоизмом. Он причиняет зло другим, стремясь к собственному благу. Значит, негодяй это просто эгоист? Не совсем так, ибо в этом случае мы все заслуживали бы звания негодяев. Негодяй – это эгоист без тормозов, не ведающий угрызений совести, снисхождения и сострадания. Само это слово достаточно грубое, но оно отражает сущность явления, а потому вполне оправдано.
Сартр называет негодяем «толстяка», преисполненного бытием, принимающего себя всерьез, верящего в себя, забывшего о случайности собственного существования, о своей ответственности перед чем бы то ни было, о собственном небытии. Это человек, притворяющийся, что он не свободен (Сартр говорит о недобросовестности), человек, который творит зло, когда видит в том пользу для себя, человек, убежденный в своей невиновности. Если ему и случается ощутить чувство вины, он всегда найдет тысячу смягчающих обстоятельств, которые позволят ему оправдаться перед собой.
Так кто же такой негодяй? Это сознательный эгоист. И он всегда убежден, что негодяй – это кто-то другой, только не он. Он позволяет себе самое дурное во имя чего-то лучшего для себя, и он тем больше негодяй, чем охотнее оправдывает себя и отказывается признать собственное «негодяйство». С какой стати он станет ставить перед собой барьеры? Ради чего будет раскаиваться? Негодяй – всегда сознательный и недобросовестный эгоист.
Недоброжелательность (Malveillance)
Пожелание зла другому – либо из чистого зла, если мы на него способны, либо из ненависти или корысти (эгоизма), что выглядит более вероятно. Проявлять недоброжелательность значит желать зла, пусть и не ради самого зла, но сознавая, что хочешь именно зла. Никто не бывает злым по собственной воле, так же как никто не бывает недоброжелательным помимо воли.
Недоверчивость (Défiance)
Проявление благоразумия в отношениях с другими людьми; доля сомнения, предшествующая поступкам и не позволяющая целиком и полностью довериться тому, кого мы не знаем.
О том, чем недоверчивость отличается от подозрительности, лучше всех сказал Литтре (171): «Подозрительность приводит к тому, что мы не доверяем никому и ничему; недоверчивость – к тому, что мы доверяем, но с оглядкой. Недоверчивый человек боится стать жертвой обмана; подозрительный – уверен, что будет обманут. Подозрительность не дает человеку доверить свои дела кому бы то ни было; недоверчивость позволяет ему сделать правильный выбор». Подозрительность – недостаток (отсутствие доверия); недоверчивость – добродетель, поскольку выражает готовность довериться, но по здравом размышлении или, как говорит тот же Литтре, «изучив и обдумав все возможности». Я согласен, что это не слишком симпатичная добродетель, но она необходима. Дети должны знать, что на свете существуют педофилы и убийцы.
Недостоверность (Incertitude)
Недостоверным является все, в чем мы можем и должны сомневаться. Значит, недостоверно все? В каком-то смысле да, потому что нельзя исключить, что все, что я вижу, мне лишь снится; что все мы – безумцы; что, наконец, всемогущий Бог находит извращенное удовольствие в том, чтобы вечно нас обманывать… Но разве не истина то, что я существую? Очевидность этого подразумевает, что мы должны верить своему разуму, а это бездоказательно (ведь всякое доказательство предполагает надежность разума), следовательно, это вовсе не так уж очевидно. Впрочем, даже если допустить, что существование ошибки предполагает, что есть нечто, что способно ошибаться, это опять-таки доказывает лишь то, что существует… что-то. И никоим образом не позволяет утверждать, что это что-то – я. Откуда мне знать, может, я всего лишь снюсь кому-нибудь другому? А может, я сумасшедший, которому кажется, что он – Андре Конт-Спонвиль? А может, я – мозг, плавающий в ванночке, которым с помощью электродов и компьютера манипулирует гениальный экспериментатор или, через 10 тысяч лет, техник средней руки, и, послушный программе, я возомнил себя философом, который вот сейчас сидит и пишет определение недостоверности? Это кажется маловероятным? Конечно. Поэтому, как говорил Паскаль, нельзя считать достоверным, что все неопределенно. Но что нам это дает? Еще одну недостоверность, и больше ничего.
Впрочем, подобное сомнение, строго говоря, совершенно законное, остается умозрительным. Всем нам, вслед за Декартом Шестого размышления, кажется, что оно, пожалуй, чуточку «гипертрофировано», да и попросту «нелепо». Поэтому мы предпочитаем говорить о недостоверности в более узком смысле, называя недостоверным то, что может оказаться ложным, и при этом допуская, что наши чувства и разум служат достаточно надежными критериями оценки. В таком случае недостоверное это то, в чем можно и должно сомневаться, но не в строгом или абсолютном смысле слова, а в обычных условиях жизни и мышления; т. е. то, что сомнительно в частном случае. Например, тот факт, что Наполеон был убит, является недостоверным; а тот факт, что он умер – достоверным. Существование внеземной жизни – недостоверно; существование жизни на Земле – достоверно. Наличие у нас нематериальной и бессмертной души недостоверно, наличие материального тела – достоверно. Это ни в коем случае не означает, что скептики ошибались. Это лишь означает, что нам не нужно быть догматиками, чтобы провести различие между тем, что в этом узком смысле является недостоверным, и тем, что таковым не является. Даже Юм, играя в триктрак, нисколько не сомневался, чем именно он занят.
Нежность (Tendresse)
Мягкость по отношению к тем, кого любишь; любовь, лежащая в основе этой мягкости.
Незначительный (Insignifiant)
Не имеющий значения или ценности; неважный. Многозначность этого слова заставляет задуматься о сущности человечества. Люди слишком часто обращают внимание лишь на то, что что-то значит. Палец указывает на Луну. Мы смотрим на палец.
Немилость (Disgrâce)
Утрата милости, иначе говоря, благорасположения, защиты, возможной или необходимой любви. Само слово «немилость» ясно показывает, что первичным понятием является (или должна являться) милость. Это происходит потому, что и сама жизнь – это милость, как и любовь, которая почти всегда приходит сама по себе, без всякой причины, и лишь затем может быть заслужена или разделена. Всякая милость дается даром. Тем не менее всякая немилость кажется нам несправедливой (напоминающей наказание), в то время как милость воспринимается нами как нечто, положенное нам по справедливости.
Ненависть (Haine)
«Единственная универсальная вещь, – сказал мне как-то Бернар Кушнер (172), – это ненависть!» Он как раз тогда только что вернулся из одной из своих гуманитарных поездок, вплотную соприкоснувшись с ужасами современного мира. Действительно ли единственная? Я бы не рискнул заходить столь далеко. Но то, что ненависть универсальна, что она присутствует повсеместно и повсеместно активно действует, – в этом нас вновь и вновь убеждают не прекращающиеся случаи массового истребления людей. Чтобы избавиться от всесилия ненависти или защититься от нее, необходимо осмыслить, что же это такое. Итак, что такое ненависть? «Неудовольствие (печаль), сопровождаемое идеей внешней причины», – отвечает Спиноза («Этика», часть III, 13, схолия и определение 7 аффектов). Ненавидеть значит приходить в огорчение по поводу чего-либо. Но добра только радость, следовательно, всякая ненависть по определению есть зло. Потому она столь убийственна. Тот, кто ненавидит, продолжает Спиноза, «стремится удалить и уничтожить предмет своей ненависти», потому что он, как и все, предпочитает радость. Иными словами, он ненавидит ради любви. Впрочем, это несчастная любовь, которая срывает на другом зло за собственное поражение. Вот почему всякая ненависть, даже оправданная, несправедлива.
Необратимость (Irréversibilité)
Неспособность вернуться назад. Так, время, и, пожалуй, лишь оно одно, необратимо. Но из этого следует, что так же необратимо все, что протекает во времени, иными словами – все сущее. Мы, конечно, можем пустить фильм наоборот, не впадая в абсурд (поскольку явления, заснятые на кинопленку, обратимы), но это возможно лишь потому, что время продолжает идти в прямом, а не в обратном порядке, и прокрутка фильма «задом наперед» остается таким же необратимым событием, как любое другое. Вот почему любое действие, даже обратимое в физическом смысле (хотя оно никогда не бывает абсолютно обратимым – ведь для него требуется новая энергия), онтологически необратимо. Мы можем переделать что-то сделанное прежде, но не можем сделать так, чтобы этого прежде сделанного не существовало. Любовь Пенелопы необратима.
Необусловленный (Inconditionné)
Слово говорит само за себя: необусловленным является то, что не зависит ни от каких условий. Необусловленное – другое название теоретического абсолюта. Оно непознаваемо по самой своей природе. Действительно, как показал Кант (вслед за Монтенем и Юмом), познание необусловленного возможно лишь путем его подчинения условиям наших чувств и разума; однако в этом случае оно перестает быть необусловленным и становится реальностью, т. е. неопределенной совокупностью всех условий. Следует, впрочем, отметить, что и сама эта совокупность условий необходимо необусловленна: мы не можем ни познать ее, ни отказаться от ее осмысления.
Необходимость (Nécessité)
Понятие, противоположное понятию случайности. Необходимо то, чего не может не быть, иначе говоря, то, отрицание чего невозможно. Например, сумма углов треугольника в евклидовом пространстве необходимо равна 180о, т. е. совершенно невозможно, что в этом пространстве она будет равна чему-то другому. Является ли эта необходимость абсолютной? Отнюдь нет, поскольку возможны и мыслимы иные пространства (например, неевклидова геометрия). Однако для данного пространства эта необходимость абсолютна. Итак, всякая необходимость гипотетична, как говорил Ален, она подчинена условию, диктуемому принципом или реальностью. Если бы ничего не существовало, ничто не было бы необходимым. В этом смысле все, что мы называем необходимым, остается случайным, как в целом, так и в деталях. Например, необходимость моей смерти подчинена случайности моего рождения, так же как необходимость моего рождения (как только для него были созданы условия) подчинена случайности моего зачатия, или зачатия моих родителей, или зачатия моих дедов и бабок. Точно так же необходимость Вселенной (поскольку она существует) подчинена случайности ее собственного существования (потому что ее могло и не существовать). Здесь перед нами встает вопрос времени, я имею в виду проходящего или прошедшего времени. В качестве примера рассмотрим феномен погоды. Что такое погода – необходимость или случайность? Ответ на этот вопрос зависит от выбора хронологической шкалы. Погода, которая стоит здесь и сейчас, явно есть необходимость – то, что есть, не может не быть, как справедливо указывал еще Аристотель. Погода, которая установится через полгода, судя по всему, будет результатом случайности: мы не только не в состоянии фактически предсказать ее, мы не имеем права даже пытаться ее предсказывать, настолько сложен и изменчив комплекс метеорологических условий, от которых она зависит, и не только на макроскопическом, но и на микроскопическом (корпускулярном) уровне. Однако, когда эти полгода пройдут, установившаяся в тот день погода будет необходима – в точности как сегодняшняя. Из этого вытекает, что необходимость не есть предопределенность, потому что в противном случае нам пришлось бы признать, что состояние сегодняшней погоды было изначально «вписано» в прошлое Вселенной, как состояние погоды, которая установится через десять тысяч лет, вписано в ее сегодняшнее состояние. Истина заключается в том, что всякое настоящее необходимо (отрицание настоящего невозможно; если дождь идет здесь и сейчас, он не может не идти здесь и сейчас), а следовательно, и всякая истина необходима (потому что существует только вечная, т. е. настоящая истина), но необходимы только они и только в настоящем. Погода, стоящая сегодня на улице, есть необходимость, но полгода назад такой необходимости не было. Но было ли истиной полгода назад, что сегодня будет стоять данная погода? Конечно. Но сегодняшняя погода такова, какова она есть, не потому, что истина о ее состоянии была справедлива полгода назад; эта истина была справедлива полгода и сто тысяч лет назад потому, что сегодня установилась именно такая погода. Вечность истины зависит от необходимости реальности, а не наоборот, так же как линия, обозначающая на нынешних и будущих географических картах реку, зависит от реального русла реки и не способна его изменить. Следовательно, все, что происходит в настоящем, необходимо, поэтому все сущее есть (ведь существует только настоящее). Из этого не следует, что все, что есть, не могло бы не быть (в ирреальности прошлого как не бывшее), – подобное утверждение выглядело бы неправдоподобно. Из этого следует лишь, что то, что есть, не может не быть (в настоящем то, что есть, с необходимостью присутствует). Раз я живу, не может быть, чтобы меня не было в живых. Что вовсе не значит, что я бессмертен или предвечен.
Существует ли абсолютно необходимое существо? Им мог бы быть Бог. По этой причине ничто в мире не может быть Богом.
Неопределенное (Indéfini)
То, что не имеет определения или определенной цели. В частности, таковы термины, являющиеся лишь отрицанием других терминов. Например, указывает Аристотель, «“нечеловек” не есть имя; нет такого имени, которым можно было бы его назвать… Пусть он называется неопределенным именем, потому что оно одинаково подходит к чему угодно – и к существующему и к несуществующему» («Об истолковании», глава 2). Кошка, корень квадратный, даху (173) или Бог входят в совокупность всего, что не является человеком, однако это ничего не говорит нам ни о том, что это за совокупность (разве что в отрицательном смысле), ни о том, каковы ее пределы (эта совокупность, включающая в себя, например, числовую последовательность, ни один из членов которой не является человеком, разумеется, неопределенна).
Вместе с тем не следует смешивать неопределенное с бесконечным. Если оставить в стороне вопрос отрицательных терминов, неопределенное будет занимать промежуточное пространство между конечным и бесконечным. Бесконечное есть то, что не имеет пределов. Неопределенное – то, предел чего неопределен или не поддается определению. Например, последовательность целых чисел бесконечна, а история человечества неопределенна. Совокупность возможных истин бесконечна; прогресс познания неопределен.
Отметим также, что Декарт иногда называет неопределенным то, что является бесконечным лишь с определенной точки зрения или в определенном порядке, а бесконечным называет то, что не имеет предела с любой точки зрения и в любом порядке. В этом смысле, поясняет он, бесконечен только Бог, тогда как протяженность воображаемых пространств или множество чисел всего лишь неопределенны. Это значение термина, на мой взгляд, полезно знать, однако применять его вряд ли стоит.
Неопределенностей (Соотношение) (Incertitude, Relations D’-)
Своего рода принцип, иногда называемый принципом неопределенности, предложенный Гейзенбергом.
Именно он показал, что, поскольку с изменением условий наблюдения на квантовом уровне видоизменяется и сам объект наблюдения (помещая частицу в поток света, мы тем самым видоизменяем ее траекторию), постольку невозможно одновременно определить положение и скорость частицы и приписать ей одновременно ту и другую характеристику. Из этого принципа иногда делают вывод, что человеческий ум обречен на поражение, что истины не существует, а сама идея научного познания несостоятельна. Это, разумеется, бессмыслица. Напротив, квантовая физика являет собой один из ярчайших примеров торжества человеческого разума, одно из самых выдающихся научных достижений человечества за всю историю его существования, наконец, одну из самых определенных (в узком смысле слова, см. предыдущую статью) научных теорий. Тем хуже для софистов. Тем лучше для физиков и рационалистов.
Неповиновение (Désobéissance)
Отказ подчиняться законной власти. Неповиновение может выступать лишь в качестве исключения (иначе ни от власти, ни от законности не останется ничего), но это исключение необходимо (иначе ничего не останется от свободы).
Если я отказываюсь подчиниться напавшему на меня хулигану или попирающему мою свободу тирану, это не неповиновение, а схватка, бунт или война, т. е. естественное состояние. Неповиновение возникает лишь в том случае, если я нарушаю закон, легитимность которого признаю. Почему же тогда я его все-таки нарушаю? Чаще всего из эгоизма (закон противостоит моим интересам), иногда – из чувства долга (закон возмущает мою совесть). Это ставит перед нами проблему гражданского неповиновения, одновременно указывая единственный путь ее решения. Речь идет вовсе не о том, хорош или плох закон. Если бы каждый гражданин подчинялся только тем законам, которые лично он считает справедливыми, не было бы ни республики, ни законов, ни гражданства. Истинная проблема заключается в том, считаем ли мы возможным в данных конкретных обстоятельствах подчиниться государству, не принося в жертву что-то еще более важное, чем республика. Если мы отвечаем на этот вопрос отрицательно, значит, нужно проявить неповиновение. Каждому ясно, что в рамках правового государства подобные обстоятельства могут быть только исключительными. Подходящее правило столь же легко сформулировать, сколь трудно ему следовать: мы имеем право на неповиновение, но лишь тогда, когда оно является нашим долгом.
Непосредственность (Spontanéité)
Происходящее само по себе, а не вызванное вмешательством внешней силы или принуждением. Можно ли сказать, что непосредственность есть синоним воли? Не совсем. Непосредственными могут быть действия, совершаемые инстинктивно или под влиянием страсти, иногда без всякого участия воли, а иногда и вопреки воле. Кроме того, добровольное действие далеко не всегда непосредственно (поддаваясь чужому давлению или принуждению, я действую добровольно, но отнюдь не непосредственно: например, отдавая свой кошелек вооруженному бандиту). Непосредственность – это скорее характеристика действия, первая реакция, неосознанное желание или порыв. У непосредственного поступка нет другого источника кроме самого себя, не важно, совершается ли оно сознательно или неосознанно. Из непосредственности может родиться воля, но одной непосредственности для волевых действий недостаточно.
Непотизм (Népotisme)
Одна из форм кумовства, а значит, несправедливости. Непотизм это создание привилегий для родни в таких областях, где кровные связи и симпатии неуместны, например при приеме на работу в государственное учреждение. Когда Ле Пен (174) объясняет нам, что он отдает предпочтение родной дочери перед соседкой, а соседке перед иностранкой, он говорит обыкновенную банальность – если, разумеется, его откровения остаются в пределах личных отношений и частной жизни. Но если он намерен строить на подобных принципах политику, то это уже оправдание непотизма, из банальности превращающееся в гнусность.
Неприязнь (Aversion)
Вопреки утверждению Лаланда, не столько чувство, обратное желанию, сколько негативное желание, желание как можно дальше отойти от чего-то или кого-то или отдалить его от себя. (Чувством, противоположным желанию, является скорее равнодушие. Если я не испытываю желания отведать того или иного блюда или общаться с тем или иным человеком, это не значит, что я испытываю по отношению к нему неприязнь. Отсутствие желания не есть желание отсутствия.)
Неприятие Действительности (Déni)
Отрицание, направленное не на подсознательный аффект (как запирательство), а на саму реальную действительность. По Фрейду, неприятие действительности – скорее психотический, чем невротический механизм. Не всегда подсознание ошибается, но реальность права всегда. Отрицать реальность значит утратить ее.
Непротиворечивости (Принцип) (Contradiction, Principe De Non)
Принцип непротиворечивости гласит: два противоположных высказывания не могут быть одновременно истинными. Конъюнкция «р и не-р » есть противоречие, следовательно, она необходимо ложна. Отсюда следует, что истинности одного высказывания достаточно для доказательства ложности противоречащего ему второго высказывания. Можно добавить: и наоборот. Именно это и провозглашает принцип исключенного третьего (р или не-р : из двух противоречивых высказываний оба не могут быть ложными). Принцип исключенного третьего принято отделять от принципа непротиворечивости, хотя логически они эквивалентны.
Очевидно, что принцип непротиворечивости недоказуем, поскольку всякое доказательство уже предполагает непротиворечивость. Но по той же самой причине он неопровержим (чтобы его опровергнуть, вначале его следует предположить, но если опровержение отменяет этот принцип, оно тем самым отменяет и само себя). Истина (не доказательство, но сильный аргумент «за») заключается в том, что нормальное мышление невозможно без приятия, по меньшей мере, в имплицитной форме данного принципа: это подразумевает всякий интеллектуальный спор, как показал еще Аристотель («Метафизика», книга четвертая (Г), главы 3–4), и вести его можно, только признав необходимость ему подчиняться.
Неразличимости (Принцип) (Indiscernables, Principe Des)
Выдвинут Лейбницем. Утверждает, что всякое реальное существо внутренне отлично от прочих существ, иначе говоря, не существует абсолютно идентичных или неотличимых друг от друга существ (т. е. отличающихся друг от друга только численно или внешними данными, например позицией, занимаемой во времени и пространстве). Две капли воды, два древесных листа, две таблетки аспирина кажутся нам неразличимыми между собой только потому, что мы недостаточно внимательно их рассматриваем. Достаточно поместить эти предметы под микроскоп, и спутать их будет уже невозможно. По Лейбницу, этот принцип не знает исключений. Всякое существо уникально, а бесконечная множественность реальной действительности состоит из абсолютных единичностей – монад.
Ну, а если мы не являемся сторонниками философии Лейбница? Тогда все равно приходится признать, что всякое существо отлично от другого, в том числе от самого себя в тот или иной момент времени. Вот почему существ нет, а есть события. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку; мало того, даже один раз войти в нее нельзя. Но это уже не Лейбниц, а Гераклит и Монтень.
Неразумность (Déraisonnable)
Поведение, не отвечающее требованиям практического разума (которое нельзя оправдать или одобрить с позиций разума) или нашему стремлению к разумности. Не следует путать неразумность с иррациональностью (Иррациональность) . Так, предположение о том, что неразумности не существует, является иррациональным; а вера в существование иррационального есть неразумная вера.
Несказанное (Ineffable)
Более или менее близкий синоним невыразимого, но с заметным оттенком поэтичности и мистики. Невыразимое становится таковым от избытка силы, полноты или простоты; несказанное – от избытка тонкости, изящества, неуловимости. Наконец, эпитетом «несказанный» пользуются обычно применительно к чему-то положительному (тогда как можно говорить о невыразимом страдании или невыразимом горе). Все эти нюансы не то чтобы совсем уж невыразимы, но какая-то несказанность в них все-таки есть.
Несесситаризм (Nécessitarisme)
Убеждение в необходимости всего существующего. Не путать с фатализмом.
Несхожесть (Altérité)
Отличительный признак. В отличие от искажения, несхожесть предполагает сопоставление двух различных сущностей или предполагает таковые. Несхожесть противоположна тождеству, как другое противоположно тому же самому. Можно сформулировать это в виде принципа: всякая вещь, тождественная себе (принцип тождества), одновременно отлична от всех других (принцип изменения). Впрочем, традиционно принято говорить о принципе неразличимости, хотя это два совершенно разных принципа. Даже если предположить, что на свете существует два полностью тождественных существа, они все равно будут разными, хотя бы потому, что один из них – первый, а другой – второй. Схоласты ввели в обращение близкий по смыслу принцип индивидуации, но этот принцип может применяться только в рамках одного и того же вида, тогда как значение принципа несхожести универсально. Вот почему два разных существа никогда не могут стать одним. Вот почему мы существуем, подчиняясь принципу одиночества.
Несчастье (Malheur)
Мне довелось испытать довольно несчастий, чтобы понимать, о чем идет речь. Несчастьем я называю такое состояние, когда всякая радость кажется невозможной, когда у человека не остается ничего, кроме страха и ужаса, боли и горя, когда хочется умереть, когда продолжать жить стоит труда, потому что жизнь превращается в страдание и слезы… В такие моменты нужно только одно: вспомнить, что все в мире проходит, а значит, пройдет и это несчастье. Ведь сама реальность несчастья доказывает, хотя бы методом от противного, что счастье возможно – пусть для других. Это не утешение, скажете вы? В худшие мгновения жизни мне казалось, что это все же утешение. Неважно, на кого свалилось несчастье – на меня или на кого-то другого, ведь сущность его от этого не меняется. Очень слабое утешение, снова скажете вы. Но если бы утешиться было легко, мы не говорили бы о несчастье.
Нигилизм (Nihilisme)
Нигилист это человек, не верящий ни во что (nihil) , даже в то, что есть на самом деле. Нигилизм есть своего рода отрицательная религия – Бог умер, унося с собой все, что считалось плодом его творения, – бытие и ценность, истину и благо, мир и человека. Не осталось ничего, кроме ничто, во всяком случае, ничего стоящего, ничего заслуживающего любви, ничего, что хотелось бы защищать, – все на свете стоит друг друга, и ничто ничего не стоит.
Насколько нам известно, слово «нигилизм» придумал Якоби (175) для обозначения неспособности разума постичь конкретное существование, которое открывается только интуиции – чувственной и мистической. Отрезанный от веры разум не способен совершить переход от понятия к бытию (свидетельством тому – опровержение Кантом онтологического доказательства), следовательно, он может охватить мыслью только сущности без экзистенции (субъект и объект при этом растворяются в чистом представлении). Именно в этом смысле Якоби объявил всякий рационализм нигилизмом. Во Франции широкое распространение термина «нигилизм» в его менее специальном значении связано с именем Поля Бурже (176), который определял его как «смертельную усталость от жизни, вялое признание тщеты любых усилий». Но мыслителем, вручившим нигилизму философские «верительные грамоты», стал, разумеется, Ницше, продолживший нить рассуждений и Якоби, и Бурже. Разум – ни в коей мере не причина, чтобы жить; он способен оперировать лишь мертвыми абстракциями. Для Ницше рационализм также является разновидностью нигилизма. Но это не просто одно из философских течений; это целая вселенная духа, которая ждет всех нас. «То, что я повествую, – пишет Ницше, – это история двух ближайших столетий. Я описываю то, что надвигается, что теперь уже не может прийти в ином виде: появление нигилизма» («Воля к власти», Предисловие, 2). Вот оно и пришло. Теперь вопрос, как из этого выбираться.
«Что обозначает нигилизм? То, что высшие ценности теряют свою ценность, – отвечает Ницше. – Нет цели. Нет ответа на вопрос:
“Зачем?”» (там же, книга 1, § 2). Наука, вознамерившаяся заменить религию, не объясняет смысла жизни; исповедуемый ею культ истины на самом деле есть культ смерти. Отсюда и учение о «великой усталости»: «Зачем все? Нет ничего, ради чего стоило бы трудиться!» Ницше надеялся вырваться из этого круга благодаря эстетизму, т. е. поклоняясь культу прекрасного обмана, полезной для жизни ошибки, иллюзии творчества («искусство на службе иллюзии, вот наш культ», III, 5, 582). Но в результате появляется всего лишь еще один экземпляр небытия, который и царит сегодня в наших музеях. «Все лживо, все позволено» – это тоже слова Ницше, и в них находит выражение сегодняшний нигилизм. Выпутаться из него можно единственным способом – вернуться, как сказал бы Хайдеггер, к истине бытия и, как хотел сам Ницше, к истине жизни, но такой жизни, которая не была бы ни обманом, ни иллюзией; которая была бы могучей и хрупкой одновременно, могучей и способной к сопротивлению (conatus) , которая выражала бы желания человека и его истину. Для этого нам придется предпочесть Ницше Спинозу, иллюзии – ясность мысли, «опрокидыванию всех ценностей» – верность, наконец, сверхчеловеку – человечность. «Вид человека отныне утомляет – что же такое сегодня нигилизм, – вопрошает Ницше, – если не это? Мы устали от человека…» («К генеалогии морали», рассмотрение I, 12). Э, нет, так не пойдет. Давайте-ка говорить каждый за себя. Нигилизм есть философия людей, которым представляется неимоверным трудом наслаждаться, желать и любить. Это философия усталости, или усталость философии. Нигилист утратил способность любить, как говорил Фрейд о больных депрессией, и делает вывод, что на свете нет ничего достойного любви. Сомнительное утверждение. Жизнь и мир надо любить не потому, что они этого достойны; они достойны нашей любви именно потому, что мы их любим. Обесценивание ценностей грозит только тому, кто, чтобы познать любовь, нуждается в Боге. Для всех остальных ценности так и остаются ценностями, мало того, они ценятся все дороже. Почему? Потому что нет Бога, который сотворил бы их и обеспечил своими «гарантиями», потому что их «стоимость» прямо пропорциональна нашей к ним любви, потому что оценить их способны только мы и они имеют смысл только для нас – тех, кто в них нуждается. И для нас это – еще одна причина служения нашим ценностям. Не следует думать, что релятивизм – одна из форм нигилизма. Напротив, это средство против нигилизма. Относительность ценностей (их зависимость от наших желаний, интересов, истории) – лишний и весьма убедительный довод не отрекаться от отношений, благодаря которым ценности и существуют. Мы не потому должны подчиняться справедливости, что она существует (это догматизм), и не потому должны от нее отмахнуться, что ее нет (это нигилизм), – именно потому, что справедливости нет (она живет только в наших мыслях и сердце, что и есть релятивизм), мы должны за нее бороться.
Что же мы можем противопоставить догматизму? Ясный ум, релятивизм, терпимость.
А нигилизму? Любовь и смелость.
Низкое (Bassesse)
В самом широком смысле – противоположность возвышенному, что очевидно. Низко все то, что следует проторенной тропой, ведущей от вершины к подножию.
В более узком, «техническом», смысле под низким (низостью) нередко понимают то, что Аристотель именовал термином micropsuchia , а Спиноза назвал самоуничижением: «Самоуничижение состоит в том, что ставят себя вследствие неудовольствия ниже, чем следует» («Этика», часть III, определение аффектов 29; см. также Аристотель, «Никомахова этика», IV, 9). Низкому человеку не хватает гордости и достоинства; он не верит в свою способность совершать высокие и бескорыстные поступки и в силу этого неверия действительно на них неспособен. Его ошибка в том, что он полагается на веру там, где надо просто захотеть.
Не следует путать низость со смиренностью. Можно сознавать свою незначительность (быть смиренным), но не выпячивать ее и не замыкаться в ее осознании (не впадать в самоуничижение). Низость отбивает охоту действовать, и в этом смысле она противостоит величию души. Смиренность помогает избавиться от иллюзий и в этом смысле противостоит гордыне и самоуверенности.
Нирвана (Nirvana)
В буддизме – название абсолюта или спасения; это сама относительность (сансара), само непостоянство (аничча), когда исчезают преграды, воздвигаемые неудовлетворенностью, умом и ожиданием чего бы то ни было. Эго угасает (на санскрите слово «нирвана» означает «угасание»); остается все, а кроме всего нет ничего. Понятие нирваны означает примерно то же, что понятие атараксии у Эпикура и понятие блаженства у Спинозы, хотя рассматривается оно в иной плоскости. Нирвана есть опыт вечности здесь и сейчас.
Ничто (Néant)
Не-бытие, не-сущее, однако рассматриваемое скорее в позитивном смысле. Ничто – не просто пустота и не чистое ничто; это некая совокупность, единственным элементом которой является пустота или, говоря иначе, такое ничто, которое по-своему столь же реально, как та или иная вещь. Ничто, отмечает Гегель, есть «простое равенство с самим собой, совершенная пустота, отсутствие определений и содержания; неразличимость в самом себе». Вот почему ничто – это небытие, которое, тем не менее, существует (потому что оно и есть это ничто); это «то же определение или, вернее, то же отсутствие определений, и значит, вообще то же, что и чистое бытие» («Наука логика», том I, раздел 1). Но вот Бергсон, возможно, не столь склонный попадаться в языковые и диалектические ловушки, не видит в небытии ничего, кроме словесной оболочки, псевдоидеи, являющей собой лишь отрицание идеи бытия – единственно доступной позитивному осмыслению. По всей видимости, он совершенно прав, хотя его правота – еще не доказательство того, что без этой псевдоидеи мы способны с легкостью обходиться.
По мнению Хайдеггера и Сартра, ничто приоткрывается в опыте страха: либо потому, что бытие на заднем плане всегда имеет небытие (поскольку сущее не равнозначно бытию, а в бытии нет ничего от сущего) и фактичность (все, что есть, могло бы и не быть), либо потому, что сознание, одновременно являющееся не тем, что оно есть, и тем, чем оно не является, обладает способностью обращать нечто в ничто, вернее, оно и есть эта способность. Следовательно, мы в очередной раз сталкиваемся с констатацией того факта, что ничто существует только для человека; человек есть то самое существо, через которое ничто приходит в мир. В этом смысле ничто – не столько то, чего нет, сколько то, чего больше нет, или еще нет, или нет в завершенном виде. Это пустой коррелят сознания, благодаря которому оно высвобождается из плена своих объектов и своего бытия; это результат его способности обратиться в небытие, рассматривать которую как абсолютную реальность было бы ошибкой. «В светлой ночи Небытия тревоги, – пишет Хайдеггер, – виднеется наконец первоначальное проявление бытия как такового, а именно сознание того, что есть Бытие, а не Ничто. Небытие есть то условие, благодаря которому возможно проявление бытия как такового в реальности человеческого мира (Dasein – “здесь-бытия”). Небытие не просто образует прямо противоположный концепт бытия; нет, сама сущность бытия исходно содержит небытие. Именно в бытии сущего образуется небытийность небытия» («Что такое метафизика?»). В результате человек из «пастыря бытия», как называет его Хайдеггер, превращается в «сторожа небытия». Бергсон, ау! Где ты? Они, кажется, окончательно спятили…
Номинализм (Nominalisme)
Учение, утверждающее, что общие идеи существуют только в виде слов, которые их обозначают. Это значит, что существуют только индивидуумы, что обобщения (универсалии, как их называли в средние века) существуют только в языке и благодаря языку. Таким образом, номинализм противостоит реализму (в смысле реализма идей, свойственного, к примеру, Платону или Гильому де Шампо (177)), причем это противостояние прослеживается начиная с античности. «Лошадь я вижу, – говорит Антисфен (178), – а вот лошадности не вижу». Номинализм отличается также от концептуализма , согласно которому общие идеи существуют только у нас в уме, однако не сводимы к простым знакам, используемым для их обозначения. Впрочем, различие между номинализмом и концептуализмом носит не столь принципиальный характер: оба учения утверждают исключительное существование индивидуумов, во всяком случае вне человеческого разума. Именно поэтому граница между первым и вторым часто выглядит размытой (в частности, специалисты до сих пор не пришли к единому мнению относительно Уильяма Оккама – отнести ли его к номиналистам или к концептуалистам); при этом и первое и второе решительно противостоят реализму идей.
В XI веке идеи номинализма высказал Росцелин (179), в XIV – Уильям Оккам (180), позже их придерживались Гоббс (181), Юм и Кондильяк, а сегодня разделяют большинство эмпириков. Если идеи не существуют сами по себе, значит, познание возможно только через опыт и даже сама логика есть не более чем удачно сконструированный язык (логика упорядочивает идеи только потому, что в первую очередь упорядочивает знаки). С номинализмом, правда в иной проблематике, смыкается и материализм. Если все существующее есть материя, значит, идеи не могут существовать сами по себе; они существуют только в мозгу и образуются посредством указывающих на них знаков. С этой точки зрения материализм являет собой радикальный монистический номинализм: существуют только индивидуумы, и все они – материальны.
Норма (Norma)
На латыни norma означает «наугольник». Норма, поясняет Кангилем (182), это «то, с помощью чего выпрямляют, распрямляют, выравнивают» («Норма и патология»). Норма указывает на то, каким что должно быть, и позволяет судить, так ли это на самом деле.
Слово «норма» может служить синонимом слов «правило», «идеал», «ценность». Если попытаться придать этому понятию более строгий смысл, то следует выделить его обобщающий характер. Норма – это общий род, отдельными видами которого являются правила, идеалы и ценности. По этой причине слово «норма» выглядит достаточно расплывчато, что, с одной стороны, делает его весьма удобным, а с другой – создает определенные трудности. Выигрывая в широте значения, термин с необходимостью утрачивает строгость толкования.
Нормальный (Normal)
Соответствующий норме, но такой норме, которая устанавливается фактически. Чаще всего понятие нормы применяется как выражение средней величины («средний рост») или по отношению к здоровью (норма как состояние, противоположное патологии). За понятием нормы стоит стремление возвести факт в ранг ценности, статистику – в ранг оценки, средний показатель – в идеал. Именно это и отталкивает нас в понятии нормы, хотя вовсе обойтись без него нельзя. «Если существуют биологические нормы, – пишет Жорж Кангилем, – то лишь потому, что жизнь, являя собой не только подчинение среде, но и установление своей собственной среды, утверждает ценности, имеющие значение не только для среды, но и для самого организма. Мы называем это явление биологической нормативностью» («Норма и патология», Выводы). Это объясняет, почему здоровье, являясь фактом или соотношением фактов, в то же время выступает в качестве идеала.
Нормативный (Normatif)
Устанавливающий норму, вытекающий из нормы или подразумевающий норму; выносящий оценочное суждение или зависящий от него. Нормативная точка зрения обычно противостоит дескриптивной, или описательной, точке зрения, довольствующейся установлением фактов, а также экспликативной (разъяснительной) точке зрения, включающей объяснение причин. Различие между тремя указанными подходами иногда выглядит достаточно размытым. Если я говорю про кого-либо: «Он дурак», ясно, что мое суждение носит оценочный характер. Но оно точно так же может быть простой констатацией факта (указанный дурак как часть реальной действительности) или объяснением определенного типа поведения. Политкорректность жаждет объявить запрет на подобные суждения, содержащие отрицательную оценку («Нас уже приучили говорить не “слепой”, а “слабовидящий”, – отмечает юморист. – Скоро вместо “идиот” мы будет говорить “слабопонимающий”»). Однако это стремление, при всей своей претензии остаться в строгих рамках дескриптивного подхода, на самом деле нормативно: его сторонникам очень хочется, чтобы равенство людей в правах и достоинстве неизбежно влекло бы за собой и фактическое их равенство, равенство в способностях, что абсурдно. Они якобы запрещают людям выносить оценочные суждения, строго осуждая тех, кто рискнет их ослушаться. На самом деле они уже вынесли свои собственные оценки – всем сразу и раз и навсегда. Политкорректность есть не более чем нормативный предрассудок.
Ностальгия (Nostalgie)
Ощущение отсутствия прошлого в том виде, в каком оно было. Ностальгия отличается от сожаления (вызванного отсутствием того, чего не было); противостоит благодарности (признательной памяти о том, что было, ощущаемой в настоящем радости от прошлого) и надежде (как недостатку желаемого будущего, как ожиданию того, что еще может случиться).
Я склоняюсь к мысли, что из четырех перечисленных чувств первичным является именно ностальгия; надежда, в частности, как воображаемое средство от огорчения выражает всего лишь предвидение ностальгии. Очень полезно в этой связи перечитать Платона и бл. Августина, попытавшись взглянуть на них глазами Фрейда. Нелишне перечитать и Эпикура, чтобы убедиться, что подлинным средством против ностальгии может служить только благодарность.
Ноумен (Nouméne)
Если даже честь изобретения этого термина и не принадлежит Канту (Платон использовал слово noumena для обозначений Идей), сегодня он почти всегда связывается для нас именно с его философским учением. Что же такое ноумен? Объект, являющийся объектом только для разума (по-гречески nous ); объект, не имеющий видимых проявлений (в отличие от феномена); объект, не данный нам ни в опыте, ни интуитивно (поскольку наша интуиция имеет чувственную природу); объект, который мы не можем познать, но который можем осмыслить . Является ли ноумен вещью в себе? Скорее это способ представления вещи в себе – в той мере, в какой вещь в себе является сущностью, постигаемой чисто умственным путем (чего концепт вещи в себе не подразумевает с необходимостью) – или объект умственной интуиции, будь мы на нее способны. Кант признает, что ноумен – проблематичный концепт, поскольку его природа выходит за рамки нашего познания. Однако он решает эту проблему (хотя и жертвуя догмой), вставая на идеалистические позиции и смыкаясь с Платоном.
Нравы (Mœurs)
Человеческие действия, особенно широко распространенные, рассматриваемые как объект познания или оценки. Разумеется, лучше познавать, чем судить. Вот почему в великих моралистах так мало морализаторства.
Достарыңызбен бөлісу: |