Положения, выносимые на защиту:
– новая классификация синагог и их статистика в соответствии с введенными группами (с учетом результатов анализа предшествующих классификаций);
– новые реконструкции архитектуры и декора синагог в Капернауме, Хоразине, Бараме, Хорват-Шеме;
– новые датировки синагог в Капернауме, Хоразине, Бараме, Хорват-Шеме, Газе на основе стилистического и сравнительного анализа памятников с греко-римскими и ранневизантийскими аналогами, а также на основе эпиграфических данных (Газа);
– выделение различных принципов и способов архаизации в синагогальном зодчестве на всех уровнях от планировки до деталей декора;
– межрелигиозные коннотации и самоидентификация иудаизма за счет архитектурно-декоративных средств.
Материал диссертации может найти практическое применение в преподавательской деятельности, при чтении общих курсов по синагогальной архитектуре и по архитектуре позднеантичной эпохи Ближнего Востока и Средиземноморья. Пока эксклюзивные курсы по синагогальному искусству существуют только в Израиле и в некоторых западных университетах. Предложенные в диссертации реконструкции памятников могут быть использованы при реставрационных работах. Новая классификация синагог, сформированная автором, является целиком самостоятельной системой, дальнейшее внедрение которой в исследования может значительно упорядочить изучение синагогального искусства в целом.
Диссертация прошла широкую апробацию. Основные положения диссертации опубликованы в рецензируемой периодической печати и научных сборниках, а также доложены на заседаниях Сектора древнерусского искусства Государственного института искусствознания Министерства культуры Российской Федерации, семинарах Научно-исследовательского института теории и истории архитектуры и градостроительства, научных конференциях как в России, так и за рубежом, в том числе на двух Всероссийских научных сессиях византинистов в Москве (МГУ, 2011, 2013), двух Международных Византийских Конгрессах в Лондоне и Софии (2006, 2011), конференции, посвященной позднеантичной школе Ямвлиха и Прокла в Афинах (2009 г.), на лектории археологического проекта в Иппосе-Суссите (2014 г., на англ. яз.), на семинарских занятиях по римской архитектуре в Высшей Школе Экономики (2015 г.). Также автор имеет археологический опыт (участие в раскопках в Иппосе-Суссите, Бейт-Шеариме, Наарийе, Мигдаль Озе, Шифте (2014-2015)) и реставрационный (реставрация коптской церкви св. Марии аль-Муалляка в Каире (2006)).
Основное содержание работы.
Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и приложений с иллюстрациями.
Кроме постановки вопроса и историографии Введение включает еще два раздела, освещающих историко-культурное развитие северной Палестины и анализ происхождения названия синагоги. Особое внимание уделяется формированию официальных геополитических государственных границ региона в римский и ранневизантийский период (сформировались при Августе, Диоклетиане и Феодосии Младшем) и фактических, обусловленных расселением различных религиозных общин. Определяющей для процесса архитектурного формообразования была атмосфера относительного религиозного плюрализма. Наиболее важную роль в административном управлении региона и религиозной жизни играл иудейский патриархат в Тверии (наси). Его существование представляется необычным на фоне многочисленных законов, которые последовательно ограничивали права иудеев, а также в соседстве с несколькими христианскими епископатами северной Палестины (Кесария, Скифополь, Максимианополь, Капитолий).
Варианты названий синагоги («просевхи», «бейт-кнессет» и т.д.) упоминаются в письменных источниках (Иосиф Флавий, Филон Александрийский, эпиграфика). Их обзор показывает, что упоминались синагоги позднеантичного периода крайне редко, в основном – в христианских итинерариях, хрониках и законодательных корпусах, что ранее не систематизировалось и не освещалось в историографии. В иудейских источниках встречаются лишь косвенные указания на синагоги, без их точного географического местоположения, но с особенным вниманием к их символическому и мистическому значению (Л. Левин). Источники формируют представление о продолжительности строительства культовых мест иудеев, об изменениях численности синагог, их масштаба и качества на протяжении веков.
Основная часть состоит из четырех глав.
В первой главе «Типологическая классификация и периодизация синагог»
впервые анализируются существующие системы и принципы классификации синагог. Первоначальная эволюционная система, состоявшая из трех групп («галилейская», «византийская», «промежуточная»), постепенно разрушалась в результате новых открытий и передатировок отдельных синагог. Появлялись новые системы, сначала независимые от хронологической последовательности, но придерживающиеся прежних групп; затем региональные (Э. Мейерс), статистические (М. Чиат), просто хронологические, без каких-либо типологий (Д. Милсон). Параллельно с этим предлагалось выделить дополнительные группы «голанских» синагог с подгруппами, но поскольку их выделение основывалось на декоративных признаках, подобное решение еще больше запутывало архитектурную классификацию. В результате, проблема многообразия синагог не находила разрешения, неоднократно констатировался факт невозможности систематизации всего материала.
В настоящей работе предлагается классификация, основанная лишь на архитектурных признаках: первичных, то есть планировочных (базиликальные продольные или поперечные, квадратные композиции) и вторичных (форма колоннад, дверных проемов, ниш и апсид и т.д.). Поскольку синагогальное зодчество является во многом самостоятельным и оригинальным явлением, для него было сложно адаптировать системы, принятые для греко-римских или ранневизантийских базилик. Предлагаемая новая система, в которой учтены особенности более чем 80 синагог, включая постройки периода Второго Храма, состоит из восьми основных групп и нескольких подгрупп. Основанием для отнесения памятника к той или иной группе является набор доминантных признаков, но в результате как постоянных перестроек синагог, приводивших к трансформации архитектурных типов, так и из-за того, что не каждый строитель синагоги придерживался принятой планировки, границы между группами часто подвижны. Также многие синагоги выполнены на невысоком художественном уровне, что крайне затрудняет их какую-либо идентификацию. Даже внутри предлагаемой системы, максимально расширенной, одна и та же постройка может быть отнесена к двум разным категориям. Все синагоги являются базиликами или тяготеют к данной форме, из-за чего в историографии чаще всего они носят такое название. Предлагается выделить следующие типы и некоторые подтипы зданий:
-
– базилики с выделенным центральным пространством (6 памятников, Гамла (I в.), Кафр-Миср (III–IV вв.) и др.),
-
– базилики с П-образными колоннадами, в сочетании с одним или тремя входами по фасаду,
А. – с переносной нишей Торы в интерьере (11 памятников, Масада (1 строит. этап, I в.), Барам, Капернаум, Хоразин (V–VI вв.) и др.),
Б. – с фиксированной нишей или апсидой в интерьере (4 памятника, Арбель (VI–VIII вв.), Хамат-Тверия IB (VII–VIII вв.) и др.)
-
– однонефные синагоги с нишей или апсидой (4 памятника, Хирбет-Самра (IV–V вв.) и др.),
-
– двухнефные базилики (2 памятника, Хорват-Этри (I в.), Сепфорис (V–VI вв.)),
-
– трехнефные базилики с одним или тремя входами по фасаду
А. – с нишами или апсидами в интерьере (18 памятников, Масада (2 строит. этап, I в.), Гуш-Халав (III–IV вв.) и др.),
Б. – с апсидой, с выделенным наружи объемом (6 памятников, Бейт-Альфа (VI в.) и др.),
-
– четырехнефные базилики (Хамат-Тверия IIB-A, 1 памятник (IV–VI вв.))
-
– поперечно-ориентированные синагоги
А. – с колоннадами (2 памятника, Хорват-Шема (IV–V вв.) и др.),
Б. – без колоннад (4 памятника, Дура-Европос (III в.), Сусийя (III–IV вв.)),
-
– квадратные (9 памятников Магдала (I в.), Набратейн (1 строит. этап, I–II в.), Маоз-Хаим (1 строит. этап, III в.) и др.),
В результате проведенной работы количество групп увеличилось по сравнению с любой из предлагавшихся ранее систем. Выбор планировок синагог периода второго Храма кажется случайным. Но их сопоставление с позднеантичными синагогами показало, что практически каждая из них послужила основанием для развития соответствующей архитектурной линии в этот период: синагога с П-образными колоннадами в Масаде (1 фаза) для синагог группы 1А-Б; синагоги в Дура-Европос и Наро с поперечной ориентацией главного зала для синагог группы 7А-Б; квадратные синагоги в Магдале и в Киръят-Сефере для синагог группы 8; синагога в Гамле с амбулаторным обходом вокруг центрального пространства и синагога с 4-мя колоннами, расставленными по углам прямоугольника в Иродионе, для синагог группы 1; двухнефная синагоги в Хорват-Этри, вероятно, могла быть связана с аналогичной в Сепфорисе.
Во второй главе «Анализ архитектурной композиции памятников» рассматриваются наиболее сохранившиеся, классические и характерные постройки, исследование которых позволяет судить о вариациях пространственных и объемных архитектурных композиций позднеантичных синагог. Последовательно анализируются композиции построек в Капернауме, Хоразине, Бараме, Хорват-Шеме и Бейт-Альфе.
Для синагог в Капернауме, Хоразине, Бараме, Хорват-Шеме предлагаются реконструкции общего архитектурного облика и структуры скульптурного декора, которые основаны на подробном анализе сохранившихся деталей. Они отличаются от принятых в израильской науке с 10–30-х гг. XX в. и до сих пор используемых в новейших монографиях (Р. Хахлили) и даже в музейных экспозициях (музей Свитка в Иерусалиме).
Несмотря на то, что в целом это почти идентичные синагоги, и Хоразинская постройка, по общему мнению, возникла в качестве копии Капернаумской (Амир, Маоз), между ними существует множество отличий.
Для двухъярусной Капернаумской синагоги с двускатной крышей были выдвинуты теории реконструкции декора внутреннего пространства. В противовес устоявшимся в историографии мнениям, в соответствии с которыми главный антаблемент с мотивом «вьющегося аканфа» и различными символами должен был располагаться на втором ярусе вдоль стен и опираться на коринфские полукапители, – он образовывал замкнутый прямоугольник над главными колоннадами синагоги. Коринфские же полукапители украшали полуколонки первого яруса стен (по аналогии с Хоразином), резонируя с основными колоннадами аналогичного ордера. Аттические капители пилястр украшали второй ярус и сочетались с аналогичными капителями колонок галерей. Три стороны антаблемента опирались на П-образную колоннаду, а четвертая располагалась вдоль южной стены, на полуколонках. Главные изображения в виде Ковчега Завета, Меноры, орлов, Звезд Давида, вероятнее всего, концентрировались в районе ниши Торы по этой же стене. Антаблемент с подобной композицией, обращенной внутрь, в сочетании с изолированным за счет архитектурных деталей центральным нефом – образовывал наиболее сакральную часть синагоги, которая по своему смыслу уподоблялась алтарю церкви или адитону святилища.
В Хоразинской синагоге была аналогичная структура антаблемента и внутреннего пространства синагоги, но ее общий облик был совершенно иным, не «зеркальным» Капернаумской. Это была одноярусная постройка, в отличие от двухъярусной синагоги в Капернауме, с рядом клеристория над центральным нефом, который, по аналогии с сирийскими церквями, оформлялся непрерывной тягой. Крыша имела шесть скатов, фасад украшался тремя соединенными друг с другом фронтонами (к данному выводу привел анализ деталей фронтона). Подобная редкая конструкция, а также детали декора (ниша Торы), – сближают синагогу в Хоразине с церковью св. Симеона в Калат Семане (Сирия). К тому же, уточненные и сопоставленные данные раскопок датируют синагогу в Хоразине более ранним периодом (IV–V вв.), чем синагогу в Капернауме (V–VI вв.).
Синагога в Бараме, для которой также предлагается реконструкция, отличается от упомянутых синагог наличием «сирийского» шестиколонного портика. Существующие реконструкции слишком схематичны и не учитывают остатки антаблементов и арочных перемычек с двумя типами декорирования. Для реконструкции декора портика выдвигаются две теории: 1) Оба типа антаблемента украшали сирийский портик, образуя арочную перемычку, опираясь друг на друга, но в этом случае антаблемент получался слишком громоздким и практически смыкался с верхним карнизом. 2) Один из антаблементов мог украшать второй ярус синагоги со внешней стороны, находясь непосредственно под крышей. Со стороны фасада антаблемент продолжал горизонтальную линию на уровне основания фронтона и выдерживал общую высоту здания, но в центральной своей части поднимался в виде глухой арки. Точно так же был украшен главный фасад Капернаумской синагоги, где глухая арка вторила тимпанному окну над центральным дверным проемом, что также является предметом споров. Реконструкция для Барамской синагоги кажется вероятной, так как внешний угол основания арки с простыми ионическими профилировками меньше (примерно 103°), чем внешний угол основания арки с мотивом чешуек (примерно 115°). То есть первая арка была более высокой (стена фасада) и широкой, чем вторая (портик). Такую же реконструкцию предлагали Г. Коль и К. Ватцингер, но современные реставраторы установили часть декора по первому варианту.
Хотя синагоги в Бараме, Хоразине, Капернауме (конец V – начало VI в.) формально считаются однотипными, но при более близком сравнении они обнаруживают множество отличий. Разнообразие даже самых характерных построек этой группы поразительно. Это показывает, что в дальнейшем требуется пересмотр многих других памятников, так как идеи, подтвержденные для одной синагоги, могут оказаться ложными для другой.
В синагоге в Хорват-Шеме, споры вокруг перестройки которой в начале V в. не утихают и не находят своего окончательного разрешения (ряд работ Мейерса и Магнесс с 70-х гг. XX в. и вплоть до наших дней), – акцентировано наличие деталей, указывающих на ее первоначально квадратный план (по аналогии с несколькими другими постройками в регионе – в Набратейне, Гуш-Халаве, Маоз-Хаиме). В исследованиях никак не объясняется странная поперечная «стена-стилобат», которая, скорее всего, являлась стеной ранней синагоги. Также в постройке большое количество качественно вырезанных деталей, которые явно были использованы вторично. По их образцу были изготовлены недостающие для новой постройки детали, но уже не столь высокие по своему уровню. Таким образом, на первоначальной стадии синагога была квадратной, а затем приобрела поперечно-ориентированную ось за счет расширения пространства до колонной базилики и организации новой вимы для ниши Торы по длинной стороне синагоги.
В этой же главе специальное внимание обращено на ряд архитектурных особенностей синагог, характерных для конкретного или нескольких типов, с целью наиболее полного выявления генезиса композиций этих построек. Большинство этих особенностей составляют признаки предложенной типологической классификации. Их анализ осуществляется с привлечением более ранних иудейских памятников, греко-римских и ближневосточных святилищ, раннехристианских храмов. Последовательно изучены вариации и истоки решений фасадов с тремя дверными проемами или с трибелоном, пространства с П- образной формой внутренних колоннад, поперечно ориентированного или квадратного зала, присутствия апсиды в пространстве синагоги, наличия пастофориев и атриума, а также некоторых сочетаний этих решений.
В результате анализа композиций синагог удалось выяснить, что те архитектурные признаки, которые считались ранее характеристиками лишь одной из групп синагог, в реальности могли встречаться не только во всех остальных типах иудейских построек, но и в ранневизантийских храмах Египта, Сирии, Греции.
Выявлено, что П-образная колоннада (тип греческого, или египетского «ойкуса») происходила, скорее всего, из александрийской эллинистической школы (триклинии в гробничной архитектуре Петры и Александрии), откуда она попала в иудейскую архитектуру Палестины и христианскую архитектуру Египта, Греции и частично Палестины (храм в Кафр-Кане), где подобная планировка обозначается наличием «возвратного» нефа (по П. Гроссману).
Тройной вход, особенно широко распространившийся в иудейской и христианской архитектуре V–VI вв., в реальности был не очень характерен для классической греко-римской архитектуры, что доказывается множеством примеров, где по главному фасаду расположен лишь один главный вход (Эрехтейон, Парфенон и т.д.). Тройной вход имеет глубокие ближневосточные корни и встречается в эллинистической и римской архитектуре Египта и Парфии. Он соотносился с П-образными колоннадами синагог, но часто центральный вход перекрывался решеткой (Капернаум, Хоразин), что выделяло главный неф в качестве сакрального центра. Его замкнутость и изолированность подчеркивалась также стилобатом, на который были поставлены все колоннады. Подобные решения известны по римской архитектуре Ливана и Палестины (Кесария ад-Ливанум, Ортосия, Кедеш) и их можно отнести к местным оригинальным традициям.
Хотя для синагог с поперечно ориентированным пространством было адаптировано название из классификаций древних святилищ – Breitraum («тип широкого дома»), – в исследованиях не прослеживается развитие этой формы от популярного типа ближневосточных святилищ с подобной же планировкой (например, в парфянской архитектуре). Постройки такого типа чаще всего соседствовали с периптерами (Ашур, Ниса, Хатра). В Дура-Европос, например, не только синагога, но и святилища, посвященные как местному богу (Гадде), так и римскому (Зевсу), – имели подобную ориентализированную планировку. Тип Breitraum встречается среди ранневизантийских храмов Сирии и Месопотамии, но не Палестины.
Планировка позднеантичных квадратных синагог восходит к таким иудейским постройкам северной Палестины, как синагога в Магдале (I в.) и альтернативный храм в Дане, и к святилищам ирано-язычных народов (Парфиена, Кушанское царство). Квадратные в плане раннехристианские храмы неизвестны. Для синагог подобного типа предлагается ввести название из классификаций древних святилищ: Quadratbau.
Вероятно, на появление синагог типа Breitraum на территории южной Палестины мог оказать влияние альтернативный иудейский храм Яхве в Араде (продолжал использоваться до римского периода), чей адитон имел поперечную ориентацию за счет пристроенного по длинной стороне небольшого алтаря. Подобные архитектурные подражания известны по более ранней истории региона: сами альтернативные иудейские храмы Яхве должны был заменить канонический храм в Иерусалиме. Яркий прецедент подобного архитектурного «зеркала» (по К. Холуму) создал Ирод Великий, построив в Кесарии Палеcтинской Августеум, скопировав его с только что отреставрированного Иерусалимского Храма.
Частные наблюдения касаются не вполне обычной формы атриума, который в ряде синагог пристроен с боковой стороны (Капернаум, Хамат-Тверия, Сусийя, Хорват-Аним, Хорват-Риммон). На основе сравнения с римскими и ранневизантийскими памятниками выявлено, что несимметричные по главной оси композиции характерны для сирийской архитектуры, они не являются архитектурной случайностью.
Архитектурные традиции иудеев и христиан развивались по большей части самостоятельно друг от друга; встречается лишь несколько похожих типов: базилики с одной выступающей с внешней стороны апсидой (25 церквей, 6 синагог), с апсидой между пастофориями (9 церквей, 3 синагоги). Но, поскольку при совпадении формальных композиционных признаков, композиции церквей и синагог все равно существенно отличались друг от друга, теория о влиянии церковной архитектуры на т.н. «византийские» синагоги не кажется столь однозначной. Возможно, синагоги формировались не столько под влиянием церковного зодчества, сколько с опорой на те же прототипы. Так, одноапсидные постройки близки римским постройкам с нишами, в частности, святилищам (Мусмийех, Эс-Санамин в Сирии), калибам (Филиппополис, Канават в Сирии), философским школам (школы Ямвлиха и Прокла в Афинах, т.н. базилика неопифагорейцев в Риме). Форма алтаря с пастофориями, как уже отмечалось Г. Дескоэдросом, близко напоминает тип ближневосточных святилищ с тройным делением алтаря, хорошо известный по набатейской архитектуре римского периода (Каср-аль-Бинт-Фараун в Петре, Хирбет-ад-Дарих, аль-Каср в Арабии).
Дополнительно обращается внимание на синагогу-церковь в Газе (по предположению автора, эта синагога была перестроена из христианского храма в 639 г.), на примере которой анализируется проблема перестройки синагог в храмы или храмов в синагоги, а также соотношение построек обеих конфессий в пространстве городов.
Случаи перестроек и переосвящений широко известны в северной Палестине, где по причине сакральной важности многих мест для христиан, иудеев и язычников межрелигиозные столкновения были особенно острыми. Существует несколько археологических свидетельств о возведении церквей на остатках синагог: в Назарете, в Самарии, в Герасе (Арабия), в Апамее (Сирия), более спорные примеры – в Хорват-Сумаке, в Иппосе-Суссите. Археологические находки и исторические источники свидетельствуют о хронологическом совпадении перестроек и синагог, и святилищ в церкви. Но едва ли подобный экстремизм был повсеместен, что показано на примере перестроек классических древнегреческих святилищ в Греции (Т. Грегори). Чаще всего постройки сосуществовали друг с другом. В диссертации приводятся количественные показатели по северной Палестине III–VII вв.: святилищ было не меньше 40, синагог – более 80, храмов – более 120. В тех немногочисленных примерах, когда постройки двух конфессий соседствовали друг с другом (Капернаум, Сепфорис, Тверия, Бейт-Шеан), наблюдалось ярко выраженное желание создать контрастный архитектурный образ, что говорит о намеренной религиозной самоидентификации каждой из конфессий. Так, в Капернауме христианский храм представлен октагоном, синагога – наиболее характерной для иудейского искусства антикизированной базиликой.
Третья глава: «Убранство синагог северной Палестины». Стилистические тенденции в убранстве синагог лишь отчасти совпадают с их разделением на группы в новой типологической классификации, предложенной в данной работе. По стилистике выделяются три основных типа. В первом преобладает скульптурное оформление в сочетании с открытой фактурой камня, во втором развиты мозаичные панно в сочетании с настенными росписями (самыми простыми), в третьем могут сочетаться оба вида декора. Первый тип тяготеет к традициям греко-римского сакрального зодчества; его можно условно назвать антикизирующим. Второй тип тяготеет к традиции украшения светских греко-римских зданий, а также произведений восточной архитектуры мозаиками и фресками. Именно такой декор был особенно популярен среди церквей Палестины, что позволяет его условно обозначить «византийским». Третий, из-за его особенной эклектичности, можно назвать «ориентализированным». В диссертации приоритет отдается анализу скульптурного декора синагог, как наиболее ярко отражающему их оригинальную стилистику. К тому же, мозаичное искусство изучено гораздо лучше. В центре внимания оказались наиболее богато украшенные Капернаумская и Хоразинская синагоги.
Ордерные элементы скульптурного декора, встречающиеся в каждой синагоге, содержат ионические и коринфские капители, композиции из пилястр, декорированные антаблементы. В первом разделе главы обращено внимание на классификацию ионических капителей, предложенную Р. Хахлили и развитую в диссертации объединением в ее рамках и капителей христианских храмов. Анализируются пропорции элементов капителей – эхина, балюстр и волют, формы которых максимально просты и близки к заготовочным. Даже в капителях одной группы они могут быть разных размеров, что при формальном совпадении ионической морфологии создает разные результаты. В парфянской и набатейской архитектуре римского периода упрощенный тип капителей был весьма популярным. Но палестинские образцы позднеантичного периода отличаются от них своим изящным (чашеобразным) силуэтом, иной стилистикой деталей и техникой, в которых узнается влияние ранневизантийского искусства. Оно соседствует с архаичными элементами, такими как, например, треугольные сегменты на эхине наподобие лепестков протоэолийских капителей, что ранее не выявлялось.
«Псевдо-ионические» капители и храмов, и синагог изготавливались в одних и тех же местных мастерских из базальта, и значительно уступали по своим техническим навыкам привозному декору из проконнеского мрамора и его копиям из местного известняка. В соседней Арабии и на юге Палестины (Негев) развивалось другое направление упрощенного декора капителей, в котором перерабатывалась морфология коринфского ордера.
Коринфские капители северной Палестины имели собственное развитие. Они отличаются самым высоким качеством и делятся на две группы. Одна включала в себя привозные образцы из проконнеских мастерских и их местные копии из известняка. Вторая группа состояла из капителей проконнеских мастерских римского периода (в греко-римских полисах Бейт-Шеан, Иппос-Суссита) и использовались как сполии в церквях V–VI вв. Новые образцы, изготавливавшиеся в местных мастерских из известняка в классической архаизирующей стилистике, в синагогах были большой редкостью (Капернаум, Арбель, Бейт-Шеарим). Наиболее интересные образцы из синагоги в Капернауме были разделены Фишером на четыре группы, которые в диссертации дополняются и корректируются. Их стилистика близка римским капителям александрийского круга, но отдельные детали (использование сверла, отсутствие внутренних завитков, характер аканфа) указывают на ранневизантийские признаки, что отмечалось М. Ави-Йоной. Мастера намеренно выдерживали архаичный стиль капителей, который сочетался со всем остальным декором синагоги (перемычки, антаблементы, капители-сполии).
Архаичная линия искусства была вполне жизнеспособна на протяжении длительного периода времени, она соседствовала с новейшими течениями, не поглощаясь ими. Инертность искусства провинции нельзя недооценивать при датировке памятников и оценке их стилистических свойств. Следует отметить, что и в ряде храмов других областей раннехристианского мира сочетались архаические и новейшие формы декора.
Форма капителей влияла на образ внутреннего пространства синагоги. В диссертации анализируется, в частности, роль угловых или диагонально расположенных ионических и коринфских капителей в нивелировании пропорций зала. Интересны сочетания различных ордеров в постройках, которые чаще всего были направлены на то, чтобы подчеркнуть главную значимость интерьера и в особенности ниши Торы по отношению к внешнему облику синагоги. Это свойство позднеантичной архитектуры обычно противопоставляется классической греческой традиции, но оно проявилось уже в римскую эпоху.
Во втором разделе главы анализируется композиция из пилястр на аттических базах и пьедесталах, опоясывающих внешний периметр синагог Капернаума и Хоразина и генезис данного архитектурно-декоративного приема. Пилястры соотносились со внутренним положением полуколонн и опор колоннад и создавали иллюзорную композицию, которая напоминала архитектуру периптера. Особенно сложной была двухъярусная конструкция пилястр в экстерьере Капернаума. В римскую эпоху оформление ими было частым явлением (святилища в Палестине и Сирии). По теории МакКензи, импульс для развития данного приема придала александрийская школа. Это мнение следует сбалансировать парфянскими постройками Ашура и Хатры, где святилища также украшались пилястрами и полуколоннами, что Шлюмберже относит к проявлению свойств ближневосточного эллинизма. Пилястры (лопатки) встречаются и в христианской архитектуре Палестины (храм св. Иосифа в Назарете, Мамшит и др.), но в синагогах пилястры своей отточенностью проявляют связь с более ранними традициями.
Третий раздел посвящен исследованию антаблементов с так называемым мотивом «вьющегося аканфа» («peopled scroll»)5 в синагогах Капернаума и Хоразина. По сравнению с полным набором элементов в римских образцах, антаблементы позднеантичных синагог редуцированы и порядок профилей видоизменен. Геометризация, смена оптических эффектов пластическими, потеря натурализма, структуризация композиций – это общие процессы, которые характеризуют изменения декора от римской стилистики к позднеантичной. В результате сравнительного анализа выявлено, что рельефная резьба в синагогах имеет больше общих черт не с рельефами римских построек или сирийских церквей, а с мозаиками иорданских базилик которые по надписям датируются вторая половина V – конец VI в. В это же время могли быть созданы исследуемые антаблементы северопалестинских синагог.
В четвертом разделе рассматривается происхождение такого декоративного элемента нескольких синагог (Барам, Наве) как фриз с «тройным меандром».
Местоположение подобных фризов в синагогах предположительно было аналогично их прототипам в сирийский памятниках I–II вв. Во второй части третьей главы исследуется резное оформление перемычек и обрамлений дверных проемов, для чего была приведена классификация Хахлили, с некоторым оживлением терминологических понятий и дополнительными примерами.
В этой же части анализируется окно синагоги в Капернауме, сложной форме которого в виде сирийского портика встречаются прототипы на фасаде римских святилищ в Мисмиехе (II в.), в Бреке (II в.), в росписях синагоги Дура-Европос (середина III в.), на рельефах гробниц в Бейт-Шеариме (III в.), в архитектурных конструкциях ниш Торы в Дура-Европос и в Умм-эль-Канатире (V–VI вв.). Рассматриваются композиции мозаичного декора в пространстве синагоги в Бейт-Альфе и проводится сравнение его структуры с мозаиками раннехристианских базилик. В последних мозаики были не только связаны с архитектурной основой, подчеркивая отдельные зоны, членения в пространстве и общий ритм, но и включали имитации парапетов в интерколумниях или проекции софитов возможных антаблементов. В «византийских» синагогах, которые считаются зависимыми от христианского искусства, композиции мозаик самостоятельны. В них появляется трехчастное (поперечное) деление пространства, которое напоминает о ярусах настенных росписей синагоги в Дура-Европос.
Четвертая глава «Строительная техника. Сполии». Большая часть северопалестинских построек возведена из базальта, и лишь несколько синагог (Капернаум, Набратейн) – из известняка. Антикизированные синагоги возводились из однородного материала, в отличие от «византийских» синагог и церквей, среди которых встречалось сочетание обоих материалов. В церквях привозные материалы (в частности, детали из проконесского мрамора) использовались гораздо чаще, чем в синагогах.
Рассмотрение кладок стен в синагогах выявило их две разновидности, свидетельствующие о преемственности античным строительным традициям, – 1) тяготеющую к древнегреческой сухой кладке квадрами и 2) эмплектон ( восходящий к новациям римского периода. Перекрытия были, видимо, деревянными, так как ни в одном памятнике от них не осталось материальных остатков. Основа для напольных мозаик была трехслойной (по Витрувию, но упрощенная). Породы камней для полов в технике opus tesselatum были, в большинстве своем, местного происхождения. Впервые систематично исследована проблема вторичного использования архитектурно-декоративных деталей (сполий) в позднеантичных синагогах, для чего используется богатый опыт изучения сполий в ранневизантийских храмах (Кинней, Саради, Брэнк и др.). В синагогах они использовались значительно реже, чем в церквях. Уникальна в этом отношении Капернаумская синагога, в которой в качестве дверных перемычек использованы сполии из 3 или 4 греко-римских построек с чертами ближневосточной стилистики. Уделяется внимание также сполиям в Хоразине, в Барамской синагоге. Исходя из характерной для иудейской архитектуры формы портала, автор предполагает, что перемычка с Никами была специально изготовлена, с имитацией стиля римских сполий. Подобный метод сравнения спорных деталей с теми, стилистика которых подчеркнуто иудейская, но на которых изображены те же мотивы, позволяет определять их изначальное происхождение.
В отличие от церквей, где сполии нейтрализовались и поглощались новым архитектурным стилем, известным как ранневизантийский и подразумевающим свободное и хаотичное использование античных архитектурных канонов, в синагогах сполии служили своего рода камертоном греко-римского стиля, на который ориентировались все остальные детали постройки. В иудейской и христианской архитектуре было различное отношение к материалам: в синагогах чаще всего работает открытая, хорошо обработанная фактура камня, в то время как в интерьерах церквей стены и крупные архитектурные детали покрыты штукатуркой. В исследованиях по сполиям утверждается, что т.н. стиль «varietas», подразумевающий использований асимметричных элементов архитектуре, – стал результатом использования сполий в ранневизантийскую эпоху. Однако, в диссертации показано, что асимметрия встречалась уже в птолемеевском искусстве Египта, а в архитектуре синагог асимметричные детали были не только результатом использования сполий, но и намеренным стилистическим приемом и встречается даже на специально изготовленных деталях.
В Заключении подведены итоги изучения синагог северной Палестины, как феноменальной ветви ближневосточной архитектуры эпохи поздней античности. На фоне развивавшегося в новой стилистике раннехристианского зодчества синагогальное искусство сохраняло архаичные основы. Различное проявление антикизирующих тенденций в иудейской архитектуре рассматривается в диссертации развернуто и на всех уровнях: от общих вопросов классификаций и планировочных решений до более конкретных вопросов декора и стилистики отдельных памятников. На основе такого комплексного анализа иудейских памятников представлена емкая картина развития архитектуры позднеантичной эпохи, в которой новаторские решения сосуществовали одновременно с анахроническими; оба направления были плотно взаимосвязаны и в одинаковой степени сильны. В данной работе основной акцент был поставлен на выявление консервативных тенденций, которые ярко проявились в синагогальных постройках.
В диссертации собран корпус из более чем 80 синагог, которые распределены на группы исключительно по архитектурным признакам. Общее их количество достигло восьми. При сопоставлении с раннехристианской архитектурой стало очевидно, что лишь несколько групп среди синагог близко напоминают христианские храмы и пересекаются с ними в своих решениях. В остальном – это две независимые, хотя и единовременные линии архитектурного развития, с общими корнями в местной архитектуре эллинистического и римского периода, но разным их развитием в позднеантичное время. Синагогальное зодчество опиралось на большее число древних архитектурных прототипов и отличалось более свободным репертуаром, в то время как христианское было не столь радикально разнообразным (четыре-пять групп). Самыми распространенными в обеих конфессиях оказались проекты трехнефных простых базилик. Среди синагог наибольший интерес представляют ориентализированные поперечно-ориентированные постройки (Breitraum), квадратные (введен термин Quadratbau; ранее они не выделялись), с внутренними колоннадами в форме буквы «П» (тип «οίκος»). Аналогии подобным синагогальным проектам встречаются в сирийской и египетской (коптской) ранневизантийской архитектуре, что приводит к выводам о том, что заимствования из христианских традиций соседних областей (Сирия, Египет, Малая Азия) проникают в синагогальную архитектуру с большей легкостью, чем из региональной. Подобная тенденция прослеживается и на уровне декора синагог. Возможно, это объясняется тем, что к еврейскому населению северной Палестины в результате повсеместного обострения отношений с христианами добавились группы иудеев из стран Диаспоры, каждая из которых имела свои сложившиеся культурные традиции. Также это может обуславливаться лишь частичным наложением основных строительных фаз для синагогальной и церковной архитектуры в северной Палестине. Синагоги, опережая появление церквей, ориентировались на более ранние традиции соседних регионов. Активное же развитие местного церковного зодчества началось тогда, когда строительство синагог пошло на спад. Также это отчуждение от местной христианской традиции обосновывалось «герметизацией» синагогальной архитектуры и ее более глубокой взаимосвязи с древнейшими традициями Ближнего Востока, что часто приводило к большей продуманности решений и отрывало возможность для развития архаичной стилистики. Синагогальная архитектура благодаря такой особенности могла послужить источником для многих архаизирующих решений в церковном зодчестве, в котором, как известно, в V–VI вв. оживляются многие из прошлых римских прототипов (и в планировках, и в декоре). Изучение случаев перестроек синагог в церкви и сосуществования построек обеих конфессий в одном городском пространстве показало, что по большей части иудеи и христиане поддерживали мирные отношения, но с четкими разграничениями как на общем историко-географическом уровне, так и на уровне частных архитектурных и художественных решений. В случае непосредственного соседства синагог и церквей архитектурные характеристики построек в обеих конфессиях могли еще более обостряться (например, в Капернауме).
Наиболее продолжительную историю развития имел тип синагог с П-образной колоннадой и тройным фасадам: самые ранние постройки в Хорват-Амудиме и Мейроне (середина – конец III в.) имеют именно такую планировку. К V–VI вв. данный архитектурный тип достиг пика своего развития, найдя выражение всего своего декоративного богатства в синагогах Капернаума, Хоразина, Барама и других. Сложность их убранства, при сравнительной простоте планировок, объясняется более чем вековой предысторией непрерывного развития. Для большей части синагог были прототипы в ближневосточной архитектуре эллинистического и римского периода, в том числе, и для тех, которые считаются наиболее близкими к церковной архитектуре. В работе показывается, что добавление апсиды к базиликальному пространству синагоги не было радикальным решением. Хотя оно и не проявилось на раннем этапе, но было им подготовлено. Прототипы для такой планировки в предшествующей римской традиции можно найти практически в готовом виде.
Хотя синагоги с апсидами строились в городах или в их округе, на близком расстоянии от церквей – даже в этих случаях подчёркивалась обособленность от христианской традиции. Это выражалось в намеренном следовании типовым проектам в каждой из конфессий: церкви могли быть исключительно трехапсидными, а синагоги – одноапсидными, с пастофориями (округ Тверии). Также при формальном повторении декоративных приемов (мозаичный пол, настенные фрески), их интерпретация, программа и образность были совершенно иными.
В то же время, те признаки, которые считаются характеристиками наиболее антикизированных и индивидуальных для иудаизма синагог (П-образная колоннада, тройной вход, скульптурный декор), в действительности встречались не только в греко-римских памятниках, но и в церквях, и в «византийских» синагогах. Скульптурный декор, который выглядит как антикизированный, в действительности содержит множество ранневизантийских признаков (особая трактовка мотива «вьющегося аканфа», оформление капителей, работа со внутренним образом синагоги и другие решения, известные по ранневизантийскому зодчеству). Редкое использование сполий служило своего рода стилистическим «камертоном» для всего остального скульптурного декора. Но прочный архитектурный каркас таких синагог, пропорциональность и ордерная выдержанность декора, сравнимые только с греко-римскими прототипами, сочетаются с непревзойденным хаосом и асимметрией деталей. При соблюдении ордерной морфологии деталей возникал отличный от классических прототипов внутренний сакральный образ. Нарочитая спутанность сюжетов и мотивов приводила к общему «сбою» программы декора, в котором языческие по своему происхождению сюжеты теряли свой изначальный смысл; они как бы «десакрализовывались». Это не только не позволяет более ссылаться на наличие данных черт как на аргумент ранней датировки, но указывает на стилистическую однородность всех синагогальных типов и цельность их общего развития. Таким образом, становление иудейской архитектуры было крайне противоречивым: оно базировалось на сложном балансе внешних и внутренних заимствований, включало и отчуждение от греко-римских и ранневизантийских прототипов на тонком художественном уровне, и крепкую взаимосвязь с ними. Ни в антикизированных, ни в «византийских» синагогах не было однозначных стилистических решений.
В синагогальной архитектуре прослеживается ряд заимствований со стороны различных регионов: александрийского, парфянского, сирийского, ливанского, малоазийского. Это та особенность иудейского искусства, которую Л. Левин обозначил как «открытость к внешним культурным влияниям». Но автор прослеживает лишь то, как синагогальная архитектура постепенно из антикизированной становилась «византийской», однако, ситуация много сложнее и даже противоположна. Все эти течения сливались в архитектурной стилистике синагог воедино, превращаясь в богатый и емкий словарь возможных решений и мотивов. В иудейской архитектуре произошли важные процессы развития, которые привели к уникальному многообразию архитектурных типов. Все они оказались сосредоточены на сравнительно небольшой территории. Подобное архитектурное многообразие было традиционным на Ближнем Востоке, но пока его довольно сложно объяснить для синагог. Сравнимое с подобной вариативностью разнообразие христианской архитектуры развивалось на значительно более обширном пространстве. После кризиса III в., христианизации в IV–V вв., были потеряны тонкие градации эволюции эллинистического и римского искусства, различия между классическим и ближневосточным репертуаром идей, географические привязки происхождения приемов, их религиозная и смысловая нагрузка. С одной стороны, этот многомерный синтез свидетельствует о широком круге влияний, включенности синагогальной архитектуры в общее искусство Средиземноморья и Ближнего Востока, но с другой стороны, традиционность и спрессованность, с которой эти влияния воспроизводятся в позднеантичный период, указывают на крайнюю обособленность иудейского искусства, его зрелую самоидентификацию на фоне доминирующего христианства. Это прочное стилистическое ядро выдерживало влияния ранневизантийского искусства, особенным образом их трактуя и в итоге поглощая.
Достарыңызбен бөлісу: |