Бѣда дѣйствительно

В-Ь ДЫЛ -А.-

( Поліьсскій разскаяъ).

(продолженіе) *).

V.

Бѣда дѣйствительно заглянула въ хату къ Петру, хотя и не сейчасъ и не такого рода, какъ ожидала Варка. Пъ ясный октябрскій день обширная хата была полна людей, нриходившихъ съ совѣтами и утѣшеиіями. Не смотря на то, что Петръ Джур- джа уже около двухъ лѣтъ не быль старостою, опъ по преж­нему продолжалъ пользоваться всеобщимъ уваженіемг и симпа- тіями жителей Сухой Долины, благодаря своей обходительности, спокойной, серьёзной бесѣдѣ, а въ особенности, можегь быть, благодаря своей зажиточности. Поэтому, чуть только вѣсть о иостигшемъ его несчастьи разнеслась по селу, какъ тотчасъ-же пачали заходить къ нему то тотъ, то другой хозяинъ, чтобы расиросить о подробностяхъ, потолковать съ опечаленнымъ со- сѣдомъ, повздыхать, покачать головою. Одинъ смѣнялъ другаго и посѣщенія были тѣмъ чаще, что лѣтнін и осеннія работы при­ходили къ концу, а гораздо легче оторваться па часокъ отъ цѣпа и тока, чѣмъ отъ плуга и нивы. Петръ послалъ младіпа- го сына молотить рожь въ сшодолѣ, а самъ разсчитывалъ съ утра отправиться съ плугомъ въ поле выпахивать картофель. Но было уже около полудня, а оігь все еще не могъ вырваться изъ хаты. Онъ все время думалъ о картофелѣ, нѣсколько разъ уже открывать дверь, чтобы выйти запречь лошадь въ плугъ, но каждый разъ возвращался и снова садился у стѣны на лав- кѣ Онъ не жаловался всдухъ, не вздыхалъ даже, но очевидно

') (Зы. „Віев. Стар.“ 1886 г., майсв. кн., стр. ^9—107.

у него пропала всякая охота къ дѣлу, руки безсильно опускались на колѣни, а морщины на лбу сдѣлались глубже. На привѣтотвія каждаго входившаго сосѣда онъ отвѣчалъ краткимъ: «дай Боже здоровья!» и снова погружался въ молчаніе; по временамъ онъ подымалъ руку ко лбу, губы его начинали двигаться, какъ будто онъ хотѣлъ перекреститься и читалъ молитвы. Сосѣди становятся передъ нимъ или усаживаются на лавкѣ, предла­гают^ нѣсколько воиросовъ и, подивившись и покачавъ головою въ знакъ сочувствія, умолкаютъ, немного новздыхаютъ и ухо- дятъ, уступая мѣсто новымъ посѣтителямъ. Такъ дѣлали му- щины, но съ женщинами было совсѣмъ иначе. Онѣ толпою окружали «танчанъ», на которомъ лежалъ больной Климъ. гово­рили. подавали совѣты и громко причитали надъ Гайкой, кото­рая тихо плакала, сидя на полу возлѣ «топчана». Красиваго парубка подкосила какая-то сильная горячка, какъ трану косою Онъ лежалъ неподвижно какъ бревно, покрытый кдѣтчатымъ ки- лимомъ, съ лицемъ горящимъ, какъ въ огнѣ, и постоянно звалъ мать тихимъ, жалобнымъ годосомъ. Она приподымалась съ земли и, стоя на колѣняхъ, подносила кь его губамъ стоявшій тутъ- же «кухликъ» съ водою Климъ пилъ съ жадностью, а по ея блѣдному, пожелтѣвшему отъ горн лицу, катились слезы. Однако Ганка не кричала, не ломала рукъ и даже рѣдко обращалась къ сосѣдкамъ. Она всегда была одною изъ самыхъ тихихъ жен- щинъ въ селѣ, какою ужъ она привыкла быть со своимъ серь- езнымъ мужемъ въ своей спокоііаой хатѣ. За то остальныя женщины, тѣсно окруживпіія тапчанъ, присматривались къ боль­ному и шумѣли какъ на базарѣ, или причитали какъ на по- хоропахъ. Старая Лободиха, женщина спокойная и зажиточная хозайка, также, какъ и Ганка, утверждала:

• 
  Не вытримае! вже знаю, що не вытримае; я вже не разъ, а може десять разивъ бачила людей у такій хвороби, и жаденъ не вытримавъ.
  

Гапка еще силыіѣе заплакала и, закрывъ лице руками, закачалась всѣмъ тѣломъ отъ жалости, а жена Максима Бод- рука, Хвеська, крѣпкая, бойкая баба, оттолкнувъ отъ танчана предсказывавшую несчастье сосѣдку, въ свою очередь заговорила:

• 
  Чому не витримае? чи то вже милости Божои нема до гришныхъ людей? Господь ще змилуеться я поздоровить ёго. Гапко! Дайте лишень швидче глечика. Чуете, Ганко? треба ему глечика кинути до живота.
  

Семенова Параска съ маленькимъ ребенкомъ на рукахъ и съ двумя старшими, уцѣпившимися ей за нлатяе, вѣчно плак­сивая, потому что почти постоянно была голодна и въ хлопо- тахъ, размазывала пальцами слезы на худыхъ іцекахъ и при­читала:

• 
  Ой, таки багати та щасливи люде, а таки спиткала ихъ лиха година! Ой, Елимку, краще-бъ ты бувъ не йхавъ на той лугъ, не змокъ бы ты бувъ на тому дощи, та не сиавъ на тій гнилій копыци! Ой, зъ теи гнилои копыци вылизла та хво­роба, та до тебе въ тило влизла... Ой, бидна*жъ твоя головонь­ка молода, бидна!
  

Дѣйствительно, за нѣсколько дней иередъ тѣмъ Елимъ ѣздилъ на довольно отдаленный лугъ за скошенной раньше ота­вой, дорогою промокъ подъ проливнымъ осеннимъ дождемъ и проспалъ ночь на стогу загнившагося отъ сырости сѣна. Воро­тившись домой, онъ надѣлъ кожухъ, его трясла лихорадка; но на слѣдующій день сельскіе нарубки отправились ловить рыбу въ пруду. Елимъ пошелъ вмѣстѣ съ ними, раздѣлся на берегу и часа два пробылъ почти по плечи въ водѣ, помогая тянуть неводъ. Послѣ того онъ слегъ и уже два дня не вставалъ съ танчана. Онъ былъ въ полной памяти, по временамъ только жа­ловался на разный боли, а теперь такъ застоналъ, что старая Лободиха сложила руки, какъ-бы для молитвы и, переступая съ ноги на ногу, спросила Ганку:

• 
  А чи есть у васъ страстна свичка? Вже-бъ ему бидолаш- ному дати свичку въ руки.
  

Бодручиха съ своей стороны требовала «глечика», который хотѣла поставить на животъ больному, другія женщины пого­варивали шопотомъ о священникѣ и причастіи; молоденькая, смуглая дѣвушка въ тонкой рубахѣ, съ жолтымъ цвѣткомъ за ухомъ, стоявшая у окна и не сводившая глазъ съ болыіаго, громко простонала:

• 
  Ой! Боже-жъ мій, Боже!
  

Это была дочь Максима Бодрука, самая красивая и богатая дѣвушка въ селѣ, которая пришла сюда будто-бы за матерью, но въ дѣйствительности вслѣдствіе безпокойства о здоровьи Кли­ма и теперь, молча, въ смущеніи стояла у окна. Заливаясь сле­зами, Гапка поднялась съ иолу и вышла въ комору за кувпіи комъ, нотомъ достала изъ-за образовъ страстную свѣчку, а флегматичная Параска, не отступавшая отъ нея ни па шагъ, шла за нею со своими тремя дѣтьми и продолжала повторять съ упрямствомъ недалекихъ и флегматичныхъ существъ:

• 
  Ой, якъ-бы таки винъ бувъ не йхавъ на той лугъ, на тимъ дощи не змокъ, та не спавъ на тій гнилій копыци...
  

Вдругъ, за спиною Гапки, которая, подавши Бодручихѣ глечикъ, снова усѣлась на землѣ у ногъ сына съ кускомъ вос­ковой свѣчки въ рукахъ, раздался громкій, рѣзкій, шипящій женскій годосъ, покрывгаій собою разговоры всѣхъ остадьныхъ женщинъ:

• 
  Але! Або-жъ то одъ лугу, або одъ дощу, або видъ коны- ци та хвороба ёму зкоилась? Вона зъ чого иншого прыйшла на ёго и на те вже не Божа водя, а чія пиша!
  

Это говорила Варка, которая уже нѣсколько разъ въ тече- ніи дня врывалась въ хату и, ноглядѣвъ съ минуту на боль- наго, уходила, чтобы воротиться снова черезъ часъ или и того меньше. Но ея разгорѣвшейся и подвижной физіономіи легко бы­ло замѣтить, что она была чѣмъ-то сильно удивлена и озабоче­на. Она ожидала совсѣмъ не того, что случилось. Выйдя за во­рота Петровой хаты, она останавливалась и, приложивъ палецъ ко рту, погружалась въ глубокое раздумье. Нотомъ спѣшила домой приготовлять обѣдъ и хоть немного натрепать льна; а это было какъ разъ время трепать ленъ, Варка же очень люби­ла ленъ и, не смотря ни на что, не могла вполнѣ забыть о немъ. При томъ-же и Степанъ, молотившій жито, раза два уже кричалъ ей черезъ дверь клуни, чтобы она не отлучалась изъ дому, потому что скоро пойдетъ съ нимъ въ поле собирать кар­тофель. Въ этотъ день она просто разрывалась на всѣ стороны. Тутъ хотѣлось трепать ленъ, тамъ звалъ мужъ. а тамъ опять нужно бѣжать къ Петру, уладить важное дѣло. Однако, это дѣло занимало ее больше всего на свѣтѣ; поэтому она еще разъ появилась въ Петровой хатѣ и, услышавши догадки о причи- нахъ болѣзни, не вытериѣла и снова заговорила.

• 
  Але-жъ то не одъ лугу, ани одъ дощу, ани зъ гнилои ко­пыци прыйшла на его та хороба! И не Божа въ тимъ воля, а чіясь пиша.
  

А когда всѣ нрисутствующія женщины, не исключая и Бодручихи, стоявшей уже надъ больнымъ съ гдечикомъ въ ру- кахъ, обратили къ ней глаза, она сложила на иередникѣ свои загорѣлыя, неболыпія,. подвижныя руки и проговорила много­значительно:

• 
  То наслано!
  
• 
  Що? спросили женщины въ одинъ голосъ.
  
• 
  А тая-жъ хвороба! то ему хтось поробивъ.
  

Теперь уже и самъ Петръ и нѣсколько сидѣвшихъ противъ него мущинъ начали прислушиваться къ бабьимъ толкамъ- да­же больной обратнлъ къ говорившей вопросительный взглядъ помутившихся отъ болѣзни, но все еще сознателышхъ глазъ.

• 
  А—а! съ удивленіемъ произнесло нѣсколько женскихъ го- лосовъ, а хто-ягь то такій поробивъ?
  

Варка заговорила, сверкая глазами и переступая с/ь ноги на ногу:

• 
  Я знаю хто. Це та, що ему яке-сь зилля давала на любо- щи. Мабуть не таке воно було, якъ треба, то й замисть кохан- нп зробило хворобу.
  

Нисколько мущинъ пренебрежительно махнули рукою, а Климъ взглянулъ на Варку и, не смотря на боль, засмѣялся короткимъ смѣхомъ, въ смущеніи пряча бороду подъ одѣяло. Его немного смущало, но еще больше радовало извѣстіе о томъ. что кто-то хотѣлъ причаровать его. Онъ тотчаоъ застоналъ отъ