Пролог длиной почти в два века

Поэтическое воображение древних греков приковало Прометея к Кавказу. Библейская легенда причалом Ноева ковчега избрала Арарат. Жилищем троллей счи­тали в Швейцарии Монблан...

Отсчет истории альпинизма принято вести от первой победы. В 1786 году швейцарец Паккар проложил путь на Монблан. Он сдернул покрывало таинственности со снеговой вершины. Никакого поселения троллей там не было, а были только лед, снег, ветер и мороз.

Но не может быть, чтобы и раньше никто не пытался пересечь черту, отделяющую четыре времени года от одного единственного — вечной зимы. Просто время не сохранило имен смельчаков, потерпевших поражение. Лишь после первых побед стали запоминать имена и тех, кто отступил, не осилив высоты, но не в осуждение им, а как вечное напоминание о том, что торного пути даже к многократно побежденным вершинам нет и ни­когда не будет. И далеко не первое восхождение может обрушить трудности, какие не снились пионерам.

Наверное, и до Паккара пытались проникнуть в жи­лище троллей. Ведь в районе Кавказа, например, пер­вая известная попытка взойти на пятитысячник отно­сится к 1701 году.

Француз Турнефор, называвший себя «мучеником ботаники», устремился через неспокойную Европу, че­рез владения Оттоманской империи к легендарному Арарату.

Ученый парижанин наивно полагал, что на стоянке Ноева ковчега — со всеми его семью парами чистых и семью парами нечистых — должны были остаться и сле­ды флоры библейских времен.

Собрать гербарий допотопных злаков, цветов — ка­кая это была бы удача! Однако мужественного францу­за ждало жестокое разочарование. Турнефор был так поражен бедностью флоры Арарата, что отзывался о нем впоследствии, как об одном из самых скучных и неприятных мест на Земле. Он поднялся до линии сне­гов. Выше не было смысла идти. Там ничего не росло. Искать бревна от Ноева ковчага в планы не входило. И Турнефор повернул вниз.

Запомним одну важную особенность этой первой из­вестной попытки восхождения на одну из высочайших вершин района Кавказа: не честолюбие влекло Турне-фора за тысячи километров от родного Парижа, а нау­ка, которой он служил.

Лишь в 1828 году по давно стертым временем сле­дам Турнефора отправилась к Арарату следующая экс­педиция. Профессора Дерптского университета Паррота глубоко волновали проблемы земного магнетизма, ат­мосферного электричества, а также температура возду­ха на больших высотах. Его коллегу по восхождению студента медицины Шиманна — проблема поведения человеческого организма в разреженном воздухе. Про­водником они взяли крестьянина Саака из села Ахури. Кроме того, Паррота сопровождал пока еще никому не известный монах Хачатур Абовян. Монастырские власти из Эчмиадзина отпустили его, так как экспедиции был необходим «переводчик и нужный для их деятельности человек, собеседник, ответственный, знающий местные языки и владеющий русским языком».

Первый штурм вершины начался 11 сентября. Ночь застала путников на высоте 12443 фута. Северяне и Хачатур были одеты достаточно тепло. Но бедный про­водник Саак из Ахури ! Грудь, ноги от пяток и до колен по местному обычаю у него были обнажены. В столь легком наряде его прихватил ночной мороз. Путеше­ственникам пришлось израсходовать всю пропускную бумагу для гербариев, чтобы укутать ноги и грудь лег­комысленного проводника. Утром Саака оставили ото­греваться на солнышке.

Паррот и Шиманн, сопровождаемые Хачатуром Абовяном, ступили на лед, но вскоре были вынуждены по­вернуть назад. Отправившись на штурм Арарата, они... не запаслись даже не то что ледорубом — обычным то­пором. Странная забывчивость, ведь у Паррота за пле­чами уже был ряд восхождений в Альпах.

Через неделю упрямые ученые мужи снова пошли к вершине. На сей раз их сопровождал целый отряд. Кро­ме известного уже нам монаха из Эчмиадзина, на свя­той вершине решил побывать староста села Ахури почтенный Степан-ага с четырьмя самыми уважаемыми гражданами. Граждане попеременно несли тяжкий крест — не в переносном, прямом смысле слова. Гро­моздкий деревянный крест они намеревались водрузить там, где причалил Ной. Кроме того, в группе были три солдата казачьего полка, стоявшего у подножия Арара­та, и понукаемый погонщиками ишак, груженный прови­зией.

Профессор, студент и монах попеременно рубили ступени во льду. Но даже когда они окончательно выби­лись из сил, никто из следовавшей за ними компании не выразил желания их сменить. Измотанные до предела борьбой со льдом, путешественники и во второй раз вы­нуждены были отступить.

В третий раз никто из почтенных граждан за ними не пошел. А зря. Горький опыт привел Паррота к выво­ду, хрестоматийному сегодня: если невозможно совер­шить подъем в один день, необходимо ночь провести как можно выше для того, чтобы иметь возможность с первыми проблесками зари двинуться в путь, достичь вершины и успеть засветло вернуться в лагерь. Так Паррот и поступил. 27 сентября он, а вслед за ним Хачатур Абовян и Шиманн взошли на Арарат.

Однако смелость и упорство принесли победителям не славу, а множество неприятностей. Год спустя некий И.Шопен, ведавший казенным имуществом в Армении, публично усомнился в правдивости Паррота. Он заявил примерно следующее: «Взойти на Арарат невозможно, поскольку я сам пробовал и у меня ничего не вышло». Как ни странно, заявлению Шопена был дан ход. Мутная волна сплетни докатилась до Петербурга. Оскор­бленному Парроту пришлось добиваться высочайшего по­веления для проведения расследования. Был устроен до­прос свидетелей. Лишь Хачатур Абовян твердо заявил:

— Я ни на минуту не сомневался в осуществимости этого великого предприятия, еще когда путешественни­ки были в монастыре. В глубине Азии я был самым счастливым человеком, потому что побывал в стане мо­их предков — из-за этого стали относиться ко мне враж­дебно... Если мои соотечественники из-за суеверия и не­верных предубеждений не захотели поверить тому, что статский советник Паррот поднялся на самую вершину Арарата, то это я приписываю воздействию тех преда­ний, которые глубоко укоренились в их сердцах.

Однако другие свидетели — крестьяне, солдаты — давали показания путаные. Ясности в дело не внесли. Сомнения в правдивости Паррота держались вплоть до 1850 года.

Но Паррот терпел только моральный ущерб от не­верия современника. Хачатуру Абовяну пришлось куда труднее. Монастырская братия шарахалась от него как от прокаженного. Тем более, что у монаха после вос­хождения на Арарат явилось желание вырваться из монастырских стен и отправиться учиться в университет — беспрецедентный случай! Нужно отдать должное Парроту. Он не оставил в беде своего спутника. Не­сколько лет боролся за то, чтобы Абовяну дали право поехать на учебу в Дерптский университет. И добился своего. При отъезде из монастыря монахи напали на Хачатура, выхватили из рук одежду, вещи, провизию и с насмешками, руганью выгнали за ограду. Так они глумились над будущим великим просветителем армян­ского народа, писателем, педагогом, этнографом, историком...

Летом 1829 года начальник Кавказской линии гене­рал Эммануэль организовал экспедицию к Эльбрусу. В путь двинулся отряд из тысячи казаков с пушками. По мысли генерала, восхождение на гору, почитавшуюся у горцев священной, должно было морально принизить народы Северного Кавказа, уже надломленные военной силой. Вместе с этой экспедицией отправилась группа петербургских ученых—математик Купфер, физик Ленд, ботаник Мейер, зоолог Менетрис. Проводником был кабардинец Киллар, известный охотник на туров.

Он-то и поднялся первым на Эльбрус. Ученые мужи и не стремились оспаривать у него пальму первенства. Для них главным было опять же не восхождение само по себе, а наблюдения, что они вели на всем пути, гер­барии, которые прилежно собирали, образцы минера­лов, которые едва свез ишак — так много их набралось. Результаты исследований и наблюдений вызвали большой интерес в Академии наук. Что же касается полити­ческих целей экспедиции, из них мало что вышло. Прав­да, к генералу с изъявлением покорности пришло несколько черкесских князей. Но мира не наступило. Война продолжалась еще много лет.

Лишь в 1868 году на вершину Эльбруса снова сту­пила нога человека, но обута она была не в мягкий юфтевый сапог, а в подбитый шипами альпийский ботинок английского образца.

В середине века, как грибы после дождя, стали воз­никать в странах Европы альпийские клубы. Старейший из них, Лондонский, образовался в 1857 году. Затем был создан Немецко-австрийский альпийский клуб. В самой Швейцарии, находящейся в сердце Альп, свой клуб появился только в 1863 году.

Альпинистам требовалось снаряжение. Спрос рождал предложение. Появилось множество конструкций ледо­рубов, альпенштоки, канаты, главным достоинством ко­торых, разумеется, считались легкость и прочность, подкованные острыми гвоздями башмаки для движения в ледниках, мягкие башмаки для лазания по скалам, «кошки». Огромные заплечные мешки, в которые тща­тельно паковалось необходимое в горах снаряжение, на­ши соотечественники первое время на русский манер называли котомками, но потом в русский язык вошло не­мецкое слово «рюкзак». Появилась специальная одеж­да — легкая, теплая, не стеснявшая движений и непромокаемая. Ночь зарубежные путешественники проводи­ли в спальных мешках. От снега и ветра их укрывали палатки, для которых стойками служили два альпенштока. По имени изобретателя их называли «палатками Муммери». Головы альпинистов в то время украшали широкополые шляпы, которые прикрывали лицо от об­жигающего горного солнца, предохраняли от дождя и снега.

Со временем до мелочей была отработана техноло­гия подковки ботинок, выделки канатов и способов поль­зования ими. Альпинисты позаимствовали у моряков правила вязки узлов, но потом возникли и свои, «аль­пинистские» узлы. Горький опыт погибших на Монбла­не, Маттергорне, Юнгфрау учил ходить в связках. Каждый альпинист имел при себе минимум приборов: анероид для определения высоты, термометр, компас. Чтение карт и пользование компасом входило в про­грамму обучения на курсах проводников в Альпах.

Проводник. Эта профессия тоже родилась в Альпах. Знаменитые проводники стали славой и гордостью Швей­царии. Они были не менее популярны, чем первовосхо­дители. Проводник Христиан Альмер за свою жизнь со­вершил 70 первовосхождений, передал свою профессию сыновьям и внукам. Другой проводник, Жан Каррель, совершил 14 первовосхождений. В пятнадцатый раз он повел экспедицию в шестидесятидвухлетнем возрасте. Целью был Маттергорн. Жестокая буря застала альпи­нистов на склоне. Они держались до тех пор, пока не кончился провиант. И тогда в шторм и метель Каррель повел своих спутников вниз. Он выполнил свой долг, довел партию до безопасного места, но сам упал и тут же скончался...

В Альпах все ближе и ближе к вершинам стали строиться отели и туристские хижины. Это облегчало участь туристов и огорчало любителей острых ощуще­ний и громкой славы первопроходцев.

Взоры альпинистов стал привлекать экзотический и таинственный Кауказус. Он был ближе, чем горы Аф­рики или Японии, Индии или Латинской Америки. Вой­ны, потрясавшие его почти полвека, кончились. Первую тропу в этот заповедный для зарубежных альпинистов край проложили члены Лондонского альпийского клуба Дуглас Фрешфильд — впоследствии его почетный пред­седатель, а также Мур, Теккер и проводник-швейцарец Франсуа Давуассу, неизменный спутник Фрешфильда во всех его экспедициях.

Предпринятая знаменитым англичанином экспеди­ция началась с неудачи. В мае Фрешфильд был у под­ножия Арарата. Он шел по пути, проложенному в свое время Парротом. Однако местность с тех пор измени­лась до неузнаваемости. Землетрясение 1840 года по­гребло под обрушившимися скалами Ахури вместе со всеми его жителями «двести домов, тысячу душ». Мощ­ный селевой поток смыл роскошные абрикосовые сады, древний монастырь святого Иакова.

Весна была поздней. Фрешфильд шел по каменной пустыне. Еще слишком низко лежал снежный покров. Камни скрылись под снегом и льдом уже на высоте 9000 футов. Пришлось рубить ступени.

Первым сдался Фрешфильд. Затем выбились из сил один за другим все его спутники. Огорченный неуда­чей, англичанин устремился на север, добрался до аула Казбеги, что на Военно-Грузинской дороге.

Казбек оказался более благосклонным. Фрешфильд благополучно взошел на вершину и спустился по север­ному склону. Победа настолько окрылила его, что после недолгого отдыха во Владикавказе он отправился к Эльбрусу. Однако на высочайшую вершину Кавказа идти только со своими проводниками не рискнул. В Урусбиевом ауле, нынешнем Терсколе, нанял двух кабардинцев-проводников. Один из них, по имени Ахия, взо­шел с иностранцами на Эльбрус, правда, это была низ­шая, восточная вершина.

С тех пор с каждым годом все теснее становилось на турьих тропах от иностранных любителей высокогорно­го спорта.

В 1874 году Кавказ посетили Мур, Уокер, Гардинер и Теккер. Из Кутаиса они прошли долиною Риона до аула Геби, перевалили через хребет и спустились в долину Черека. Оттуда добрались через Чегем в долину Баксана и поднялись на западную, высшую вершину Эль­бруса.

Однако довольно скоро иностранные альпинисты по­лучили и первое суровое предупреждение: Кавказ оши­бок не прощает, многоопытные проводники-швейцарцы могут оказаться беспомощными в его ледниках.

В 1884 году венгр Деши совершал большое путеше­ствие вдоль Главного хребта. Он задумал взойти с изве­стным в свое время проводником Бургенером на Эль­брус. Проводник-швейцарец успешно довел его до вер­шины, но на обратном пути сбились с дороги. Лишь носильщик-горец сумел вывести их из лабиринта трещин. Деши и швейцарец серьезно обморозились.

Недели через две тем же путем к Эльбрусу отпра­вился действительный член Русского географического общества Д. Л. Иванов вместе с доктором Павловым. Носильщиков им поставил все тот же Урусбиев аул. Первый ночлег сделали на горном пастбище, месте сто­янки «инглиза». Второй ночлег, на высоте 11 360 фу­тов, тоже совпадал с местом, где спал «инглиз». К не­счастью, мужество носильщиков иссякло, едва они сту­пили на фирновое поле. Иванов и Павлов отправились к вершине одни, добрались до седловины и... отступили перед надвигавшимися тучами. Впечатлений, правда, хватило на часовой доклад в заседании Русского геогра­фического общества. Доклад был признан обстоятель­ным и весьма интересным.

Тифлисский альпийский клуб не имел в активе даже своего Иванова.

Но в середине века на Кавказе появился небольшой отряд, которому по роду службы положено было штур­мовать горы.

Военные топографы. Они вписали, пожалуй, самые замечательные страницы в первые главы истории рус­ского альпинизма.

В 1850 году начальник Кавказского военно-топогра­фического отдела полковник Иосиф Ходзько, положив­ший начало кавказской триангуляции и картографии, снарядил экспедицию, равной которой по масштабу не было в течение последующих восьмидесяти лет. Цель экспедиции была сугубо деловая — измерение так на­зываемых зенитальных расстояний до тригонометрических пунктов. Дело в том, что всего за три года Ходзько успел проделать огромную работу по созданию триго­нометрической сети Закавказья — основы для составле­ния точных карт этого края. Вершину Арарата он наб­людал из 122 пунктов и столько же получил выводов о возвышении его над уровнем моря. Какая из 122 цифр ближе всего к истине? Ответить можно было, лишь по­бывав на самой вершине.

Вместе с Ходзько в поход отправились известный в свое время ученый-ориенталист Н. В. Ханыков, исследо­ватель горских языков П. К. Услар, военные топографы Александров и Сидоров, а также отряд из 60 казаков и солдат.

Когда кони стали, солдатам пришлось, словно бур­лакам, волоком тащить груз экспедиции в припасенных для этой цели санях. По шестеро в упряжке тянули они свою ношу на ледяные кручи. Сперва сменялись каждые полчаса, потом каждые десять минут, а на подступах к седловине — ежеминутно. На высоте 4852 метра от­ряд застигла снежная буря и трое мучительных суток не подпускала к вершине.

Ходзько было совершенно безразлично, кто из его отряда первым ступит на вершину. Не начальник экспе­диции, а рядовой Чугунков с двумя товарищами подня­лись первыми, поскольку им следовало установить на вершине березовую вешку.

На высшей точке горы солдаты выдолбили в снегу две ямы, установили в них палатки, одну для полковни­ка, другую для кашевара. Солдаты-кашевары, другие члены экспедиции сменялись ежедневно. Сам же Ход­зько прожил на вершине целую неделю — беспример­ный подвиг в истории альпинизма.

С рассветом, пока туманное марево еще не успева­ло закрыть самые дальние вершины, он начинал геодезические наблюдения и, презирая мороз, шквальный ве­тер, работал по три-четыре часа подряд. Именно в эту утреннюю пору размытым бледным пятном выступал из сиреневой дымки Эльбрус. А ведь до него почти пять­сот километров! Отчетливо был виден Казбек — триста с лишним километров. Тем временем кашевар на уголь­ях готовил пищу, разбивал очередную бутылку и пла­вил в кастрюльке цилиндр заледеневшего вина.

Лишь когда вершины скрывались в облаках, про­дрогший полковник спускался в свою палатку отогре­ваться у пышущих жаром угольев. И только спустив­шись с Арарата, заметил, что обморозил все-таки ноги. Провалялся на лазаретной койке в Эривани целый ме­сяц.

Ему удалось обнаружить следы экспедиции Паррота и положить конец сомнениям в его честности.

За эти семь дней жизни на вершине он выполнил все, что наметил: провел 124 измерения.

Но не только радостные, а и печальные последствия были у этой экспедиции. Жизнь на высоте, перенесен­ные лишения настолько подорвали здоровье топографа Александрова, что он тяжко заболел и в том же году скончался. О том, как отразилась экспедиция на здо­ровье шестидесяти нижних чинов, история умалчивает. Ходзько же дожил до восьмидесяти лет. А свое восхож­дение на Арарат совершил в пятидесятилетнем возрасте. И в наше время лишь немногие рискуют в таком возра­сте подниматься на подобную высоту.

Тем же летом военный топограф Александров, одно­фамилец участника восхождения на Арарат, поднялся на одну из самых высоких вершин Дагестана — Базар-дюзи (4480 метров) — и провел серию геодезических наблюдений. Четверть века спустя — ему уже было да­леко за сорок — еще раз взошел на эту вершину зимой. До него еще никто и никогда не делал попыток подняться на пятитысячник в эту суровую пору года. То было первое успешное зимнее восхождение.

И вот мы снова обращаемся к восьмидесятым годам прошлого века. Новое поколение военных топографов широким фронтом подошло к самому сердцу Кавказа. В суховатые отчеты военно-топографического отдела стали вторгаться иные нотки:

«В Сванетии снято 907 верст. Каждый съемщик про­был в поле 135 дней, а в действительности рабочих дней было от 55 до 67, так как погода не благоприятствовала успеху работ. В июне шли непрестанные дожди, а в сен­тябре выпал большой снег. Наши топографы работали при весьма суровой обстановке в дикой, бедной и мало­людной местности. Население встречается лишь по до­лине Ингура и его притоков. Затем остальная часть снятого пространства представляет высочайшие горные хребты, страшные ущелья между ними, наполненные громадными ледниками, иногда в двенадцать верст длиной, и полное отсутствие каких-нибудь дорог, кроме пеших тропинок, притом весьма редких. Главный Кав­казский хребет вообще падает на юг гораздо круче, чем на север. Так что в Сванетии хребты и ущелья доступ­ны еще менее, чем в Нальчикском округе. Много тре­бовалось энергии и опытности от съемщиков, чтобы про­браться в эти ущелья и взойти на эти снега и скалы, на первый взгляд совершенно недоступные. С честью они вышли из всех затруднений.

Казаки, состоявшие на работах, в хождении по ска­лам и ледникам обнаруживали неутомимость, бодрость, а иногда и большое мужество».

Не легче было и тем, кто работал в Дагестане.

«Характер снятой местности, можно сказать, вполне дагестанский, те же скалы и пропасти, те же глубокие ущелья, полное отсутствие леса, а также ничтожное количество вьючных дорог, а о колесных здесь даже никто и не помышляет. Хождение по дорогам Дагеста­на так же удобно, как путешествие вовсе без дорог. Поперечные сообщения через хребты выше десяти тысяч футов представляют еще большие затруднения».

Имена топографов, работавших в этих диких краях, не назывались. Всем двенадцати положено было по службе переносить лишения, проявлять равное мужест­во. Имена большинства канули в вечность. Осталось лишь их общее дело — точная двухверстная карта края. Лишь дотошный исследователь, закопавшись в старин­ные папки архивов, вдруг наткнется на фамилии: Жу­ков — съемки Шхары, Тетнульда, Дых-тау, Коштан-тау; Голомбиевский — полная карта ледников Эльбруса...

Лето 1888 года собрало на Кавказе ряд выдающихся альпинистов своего времени. Среди них были известный, изобретатель альпинистской палатки Муммери с проводником Цуфлу, в другой партии — Гольдер, Вуллей и Коккин с проводником Альтером, в третьей — Дент, Донкин и Фишер с проводниками Шрайхом и Фише­ром. Для полноты картины не хватало только знаменитого Фрешфильда с неизменным проводником Давуассу. Но они за год до этого — в который уже раз! — пу­тешествовали по Кавказу в компании тоже со знамени­тостью и горячим поклонником Кавказа венгром Деши. Они совершили целый ряд трудных восхождений, в том числе на Тетнульд.

Тем же летом три классных военных топографа были направлены в район Главного Кавказского хребта, где в один труднодоступный узел собрались пятитысячники — Дых-тау, Коштан-тау, Джанги-тау и несколько на отшибе Эльбрус. Тут же была чуть меньшая по «росту», но самая неприступная Ушба.

Пастухов забрался в глубь Сванетии и устроил свой лагерь в урочище Бечо. Рядом Ушба.

Жуков обосновался в крошечном ауле Трубенель ря­дом с ледником Уллу-Ауз-чиран, стекавшим с Коштан-тау.

Голомбиевский поставил свой шалаш рядом с ледни­ковым озерком Донгуз-Орункель. Рядом Эльбрус.

Накануне отъезда из Тифлиса Жуков получил пред­писание начальника отдела оказать всяческое содейст­вие президенту Лондонского альпийского клуба госпо­дину Денту и профессору Донкину, которые собирались во второй раз приехать для исследований ледников ме­жду Эльбрусом и рекой Урух. В 1886 году они уже по­бывали на Гестоле (4860 метров) и не были новичками на Кавказе.

Жуков прибыл на место и занялся съемками ледни­ков. Время от времени он посылал казаков в аул, чтобы узнать, не прибыли ли зарубежные гости.

Сперва вместо ожидаемых столпов английского альпинизма появился Муммери. Он намеревался три недели посвятить изучению ледников Балкарии. Путешествие Муммери завершилось успешно. Он взошел на Шха-ру (5197 метров), исследовал несколько перевалов и ледников.

Потом появилась еще одна партия. И снова не та, которую ждали. Профессор Вул, два натуралиста - Гольдер и Коккин — в сопровождении опять же швей­царцев-проводников, а также носилыциков-балкарцев направлялись примерно по тому же маршруту, что и Муммери.

Наконец, прибыли и давно ожидаемые Вильям Донкин, ученый секретарь Лондонского альпклуба, выпуск­ник Итона и искусный фотограф. С ним Гарри Фоке, юный отпрыск богатого лондонского фабриканта, иска­тель приключений, проводники-швейцарцы Каспар Штрейх и Иоганн Фишер. Отсутствовал лишь сам пре­зидент, господин Дент. Он занемог и остался в Кутаи­си, что и спасло ему жизнь.

Англичане были настроены по-боевому, ибо успели уже совершить ряд трудных восхождений.

Теперь они намеревались взойти на Коштан-тау, а затем штурмом взять Ушбу, на которой еще никто ни­когда не был.

Помня об указании начальства, Жуков оказал Донкину максимум гостеприимства. Продемонстрировал ему все с таким трудом отснятые планы подступов к Кош­тан-тау. Он сам намеревался взойти на эту гору и да­же определил точку, с которой можно было начать подъем, место промежуточного лагеря. Не таясь, все выложил англичанам. Предложил путешественникам взять в помощь двух казаков из конвоя, но не для того, чтобы вместе с ними идти к вершине. Пусть они оста­нутся в промежуточном лагере и наблюдают за аль­пинистами, за их продвижением к вершине. В этой ле­дяной пустыне все может случиться. Помощь должна быть рядом. Однако Донкин отказался.

На следующее утро англичане двинулись в путь. Жуков занялся своими делами.

Лишь через месяц кружным путем через Тифлис, Владикавказ, Нальчик до него дошло еще одно предпи­сание - срочно начать розыски исчезнувшей экспедиции. Бумага нашла бы его гораздо раньше, но в ту пору все местные власти устремились во Владикавказ, через ко­торый должен был проследовать царь. Никому не было дела до письма, адресованного какому-то топографу.

Жуков немедленно приказал конвою выступать. Спу­стился в Трубенель, мобилизовал на поиски молодежь.

Первые следы экспедиции обнаружили у ледника. То были разбросанные консервные банки, коробки из-под галет, обрывки английских газет. Еще выше кто-то из казаков увидел на снегу следы кованых альпийских башмаков. Такой обуви ни у кого из отряда Жукова, ра­зумеется, и быть не могло. Следы терялись под слоем свежего снега.

Тут Жуков осознал безнадежность поиска. Ведь англичане могли скатиться по северному склону на лед­ник Кундюм-Межерги и там навеки исчезнуть в трещи­нах или под обвалом. Могли упасть и с восточного склона на ледник Уллу-чиран. Все же отряд поднялся до высоты 4400 метров. Поиски шли весь сентябрь, но так ничего и не дали.

И что-то сломалось в этом мужественном человеке. Он уж не решался подняться на Коштан-тау. Хуже: стал бояться идти первым. Отныне, прежде чем ступить на лед­ник, он вызывал казака из конвоя, опоясывал его верев­кой и пускал впереди себя. Казак брел по леднику, проваливался в трещины, наконец, не выдерживал и отказывался выполнять роль живого щупа. Тогда Жуков заставлял кидать жребий. Сам же снова шел вторым. Думать о вершине, когда твой постоянный спутник страх, было уже бесполезно...

Михаил Казимирович Голомбиевский уже пытался подняться на Эльбрус в 1887 году. Но снежная буря от­бросила отряд вниз. Теперь он собирался повторить штурм.

О намерении Голомбиевского завершить работы в районе Эльбруса восхождением на его вершину прослы­шал некий барон фон Унгерн-Штернберг и упросил взять его с собой.

Дождавшись барона, отряд двинулся по восточному склону, по ледникам, считавшимися недоступными. Пя­теро казаков шли след в след. Трижды пришлось ноче­вать во льдах без палаток. Последняя ночь застала на седловине. Страшная буря и метель не дали и на этот раз достигнуть ни одной из вершин. Они отрезали и путь назад. Спускаться пришлось между ледниками Терскол и Азау.

Барон вскоре покинул Голомбиевского и отправился в Нальчик. Топограф же продолжал трудиться. Он и представить себе не мог, что тщеславный барон немед­ленно по прибытии в Нальчик отправит телеграмму в редакцию газеты «Кавказ» с копией в Географическое общество, в которой сообщит, что лично и победно по­бывал на Эльбрусе и даже открыл неизвестный ранее науке боковой кратер. А этот кратер годом ранее нанес на план Голомбиевский.

«Кавказ» опубликовал сообщение барона. Мало то­го, эта весть дошла до патриарха английского альпиниз­ма Фрешфильда, который в это время читал корректуру своей монографии о Кавказе. И он вписал туда имя барона как одного из покорителей Эльбруса.

Разразился скандал. Для разрешения спора о пре­бывании барона на вершине пришлось собрать спе­циальное заседание Географического общества. Оно при­влекло сто двадцать человек «с посторонними». Оже­сточенный спор продолжался заполночь. Гордый барон, так и не признав себя побежденным, заявил:

— Но, черт возьми, трудно определить, где собствен­но начинается и где кончается вершина горы! — что вы­звало дружный смех в зале.

У Голомбиевского же две неудачные попытки плюс вся эта продолжавшаяся полгода тяжба отбили всякое желание еще раз пытать счастья на Эльбрусе. На ве­ликолепных планах, снятых им, были подробнейше про­рисованы все ледники, отроги. Лишь вершины продол­жали оставаться двумя белыми пятнышками. Заполнить их горизонталями высот предстояло другому.

Пастухов за лето прошел все ледники, стекавшие с Ушбы. Оставалась вершина. Он двинулся к ней с тремя казаками, оснащенными лишь кошками да штыками, прибитыми к деревянным шестам. Где-то почти рядом с вершиной они были остановлены вертикальной ледяной стеной. Преодолеть ее с таким кустарным снаряжением было невозможно. Плотная завеса тумана и буран за­стали их на ледяном карнизе. Почти двое суток провели между жизнью и смертью вконец обессиленные люди. Чудом удалось им спуститься в лагерь.

Тем временем до Бечо добрался мистер Коккин с коллегами. С завистью рассматривал Пастухов велико­лепное снаряжение англичан.

Коккин отправился на Ушбу и через несколько дней вернулся, побывав на ее северной вершине. Первым.

Весной 1889 года Пастухов попросил направить его в Северную Осетию. Там предстояло снимать ущелья, по которым неслись бурные горные реки Гизел-дон и Фиаг-дон. Южная граница участка пересекала морены ледника Майли. Сам Казбек в предписании назван не был.