/ УСЛОВИЯ И МЕТОДЫ ПРОПАГАНДЫ 159

толики восстали, чтобы опровергнуть эти слухи. В 1900 году католики основали «Центральное бюро католической прессы». О⁵³) В 1913 году этот орган был переформирован во франкфуртское «Бюро правовой защиты католического духовенства». (¹⁵⁴> В 1906 году в Кельне был основан другой орган, объединявший католическое духовенство Герма­нии. Р⁵) Оба эти органа разразились возгласами возмуще­ния и опровержениями прусских версий о зверствах ка­толиков в Бельгии. Эти опровержения были¹ подхвачены за границей, и союзники воспользовались ими, чтобы дис­кредитировать германские росказни о Бельгии. ^^se)

Такого рода предубеждения всегда являются барьером для пропагандиста. Затем его свобода ограничивается переплетающимися взаимоотношениями между нациями. В руках англичан находился кабель, соединяющий Америку с Европой, и это сыграло очень большую роль. Напрасно немцы старались уравнять такое преимущество примене­нием беспроволочного телеграфа, — успех был средний. Всякий, кто был знаком с историей отношений Америки к другим странам, мог еще в 1914 году предсказать, что британцы имели много шансов привить Америке свою точку зрения, так как американское общественное мнение часто являлось чем-то в роде утлого суденышка, беспомощно и безвольно болтавшегося в кильватере* британского воен­ного корабля. После гражданской войны Америка стала искренним другом России за оказанную царем моральную поддержку во время конфликта. В последующие годы у Аме­рики было мало прямых сношеиий с Россией, но тем не менее американская дружба перешла в активную вражду. Объясняется это очень просто: Америка питалась британ­ской прессой, а Британия находилась в конфликте с Россией.

Существуют объективные сходства и различия в социаль­ных обычаях и установлениях разных народов, с чем нельзя не считаться, что бы там ни говорили. Действительно, Британия, Франция и Бельгия в своих основных полити­ческих установлениях более демократичны, чем Германия; американцы говорят и читают по-английски, а не по-не­мецки; американцы знают Шекспира и не знают Гете, и они думают, что битва при Ватерлоо была выиграна гер­цогом Веллингтоном, а не Блюхером. Основные схемы аме­риканской жизни — более английские, чем немецкие.^⁷)

160

Часто получается возможность так глубоко заглянуть в жизнь населения, что это затрудняет произвольное упра­вление чувствами. Обычаи, привычки и соревнование разнообразных иммигрировавших в Америку групп оказы­вали влияние на взаимоотношения между Америкою и теми странами, которые были родиной этих групп. Многие из русских/ вернувшихся, когда возгорелась революция, домой, привезли с собой рассказы о грязных помещениях и двенадцатичасовых сменах на металлургических заводах. Когда американские пропагандисты вздумали прославлять американское демократическое правление, им всегда ста­вились затруднительные вопросы.

Немцы могли отвечать только непрестанно повторяв­шимися рассказами о зверствах русских в Восточной Пруссии, которая однако находилась слишком далеко, чтобы возбудить в американцах симпатию или сожаление. ^ Между двумя странами могут существовать связи эко­номического характера. Обыкновенно за принцип междуна­родной политики принимается то обстоятельство, что раз одна сторона дала другой заимообразно денег, то она, весьма вероятно, придет на помощь своему должнику в слу­чае, если третья страна будет угрожать его платежеспособ­ности. Американцы, финансировавшие союзников в период нейтралитета Америки, быть может и давали деньги, осно­вываясь на чувстве симпатии к делу союзников (банкир­ский дом Моргана был по своему происхождению и по своим филиалам английским), но впоследствии эти узы симпатии были несомненно укреплены золотыми цепями. Последо­вавшее подтверждает аксиому, что кредитор всегда бырает связан с дебитором.

161

Во время войны решающим фактором является относи­тельная военная мощь враждующих сторон. Большие отступательные движения нельзя скрыть надолго, а дли­тельное унижение сеет семена раздора и пораженчества. Германские пропагандисты никак не могли изобрести но­вые надежды, чтобы сгладить ими разочарование лета 1918 года; призыв к оружию истощил их кредит и подорвал веру масс. Лорд Грэй написал несколько умных слов относительно того, как легко преувеличить роль диплома­тии в военное время, и это относится также к пропаганде, являющейся одним из орудий дипломатии.

В предыдущем изложении мы перечислили некоторые из звеньев, связующих народы и обусловливающих успех пропаганды. Такими являются главным образом сеть путей сообщения, общность и различие обычаев и устано­влений, сближение с бытом населения, экономические узы и др. Теперь мы подходим к фактору, ограничивающему возможность пропаганды, который всегда бывает налицо, но который не так-то легко поддается описанию и объясне­нию, а именно — к степени напряженности общественного настроения.

Под этим подразумевается та предрасположенность или нерасположенность общества к пропаганде, которые вы­являются в виде общественного беспокойства, нервности, раздражительности, неудовольствия или напряженного со­стояния. Пропагандист, которому приходится иметь дело с обществом в такое время, когда уровень его напряженности

¹ Lord Gray, Twenty-five Years, II, p. 165.

162

Несомненно, когда-нибудь окажется возможным устано­вить связь между этим явлением и основными биологиче­скими и психологическими процессами, но в настоящее время это является областью самых противоречивых догадок. Тем не менее, все школы психологического мышле­ния невидимому согласны в том, что война — это род внушения, способного освобождать сдерживаемые импульсы и давать им возможность непосредственно проявлять себя внешним образом. Это приводит нас к выводу, что пропаган­дист может рассчитывать на очень примитивных, но и очень мощных союзников в деле возбуждения в своих клиентах ненависти к неприятелю на время войны. Возможно также, что существуют физиологические' или психологические типы, которые более чем другие реагируют на тот стимул воинственности, который распространяется пропаганди­стом. ¹

Быть может, дальнейшие исследования подтвердят ги­потезу Кларка Уисслера, что существуют особые положе­ния в культурной жизни таких групп, определенные пси­хические способности которых стремятся расшириться. Этот антрополог пишет:

Когда группа приходит к новому разрешению одной из своих важ­ных культурных задач, она начинает заботиться о том, чтобы распро­странить эту идею за пределы своей родины, и готова выступить на арене борьбы, чтобы силой заставить признать ценность этой идеи.

Он говорит также, что расширение зоны материальной культуры за пределы зоны политического управления мо­жет быть причиной раздражения, которое поведет к попытке расширить для соответствия и политическую зону, ф⁶⁸)

Конечно есть основание думать, что пропагандист, который работает среди промышленного народа, имеет дело с более гибким и подвижным населением, чем население

163

грубый патриотизм, питаемый самыми дикими слухами и самыми неистовыми призывами к ненависти и к животной жажде крови, про­ходит быстрой заразой через тесную жизнь городов и приходится везде по душе благодаря тому, что он приносит удовлетворение жажде сенсаций. Это не столько дикое стремление к личному участию в _хборьбе, сколько чувство укрепляющего нервы воображения, отмечаю­щего «джингоизм». (¹⁵⁹)

И литература и печать являются отражением века ма­шин. Печать живет объявлениями; объявления зависят от обращения, а обращение зависит от возбуждения. <'Что заста­вляет покупать газету?» Бывший сотрудник лорда Норт-клиффа отвечает:

Прежде всего — «война». Война не только создает запас ново­стей, она их требует. Обаяние войны и всего того, что к ней относится, пустило такие глубокие корни, что ... если только газета имеет воз­можность поместить на своей первой странице «Большое сражение», то спрос на нее повышается. (¹⁶°)

Вот ключ к способности печати увеличивать тревогу населения в моменты кризисов.

Все изложенное относится к общим факторам, обусло­вливающим успех пропаганды. Успех зависит от традиций объективных взаимоотношений между нациями и изменяю­щегося уровня возбуждаемости общества. Как бы ни был искусен пропагандист в организации своего аппарата, в выборе средств воздействия и в применении способов их распространения, — все его искусство пойдет прахом, если на помощь ему не придет благоприятное соотношение общественных сил.

До какой степени пропагандист является хозяином своего дела, это зависит отчасти от применяемых им методов орга­низации. В военной пропаганде принимают большее или

164

165

Опыт войны показал, что во главе каждого из отделов пропаганды, имеющих более или менее крупное значение, должны стать лица, авторитет которых, приблизительно, равен авторитету администраторов, направляющих поли­тику, и что личный состав рабочего аппарата должен быть набран главным образом из журналистов, из папулярных писателей и из людей, специально изучавших пропаганду, как профессию, — но не из владельцев газет.

Война дала много доказательств того, что поддержание добрых отношений между службами пропаганды и органа­ми законодательной власти является весьма трудной зада­чей. Исполнительная власть демократического правитель­ства может неправильно пользоваться аппаратом про­паганды для целей'партийных, личных или классовых и может заранее связать руки законодательства, склоняя общественное мнение к поддержанию собственной политики. Исполнительная власть может использовать бюро про­паганды для распространения неверной картины фактов, а законодательная власть, узнав об ^том, может поставить это в упрек исполнительной власти в несдержанных выра­жениях и тем подорвать доверие общества к властям.

В этом случае «налаживание» дела зависит не от ста­тутов и приказов, но от применения неофициальных источ­ников осведомления, благодаря которым законодатели могут ближе ознакомиться с деятельностью этой службы. Если дела идут плохо, то они могут и должны протестовать. Но замечания их должны основываться на чем-то более осязаемом, чем простое недоверие. Именно неумение за­делать трещину между законодателем и администратором привело к недостойной и несправедливой критике Коми­тета общественной информации со стороны американского Конгресса. Однако не может быть сомнения в том, что

166

демократические правительства все же должны брать на себя во время войны дело мобилизации умов так же, как мобилизацию людей и денежных средств, невзирая ни на какие трудности, осложняющие это дело.

1. 
   возбуждение ненависти к неприятелю,
   

1. 
   поддержание дружественных отношений с союзни­
   ками,
   
2. 
   сохранение добрых отношений с нейтральными стра­
   нами и, если возможно, старание заручиться их сотрудни­
   чеством и
   

2. 
   деморализование неприятеля.
   

Чтобы возбудить в народе ненависть против врага, изображайте противника алчным и жестоким зачинщиком войны. Изображайте неприятеля как препятствие к дости­жению лелеемых идеалов и мечтаний всего народа в целом и каждого составляющего его члена в отдельности. Тща­тельной разработкой целей войны можно сделать вполне очевидной обструктивную роль неприятеля. Придавайте своему противнику сатанинские качества: он оскорбляет нравы нации и ее чувство самоуважения. А возбужденная таким образом ненависть должна поддерживаться увере­ниями, что алчный, жестокий, чинящий всюду препятствия и сатанински настроенный враг будет в конце концов по­бежден.

Главным способом поддержания дружеских отношений с союзником должны быть наши напряженные усилия в деле продолжения войны и выражение нашего искреннего одобрения тех целей войны, которые преследуются нашим

167

Чтобы овладеть симпатиями нейтральной страны, за­ставьте «нейтрального» отождествить собственные интересы с поражением вашего врага. В дополнение к обычным спо­собам попытайтесь втянуть «нейтрального» в какое-нибудь активное сотрудничество с вами невоенного характера. Если не удастся ничего иного, то усильте пацифизм, изобра­жая ужасы войны и нежелание неприятеля заключить мир, или же посейте раздоры между двумя «нейтральными».

Для деморализации неприятеля замените старую вражду его населения к вашей стране какою-нибудь новою враж­дою. Острота старой ненависти может быть до некоторой степени смягчена прямыми противовозбудительными сред­ствами, но главным образом такая диверсия рассчитана на то, чтобы развить у противника упадок духа и заразить его пораженчеством. Тогда будет открыт путь для жестокой кампании против его союзников, против правящих классов, а среди мелких народностей — против единства госу­дарства.

Во время мировой войны все эти тезисы применялись военной пропагандой каждой страны, но некоторые из них были использованы какой-нибудь одной из воюющих сто­рон лучше, чем другой. Так например англичане действо­вали удивительно успешно в развитии гуманитарных це­лей войны.' Германцы возбудили за границей много раз­дражения и подозрения своими толками о войне за герман­скую культуру и недооценкой гуманитарного идеала. Бри­танцы говорили о войне в целях защиты Международных законов и в целях гарантии нерушимости договоров; они утверждали, что во имя демократизма они ведут борьбу с чудовищем, известным под именем самодержавного ми­литаризма. Британские общественные деятели стали го­ворить о войне для окончания войны еще задолго до того, как германские государственные мужи научились этим сло­вам. И на самом деле, бесцветные и сдержанные объясне­ния Бетман-Гольвега гораздо более походили на вынужден­ные уступки человека, лишенного всякого воображения, чем на определенную программу, проводимую государствен­ным деятелем. Фразеология же Вильсона затронула вообра­жение могущественных элементов всего света. В словесной

168

дуэли германцы сражались картонными мечами против стали.

Большая часть германской пропаганды оказалась бу­мерангом. * Удивительно, что ответственные руководители этой пропаганды приложили все усилия к распространению против бельгийцев обвинения в том, что они ведут партизан­скую войну. Кайзер даже публично заявил протест пре­зиденту Вильсону. Но дело в том, что слух о таком пове­дении бельгийцев возбудил восторг Америки. Этот слух как бы свидетельствовал, какие на самом деле молодцы эти маленькие бельгийцы. Хотя американцы и не военный народ, но они знали, что Бельгия маленькая, а Германия большая, и радовалась, что маленькая собачка покусывает большого пса.

Неумелость германской пропаганды отчасти объяс­няется влиянием на нее военных взглядов. С точки зрения солдата, убийство невоенным человеком человека в форме является абсолютно непростительным. У него свой кодекс этики, в основании которого лежит забота о собствен­ной шкуре, и он делает резкое "различие между тем, что

¹ Метательное оружие в виде серпа, применяемое автралийскими дикарями. Будучи брошено в противника, оно в случае промаха воз­вращается обратно к тому месту, откуда было брошено. (Прим. пер\е.)

169

Вместо того, чтобы жаловаться на бельгийских парти-занов, немцам следовало бы лучше составить заслуживаю­щую доверия комиссию из «нейтральных» для расследо­вания положения бельгийского народа и широко опубли­ковать по всему свету отчет этой комиссии. А тем способом, какой они употребили, им так и не удалось сгладить впе­чатление от отчета Брайса.

В начальные недели войны немцы не принимали мер пре­досторожности. Они толковали о непобедимости германской армии и предсказывали победу на определенное число. ^г Они не воспользовались вторжением в Восточную Пруссию, и их поход через Бельгию и Северную Францию противо­речил повидимому теории о неподготовленности.

Французская пропаганда была ясной и простой. Отсту­павшая французская армия являлась наглядным доказатель­ством того, кто был подготовлен к войне (после того как рас­сеялся первоначальный туман ложных слухов), и главным приемом этой пропаганды было распространение доказа­тельств безграничной преступности врага. Немцам не уда­лось сделать популярным какой-нибудь меткий эпитет, вроде применявшихся к ним названий: «гунны» или «боши»; поэтому их неуклюжие призывы к ненависти и язвитель­ное отношение к союзникам были гораздо менее действи­тельны. Французы завладели такими сильными словами,

как — гуманность и демократия, звучно раздававшимися повсюду.

До сих пор мы мало уделяли внимания тому виду воз­действия, которое часто называется «пропагандой факта». Обычно под этим подразумевается какой-нибудь отдель­ный акт насилия, к которому прибегают для того, чтобы произвести возможно более сильное впечатление. Бросание бомб над неприятельскими городами гораздо больше имело в виду цели пропаганды, чем непосредственно военные и стратегические цели. Предполагалось, что под давлением постоянного страха настроение гражданского населения не выдержит и даст трещину. Предполагалось, что вместе с пропагандой ужасов и других устрашающих фактов это приведет к отчаянию и пораженчеству.

Так как во время мировой войны многие толки об ужа­сах были лишь пропагандой против неприятеля, то о впе­чатлении, произведенном явными фактами такого рода, можно судить по результатам такой пропаганды. В общем можно сказать, что главным следствием этого было укреп­ление народной решимости защищаться.

Быть может это и не достоверно, но существует довольно правдоподобный рассказ, как германский авиатор отказы­вался от сбрасывания бомб над Лондоном, потому что, гово­рил он, он пошел на войну не для того, чтобы вербовать сол­дат для британской армии. Гражданское население привы­кает к налетам, как и лондонцы привыкли к налетам цеп­пелинов, а юмор и насмешки смягчают испытание. Лондон­ские магазины рекламировали всякого рода принадлежности для «увеселительных прогулок цеппелинов», а один из них предложил будто бы особый вид «вечеров с цеппелином».

До 1918 года союзническая пропаганда, имевшая целью вселить уныние, производила на немцев мало впечатления. И действительно, англичане в начале войны расточали свои усилия на совершенно неуместное хвастовство, в то время как на самом деле германская армия победоносно надвигалась на них. Американская пропаганда против нем­цев была главным образом пропагандой обескуражи­вания и революции. Англичане вели в австро-венгерских армиях по большей части пропаганду раскола, и они до­бились в этом отношении порядочного успеха.