Библиотека научного социализма под общей редакцией Д. Рязанова
жүктеу/скачать 2.02 Mb.
|
|
Коллективная обработка полей — вещь очень хорошая и полезная; но странно было бы думать, что она может послужить главным соединительным путем между современной общиной и коммунистическими идеалами. Она может играть роль разве лишь мелкой «питательной 310
ветви», впадающей в большую дорогу, которая идет совсем по другому направлению. Она сослужила бы очень большую службу на Западе, где значение ее привело бы к тому, что, приучая крестьян к коллективному труду, она уменьшила бы их сопротивление коммунистической революции, инициатива которой принадлежала бы городскому и сельскому пролетариату. Но на этом и остановились бы представляемые ею выгоды. Во всяком историческом, как и в механическом, движении часть движущей силы идет на преодоление сопротивления. Уменьшить сопротивление — значит освободить соответствующую долю связанной им силы, ускорить движение. Вымостите грязную улицу, смажьте машину — и вы уменьшите труд лошади, везущей повозку, вы сократите необходимый расход на топливо. Но ни один механик не вообразит, что машина придет в движение лишь потому, что уменьшилось трение ее частей, ни одному извозчику не придет в голову выпрягать лошадь, добравшись до хорошей мостовой. Человек, вообразивший или сделавший что-нибудь подобное, был бы всеми признан за сумасшедшего. И в таком приговоре не было бы ни малейшей несправедливости. Чтобы вызвать движение — нужна активная, а не пассивная сила, положительное, а не отрицательное условие. То же — и с общиной. Коллективная обработка полей хороша в том случае, когда существует активная сила, вызывающая и ускоряющая ее переход в высшую форму общежития. На Западе роль такой силы сыграл бы пролетариат, начавший коммунистическую революцию совсем в другой области — в области крупного производства и земледелия, на заводах, на фабриках, на больших фермах. Сила пролетариата создавалась и направлялась бы вполне определенными экономическими отношениями, существующими вне и помимо общины. Ну, а у нас-то, в мужицком государстве, созданном народовольческой революцией — у нас-то, откуда взялась бы такая активная сила? Из среды самих крестьян? Г. Тихомирову кажется, как мы знаем, что история имеет какое-то самостоятельное «движение к социализму». Ему позволительно думать, что такое самостоятельное «движение» обнаружится и в среде крестьянства. Но мы оставим г. Тихомирова и поговорим с менее легковерными читателями. Эти последние согласятся, по крайней мере, с тем, что экономические тенденции каждого класса определяются характером тех экономических условий, в которых он живет. Наш крестьянин живет в условиях товарного производства, а в товарном производстве продукт господствует над производителем и предписывает ему свои законы. А законы товарного производства таковы, что прежде всего способствуют развитию капита- 311
лизма и капиталистических, а вовсе не коммунистических тенденций. Откуда же возьмется стремление к коммунизму у нашего крестьянина? Ясно ли это? Нет? Перейдем от рассуждения к сравнению. У донских казаков теперь столько земли, сколько было бы ее у наших крестьян после народной (народовольческой тож) революции. Ее приходится почти по 30 дес. на душу. Земля эта принадлежит не отдельным лицам, даже не отдельным общинам, а всему «славному войску». Спрашивается, — обнаруживают ли донские казаки склонность заводить коммунистическое хозяйство? Насколько нам известно, — не коммунистические, а буржуазные стремления все более и более усиливаются в их среде. Может быть, это будет отнесено насчет «разлагающего влияния государства»? Ну, так ведь было время, когда влияние это почти равнялось нулю; почему же тогда не переходили они к коммунизму? Им мешал военный быт? Вообразите же себе, что казаки, совсем избавленные от военной службы, целиком предались мирным занятиям. Что было бы в таком случае? Мы скажем вам — что: тогда-то и началось бы усиленное разложение существующих в среде казаков остатков первобытного коммунизма, тогда-то и приблизилось бы царство казацкой буржуазии... Многоземелье не спасло казаков от возникновения неравенства, а с ним эксплуатации бедного богатым. Совсем напротив: многоземелье само способствовало возникновению неравенства 1). Покойный профессор Беляев, несмотря на свою сильно славянофильскую окраску, прекрасно понимал роль многоземелья в истории возникновения классов. «Конечно, в древней России земли было очень много, несравненно больше тогдашних потребностей, и каждый желающий мог свободно занимать огромные пространства диких полей и лесов, никому не принадлежащих, что, конечно, и делали те, у кого были средства» 2). Но средства были не у всех одинаковы, а потому не все занимали одинаковое количество земли; некоторые даже совсем не занимали ее, потому что совсем не имели средств для ее расчистки и обработки. Отсюда — неравенство в доходах, зависимость бедных от богатых. Несомненно также, что, в некоторых случаях, «свободное занятие и разработка земли не замедлили повести к понятию о поземельной собственности». Эта сторона дела хорошо выяснена у М. Ковалевского, в его книге об общин- 1) Прим. ко 2-му изд. Сказанное здесь подтверждено было, несколько лет спустя, замечательным исследованием г. Бородина об уральском казачьем войске. 2) «Крестьяне на Руси», 2 изд., Москва 1878, стр. 19. 312
ном землевладении. До последнего времени существовало в земле войска Донского, — а в Кубанской области, быть может, и теперь существует, — право свободного занятия невозделанных земель; и именно оно-то и позволяло богатым обогащаться еще более, оно-то и кинуло на эту девственную почву первые зародыши борьбы классов. Но преобразованное революцией государство помешало бы у нас такому обороту дела, — скажет иной читатель. Трудно наперед сказать, что сделало бы народное государство в том или другом частном случае, но, имея понятие об экономических условиях жизни большинства граждан, нетрудно предвидеть общее направление его хозяйственной политики. Согласно «ожиданиям» самого г. Тихомирова, созданное революцией государство было бы государством крестьянским по преимуществу. Крестьянин, не желающий и не умеющий положить «начало социалистической организации» у себя в общине, не сумел бы и не пожелал бы заводить такую организацию в гораздо более широких государственных пределах. Экономическая политика народного государства была бы столь же мало коммунистической, как и политика отдельных, составляющих его крестьянских общин. Само собою разумеется, что оно постаралось бы устранить злоупотребления, могущие возникнуть при раздаче общественной земли в обработку отдельным лицам или группам лиц. Но оно никогда не решилось бы отбирать у более зажиточных домохозяев принадлежащих им запасов и орудий. Точно так же, оно считало бы справедливым и естественным ограничение права земледельца на землю лишь мерою его труда и средств, составляющих, конечно, его частную собственность. Если у крестьянина действительно есть какие-нибудь идеалы общественного устройства, то, несомненно, в них играет важную роль такое земельное раздолье, благодаря которому каждый может занимать свободную землю всюду, куда его «топор, коса и соха ходит». «Народная революция» дала бы возможность хоть отчасти осуществить этот идеал; осуществление же его повело бы, как мы знаем, к неравенству между земледельцами. Раз получивши такой толчок, неравенство сумело бы, разумеется, дойти до своего логического конца и свести «на нет» все результаты «народной революции». Далее. Крестьянское государство, конечно, оставило бы неприкосновенным не только торговый, но в значительной степени и промышленный капитал. Это допускает, по-види-мому, сам г. Тихомиров, полагающий, что народная революция только обессилила бы «и без того слабые дворянство и буржуазию». «Обессилить» не значит уничтожить. 313 Нужно ли говорить, к каким последствиям привело бы существование торгово-промышлен-ного капитала? Г. Тихомиров полагает, что обнаружению этих последствий помешало бы опять-таки то же народное правительство. Но мы заметим ему, что не все то, что кажется вредным социалисту, является таким в глазах крестьянина, а следовательно, и крестьянского правительства. Между тем, как мы с г. Тихомировым вообще против «частного предпринимательского капитала», крестьянин возмущается лишь некоторыми приложениями капиталистического принципа и ничего не имеет против него по существу. Он вполне признает возможность частной предпринимательской наживы. А если это так, то против нее не будет ничего иметь и «народное» правительство. В лучшем случае его радикализма хватит на борьбу с крупным капиталом фабриканта, но оно даже не задумается о том, чтобы положить предел «хозяйской» эксплуатации вообще. Следовательно, вот уже второй фактор разложения созданного революцией «относительного равенства». Г. Тихомиров думает, что фактор этот будет обессилен «изъятием земли из области эксплуатации». Но мы знаем уже, что земля не совсем будет «изъята» из нее: народное правительство допустит и неравенство в ее распределении, и возможность принанять «работничка» из числа разоривших-ся домохозяев. Крестьянские «идеалы» легко мирятся с батрачеством. Кроме того, всякому, понимающему дело, известно, что только так называемый мелкобуржуазный социализм надеется помочь народу «обессиливанием» буржуазии или «изъятием из области эксплуатации» того или другого из средств производства в частности. Да и он-то питает эту надежду лишь потому, что интересующий его «народ» есть мелкая буржуазия, которая только выиграла бы от «обессиления» - крупной. Мелкобуржуазный социализм тем и отличается, что его реформаторские планы оставляют нетронутым товарное производство. Но отсюда-то и проистекает его полное теоретическое и практическое бессилие. Истинно революционное рабочее движение настоящего времени не имеет ничего общего с трусливыми фантазиями мелкого мещанства. К сожалению, «русский социализм, как он выразился»... в статье г. Тихомирова, стоит в этом случае гораздо ближе к мелкобуржуазному, чем к рабочему социализму. Подобно первому, он также не доводит своих революционных проектов до уничтожения товарного производства. Он предоставляет позаботиться об этом будущей, послереволюционной «истории государства российского». Совершенно игнорируя значение экономической эволюции при анализе своих революционных посылок, он возлагает на нее преувеличенные надежды, как только заходит речь 314 о результатах рекомендуемого им переворота. Он взывает к революции там, где она немыслима без предшествующей эволюции, он апеллирует к эволюции там, где она невозможна без коренной экономической революции. Он хочет быть революционным по преимуществу и оказывается половинчатым и нелогичным по существу 1). Скоро увидим мы, откуда заимствовал он эту характерную черту, обращающую в ничто все его революционные фразы. Стремясь убедить своих читателей в том, что народное правительство сумеет парализовать вредные последствия половинчатости предстоящей экономической революции, г. Тихомиров так изображает вероятный ход будущего социального развития России. «Правительство, ответственное за ход дел в стране, заинтересованное в ее благосостоянии, от которого зависит и его собственная популярность, без сомнения, принуждено будет употреблять меры к повышению производительности труда, а между прочим, и к организации крупного производства... Выгоды и необходимость крупного производства слишком очевидны, а во многих случаях оно даже неизбежно. Это легко понять массе народа. Сверх того (и это в особенности интересно, заметим мы от себя), частная предприимчивость, заторможенная на поприще капиталистического производства, обратится, со всех сторон (какая идиллия, подумаешь!), на разъяснение народу выгод и удобства общественного производства... Мы не говорим уже о влиянии на народ социалистической интеллигенции... Почему же таким путем не может мало-помалу создаваться переход общины в ассоциацию, организация обмена между общинами и союзами общин, самый союз нескольких общин в целях того или другого производства, пока социалистический строй, развиваясь мало-помалу и все более вытесняя частное хозяйство, не охватит, наконец, всех отправлений страны». Затем, «наступление социалистического переворота, если не во всей Европе, то, по крайней мере, в некоторых ее странах... поставит Россию в почти безусловную необходимость организовать свой международный обмен на тех же (т. е. на социалистических) началах, а стало быть, почти навяжет нам социалистическую организацию и в сфере внутреннего обмена» (стр. 258—259). Так «представляется» этот вопрос г. Тихомирову. Прежде чем рассматривать его по существу, мы сделаем два мимоходных замечания. 1) П р и м. ко 2-м у и з д. Это опять может быть целиком применено к нынешним «социалистам-революционерам». 315
Наш автор возлагает большие надежды на влияние русской социалистической интеллигенции и западноевропейской рабочей революции. Мы также признаем значение этого влияния, но думаем, что оно не может быть безусловным. Во-первых, откуда взял г. Тихомиров, что после крестьянской революции у нас будет «беспрепятственно нарождаться» не только социалистическая, но и вообще какая-либо «интеллигенция» в нынешнем смысле этого слова? В настоящее время, наша социалистическая, как и всякая другая, интеллигенция происходит, главным образом, из чиновничьей, помещичьей, купеческой и поповской среды, т. е. из среды высших классов, видящих в образовании средство к карьере. Создавая карьеристов, наши университеты создают, между прочим, и революционеров. Но и карьеристы, и революционеры составляют собою продукт существования бюрократического государства и высших классов. Это до такой степени несомненно, что сознание своего «буржуазного» происхождения и заставляло наших революционеров — с одной стороны, толковать о своем «долге народу», а с другой — систематически противопоставлять себя этому последнему. «Социалистическая интеллигенция» сознает, что она есть не более, как одна из веток, выросших «а общем стволе чиновничьего и «классового» государства. Г. Тихомиров хочет подрубить этот ствол и в то же время надеется, что дорогая ему ветка не только не засохнет, но будет нарождаться «беспрепятственно». Это напоминает известный анекдот о малороссе, который, подрубивши поддерживавший его сук, очень удивился своему падению. Или, быть может, г. Тихомиров думает, что после «народной революции» социалистическая интеллигенция будет «беспрепятственно нарождаться» из среды самого крестьянства? Если это так, то мы боимся, что он ошибается. К чему сводится значение «ожидаемой» им революции? К аграрному перевороту, к экспроприации крупных землевладельцев, к возможности дать крестьянам наделы, втрое боль-шие против нынешних, к уничтожению податного гнета. Полагает ли г. Тихомиров, что такое увеличение наделов убедит крестьян в необходимости высшего образования, что оно заставит: их самих — посылать своих детей в университеты, а их правительство — поддерживать и учреждать высшие учебные заведения? Большое количество земли настолько упростит положение крестьянства, настолько увеличит значение лишних рабочих рук в его семье. что оно не увидит ни надобности, ни возможности тратить большое количество денег и времени на высшее образование 316
Университеты нужны чиновничьему государству, буржуазии, дворянству, наконец нужны будут пролетариату, который без высшего научного образования не управится с поступившими в его распоряжение производительными силами; в царстве же крестьянских общин университеты будут роскошью, мало привлекательною для практичных домохозяев. Но допустим, что крестьянам «легко понять» значение высшего образования. Припомним, кроме того, что после «народной революции» останется и буржуазия, и дворянство; положим, что и та, и другое будут «обессилены» ровно настолько, насколько это нужно для того, чтобы, не вредя народу экономически, они имели возможность посылать своих детей в высшие школы. Почему думает г. Тихомиров, что эти школы будут рассадниками социалистической интеллигенции? В Швейцарии мы, как раз видим, с одной стороны, зажиточное крестьянство, с другой — довольно «бессильную», т. е. мелкую, буржуазию. Много ли социалистов выходит из швейцарских школ, где действительно обучается немало крестьянских детей? Но ведь «легко понять» швейцарским крестьянам выгоды социалистической организации производства? Да вот подите — легко, а не понимают! И слышать не хотят о социализме, не помогают и остатки общинного землевладения и знаменитые артельные сыроварни! Выгоды социалистического общежития так очевидны, что, казалось бы, их «легко понять» всякому. Но только социалисты утопического периода могли не знать, что действительное понимание социализма идет лишь рядом с настоятельною экономическою необходимостью. В крестьянском же государстве такая необходимость может представиться лишь в виде редкой случайности. Ну, а ныне существующая интеллигенция? — спросит читатель, — разве не может она, переживая народную революцию, посвятить свои силы «на служение народу, на организацию его труда и его общественных отношений»? Много ли таких «интеллигентов»? Много ли, извините, понимают они сами? Что сделают они против неумолимой логики товарного производства? Их усилиям поможет западноевропейская революция? О ней-то мы и хотим теперь побеседовать. Западноевропейская революция будет могущественна, но не всесильна. Чтобы оказать решительное влияние на другие страны, социалистические государства Запада должны будут иметь какие-нибудь про- 317 водники для такого влияния. «Международный обмен» — могучий, но опять-таки не всесильный проводник. Европейские страны ведут деятельные торговые сношения с Китаем; но едва ли можно быть уверенным, что рабочая революция на Западе в очень скором времени «навяжет» Китаю «социалистическую организацию в сфере внутреннего обмена». Почему? Потому, что «социальная конструкция» Китая очень уже затрудняет решительное влияние на него европейских идей и учреждений. То же можно сказать о Турции, Персии и т. д. А что такое представляет «социальная конструкция» блистательной Порты? Прежде всего — крестьянское государство, в пределах которого сохранилась не только сельская община, но и задруга, по схеме наших народников, гораздо более близкая к социализму. И несмотря на это, несмотря ни «а какие «народные» революции в пределах Турецкой империи, невозможно думать, что европейскому пролетариату без труда удастся «навязать» социализм турецким гражданам, хотя бы и славянского происхождения. Здесь опять-таки нужно различать между активной силой обстоятельств, толкающих народы к социализму, и отрицательными условиями, только облегчающими переход к нему. Объективная логика внутренних отношений крестьянских государств вовсе не «навязывает» им «социалистической организации в сфере внутреннего обмена»; навязывание же ее «с чисто внешней стороны» не может увенчаться успехом. Европейская рабочая революция несомненно и очень сильно повлияет на все те страны, в которых хоть некоторые слои граждан будут походить на европейский рабочий класс по своему экономическому положению по своему политическому воспитанию и по привычкам мысли. Наоборот, ее влияние будет сравнительно слабо там, где таких слоев не окажется. Февральская революция отразилась почти во всех странах, схожих с Францией по своей «социальной конструкции». Но поднятая ею волна разбилась на пороге крестьянской Европы. Смотрите, как бы не повторилось того же и с будущей революцией пролетариата! «Смысл басни сей таков», что Запад — Западом, а Россия — Россией или, другими словами, на чужой каравай рот не разевай, а пораньше вставай да свой затевай. Как бы ни было могущественно возможное влияние европейской революции, но мы должны позаботиться о создании тех условий, которые сделали бы это влияние действительным. Половинчатая же крестъянско-мещанская революция г. Тихомирова не только не создаст таких условий, но уничтожит даже те из них, которые существуют уже в настоящее время. В этом случае, как и во всех прочих, «ожидания» г. Тихомирова 318 полны противоречий. Западное влияние на Россию кажется ему возможным, благодаря «международному обмену». Отсюда следует, что чет сильнее будет этот обмен, тем скорее Запад «навяжет» нам «социалистическую организацию в сфере внутреннего обмена». Но развитие наших международных торговых сношений предполагает развитие у нас торговли, товарного производства. А чем более будет развиваться товарное производство, тем более будет разрушаться то «относительное экономическое равенство», которое явится результатом народной революции, тем более затруднится «социалистическая организация в сфере внутреннего обмена», затруднится, по крайней мере, до поры до времени, т. е. до тех пор, пока развитие товарного производства не дойдет до своего логического конца. Но в таком случае потеряет всякий смысл совершившаяся «народная революция». Итак, если после «переворота» мы вернемся к натуральному хозяйству, то у нас будет «относительное равенство», но зато и Запад не в состоянии будет влиять на нас, вследствие слабости международного обмена. Если же у нас будет развиваться товарное производство, то Западу будет трудно влиять на нас, потому что очень сильно расшатается наше «относительное равенство», и Россия превратится в страну мелкой буржуазии. В этом заколдованном кругу суждено вращаться ожиданиям г. Тихомирова от Запада. Вот, что значит быть метафизиком, вот, что значит рассматривать предметы «один после другого и один независимо от другого»! Mein teurer Freund, ich rath euch drum Zuerst Collegium logicum. И эти-то противоречивые надежды на Запад питает тот самый человек, который всю новейшую историю Европы подозревает в «рискованности» и «невероятности»! Поистине, collegium logicum был бы очень полезен для г. Тихомирова! Покончив с этими замечаниями, перейдем к главному содержанию вышеприведенной выписки. 4. Колебания Л. Тихомирова между бланкизмом и бакунизмом. В своих проектах социалистической организации России г. Тихомиров является бакунистом чистейшей воды. Правда, он не уничтожает государства, но его государство помогает процессу названной организации «с чисто внешней стороны», оно не создает элементов такого процесса, оно «только поддерживает их». Ближайший литературный 319
предок г. Тихомирова, П. Н. Ткачев, полагал, что, захвативши власть, меньшинство должно «навязать» социализм большинству. Правительство г. Тихомирова «без всякой насильственности» облегчает народу организацию общественного производства, при чем «приходит на помощь только такому движению», которое «не может не возникать в стране самостоятельно». В своих рассуждениях о настоящем г. Тихомиров был верным учеником Ткачева. Его «ожидания» от будущего представляют собою случай идейного атавизма, возврата к теориям более отдаленного духовного предка. Анархист Артур Арну писал, как мы знаем: уничтожьте государство, и экономические силы придут в равновесие вследствие простого закона статики. Г. Тихомиров говорит: уничтожьте современное государство, экспроприируйте крупных собственников, и экономические силы России начнут «самостоятельно» приходить в равновесие. Первый апеллирует к «закону статики», второй — к «народным понятиям и привычкам», т. е. к тому же «народному идеалу», о котором мы знаем из сочинений М. А. Бакунина. Артур Арну метит в «государство» и не замечает, что его «критика» касается лишь государства современного, буржуазно-централистического. Г. Тихомиров хочет создать государство «народное» — и придумывает новый вид мелкобуржуазного государства, такого государства, которое, не отказываясь окончательно от принципа laissez faire, laissez passer, т. е., ничего «не создавая», умеет, однако, «поддерживать» самостоятельное «движение истории» нашего отечества к социалистическому строю. Бакунизм — не система, это ряд противоречий, которые распределяются между гг. бакунистами и анархистами, сообразно общей совокупности «понятий и привычек» каждого из них. жүктеу/скачать 2.02 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|