Центрального комитета коммунистической партии советского союза
жүктеу/скачать 4.81 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- НОВЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ МАНИФЕСТ 309
- Империи, — замечает г-н Пиа, — но мог бы, конечно
- Г-Н ДЖОН БРАЙТ
Ф. ЭНГЕЛЬС вне пределов досягаемости в случае изменения приказа, в то время как при более коротком пути они лишь в течение недолгого срока, около двух недель, во время плаванья из Суэца в Индию, находятся вне досягаемости приказа о возвращении в случае непредвиденных событий в Европе. Прибегнув к сухопутному пути только через 4 месяца после начала войны в Индии и то лишь для переброски незначительной горстки войск, Пальмерстон пренебрег всеобщими ожиданиями как в Индии, так и в Европе. Генерал-губернатор Индии * полагал, что правительство метрополии пошлет войска через Египет. Ниже приводятся слова из письма генерал-губернатора правительству метрополии * * от 7 августа 1857 г.: «У нас также существует связь с Пиренейской и восточной пароходной компанией в вопросе о перевозке из Суэца войск, которые, возможно, будут отправлены в Индию этим путем». В тот самый день, когда в Константинополь пришли вести о восстании, лорд Стратфорд де Редклифф телеграфировал в Лондон для выяснения, должен ли он обратиться к турецкому правительству за разрешением пропустить английские войска в Индию через Египет. Тем временем султан *** 2 июля издал и передал соответствующий фирман, Пальмерстон же ответил по телеграфу, что не намеревается отправлять войска этим путем. Поскольку во Франции также предполагалось, как нечто само собой разумеющееся, что ускоренная переброска воинских подкреплений должна в тот момент являться первостепенной задачей британской политики, то Бонапарт по собственной инициативе дал разрешение на пропуск английских войск через Францию, предоставив возможность при желании грузить их в Марселе для отправки в Египет. Недавно, когда, наконец, г-н Холтон, управляющий Пиренейской и восточной пароходной компании в Египте, был уполномочен сделать разъяснение по этому вопросу, египетский паша **** немедленно ответил, что «ему было бы приятно облегчить переход не только двум сотням людей, о которых идет речь в данный момент, но в случае необходимости и 20 тысячам и не только en bourgeois *****) a, если потребуется, в военной форме и с оружием». • — Чарлз Джон Канвинг. Ред, ** — Великобритании. Ред, **• — Абдул-Меджид. Рев, **** — Саид-naina. Ред. »*•♦* — в штатском. PfOi пкревозка поиск в пндшо 305 Таковы были благоприятные возможности, которыми так опрометчиво пренебрегли и надлежащее использование которых могло бы предотвратить разрастание войны в Индии до столь грозных размеров. Мотивы, побудившие лорда Паль-мерстона предпочесть парусные суда паровым и линию коммуникации, простирающуюся более чем на 14 тысяч миль, расстоянию, не превышающему 4 тысяч миль, принадлежат к тайнам современной истории. Написано Ф. Энгельсом между 16 и 20 июля 1858 г. Напечатано в газете «New-Yorh Daily Tribune« M 5i01, 13 августа 1858 г. Печатается по тексту газеты Перевод с английского На русском языке публикуется епервы* 306 ] К. МАРКС НОВЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ МАНИФЕСТ 41в Лондон, 24 сентября 1858 г. Вчера вечером на общественном собрании, созванном в честь 66-й годовщины установления первой Французской республики, г-н Феликс Пиа зачитал в высшей степени примечательное «Письмо к мандаринам Франции», в котором он неистово осуждает всех французских литераторов за отсутствие нравственного мужества в условиях существующего режима. Мы намерены привести его в общих чертах, иногда уклоняясь от оригинального текста, с тем чтобы ярче передать его дух: «Во мраке, окутавшем всю Францию после катастрофы coup d'état *, вы, джентльмены прессы, потеряли себя больше, чем другие. Вы сносите репрессии с ужасающим терпением и покорностью. Вы переносите их молча, как если бы кара была заслуженной, и так смиренно, как если бы это было навеки. Возможно ли это? За десять лет — ни единого поступка, ни единого звука, ни единого слова протеста, ни единого слова надежды. Сильные и слабые, старые и юные, великие и малые, учителя и ученики — все немы, все упали духом. Ни единого голоса не слышно в пустыне. Во французском словаре нет больше слова, означающего свободу. Англичане спрашивают нас, звучит ли еще французская речь во Франции, а мы опускаем глаза. Даже австрийская печать издевается над вами, даже русская — скорбит о вас. Такая французская пресса стала предметом жалости и презрения для Казака! Буонапарте наплевал на солнце и загасил его. Кто должен зажечь его снова или же заменить эту погасшую звезду? Солнц нет, остаются вулканы. Если небо не дает больше ни света, ни тепла, то есть еще скрытое солнце, подземное пламя, луч из тьмы, огонь народный. Мы уже видим пламя этого Везувия, а потому отчаянию нет места». Начиная свой обзор французского литературного мира с членов Institut * *, г-н Пиа обращается к ним с такими словами: • — государственного переворота. Ред. * * — Института, то есть Французской академии. Ред, НОВЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ МАНИФЕСТ 307 «Начнем с тех, кто уже безнадежно мертв — с immortels *. (Членов «Института» называют «immortels».) Вот они, кресла, а точнее, гробы этих четырех десятков; тени авторов, бормочущие тени эпиграмм, высохшие мозги которых гальванизируют лишь воспоминания и сожаления о прошлом. Вот он (Гизо), дряхлый Иксион, очарованный доктринерским туманом 417, преследующий свою конституционную химеру, мечущийся между Годом и Фросдорфом по порочному кругу монархического колеса, символ, закутанный в солому «фузионизма» 292. А вот и другой кудесник, его современник (Кузен), покинувший Сорбонну ради царства любви, подобно Фаусту ищущий компенсации за потерянное время, с грузом шести с лишним десятков лет за плечами вновь возвращающийся к юности и посвящающий себя служению Маргаритам фронды 418, потому что в двадцать он чересчур любил эклектизм] А вот и третий (Тьер), он не стар и не молод, в нем что-то не дозрело, а что-то сгнило, состарившееся дитя, окаменевший perpetuum mobile **, перепархивающий с искусства на политику и с политики на историю, брюзжавший на Революцию, превозносивший Империю и дважды похоронивший великого мужа ***, в Dôme dos Invalides **** и в своих сочинениях 41а — одним словом, национальный историк, tenia ***** истории, ординарный Тацит cent-gardes ******} имеющий патент от Его Величества и полномочия от правительства. И наконец, последний, но не худший из них, Гомер без «Илиады» (Ламартин), не нюхавший пороху Велизарий, рассеявший только орды горе-учителей и воспевший только пленение Эльвиры, историограф Грациэллы, поэт жирондистов, трубадур Реставрации, оратор Республики, честный бедняк Империи». «Но перейдем от окаменелостей к людям. Бросим взгляд на наиболее живых из них — хотя бы на тех, кто прикидывается таковыми, — на тех, кто отстаивает свои принципы под развернутыми знаменами: легитимистов, орлеанистов и либералов. Другое кладбище! Но здесь хоть что-то слышно. Что? Вздох, хныканье, намек. На это у них хватает духу. Но не на большее. Они вздыхают, плачут; слез-то не видно. Это лишь молчаливый бунт, отвага ночали и храбрость сожалений. Оплакивается конституция и Хартия 208, и Генрих V, все и вся, вплоть до герцогинь *******> которых они сами выпроводили. Беранже набальзамирован, Вольтер воскрешен из мертвых... Беранже отправился в тюрьму, Вольтер — в изгнание. А их плакальщики отправляются в церковь. Умереть за неблагодарных, заявляет храбрая «Débats» ********; значит погибнуть напрасно, а она предпочитает выжить любой ценой... Уж если умирать, заявляет «Siècle», то только во имя умеренности. Мудрые представители своего поколения примиряются с существующим положением дел и довольствуются тем, что торгуют собой на панели». «...Истинные бруты среди них станут в позу умеренной оппозиции к Вейо 421. Да, в середине XIX в., после трех революций, совершенных во имя суверенитета народа и разума, через 66 лет после сентябрьской, через 28 лет после июльской и через 10 лет после февральской революций, в 1858 г. во Франции обсуждают... Что? Чудеса... О Ламенне, образец мужества и благородства, страстный поклонник справедливости, который на следующий день * — бессмертных. Ред. " — вечный двигатель. Ред. *** — Наполеона I. Ред. ••*• — Доме инвалидов. Ред. • *••« _ червь. Ред. ...... _ гвардии 42«. рев. • •..... — Беррийской и Орлеанской. Ред. ....... — «Journal des Débats», Ред. 308 К. МАРКС после июньской битвы 1848 г. предпочел лучше сломать свое перо, чем обрубить его по мерке сабли, который выразил свой протест против богатого победителя смелым возгласом: «Бедные должны молчать» 42а, который превратил в орудие протеста и самый свой возраст в неволе, и само свое погребение в общей могиле ш, ты был лишь трусом и глупцом! Мудрость заключается в том, чтобы писать, ничего при этом не высказывая, смелость — в том, чтобы высказываться ради лжи и предательства, ради мира с режимом ограничений, ради приспособления к диете, предписанной доктором Фьяленом, ради чтения масла и патоки передовых статей, ради поглощения законодательных дебатов в Пьемонте и Бельгии 424. Все это время режим декабря продолжает распоряжаться жизнью, правами и будущим Франции. Бывших представителей народа, журналистов, лучших граждан — все, что осталось от революции — перевезут из темниц Бель-Иля в темницы Корсики с тем, чтобы по истечении срока наказания отправить их еще дальше — в огнедышащие пески Кайенны, как это сделали с Делеклюзом,.. и даже такие известия должны тайно просачиваться во Францию из глубин английской прессы. Позор, неслыханный даже в языческом Риме, даже среди фанатиков Джидды 4261 Некая замужняя женщина, оставившая своего мужа, приезжает в чужой для нео Париж; здесь ее подвергают аресту и препровождают в караульню; а теперь послушайте, что устраивают солдаты декабря! Цитируем официальный обвинительный акт. Сержант караула заключает ее в камеру и тщетно докучает ей своими грязными предложениями. Затем он приказывает двум из своих chasseurs * войти в камеру и попытать счастья. Женщина оказывает сопротивление и этим двоим. Сержант силой валит женщину здесь же, в казарме, на лавку, подложив ей под голову мешок. Затем тушит свечу, и все присутствующие — (девять мужчин) во главе с сержантом и капралом, держа женщину за руки и ноги, совершают над ней насилие, она же кричит: «Боже! Отпустите меня, отпустите меня!». Сержант, показав пример, отдает приказание: «Справа налево по порядку номеров рассчитайсь! Проходи по очереди!»... Потом они выпивают две кварты бренди за счет пострадавшей. И этих стражей порядка, этих спасителей, увешанных медалями, этот цвет нации, этих chasseurs Венсена, которые совершили декабрьский переворот и которые теперь совершают групповое насилие повзводно, приговорили к шестидневному заключению и штрафу за нанесенный ущерб в сумме 16 франков. Насильники неприкосновенны, а газете, сообщающей эти факты, велено заявить, что в деле были «смягчающие обстоятельства». Да здравствует император! Поистине «Times» права: всякий человек, обладающий здравым смыслом и чувствами, должен предпочесть полное уничтожение французской прессы ее соучастию в подобных преступлениях. Светильнику, не дающему огня, да не дозволено будет чадить! Зачем дальше лгать, зачем тревожить общественное мнение? Довольно лжи под маской правды, довольно проституции под личиной стыдливости, довольно малодушия под именем постоянства, довольно разложения под видом жизни. Лицемерные, лживые мумии, не прикидывайтесь больше живыми, сойдите в могилу... и подумать только, что это еще лучшие, эти мужи прессы, кичащиеся тем, что они, по крайней мере, являются приверженцами той или другой точки зрения!.. Ну, а как же остальные? Здесь, во-первых, есть нейтралы, равнодушные к общественной жизни, удалившиеся под сень прохладных гротов, чтобы там кокетничать с искусством ради искусства или с философией ради философии; своего рода отшельники, приходящие в экстаз по поводу рифмы пли линии; хлыщи, придающие значение одной только форме; педанты, * — егерей. Реф, НОВЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ МАНИФЕСТ 309 склонные к абстракции, оправдывающие свое равнодушие никчемностью вульгарного и вместе с тем разрешающие императорскому орлу наделять их понемногу пирогами и крестами, а сами они, подобно насекомым в коконе, кончают жизнь самоубийством в своих произведениях; эти гусеницы тщеславия, эти куколки эготизма, бессердечные, погибающие, подобно Нарциссу, от любви к самим себе. Затем следует вторая клика, представители которой некогда участвовали в революции, а теперь участвуют в спекуляциях... Прекрасные результаты империи мира 42в... Когда-то они служили принципам, теперь же служат капиталу; когда-то они представляли партии, теперь — банкиров; когда-то они именовали себя монархистами или республиканцами, теперь они действуют именем северозападного или большого восточного банков, как подданные конторы Ми-реса или дома Милло, легитимисты на содержании у этих банкирских династий, левиты 427 биржевых кумиров, воспевающие Ренту и проповедующие право на вознаграждение в храме торгашей; эти последыши сенсимонизма, возглавляющие хор у алтаря золотого тельца, снова ставшего богом, и у трона шулера *, превращенного в Цезаря... Фу! Мы чувствуем запах отвратительных подонков пишущего мира, казенной гнилости, трупов в ливреях, скелетов, обшитых галунами, — «Pays», «Patrie», «Moniteur», «Constitutionnel» — этих отечественных паразитов, водящих хоровод в навозе авгиевых конюшен». Во второй части своего «Письма к мандаринам» г-н Пиа противопоставляет активную преданность французской прессы времен Реставрации и Луи-Филиппа ее теперешнему полному отречению. При режиме октроированной Хартии «все, от самых знаменитых до совершенно безвестных, выполняли свой долг. От Беранже до Фанто, от Магалона до Курье, Таи, Туи, Берта, Каншуа, Шатлена — все они отправились в тюрьму, одни — в Сент-Пелажи, другие — в Пуасси. То же самое произошло во времена «лучшей из республик»: Ламенне был заключен, а также Распайль, Каррель, Марраст, Дюпоти, Эскирос, Торе — все республиканцы. Арман Каррель, к вечной славе своей, сопротивлялся тогда насилию силой, защищая свою газету своей шпагой и заставив Перье отступить перед таким незабываемым вызовом: «Жизнь человека, исподтишка убитого на улице, ничего не стоит, но дорого будет стоить жизнь честпого человека, с которым бы в его собственном доме расправились sbirri ** г-на Перье во время законного его сопротивления. Его кровь будет взывать к мщению. Каждый писатель, проникнутый чувством собственного достоинства, должен противопоставить закон беззаконию и силу силе. Что бы ни случилось, таков мой долг...» 428. Однако если после декабря все «мандарины» Франции покинули поле битвы, то центром политической жизни" стал рабочий класс и даже крестьянство. Они одни приняли на себя преступные гонения, подготавливали заговоры, переходили в наступление — никому не известные, безымянные, просто плебс как он есть... С ними связано и дело Ипподрома 429, и попытки вооруженных восстаний, прокатившихся от Парижа до Лиона, от Сент-Этьенна до Бордо. В Анже это были carriers ***, в Шалоне — бочары, простые рабочие, которые действовали на свой страх и риск без руководителей из высших классов» *30. • — Луи Бонапарта. РеО. •• — тайные полицейские агенты. Рев, ••• — рабочие каменоломен. РеО.
К. МАРКС
Относительно заговора в Шалоне г-н Пиа сообщает некоторые доселе не известные подробности, которыми мы и закончим эти извлечения. Главой заговора был рабочий (бочар) Ажене, 32 лет от роду. Г-н Льевр, государственный обвинитель, выступая перед трибуналом, рисует его следующим образом: ««Этот человек — трудолюбивый, дисциплинированный, обученный и бескорыстный рабочий, вследствие этого он тем более опасен и тем более заслуживает внимания полиции и руки правосудия. Он заявил, что не потерпит, чтобы итальянец был удостоен чести снасти Францию». С целью убедить судей в том, что этого человека следует отнести к числу «врагов семьи, религии и собственности», г-н Льевр зачитал следующее письмо, посланное Ажене из Алжира своей матери и исрехваченноо полицией декабрьского режима: «Мои африканские тюремщики, осведомленные о моих отношениях с семьей, часто ставили меня перед выбором — сердце или разум, чувство или долг. Эти мучения возобновлялись каждый раз, когда я получал письма от тебя, за их действием па меня они неотступно следили. Так продолжалось долго. В конце концов, истощив свои уловки и устав от борьбы, главный тюремщик — офицер высокого ранга — как-то вечером зашел ко мне в камору и, обменявшись со мной несколькими слонами, сказал в заключение: «Если ты но согнешься, тебя сломают». «Может быть меня сломают, — сказал я в ответ, — но я не согнусь». Через несколько дней мне сообщили, что есть приказ об отправке меня в Кайенну. Мне дали 12 часов па размышление. Я употребил их с пользой для себя. Таким образом, я но согнулся и меня не сломали. Человек предполагает, а бог располагает — все та же старая поговорка. Поздравляю тебя потому с тем, что тебе было дано увидеть меня не поддавшимся на соблазн, на твои просьбы и действовавшим только в соответствии с зовом собственной совести. Этот верный советчик не раз повторял мне, чтобы я жил только велением сердца и во имя долга, ибо без этого от меня ничего не останется, кроме грубой оболочки; и с каждым днем я все яснее ощущаю, что этот внутренний голос есть голос истины... Вот чем могу я оправдать себя перед семьей»». «Прокурор Империи, — замечает г-н Пиа, — но мог бы, конечно, такого выдумать». Ажене, не пожелавший ни согнуться, ни сломаться, бежит из алжирской тюрьмы, чтобы избежать заключения в Кайенне, вплавь добирается до корабля, возвращается в Испанию, а оттуда во Францию, где снова появляется в Шалоне. Таков верный солдат Марианны и стойкий защитник Республики. Составлено К. Марксом 24 сентября 1858 г. Напечатано в газете «NewYork Daily Tribune» JV5 5458, 19 октября 1858 г. Печатается по тексту газеты Перевод с английского На русском языке публикуется впервые Г 311 К. МАРКС
Г-Н ДЖОН БРАЙТ 431 Г-н Джон Брайт не только один из самых даровитых ораторов, которых когда-либо производила на свет Англия, но и нынешний лидер радикальных членов палаты общин, он поддерживает равновесие сил между традиционными партиями вигов и тори 43а. Выброшенный из парламента избирателями от Манчестера за возражения против китайской войны лорда Паль-мерстона 433, он был призван вновь в тот момент, когда находился в состоянии прострации под совместным влиянием и этого политического поражения, и тяжкой болезни, и избран от бирмингемского избирательного округа. Он покинул палату общин в важный исторический момент, точно так же и его возвращение в палату после длительного периода страданий и молчания явилось другой такой вехой. Это возвращение было отмечено вынужденной отставкой правительства лорда Пальмер-стона 434. Придя в палату общин, где Пальмерстон уже обрел авторитет диктатора, г-н Брайт, почти не имея личных приверженцев, опрокинул этого опытного тактика и не только создал новый кабинет, но и сумел, в сущности, продиктовать условия, на которых он должен исполнять свои обязанности. Значительность этой позиции придала необычную важность первой встрече г-на Брайта с его избирателями, которая произошла в последнюю неделю октября. Впервые с момента выздоровления великий оратор обращался к массовому собранию, и поэтому событие это вызвало столь мелодраматический интерес. В то же время официальные партии страны с беспокойством ждали объявления мира или войны со стороны человека, который, если и не возьмется сам за создание нового билля о реформе 312 К. МАРКС избирательного права, во всяком случае, решит, какая из партий должна заняться этим. Г-н Брайт выступал перед своими избирателями дважды: один раз на публичном собрании, созванном для встречи с ним, вторично — на банкете в его честь. В другом месте мы приводим основные положения и наиболее впечатляющие места из этих речей 435. Если рассматривать их лишь с точки зрения ораторского искусства, то они уступают его прежним выступлениям. Хотя в них и содержатся великолепные примеры красноречия, все же в этом отношении они слабее, чем знаменитая речь о войне с Россией или произнесенная прошлой весной речь о восстании в Индии 436. Но это было вызвано необходимостью. Непосредственная цель оратора заключалась в выдвижении политической программы, пригодной для разрешения двух весьма отличных друг от друга задач. С одной стороны, она была предназначена для немедленного представления в парламент в качестве законодательного мероприятия, а с другой — должна была послужить призывом к объединению всех отрядов сторонников реформы и на деле создать сплоченную партию реформы. Эта задача, которую г-ну Брайту надлежало разрешить, не позволила ему особенно выставлять напоказ ораторское искусство, а потребовала прямоты, здравого смысла и ясности. В похвалу ему в этом случае достаточно сказать, что г-н Брайт вновь проявил себя как непревзойденный оратор, приспособив свой стиль к теме выступления. Его программу можно было бы определить как сведение того, что называлось Народной хартией, до уровня буржуазии 437. Он полностью приемлет один пункт этой программы — баллотировку488. Он сводит другой ее пункт — всеобщее избирательное право — к праву голоса для налогоплательщиков, хотя и заявляет, что он лично возлагает на всеобщее избирательное право большие надежды; таким,образом, избирательный ценз, вводимый теперь для выборщиков от прихода или города, достаточен и для того, чтобы сделать человека избирателем в масштабе империи. И наконец, Брайт сводит третий пункт Хартии, а именно уравнение избирательных округов, к более справедливому распределению представительства от различных избирательных округов. Таковы его предложения. Он хотел бы, составив законопроект, представить его в парламент как собственный билль о реформе в противовес тем мероприятиям землевладельцев, которые, по-видимому, собирается выдвинуть кабинет Дерби; при этом Брайт полагает, что единство, как это имело место в случае с биллем о реформе 1830 г. 362, возникнет, лишь только проект будет внесен на обсуждение палаты общин. Когда предложенная Г-Н ДЖОН БРАЙТ 313
реформа будет поставлена на рассмотрение, в ее поддержку из различных городов должны быть посланы петиции. Палата общин, вероятно, отступит перед всеобщим волеизъявлением, а если правительству, что вполне возможно, придется прибегнуть к новым выборам, возникнет еще одна возможность для агитации. И наконец, г-н Брайт желает, чтобы партия реформы отвергла любой проект, требующий меньшего, чем он. Впечатление, произведенное этими выступлениями в Англии, вне всякого сомнения, достаточно полно отражено лондонскими газетами. «Times» с плохо скрываемым раздражением сравнивает последнюю и самую значимую речь с легендарной мышью, которую, согласно римскому поэту, произвела на свет гора *. Содержание речи, утверждает газета, банально. В ней нет ничего нового. Даже ее словесная оболочка не нова. Любой уличный оратор, разглагольствующий по поводу реформы, мог бы произнести точно такую речь, в точно таких же выражениях. Единственное, что кажется новым «Times» — по причине ее собственной устарелости, — это дурной вкус г-на Брай-та, откопавшего давно забытые ругательства в адрес палаты лордов, — словно лорды не снизошли до того, чтобы стать популярными проповедниками социологии, поучающими низшие сословия, как с бодростью переносить предопределенное им подчиненное положение! — словно Бирмингем 1858 года подобен Бирмингему 1830 года с его революционным политическим союзом! Только дурно воспитанный человек может допустить такие вышедшие из моды анахронизмы. С другой стороны, «Times» приведена в" недоумение недостатком проницательности со стороны г-на Брайта, выступившего в защиту баллотировки, ведь не может же он не знать, что все ниспосланные небом государственные деятели — виги и тори, пилиты и последователи Пальмерстона — единодушные противники этой политической ереси. Торийская пресса, со своей стороны, оплакивает заблуждения столь «честного» человека, как г-н Брайт. Она утверждает, что он позволил завлечь себя в ловушку, предательски расставленную для него фарисеями вигами. По-видимому, она считает эту речь явным нарушением перемирия между радикалами и консерваторами. Однако пальмерстоновская газета «The Morning Post» вовсе не разочарована, ибо она давно понимает, что от этого упрямого круглоголового 439 ничего хорошего ждать не приходится. «The Morning Chronicle», занимающая промежуточное положение между пальмерстоновской прессой и * — Гораций. Наука поэзии. 139. Ред.
314 К. МАРКС
прессой последователей Дерби, в интересах самого г-на Брайта горюет по поводу того, что он якобы отбросил всякую сдержанность и выступил не как государственный деятель, а как демагог. С другой стороны, радикальная пресса и особенно радикальные дешевые газеты единодушно одобряют как принципы г-на Брайта, так и форму, в которой он изложил их 440. Написано К. Марксом 29 октября 1858 г. Печатается по тексту газеты Напечатано в газете «New-York Daily Перевод с английского Tribune» M 5479, 12 ноября 1858 г. в качестве передовой На русском языке публикуется впервые [ 315 К. МАРКС
жүктеу/скачать 4.81 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|