Чисть I. История. Введение: Предмет философии науки Глава I. Философия науки как прикладная логика: Логический позитивизм



бет5/7
Дата09.06.2016
өлшемі0.54 Mb.
#125506
түріРеферат
1   2   3   4   5   6   7

11.6. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ

Логические позитивисты либо сводили теоретическое знание к эм­пирическому, либо истолковывали его инструменталистски. Напротив, Поппер — "реалист": все термины и предложения науки имеют, с его точки зрения, дескриптивное значение, т. е. описывают реальные вещи и положения дел. Он отвергает редукционизм логических позитивистов и решительно выступает против инструменталистского понимания на­учных теорий. В своих последних работах Поппер разработал концеп-


18. Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 324

.

цию "объективного" знания — концепцию, которая в своем основном содержании была прямо направлена против субъективизма и феноменологизма логических позитивистов.



Поппер называет знание "третьим миром", существующим наряду с другими мирами. "Для объяснения этого выражения, — пишет он, — я хочу указать на то, что если не принимать слишком серьезно слова "мир" или "универсум", то мы можем различить следующие три мира или универсума: во-первых, мир физических объектов или физических состояний; во-вторых, мир состояний сознания или мыслительных со­стояний; и, в-третьих, мир объективного содержания мышления, в част­ности, научного и поэтического мышления и произведений искусства" 19. "Третий мир" Поппера имеет, по его собственному признанию, много общего с платоновским миром идей и с гегелевским объективным ду­хом, хотя в еще большей степени он похож на универсум суждений в се­бе и истин в себе Б. Больцано и на универсум объективного содержания мышления Г. Фреге. Вопрос о нумерации миров и об их количестве яв­ляется, конечно, делом соглашения.

К числу объектов "третьего мира" Попер относит теоретические системы, проблемы, проблемные ситуации, критические аргументы и, конечно, содержание журналов, книг, библиотек. Все согласны с тем, говорит Поппер, что существуют проблемы, теории, предположения, книги и т. п., но обычно считают, что они являются символическими или лингвистическими выражениями субъективных состояний мышле­ния и средствами коммуникации. В защиту самостоятельного сущест­вования "третьего мира" Поппер приводит аргумент, состоящий из двух мысленных экспериментов.

Эксперимент 1. Пусть все наши машины и орудия разрушены, ис­чезли также все наши субъективные знания об орудиях и о том, как ими пользоваться, однако библиотеки и наша способность пользоваться ими сохранились. В этом случае после длительных усилий наша циви­лизация в конце концов будет восстановлена.

Эксперимент 2. Как и в предыдущем случае, орудия, машины и наши субъективные знания разрушены. В то же время разрушены также наши библиотеки, так что наша способность учиться из книг становит­ся бесполезной. В этом случае наша цивилизация не будет восстановле­на даже спустя тысячелетия. Это говорит о реальности, значимости и автономности "третьего мира".

Введение понятия "третьего мира" оказывает существенное влия­ние на понимание задач гносеологии. Неопозитивистская гносеология изучала знание в субъективном смысле — в смысле обыденного упот-

19 Popper К. R. Objective Knowledge. An Evolutionary Approach, Oxford, 1979, p. 439—440.
ребления слов "знаю" или "мыслю". Это уводило ее от главного — от изучения научного познания, ибо научное познание не является знани­ем в смысле обыденного использования слова "знаю". В то время как знание (в том смысле, в котором обычно употребляют термин "знаю" в ут­верждениях типа "я знаю") принадлежит "второму миру", т. е. миру субъ­ективного сознания, научное знание принадлежит "третьему миру" — ми­ру объективных теорий, проблем, решений. "Знание в этом объектив­ном смысле вообще не зависит от чьей-либо веры или согласия, от чье­го-либо признания или деятельности. Знание в объективном смысле есть знание без знающего: это есть знание вне познающего субъекта" 20.

Дополнительный аргумент в пользу самостоятельного существо­вания "третьего мира" строится Поппером на основе следующей био­логической аналогии. Биолог может заниматься изучением животных, но может исследовать и продукты их деятельности, например, изучать самого паука или сотканную им паутину. Таким образом, проблемы, встающие перед биологом, можно разделить на две группы: проблемы, связанные с изучением, например, того или иного животного, и про­блемы, встающие в связи с изучением продуктов его деятельности. Проблемы второго рода более важны, так как по продуктам деятельно­сти часто можно узнать о животном больше, чем путем его непосредст­венно изучения. То же самое применимо к человеку и продуктам его деятельности — орудиям труда, науке, искусству. Аналогичным обра­зом в гносеологии мы можем проводить различие между изучением деятельности ученого и изучением продуктов этой деятельности.

Одной из основных причин субъективистского подхода к рассмот­рению знания является убеждение в том, что книга без читателя — ни­что, она становится книгой лишь в том случае, если ее кто-то читает, а сама по себе — она лишь бумага, испачканная краской. Поппер считает это убеждение ошибочным. Паутина остается паутиной, говорит он, даже если соткавший ее паук исчез или не пользуется ею; птичье гнездо остается гнездом, даже если в нем никто не живет. Аналогично и книга остается книгой — продуктом определенного рода — даже в том слу­чае, если ее никто не читает. Более того, книга или даже целая библио­тека не обязательно должны быть кем-то написаны: таблицы логариф­мов, например, могут быть вычислены и напечатаны компьютером. Таким путем можно получить самые точные таблицы, скажем, до 50-го знака после запятой. Эти таблицы могут попасть в библиотеку и никто ими не воспользуется за все время существования человека на Земле. Тем не менее эти таблицы содержат "объективное знание" — знание, существующее само по себе, вне субъекта, i

20 Popper К. R. Objective Knowledge. An Evolutionary Approach, Oxford, 1979, p. 442—443.
Можно сказать, что всякая книга такова: она содержит объектив­ное знание — истинное или ложное, полезное или бесполезное, а читает ее кто-нибудь и понимает ли ее содержание — это дело случая. Человек, читающий книгу с пониманием, — редкость, — замечает Поппер. Но даже если бы таких людей было много, всегда существовали бы невер­ные понимания и ошибочные интерпретации. "Возможность быть по­нятой или диспозиционное свойство быть понятой или интерпретиро­ванной, либо быть непонятой или ошибочно интерпретированной — вот что делает книгу книгой. И эта потенциальность или диспозицион-ность может существовать даже не будучи актуализированной" ”. Та­ким образом, для того чтобы принадлежать "третьему миру" объек­тивного знания, книга — в принципе или по возможности — должна иметь способность быть понятой кем-то.

Идея автономии является центральной идеей теории "третьего ми­ра". Хотя "третий мир" является созданием человека, продуктом чело­веческой деятельности, он — подобно другим произведениям человека, существует и развивается независимо от человека по своим собствен­ным законам. Последовательность натуральных чисел, например, явля­ется созданием человека, однако, возникнув, она создает свои собст­венные проблемы, о которых люди и не думали, когда создавали нату­ральный ряд. Различие между четными и нечетными числами обуслов­лено уже не деятельностью человека, а является неожиданным следст­вием нашего создания. Поэтому в "третьем мире" возможны факты, которые мы вынуждены открывать, возможны гипотезы, предположе­ния и опровержения, т. е. все то, с чем мы сталкиваемся при изучении "первого мира" — мира физических вещей и процессов.

Одной из фундаментальных проблем теории "трех миров" является проблема их взаимосвязи. По мнению Поппера, "второй мир" субъек­тивного сознания является посредником между "первым" и "третьим" мирами, которые в непосредственный контакт вступить не могут. Объ­ективное существование "третьего мира" проявляется в том влиянии, которое он оказывает на "первый мир" физических объектов. Это влияние опосредовано "вторым миром": люди, усваивая теории "треть­его мира", развивают их прикладные следствия и технические прило­жения; своей практической деятельностью, которая направляется тео­риями "третьего мира", они вносят изменения в "первый мир".

Концепция трех миров Поппера представляет собой чистейшей во-1ы метафизику, от которой мы стали уже отвыкать в XX веке. Ее сла­бости достаточно очевидны и их немало критиковали 22. Я не хочу



21 Popper К. R. Objective Knowledge. An Evolutionary Approach, Oxford, 1979, p. 451.

22 Об этой критике см. предисловие В. Н. Садовского к цитированному сборнику философско-методологических работ К. Р. Поппера. Впрочем, во второй части книги мы еще вернемся к концепции объективного знания.

здесь воспроизводить эту критику и выскажу лишь одно принципиаль­ное несогласие с позицией Поппера. Он считает, что книга содержит некое объективное знание, т. е. некоторую информацию, смысл, даже если ее никто и никогда не читал. Мне это мнение представляется оши­бочным. Я думаю, что книгу делает книгой именно читатель — тот чита­тель, который видит в ней не просто определенный физический предмет, а старается понять ее. Во всяком случае, Поппер никогда не смог бы доказать, что данный предмет является книгой, пока кто-нибудь не по­пытался бы прочитать данный предмет. Если же никто и никогда не чи­тал некоторой книги, то на каком основании вы утверждаете, что это — книга? Может быть, это просто бумага, испачканная краской!



11.7. МЕТОД НАУКИ

Важнейшим, а иногда и единственным методом научного познания долгое время считали индуктивный метод. Согласно индуктивистской методологии, восходящей к Ф. Бэкону, научное познание начинается с наблюдения и констатации фактов. После того как факты установлены, мы приступаем к их обобщению и построению теории. Теория рас­сматривается как обобщение фактов и поэтому считается достоверной. Однако еще Д. Юм заметил, что общее утверждение нельзя вывести из фактов, и поэтому всякое индуктивное обобщение недостоверно. Так возникла проблема оправдания индуктивного вывода: что позволяет нам от фактов переходить к общим утверждениям?

Осознание неразрешимости проблемы оправдания индукции и ис­толкование индуктивного вывода как претендующего на достовер­ность своих заключений привели Поппера к отрицанию индуктивного метода познания вообще. Поппер затратил много сил, пытаясь пока­зать, что та процедура, которую описывает индуктивный метод, не ис­пользуется и не может использоваться в науке.

Прежде всего, он указывает на то, что в науке нет твердо установ­ленных фактов, т. е. того бесспорного эмпирического базиса, который служит отправным пунктом индуктивной процедуры. Все наши конста­тации фактов являются утверждениями, а всякое утверждение носит гипотетический характер и может быть опровергнуто. Не существует и "чистого" наблюдения, которое могло бы снабдить нас достоверными фактами, так как "наблюдение всегда носит избирательный характер. Нужно избрать объект, определенную задачу, иметь некоторый инте­рес, точку зрения, проблему. А описание наблюдений предполагает де­скриптивный язык и определенные свойства слов; оно предполагает сходство и классификацию, которые, в свою очередь, опираются на интерес, точку зрения и проблему" 23. Таким образом, наука в противопо­ложность тому, что рекомендует индуктивный метод, не может начать с наблюдений и констатации фактов. Прежде чем приступить к наблю­дениям, необходимо иметь некоторые теоретические средства, опреде­ленные знания о наблюдаемых вещах и проблему, требующую решения.

Можно далее показать, что скачок к общему утверждению часто совершается не от совокупности, а от одного единственного факта. Это свидетельствует о том, что факты являются не базой для индуктивного обобщения и обоснования, а лишь поводом к выдвижению общего ут­верждения. Даже в тех случаях, когда имеется совокупность фактов, общее утверждение или теория настолько далеко превосходят эти фак­ты по своему содержанию, что, по сути дела, нет разницы, от какого количества фактов мы отталкиваемся при создании теории. Их всегда будет недостаточно для ее обоснования. Таким образом, приходит к выводу Поппер, "индукция, т. е. вывод, опирающийся на множество наблюдений, является мифом. Она не является ни психологическим фактом, ни фактом обыденной жизни, ни фактом научной практики" 24.

Ошибочность индуктивизма, по мнению Поппера, заключается главным образом в том, что он стремится к обоснованию наших теорий с помощью наблюдения и эксперимента. Такое обоснование невозмож­но. Теории всегда остаются лишь необоснованными рискованными предположениями. Факты и наблюдения используются в науке не для обоснования, не в качестве базиса индукции, а только для проверки и опровержения теорий — в качестве базиса фальсификации. Это снима­ет старую философскую проблему оправдания индукции. Факты и на­блюдения дают повод для выдвижения гипотезы, которая вовсе не яв­ляется их обобщением. Затем с помощью фактов пытаются фальсифи­цировать гипотезу. Фальсифицирующий вывод является дедуктивным. Индукция при этом не используется, следовательно, не нужно забо­титься о ее оправдании.

Каков же метод науки, если это не индуктивный метод? Познаю­щий субъект противостоит миру не как tabula rasa, на которой природа рисует свой портрет. Человек всегда опирается на определенные теоретические установки в познании действительности; процесс познания начинается не с наблюдений, а с выдвижения догадок, предположений, объясняющих мир. Свои догадки мы соотносим с результатами наблю­дений и отбрасываем их после фальсификации, заменяя новыми догад­ками. Пробы и ошибки — вот из чего складывается метод науки. Для познания мира, утверждает Поппер, "нет более рациональной процеду­ры, чем метод проб и ошибок — предположений и опровержений: смелое
23 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 261.

24 Там же, с. 271—272.
выдвижение теорий; попытки наилучшим образом показать ошибоч­ность этих теорий и временное их признание, если критика оказывается безуспешной" 25. Метод проб и ошибок характерен не только для науч­ного, но и для всякого познания вообще. И амеба, и Эйнштейн пользу­ются им в своем познании окружающего мира, говорит Поппер. Более того, метод проб и ошибок является не только методом познания, но и методом всякого развития. Природа, создавая и совершенствуя биоло­гические виды, действует методом проб и ошибок. Каждый отдельный организм — это очередная проба; успешная проба выживает, дает по­томство; неудачная проба устраняется как ошибка.

В рассуждениях Поппера о методе науки, в его критике индуктивизма много справедливого. Вместе с тем здесь очень ярко проявляется его скептицизм в отношении возможности обнаружения истины. За что, собственно, Поппер так ожесточенно нападает на индукцию? Да в основном за то, что индукция претендует на некоторое обоснование научных теорий и гипотез. Конечно, если надеяться на то, что индукция даст полное обоснование теориям, то Поппер прав — эта надежда ошибочна. Но с тем, что индукция может дать некоторое, пусть весьма слабое обоснование теориям, он мог бы согласиться. Да, научные тео­рии носят существенно предположительный, гипотетический характер. Верно, что факты не доказывают их истинности. В этом Поппер прав. Но почему он не хочет согласиться с тем, что факты все-таки дают нам некоторую основу для выдвижения гипотез и мы скорее примем гипо­тезу, опирающуюся на факты, чем совершенно произвольную гипотезу? Потому, что ему мешают исходные гносеологические установки. Ничто не может быть обосновано и ни в какой степени. Поэтому нет индук­ции как метода обоснования.

Отвергая индукцию и выдвигая на передний план метод проб и ошибок, Поппер, по-видимому, далеко расходится с реальной научной практикой. Конечно, метод проб и ошибок используется в науке и в повседневной жизни, но это отнюдь не универсальный и не единствен­ный метод исследования. Его обычно используют в ситуациях, в кото­рых мы имеем дело с новым и совершенно незнакомым для нас явлени­ем, к которому не ясно, как подступиться. Когда же нам уже кое-что известно об исследуемой области (а обычно так и бывает), то нет нуж­ды прибегать к этому методу и наши гипотезы в этих случаях будут не просто случайными догадками. Рассмотрим пример ситуации, с кото­рой можно столкнуться в повседневной жизни. Пусть в нашей квартире имеется щиток с электропробками: А, Б, В, Г, Д, Е. Однажды в одной из комнат гаснет свет: ясно, что перегорела одна из пробок, но неизвест­но, какая именно. В этой ситуации нет иного выбора, как начать дейст-

25 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 268—269.
вовать методом проб и ошибок. Меняем пробку Б— свет не загорается;

меняем пробку Д — опять ошибка; меняем пробку Е — свет горит! Здесь перед нами действительно почти чистые пробы — ничем не обосно­ванные догадки. Хотя даже в этом случае можно руководствоваться не­которой системой, с тем чтобы уменьшить число неудачных проб. (Этот пример, в частности, показывает, что "чистых", т. е. не опирающихся ни на какое предварительное знание, проб практически не бывает.)

В следующий раз наше поведение будет гораздо более уверенным. Если свет погас в той же комнате, прошлый опыт подсказывает нам, что перегорела именно пробка Е. Если свет загорится, то индуктивный вывод окажется справедливым. Через некоторое время мы почти без­ошибочно будем определять, какую именно пробку следует заменить, чтобы свет загорелся. Чисто случайными будут только первые пробы, но чем больше опыт, тем меньше случайности в наших догадках.

Этот простой пример наглядно показывает, в чем неправ Поппер. Он считает, что, решая очередную проблему, мы как бы начисто забы­ваем все, что происходило при решении других задач. В этом случае действительно все наши гипотезы могут быть только слепыми проба­ми. Однако человек никогда так не действует. Приступая к решению очередной задачи, он всегда опирается на опыт решения предыдущих. Нужно признать накопление знания, согласиться с тем, что и индукция может направлять выдвижение гипотез: только тогда мы сможем пока­зать, что учимся на наших ошибках. Хотя Поппер и говорит об "обуче­нии на ошибках", но это противоречит его абсолютизации метода проб и ошибок. Поппер исключает накопление знания, а обучение без этого немыслимо.



II. 8. СОДЕРЖАНИЕ И ПРАВДОПОДОБИЕ ТЕОРИЙ

Еще дальше отходит Поппер от своих гносеологических установок н учении о содержании и правдоподобии научных теорий. Понятие правдоподобия несовместимо с узколобым фальсификационизмом и с механическим перебором "проб". Может быть, поэтому оно не оказало большого влияния на развитие попперианской школы.



Истина. До 1935 г., говоря о науке и ее развитии, Поппер избегал упоминать понятие истины. Теорию корреспонденции Л. Витгенштейна, согласно которой структура истинного атомарного предложения изоморфна структуре атомарного факта, он считал наивной и ошибоч­ной. Столь же неприемлемыми для него были прагматистская и конвенционалистская теории истины. Однако вскоре после выхода в свет “Логики исследования” Поппер встретился с А. Тарским, который познакомил его с идеями своей семантической концепции истины. Поппер сразу же принял теорию Тарского и с тех пор широко использовал идею истины в своих философских и методологических работах.

Величайшим достижением Тарского, считает Поппер, является то, что он заново обосновал теорию корресподенции и показал, что можно использовать классическую идею истины как соответствия фактам, не впадая в субъективизм и противоречия. Если понятия "истина" считать синонимом понятия "соответствия фактам", то для каждого утвержде­ния можно легко показать, при каких условиях оно соответствует фак­там. Например, утверждение "Снег бел" соответствует фактам тогда и только тогда, когда снег действительно бел. Эта формулировка вполне выражает смысл классической или, как предпочитает говорить Поппер, "объективной" теории истины.

Привлекательность объективной теории истины Поппер видит в том, что она позволяет нам утверждать, что некоторая теория истинна, даже в том случае, когда никто не верит в эту теорию, и даже когда нет оснований верить в нее. В то же время другая теория может быть лож­ной, несмотря на то, что есть сравнительно хорошие основания для ее признания. Это показалось бы противоречивым с точки зрения любой субъективистской теории истины, но объективная теория считает это вполне естественным. Объективная теория истины четко различает ис­тину и ее критерий, поэтому допускает, что, даже натолкнувшись на истинную теорию, можно не знать, что она истинна. Таким образом, классическое понятие истины в его формально-логической обработке оказывается вполне совместимым с фальсификационизмом. Имеется истина и имеется ложь, ничего третьего не дано. Люди обречена иметь дело только с ложью. Однако благодаря имеющемуся у них представ­лению об истине они осознают это. И, отбрасывая ложь, они надеются приблизиться к истине. "Только идея истины позволяет нам осмыслен­но говорить об ошибках и о рациональной критике и делает возмож­ной рациональную дискуссию, т. е. критическую дискуссию, в поисках ошибок с целью устранения тех из них, которые мы сможем обнару­жить, для того чтобы приблизиться к истине. Таким образом, сама идея ошибки и способности ошибаться включает идею объективной истины как стандарта, которого мы не сможем достигнуть" 26.

Фальсификационизм может довольствоваться идеей истины как некоторого регулятивного идеала, ориентируясь на который мы отбра­сываем фальсифицированные теории. Однако, когда Поппер попытал­ся описать прогрессивное развитие науки, формально-логического по­нятия истины и простой дихотомии истина—ложь оказалось недоста­точно. Как показать, что мы действительно чему-то "учимся на ошиб­ках", что наши теории не бесплодны? Для описания научного прогрес-



26 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 346—347.
са Поппер вводит понятие "интересной истины", т. е. истины, дающей ответ на определенные научный проблемы. "Ясно, что нам нужна не просто истина — мы хотим иметь больше истины и новой истины. Нас не устраивает 'дважды два — четыре', хотя это истина; мы не обраща­емся к повторению таблицы умножения, сталкиваясь с трудными про­блемами в топологии или в физике. Только истина недостаточна, ибо мы ищем ответ на наши проблемы... Только в том случае, если истина или предположение относительно истины дают ответ на некоторую проблему — трудную, плодотворную, глубокую проблему, они приоб­ретают значение для науки" 27. Различие между "просто истиной" и "интересной истиной" заставляет Поппера обратиться к анализу со­держания наших теорий и гипотез.

Содержание теорий. Поппер выделяет несколько видов содержания. Прежде всего, согласно критерию демаркации всякая научная теория имеет эмпирическое содержание — совокупность тех "базисных" пред­ложений, которые она запрещает. Иначе говоря, эмпирическое содер­жание теории равно классу ее потенциальных фальсификаторов.

Логическим содержанием некоторого утверждения или теории Т — символически Ct (Т) — Поппер называет класс всех логических следст­вий Т. Это означает, что содержание теории зависит от принятой сис­темы логических правил вывода. Попытка Поппера определить поня­тие содержания, опираясь на понятие логического следования, столк­нула его с трудностями, аналогичными тем, которые оказались нераз­решимыми для логических позитивистов. Понятие логического вывода может быть точно определено только для формализованных систем; в естественнонаучных теориях вывод обычно опирается на интуитивно-содержательные представления. Поэтому понятие содержания, опреде­ленное через понятие логического вывода, неприменимо к реальным научным теориям. Кроме того, поскольку понятие логического следо­вания чаще всего опирается на правила экстенсиональной логики, по­стольку попперовское определение понятия содержания попадает в паутину "парадоксов" экстенсионального языка. Ясно, что конъюнк­ция двух утверждений А Е В по своему содержанию превосходит каж­дое из составляющих ее утверждений. Вместе с тем вероятность конъ­юнкции будет меньше, чем вероятность каждого из составляющих ут­верждений. Отсюда вытекает тот известный вывод Поппера, что чем более содержательна научная теория, тем она более невероятна.

Если некоторое утверждение А истинно, то класс его следствий бу­дет включать только истинные утверждения. Если же А ложно, то среди его следствий могут встретиться как истинные, так и ложные утвержде­ния. Совершенно естественная идея. Однако Поппер здесь отходит от



27 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 347.
экстенсиональной логики, в которой из ложного утверждения следует "все что угодно". С точки зрения экстенсиональной логики, содержа­нием ложного утверждения будет весь мир и, таким образом, два лю­бых ложных утверждения имеют одно и то же содержание. Поппер не принимает этого и говорит о том, что разные ложные утверждения имеют разное содержание. Он был знаком с работами К. И. Льюиса и возможно, говоря о содержании и о логическом следовании, имел в ви­ду нечто подобное той логике "строгой импликации", которую по­строил Льюис. Однако он постоянно сбивается на экстенсиональное понимание логики. Ориентация на логику, но неясность в понимании различных ее систем, обусловили неясность и даже противоречивость его понятий содержания и правдоподобия. Например, допустим, что сегодня понедельник, а мы высказываем утверждение "Сегодня втор­ник". Это утверждение будет ложным. Однако среди его следствий встретятся и истинные утверждения, например, "Неверно, что сегодня среда", "Сегодня понедельник или вторник" и т. п. Поэтому, считает Поппер, можно приписать некоторое истинное содержание даже лож­ным утверждениям. И мы можем сравнивать различные утверждения относительно того, какое количество истинных следствий включено в их содержание. Так Поппер приходит к идее истинного и ложного со­держания научных теорий.

Несмотря на то, что все научные теории ложны, они имеют истин­ное содержание. Истинным содержанием теории Т (символически Сt (Т)) Поппер называет класс всех истинных следствий Т. Ложное содержание Т (символически Сtт(Т)) определяется им как разность логического со­держания и истинного содержания Т (символически Сt (Т) = Ct (Т) — Ст (7)).

Я не буду здесь углубляться с анализ попперовских понятий содер­жания. Можно заметить лишь одно: интуитивные идеи Поппера чрез­вычайно интересны, но выражение их с помощью средств символической логики — гораздо более трудная задача, чем ему, может быть, казалось.

Понятие правдоподобия. Соединяя понятие истины с понятием со­держания, Поппер приходит к понятию правдоподобия. Если сравнить две теории Т1 и Т2. в их отношении к истине, то мы можем сказать, что Т2 ближе к истине или лучше соответствует фактам, чем Т1, тогда и только тогда, когда: а) истинное, но не ложное содержание Т2 превос­ходит истинное содержание Т1 или б) ложное, но не истинное содержа­ние Т1 превосходит ложное содержание Т228.

Это и выражает идею правдоподобия: теория Т2 будет в этом слу­чае более правдоподобна, чем теория Т1. В методологическом описании развития научного знания Поппер заменяет понятие "истина" поняти-



28 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 353.
ем "приближение к истине", т. е. понятием "степень правдоподобия". Последнее понятие выражает ту мысль, что чем больше истинное со­держание теории и чем меньше ее ложное содержание, тем ближе эта тео­рия к истине. Простейшим определение понятия "степень правдоподобия теории Т (символически Vs (Т)) будет такое: Vs (Т) = Сtт (Т) — Ctf (7). Из этого определения следует, что Vs (Т) возрастает, если возрастает Сtт (7), а Ctf (7) остается неизменным, или Ctf (7) уменьшается, а Сtт (Т) остается (по крайней мере) неизменным.

Понятие правдоподобия, считает Поппер, носит столь же объек­тивный характер, как и понятие истины. Одна теория может быть более правдоподобна, чем другая, независимо от того, знаем мы об этом или нет. Степень правдоподобия является объективным свойством научных теорий, а не нашей субъективной оценкой. Поэтому, как и в случае с понятием истины, здесь вновь нужно проводить различие между опре­делением понятия правдоподобия и критерием правдоподобия, т. е. различать вопросы "Что вы имеете в виду, когда говорите, что одна теория более правдоподобна, чем другая?" и "Как установить, что одна теория более правдоподобна, чем другая?". Ответ на первый вопрос да­ет определение. Ответ на второй вопрос аналогичен ответу на вопрос о критерии истины: "Я не знаю — я только предполагаю. Но я могу кри­тически проверить мои предположения, и если они выдерживают раз­нообразную критику, то этот факт может быть принят в качестве хо­рошего критического основания в их пользу" 29. Короче говоря, нельзя с уверенностью утверждать, что одна теория более правдоподобна, чем другая, можно лишь высказать предположение об этом.

Из определения понятия правдоподобия следует, что максималь­ная степень правдоподобия может быть достигнута только такой тео­рией, которая не просто истинна, но и полностью и исчерпывающе ис­тинна, т. е. если она соответствует всем реальным фактам. Такая теория является, конечно, недостижимым идеалом. Однако понятие правдопо­добия может быть использовано при сравнении теорий для установле­ния степени их правдоподобия. Возможность использования понятия правдоподобия для сравнения теорий Поппер считает основным досто­инством этого понятия — достоинством, которое делает его даже более важным, чем само понятие истины.

Понятие правдоподобия не только помогает нам при выборе луч­шей из двух конкурирующих теорий, но позволяет дать сравнительную оценку даже тем теориям, которые были опровергнуты. Если теория T2, сменившая Т1, также через некоторое время оказывается опровергну­той, то с точки зрения традиционных понятий истины и лжи она будет просто ложной и в этом смысле ничем не отличается от теории Т1. Это



29 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 354.
показывает недостаточность традиционной дихотомии истина—ложь при описании развития и прогресса знания. Понятие же правдоподобия дает нам возможность говорить, что Т2 все-таки лучше, чем Т1, так как более правдоподобна и лучше соответствует фактам. Благодаря этому понятие правдоподобия позволяет нам расположить все теории в ряд по возрастанию степени их правдоподобия и таким образом выразить прогрессивное развитие научного знания.

Введение понятия правдоподобия является важным вкладом Поппера в философию науки. Когда в "Логике исследования" Поппер го­ворит о структуре научных теорий, об их проверке и фальсифицируемости, он обошелся без понятия истины. Для анализа структуры знания было достаточно одних логических отношений между понятиями и ут­верждениями научной теории. После 1935 г. Поппер включает в свою методологию понятие истины. Это оказалось необходимым для отличения "реалистского" понимания научного знания от его инструменталистской трактовки. Чтобы в противовес инструментализму подчерк­нуть, что научная теория не просто машина для производства эмпири­ческих следствий, а еще и описание реальных вещей и событий, необхо­димо понятие истины.

До тех пор пока Поппер твердо стоял на фальсификационистской позиции и видел в движении познания лишь простое изменение, но не прогресс, он мог довольствоваться формально-логическими понятиями истины и лжи даже при анализе развития науки. Вся теория разделяется на два класса — те, ложность которых уже обнаружена, и те, которые еще считаются истинными. Как только ложность теории обнаружена, она отбрасывается и заменяется новой. В этом состоит "научное изме­нение". Все теории в равной степени являются заблуждениями предше­ствующих поколений и нет преимущества в замене, например, физики Аристотеля физикой Галилея. Фальсификационизм мог признать и описать "научное изменение" как постоянное обнаружение и отбрасы­вание лжи, но он не видел прогресса в этом "изменении".

Когда же Поппер попытался выразить в своей методологии идею прогресса, формально-логических понятий истины и лжи оказалось не­достаточно, поэтому он ввел понятие правдоподобия как степени при­ближения к истине. Теперь его методологическая концепция приблизи­лась к реальной истории науки и он смог утверждать в соответствии с мнением ученых, что переход от физики Аристотеля к физике Галилея был не просто переходом от одной ложной теории к другой, столь же ложной, а переходом от менее истинной теории к более истинной. От­сюда вытекает важный философский вывод: если методологическая концепция обращается к анализу развития знания и видит в этом раз­витии прогресс, то наряду с формально-логическими понятиями исти­ны и лжи она должна включать в себя и понятие приближения к истине, которое играет здесь главную роль. Поппер понял это, подчеркнув, что понятие правдоподобия является "более применимым и, следовательно, более важным для анализа научных методов, чем само понятие исти­ны" 30. Большая часть критиков Поппера увлеклась рассмотрением тех­нических некорректностей его определения и, кажется, не оценила в пол­ной мере глубокого философского значения его понятия правдоподобия.



II. 9. УСЛОВИЯ РОСТА ЗНАНИЯ

Для того чтобы сохранить эмпирический характер и не превра­титься в метафизическую догму, наука необходимо должна развивать­ся. В ней постоянно должны происходить выдвижение новых теорий, их проверка и опровержение. Если же этот процесс приостанавливается и некоторые теории господствуют в течение длительного времени, то они превращаются в неопровержимые метафизические системы. "Я ут­верждаю, что непрерывный рост является существенным для рацио­нального и эмпирического характера научного познания и, если наука перестает расти, она теряет этот характер. Именно способ роста делает науку рациональной и эмпирической, т. е. тот способ, с помощью кото­рого ученые проводят различия между существующими теориями и вы­бирают лучшую из них или (если нет удовлетворительной теории) вы­двигают основания для отвержения всех имеющихся теорий, формулируя те условия, которые должна выполнять удовлетворительная теория"31.

Какие же требования должна выполнять научная теория, чтобы считаться удовлетворительной?

Перед учеными стоит проблема: найти новую теорию, способную объяснить определенные экспериментальные факты — факты, которые успешно объяснялись прежними теориями; факты, которых прежние теории не смогли бы объяснить; факты, с помощью которых эти преж­ние теории были фальсифицированы. Новая теория должна также уст­ранить некоторые теоретические трудности: как освободиться от ad hoc гипотез, как объединить в одно целое ранее несвязанные гипотезы и т. п. Если ученому удается создать теорию, разрешающую все эти трудно­сти, то тем самым он уже сделает значительный вклад в развитие по­знания. Однако, по мнению Поппера, недостаточно, чтобы новая тео­рия объясняла известные факты и решала известные теоретические трудности. Для того чтобы ее можно было считать новым приближени­ем к истине, она должна удовлетворять еще некоторым требованиям.



Первое: новая теория должна исходить из какой-либо простой, но­вой, плодотворной и цельной идеи относительно некоторых связей или

30 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 355. г Там же, с. 325.
отношений (например, идеи гравитационного притяжения) между до сих пор несвязанными вещами (такими, как планеты и яблоки), или фактами (такими, как инерционная и гравитационная масса), или но­выми "теоретическими сущностями" (такими, как поля и частицы). — Это требование простоты.

Второе: новая теория должна быть независимо проверяема. Это означает, что наряду с объяснением известных фактов новая теория должна иметь новые и проверяемые следствия (предпочтительно след­ствия нового рода), вести к предсказанию новых явлений. Это требова­ние необходимо, так как без него новая теория может быть теорией ad hoc, ибо всегда можно создать теорию, которая будет соответствовать любому данному множеству фактов, требующих объяснения.

Если выполнено второе требование, то новая теория будет пред­ставлять собой потенциальный шаг вперед в развитии познания, каков бы ни был исход новых проверок. Новая теория, удовлетворяющая второму требованию, будет лучше проверяема, чем предшествующая ей теория, так как она не только объясняет все факты предыдущей теории, но и предсказывает новые, которые ведут к новым проверкам. Кроме того, выполнение второго требования обеспечивает большую плодо­творность новой теории. Она приводит нас к постановке новых экспе­риментов и, даже если их результаты сразу опровергнут новую теорию, наше знание будет тем не менее возрастать, так как результаты новых экспериментов, опровергнувшие предложенную теорию, поставят перед нами новые проблемы, решение которых потребует создания новых теорий. Таким образом, если новая теория удовлетворяет второму тре­бованию, то она уже является определенным шагом вперед в росте и развитии нашего знания. Первые два требования ограничивают об­ласть поисков новой теории, отбрасывая тривиальные и неинтересные решения стоящей перед нами проблемы.



Третье: "... мы требуем, чтобы теория выдержала некоторые новые и строгие проверки" 32.

Ясно, что это последнее требование резко отличается от двух пер­вых. Выполнение первых двух требований можно установить посредст­вом логического анализа старой и новой теории, и в этом смысле они являются "формальными" требованиями. Что же касается третьего требования, то его выполнение можно установить только с помощью эмпирической проверки новой теории, и в этом смысле оно является "материальным" требованием. Выполнение первых двух требований необходимо для того, чтобы новую теорию можно было вообще рас­сматривать всерьез и ставить вопрос о ее эмпирической проверке. Мно­гие новые теории, весьма многообещающие и интересные, были опро-



32 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 366.
вергнуты при первой же попытке. Примером может служить теория Бора, Крамерса и Слэйтера (1924 г.), которая по своей интеллектуаль­ной ценности, как считает Поппер, была почти равна квантовой теории Бора (1913 г.). Однако она сразу же была опровергнута фактами. Даже теория Ньютона в конце концов была опровергнута, и можно быть уверенным в том, что то же самое произойдет и с каждой новой теори­ей. Опровержение же теории через шесть месяцев, а не через шесть лет или шесть столетий, является, по мнению Поппера, не более чем исто­рической случайностью.

Опровержение теории часто рассматривается как неудача ученого или, по крайней мере, созданной им теории. Поппер подчеркивает, что )to — индуктивистской предрассудок. Каждое опровержение следует считать большим успехом не только ученого, который опроверг тео­рию, но и того ученого, который создал эту теорию и предложил тем самым опровергающий эксперимент. Даже если новая теория сущест­вовала недолго (как упомянутая теория Бора, Крамерса и Слэйтера), она не может быть забыта; она оставила после себя новые эксперимен­тальные факты, новые проблемы и благодаря этому послужила про­грессу науки. Все это говорит о том, что третье требование не является необходимым в обычном смысле слова: даже та теория, которая не удовлетворяет этому требованию, может внести важный вклад в науку. Поэтому это требование необходимо в другом смысле.

Дальнейший прогресс в науке становится невозможным, полагает Поппер, если не выполняется третье требование. Новые теории пред­сказывают новые эффекты, выдвигают новые проверяемые следствия (например, теория Ньютона предсказала отклонения движения планет от законов Кеплера, обусловленные взаимным притяжением планет). Новые предсказания такого рода должны достаточно часто подтвер­ждаться, для того чтобы прогресс науки был непрерывным: "... чрезвы­чайно существенно, что великие теории стремятся к новым завоеваниям неизвестного, к новым успехам в предсказании того, о чем никогда не думали ранее. Нам нужны такие успехи, как успех Дирака, античасти­цы которого пережили отказ от некоторых других аспектов его теории, или успех теории мезона Юкавы. Нам нужен успех, эмпирическое под­тверждение некоторых наших теорий хотя бы для того, чтобы оценить важность успешных и плодотворных опровержений (подобных опро­вержению четности). Мне представляется совершенно очевидным, что только благодаря этим временным успехам наших теорий мы можем достаточно разумно приписывать нашим опровержениям определенное теоретическое значение... Сплошная последовательность опровергну­тых теорий вскоре привела бы нас в тупик: мы потеряли бы ключ к решению вопроса о том, какие элементы этих теорий — или нашей осно­вы познания — отвечают за их провал" 33.

Наука остановилась бы в своем развитии и потеряла эмпирический характер, если бы научные теории не опровергались. По аналогичным причинам, считает Поппер, прогресс науки должен был бы остановить­ся, если бы новые предсказания не верифицировались. Допустим, нам удалось создать последовательность теорий, каждая из которых объяс­няет все факты в своей области, включая факты, опровергавшие пред­шествующие теории. Каждая из теорий этой последовательности неза­висимо проверяема, однако сразу же опровергается при первой провер­ке ее новых предсказаний. Таким образом, теории такой последова­тельности выполняют первые два требования, но не выполняют третьего.

Поппер делает вывод о том, что указанная последовательность, не­смотря на возрастающую степень проверяемости входящих в нее тео­рий, может быть ad hoc конструкцией и нисколько не приближать нас к истине. Если согласиться с тем, что теория является ad hoc в том случае, когда ее нельзя проверить новыми экспериментами и она объясняет лишь ранее известные факты, включая те, которые опровергли ее предшественниц, то ясно, что одна лишь независимая проверяемость не может застраховать теорию от того, чтобы не быть ad hoc конструкци­ей. Некоторую ad hoc теорию всегда можно сделать независимо прове­ряемой путем конъюнктивного присоединения к ней любого проверяе­мого, но еще не проверенного утверждения, даже самого фантастиче­ского. Поэтому третье требование, подобно второму, нужно для устра­нения тривиальных ad hoc теорий. Однако необходимость этого требо­вания Поппер обосновывает и более глубокими причинами.

Конечно, даже самые лучшие теории со временем будут заменены еще более совершенными. Однако нельзя рассматривать наши теории лишь как подготовительную ступень к построению других, более со­вершенных теорий, ибо каждая теория представляет собой серьезную попытку открыть истину, предложить верное решение проблемы, опи­сать подлинную структуру мира. Если же теория претендует на истин­ное описание мира, она должна давать новые истинные предсказания, т. е. должна выполнять третье требование.

Выполнение третьего требования, отмечает Поппер, не зависит от воли ученого, изобретательность которого не может гарантировать эмпирического успеха его теории. Вместе с тем, если бы ученые добива­лись успеха лишь в опровержении теорий, но не в их верификации, то они могли бы решить, что научные проблемы стали слишком сложны для них и что структура мира превосходит способности человеческого пони­мания. Даже и в этом случае можно было бы продолжать построение тео-

33 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 368—369.
рий, их критику и фальсификацию, однако для прогресса науки сущест­венно получение некоторых подтверждений теоретических конструкций.

Приведенные утверждения Поппера в поддержку третьего требо­вания касаются в основном психологических аспектов деятельности ученого: если в течение длительного времени нам не удается получать подтверждения наших теорий, это заставляет нас усомниться в нашей способности познать мир. В обоснование третьего требования Поппер приводит также и методологические аргументы:



1) Первое основание в пользу третьего требования состоит в сле­дующем. Мы знаем, что если бы имели независимо проверяемую теорию, которая была бы истинной, то она давала бы нам успешные предсказа­ния (и только успешные). Успешные предсказания хотя и не являются достаточными условиями истинности теории, являются необходимыми условиями ее истинности. И если мы принимаем истину в качестве регу­лятивной идеи, третье требование может быть названо необходимым.

2) Второе основание состоит в том, что если наша цель заключает­ся в стремлении к построению все более правдоподобных теорий, то мы должны стремиться не только уменьшить ложное содержание наших теорий, но и увеличить их истинное содержание.

В определенных случаях этого можно добиться просто путем по­строения новой теории таким образом, чтобы опровержения предыду­щих теорий получили в ней объяснение. Но этот путь возрастания ис­тинного содержания, как показывает история науки, не является един­ственным. Имеются случаи, когда истинное содержание возрастает без опровержения старых теорий. Ни теория Галилея, ни теория Кеплера не были опровергнуты до появления теории Ньютона. Последний лишь объединил эти две теории, исходя из более общих предположений. Сис­тема Птолемея не была опровергнута, когда Коперник создавал свою теорию. И хотя эксперимент Майкельсона-Морли был поставлен до появления теории относительности, его результат был успешно объяс­нен в рамках классической теории Лоренцем и Фитджеральдом.

В случаях, подобных приведенным, центральным значением приоб­ретают решающие эксперименты. У нас нет оснований считать новую теорию лучше старой и верить в то, что она ближе к истине, до тех пор, пока мы не вывели из новой теории новых предсказаний, которые нельзя было получить из старой теории, и до тех пор, пока мы не обнаружим, что эти новые предсказания успешны. Только такой успех показывает, что новая теория имеет истинные следствия (истинное содержание) там, где старая теория имела ложные следствия (ложное содержание). Если бы новая теория была опровергнута при любом из этих решающих экспери­ментов, то у нас не было бы оснований для устранения старой теории даже если бы старая теория была не вполне удовлетворительна.

3) Третье основание в защиту третьего требования опирается на потребность сделать проверки новой теории независимыми. До тех пор, пока мы не добились успеха в проверке новой теории, мы не мо­жем сказать, что новая теория независимо проверяема.

Само третье требование можно разделить на две части: во-первых, новая теория должна быть успешной в некоторых новых предсказани­ях; во-вторых, новая теория не должна опровергаться слишком скоро, т. е. прежде чем она добьется явного успеха. Оба эти требования кажут­ся довольно странными. На логическое отношение между теорией и любым подтверждающим ее свидетельством не влияет тот факт, пред­шествует ли во времени обнаружение определенного свидетельства по­строению теории или нет. Внутренняя ценность теории не может зави­сеть от того, быстро она была опровергнута или этого пришлось ждать длительное время. Однако это достаточно легко объясняется: успех но­вых предсказаний, которого мы требуем от теории, равнозначен ре­шающим проверкам, которые теория должна выдержать для того, что­бы стать достаточно интересной и получить признание как шаг вперед в развитии познания по сравнению со своими предшественницами. Это дает теории право на дальнейшие экспериментальные проверки, кото­рые, может быть, приведут к ее опровержению. Однако право на опро­вержение нужно заслужить.

И все-таки Поппер так и не порвал с фальсификационизмом. Идея правдоподобия и третье требование к научным теориям оказались не развитием его концепции от фальсификационизма к признанию про­гресса науки, а лишь отклонением от фальсификационизма, обуслов­ленным его стремлением учесть реальности науки. Что это действи­тельно так, показывает модель развития науки, к которой в конце кон­цов приходит Поппер.

II. 10. МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ НА УКИ

Итогом и концентрированным выражением фальсификационизма является схема развития научного знания, выдвигаемая Поппером. Как мы уже отмечали, фальсификационизм был порожден глубоким убеж­дением Поппера в том, что у людей нет никакого критерия истины и мы способны обнаружить и выделить лишь ложь. Из этого убеждения естественно следует: 1) понимание научного знания как набора догадок о мире — догадок, истинность которых установить нельзя, но можно обнаружить их ложность; 2) критерий демаркации — лишь то знание научно, которое фальсифицируемо; 3) метод науки — пробы и ошибки. Научные теории рассматриваются как необоснованные догадки, кото­рые мы стремимся проверить, с тем чтобы обнаружить их ошибоч­ность. Фальсифицированная теория отбрасывается, а сменяющая ее но­вая теория не имеет с ней никакой связи, напротив, она должна макси­мально отличаться от предшествующей теории. Развитие в науке нет, признается только изменение: сегодня вы вышли из дома в пальто, но на улице жарко; завтра вы выходите в рубашке, но льет дождь; послезавтра вы вооружаетесь зонтиком, однако на небе ни облачка... Вы никак не можете приноровиться к капризам погоды. Даже если однажды вам это удастся, все равно, утверждает Поппер, вы этого не поймете и останетесь недовольны. Вот очерк его фальсификационистской методологии.

Когда Поппер говорит о смене научных теорий, о росте их истин­ного содержания, о возрастании степени правдоподобия, то может сложиться впечатление, что он видит прогресс в последовательности сменяющих друг друга теорий Т1 -> Т2 -> Т3 -> ... с увеличивающимся истинным содержанием и, таким образом, накоплением истинного зна­ния о мире. Однако это впечатление обманчиво, так как до признания кумулятивности Поппер так и не доходит. Переход от Т1 к Т2 не выра­жает никакого накопления: "... наиболее весомый вклад в рост научно­го знания, который может сделать теория, состоит их новых проблем, порождаемых ею..." м. Наука, согласно Попперу, начинает не с наблю­дений и даже не с теорий, а с проблем. Для решения проблем мы строим теории, крушение которых порождает новые проблемы и т. д. Поэтому схема развития науки имеет следующий вид:


Здесь Р1 — первоначальная проблема; Т1, Т2, ..., Т теории, вы­двинутые для ее решения; ЕЕ — проверка, фальсификация и устранение выдвинутых теорий; P2 — новая, более глубокая и сложная проблема, оставленная нам устраненными теориями. Из схемы видно, что про­гресс науки состоит не в накоплении знания, а только в возрастании глубины и сложности решаемых нами проблем.

На первый взгляд кажется, что модель развития Поппера верно описывает одну из сторон реального процесса развития науки: дейст­вительно, если мы сравним проблемы, решаемые наукой наших дней, с теми проблемами, которые решали Аристотель, Архимед, Галилей, Ньютон, Дарвин и все другие ученые прошлых эпох, то возникает ис­кушение сказать, что сегодня научные проблемы стали несравненно более сложными, глубокими и интересными. Увы, небольшое размыш­ление показывает, что это впечатление — хотя и лестное для нашего самолюбия — ошибочно или, по крайней мере, нуждается в уточнении.



34 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 336.
Попробуем согласиться с тем, что в процессе развития знания рас­тет только глубина и сложность решаемых нами проблем. Тогда встает вопрос: на каком основании мы это утверждаем? Чем определяется глубина и сложность научной проблемы? Сразу же очевидно, что нет иного ответа на этот вопрос, кроме того, который дает нам и сам Поппер: глубина и сложность проблемы определяется глубиной и сложно­стью теории, решающей эту проблему. Мы не можем оценить сравни­тельную сложность проблем, решаемых учеными, разделенными, ска­жем, двумя столетиями развития науки, иначе, как сравнив сложность теорий, разработанных учеными этих эпох. И если теории ученых более поздней эпохи покажутся нам более сложными и глубокими, это даст нам основание утверждать, что они решают более сложные и глубокие проблемы. Таким образом, в процессе развития знания прежде всего растет глубина и сложность теорий и только это дает нам некоторое основание говорить о возрастании сложности наших проблем. Однако и это еще не вполне верно.

Возрастание глубины и сложности теорий в процессе развития знания достаточно очевидно. Но так ли уж очевидно, что вместе с этим растет глубина и сложность решаемых учеными проблем? Подумаем, как оценивается успех ученого, решившего некоторую проблему и предложившего для этого новую теорию, например, достижения Эйн­штейна? Оценивая теорию относительности Эйнштейна и сложность проблем, которые она решила, мы соотносим ее с уровнем науки нача­ла XX века, а вовсе не с наукой древних греков, проблемы Эйнштейна мы сравниваем с теми проблемами, которые решали Лоренц, Пуанкаре и их современники, а не Аристотель или Галилей. Всякое научное дос­тижение тем более ценно, чем больше оно превосходит уровень науки своего времени. Оценка научных результатов всегда относительна. Это можно пояснить аналогией с оценкой спортивных достижений, напри­мер, в тяжелой атлетике. Пусть, например, спортсмен М поднял в толч­ке 150 кг, а через 20 лет спортсмен Н поднял 180 кг. Можно было бы сказать, что спортсмен Н. Намного сильнее М, "проблема", стоявшая перед ним, была гораздо сложнее, а достижение — более значительно. Однако те, кто немного знаком со спортом, не согласятся с таким ут­верждением. Они прежде всего спросят, на сколько килограмм увели­чился рекорд за время своей спортивной карьеры М и насколько это сделал Д? И если окажется, что за время своих выступлений М увели­чил рекорд, скажем, на 30 кг., а Н— только на 10, они признают, что более выдающимся спортсменом был М и он безусловно решил более сложную "проблему". С точки же зрения абсолютных цифр сегодняш­ний перворазрядник может показаться гораздо более значительным спортсменом, чем прославленные чемпионы прошлых лет.

Аналогично обстоит дело в науке. Глубина и сложность проблемы, решенной учеными, определяется тем расстоянием, на которое продви­гает фронт науки ее решение, и тем влиянием, которое оказывает это решение на соседние научные области. Именно поэтому мы считаем ве­ликими учеными таких людей, как Ньютон и Дарвин, хотя по абсолют­ному количеству знаний этих ученых превзойдут, по-видимому, совре­менные аспиранты. Оценивая глубину и сложность проблем по тому влиянию, которое оказывает их решение на науку своей эпохи, мы мо­жем сказать, что вопреки мнению Поппера, глубина и сложность науч­ных проблем по-видимому не возрастает с течением времени. Растет сложность, растет глубина наших теорий. Но это происходит потому, что каждая новая теория надстраивается над предыдущими, которые передают ей свои достижения. Изменяются и наши проблемы. Однако их глубина и сложность не зависят от уровня достигнутого знания. Во все времена были глубокие проблемы — как сегодня, так и вчера — и во все времена были мелкие и простенькие проблемы.

Если же допустить — как это делает Поппер в своей схеме, — что глубина и сложность научных проблем возрастают по мере развития знания, то мы должны признать, что каждый современный ученый работает над более сложными проблемами и, следовательно, является бо­лее значительным ученым, чем все ученые прошлых эпох. Кроме того, однажды наши проблемы могут стать настолько сложными, что мы окажемся не в состоянии решить их и развитие науки остановится.

Следствия такого рода должны сделать модель развития Поппера неприемлемой даже для него самого.

Таким образом, хотя модель развития науки, предложенная Поппером, интересна, эта модель, по-видимому, неверна: она приводит к абсурдным следствиям и совершенно не соответствует реальному по­ложению дел в науке. Модель развития Поппера — порождение и кон­центрированное выражение его фальсификационизма. И внутренняя порочность и неадекватность этой модели свидетельствует о порочно­сти фальсификационизма.



II. 11. КАРЛ ПОППЕР И ЛОГИЧЕСКИЙ ПОЗИТИВИЗМ

В заключение остановимся на философской оценке методологии Поппера. В течение многих лет и в отечественной, да и в зарубежной ли­тературе его причисляли к логическим позитивистам, а его методологи­ческую концепцию рассматривали как один из вариантов неопозитиви­стской методологии. Для раннего периода его творчества такое мнение имело определенные основания35. Однако в более поздних своих работах он далеко отходит от логического позитивизма и вступает в резкую по­лемику с его представителями. Нам представляется, что для лучшего по­нимания специфики концепции Поппера имеет смысл кратко перечис­лить те пункты, в которых она расходится с методологией позитивизма.



1. Источник знания. Логические позитивисты считали, что единст­венным источником знания является чувственное восприятие. С их точки зрения, процесс познания всегда начинается с "чистого" наблюдения. Последующая теоретическая обработка эмпирических данных, в сущно­сти, ничего к ним не добавляет. Поппер придерживается совершенно дру­гого мнения: "Не существует фундаментального источника знания. Сле­дует приветствовать каждый источник, каждое предложение и каждый источник, каждое предложение открыто для критической проверки... Знание не может начаться с ничего — с tabula rasa — и не может начаться с наблюдений. Прогресс познания состоит главным образом в модифи­кации более раннего знания. Хотя мы можем иногда, например, в архео­логии, продвинуться вперед благодаря случайному наблюдению, значе­ние открытия обычно будет зависеть от его способности модифициро­вать наши прежние теории" 36. В то время как логические позитивисты абсолютизируют чувственное восприятие, Поппер признает любой спо­соб увеличения знаний: прежде всего, теория, но также и метафизические системы, мифы, вообще говоря, любые гипотезы и предложения, которые можно проверить и получить в ходе проверки тот или иной результат, Наблюдение, с его точки зрения, отнюдь не пассивная регистрация внеш­них воздействий, а активный процесс проверки гипотез и теорий, а пото­му оно пронизано теоретическими предположениями.

2. Эмпирический базис. Логические позитивисты проводили рез­кую грань между эмпирическим и теоретическим знанием и считали эмпирический язык несомненной твердой основой науки. У Поппера, вообще говоря, нет дихотомии эмпирического — теоретического: "Все термины являются теоретическими, хотя некоторые из них являются теоретическими в большей степени, чем другие..." ". Его "базисные" утверждения могут включать в себя высоко теоретические термины и являются такими же необоснованными гипотезами, как и все остальные утверждения науки. Поэтому его язык "базисных" предложений не имеет ничего общего с языком протокольных предложений логических позитивистов: язык Поппера зависит от теорий, его предложения могут

35 Увы, должен признаться, что когда я прочитал его "Logik der Forschung" ("Логика исследования", 1935 г.), я не нашел в этой книге значительных отли­чий от того, что писали Р. Карнап, К. Гемпель, Г. Рейхенбах. Разногласия меж­ду ними казались мне "семейными" ссорами. —А. Н.

36 Popper К. R. Conjenctures and Refutations, Oxford, 1979, p. 27.

37 Потер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 324.
быть фальсифицированы, он служит не базисом обоснования науки, а конвенционально принимаемой основой фальсификации теорий.

3. Демаркация. Логические позитивисты в качестве критерия де­маркации принимали верифицируемость. Поппер в качестве такого критерия избрал фальсифицируемость. Казалось бы, различие неболь­шое. Однако оно носит принципиальный характер: логические позити­висты усматривают наиболее характерную особенность науки в обос­нованности ее положений. Поппер же, напротив, стремится подчерк­нуть гипотетичность и недостоверность научных положений, риск, с ко­торым связано развитие науки. Это различие приводит к дальнейшим глубоким расхождениям между двумя методологическими концепциями.

4. Отношение к философии. Мы уже неоднократно говорили о том, что логические позитивисты стремились дискредитировать и уничто­жить метафизику. Поппер же постоянно говорит о ней с большим ува­жением. Хотя он все еще занимается проблемой демаркации, грань ме­жду наукой и метафизикой становится у него расплывчатой. Он при­знает больше влияние метафизики на развитие науки. В отличие от логи­ческих позитивистов, стремившихся избегать каких-либо метафизических утверждений, Поппер строит метафизическую концепцию "трех миров".

5. Метод науки. Основным методом науки логические позитивисты считали индукцию: восхождение от фактов к их обобщениям. Поппер отверг индукцию, его метод — это метод проб и ошибок, включающий только дедуктивные рассуждения.



6. Модель научного развития. Логические позитивисты смогли предположить только примитивный кумулятивизм: каждый последую­щий шаг в развитии познания состоит в обобщении предшествующих результатов: нет концептуальных переворотов, нет потерь знания. У Поппера модель развития знания не является кумулятивной: он не признает никакого накопления.

7. Задачи философии науки. Основная задача методологического исследования для логических позитивистов сводилась к логическому анализу языка науки, к установлению априорных стандартов научно­сти. Основной задачей своей методологической концепции Поппер считает анализ развития знания. Логический анализ языка науки у него играет незначительную роль. Методология Поппера уже "отворачивается" от логики, хотя еще не опирается на историю науки.

Все это позволяет сделать вывод о том, что хотя в начале своей деятельности Поппер был близок к логическому позитивизму, впослед­ствии он очень далеко отошел от него.

Развитие философии науки после крушения логического позити­визма в значительной степени было связано с дальнейшей разработкой идей Поппера или с их критикой.

И в этот момент, т.е. в конце 50-х гг. философский анализ развития науки получил еще один мощный импульс — уже со стороны ис­ториографии. Историки науки, которые в течение длительного времени руководствовались, в основном, позитивистскими представлениями о непрерывном кумулятивном росте научного знания, вдруг осознали, что подлинное развитие науки было вовсе не таким гладким и прямо­линейным, что наука развивалась в тесном взаимодействии с филосо­фией, техникой и культурой, что в этом развитии случались потрясения и катаклизмы. Первым из историков, выступившим против позитиви­стского кумулятивизма и эмпиризма был А. Койре, работы которого о научной революции XVII века появились еще в конце 30-х годов. Одна­ко по-настоящему они были оценены философами науки лишь после появления исследования американского историка и философа науки Томаса Куна, который в значительной мере опирался на идеи А. Койре.





Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет