Декарт и Гуссерль: концептуальные основания рационального сознания и самосознания

Куров Игорь Геннадьевич

Специальность 09.00.03. – История философии

Автореферат

диссертации на соискание учёной степени

доктора философских наук

Москва

Работа выполнена на кафедре философии Федерального государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации».

Защита состоится 14.10.2010 г. в 14.00 на заседании диссертационного совета Д-502.006.07 при Федеральном государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации» по адресу: 119606, Москва, проспект Вернадского, д. 84 (I уч. кор., ауд. 3330).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГОУ ВПО «Российская академия государственной службы при Президенте РФ».

Объявление о защите и автореферат соискателя опубликованы __________ на официальном сайте Высшей аттестационной комиссии Министерства образования и науки Российской Федерации, «Объявления о защите докторских диссертаций» http: //vak.ed.gov.ru

Задача поиска новых оснований знания о мире и человеке очевидна и вневременна: вопрос о местонахождении истины, на которую можно было бы опереться в новой духовной ситуации, когда больше не на что полагаться, кроме как на свой несовершенный разум, всегда сопряжён с новым статусом мира: мир лишается своей онтологической определённости и однозначности. Поэтому он всегда предполагает два основных варианта своего «разрешения»: либо нужно обращать взор вовне, либо – обращаться вглубь себя и искать ответ на вопрос «как человек осуществляет познание, как он и его познание соотносятся с миром?». Вторая интенция реализована в подходе, который сформировал собственную традицию и исторически восходит к Р. Декарту.

В рамках данного подхода предметно и убедительно была сформулирована проблема соотношения индивидуального переживания предельной (в картезианском смысле – далее не анализируемой идеи) очевидности и требования всеобщности и необходимости, предъявляемого к истинному знанию. Недаром в ХХ веке её детальной проработке в своих трудах уделил так много места «последний классик» рационализма Э. Гуссерль. Поэтому именно к указанной традиции мы обращаемся в исследовании сути и динамики рационалистической антропологии.

Диссертант исходит из того, что современность остро нуждается в углублённом изучении картезианского cogito и его трансформаций, поскольку это помогает вернуться к самим истокам человеческого Я, способного выработать новые принципы и ценности.

В сочинениях Декарта важная тема взаимоотношений сознания и самосознания содержится в неявном виде. Термин «сознание» (не говоря уже о «самосознании») в работах Декарта встречается крайне редко¹. Из числа зарубежных историко-философских работ, анализирующих cogito-мышление, к наиболее важным можно отнести книги и статьи Э. Кассирера, Ф. Бадера, В. Рёда, Л. Бека, М. Геру, Х. Катона, Э. Кенни, Э. Кёрли, Б. Уильямса, Д. Коттингема, и многих других². Особенностью интерпретаций мышления-cogito в зарубежной историко-философской литературе является то, что оно освещается либо, во-первых, под углом связи с рационалистической методологией Картезия, либо, во-вторых, с точки зрения его роли в установлении первых принципов методологии³. Однако собственно концепт «сознание» детально не анализируется как субстанция, обретающая эмпирико-трансцендентальную двойственность.

Наиболее напряжённые линии анализа cogito-сознания возникают в самой историко-философской традиции, а именно в системах М. Хайдеггера, М. Мерло-Понти, М. Бубера, П. Рикёра, Г. Шпета:

• М. Хайдеггер, в частности, обратил внимание на то, что перевод cogito как «мыслю» не обладает желаемым качеством полноты, поскольку указывает на деятельность универсального систематического опредмечивания, направляемую сначала на более достоверные данные внутреннего опыта (идеи), а затем – на данные внешнего опыта (объекты). В такой схеме самим субъектом оказывается не целостность человеческого существа, а только cogito⁴. Поэтому базовую формулу Декарта Хайдеггер редуцирует до фигуры cogito-sum, где новый субъект представляется очищенным ото всего, кроме деятельности cogito, постоянно оперирующего предварительно опредмеченными данными⁵;

• М. Мерло-Понти подверг критике позицию, в соответствии с которой нельзя подвергнуть сомнению картезианское cogito-сознание и его различные модусы (восприятие и даже само сомнение), так как, по его мнению, не существует убедительных оснований для приписывания имманентному акту cogito большей достоверности, чем трансцендентным cogitate. Поэтому Мерло-Понти заменяет картезианское cogito понятием «истинное cogito»⁶. Тем самым субъективность предполагает форму «соприродности миру»⁷: субъективное и объективное, внутреннее и внешнее – нераздельны, а субъективное в целом предстаёт у Мерло-Понти как неотделимая грань структуры более широкого охвата;

• М. Бубер, рассматривая специфику картезианской схемы абстракции Я (выход на высший уровень абстракции Я в cogito и возврат к эмпирическому субъекту), обращает внимание на то, что теоретическая экспликация «Я» у Декарта вплетена в рассуждения от первого лица, поскольку философ излагает свой личный опыт. Однако, как полагает Бубер, «На самом деле ego cogito означает у Декарта не просто «Я обладаю сознанием», но «Я есть то, что обладает сознанием», то есть является продуктом тройной абстрагирующей рефлексии»⁸. Поэтому схема абстрагирования по Буберу выглядит так: сознание – [субъект сознания - Я] – отождествляемая с Я живая психофизическая личность;

• П. Рикёр отмечает, что использование герменевтического подхода к текстам Декарта позволяет увидеть за cogito предисторию субъекта⁹. Комментируя идеи Хайдеггера о том, что в рамках новоевропейской картины мира человек становится репрезентантом сущего в смысле предметного, Рикёр видит в cogito не абсолют, но атрибут определённого исторического времени – эпохи картины мира, когда человек выводит себя на сцену собственного представления¹⁰;

• Г. Шпет, размышляя о характере «обобщения» эмпирического Я, замечает: каждая личность или Я поддаётся трансформации в «идею». Это происходит каждый раз, когда для одного и единственного устанавливают типическое (по примеру всеобщего правила). Отсюда возможен идеальный коррелят, выражающий сущность эмпирического Я, реально существующего, но не являющегося обезличенной единицей стандартного логического обобщения¹¹. Поэтому обнаруживается необходимость истолкования того, что Я встраивается в некоторое «сообщество», в котором занимает только ему предназначенное место.

Отметим также, что в некоторых работах делается акцент на понимании Декартом сознания как чистого внутреннего познания¹². С таким представлением о картезианском сознании в его соотношении с мышлением органично согласуется, в частности, позиция М.К. Мамардашвили¹³.

Как таковое сознание (conscientia) терминировано у Декарта больше в латинских текстах, чем во французских их переводах¹⁴. Условная вторичность сознания по отношению к мышлению терминологически несомненна. Именно это обстоятельство, скорее всего, объясняет, почему русские историки философии иногда вообще отрицали наличие понятия «сознание» у Декарта¹⁵.

В новой и новейшей отечественной литературе в большей степени нашла комплексное отражение именно картезианская концепция мышления, прежде всего в общих трудах по истории западноевропейской философии Нового времени¹⁶.

Несмотря на значительную разработанность конкретных аспектов проблематики мышления, методологии, естественно-научного наследия и других тем философии Декарта, принцип cogito не тематизирован в качестве субстрата, фундирующего потребность в расширении историко-философской модели рационального сознания и синтезирующего историко-философскую критику и преемственность парадигмальных систем знания, в частности, картезианской и феноменологической парадигм.

Собственную специфику соотнесения картезианского и феноменологического подходов к исследованию сознания в западной историографии можно условно сгруппировать в рамках трёх направлений.

1. Направление первое – аподиктичность. Ракурс рассмотрения картезианского принципа рационального усмотрения сущности вещей как принципа аподиктичного познающего сознания, явно проявился уже в феноменологическом философствовании Ф. Брентано: понимая под аподиктичностью непосредственное, актуальное восприятие сознания, он вслед за Декартом подчёркивает её когитальный характер, признаёт необходимость непосредственного внутреннего сознания, адекватно сопровождающего и делающего самодостоверной любую психическую деятельность¹⁷. Э. Кассирер, оценивая статус гуссерлевской доктрины истины как идеи совпадения «мыслимого» и «присутствующего», указывает на правомерность обозначения феноменологии как основанной на очевидности теории трансцендентальной философии¹⁸. Современный философ Моханти отмечает специфичность феномена сознания в подобной постановке: сознание включает и исторические и вне-исторические измерения, что создаёт предпосылку для движения феноменологии от «наивной» позиции субъекта к позиции чистого аподиктического сознания трансцендентального субъекта¹⁹.

2. Направление второе – чистое Я. Новейшие исследования проблемы чистого Я в феноменологии основаны на более тщательном изучении массива текстов Гуссерля, в том числе опубликованных сравнительно недавно. В частности, японский феноменолог Т. Сакакибара обращает внимание на трудности описания чистого Я Гуссерлем и акцентирует позицию, в соответствии с которой чистое Я может быть полностью взято из всякого cogito как адекватная данность. При этом идентичность чистого Я является показателем «завершённости» «монадического» сознания²⁰. Немецкий учёный К. Дюзинг в важной работе, посвящённой разработке модели самосознания в рамках теории «конкретной субъективности», анализируя раннюю позицию Гуссерля по отношению к понятию Я, предполагает, что именно его стремлением преодолеть новоевропейскую «метафизику Я» объясняется настойчивость в «опытном» постижении и воспринимаемости Я²¹. Однако, например, Й. Брокманн подчёркивает, что говорить о целостной концепции самосознания у Гуссерля вообще довольно сложно, поскольку в его текстах понятие интенциональности является символом примата сознания-о чём-то над само-сознанием²².

3. Направление третье – редуктивные процедуры²³. Исследователи справедливо отмечают, что Гуссерль не сумел полностью преодолеть трудности движения по картезианскому пути: во-первых, после получения в рамках эйдетической редукции имманентной мысли ego cogito необходимо соотносить трансцендентальную редукцию и трансцендентальную субъективность и более чётко определять саму эту субъективность; отсюда возникает специфическое противопоставление имманентного и трансцендентного²⁴; во-вторых, движение к чистой субъективности как к ego cogito требует детальной проработки вопроса об аподиктичности (поскольку Декарт не сумел создать аподиктическую почву), который у Гуссерля остался далёким от разрешения²⁵; в-третьих, само по себе редуцирование потенциально бесконечно, поэтому очистить субъективность полностью невозможно (это замечание распространяется на все пути редукции)²⁶.

Важными для понимания сущности сознания в феноменологии являются работы уже упомянутого М. Мерло-Понти, акцентирующие проблемы восприятия; Х. Конрад-Мартиус²⁷, А. Райнаха²⁸, Д. фон Гильдебранда²⁹, Э. Финка³⁰, Т. Рокмора³¹, раскрывающие онтологическую тему, где обосновывается объективность знания; Г. Шпигельберга³², Й. Сейферта³³, Э. Марбаха³⁴, анализирующие проблемы «научного» метода исследования сознания.

В работах К. Лембека³⁵, Ж. Лиотара³⁶, Б. Вальденфельса³⁷ в том числе решаются проблемы гносеологической природы предметностей сознания. Например, Б. Вальденфельс видит в феноменологии теорию открытого опыта, «имплицитно присущего разуму, в котором реальное и идеальное пронизывают друг друга»³⁸.

Квалифицированное отражение получили многие аспекты феноменологического рассмотрения сознания в русской философии³⁹.

В новейшее время весьма важные изыскания в сфере феноменологической концепции сознания и познания провели К.С. Бакрадзе, З.М. Какабадзе, А.Ф. Бегиашвили, А.Т. Бочоришвили, М.К. Мамардашвили⁴⁰. М.К. Мамардашвили, в частности, был высказан ряд глубоких положений по вопросам очевидности картезианского cogito⁴¹.

Фундаментальные современные исследования в отечественной философии по проблемам сознания и аподиктичности в феноменологии провели Н.В. Мотрошилова⁴², В.И. Молчанов⁴³, П.П. Гайденко⁴⁴, А.Ф. Зотов⁴⁵, В.В. Калиниченко⁴⁶. Н.В. Мотрошилова, например, исследует специфику cogito у Гуссерля в нескольких срезах, отталкиваясь от квалификации cogito в феноменологии как особого типа переживания сознания⁴⁷. А В.И. Молчанов вскрыл первичную структуру сознания, полагая в её основу опыт различения⁴⁸. Указанные исследователи принадлежит к тем мыслителям, которые постоянно прикладывают достойные уважения усилия для поддержания интереса к феноменологии в России.

Концептуализация cogito, предпринятая в диссертационном исследовании, осуществлена в связи с задачей систематического историко-философского анализа картезианского понятия сознания, которое из акта специфического характера превращается в форму разума в феноменологии, когда изнутри сознания (трансценденталистски) отрабатывается тема отношения целостных, синтезированных предметностей сознания к «действительности», взятой в конститутивном смысле.

На основании вышесказанного сформулированы объект, предмет и цель исследования.

Объект исследования: историко-философские модели функционирования сознания индивида как регулятора рациональных познавательных, предметно-практических отношений с действительностью.

Предмет исследования: взаимосвязь сознания и самосознания в философии Декарта и в феноменологии Гуссерля в рамках парадигмы философской рациональности.

Цель исследования: формирование историко-философского представления о генетических и эволюционных сторонах понятия сознания и самосознания в классическом рационализме XVII века и в феноменологии Гуссерля в качестве объяснительной модели познавательных отношений индивида с самим собой и с миром (в рамках концептуальных схем «я [сознание] – Я [самосознание]» и «я [сознание] – Я [самосознание] – мир»).

Достижение основной цели работы осуществляется в ходе решения следующих исследовательских задач:

Гносеологический подход к проблеме предполагает, что существуют различные уровни изучаемого феномена сознания, следовательно, нужно найти такой, который является базисом. Трансцендентальный анализ сознания, в свою очередь, предписывает изучение условий, чистой формы, механизмов и принципов сознания. А поскольку феномен сознания представляет собой фундаментальную структуру познания как целого, то и принципы сознания должны совпадать с априорными принципами конституирования предметности.