Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук
жүктеу/скачать 0.5 Mb.
|
| ЗБАГАЧЕННЯ МОВЛЕННЯ СТУДЕНТІВ ПЕДАГОГІЧНОГО УЧИЛИЩА ЕКСПРЕСИВНОЮ ЛЕКСИКОЮ ЯК ЗАСІБ ЙОГО УВИРАЗНЕННЯ ТЕРНОПОЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ
На правах рукописи ЛЕЩАК Олег Владимирович МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ФУНКЦИОНАЛЬНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ЯЗЫКОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ (НА МАТЕРИАЛЕ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ) 10.02.19 - общее языкознание, социолингвистика, психолингвистика 10.02.01 - русский язык Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук Научный консультант - член-корреспондент МАН ВШ, доктор филологических наук, профессор Немец Г.П. ТЕРНОПОЛЬ - 1997 2 ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ 4 ГЛАВА I.
§ 1. Проблемы онтологии вербального смысла как объекта лингвисти ческого исследования 21
§ 2. Проблемы гносеологии и генезиса вербального смысла . 75
§ 3. Типологические проблемы методики лингвистического исследова ния ... 138 3.1. Лингвистическое исследование как коммуникативно- предметная мыслительная деятельность. Характер теоретического познания и проблема источника базы лингвистических дан ных .138 3.2 Соотношение лингвистического знания и вербального факта в процессе исследования. Тетрихотомия в методике лигвистического исследования 147 3 ГЛАВА II. Языковая деятельность в свете функциональной методологии § 1. Методологические проблемы структуры и объема вербального смысла и организация информационной базы языка 160 1.1. Функциональное понимание познавательной деятельности и методологические проблемы структуры и объема вербального смысла 160 1.2. Методологические проблемы формирования объема и структу ры информационной базы языка 191 1.3. Семантическая структура речи и речевых знаков 250 §2. Методологические проблемы речевой деятельности и структура
2.1. Составные речевой деятельности и их отражение в структуре внутренней формы языка. Режимы речевой деятельности и модели внутренней формы языка 307 2.2. Структура и функционирование моделей речепроизводства. ... .. ....358
2.5. Обобщение: структура внутренней формы языка 488 ВЫВОДЫ 491 ЛИТЕРАТУРА 508 ВВЕДЕНИЕ
Всякая теория, если она претендует на роль научной теории, должна содержать в себе, как минимум, два четко определенных положения: об объекте исследования и о наборе методов и приемов научного анализа объекта. Без этого непременного условия всякая теория становится неуловимым, ускользающим от рук и глаз фантомом, который, в лучшем случае, может произвести на читателя благоприятное впечатление и вызвать у него эстетическое удовольствие. Очень немногие лингвисты составляют себе труд определиться как в плане онтологического статуса объекта, так и в отношении гносеологических и методических основ своего исследования. Это совсем не значит, что их лингвистические исследования лишены методологических оснований. Различное видение онтологических, гносеологических и методических аспектов исследования, как правило, имплицитно присутствует в любом теоретическом, а подчас и практическом споре между лингвистами. Многие лингвисты не отдают себе отчет в том, что их теоретическое противостояние с тем или иным оппонентом разрешимо только в том случае, если они стоят на идентичных методологических позициях, в противном случае их спор либо принципиально не может быть разрешен, либо должен быть переведен в плоскость методологической дискуссии о самих основаниях исследования. Понятие методологии, принятое нами в этой работе, согласуется с мнением тех ученых и философов, которые видят в методологии основания теоретической эвристики, т.е. учение о принципиальных основаниях познавательной деятельности и основных критериях выбора и определения объекта, критериях его исследования, включая и выбор тех или иных приемов и методов (М.Ярошевский, Н.Наливайко, Э.Юдин): “... под методологией следует понимать систему общих принципов (способов) организации и трактовки знания, а не только теоретические постулаты, на которых оно базируется” (Ярошевский,1984:329), “Никакая простая совокупность методов не 5 составляет еще методологии” (Наливайко,1990:48), “Методологический подход - это принципиальная методологическая ориентация исследования, точка зрения, с которой рассматривается объект изучения (способ определения объекта), понятие или принцип, руководящий общей стратегией исследования” (Юдин,1978:143). В лингвистике это положение еще не достаточно осмыслено. Ученые не всегда осознают эти аспекты исследования, из-за чего их работы оказываются весьма противоречивыми в теоретическом отношении. Далеко не все лингвисты понимают, что в языкознании, как и в других гуманитарных науках, нет и не может быть т.н. общих мест, трюизмов или аксиом, если только ученый методологически осознанно подходит к своему исследованию. Будучи одной из наиболее древних областей знания, лингвистика, тем не менее, до сих пор представляет собой набор разрозненных рефлексий по поводу чего-то неопределенного, что в быту называют языком. Говоря о неопределенности объекта лингвистики, мы нисколько не преувеличиваем. Термин "язык" безо всяких оговорок, как бы для простоты, очень часто используют и в смысле языковой системы, и в смысле речевой деятельности, и в значении языковой деятельности, и для обозначения результатов речи, причем этот термин используется как в отношении естественной человеческой коммуникации, так и в отношении коммуникации животных или искусственных вспомогательных коммуникативных систем. При этом строгое размежевание данных понятий считается чуть ли не дурным тоном и огрублением, упрощением тонкой и многообразной материи языка. Такой подход к лингвистике, ставший модным в последнее время в так называемых "постмодернистских" течениях, представляется нам существенным отступлением от того уровня научности, которого достигла лингвистика во время расцвета структурализма, особенно в его пражской разновидности. Разногласия (не в смысле конфронтации, но в смысле разноголосицы) в вопросе онтологического статуса объекта исследования и 6 гносеологических основ его изучения, как правило, начинаются уже с вопроса о том, что же должны исследовать лингвисты: письмена, звуки, тексты, значения, поведение, действия и отдельные поступки людей, их психическое или физиологическое состояние, абстрактные идеи или конкретные предметы и наблюдаемые ситуации и т.п. Даже определившись в этом отношении, исследователь еще на закрыл для себя вопрос о методологических основаниях своего исследования. Следует еще ответить на вопрос: а что есть данный объект исследования, где и как он есть, почему и зачем он есть, как мы можем знать, что он есть и почему мы можем быть в этом уверены, каким образом мы сумели обнаружить его и каким образом мы можем что-либо о нем узнавать. Таким образом, первый серьезный критерий лингвистической методологии - онтологический - должен касаться центральной проблемы всякого лингвистического исследования: что есть объект исследования лингвистики и каковы его главные характеристики. Однако само по себе представление об объекте исследования не порождает научную теорию и не образует направления в лингвистике. Для этого необходимо еще осознание гносеологических принципов изучения данного объекта. Мало знать объект своего исследования. Для лингвистики как гуманитарной дисциплины проблема гносеологического критерия является не менее значимой, чем проблема онтологии объекта. Лингвист должен четко отдавать себе отчет в том, что представляют из себя все его познавательные шаги относительно объекта и как следует интерпретировать все наличные и возможные результаты его исследовательской деятельности. Прежде всего он должен понимать сущность связи между объектом его исследования и собственной гносеологической позицией, а также осознавать прямую зависимость между этой позицией и возможными последствиями его исследования. Наконец, третьей составляющей методологической специфики любой теории является позиция ученого касательно характера и места тех или иных научных методов и исследовательских приемов, ко- 7 торыми он пользуется в ходе исследования. Методика исследования в значительной степени может испытывать на себе влияние онтологической или гносеологической позиции, но может быть и свободной от них, особенно тогда, когда эти позиции четко не осознаются лингвистом или являются смешанными в типологическом отношении. Последовательно отстаивая позиции апостериорного ментализма, мы полагаем, что по своему объекту лингвистика представляет собой весьма своеобразную отрасль знаний как со стороны онтологии ее объекта, так и со стороны познания этого объекта. Прежде всего, ее объект является одновременно продуктом психической деятельности конкретного индивида и межличностной коммуникации множества представителей некоторого социума, а, значит, он в равной степени естественен и искусственен. Несомненно, языковая способность -продукт человеческой деятельности, но это продукт не всегда или всегда не сознательной деятельности. Даже столь крайние формы сознательного лингвистического конвенционализма, как искусственные языки, отличительными чертами которых являются такие рациональные характеристики, как обратимость структуры и однозначность единиц, в случае их социализации и последующей психологизации претерпевают изменения и постепенно приобретают черты всякого естественного языка, как то: полифункциональность единиц, историческая изменчивость, динамичность связей и отношений единиц в системе и функциональная гибкость в их использовании. Именно этот аспект имел в виду Ф. де Соссюр, когда описывал язык в качестве самонастраивающейся системы. Сам по себе процесс самонастраивания системы ни в коей мере не означает ее статичности. С одной стороны, будучи естественным коммуникативным средством, язык подчинен психологическим законам развития человеческого организма (и в этом смысле не терпит вмешательства факторов, являющихся несвойственными его внутренней организации), но, с другой стороны, будучи продуктом межличностной коммуникации и предметной деятельности, язык постоянно приспосабливается к их нуждам, изменя- 8 ясь формально и содержательно. Таким образом лингвист имеет дело с постоянно изменяющимся и, вместе с тем, с постоянно целостным объектом. Еще одна специфическая онтологическая черта объекта лингвистики - это его одновременная единичность и множественность. Нет двух людей, обладающих идентичной языковой способностью, идентичными языковыми возможностями и идентичным речевым опытом. Нет человека, чьи языковая компетенция и интуиция оставались бы неизменными на протяжении сколько-нибудь продолжительного временного отрезка. Тем не менее, ни у кого не возникает малейшего сомнения в том, что его язык - это именно его язык (и вчера, и сегодня), что эти два человека говорят на одном и том же диалекте или языке, что все люди говорят на языке (не важно, на какой из его типологических или этнических разновидностей именно). Исследуя язык, лингвист должен постоянно учитывать то, что исследует свой объект одновременно как нечто индивидуальное и нечто социальное. Язык, как известно, по отношению к лингвистике является одновременно и объектом, и средством исследования. “Слово есть философия факта, - писал Лев Выготский, - оно может быть его мифологией и его научной теорией” (Выготский,1982,I:365-366). Это делает любые попытки лингвиста хоть как-то объективировать свою деятельность тщетными, если, конечно, под "объективацией" понимать поиск некоторой объективной, независимой от исследователя истины. Эта проблема имплицирована в науках, исследующих чувственно наблюдаемые объекты (вроде естественных наук) или в науках, изучающих высококонвенциональные смысловые объекты (вроде математики). Так, если естествовед или математик ошибутся, ошибочность их методик и подходов видна практически сразу. Смысловой режим относительно их объектов задан либо естественным развитием человеческого сознания (т.н. "здравым смыслом"), либо теоретической конвенцией исследователей. Практически нельзя встретить естествоведа, который бы усомнился в том, действительно ли то, что он исследует, явля- 9 ется "Солнцем", "ветром", "камнем", "растением", "человеком", "животным", "светом", "температурой" и т.д. не в смысле их названий (в этом случае легко и охотно вводятся условные символы), а в смысле их наличия в качестве таковых. Уилфрид Селларс, один из наиболее функционально мыслящих рационалистов об этом написал так: “Структура здравого смысла совершенно ложна, то есть такие вещи как физические объекты и процессы структуры здравого смысла, реально не существуют”, но тут же объясняет, что “конечно это не означает, что не существует столов или слонов. Данное утверждение нужно понимать в том смысле, что столы и слоны реально не существуют так, как они представляются здравым смыслом...” (Селларс,1978:376). Точно так же ни один математик не сомневается в том, что существуют числа, математические действия, что "2" есть продукт прибавления "1" к "1" или вычитания "1" из "3". Иное дело гуманитарий. Нельзя себе представить, например, языковеда (если не брать во внимание дилетантов, ориентирующихся на школьные грамматики), который бы однозначно соглашался с тем или иным высказыванием другого языковеда без учета методологической позиции последнего. В лингвистике метод, подход играет едва ли не доминирующую роль. Подход в лингвистике определяет не только характер и средства исследования, но и самое объект. “Оказывается, что факты, добытые при помощи разных познавательных принципов, суть именно разные факты” (Выготский,1982,I:359) [выделение наше - О.Л.]. Зная, на каких позициях стоит исследователь, в принципе, можно спрогнозировать результаты его исследований. Вместе с тем, не зная методологических основ той или иной теории, практически невозможно сколько-нибудь верно интерпретировать содержащиеся в ней положения. Это предопределяется именно специфическим характером объекта лингвистики. Истинность или ложность научных представлений в лингвистике целиком зависит от системы координат, заданной тем или иным методом или подходом. Поэтому единственное требование, которое можно выдвинуть к лингвистической теории любой ме- 10 тодологической ориентации, - это непротиворечивость положений в пределах заданных теорией критериев. Естественно, данное положение может оказаться губительным для всяческой возможной критики, поскольку всякая теория верна уже сама по себе, если она внутренне непротиворечива. Однако это не так. Для языкознания очень сложно выстроить абсолютно конвенциональную систему координат, которая бы никак не соприкасалась с предметно-коммуникативной деятельностью, т.е. была бы абсолютно спекулятивной. В этом смысле лингвистика напоминает любую естествоведческую дисциплину. В крайнем случае, об объекте можно судить по внешнезвуковым сигналам и поведенческим реакциям испытуемых (что зачастую и принимается за лингвистическое исследование). И все же, указанные феномены, хотя и не являются собственно лингвистическими объектами, могут и должны учитываться как факторы, объективизирующие исследование. Та или иная лингвистическая теория может быть верифицирована (или, скорее, фальсифицирована) не только со стороны собственной внутренней непротиворечивости, но и со стороны предметно-коммуникативных результатов ее применения. Нельзя не согласиться со Стефаном Тулмином, что “изучение отдельного концептуального выбора в науке на его историческом и общекультурном фоне не оправдывает автоматически ни самого этого выбора, ни критериев, которыми он детерминирован. Однако такой анализ дает нам возможность увидеть все богатство рассуждений, которые привели к соответствующему решению, и его следствия, как ожидаемые, так и неожиданные” (Тулмин,1978:189). Важным гносеологическим фактором лингвистического исследования является личность самого исследователя. Знание языка, языковая компетенция и языковая интуиция (именуемая иногда "языковым чутьем") в значительной степени предопределяют и методику лингвистического анализа, и научную картину языка, создаваемую лингвистом в своих работах. Польский лингвист Иренеуш Бобровский на одной конференции обосновал блестящую и очень простую мысль 11 о том, что, несмотря на источник базы лингвистических данных, декларируемый лингвистом в качестве основного или единственного, таковым является всегда только его собственная языковая компетенция и интуиция. Лингвист не в силах обнаружить в речи окружающих то, что не является частью его собственной индивидуальной языковой способности. Вилем Матезиус в заключение статьи “Функциональная лингвистика” заметил, что “Не может быть лингвистом нового типа тот, кто не наделен тонким чутьем языковых ценностей” (Mathesius,1982:38). Значит ли то, что единственным источником базы данных является психика самого исследователя, необходимость использования исключительно интроспективных методов познания? Отнюдь. Каждый психолог знает, что сознательная и целенаправленная интроспекция практически никогда не ведет к удовлетворительным результатам. Менее всего человек способен сознательно объективно охарактеризовать собственные действия, поступки, знания, в том числе и лингвистические. В этом состоит еще один парадокс лингвистики. Лингвистическое исследование по своему направлению может быть только интенциональным, направленным вовне, на чужую языковую деятельность. Но по своей сущностной характеристике оно всегда интроспективно. Иными словами, исследуя других, мы исследуем в первую очередь себя. Но исследовать себя непосредственно, без опосредующего звена в виде партнера по коммуникации невозможно. Константная актуальность методологической проблематики заключается в том, что, как и всякий другой теоретический или научно-практический вопрос, вопрос о принципах и критериях исследования также методологически детерминирован. Это значит, что отвечать на этот вопрос приходится также с определенных методологических позиций. А значит, не только теоретические положения или практические результаты, но и самое видение общего положения дел в лингвистике в конечном счете полностью зависит от методологической позиции автора. Именно поэтому смена методологии исследования 12 влечет за собой не просто смену способа лингвофилософской рефлексии или смену методического инструментария, но и смену самого видения картины науки и ее объекта. В современной литературе по данному вопросу существует очень широкий спектр мнений. Отстаивая функциональное понимание методологии лингвистики, мы вынуждены отметить причины неприятия существующих точек зрения на само понятие методологии и на те методологические классификации, которые предпринимаются как самими лингвистами, так и философами языка. Все существующие мнения относительно сущности методологического подхода или течения в лингвистике можно разделить на идеологические, теоретические, дисциплинарные, диахронические, этнические и собственно эпистемологические. Идеологическое понимание методологии досталось современной постсоветской лингвистике в наследство от тоталитарного прошлого и квалифицируется нами как наименее научное. Это практически всегда методологическая дихотомия: диалектико-материалистическая (единственно верная, плодотворная и перспективная) vs. буржуазная (чаще всего, идеалистическая, тупиковая, ошибочная) методология. Подобным пафосом проникнуты не только работы по методологии советского периода (Е.Миллер, Г.Мартинович), но иногда и постсоветские исследования, например, коллективная монография “Методологические основы новых направлений в мировом языкознании” (см.Основы,1992). Очень часто понятие методологических основ лингвистического исследования подменяется понятием его теоретических основ. В этих случаях в ранг методологий возводятся отдельные теории. Так, в работах лингвистов можно встретить выражения о методологии лингвистической относительности, дескриптивной, бихевиористской методологии (Г.Яворская, Т.Харитонова - см.Основы, 1992), генеративно-трансформационной, когнитивной (Петров, 1988) или суждения о специфических методологиях глоссематики, структурализма, общей 13 теории систем (Ж.Пиаже, Э.Юдин), теории речевых актов, теории речевой деятельности, теории коммуникации. Чаще всего теоретическая типология методологических подходов смешивает методологию с методикой, применяемой (часто ad hoc) для подтверждения той или иной теории. Так, методологические черты могут приписываться даже отдельным методическим приемам или конструктам, таким как принцип достаточности, квантитативный анализ или дискурс, введение которых в научный обиход квалифицируется как эпизод методологического переворота (Паршин,1996). Отстаиваемая нами в данной работе структурно-функциональная теория языковой деятельности также ни в коем случае не должна смешиваться с функциональной методологией, на основе которой она строится. Более распространенной и разнообразной является дисциплинарная типология методологии. В этом случае понятие методологии приписывается приоритетам, которым следует лингвист или целая школа в исследовании той или иной стороны объекта или аспектам, в которых осуществляется исследование. Так, можно услышать о биологической, социологической (социолингвистической), психологической (психолингвистической), физиологической или логической методологии лингвистики (А.Хайнц; см. Heinz,1978), системологической или динамической методологии (Э.Юдин), семасиологической или ономасиологической методологии (Даниленко,1993, Зубкова,1988), методологии (лингвистической философии) имени, предиката или эгоцентрических слов (Руденко,1993), отражающей приоритетность семантики, синтактики или прагматики (являющихся. как известно, всего лишь аспектами семиотики, выделенными еще Ч.Моррисом) в лингвистическом исследовании и под. Столь же дисциплинарным, а не методологическим, является противопоставление классического структурализма (и соссюровской семиологии) прагматическому или когнитивному функционализму (и пирсовско-моррисовской семиотике) (Т.Линник - см.Основы,1992), поскольку различие между ними не в способе и характере видения и понимания сущности объекта и теории 14 его познания, а в преимущественном интересе к системе языка (в первом случае) и преимущественном интересе к исследованию речевых актов (во втором). Даже в самых новых работах можно встретить противопоставление существующих направлений по методологическому принципу формальности или функциональности (Ньюмей-ер,1996), который на деле оказывается либо разделением на лингвистику слушающего (семасиологи-ческую, описательную) и лингвистику говорящего (ономасиологи-ческую, объяснительную), где отдается предпочтение одной из сторон коммуникации - восприятию или порождению высказывания, либо разделением на лингвистику преимущественно семантическую и лингвистику преимущественно формально-грамматическую, тяготеющие к исследованию той или иной стороны семиотической деятельности - плана выражения или плана содержания. Иногда методологическая типология может представляться как междисциплинарное явление (напр., принципиальное противопоставление методологии лингвистики и истории О.Ткаченко -см.Основы,1992). Смешивание методологии и дисциплины может проявляться также и в требованиях квалифицировать некоторую область познания в качестве науки только в случае наличия единой общедисциплинарной методологии (Цв.Тодоров). В этом вопросе мы разделяем мнение Р.Фрумкиной (Фрумкина,1996) о правомочности и необходимости наличия множества методологических подходов в пределах одной и той же гуманитарной дисциплины, в частности, лингвистики. Очень распространенным видом методологической типологии является также диахроническое понимание методологии, восходящее к куновскому принципу сменяющих друг друга во времени научных парадигм. Такое понимание наиболее свойственно феноменологически (реалистически) ориентированным лингвистам и философам языка, поскольку предвидит наличие на каждом этапе развития науки единой и единственной парадигмы. Различия в подобных трактовках касаются, как правило, только количества парадигм, а отсюда - и способа 15 перехода от одной к другой. Если таких парадигм всего две, то их смена представляет собой колебания маятника или восхождение по гегелевской триаде (П.Паршин), если их три, то они сменяют друг друга по кругу (Д.Руденко), если их бесконечное множество, то они следуют друг за другом чередой (Т.Кун). Иногда можно встретить анализ методологических подходов, ти-пологизированный по этническому или этнополитическому принципу (американский структурализм, английский эмпиризм, французский функционализм, советская лингвистика) (С.Магала, А.Хайнц, Лингвистический энциклопедический словарь) или близкому к нему теоретико-географическому принципу однозначной привязки методологии к той или иной школе (методология Казанской, Лондонской, Женевской, Львовско-Варшавской школ, Пражского, Копенгагенского, Венского кружков и под.), хотя почти всегда в подобные школы входят ученые различной методологической ориентации. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ В данной работе представлена собственно эпистемологическая функциональная, плюралистично-системная версия сосуществования парадигм, предполагающая наличие в современной лингвистике, с одной стороны, стольких методологических подходов, сколько существует самостоятельно мыслящих лингвистов, а с другой, - наличие четырех глобальных методологических направлений, постепенно сложившихся в ходе исторического развития лингвистики вследствие самоограничения и сближения индивидуальных методологий на основе принципиальных онтологических и гносеологических постулатов о сущности объекта лингвистики. По нашей гипотезе, методологические подходы не сменяют друг друга, но, однажды возникнув (оформившись), сосуществуют, трансформируясь и реализуясь в различных теориях и школах. Поэтому, в отличие от перечисленных выше версий, наш подход предполагает одновременное наличие нескольких 16 возможных методологических решений сходных лингвистических проблем, которые могут быть конвертированы в другую методологию только с учетом их типологических различий. В силу своего антропоцентрического характера функциональная методология не может выдвигать претензии на роль единственно возможной методологии. Применительно к лингвистике плюрализм функциональной методологии основывается именно на идее синхронного сосуществования нескольких методологий, предлагающих параллельные пути развития лингвистики в будущем столетии. Отсюда первая проблема, составляющая одну из двух задач данной работы - проблема определения сущности лингвистической методологии в свете функционализма как методологического направления. Несмотря на кажущуюся несводимость лингвистических исследований, исповедующих различные взгляды на то, что следует понимать под термином "язык", мы попытались ввести в одну парадигму лингвистические школы и направления на основе целого ряда критериев онтологического, гносеологического и методического характера. Нерешенность методологической проблемы в лингвистике делает любое методологическое исследование константно актуальным. Актуальность нашей работы кроме этого состоит также в том, что с выходом постсоветской лингвистики из узких рамок марксистско-ленинской идеологии, у лингвистов все чаще проявляется заведомо отрицательное отношение к самому понятию методологии исследования, но говоря о том, чтобы активно разрабатывать и культивировать этот аспект научной деятельности. Об актуальности и, что более важно, нерешенности методологической проблематики, касающейся современного состояния лингвистических и лингвофилософских поисков, свидетельствует повсеместное проведение итоговых научных собраний, симпозиумов и конференций, посвященных принципиальным методологическим вопросам лингвистики конца ХХ века. С одной стороны, причина этому чисто мифологическая - магия числа (вступление в новое тысячелетие), но с другой, - назревшая к концу ХХ века 17 необходимость качественного обновления научного мышления, связанная с крушением глобального идеологического противостояния и переходом многих стран к созданию общества открытого типа. В этом смысле нам представляется, что функциональная методология, вызревшая в гуманистических и плюралистичных по своей сущности концепциях И.Канта, В.Джемса, К.Поппера и других философов, и не получившая своего полноценного воплощения в гуманитарных науках (в т.ч. и в лингвистике) вследствие чрезмерной увлеченности идеями реализма (феноменологией, марксизмом, томизмом, религиозным экзистенциализмом, оккультизмом), эмпирического позитивизма (бихевиоризмом, вульгарным материализмом, натурализмом) или рационализма (логицизмом, сциентизмом, солипсизмом), на общем фоне “бесчеловечности современной лингвистической парадигмы” (Караулов,1986) заслуживает того, чтобы стать одной из равноправных основ для теоретических поисков в лингвистике ХХI века. Основной мыслью, которую нам хотелось бы подчеркнуть, прежде чем приступать к подробному анализу методологических подходов в лингвистике, является то, что в силу изложенной специфики человеческой языковой деятельности в языкознании невозможно построение какой-либо стройной теории без последовательного решения методологических проблем и, в первую очередь, без тщательной синхронизации всех трех составляющих методологии: онтологии объекта, гносеологии исследования и методики исследовательских приемов. Совмещение всех трех позиций представляет один из существенных моментов новизны данного исследования. Принципиально новым является также представление тетрихотомической (четырехкомпонент-ной оппозитивной) модели современной лингвистической методологии и обоснование функционализма как целостного методологического направления, принципиально противостоящего позитивизму (эмпиризму), рационализму (солипсизму) и феноменологии. Второй задачей данной работы наряду с анализом существующих методологических подходов к исследованию языка и обоснова- 18 нием на их фоне основ функциональной методологии лингвистики является изучение возможности последовательного применения оснований функциональной методологии к исследованию конкретных аспектов языковой деятельности славянского этнокультурного типа. В данной работе мы не ставим перед собой задачи охватить все вопросы и проблемы современной лингвистики и, тем более, дать единственно верные ответы на подобные вопросы. Это и невозможно, так как сам по себе язык (как некая “вещь-в-себе”) непознаваем ни эмпирическими описательными методами, ни трансцендентальными спекуляциями. Познавать можно лишь язык как конкретное явление, т.е. функцию человеческой деятельности. Именно языковую деятельность, понятую как коммуникативно-экспрессивное отношение между предметно-коммуникативной и психомыслительной деятельностью человека, мы представляем в качестве основного объекта лингвистики. Гораздо более важной нам представляется задача полноценного обоснования самой постановки лингвистических вопросов с последовательных позиций функциональной методологии. Отсюда - принципиальное переосмысление сущности объекта лингвистического исследования - языковой деятельности, совершенно новая трактовка структуры языка, речи и речевой деятельности, сущности языкового и речевого знаков, их структурной организации и функционального соотношения. Практическая значимость работы сорстоит в том, что в работе предлагаются пути решения многих противоречивых моментов как в теоретических лингвистических исследованиях, так и в преподавании славянских языков. Результаты исследования могут быть применены как в разработке конкретнонаучных аспектов современной лингвистики, так и в практике вузовского преподавания для разработки методологически последовательных учебных курсов. Структура работы непосредственно отражает поставленные задачи В первом разделе предлагается обоснование основ функциональ- 19 ной методологии на фоне принципиально отличных от нее методологических подходов, что предполагает ответ на следующие вопросы:
а во втором - на основе выдвинутых постулатов - излагается собственно авторская версия функциональной теории языковой деятельности как психосемиотической функции активного социализированного индивида, что, в свою очередь, предполагает функционально-методологическое обоснование ответов на вопросы: - что есть языковая деятельность, каковы ее составные и каково их структурное соотношение друг с другом, каковы их характеристики; - каковы единицы составных языковой деятельности и каковы харак теристики и свойства этих единиц; - какова структура единиц языковой деятельности. Вся дополнительная информация, включая историко-философские экскурсы, обоснования частных вопросов функциональной методологии, схемы, таблицы и рисунки вынесены в отдельные “Приложения”.
20
- речь представляет собой линейную синтагматическую последователь ность речевых знаков, равно эксплицирующих языковую и внеязыковую мыслительную семантику. 499
единств и различного типа текстовых блоков, модели образования высказываний и их синтаксического развертывания словосочетаниями, моделей образования словоформ. Модели фонации и графического оформления охватывают все без исключения речевые единицы и включают как модели фоно-графического оформления текстов, высказываний, словосочетаний и словоформ в виде фонотекста (графического текста), фоноабзаца (абзаца), фразы (графического предложения), синтагмы (графического словосочетания) и фонетического слова (графической цепочки), так и модели слогообразования (графического разбиения на слоги) и сегментной фонации (сегментного графического оформления). Модели знакообразования, к которым мы относим модели образования всех типов языковых знаков: от слов и фразеологизмов до клишированных сочетаний, высказываний и текстов, включают в себя модели мотивировки знакообразования (как по цели, так и по ситуативной направленности), модели мотивации (т.е. выбора семантического мотива номинации) и модели материализации (организованные в классы в зависимости от типового словообразовательного значения, способа и средств образования морфемной формы знака). Последние из выделенных моделей - модели речевой деятельности - регулируют выбор режима речемышления, каковых мы выделили три: обыденно-мифологический (практически-утилитарный), научно-теоретический (в т.ч. официальный и деловой) и художественно-эстетический (в т.ч. публицистический и политический), а также контролируют выбор из системы информационной базы необходимых языковых знаков, а из системы моделей ВФЯ необходимых (и свойственных данному режиму речевой деятельности) моделей. Все модели внутренней формы в одинаковой степени участвуют как в процессах речепорождения, так и в процессах речевос-приятия, которые в функциональной методологии следует рассматривать как со-порождение речи реципиентом на основе механизмов вероятностного прогнозирования. 500
Процесс речевой деятельности в функциональной методологии не смешивается с языковой деятельностью как более общим явлением, которое помимо только коммуникативных актов включает в себя также систему языка и речевые произведения (речь, речевой континуум). В основе речевой деятельности лежат два обратно отнесенных нейропсихологических процесса: субституция (симультанные связи совмещения) и предикация (сукцессивные связи модального соположения). Как не бывает чистой предикации (всякое соположение требует выбора из системы уже наработанной ранее информации), так не бывает и чистой субституции (всякое вычленение из континуума предполагает наличие такого континуума). Поэтому в ряду процессов речевой деятельности мы выделяем два вида процессов: субституцию с элементами предикации (лежащую в основе выбора уже готовых знаков и моделей из языковой системы и образование новых языковых знаков) и предикацию с элементами субституции (лежащую в основе порождения и со-порождения речевых произведений на основе языковой информации). Первый процесс обычно называют номинацией, второй - собственно предикацией. Как видно из сказанного, номинация может быть в большей или меньшей мере предикативной, т.е. ориентированной на речевую коммуникацию (в этом случае мы говорим о речевой номинации или полупредикации), но может быть и максимально ориентированной на субституцию, т.е. собственно наименованием объекта мысли как такового (в таких случаях следует говорить о языковой номинации или знакообразовании). Точно так же и речевые знаки могут быть максимально ориентированы на реализацию коммуникативной функции языка (такая речь всегда шаблонизирована и наполнена речевыми номинатами в их буквальной функции обозначения), но могут быть и ориентированы на экспрессивную (т.е. выразительную) функцию, призванную максимально эксплицировать мысли говорящего (это максимально предикативная речь, речь творческая, наполненная новообразованиями и переосмыслениями старого). Таким образом, предикативизация суб- 501
ститутивных актов и субституизация предикативных сопровождают реализацию коммуникативной функции языка, а максимально чистая субституция и предикации сопровождают всегда процессы, связанные с реализацией экспрессивной языковой функции. С точки зрения структурной организации процесс речепроизводства (семантического синтаксирования) представляет собой довольно сложную совокупность повторяющихся, взаимно переплетающихся и взаимно детерминированных нейропсихологических актов сопоставления и соположения невербальных элементов психики-сознания и элементов языковой системы имеющих целью выразить некоторую коммуникативную интенцию. Понятие коммуникативной интенции совмещает в себе обе функции языка - коммуникативную и экспрессивную, так как невозможно никакое желание самовыражения без хотя бы слабого желания быть понятым, как невозможно желание быть понятым без хотя бы элементарного желания выразить некоторую мысль. Вместе с тем, нельзя и смешивать эти интенции. А иногда они могут расходиться довольно-таки значительно. В любом случае все названные процессы рассматриваются с точки зрения функциональной методологии как внутреннее речепроизводство, которое следует отличать как от процессов невербального предицирования мыслей (полевого ассоциативного мыслительного состояния), так и от линейного процесса поверхностного синтаксирова-ния (внешней речи). В отличие от внешнего речепроизводства, обладающего собственными нормативно закрепленными в моделях внутренней формы языка и в языковых знаках закономерностями, отражающимися в структуре речевого континуума (речи), внутреннее речепроизводство лишь сложный многоаспектный процесс выбора знаков и моделей, их компоновки, замены, коррекции образованных структур и под. Поэтому мы категорически отрицаем возможность существования каких-то особенных, способных быть дискретно вычлененными структур или единиц т.н. “внутренней речи”. В то же время, и внешнее речепроизводство ни в коем случае нельзя смешивать с процессами физической сигнализации - говорения (экспираторного издания звуков) м слушания 502 (физиологического восприятия звуковых волн). Его следует понимать также как смысловой, социально-психологический процесс, в онтологически наиболее чистом виде проявляющийся в процессах т.н. внутреннего проговаривания. Поэтому даже наименее семантически загруженные речевые единицы - фоны - нами рассматриваются не как физические звуки, а как ментальные и обобщенные представления о звуковом сигнале, использующиеся для идентификации морфов и словоформ (а через них - морфем и слов). Фоны в синтагматических комплексах выполняют функцию плана выражения морфа. Речевой знак в функциональной методологии следует рассматривать как онтически самостоятельную сущность, отличную как от инвариантного понятия (и языкового знака как его части) или факту-ального понятия (как невербального мыслительного состояния, смысла), так и от речевых сигналов - физических сущностей, не представляющих из себя информации в онтическом отношении. Такое видение речевых знаков восходит к их пониманию как продуктов функционального соотношения фактуального понятия и языкового знака, с одной стороны, и комплекса моделей внутренней формы языка, с другой. Это позволяет объяснить множество речевых сбоев и ошибок, нарушений в т.н. нормативном использовании и языковых знаков, и моделей внутренней формы языка. Все речевые знаки и незнаковые речевые единицы (вспомогательные грамматические показатели) образуют линейный континуум, более крупные единицы которого состоят из единиц меньшего уровня сложности и функциональной нагруженности. Самой крупной единицей речи (и, соответственно, самым крупным речевым знаком) является текст, состоящий из текстовых блоков разной степени сложности (СФЕ), текстовые блоки состоят из высказываний, высказывания - из словосочетаний и словоформ, пребывающих в предикативном отношении друг к другу. Словоформы являются мельчайшими речевыми знаками, репрезентирующими в речи гомогенный языковой знак - слово. В структурном отношении словоформы состоят из морфов и морфных блоков (ос- 503
нов, формантов), речевыми знаками не являющихся. Морфы, хотя и представляют собой двустороннюю сущность, тем не менее, сами по себе (вне словоформы) не осуществляют собственно знаковых функций, поскольку ни в качестве частного представителя морфемы, ни в совокупности с другими морфами-репрезентантами данной морфемы прямо не эксплицируют никакого понятия - ни инвариантного, ни актуального. Одним из наиболее сложных вопросов речевой деятельности и речевых произведений является вопрос семантики речевых единиц. Двойственное - вербально-невербальное - происхождение речевого знака (из области невербальной интенции актуального понятия и из области вербальных смыслов - языковых знаков и моделей ВФЯ) диктует признание двойственного характера речевой семантики. Здесь следует различать собственно имманентную речевую семантику - речевое содержание знаков и ассоциированную речевую семантику -речевой смысл знаков. Первые являются составной частью речевого знака. вторые же сравнительно независимы от знака и лишь ассоциируются с ним в ходе речевой коммуникации (интенциально задают процесс речепорождения или приписываются речевым знакам в процессе речевосприятия). Принципиальное различие между отношениями в парах “когнитивное понятие - номинативный языковой знак” и “актуальное понятие (мысль) - речевой знак” состоит, по нашему мнению, в том, что в долговременной памяти, в области которой функционируют члены первой пары, не может существовать некоторой стабильной и дискретной (и воспроизводимой) информационной единицы, которая бы постоянно выполняла функцию замещения другой информационной единицы в семиотическом процессе и при этом не была бы онтически идентичной с этой второй единицей. Поэтому мы считаем, что когнитивное понятие и языковой номинативный знак (слово, фразеологизм или клишированное словосочетание) представляют собой одну и ту же онтическую сущность, распадающуюся на две функционально различные сущности: познавательно- 504 когнитивную - понятие и семиотическую - языковой знак. Сказанное совершенно не значит, что языковой знак в пределах вербализуемого им понятия не представляет дискретной и строго идентифицируемой единицы. Когнитивное понятие может включать в свой состав более одного языкового знака, которые его вербализуют. По отношению друг к другу такие языковые знаки выступают в качестве симиляров. Совокупность симиляров в пределах одного когнитивного понятия представляет одно лексическое понятие. Симиляры могут быть как однокатегориальными (одной части речи), так и разнокатегориаль-ными (например, глагол, причастие, деепричастие, имя действия, инфинитив в пределах процессуального понятия). Совсем иначе нам представляются отношения в паре “актуальное понятие (мысль) - речевой знак”. Ввиду двойственного происхождения речевого знака мы полагаем, что нет и быть не может некоторой дискретной информационной единицы, которая совмещала бы в себе свойства инвариантного языкового знака и фактуального мыслительного смысла, т.е. была бы одновременно воспроизводимой и производимой - замещала бы в коммуникативном акте конкретный фактуальный (единичный, ситуативный) смысл и стабильно отсылала бы к одному и тому же языковому знаку, и при этом была бы онтически идентичной одной из двух вышеуказанных принципиально отличных в онтическом отношении смысловых единиц. Значит, такая единица - речевой знак - должна обязательно представлять сущность, совершенно онтически отличную как от актуального понятия (мысли), так и от языкового знака. Речевое содержание как в процессе речепорождения, так и в процессе речевосприятия может быть выведено из функционального отношения языковых знаков, задействованных в образовании данного речевого знака, к модели внутренней формы языка, по которой он был образован. Смысл же речевого произведения может быть выведен лишь из способа представления речевого содержания через соотношение данного знака к другим знакам в данном речевом континууме. В случае 505
восприятия речевого смысла инвариантным эталоном может служить только социализированная когнитивная система индивидуальной психики-сознания реципиента, а в случае восприятия речевого содержания - система его индивидуального языка. Оговаривание социального характера любой идиолектной системы просто излишне, поскольку по своему функциональному предназначению язык может и должен быть определен как семиотическая система, т.е. система коммуникативно-выразительных средств (знаков и моделей коммуникации), а обе его функции - выражения и коммуникации - неминуемо предполагает наличие прямого или опосредованного собеседника. А учитывая функциональную трактовку речевой деятельности как семантического процесса, легко понять, что таким опосредующим “собеседником” может быть сам субъект речепорождения, который в рассмотренном методологическом направлении понимается как субъект-микросоциум. Индивидуальная языковая деятельность, таким образом, оказывается онтологически реальным проявлением всех остальных возможных социальных образований: от семьи до человечества в целом. Иначе говоря, человеческая личность в ее апперцепции (самосознании) - это единственная конкретная форма социума, если понимать социум функционально как семантическую систему, а не как механическую совокупность физических тел (позитивизм) или некий мистический Дух феноменологов или не менее мистическое общественное сознание марксистов. Все остальные формы существования социума, кроме социализированной личности, онти-чески вторичны, т.е. это не более чем идеи, понятия нашего сознания. Следовательно, и индивидуальный язык (или, лучше сказать, индивидуальная языковая деятельность) - это единственная онтологически первичная сущность, включающая в себя в виде форм и аспектов функционирования все остальные лингвистические феномены - социальные и территориальные диалекты, литературные языки, национальные языки и т.д. Подытоживая сказанное, следует отметить, что предложенная схема исследования языковой деятельности не должна расценивать- 506 ся ни как методическое предписание (алгоритм) по лингвистическому анализу, ни как единственно верное теоретическое построение, поскольку это противоречит самому духу функционализма, в основе которого лежит признание плюрализма методологических подходов и установка на принципиальную непознаваемость языка и речи как вещей-в-себе. Все рассмотренные в данной работе лингвистические сущности и факты рассматриваются как прагматически и праксеоло-гически ориентированные психо-социальные функции, а не как самоценные феномены (или ноумены) и не как физические (“позитивные”) факты. Поэтому их познание ограничивается возможным опытом социализированной личности в той степени, в какой данная личность как представитель человеческого рода определенной этно- и социокультурной ориентации, определенного пола, возраста, темперамента, с определенными физико- и нейрофизиологическими, психологическими и логическими способностями и т.д. в состоянии познать самое себя через свою предметно-коммуникативную психическую деятельность в мире и обществе. Функциональная методология, предложенная нами, представляет собой одну из возможных версий лингвистического исследования. Мы не ставили перед собой цели решить назревшие к концу ХХ века в лингвистике проблемы и противоречия, но лишь предложили квалифицировать принципиальное направление, которое появилось в виде философской концепции Иммануила Канта и различным образом было модифицировано в прагматизме Вильяма Джемса и в критическом дуализме Карла Поппера, но, тем не менее, не было в достаточной мере развито ни в философии, ни в гуманитарных науках. По нашему глубокому убеждению, это направление, названное нами функциональной методологией, содержит в себе огромный потенциал и огромные возможности. Мы не исключаем возможность пересмотра некоторых предложенных в данной работе методологических посылок. Но утверждаем, что, осознавая принципиальное отличие данного подхода от других, уже получивших свое развитие в лингвистике - феноменологии, позитивизма и рацио- 507 нализма - и последовательно реализуя функциональные методологические установки в теории и практике исследования языковой деятельности, можно выйти на качественно новый уровень не только языкознания, но и других, смежных дисциплин, которые в той или иной степени нацелены на исследование языковой коммуникации и вербального сознания. ВЫВОДЫ
Подводя итог нашим размышленям об основополагающих положениях функциональной методологии лингвистического исследования, прежде всего, отметим, что функциональная методология понимается нами как одно из четырех глобальных направлений в современной лингвистике наряду с феноменологией (эссенциализмом), позитивизмом (физикализмом) и рационализмом (сайентологией). Функционализм сближается с указанными течениями в одних принципиальных методологических моментах и расходится в других. Так, в вопросах локализации объекта лингвистического исследования, каковым мы считаем индивидуальную языковую деятельность, в вопросах квалификации генезиса познавательных и вербализационных актов, которые нами определяются как смыслопорождение, а также в вопросах сущностного характера методики лингвоанализа, квалифицируемой нами как дедуктивная, функциональная методология значительно сближается с рационализмом и столь же существенно расходится с позитивизмом и феноменологией. Зато в вопросах темпо-рально-атрибутивного плана функциональная методология наиболее близка именно позитивизму, поскольку предполагает наличие у своего объекта такого имманентного свойства как детерминированность опытом (действительным и возможным), признает апостериорный характер познавательной деятельности и фактуализм методических исследовательских приемов. По этим же позициям функционализм резко противостоит как априорному логицизму рационализма, так и априорному интуитивизму феноменологии. Вместе с тем, признавая инвариантно-фактуальную структурную сущность объекта, чувственно-рациональный дуализм познавательных актов и трансцендентально-созерцательную двойственность методических приемов, функционализм, тем самым, существенно перекликается с феноменологией и решительно отмежевывается от узкого эмпирического фактуализма позитивистов и узкого логического фактуализма и солипсизма рацио- 492
налистов. Несложно заметить, что классификацию методологических направлений, а равно квалификацию на их фоне функциональной методологии мы совершаем на базе трех основных критериев: онтологического статуса объекта лингвистического исследования (включая его структурные свойства), функционально-гносеологического статуса исследования языковой деятельности (в том числе и генезиса вербального смысла) и, наконец, принципиальных положений методики лингвистического исследования. Таким образом, в работе мы предлагаем тетрихотомическую трактовку современной лингвистической методологии, которая не отбрасывает предшествовавшую ей трихотомическую, но включает ее в себя в качестве частности. При этом, мы пытаемся, насколько это возможно, не смешивать логическую триаду становления смысла, предложенную Гегелем: тезис - антитезис - синтез методологическим оппозициям, включащим кроме собственно методического и гносеологического факторов, еще и основной метафизический аспект всякой теории - онтологию объекта. Игнорирование онтологии (наблюдавшееся долгие годы в разработках рационалистов) неминуемо ведет к упрощенному пониманию объекта исследования и одновременно сильно сужает и чисто эпистемологическую проблематику, поскольку из перечня гносеологических вопросов уходят вопросы о сущности (онтологии) самих познавательных процессов, подменяясь вопросами методики. Понятие же метода в трактовке Декарта и других ранних менталистов было именно онтологическим и эпистемологическим, а не просто логико-методическим или операциональным. Поэтому, говоря о методологии, мы говорим о сложном иерархическом комплексе онтологических, гносеологических и собственно методических оснований всякой научной или философской теории. Именно из этих трех слагающих и создается то, что обычно называют подходом или направлением. В этом смысле ни аналитическая философия, ни философия языка, ни логическая семантика, ни прагматический анализ, ни структурализм сами по себе не являются 493 методологическими направлениями. Другое дело, что большинство представителей той или иной школы, того или иного модного течения в лингвистике или философии языка могут стоять на позициях какой-то одной методологии, что впоследствии становится причиной метонимического переноса этих методологических принципов на тот или иной прием (каковым является аналитический или структурный метод), а то и на целую отрасль (каковыми являются философия или прагматика языка или логическая семантика). Следует просто помнить о том, когда, где, почему и при каких условиях возникло в лингвистике то или иное новое веяние, а затем задаться вопросом, который мы считаем основным в любом научно-философском исследовании - “что это?” Ответ на него предохранит от множества ошибок. Отвечая на этот вопрос, мы обнаружим, что основная идея структурного анализа лишь поверхностно оказалась связанной с феноменологией, а идеи исследования логической семантики или прагматики языковой коммуникации лишь в силу определенных обстоятельств оказались изначально вовлечены в область рациональной методологии. История языкознания постепенно опровергает эти мифы. Так современной лингвистике известны все четыре методологически отличные ответвления структурализма - бихевиористский структурализм дескриптиви-стов (позитивизм), классический структурализм чистых сущностей, форм и отношений (феноменология), логико-аналитический структурализм генеративистов (рационализм) и социально-психологический структурализм функционального толка, представленный в Пражской школе. Точно так же и с функционализмом. Иногда функционализмом называют исследования коммуникативного аспекта языковой деятельности (т.е., опять-таки, один из разделов языкознания). Иногда под функционализмом понимают только методику квалификации языковых единиц через их функционирование в речи. Мы же видим в функционализме специфическую методологию, в которой весь комплекс лингвистических вопросов последовательно выводится из понятия функции. В онтологическом отношении языковая деятельность 494 и все ее составные - язык, речь и речевая деятельность - определяются как деятельностные психо-социальные функции человеческой психики. В гносеологическом аспекте языковая деятельность также выводится из понятия функции - как коммуникативно-семиотическая функция вербализации продуктов сознания. В методическом же отношении функционализм также сопряжен с понятием функции: единицы языковой деятельности рассматриваются в их функциональном отношении к интенциальным смыслам, речевым сигналам и друг к другу. Отличительной чертой функционального понимания структурной сущности смысла как объекта исследования во всех гуманитарных дисциплинах является онтологический дуализм. Объект функциональной лингвистики в онтическом отношении двойственен: с одной стороны это инвариантный смысл в модусе покоя (языковая система), а с другой - фактуальный смысл в модусе движения (речевой континуум). Вместе с тем, смысл является также только одним из аспектов лингвистического объекта в функциональной методологии -субстанциальным его аспектом. Так, языковая система и речевой континуум объединяются по линии субстанциальности. В этом отношении язык и речь как субстанциальные сущности противостоят речевой деятельности как процессуальной сущности. Отсюда, обоснование трехчастной структуры языковой деятельности: язык + речевая деятельность + речь. Исходя из двуаспектного характера вербального смысла и из функциональной направленности языковой деятельности одновременно на закрепление информации в знаковой форме (экспрессивная функция) и обеспечение информационного обмена (коммуникативная функция), в функциональной семиотике предполагается выделение двух типов вербальных знаков: языковых (инвариантных) и речевых (фактуальных). Язык в функциональной методологии рассматривается как системная, принципиально отличная от речи сущность, состоящая из 495
подсистемы языковых знаков - информационной базы и подсистемы алгоритмических моделей - внутренней формы. Информационная база включает в себя весь комплекс информационных воспроизводимых единиц как гомогенных по форме (слов), так и гетерогенных (фразеологизмов, клишированных словосочетаний, клишированных высказываний и текстов). В данной работе мы предприняли попытку обосновать двуструктурированный характер устройства системы информационной базы языка, детерминированный двойственной структурой языкового знака. Структура языкового знака находится согласно этой теории в прямой связи со структурой всей системы ИБЯ. Категориальная часть языкового знака (парадигматическая), основанная на функциональных связях сходства с другими знаками в системе, отражает в знаке иерархические свойства всей системы. В то же время, референтивная часть (синтагматическая), основанная на функциональных связях смежности с другими знаками, отражает тематическое (полевое) устройство системы ИБЯ. Собственно, структурные элементы знака - семы (как когнитивно-лексические, так и внутриформенные) - рассматриваются нами как следы наиболее устойчивых функциональных связей с другими знаками (рациональные семы) и другими психологическими единицами (сенсорно-эмпирические, эмотивно-экспрессивные, волюнтативные семы). Наличие в знаке (и в понятии, которое это знак вербализует) нерациональной информации позволяет объяснить семиотическое единство познавательного акта, его функциональную онтическую сущность как эмпирически ориентированного процесса. “Действия рассудка без схем чувственности неопределенны”, - писал И.Кант, которого мы считаем основоположником функциональной методологии в философии (Кант,1964:567). Референтивный компонент когнитивного понятия (а через него - и языкового знака) может включать в себя как отдельные наиболее сильные ментальные ощущения и восприятия, так и комплексные единицы эмпирического созерцания - ментальные представления, выступающие в познавательном процессе в качестве 496
референта, и комплексные единицы чистого созерцания - обобщенные представления (наглядные образы), которые в процессе познания выступают в роли денотата жүктеу/скачать 0.5 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|