Глава 14. Борьба за информацию

Глава 14. Борьба за информацию

Если внимательно проанализировать процессы принятия управленческих решений, представленные в предыдущей главе, легко заметить – одним из самых важных факторов при выборе правильных альтернатив является успешная работа с информацией. В этой и следующей главе мы подробно рассмотрим опыт Уинстона Черчилля в этой области.

Осведомленность

Один из секретарей Военного координационного комитета полковник Ян Джейкоб вспоминал:

«Черчилль (на тот момент – март 1940 года – глава Военно-морского министерства. – Д. М. ) был великолепно подготовлен в части информации ко всем заседаниям военного кабинета. Другие министры обычно не читали телеграммы. Как правило, за них это делали старшие помощники, которые готовили краткие отчеты. Другое дело Черчилль. Он лично просматривал все телеграммы» [704] .

...

Ян Джейкоб

Прекрасная осведомленность была одной из характерных черт Черчилля-политика. Известная максима «Информирован – значит вооружен» была для него не просто красивой фразой, а прямым руководством к действию. Британский политик нуждался в информации как в воздухе. Она служила своеобразным топливом, которое приводило в движение весь механизм принятия управленческих решений. И чем больше и качественней были исходные данные, тем быстрей и четче работала эта машина. Капитан сэр Ричард Пим, человек, которому Черчилль доверил руководить легендарной комнатой с картами, вспоминал, что, едва Уинстон оказывался в информационном вакууме, тут же начинался «повсеместный поиск новостей любого сорта» [705] . При этом для Черчилля не имело большого значения, находился ли он в Лондоне или в тысячах километрах от него, – принцип тотальной осведомленности оставался неизменным, и отчеты о том, что происходит, в любом случае доходили до его рук.

...

Едва в этой слаженной цепочке происходил сбой, как Черчилль тут же брал ситуацию под личный контроль. В январе 1943 года во время конференции в Касабланке наш герой отчитывал главу разведывательной службы полковника Стюарта Мензиса, больше известного среди британского истеблишмента как C.:

«Почему вы не снабжаете меня новостями соответствующим образом? Объем передаваемой информации должен быть увеличен!» [706] .

В тот же день Черчилль телеграфировал полковнику Лесли Холлису:

«Я не удовлетворен объемом информации, ко торую вы предоставляете, и скоростью, с которой это делается. Мы до сих пор ничего не знаем о рейде на Берлин, за исключением той информации, которую публикуют местные газеты. Также заметьте себе, что на телеграммах с фронта должно указываться местное время. Прошу вас попытаться получить более полные отчеты от генерала Монтгомери» [707] .

Для того чтобы впредь избегать подобных сбоев в получении новостей, Черчилль попросил создать специальный корпус связистов, которые должны были постоянно сопровождать британского премьера и отвечать за своевременное снабжение необходимой информацией. В некоторых случаях для этих целей использовалась слаженная работа аппарата военного кабинета.

Секретарь Черчилля Лесли Рован вспоминал:

«Одна из вещей, которая очень сильно поразила русских во время конференции в Ялте, была наша служба доставки официальных бумаг из Лондона. Поздней ночью бумаги переправлялись из Лондона на самолетах-бомбардировщиках класса „Mosquito“. Утром они прибывали в Крым и на машине доставлялись премьер-министру, так что уже днем он мог держать в своих руках документы, которые были составлены только вчера вечером. Аналогичная ситуация была и с газетами. Насколько я помню, эта служба никогда не дала сбоя и произвела тогда сильное впечатление» [708] .

Для поддержания постоянной осведомленности Черчилль использовал в своей практике пять основных источников получения информации:

– получение информации из первых рук;

– внешние источники;

– статистика;

– разведка;

– обращение к экспертам.

Остановимся на этих источниках более подробно.

Получение информации из первых рук

Какими принципами руководствовался британский премьер при получении информации? Первым и базовым принципом было стремление по мере возможностей получать сырую, необработанную информацию из первых рук. Нередко для этого Черчилль проводил личные беседы со своими коллегами и подчиненными. Например, в конце июня 1940 года, когда в случае прямого нападения немецких войск на Великобританию от обороноспособности южных берегов зависело будущее Соединенного Королевства, он пригласил к себе генерал-майора Эндрю Торна, отвечавшего за оборону южной стороны устья Темзы.

Цель, которую преследовал наш герой, заключалась в получении достоверных сведений вместо вылизанных отчетов о состоянии дел на критическом участке фронта. Именно поэтому он пригласил для беседы с глазу на глаз человека, непосредственно отвечающего за оборону этого участка земли, человека, который как никто лучше знал реальное положение дел.

В отличие от многих других бесед британского премьера, эта встреча проходила без стенографиста, и о предмете разговора мы можем судить лишь по воспоминаниям одного из личных секретарей Черчилля Джона Колвилла, который не только стал свидетелем беседы двух мужчин, но и скрупулезно перенес ее содержание в свой дневник.

Обсуждался вопрос вторжения восьмидесяти тысяч немецких войск. В ходе беседы Торн признался, что его дивизии «плохо экипированы и имеют за плечами небольшой опыт тренировок». По его мнению, в случае вторжения английские войска способны удержать левый фланг противника в Эшдаунском лесу. Но он слабо себе представлял, что можно «противопоставить правому флангу немцев, которые будут двигаться через Кентербери к Лондону». В довершении всего, третья дивизия генерала Торна – единственное подразделение, которое было одновременно и хорошо экипировано, и хорошо натренировано, – переводилась в Северную Ирландию. Уинстон пообещал, что «этого не случится» [709] .

Вечером того же дня Черчилль связался с генералом Гастингсом Исмеем, заметив, что хотя решение о переброске дополнительной дивизии в Северную Ирландию было санкционировано начальниками штабов, оно связано с «неоправданным риском». Премьер предложил найти альтернативу – скажем, направить в Ирландию (если это действительно требуется) «две или три легковооруженные бригады». По его мнению, маловероятно, что немцы станут проводить в Северной Ирландии полномасштабную высадку. «Ничто случившееся в Ирландии нельзя считать срочным и решающим», подытожил Черчилль [710] . Как и следовало ожидать, после вмешательства премьера военный кабинет наложил вето на перевод третьей дивизии на север [711] .

На этом история с третьей дивизией не закончилась. 2 июля Черчилль отправился инспектировать береговые укрепления. Во время поездки он познакомился с командующим третьей дивизией генералом Бернардом Монтгомери, человеком которому спустя три года предстоит сказать свое веское слово в разгроме нацистских войск фельдмаршала Эрвина Роммеля под Эль-Аламейном и стать одним из самых видных британских полководцев периода Второй мировой. Черчилль пригласил Монтгомери на обед в «Royal Albion Hotel», где в неофициальной обстановке попросил его рассказать о тех сложностях, с которыми столкнулись вверенные ему войска.

По мнению генерала, основная проблема заключалась в нехватке транспорта.

– Третья дивизия была единственной полностью экипированной и готовой сражаться с врагом в любой точке, – говорил Монтгомери. – А мы фактически заняли неподвижное положение, получив приказ копать окопы на южном побережье. Этим могут заниматься любые другие войска. А мою дивизию следует снабдить автобусами. Она должна превратиться в мобильный резерв, который можно будет использовать для нанесения контратакующего удара.

– Почему я оказался неподвижен! – возмущался генерал. – В Англии имеются тысячи автобусов, дайте мне часть из них и освободите меня наконец от этой статической роли, поручив решать задачу мобильной контратаки! [712]

Экспрессивное выступление Монтгомери произвело на Черчилля благоприятное впечатление. Неслучайно за британским политиком закрепилась слава, что он «недолюбливал молчунов» [713] . По его словам: «Нередко человек молчит только потому, что он не знает, что сказать, и пользуется хорошей репутацией только потому, что молчит» [714] .

После беседы с Монти Черчилль написал военному министру Энтони Идену:

«Я был неприятно удивлен, обнаружив, что третья дивизия растянулась на тридцать миль по побережью, вместо того чтобы сконцентрироваться в резерве для выступления против основного удара противника. Но куда более ошеломительным фактом является то, что эта дивизия, которая так или иначе является мобильным формированием, лишена автобусов для доставки их к месту сражений. Учитывая большое количество транспорта, включая автобусы и грузовики, которые имеются в этой местности, а также многочисленных водителей, вернувшихся после эвакуации британских экспедиционных сил [из Европы], я не вижу больших препятствий для исправления сложившейся ситуации в кратчайшие сроки» [715] .

Как вспоминал впоследствии Монтгомери: «Я не знаю, что подумало на этот счет Военное министерство, но свои автобусы я все-таки получил» [716] .

Принятие столь быстрого решения, направленного на устранение самой сути проблемы, было бы невозможно, если бы Черчилль знакомился с положением дел только по официальным отчетам. Он никогда не гнушался обращаться за советом и узнавать мнение у своих подчиненных, которые хотя и стояли по иерархической лестнице намного ниже премьера, были значительно ближе к насущным проблемам, отчего их точка зрения представляла дополнительную ценность.

...

Получение информации из первых рук не только способствовало принятию правильных решений, но и нередко останавливало Черчилля от ошибочных выводов и шагов. Например, в июле 1940 года он пригласил на обед в загородную резиденцию Чекерс генерала Джеймса Маршалла-Корнуэлла. Черчилль не случайно выбирал для бесед неформальную обстановку, которая снимала напряженность и позволяла гостям чувствовать себя более раскованно. По словам будущего главы имперского Генерального штаба фельдмаршала Алана Брука, эти неформальные беседы оказали ему «огромную услугу» [717] .

Когда подали шампанское, Черчилль стал расспрашивать Маршалла-Корнуэлла о состоянии его войск. Генерал отметил, что, приняв командование, он обнаружил преобладание оборонительных схем и отдал приказ сосредоточить основные усилия на нападении, а девиз третьего корпуса «Биться, а не смыться!» превратить в лозунг предстоящей кампании.

Услышав это, Черчилль засмеялся и воскликнул:

– Потрясающе! Это как раз тот боевой дух, который я хотел увидеть!

Выдержав небольшую паузу, он спросил своего гостя:

– Я предполагаю, что ваши войска сейчас готовы к отправке на фронт?

– Никак нет, сэр, – неожиданно ответил Маршалл-Корнуэлл.

Улыбка исчезла с лица премьера.

– Укомплектование дивизий еще не закончено, – продолжил генерал. – Когда же это наконец произойдет, нам потребуется еще месяц-два на проведение интенсивных тренировок.

Черчилль посмотрел на Джеймса недоверчивым взглядом и полез в карман своего смокинга. Вытащив пачку скрепленных листков, он спросил:

– Какие ваши две дивизии?

– 53-я уэльская и 2-я лондонская.

Премьер стал водить указательным пальцем в одном из листков, ища упомянутые дивизии. Найдя их, он воскликнул:

– А, вот они! На сто процентов укомплектованы людьми, ружьями и минометами. На пятьдесят процентов укомплектованы полевой артиллерией, противотанковыми пушками и пулеметами…

– Прошу прощения, сэр, – перебив премьера, сказал Маршалл-Корнуэлл, – эти цифры, скорее всего, отражают готовность департамента артиллерийско-технического и вещевого снабжения отправить перечисленное вооружение в мои дивизии. Но оно еще не достигло войск, по крайней мере в озвученном количестве.

Эта реплика сильно задела премьера. Покраснев от гнева, он швырнул стопку бумажек в направлении начальника имперского штаба сэра Джона Дилла.

– CIGS [718] , проверьте эти документы и верните мне завтра откорректированными.

Маршалл-Корнуэлл хотел уже вздохнуть свободно, но не тут-то было. Черчилль собирался узнать мнение генерала еще по одному вопросу. Когда прислуга стала разносить кофе и бренди, хозяин дома зажег сигару и, обращаясь к присутствующим, сказал:

– Я хочу, чтобы генералы проследовали за мной.

Генералы Дилл, Исмей и Маршалл-Корнуэлл встали из-за стола и направились вместе с премьером в соседнюю комнату. В центре комнаты стоял огромный стол, на котором лежала свернутая карта. Черчилль попросил Дилла и Исмея развернуть ее. Это была выполненная в большом масштабе карта Красного моря.

Черчилль указал на итальянский порт Массава и, повернувшись к Джеймсу, сказал:

– А теперь, генерал Маршалл-Корнуэлл… У нас есть господство на воде и в воздухе, и для нас очень важно захватить этот порт. Как бы вы это осуществили?

Генерал оказался не готов к такому вопросу. Посмотрев на Дилла и Исмея, он отметил про себя, что они выглядят обеспокоенно, как будто от его ответа зависело очень многое.

– Ну что ж, сэр, – подумав с минуту, начал он. – Я никогда не был на Массаве. Согласно карте, это хорошо укрепленный остров, защищенный с побережья противотанковыми батареями. До него не меньше пятисот миль от Адена, что делает его практически недоступным для наших истребителей. Гавань имеет очень узкий входной канал, защищенный коралловыми рифами. К тому же он наверняка заминирован, что исключает возможность высадки. Я бы посоветовал подождать продвижения генерала Уэйвелла в Эритрее. Он сможет захватить этот порт без особого труда.

Черчилль бросил на гостя испепеляющий взгляд. Свернув карту, он пробурчал раздраженно:

– Все вы, военные, одинаковы! У вас полностью отсутствует воображение!

На следующий день Маршалл-Корнуэлл покинул Чекерс. В машине он ехал с генералом Диллом, который во время беседы сказал:

– Я благодарен тебе, Джимми, за то, что ты вчера ответил у карты именно так. Если бы ты проявил больше энтузиазма насчет этой операции, на следу ющей же неделе твои войска были бы отправлены в район Красного моря для захвата порта Массава [719] .

Беседы с непосредственными участниками событий были не единственным источником получения сырой информации, которые использовал Черчилль. Вместо чтения обобщенных отчетов и информационных сводок, подготовленных специальными службами, он старался, по мере возможностей, лично просматривать первоисточники. В этом отношении очень показательно поведение Черчилля по отношению к той информации, которая касалась возможного нападения Германии на Советский Союз.

7 апреля 1941 года разведывательное управление Великобритании сообщило британскому премьеру о появившихся в Европе слухах о намерении Гитлера напасть на своего восточного союзника. Однако спустя всего полтора месяца – 23 мая – то же разведывательное управление было уже не столь категорично в своих оценках. По мнению его сотрудников, отношения между Советской Россией и нацистской Германией не исключало подписание нового соглашения, которое позволило бы улучшить экономические перспективы немцев.

5 июня разведывательное управление вновь стало склоняться к идее нападения. Масштабы приготовлений у западной границы Советского Союза наталкивали на мысль, что Гитлер замыслил нечто большее, чем обычное экономическое соглашение. Но что-либо конкретное британские разведчики пока предположить не решались. 10 июня они писали своему премьеру: «Во второй половине июня мы станем свидетелями либо войны, либо нового соглашения» [720] .

...

По словам Черчилля: «Я не довольствовался этой формой коллективной мудрости и предпочитал лично видеть оригиналы. Поэтому еще летом 1940 года поручил майору Десмонду Мортону делать ежедневно подборку наиболее интересных сообщений, которые я всегда читал, составляя, таким образом – иногда значительно раньше других, – собственное мнение» [721] .

...

Тогда же Черчилль написал генералу Исмею: «Я не хочу, чтобы получаемые сообщения отбирались и обрабатывались различными сотрудниками разведки. Майор Мортон будет это делать для меня и представлять на мое рассмотрение то, что он считает особенно важным. Он должен получить доступ ко всей информации и представлять мне подлинные документы в их первоначальном виде» [722] .

Знакомство с «подлинными документами в их первоначальном виде» прояснило ситуацию. Спустя годы Черчилль вспоминал:

«Я с чувством волнения прочитал сообщение, полученное от одного из наших самых надежных осведомителей о переброске германских танковых сил по железной дороге из Бухареста в Краков и обратно. В этом сообщении говорилось, во-первых, что, как только югославские министры подчинились диктату в Вене (это произошло 18 марта), три из пяти танковых дивизий, которые двигались через Румынию на юг, к Греции и Югославии, были посланы на север, к Кракову. Во-вторых, вся эта переброска была отменена после революции в Белграде, и три танковые дивизии были отправлены обратно в Румынию. Эту отправку и возвращение назад около шестидесяти составов нельзя было скрыть от наших местных агентов.

Для меня это было вспышкой молнии, осветившей все положение на Востоке. Внезапная переброска к Кракову столь больших танковых сил, нужных в районе Балкан, могла означать лишь намерение Гитлера вторгнуться в мае в Россию. Отныне это казалось мне его несомненной основной целью. Тот факт, что революция в Белграде потребовала их возвращения в Румынию, мог означать, что сроки будут передвинуты с мая на июнь» [723] .

Черчилль решил использовать полученную информацию для налаживания отношений со Сталиным. Он написал ему «краткое и загадочное письмо» [724] , предупредив советского диктатора о готовящейся угрозе. Однако, как вы уже знаете, «вождь всех времен и народов» оставил письмо британского премьера без ответа, предпочтя верить нацисту Гитлеру, чем откликнуться на «провокацию» империалиста Черчилля.

Внешние источники

Одновременно с чтением шифровок и разведывательных данных Черчилль не гнушался использовать для получения информации и такие легкодоступные источники, как СМИ. Британский политик всегда питал слабость к чтению газет. Отчасти это объяснялось тем, что он очень активно сотрудничал со многими изданиями, а некоторые из медиамагнатов входили в круг его близких друзей. Свою роль, безусловно, сыграло и стремление Черчилля всегда быть в курсе событий. Его секретарь, миссис Кэтлин Хилл, вспоминала, что в довоенные годы Черчилль почти каждый день начинал с того, что звонил утром в информационный отдел газеты «Daily Mail» с просьбой прислать ему самые последние новости, которые произошли со вчерашнего вечера [725] .

...

Во время посещения в августе 1939 года небезызвестной линии Мажино Черчилль, который на тот момент не занимал никакой официальной должности, смог организовать специальную службу, доставлявшую ему ежедневно через Париж свежие лондонские газеты.

Не изменил он своим привычкам и после начала Армагеддона. Несмотря на огромную нагрузку: сначала в Адмиралтействе, а с мая 1940 года – на посту премьер-министра, – Черчилль не только не перестал читать газеты, он стал делать это в два раза чаще! Перед отходом ко сну он бегло просматривал завтрашние газеты, которые ему присылали специальным курьером с Флит-стрит. На следующее утро, за завтраком, британский премьер прочитывал их уже более внимательно.

Один из его секретарей, Джон Пек, свидетельствует:

«Во время завтрака Уинстон, как правило, штудировал свежие газеты. Иногда он просматривал до девяти различных изданий. Черчилль всегда делал это самостоятельно, не доверяя эти функции какому-нибудь чтецу прессы или специальной службе, которая бы компоновала и собирала для него сборники с интересующими вырезками» [726] .

Помимо британских газет, Черчилль также знакомился с американскими изданиями, которыми его регулярно снабжало американское отделение Министерства информации. По словам официального биографа Черчилля сэра Мартина Гилберта, «за подобным чтением прессы обычно следовали многочисленные вопросы к министрам, а порой и к владельцам изданий» [727] .

...

Джон Пек

В другой раз Черчилль вмешался в решение суда, когда узнал, что мисс Элси Оррин приговорили к пяти годам лишения свободы за то, что она сказала двум солдатам: «Гитлер хороший правитель, он гораздо лучше, чем мистер Черчилль». Премьер снова связался с Гербертом Моррисоном: «Я бы хотел, чтобы мое мнение также приобщили к делу. Этот приговор слишком суров для высказывания своего мнения, которое, хотя и является очень пагубным для нашего общества, никак не связано с заговором. Никаким доводом в поддержке внутреннего благополучия нашей страны нельзя оправдать столь бессмысленной и противоестественной жестокости» [729] .

...

Черчилль отдавал себе отчет в ограниченности той информации, которую публиковали газеты. Многие заметки носили субъективный характер, могли основываться на устаревших сведениях или непроверенных источниках. Несмотря на это, чтение газет позволяло ему чувствовать пульс страны, видеть, какие проблемы волнуют британцев, какие казусы происходят в общественной жизни, где государственная машина сбоит, оказывая чрезмерное давление или, наоборот, упуская из виду ключевые области.

Статистика

Одним из первых шагов Черчилля после его назначения в сентябре 1939 года на пост военно-морского министра стало создание выделенного отдела статистики. Руководить новой структурой, которая напрямую подчинялась первому лорду Адмиралтейства, Черчилль поручил своему другу и научному советнику, профессору Оксфордского университета Фредерику Линдеману.

Комментируя спустя годы свое решение, Черчилль скажет:

«В то время не было никакой правительственной статистической организации. Каждое министерство составляло отчеты на основе собственных данных. В Министерстве военно-воздушных сил были одни расчеты, в Военном министерстве – другие. Министерство снабжения и Министерство торговли, хотя думали об одном и том же, говорили на разных языках. Это иногда приводило к недоразумениям и лишней трате времени, когда тот или иной вопрос горячо обсуждался на заседаниях кабинета. Однако у меня с самого начала были свои надежные и постоянные источники информации, каждая часть которой была неразрывно связана со всеми остальными. Хотя вначале она охватывала лишь определенную область, у меня все же складывалось правильное и ясное представление из всех многочисленных цифр и фактов, которые стекались к нам» [730] .

Черчилль разработал специализированную систему, состоящую из двадцати трех показателей. По многим из них информация обновлялась ежедневно, что позволяло отслеживать практически всю активность в военно-морской сфере.

Разведка

...

Кристофер Эндрю

Уже после завершения Второй мировой войны, сев за написание мемуаров и приступив к анализу событий этого кровопролитного периода, Черчилль напишет о знаменитом морском сражении у атолла Мидуэй в июне 1942 года, которое стало поворотной точкой [733] в войне на Тихом океане:

«Ясен еще один урок. Системе американской разведки удалось пробраться к наиболее тщательно охраняемым секретам противника задолго до самих событий. Таким образом, адмирал Нимиц, будучи слабее, все же сумел дважды сконцентрировать все свои силы так, чтобы иметь их в достаточном количестве в надлежащее время и в надлежащем месте. Это сыграло решающую роль во время боев. Это доказывает, какое большое значение имеет секретность и к каким последствиям в войне приводит утечка информации» [734] .

Сам Черчилль был одним из тех, кто стоял у истоков британской секретной службы. Буквально сразу после своего избрания в палату общин он развернул активную кампанию, направленную на укрепление существующего разведывательного департамента, численность которого на тот момент составляла всего двадцать человек. Для сравнения, в аналогичном ведомстве кайзеровской Германии в начале 1900-х годов трудилось свыше двухсот сотрудников.

Британский политик считал подобное отставание недопустимым. Выступая против увеличения расходов на вооруженные силы в целом, он, наоборот, призывал не жалеть денег на разведку. «Если и есть такое ведомство, на нужды которого следует увеличить расходы, – так это секретная служба», – заявил он в марте 1902 года, выступая перед депутатами палаты общин [735] .

Тогда слова Черчилля прозвучали как глас вопиющего в пустыне. Однако со временем ситуация стала меняться. В октябре 1909 года под эгидой Военного министерства было создано новое бюро секретной службы, включавшее девятнадцать департаментов: MI 1 – MI 19. Впоследствии число департаментов сократилось до двух – военного (MI 5 [736] ) и военно-морского (MI 6 [737] ), которые позже были переименованы во внутреннюю и внешнюю разведывательную службы. Главами новых ведомств стали, соответственно, тридцатишестилетний капитан Вернон Келл и пятидесятилетний коммандер Мэнсфилд Смит-Камминг, больше известные по первым буквам своих фамилий как К. и С.

На тот момент Черчилль возглавлял Министерство торговли. Несмотря на то что его ведомство не имело прямого отношения к военным секретам, он тут же наладил связь с упомянутыми джентльменами.

После перехода Черчилля в Министерство внутренних дел в 1910 году его взаимодействие с разведывательными службами возросло многократно. По указанию политика британские полицейские должны были активно помогать MI 5 в поиске и аресте людей, подозреваемых в шпионаже. Кроме того, Черчилль предоставил спецслужбам значительные полномочия для вскрытия писем. В соответствии с принятым законодательством для вскрытия каждого письма требовалось отдельное распоряжение. Черчилль упростил существующую процедуру. По его мнению, «полиция, сотрудничая с Военным министерством (читай – с MI 5), должна иметь перечень лиц, которые подозреваются в передаче информации иностранным правительствам». После составления таких списков «по особому распоряжению, в случаях необходимости, корреспонденция указанных людей должна быть досмотрена» [738] .

Таким образом, достаточно было всего одного распоряжения, чтобы осуществлять просмотр всей переписки целой группы лиц. Стоит ли удивляться, что, санкционировав подобные нововведения, Черчилль предпринял дополнительные усилия, чтобы сохранить все в тайне. Реформы министра внутренних дел прошли незамеченными не только для общественности, но и для членов парламента.

Черчилль продолжил поддерживать тесные взаимоотношения с разведывательными службами как в годы Первой мировой войны, так и после, когда он возглавлял Министерство военного снабжения, Военное министерство и Министерство военно-воздушных сил.

13 февраля 1921 года Черчилль был назначен на пост министра по делам колоний. За неделю до официального вступления в должность он предпринял активные шаги, чтобы вновь получить доступ к секретным документам. По его мнению, только обладая полной информацией в сфере международных отношений, можно было трезво оценивать ситуацию на подмандатных Великобритании территориях и принимать правильные решения.

Черчилль напишет два письма с просьбой допустить его к чтению секретных документов. В своем первом послании, направленном главе Адмиралтейства Вальтеру Хьюму Лонгу, он попросит разрешить ему знакомиться с перехваченными военно-морскими телеграммами. Черчилль подчеркнул, что считает «подобные телеграммы существенным фактором в принятии решений по международным делам» [739] .

Второе письмо было адресовано министру иностранных дел Джорджу Натаниелю Керзону. Черчилль попросил, чтобы ему, как и раньше, передавали «те же отчеты разведывательной службы, которые я получал, будучи военным министром». В заключение он добавил: «Я в течение многих лет подробно изучал эти документы и считаю их наличие очень важным для формирования правильного взгляда на ситуацию» [740] .

Оба министра – и Лонг, и Керзон – удовлетворили просьбу своего коллеги.

Куда сложнее обстояло дело с получением допуска к разведданным, когда Черчилль вернулся к власти после падения правительства либералов под руководством Дэвида Ллойд Джорджа.

В ноябре 1924 года новый премьер-министр Великобритании консерватор Стэнли Болдуин предложил Черчиллю пост министра финансов. Позже, упоминая о мистере Болдуине, Черчилль назовет его «бизнесменом деревенского вида, который попал в кабинет министров по чистой случайности» [741] . А после окончания Второй мировой войны он процедит следующее: «Я не желаю Стэнли зла, но было бы лучше, чтобы он никогда не появлялся на свет» [742] .

Согласитесь, не самая лестная оценка для человека, который назначил Черчилля на второй по значимости пост в правительстве. На самом деле причиной столь резких ремарок со стороны Черчилля стало его убеждение в том, что именно Стэнли Болдуин, являясь автором политики умиротворения, был одним из виновников усиления Гитлера и вскармливания его амбиций, приведших в итоге к началу мировой войны.

Что же до Министерства финансов, то, по мнению Черчилля, Болдуин сознательно предложил ему именно этот пост. Черчилль считал, что Стэнли видел в нем угрозу [743] и именно поэтому выбрал для него Казначейство. Во-первых, чтобы задобрить, предложив влиятельный пост. Во-вторых, чтобы подвести Уинстона к политической пропасти. Болдуин не мог не знать, что финансы никогда не были сильной стороной нашего героя. Он полагал, что Уинстон разделит судьбу своего отца лорда Рандольфа, занимавшего этот пост меньше пяти месяцев. Добровольная отставка Черчилля-старшего в декабре 1886 года превратилась в начало конца его политической биографии. Однако Уинстон не оправдал ожиданий лидера консерваторов. К зависти многих своих коллег, он смог удержаться на посту министра финансов в течение пяти лет. И даже больше. Болдуина уже не будет в живых, в то время как политический долгожитель Черчилль повторно въедет в 10-й дом на Даунинг-стрит, вновь заняв пост премьер-министра.

Однако вернемся к разведке. Переехав в Казначейство в 1924 году, Черчилль был неприятно удивлен, обнаружив, что с приходом к власти Консервативной партии произошло ужесточение правил распространения секретной информации, и теперь данные спецслужб получали далеко не все члены кабинета министров, а только те, кто входил в специальный список. Как и следовало ожидать, имя Черчилля в списке не значилось, что вызвало у него негодование. «Я изучал эти данные в течение многих лет и гораздо внимательнее, чем любой другой министр», – возмущался он в письме к Стэнли Болдуину. Также он обратил внимание премьера, что «придавал этим телеграммам больше значения в формировании своего мнения, чем любому другому источнику информации» [744] .

Болдуин ответил отказом, сознательно решив не допускать Черчилля к столь уникальному источнику информации, как разведка. Однако это было только начало. Черчилль не случайно требовал допуска к разведданным. Вскоре ему пришлось вступить в неравную схватку с первым морским лордом Адмиралтейства Дэвидом Битти, требовавшим выделения дополнительных средств на запуск новых программ кораблестроения и развитие военно-морских баз в Гонконге и Сингапуре. Сам Черчилль, напротив, выступал за сокращение расходов на армию и флот, считая, что в ближайшие десять лет Великобританию не ждет военный конфликт.

Но Битти придерживался иного мнения. Ссылаясь на перехваченные шифровки, которыми обменивались японское посольство в Лондоне и МИД Японии, он приводил весьма убедительные факты перевооружения японцев, тем самым подтверждая свои предположения о возможном военном столкновении с Токио в ближайшее время. Черчилль был в бешенстве. В письме к Болдуину он сокрушался: «Как я могу разрешать многочисленные противоречия, от которых напрямую зависит управление национальными финансами, если я не располагаю разведданными, к которым имеют свободный доступ сотрудники Адмиралтейства? Мне приходят на ум такие слова, как „чудовищно“, „недопустимо“, однако я предпочту использовать более сдержанный вариант – абсурд!» [745]

В конечном счете Болдуин капитулировал. Что же до Черчилля, то, даже получив доступ к разведданным, он все равно не изменил своего мнения относительно японского вопроса. Зато, будучи так же хорошо информирован, как и Битти, он смог успешно отразить политические удары, одержав над военно-морским ведомством победу.

После пяти напряженных лет в Казначействе в жизни Черчилля начался один из самых тяжелых этапов. С июня 1929-го по сентябрь 1939 года он оставался не у дел. Сам Черчилль назовет эти десять лет «пустынными годами».

Несмотря на вынужденную отставку, Черчилль не собирался уходить в тень политического забвения. По количеству гостей и развернутой в его стенах деятельности Чартвелл не уступал загородной резиденции премьер-министра Чекерсу. Будущий глава британского правительства Гарольд Макмиллан так описывал свои впечатления от визита к пребывавшему в опале Черчиллю:

«Повсюду были разбросаны карты, секретари бегали туда-сюда, бесконечно звонили телефоны. А Черчилля волновал лишь один вопрос: „Где, черт возьми, британский флот?“ Я навсегда запомню тот весенний день и то чувство власти, энергии и непрерывного потока действий, которые источал Уинстон, не занимавший в то время никакой официальной должности» [746] .

...

Гарольд Макмиллан

Для подобной активности нужна была информация. Разумеется, ни о каком допуске Черчилля к разведданным не могло быть и речи, и он это прекрасно понимал. Для того чтобы постоянно быть в курсе международных событий, иметь актуальные и точные сведения о перевооружении фашистской Германии, Черчилль создал свою сеть информаторов, которые снабжали его секретной информацией. Со временем он станет даже более осведомленным, чем некоторые из членов кабинета министров.

Центральной фигурой в этой сети был старый друг Черчилля со времен Первой мировой войны, майор Десмонд Мортон. Глава Центра промышленной разведки, Мортон имел хорошие связи среди представителей внутренней и внешней секретных служб Его Величества. К тому же он жил недалеко от Черчилля, так что не раз тихим вечером он украдкой посещал своего соседа, принося с собой в Чартвелл оригиналы перехваченных шифровок и дипломатическую почту.

...

Если отношения между Черчиллем и Мортоном для Уайтхолла не являлись секретом (в отличие от тех данных, которые удивительным образом попадали в Чартвелл), то о своем сотрудничестве с начальником тренировочного центра Министерства военно-воздушных сил, героем Первой мировой войны, майором авиации Тором Андерсоном, Черчилль не проронил ни слова до конца своей жизни. Их отношения зародились, когда Андерсон принес в лондонскую квартиру Черчилля семнадцатистраничный меморандум и четырнадцать страниц статистических данных, наглядно демонстрирующих просчеты Королевских ВВС в подготовке к возможной войне. Вскоре Торр вошел в число доверенных лиц, неоднократно приезжавших в Чартвелл и остававшихся там на ночь.

Помимо снабжения ценной информацией, Андерсон познакомил Черчилля с полковником авиации Лечленом Макклином, входившим в группу летчиков-бомбардировщиков, сформированную при штабе. Макклин рассказал Черчиллю о методах тренировки летчиков, эксплуатации самолетов и принципах дальней навигации. Поделился он с хозяином Чартвелла и грубыми ошибками, которые допускались при подготовке летчиков-бомбардировщиков.

Отдельного внимание среди информаторов Черчилля заслуживает фигура Ральфа Фоллета Виграма, начальника центрального департамента Министерства иностранных дел, непосредственно отвечающего за Германию. В марте 1935 года, после объявления Гитлером всеобщей воинской повинности, Виграм передал Черчиллю засекреченную стопку документов, посвященную перевооружению Германии. Среди прочего там была записка посла Его Величества в Берлине сэра Эрика Фиппса, выражавшего большие опасения насчет амбиций Третьего рейха. Также там были разведданные Министерства военно-воздушных сил относительно активного строительства немецкой военной авиации, иметь которую Германии запрещалось согласно положениям Версальского мирного договора.

Вскоре коллега Виграма, специализирующийся на Австрии, передал Черчиллю подробные сведения о механизированном вооружении Гитлера. Последние данные о состоянии немецких ВВС и темпах строительства новых самолетов передавал и бывший атташе в Германии, полковник авиации Фрэнк Дон, получавший эту информацию по своим каналам.

Черчилль нередко обращался за свежими фактами и к постоянному заместителю министра иностранных дел сэру Роберту Ванситтарту. Последний не только разделял взгляды политика относительно угрозы со стороны Германии – так же, как и хозяин Чартвелла, он был большим поклонником секретных служб. Ванситтарт тесно общался с директором MI 6 сэром Хью Синклером, и именно ему принадлежала идея создания параллельной тайной шпионской сети, известной как организация Z.

Здесь мы привели далеко не полный перечень лиц, помогавших Черчиллю в «пустынные годы». Официальный биограф Черчилля сэр Мартин Гилберт в одной из своих работ посвятил этой стороне жизни британского политика почти десять страниц [747] . Среди так называемых агентов Черчилля было множество служащих, политиков, представителей вооруженных сил – всех тех людей, которые не разделяли или которых пугала политика умиротворения, проводимая британским правительством сначала под началом Стэнли Болдуина, а затем и предшественником Черчилля Невиллом Чемберленом в тридцатые годы XX века.

В годы Второй мировой войны Черчилль значительно расширил свою деятельность на ниве разведки. В первые месяцы своего премьерства, в июле 1940 года, он создал новую структуру – SOE (Special Operations Executive), направленную на проведение специальных операций в тылу врага, которые должны были способствовать саботажу и восстаниям местного населения на оккупированных нацистами территориях. По словам Черчилля, SOE можно было смело назвать «Министерством неджентльменской войны» [748] .

Помощники Черчилля ожидали, что новая структура будет передана в подчинение Министерства экономической войны, возглавляемого лейбористом Хью Дальтоном. Это было очень разумным решением. Во-первых, Дальтон стоял у истоков этого формирования и приложил немало усилий к тому, чтобы SOE появилась на свет. Во-вторых, Хью был большим поклонником британского премьера. Он входил в число тех политиков, которые, несмотря на свою партийную принадлежность, полностью поддержали нового главу кабинета в дни политического кризиса в мае 1940 года.

Однако все было далеко не так просто. Ситуация осложнялась тем, что Черчилль не благоволил к Дальтону. «Держите от меня подальше этого человека, – возмутился он однажды. – Я не переношу его рокочущий голос и хитрые глазенки» [749] .

Несмотря на личную антипатию, он все-таки передал SOE под начало Дальтона. Ставя перед ним задачу, Черчилль выразился кратко и емко:

«А теперь подожгите Европу!» [750]

Однако, пожалуй, самым любимым детищем Черчилля времен Второй мировой войны по праву можно считать дешифровальную систему «Ультра». О важности этой системы и для Британии, и для ее премьера можно судить по тому обстоятельству, что сам факт ее существования оставался скрыт от общественности на протяжении почти тридцати лет после окончания Второй мировой. Только в 1974 году офицер британской разведки полковник Уинтербортем впервые обнародует информацию об этом козыре Черчилля.

Еще в годы Первой мировой войны Черчилль, который всегда хотел быть на шаг впереди врага, отвел комнату номер сорок в здании Адмиралтейства ведущим специалистам по перехвату и расшифровке радиосообщений военно-морского флота Германии.

После назначения на пост премьер-министра в мае 1940 года он вновь обратился за помощью к ученым. В восьмидесяти километрах к северо-западу от Лондона, в усадьбе Блетчли-парк, Черчилль собрал лучших математиков из Оксфорда и Кембриджа, которым предстояло взломать коды противника. Не без помощи польских специалистов, которым удалось дешифровать несколько сообщений, составленных при помощи немецкой шифровальной машины «Энигма», а после оккупации Польши через французскую разведку передать ключи в Англию, британские ученые добьются больших успехов в кодовой войне.

В конце мая 1940 года при помощи прообраза современного компьютера «Колосс» специалисты Блетчли-парка взломали код люфтваффе «Knickebein», который использовался для наводки немецких летчиков на британские города и промышленные центры. Весной 1941 года в Блетчли-парке уже свободно читали шифровки гросс-адмирала Эриха Редера. И если в 1940 году британские дешифровальщики разбирали около двухсот пятидесяти шифровок в день, то в самый разгар войны этот показатель превысил отметку четыре тысячи.

Расшифрованные послания направлялись начальнику разведывательной службы полковнику Стюарту Мензису, а затем – лично премьер-министру [751] . Черчилль взял за правило знакомиться с сообщениями «Ультра» практически ежедневно, начиная с них рабочий день.

Он прозвал шифровальщиков из Блетчли-парка «гусынями, несущими золотые яйца, но никому не сообщающими об этом громким гоготаньем», и нередко властным тоном мог потребовать у своих подчиненных: «Где мои яйца?», – чем приводил в замешательство непосвященных [752] . «Золотые яйца» преподносились в специальном закрытом ящике, обтянутом красной кожей, который всегда следовал за британским премьером во время его многочисленных поездок по стране и миру. На ящике была бирка с надписью: «Ящик может быть открыт только премьер-министром», – для чего в жилетке нашего героя лежал специальный ключ.

«Черчилль был на голову выше своих политических современников – как в понимании той огромной важности, которой обладает разведка, так и в получении от нее максимальной пользы, – отмечает бывший дипломат, а ныне историк спецслужб Дэвид Стэффорд. – Секретная служба, со всей ее романтикой и драматизмом, уловками и хитростями, заговорами и разоблачениями, безусловно, возвращала его в школьные годы. Но гораздо более значимые плоды это принесло Черчиллю как политику, государственному деятелю и военному лидеру. Разведка была именно той силой, которая позволяла достигать ему своих целей в общении с коллегами, военными советниками и союзниками, а также иметь тактические и стратегические преимущества над противником» [753] .

...

Дэвид Стэффорд

Обращение к экспертам

Наконец, последний источник информации, к которому обращался Черчилль при принятии управленческих решений, заключался в привлечении специалистов и выяснении их мнения по тому или иному вопросу. Например, когда летом 1940 года появились сведения об использовании люфтваффе специальных радиолучей для наводки своих самолетов на цели, Черчилль для выработки контрмер поручил ученым подробно исследовать этот вопрос. Мнения специалистов разделились. Вплоть до того, что некоторые из них, например сэр Генри Тизард, председатель авиационного исследовательского комитета, вообще подвергли существование таких лучей большому сомнению.

Решив самостоятельно разобраться в этой проблеме, Черчилль собрал расширенное совещание, на которое помимо министров и глав соответствующих ведомств пригласил талантливого ученого, доктора Р. В. Джонса. В свои двадцать восемь лет Джонс был заместителем начальника научно-исследовательского отдела разведывательного управления Министерства военно-воздушных сил. Еще за месяц до совещания он направил советнику британского премьера по науке профессору Линдеману секретную записку, в которой указал на «вероятность» того, что немцы «разрабатывают систему пересекающихся лучей, позволяющих им точно определять объекты бомбардировок» [754] .

Черчилль захотел лично побеседовать с молодым ученым.

Джонс немного опоздал. Когда он приехал на Даунинг-стрит, совещание уже было в самом разгаре. Свое мнение высказывали разные лица, но к какой-то определенной точке зрения прийти так и не могли. Кто-то из присутствующих даже заметил, что, возможно, собравшиеся недостаточно хорошо разобрались в данном вопросе. Услышав это, Черчилль обратился к Джонсу с просьбой прояснить некоторые детали.

– Сэр, мне кажется, будет лучше, если я начну с самого начала, – сказал молодой человек.

Черчилль был ошеломлен такой постановкой вопроса. Он бросил характерный бульдожий взгляд на Джонса и через секунду-другую вымолвил:

– Хорошо, начинайте [755] .

Джонс говорил больше двадцати минут. Спустя девять лет Черчилль будет следующим образом вспоминать об этом совещании и выступлении молодого ученого:

«Джонс сообщил нам, что уже в течение ряда месяцев с континента из самых различных источников поступают сведения, что немцы разработали какой-то новый метод ночных бомбардировок, на который они возлагают большие надежды. Этот метод как будто связан с кодовым словом „Knickebein“, о котором уже неоднократно доносила наша разведка, не будучи, однако, в состоянии объяснить его. Сначала предполагали, что у противника имеются агенты для установки в наших городах радиомаяков, по сигналам которых бомбардировщики противника смогли бы придерживаться своего курса, но эта мысль оказалась ошибочной. За несколько недель до этого мы сфотографировали две-три странные на вид приземистые башни, расположенные в различных местах на побережье. По своей форме они не имели ничего общего ни с одной известной конструкцией радиопеленгатора или радара. Кроме того, места, где они были расположены, не подтверждали этой гипотезы. Недавно был сбит немецкий бомбардировщик, и на нем была найдена аппаратура, оказавшаяся более сложной, чем это было необходимо для ночных посадок по обычному лучу Лоренца, что казалось единственно возможным применением этой аппаратуры. На основе этого и разных других соображений, которые Джонс изложил в виде сжатых доказательств, возникло предположение, что немцы, по-видимому, намереваются летать и бомбить с помощью какой-то системы лучей. За несколько дней до этого один сбитый немецкий летчик, подвергнутый перекрестному допросу, признался, что он слышал, будто готовится нечто в этом роде» [756] .

Внимательно выслушав рассказ Джонса, Черчилль спросил:

– Но что нам теперь делать?

– Вначале необходимо окончательно убедиться в существовании этих лучей, для чего нашим самолетам следует самим произвести по ним вылеты. После этого мы сможем разработать контрмеры. Например, пустить ложные лучи, вынуждая немцев сбрасывать бомбы мимо стратегически важных целей. Также мы можем создавать радиопомехи.

– Наконец, если немецкие летчики действительно будут летать вдоль лучей, – неожиданно подхватил Черчилль, – это создаст хорошие условия для использования аэробомб – проект, который был направлен в Министерство военно-воздушных сил еще несколько лет назад. – В этот момент премьер не смог сдержать эмоций. Ударив по столу, он возмутился: – А все, что я получаю от Министерства ВВС, – лишь бумаги, бумаги, бумаги…

Джонс писал позже, что Черчилль метал строгие взгляды в сторону представителей авиационного ведомства, которые и без того «смотрелись очень жалко» [757] .

Премьера возмутило, что еще несколько лет назад, во время его пребывания в оппозиции, он выступил с предложением по использованию аэробомб, но встретил серьезное сопротивление со стороны представителей Министерства военно-воздушных сил. После своего возвращения в Адмиралтейство в сентябре 1939 года Черчилль вновь пытался запустить этот проект и даже дал ему кодовое имя «Яйценоска» [758] , однако и в этот раз ему не удалось добиться успеха.

В заключение совещания Черчилль поручил доктору Джонсу продолжить свои исследования.

Вспоминая впоследствии о том впечатлении, которое произвел на него британский премьер, Джонс скажет:

«В Черчилле ощущались сила, твердость, живость ума, чувство юмора, готовность слушать и задавать наводящие вопросы. А после того как разобрался в ситуации – решимость действовать» [759] .

...

Р. В. Джонс

Другим характерным эпизодом обращения Черчилля к экспертам можно считать ситуацию с использованием ядовитого газа [760] . В день высадки союзных войск в Нормандии, 6 июля 1944 года, британский премьер составил записку с просьбой к специалистам проанализировать возможность использования ядовитого газа. При этом он подчеркнул, что прибегнуть к данному виду оружия целесообразно только в двух случаях: «а) если вопрос будет стоять: либо жизнь, либо смерть; б) если нам удастся сократить длительность военных действий на год».

Также он отметил:

«Абсурд рассматривать этот вопрос с точки зрения морали, когда в прошлой войне все обращались к этому виду оружия. При этом не последовало ни слова осуждения со стороны моралистов и церкви. С другой стороны, в прошлой войне бомбежка городов была запрещена, сейчас же это в порядке вещей. Я хочу, чтобы без лишних эмоций были произведены четкие расчеты, во что нам обойдется использование газа» [761] .

8 июля записка Черчилля была рассмотрена на заседании комитета начальников штабов. По мнению маршала авиации Чарльза Портала, использование газа не могло принести тех результатов, на которые так уповал премьер. Маршал считал, что «очень трудно будет добиться высокой концентрации газа на большой территории». Тем не менее прийти к какому-то окончательному решению начальники штабов не смогли, подтвердив необходимость проведения дополнительных исследований.

В ответном послании Черчиллю отмечалось:

«…Относительно вашей записки (D. 217/4) об использовании газа комитет начальников штабов поручил этим утром заместителям начальников штабов подойти к изучению этого вопроса с особой тщательностью и вниманием, обратившись за консультацией ко всем заинтересованным сторонам. Отчет о проведенных исследованиях будет передан вам, как можно быстрее» [762] .

То есть это было именно то, на чем и настаивал Черчилль с самого начала: привлечь для изучения этого вопроса экспертов.

По прошествии двух с половиной недель, так и не получив никакого ответа, Черчилль стал форсировать события. «Шестого июля я попросил подготовить беспристрастный отчет, касающийся военных аспектов использования газа против противника, если он не прекратит беспорядочно применять против нас свое оружие [ФАУ-2], – связался Черчилль с генералом Исмеем. – Сейчас я требую передать мне упомянутый отчет в течение трех суток» [763] .

На следующий день Черчиллю был передан десятистраничный отчет комитета начальников штабов, в котором были представлены доводы против использования не только ядовитого газа, но и любых других разновидностей биологического оружия [764] .

Черчилля не слишком убедили приведенные аргументы. Тем не менее он не стал оспаривать решение экспертов, написав в резолюции:

«Меня не убедил этот негативный отчет, но я не могу двигаться вперед, одновременно выступая и против священников, и против полководцев» [765] .

При обращении к экспертам Черчилль использовал не только узкоспециализированных сотрудников, но и обычных коллег, обладающих большим опытом. Например, после своего назначения на должность министра торговли в 1908 году, столкнувшись с дилеммой – созывать или не созывать Международный конгресс рабочих, Черчилль написал письмо постоянному заместителю министра Хьюберту Ллевеллину Смиту. Сначала он оценил возможные альтернативы и только после этого обратился за советом:

«Профсоюзы считают, что пришло время созвать Международный конгресс рабочих (последний, насколько я помню, проводился шестнадцать лет назад).

Рабочие в нашей стране тепло воспримут подобную инициативу, предпринятую правительством Его Величества. Если конгресс и в самом деле состоится, это повысит престиж Министерства торговли.

Но есть и обратная сторона. Во время конгресса может быть поднято много неудобных вопросов. Я бы хотел узнать Ваше мнение как можно скорее, поскольку окончательное решение нужно принять уже к концу этого месяца» [766] .

...

Также Черчилль обратился за советом к своему предшественнику Герберту Гладстону. Последний ответил следующим посланием:

«Сама идея неплохая, и если все правильно организовать, конгресс может принести хорошие плоды. Я не думаю, что развитие новой программы в отношении труда связано с какой-либо опасностью. Среди предметов обсуждения будут лишь те вопросы, отсутствие нормативной базы для которых наносит непоправимый ущерб развитию промышленности. Я имею в виду контроль на фабриках и шахтах, ограничение рабочего дня, принятие на работу женщин после рождения детей и тому подобные вещи» [767] .

...

Черчилль поблагодарил коллег [768] , согласившись с их доводами в пользу проведения Международного конгресса.

Из вышеприведенных примеров не следует, что Черчилль всегда соглашался с мнениями экспертов. Нередки были случаи, когда после консультации со специалистами он отвергал их предложения. Например, когда в сентябре 1944 года министр финансов попросил британского премьера одобрить план демобилизации и поддержать выделение для этих целей ста миллионов фунтов [769] , Черчилль наложил вето на данное предложение. По его мнению, оно было не совсем уместным. «В настоящий момент, когда все наши силы собраны для нанесения решающего удара по нацистской Германии, разработка планов демобилизации является далеко не самым лучшим решением, – указал он. – Подобные планы должны быть отложены до тех пор, пока победа, которая не вызывает никаких сомнений, будет одержана. Это не означает, что подготовку демобилизации следует отложить, пока все бои на территории Германии не будут окончены. Нет, речь в данном случае скорее идет о разгроме основных сил немецкой армии, прорыве линии Зигфрида и начале вторжения» [770] .

Или, например, в начале своей политической карьеры, возглавляя Министерство торговли, Черчилль отверг предложения известных экономистов Беатрисы и Сиднея Уэббов о введении добровольного страхования безработных, которое должно было осуществляться через профсоюзы. Уинстон, напротив, являлся сторонником схемы обязательного страхования по безработице и болезням, которая в конечном счете и была вынесена на рассмотрение в парламент [771] .

Секретарь Черчилля в годы Второй мировой войны Джон Колвилл отмечал:

«Уинстон всегда стремится сохранять непоколебимость права на независимость суждений. Обращаясь к решению какой-либо проблемы, он всегда старается сохранять свое собственное суждение о ней. Из всех людей, которых я встречал, он менее всех подвержен влиянию, даже если оно исходит от его самых преданных и верных советников. Многие ошибочно полагают, что те люди, к которым премьер-министр испытывает большое уважение и привязанность – например, генерал Исмей или профессор Линдеман, – способны „протолкнуть“ какие-то решения. На самом деле это не так. До тех пор пока премьер-министр сам не согласится с приведенными доводами, давление со стороны других людей редко приводит к какому-либо результату» [772] .

Консультация с экспертами или людьми, хорошо разбирающимися в том или ином вопросе, была необходима Черчиллю для формирования более полной картины происходящего, для выяснения деталей и нюансов. Право же окончательного принятия решения он всегда оставлял за собой. Однажды он признался Энтони Идену: «Я очень часто получаю объемные и сложные для понимания отчеты. Просматривая их, мне всегда приходиться взвешивать все „за“ и „против“. В противном случае я не смог бы справиться с моей работой» [773] .

...

Джон Колвилл

...

Уже после смерти Черчилля, в 1970-х годах, использование при выработке управленческих решений и составлении прогнозов экспертов примет более формализованный вид. Сотрудники «RAND Corporation» разработают для прогнозирования событий в военной сфере так называемый метод экспертных оценок. Основа этого метода состоит в следующем. Различные эксперты заполняют подробный вопрос ник по поводу рассматриваемой проблемы. После этого каждый эксперт получает свод ответов других экспертов, и его просят рассмотреть заново свой прогноз. В том случае, если его прогноз не совпадает с прогнозами других, его просят объяснить, почему это так. Как правило, процедура повторяется три или четыре раза, пока участники не придут к единому мнению [774] .

В заключение приведем высказывание Черчилля, произнесенное им на одном из заседаний палаты общин в 1947 году:

«Руководитель имеет полное право пренебречь советами экспертов. Но что он не имеет права делать, так это претендовать на то, что действует в соответствии с мнением экспертов, в то время как на самом деле его действия противоречат им» [775] .