Доклады Института Европы №114 Москва 2003 Редакционныйсове т: Н. П. Шмелёв

№ 114

© Институт Европы. Российская Академия наук

ISBN 5-98163-005-1

Russian Academy of Sciences
Institute of Europe

RUSSIA AND BRITAIN

IN THE EUROPEAN

INTEGRATION
Round Table Discussion,

December 10, 2002


Reports of the Institute of Europe

№ 114

в контексте интеграционных процессов

британцев и россиян

Сегодня дискуссия посвящена не менее важной теме: «Россия и Великобритания в процессах европейской интеграции». В отличие от предыдущих тем, эта проблема направлена и во вне: интеграционные процессы в Европе и за её пределами – вот те вопросы, которые мы хотим обсудить. После первого нашего заседания прошло только полтора года, но событий произошло много. Уже тогда было замечено, что после некоторого полевения в Европе намечается обратная тенденция. Однако в Великобритании у власти продолжает находиться левоцентристское правительство. Как ему видится место страны в интеграционных процессах в условиях глобализации? Как в этом свете меняются отношения между нашими странами? Вернётся ли Великобритания на кейнсианский путь развития или продолжит руководствоваться, в том числе в вопросах европейской интеграции, рецептами тэтчеризма?

В мире наблюдается усиление институционализма. Если кейнсианство и монетаризм больше обращали внимание на сглаживание противоречий в ходе экономического цикла, то институционализм учитывает намного более широкий круг вопросов, уделяет большое внимание социальным проблемам, качеству жизни.

Европейская интеграция – многогранный процесс. Это и политика, и экономика, и военно-политические, социальные аспекты. Например, обозначилось сближение Великобритании с Германией. Это интересный момент, так как традиционно Англия ориентировалась исключительно на США. Страна всё больше смотрит в обе стороны, что роднит её с Россией: с одной стороны Атлантика, с другой – континентальная Европа.

Процесс интеграции Британии в ЕС был всегда сложен и противоречив. Здесь, на мой взгляд, политические и субъективные аспекты играли гораздо большую роль, чем экономические. В настоящее время интеграция углубляется, стабилизируется Еврозона. Великобритания в очередной раз не торопится. Однако некоторый оптимизм придаёт намерение Блэра занять в 2003 году более чёткие позиции, присоединиться к зоне евро. Насколько влияние Соединённых Штатов сыграет здесь свою роль? Двойственность во внешнеполитической ориентации Великобритании – проблема далеко не решённая, особенно в условиях, когда США делают упор на однополюсную модель мира.

У России также возникают серьёзные проблемы. С одной стороны, приходится доказывать, что мы европейская страна. С другой, – всем ясно, что мы страна и евроазиатская. Россия усиливает свою политику по европейскому направлению, но одновременно проявляет большую активность в восточном, азиатском направлении.

Представляется, что достаточно длительный период интеграции в Европе показал, что идея о концентрических кругах, выдвинутая Жаком Делором, оправдала себя. Конечно, всегда были и иные интеграционные группировки, не только ЕС. Существовал Советский Союз, СЭВ, было распространено мнение, что возможно параллельное движение к одной цели. До Горбачёва суть идеи общеевропейского дома озвучивал ещё Брежнев, который, однако, не до конца её осознавал.

Жизнь показала, что круг первый – ЕС – оказался довольно основательным. Ещё де Голль заявлял, что основу интеграционных процессов будет составлять ЕС, что ЕС будет расширяться за счёт других формирований.

В связи с распадом СССР прекратили своё существование СЭВ, Варшавский Договор. Ещё до этого свои позиции растеряла ЕАСТ. Эту организацию, которая создавалась в пику ЕС, покинула Англия, затем Австрия. В ЕАСТ на ведущие позиции выдвинулась Норвегия, которая занимает особое место в европейском интеграционном процессе.

Было много так называемых пентагоналий, куда входили наряду с такими крупными странами, как Италия, Австрия и Югославия. Вацлав Гавел предлагал отдельную интеграционную группировку. Подобное образование возникло и на севере Европы в виде Северного измерения.

Однако возникает вопрос: насколько прочна тенденция к общеевропейскому дому? Тем более что сейчас нет противостояния двух систем. Россия – уже капиталистическая страна. Видение мироустройства выглядит сейчас совершенно иначе, чем даже десять лет назад.

В связи с этими размышлениями вопрос об особой роли Великобритании и России в объединительных процессах имеет большое значение. Обе страны находятся под сильным влиянием американской политической и экономической мысли. Россия в последнее десятилетие необдуманно много заимствовала у Соединённых Штатов, в то время как необходимо обратить внимание на целый ряд других «переходных стран», и не только на востоке Европы. Например, ФРГ дважды переживала переход от одной системы к другой. Ещё в 30-е годы фрайбургской школой была разработана идея социального рыночного хозяйства. Однако в России исключительно специалисты из США и Великобритании советовали, как перестраивать нашу экономику в 90- гг. Отсюда ускоренная либерализация и шоковая терапия.

При любом варианте развития будущее Европы, конечно, не мыслимо без Великобритании, которая всегда смотрит на континентальную Европу с большим вниманием. Это внимание будет только усиливаться. Пока же самодостаточных стран в мире только две – Соединённые Штаты Америки и ослабленная Россия. В полном смысле слова самодостаточным был СССР. Понятно желание Англии иметь тесные отношения с Америкой. Но здесь кроется опасность – огромный долларовый навес. Эта ситуация может привести к взрыву мировой экономики.

Считаю, что через лет 20 мировая валютная система будет биполярной. Объединение Европы не остановить, чего бы там не хотели американцы. Конечно, процесс расширения ЕС вносит свои коррективы, что уже проявлялось на примере Португалии и Испании. Ныне бурное расширение Европы имеет как определённые плюсы, так и минусы. Неравномерность уровня развития стран ЕС усилится после приёма новых членов. По этим причинам отложен приём Болгарии и Румынии.

Вопрос о Соединённых Штатах Европы стоял ещё в 20-е годы. Его ставили прогрессивные партии – социалисты, социал-демократы. Сейчас идёт «поправение» этой идеи. Возможны ли Соединённые Штаты Европы сейчас, когда уже нет Советского Союза, нет блока социалистических стран, в условиях ликвидации биполярной системы? Однако и теперь о биполярности говорить можно применительно к иным сферам, в частности, валютной. Всё зависит от того, сумеет ли интеграция пойти не только вширь, но и вглубь, сумеет ли евро потеснить доллар. Мы постараемся ответить на некоторые из этих вопросов.
ВЫСТУПЛЕНИЯ
Ал.А.Громыко^*
«Британия на внутрицивилизационном надломе»
В период с Венского конгресса 1815 года и до складывания ялтинско-потсдамской системы международных отношений Британия, территориально европейская держава, была империей глобального охвата, пережившей зенит своего могущества в XIX веке. Британская империя была слишком большой, слишком озабоченной глобальными проблемами поддержания своего статуса и защиты своих торговых коммуникаций, чтобы втиснуться в рамки одной Европы.

После Второй мировой войны, когда США превратились в доминирующую силу западного мира, а британская империя распалась, Англия уже не могла позволить себе такую роскошь. Неотвратимое снижение её веса в международных делах, падение доли её населения, экономики, финансов, торговли в мировых показателях заставили британцев спуститься на уровень Европы и заняться поиском новой для себя роли средней по величине державы с межрегиональными амбициями.

Однако и в 50-е, и в 60-е годы расставание с былым могуществом и свободой действий шло болезненно. Эрнест Бевин, министр иностранных дел в великом послевоенном лейбористском правительстве Клемента Эттли, стал в XX веке, пожалуй, одним из самых дальновидных британских государственных деятелей. Бевин, ещё до потери Англией Индии, почувствовал, во-первых, каким образом предстоит измениться конфигурации мировых центров силы после войны, и, во-вторых, за какое в свете этого место в международных делах должна бороться Англия. Бевин, как никто другой, сыграл ключевую роль в уговаривании американского политического истэблишмента принять план Маршалла и создать блок НАТО. Ещё до речи Черчилля в Фултоне Бевин понял – в послевоенном мировом порядке США занимают командные высоты, и Англии, чтобы компенсировать потерю империи и влияния, необходимо стать «особым партнёром» заокеанского соседа.

Со времён Рузвельта в США утверждалась либеральная идеология, для носителей которой вовлечённость страны в мировые дела, а во внутренней политике посвященная вовлечённость государства в дела экономические и межрасовые, стали эталоном правильной политики. Либеральный проект «заботливого общества» получил новое дыхание при Джоне Кеннеди и Линдоне Джонсоне.

В это время в Европе, включая Британию, под сенью кейнсианства утвердились, везде по своему, социальный рынок, государство благосостояния и трипартизм. Помимо сближения капиталистических моделей развития, противостояние общему противнику – СССР – ещё теснее объединяло Западную Европу и США. Обе стороны выступали единым фронтом по большинству направлений, а растущая гегемония США в мире не ставилась, кроме де Голля, под сомнение.

Если Бевин был лучшим британским провидцем, то общеевропейская пальма первенства принадлежит Роберту Шуману и Жану Моннэ, которые, осознавали они это сами или нет, заложили основы той организации, которая много лет спустя, в начале XXI века, стала возможным противовесом США в условиях «нового мирового порядка».

Окончание «холодной войны» было далеко не единственным фактором, подтолкнувшим ЕС к утверждению себя в качестве самостоятельного игрока, постепенно выходящего из тени американского гиганта. Со времени прихода к власти Рональда Рейгана, который положил конец американскому либеральному проекту так же решительно, как Маргарет Тэтчер уничтожила политический консенсус в Великобритании, европейская и американская модели развития всё больше удалялись друг от друга. Основополагающая причина – подъём американского консерватизма, его превращение в доминирующее политическое течение, которое за последние два десятилетия коренным образом изменило ход политического дискурса в Новом Свете.

Верно то, что и в Европе, и в Америке общими ценностями являются верховенство закона, рыночная экономика, идеи демократии и прав человека. Но в последние 20 лет европейцы всё отчётливее осознавали, что некая единообразная европейско-американская мегацивилизация – миф, а подчинение Европы интересам Америки – явление временное и уходящее. Почти полное истребление американским консерватизмом своего либерального конкурента на территории США только оттенило этот факт.

К концу XX века по результатам развития европейской и американской моделей капитализма оказалось, что принципиальных различий у них не меньше, чем сходств. Современное европейское мировоззрение основано на философских и социологических традициях Хабермаса, Дюркгейма, Тоуни, Роулса, Кейнса, и имеет мало общего с индивидуалистическими традициями американского консерватизма Нозика, Штраусса, Крис-толла, Мойнихэна, Фридмана и др. Американская и европейская модели развития отличны и неслияемы. Осознание этого лежит в основе стремления Европы, ещё плохо артикулированного и завуалированного, о котором говорят исподволь и пока только не официально, поставить себя наравне с США, а в будущем бросить им вызов там, где интересы сторон существенно расходятся.

Правда и то, что Европа не однородна, вмещает в себя пёструю палитру культур, традиций и обычаев. В рамках общеевропейской модели развития действуют рейнская, скандинавская, южно-европейская, французская, наконец, британская модели. Однако их отличия не мешают им быть ближе друг к другу, чем к модели развития, навязываемой миру американским консерватизмом. Нигде в Европе концепция частной собственности не до-ведена до такого абсурда, как в США. Нигде в Европе политическая борьба не зависит от денег так, как в США. Нигде в Европе государство не считается служанкой частного интереса. Нигде в Европе, включая даже Британию, профсоюзы не слабы так, как в США. Нигде в Европе бедность не считается виной самих бедных. Нигде в Европе негативные показатели бедности и социального неравенства не достигли таких масштабов, как в США.

Рост антиамериканских настроений в Европе – непреложный факт. Однако этот антиамериканизм не огульный и слепой. Это реакция Европы на претензию США на роль мирового гегемона, устраивающего мировой порядок по своему усмотрению, на попытку окончательно превратить глобализацию в американизацию.

В этих обстоятельствах Британия, в первую очередь её интеллектуальная и значительная часть деловой элиты, как никогда чувствует шаткость положения страны, одной ногой стоящей в США, а другой – в Европе. Наибольшее сопротивление европеизации Британии оказывается правыми кругами политического класса. Но приближается время, когда стране придётся сделать выбор. Балансировать на внутрицивилизационном надломе можно, но когда он грозит превратиться в разлом, необходимо определяться.

И, похоже, Британия дрейфует в сторону Европы. Ссылка на «особые отношения» в лучшем случае оставляет большинство британцев равнодушными, в худшем – вызывает раздражение или ухмылку. Что касается экономических и социальных результатов реформ тэтчеризма, скроенных по лекалу американского консерватизма, то они крайне противоречивы.

Появляется всё больше авторитетных научных исследований, показывающих, что за последние 20 лет Британия не только не смогла сократить дистанцию по ряду ключевых показателей с американским патроном, но по-прежнему проигрывает своим европейским соседям. Оказывается, что страна в попытке отстраниться от Европы и объявить себя проводником ценностей американского консерватизма, в первую очередь в сфере корпоративного права, права собственности, социальной справедливости и рынка труда, не только лишила себя преимуществ европейской модели, но и перенесла на свою почву ряд худших черт американской консервативной модели.

У Европы и США разное видение мира, разные концепции его устроения, разный подход к управлению обществом и экономикой. В США в силе изоляционизм и желание вмешиваться в международные дела ровно настолько, насколько это выгодно самим Соединённым Штатам. Европа выступает за новый план Маршалла для Третьего мира, США – против; Европа – за развитие наследия Рио, США – против; Европа – за дипломатическое решение проблемы Ирака, США – против; Европа – за справедливое урегулирование ближневосточного конфликта, США – против; Европа – за Международный суд по военным преступлениям, США – против и т.д. Если концепция развития ЕС зиждется на признании отдельными государствами необходимости поступиться суверенитетом ради общего блага, то на усиление неприступности своего суверенитета направлены все усилия США. Наконец, единая европейская валюта рано или поздно превратится в главного соперника американского доллара.

Переход Великобритании под давлением внешних и внутренних факторов на позиции неолиберальной модели, чуждой послевоенной Европе, демонтирование значительной части конструкции социального партнерства, имели под собой, на первый взгляд, веские основания. Страны еврозоны отставали от США по ряду важных экономических показателей. В 1980–90-е годы Соединенные Штаты успешнее, чем ЕС, решали проблемы создания новых рабочих мест, повышения производительности труда, привлечения иностранных инвестиций, разработки и внедрения в массовое производство последних научно-технических достижений.

С точки зрения количественной оценки успехов США, Европа по средневзвешенным показателям проигрывала. Соответственно росло искушение последовать неолиберальным предписаниям Чикагской школы и отказаться от европейской модели социального рынка. В кругах сторонников «вашингтонского консенсуса» за последней стала закрепляться репутация негибкой, склеротичной, зарегулированной.

Но британцы поспешили или, по крайней мере, зашли слишком далеко в подражании заокеанскому соседу. Если апологеты «социального рынка» абсолютизировали ценности социальной справедливости, как они понимаются европейскими социал- и христианскими демократами, то апологеты «свободного рынка» злоупотребили ценностями экономической свободы. Истина, как полагается, находится по середине, следовательно, отсутствовала и необходимость, помимо учёта достижений конкурирующей модели, бросаться из одной стороны в другую.

Несмотря на все трудности, испытываемые Европейским Союзом в процессе перестройки своего пространства, к 2000 году его позиции, по сравнению с США, были отнюдь не проигрышными. Если пальма первенства по ВВП на душу населения принадлежала США, то более точные перерасчеты на каждого занятого в производстве и на каждый час работы сводили это преимущество до минимума. На первое место ЕС вышел в вопросе контроля над инфляцией. Показатели экономического равенства (коэффициент Джини), грамотности, бедности, численности заключённых, продолжительности рабочего дня, характеризующие качество жизни, были в пользу Европы. Безработица – ахиллесова пята последней. Но и здесь в разгаре спор, что лучше – решать проблему занятости за счет лишения людей социальных пособий и навязывания низкооплачиваемой и нестабильной временной работы или работы на полставки, или же путем создания рынка долговременной занятости, пусть и с бóльшими затратами.

В своих реформах Великобритания, в стремлении подражать США, руководствовалась желанием повысить производительность труда, пренебрегая человеческим капиталом, а ее континентальные соседи – соображениями социальной стабильности за счёт экономической эффективности. В каждом случае определённые результаты достигнуты были. Однако без обоюдного учёта как положительного, так и отрицательного опыта, обе модели развития будут и дальше страдать от недостатков.

Выдвинутые руководством Лейбористской партии во главе с Тони Блэром идеи «третьего пути» – сочетание принципов справедливости и экономической эффективности – являются одной из попыток решить эту задачу. Встречное движение сторон, наметившееся в последние годы, позволяет надеяться, что Британия, «блудный сын» Европы, продолжит утверждать себя в качестве европейской державы, положительный опыт которой придаст экономике Европы динамизм, сама же Англия вернётся в лоно модернизированного социального рынка.

Е.А.Суслопарова^*
«Британское национальное мышление в контексте

интеграционных процессов»
Когда мы говорим о современных интеграционных процессах и тех трудностях, с которыми сталкивается сегодняшняя европейская интеграция, неизбежно встают проблемы национального мышления, национальных интересов, национальных приоритетов. Интеграционный процесс сложен. С одной стороны, налицо очевидные успехи и достижения. Если учесть, что все начиналось со скромного сообщества шести государств, объединившихся после войны для восстановления разрушенного хозяйства, и сравнить с тем, что мы имеем сегодня, – контраст поразительный. У интеграционного процесса за плечами богатое прошлое, на эту тему написано большое количество научной литературы. С другой стороны, граждане Евросоюза по-прежнему с большим трудом и некоторым замешательством идентифицируют себя с этим сложным многоликим образованием.

Интернационализация хозяйственных связей имеет глубокую экономическую историю. Однако, если бесстрастно вглядеться в многовековое европейское прошлое, то станет очевидно, насколько послевоенный интеграционный процесс на этом фоне молодое явление. Национальное мышление у европейцев складывалось веками. У ныне живущего поколения оно, несмотря на стремительно меняющуюся жизнь, заложено в подсознании, на уровне менталитета, традиций, многовековой культуры.

Возникает вопрос, могут ли закосневшие в национальном мышлении страны построить эффективную, процветающую Единую Европу? Как скоро смогут европейцы, и смогут ли вообще когда-либо, научиться мыслить категориями Единой Европы?

Можно говорить о европейской идентичности, о том, что европейские страны веками связывала определенная культурная общность, торговое, экономическое партнёрство, рассуждать на тему неразрывности исторических судеб европейских государств, единства христианских народов, европейской цивилизации в целом. В то же время каждая страна веками привыкла мыслить категориями национальными, руководствоваться, прежде всего, национальными побуждениями, национальными интересами. Это характерно для всех европейских стран.

Великобритания на этом фоне выделялась всегда. Британское национальное мышление весьма специфично. При обращении к этой теме в памяти всплывают устоявшиеся стереотипы: «островной менталитет», специфические черты характера, на которые обращали внимание иностранные путешественники, посещавшие Англию в прошлые века. Эти оценки очень субъективны. Понятие «национальный характер» всегда несёт в себе оттенок некоего шаблона, грубого обобщения, которое в ряде случаев может и не вполне соответствовать действительности. Тем не менее, можно напомнить старую шутку из заголовка в газете «Таймс» – «Из -за тумана невозможно пересечь Ла-Манш. Континент изолирован». В определённой мере британцы на протяжении веков привыкли считать себя островитянами и в психологическом плане.

Это лишь одна сторона проблемы, когда мы говорим о британском национальном мышлении в контексте интеграционных, объединительных процессов. Другая сторона связана с вопросами гораздо более осязаемыми. Говоря об Англии в Европе, нужно учитывать, что веками эта страна, будучи частью Европы, держалась несколько в стороне, избегала длительных международных союзов. Это не могло не оставить след в британском национальном менталитете. Достаточно вспомнить политику «блестящей изоляции», которой Англия была привержена на протяжении значительной части XIX века, вплоть до заключения союзного договора с Японией в 1902 г. и образования англо-французской Антанты в 1904 г.

Следует отметить ещё один момент. Англия, находясь на острове, привыкла мыслить мировыми глобальными категориями уже тогда, когда это не было столь характерно для других европейских стран. Колониальное прошлое, огромная империя не могли не наложить отпечатка на британское национальное мышление. Необозримую империю, «над которой никогда не заходит солнце», не вычеркнуть из британского прошлого. Она являлась источником силы, богатства, могущества, гордости населения страны. Менталитет мощнейшей метрополии впитался в плоть и кровь британца.

Представляется, что имперский дух вообще является понятием очень живучим. И мы сейчас имеем возможность это наблюдать на российском примере. Великобритания уже перевернула данную страницу истории. Но то, что эта страна, в силу имперского прошлого, привыкла мыслить мировыми, глобальными категориями, принципиально важно.

Следующая особенность состоит в том, что на протяжении долгой истории в союзах, объединениях Англия была склонна претендовать на роль «первой скрипки». И это тоже впиталось в самое сердце британского национального мышления. Если уж Англия присоединяется к чему-либо, становится частью какого-либо союза, то, как правило, она рассчитывает занять там, как минимум, одно из лидирующих положений.

Наконец, нельзя упускать из виду, что Англия традиционно всегда претендовала на первенство в Европе, на статус первой европейской страны. Отсюда вытекает извечное соперничество с Францией в борьбе за лидерство.

Представляется, что все эти особенности национального мышления, характерные для Великобритании, закладывавшиеся на протяжении её долгой истории, не могли не оказать в той или иной мере влияние на специфику европейских интеграционных процессов и ту роль, которую Великобритании довелось в них сыграть.

Отношения Великобритании с Европейским экономическим сообществом складывались непросто, а порой драматично. Именно соперничество с «извечным» европейским конкурентом Францией, не намеренной уступать лидерство в создававшейся интеграционной структуре, нежелание ослабить свои связи со странами, входившими некогда в состав колониальной империи, а также претензии на особые отношения с могучим заокеанским партнёром США, повлекли за собой то, что Англия изначально осталась за воротами Общего рынка.

Национальное мышление, формировавшееся веками, подсказывало Англии, что если она и должна войти в какую-либо интеграционную группировку, то, несомненно, в роли фаворита. В итоге возникла Европейская ассоциация свободной торговли (ЕАСТ) – попытка создать интеграционную структуру «на английских условиях». Как показала практика, структура оказалась достаточно рыхлой и, в конечном счёте, не справилась с функцией противовеса.

История о том, как Великобритания «стучалась» в Общий рынок, как президент де Голль, вдохновлённый идеей французского национального величия, её туда не пускал, выглядит особенно драматичной в контексте извечного англо-французского соперничества. Таким образом, рассматривая такой процесс как европейская интеграция, столь «молодой» по историческим меркам, мы неизбежно находим аналогии с тем, что уже имело место в давней английской истории.

После вступления в Европейское экономическое сообщество Англия по-прежнему продолжала нащупывать свой специфический путь, свою особую роль в этом союзе. Если обратиться к современной ситуации, то возникает ощущение, что Великобритания опять проявляет специфику своего национального мышления.

В то время как в течение 90-х гг. многие европейские страны предпринимали серьёзнейшие усилия с тем, чтобы соответствовать жёстким экономическим параметрам, необходимым для вхождения в зону евро, Англия по собственной воле не пожелала присоединиться к этой валюте. Списывать это на «островной менталитет», означало бы принципиальным образом упростить картину. Но в контексте всего вышесказанного, особая позиция Англии выглядит не столь парадоксальной.

В Великобритании сейчас складывается драматичная ситуация относительно перспектив вхождения в зону евро. Введение евро сначала в безналичный, а с 2002 г. в полномасштабный оборот, поставило перед страной серьёзную проблему в плане перспектив своего дальнейшего участия в интеграционном процессе. Как известно, Лейбористская партия, в случае победы на всеобщих выборах 2001 г., намерена была провести общенациональный референдум по вопросу о евро. Введение единой валюты является мощнейшим стимулом к дальнейшему углублению европейской интеграции. Было определено пять «экономических тестов» – условий, необходимых для безболезненного присоединения Великобритании к еврозоне. Референдум планировался на лето 2003 г. Однако, на сегодняшний день мы видим, что единства по этому вопросу нет, британское общество расколото.

Проблема присоединения к евро ещё больше обострила и без того непростые взаимоотношения Лейбористской партии с профсоюзами. Характерно, что и в самих тред-юнионах нет единства по этому вопросу. Премьер-министра традиционно поддерживал проевропейски настроенный Джон Монкс – генеральный секретарь Британского Конгресса тред-юнионов (БКТ). Впрочем, многие видные профсоюзные фигуры, в особенности на левом фланге, стоят сейчас на позициях евроскептицизма. Тред-юнионы обеспокоены тем, что вхождение в зону евро может косвенно привести к сокращению государственных расходов, а также чревато увеличением цен в рамках еврозоны. Всё это широко обсуждается на страницах прессы. В связи со всем этим раздаются настойчивые призывы отложить референдум по евро на следующий правительственный срок.

Учитывая, что за последнее время к руководству ряда крупных британских профсоюзов (например, железнодорожников) пришли представители левого крыла, нет твёрдых гарантий, что конфликта в той или иной степени удастся избежать. Как известно, ряд профсоюзов уже пытался в своё время препятствовать вступлению Англии в «Общий рынок». Между профсоюзами и Лейбористской партией существуют серьёзные расхождения и в отношении приватизационных планов и возможных военных действий в Ираке.

Таким образом, когда мы говорим о тех сложностях, с которыми сталкивается Великобритания в сфере интеграции, нужно учитывать не менее важные экономические и политические факторы. Тем не менее, нельзя закрывать глаза на проблему соотношения национального мышления и интеграционных, объединительных процессов.

В заключительной части хотелось бы затронуть эту проблему несколько шире, применительно не только к Великобритании. Интеграция – это сложный путь, требующий наднациональной мудрости. Готова ли к этому Европа и какие в этом плане обозначены перспективы? Европейцы сегодня считают себя в первую очередь гражданами национальных государств, которые входят в Евросоюз, а уж затем ассоциируют себя с союзом. Представляется, что не только англичане, но и европейцы в целом до сих пор находятся в плену национального мышления.

Есть понятие любовь к своей стране, к родине. Есть ли нечто подобное в душе сегодняшнего европейца по отношению к Евросоюзу, и может ли Евросоюз рассчитывать на это? Пока что страны готовы двигаться в русле объединительного процесса из соображений прагматизма. В случае возникновения проблем, национальные интересы, как правило, выходят на первый план. Например, европарламент явно воспринимается в умах рядовых граждан как институт второстепенного порядка в сравнении с парламентом каждого национального государства. Можно задаться вопросом, испытывают ли сегодня европейцы эмоции в связи с успехом или неуспехом в деятельности интеграционных органов, подобно тому, как воспринимаются поражения и промахи своего государства?

Европейцы пока ещё не мыслят категориями Единой Европы. Речь не идёт о политической или экономической элите. Национальное мышление не ограничивается мышлением элиты. Рядовые граждане по-прежнему достаточно равнодушно относятся к вопросам деятельности Евросоюза.

Проблема соотношения национального мышления и интеграционных процессов пока что не решена в рамках 15 государств, которые входят в ЕС. Сейчас в эту организацию выстроилась очередь из разнородных стран не только в экономическом отношении, но и в плане культуры, менталитета, национального мышления. В Евросоюз «стучатся» государства бывшего социалистического лагеря, Кипр, Турция, Мальта. Складывается впечатление, что Евросоюз, как и НАТО, превращается в некий спасательный плот. Остаться за его бортом равносильно для европейского государства признанию собственной несостоятельности.

На протяжении десятилетий интеграционный процесс развивался в рамках биполярной системы международных отношений. Сегодня ситуация принципиально иная. Совершенно очевидно, что Евросоюз ожидает существенное расширение. Если раньше, как правило, процессы географического расширения и углубления интеграции чередовались, то теперь процессу предстоит одновременно развиваться сразу в двух направлениях.

С одной стороны, налицо благие намерения, заманчивые мечты. Европа, по которой в своё время прошла «роковая черта», линия разграничения сфер влияния двух полюсов, может стать единой. С другой стороны, возникает и ряд вопросов. Есть более перспективные и менее перспективные страны. Не столкнёмся ли мы со временем с проблемой, когда в рамках Единой Европы возникнут государства «первого класса» и «второго класса»?

Новые страны имеют за плечами богатую историю, являются носителями своего национального мышления. Они прошли через эпоху авторитаризма, многолетнюю вынужденную изоляцию, обусловленную «железным занавесом». Из их национального мышления пока ещё нельзя вычеркнуть недавнее социалистическое прошлое со всеми его атрибутами. Сейчас они начинают обретать свою национальную идентичность. Если Великобритания привыкла входить в международные объединения в роли фаворита, то эти государства практически всегда традиционно были «младшими партнёрами». Не удивительно, что в этих странах сегодня дают о себе знать опасения оказаться в новой зависимости теперь уже от евробюрократии.

Всё познается в сравнении. В этом контексте, на фоне трудностей, которые переживают другие европейские страны при адаптации своего национального мышления к интеграционным процессам, проблемы Великобритании, может быть, не столь велики.