Месопотамская ''психология''

При изучении любого рода религиозных концепций связь индивидуума с божеством представляет наиболее сложную область исследования. Как мы уже видели, в Месопотамии она аналогична социальным связям между хозяином и рабом или между родителем и ребенком, хотя на последнюю ссылаются редко и только в определенных контекстах. Иногда божество трактуется как предводитель, покровитель или защитник семьи, профессионального или религиозного сообщества; но это бывает редко и свойственно лишь некоторым периодам и ситуациям.

Подавляющее большинство имен собственных в Месопотамии - как шумерских, так и аккадских - теофорны, т. е. связывали ребенка или его родителей с конкретным божеством. При этом они, как правило, восхваляли бога и выражали ему благодарность. Обычно имя бога входит в состав мужского имени, а имя богини образует часть женского; поскольку одни и те же теофор-ные элементы не обязательно встречаются в именах родителей, братьев и сестер ребенка, то трудно установить, какие соображения - религиозные или какие-либо другие - определяли выбор имени. Также неизвестно, почему в надписях на личных печатях, относящихся к старо- и средневавилонскому периодам, владелец печати (чье имя, происхождение и род занятий указываются в надписи) дополнительно характеризуется как слуга (раб или рабыня) определенного божества - причем не обязательно того, чье имя он носит. И в этом случае мы не знаем ни основы, на которой зиждется связь между богом и человеком, ни ее последствий - культовых или других. По всей вероятности, здесь имелся в виду некий существенный аспект взаимоотношений бога и человека, настолько очевидный и общеизвестный, что едва ли можно надеяться найти какие-либо объяснения по этой части в нашем текстовом материале.

Поскольку указанные пути подхода к вопросу о связи человека и божества либо не дают четкого представления об этой проблеме, либо не дают достаточно материала для ее освещения, хотелось бы предложить новый подход, основанный на изучении фразеологии молитвенной литературы.

Когда, рассматривая молитвы, мы пытаемся определить тематику обращенных к божеству просьб, то обнаруживается, что значительная часть обращений содержит ссылки на некий весьма конкретный личный опыт молящегося, на ощущение могущества и безопасности, которое, в его представлении, возникает как результат непосредственного присутствия сверхъестественной силы. Это ощущение неизменно описывается в подобающих выражениях - от лица благочестивого и богобоязненного индивидуума, находящегося под охраной и защитой одного или нескольких сверхъестественных существ, наделенных именно этой специфической функцией. Таким образом, когда человек чувствует себя прекрасно, полон жизни, наслаждается богатством и душевным покоем, он объясняет это завидное состояние ума и тела присутствием сверхъестественных сил, которые либо наполняют его тело, либо охраняют. Наоборот, всякого рода несчастья, болезни и неудачи объясняются отсутствием такой защиты. В молитвах и других текстах человек просит у великих богов, чтобы ''добрые'' духи находились возле него, заботились и защищали от врагов - людей, колдунов или демонов и тем самым обеспечивали бы физическое благополучие, успехи и удачу во всех предприятиях.

При молитвенном обращении к этим силам используется мифологическая терминология - они различаются по именам и каждому предназначается конкретная функция. При этом, когда в молитве фигурирует только одна такая сила, она именуется ilu (''бог''), а иногда lamassu (труднопереводимый термин - в качестве аналога можно было бы использовать слово ''ангел''). Ilu - мужского рода, lamassu - женского. Оба появляются часто с со-нутствутощими духами: ilu - с иштару (богиней), lamassu с шеду (духом мужского рода). Иногда все четыре духа защищают своего подопечного (или последний сам просит у них заступничества).

Все сказанное выше можно считать выражением психологического опыта в мифологических терминах. Для специалиста по сравнительной истории религии или культурной антропологии наличие нескольких духов-хранителей (если пользоваться терми-ном, принятым в ассириологической литературе) - это еще один пример широко распространенной концепции о наличии множественных и внешних, т. е. существующих вне тела, душ. Четыре духа хранителя в Месопотамии - индивидуализированные и мифологизированные носители неких конкретных психологиче ских аспектов основного явления восприятия себя, личности, связывающей и в то же время разделяющей ego и внешний мир. Для того чтобы установить специфические функции и основные значения ''душ'', называемых ilu, laniassu и т. д., необходимо более подробно рассмотреть эти термины. В филологическом плане определить их довольно трудно, так как они имеют дополнительные значения, которые свидетельствуют об их семантической нестабильности и запутанной предыстории. Наша основная задача, касающаяся изучения терминов, обозначающих душу, -- это стремление показать читателю сложный характер этой концепции древних [32].

Для всех четырех обозначений характерны две общие черты: все они так или иначе связаны с удачей (это весьма важный элемент в диапазоне их значений) и имеют какое-то отношение к миру демонов и мертвых. В аккадском языке о человеке, который избежал опасности или легко добился успеха, говорилось, что он ''имеет духа'', т. е. ilu, lamassu и т. д. Чаще всего в подобных формулировках фигурировал ilu, тот, у кого был ilu, - счастливец (соответствует греческому термину eudaimon - букв. ''имеющий доброго демона'') и назывался ilanu - букв. ''имеющий iki'', т. е. удачу. Труднее установить, какому аспекту субъективного опыта соответствует термин lamassu. Мы знаем несколько случаев, когда под этим словом явно подразумевается некое подобие, изображение, следовательно, можно считать, что lamassu воплощает внешние проявления тех существенных черт личности, которые выражаются совокупностью индивидуальных и физических признаков.

Обладание такими признаками делает их носителя индивидуумом. В этой функции термин lamassu близок к греческому eidolon (равно обозначавшему статую и призрак, имеющий сходство с определенным человеком) или к термину ci.ngelos в специфическом смысле, который мы встречаем в Новом завете (Деяния XII: 15). Там появляется ''ангел'' Петра. Его внешний вид и речь напоминают самого апостола. Включение слова lamassu в древне-вавилонские женские собственные имена фактически предполагает значение ''ангел''. Концепция внешней души, являющейся в обличье своего ''хозяина'', напоминает египетскую концепцию души - ka. В данном контексте эта параллель приводится лишь в подтверждение того, что представления о множественных и внеш них душах были распространены на древнем Ближнем Востоке далеко за пределами Месопотамии, не говоря уж об аналогиях в античных цивилизациях. Правда, в последнем случае мы нахо дим иные формулировки того же индивидуального опыта - упор делается па определенные аспекты и функции, а обилие подробно разработанных деталей решительно смещает акцент. Тем не менее такие сопоставления, хотя бы неточные, помогают лучше понять древние и устойчивые порождения доктрины о душе, столь не похо жей на продукты западной ''психологии''.

Дух-хранитель всегда идет в паре с lamassu. Термин шеду неоднократно встречается в Ветхом завете этим словом обозначались идолы (интересно, что Сентуагинта переводит это словом daimon - ''демон''). В аккадском языке шеду также связан с духами мертвых. Очевидно, демонического происхождения и два других воплощения души - ilu и lamassu, причем последний термин, возможно, родствен Ламашту, грозному демону женского рода. Функция шеду, видимо, состояла в том, чтобы воплощать жизненную силу индивидуума, его сексуальную потенцию. Это подтверждается, в частности, тем, что аккадское слово башту, имеющее именно такое значение, иногда заменяет термин шеду. Шумерское соответствие аккадскому шеду - alad - подтверждает подобное истолкование; слово alad, по-видимому, происходит от семитского корня со значением ''производить потомство'' и может рассматриваться как аналог латинского genius в сходной функции - внешнее воплощение души 33.

Труднее определить природу и функцию иштару (''богиня'') и соответствующего ей Ни (''бог'').

Чтобы получить представление о самом термине иштару, потребуется небольшой экскурс, отправной точкой которого может послужить другой термин - шимту, иногда употребляющийся в контекстах, где мы ожидали бы встретить именно иштару в значении ''богиня-защитница''. Хотя это несколько уведет нас в сто рону, важный и интересный термин шимту заслуживает пристального изучения он может помочь истолковать значение иштару как одного из наименований внешнего воплощения души.

Слово шимту ассириологи обычно передают словами ''рок'' или ''судьба''. Такой перевод неточен и сбивает с толку, так как обоим этим словам присущи оттенки, отсутствующие в аккадском языке [34]. Оно означает распоряжение, исходящее от чего-то такого, что наделено силой действовать и распоряжаться. Это может быть божество, царь или любой человек, в определенных условиях и во имя определенной цели совершающий какие-то поступки. Это распоряжение мистическим образом наделяет привилегиями, исполнрттельной властью, правами (а если оно исходит от божества, то и постоянными качествами) других богов, людей или предметы. Боги придают царям силу, умственное превосходство, здоровье, успех; царь дарует храмам их доходы и жертвоприношения, городам - пастбища, чиновникам своего царства - исполнительную власть; рядовой гражданин распоряжается своим имуществом, оставляя его наследникам. Любая из этих акций есть осуществление шимту.

В некоторых религВ некоторых религиозных контекстах, однако, под установлением шимту понимается особый акт, посредством которого каждому человеку предназначается (очевидно, при рождении, хотя это нигде прямо не сказано) индивидуальная доля счастья и несчастья. Она целиком определяет направление и характер его жизни. Значит, длительность жизни человека, природа и последовательность событий, которые должны с ним произойти, рассматриваются как определенные актом некой безымянной силы, создавшей его шимту. Само понятие шимту, индивидуальной доли, предполагает не вероятность, а необходимость осуществления. Это подтверждает отрывок в надписях царя Аш-шур-нацир-апала II (883 (859 гг. до н. э.). После краткого перечисления своих военных достижений царь говорит: ''Все это - шимту, произнесенная [для меня] великими богами, которые заставили это осуществиться как мою собственную шимту'' [35].

О своих завоеваниях и победах он говорит как о доле, предначертанной ему от рождения, так же как и вся его жизнь и в конце этой жизни смерть. Таким образом, термин объединяет два измерения человеческого существования: личность как совокупность дарованного и смерть как завершение жизни; в словах ''рок'' или ''судьба'' сочетание двух названных смысловых моментов отсутствует. Чтобы лучше понять концепцию месопотамской шимту, вероятно, необходимо обратиться к двум греческим терминам - moira и physis, каждый из которых частично покрывает один основной аспект шимту. Если Гесиод, например, говорит, что moira Афродиты - ''любовь'', обозначая таким образом ее божественную функцию, власть и ''сферу действия'', в аккадском эпосе ''О сотворении мира'' говорится о первобытных временах, ''когда у богов еще не было имен и шимту каждого (т. е. функции и обязанности) не были еще определены''. Эпизод, когда Гермес объясняет Одиссею physis растения ''Моли'' - его особую природу и специфические качества, - можно сравнить с действиями бога Нипурты в каком-нибудь шумерском эпосе, когда этот бог объявляет шимту (шумерское пат) всех драгоценных камней, произнося для каждого формулу, перечисляющую - и тем самым дарующую этому камню - его особые свойства, ''атрибуты'', определяющие его природу [36]. Шимту, собственно, и есть ''натура'' этих камней (характерно, что латинское natura соответствует греческому physis). Но шимту означает и нечто большее, включая смерть как высшую точку, завершение отведенной нам доли жизни и удачи. Не случайно посланец смерти называется ''Намтар'' {nam - шумерский эквивалент шимту; Намтар ~ ''предназначенная nam''). Последнее, что дано пережить человеку - смерть, воплощается в мифической фигуре привратника загробного мира. Умереть - значит встретить судьбу, свою собственную шимту. Такая интерпретация смерти имеет параллели: одна из них - доисламская Мапауа (''судьба''), которая, как считалось, притаившись, дожидается встречи, означающей смерть для данного человека; другая - упоминающийся в греческих источниках демон ker, который невидимо сопровождает каждого от рождения до смертного часа. Тогда он является перед взором человека в первый и последний раз, возвещая и принося смерть.

Мы имеем здесь дело с реальным противоречием. Каждая организованная религия древнего Ближнего Востока предусматривает такой миропорядок, при котором божественная мудрость, руководствуясь божественной справедливостью при распределении поощрений и наказаний (успехов или неудач), планирует и определяет характер всех событий в жизни человека. Тут нет места для таких понятий, как ''каприз судьбы'' или ''неумолимый рок''; заранее исключена возможность как-либо повлиять на ход событий, скажем, с помощью магических средств. Напротив, все сказанное выше о шимту, а также наблюдения над родственными концеп циями, бесспорно, свидетельствуют о том, что на древнем Ближнем Востоке, существовало мощное подводное течение, которое указывает на сохранение многовекового, додеистического детерминистического представления о жизни. Оно отнюдь не было единым (такого рода древним концепциям обычно свойственно многообразие формулировок), но отличалось устойчивостью, хотя ревностные жрецы приспосабливали его к своим целям с помощью поверхностного ''теологизирования''.

Какие же именно формулировки этой концепции мы встречаем в Месопотамии? Прежде всего, имеется известная нам шимту, обозначающая божественный акт дарования свойств и качеств людям и предметам. Далее, имеется термин isqu (букв. ''жребий''); он связан, по-видимому (хотя прямо об этом нигде не говорится), с обычаем бросать жребий, определяя судьбу. Как и шимту, isqu обладает широким семантическим диапазоном: от значений ''фортуна'', ''жребий'', ''судьба'' до значений ''природа'', ''качество'' и даже ''должность'' (греч. kleros). В других текстах, главным образом литературных, попадается термин уцурту, который означает ''чертеж'', ''набросок'', ''план'' и, очевидно, имеет в виду какой-то божественно предопределенный, ''предначертанный'' ход событий, от которого зависят все прочие, более мелкие. Опять-таки точной информации у нас нет: этот термин употребляется как нечто общеизвестное.

Судя по некоторым свидетельствам, существовал еще один вид мифологического детерминизма. Упоминания о нем имеются в мо-литвах и подобных им текстах. Считалось, что человека на протяжении жизни сопровождает пара сверхъестественных существ или демонов. Они совершенно не похожи на ''духов-хранителей''. Их значимые имена говорят сами за себя: один называется ''тот, кто дает хорошее'' или ''хороший демон''; другой - ''тот, кто приносит несчастье'' или ''злой демон''. Как и соответствующие им греческие фигуры (ср. eudaimoniau kakodaimonia}, они, по-видимому, ведали успехами и неудачами, хотя, кроме их имен, мы ничего о них не знаем. Наконец, следует отметить, что в Ветхом завете образы детерминистического характера не менее разнообразны: там встречаются несколько специфических терминов для понятий ''жребий'', ''удача'' и ''доля'', а также топос, представляющий удел человека как подаваемую ему чашу (Псалмы X, 6, XV, 5). Нечто похожее можно найти в греческой литературе - вспомним хотя бы весы Зевса и то, как он смешивает ''хорошие и дурные вещи'' из двух кувшинов (Илиада XXIV, 527).

Учитывая это, я делаю предположение, что иштару (а иногда и шимту) представляет собой мифологическое, очеловеченное воплощение и носителя чьей-либо шимту, которая должна была реализоваться в ''истории'' человека от его рождения до смерти. Такая связь между иштару и шимту может показаться слишком слабой или искусственной; в этом случае предлагаемое толкование иштару как ''судьбы'' (если прибегнуть к известному упрощению) можно проиллюстрировать другим, не менее интересным способом.

Из шумерских и ранних старовавилонских царских надписей мы знаем, что индивидуум и его ''духи-хранители'' были связаны такими же взаимоотношениями, как и сам царь с некоторыми божествами пантеона (часто с Иштар, которая, по мнению царя, ведала его персональным благополучием). Остается спорным, считать ли формулировку царских текстов дальнейшим развитием, вызванным намерением подчеркнуть особое положение царя или признать более позднюю формулировку молитв примером переноса религиозных концепций с царя на его подданных. Не вдаваясь в аргументацию, которая вышла бы за рамки этого раздела, мне хотелось бы высказаться в пользу первого. В текстах, трактующих отношение царя к Иштар, богиня выступает носительницей и источником его власти и престижа. В этой роли Иштар соответствует tyche царя у греков, или fortuna imperatoris или fortuna regia у римлян. В сирийском языке эквивалентом этого латинского термина является ''удача царя'', выражение, напоминающее иштару и шимту 37.

В Месопотамии цари говорят о своих отношениях к Иштар, своей fortuna (tyche - удаче) как об устойчивых и прочных, хотя и выходящих за рамки семейных обязательств. Иннин любила Эаннатума из Лагаша, Иштар - Саргона из Аккада, а ассирийские цари вплоть до Асархаддона дают понять (как и Хаттусилис III), что их приход к власти объясняется личным вмешательством Иштар. В таких случаях она выступает в роли Афродиты {Aphrodite nikephoros), еще раз подтверждая нашу теорию о том, что воплощение души, именуемое иштару, было носителем шимту индивидуума. Следовательно, ilu мы можем рассматривать как какой-то трудноопределимый духовный дар, относящийся к элементу божественного в человеке; иштару - как его судьбу; lama-ssu - как его индивидуальные характерные свойства; шеду - как его жизненную силу. Сочетание всех четырех внешних проявлений составляет жизненный опыт индивидуума.

Хотелось бы сказать еще о сверхъестественном ореоле, кото рым месопотамский царь был наделен наравне с богами и который считался видимым проявлением его уникального статуса среди людей. В аккадском языке он обозначается, как мы видели, словом mellammы. В древнеперсидском ему соответствует hvarena; в арамейских текстах того же времени он передается термином gadia (''удача''). Прослеживая такие линии, в которых концепции божественного происхождения царского рода и предопределенности успеха царствования сходятся к одной точке, мы лишний раз убеждаемся в запутанном характере большинства религиозных топосов.

Значение предсказания будущего в месопотамской цивилизации очевидно из множества сохранившихся сборников предсказаний и родственных клинописных текстов. Эти тексты охватывают время от позднего (после Хаммурапи) старовавилонского периода до периода Селевкидов и дают огромное количество материала по части различных способов гадания. Кроме того, упоминаний о предсказаниях довольно много в исторической и религиозной литературе; можно с уверенностью сказать, что аккадские предсказания - все существующие тексты написаны на этом языке - считались в Месопотамии и окружающих ее странах важнейшими достижениями мысли [38]. Эти тексты копировались в Сузах, столице Элама, в Нузи, в Хаттусасе, столице хеттов, наконец, в таких отдаленных местах, как Катна и Хацор в Сирии и Палестине. Их копировали местные писцы, обученные письму и языкам Месопотамии; и даже переводили на эламский и хеттский39. Гибель месопотамской цивилизации, ее языков и системы письма не препятствовала проникновению некоторых методов предсказания в Палестину и Египет, а оттуда в Европу. Что касается распространения их на Восток, то там ситуация была значительно сложнее. Прежде всего нужно понять, что экстиспиция, т. е. предсказание будущего по виду, разного рода изменениям и другим особенностям внутренностей животных, практиковалась в Китае и Юго-Восточной Азии с незапамятных времен. На Западе гадание по внутренностям животных было в ходу у этрусков, но оно носило изолированный характер и могло возникнуть в результате какого-либо контакта с Малой Азией [40]. Кроме того, нужно учитывать тот факт, что письменные свидетельства из района к востоку от Месопотамии относятся к сравнительно позднему времени - в большинстве случаев после гибели месопотамской цивилизации. Известно, что месопотамская астрономия I тысячелетия до н. э. оказала влияние на индийскую. Если даже месопотамское влияние на восточные методы предсказания документально не подтверждается, не исключено, что оно имело место в более ранние периоды. При посредстве ислама, который часто заимствовал обычаи древнего Ближнего Востока через эллинистические промежуточные звенья, месопотамские методы предсказания, главным образом астрология и толкование снов, возродились в Месопотамии и соседних странах спустя долгое время после гибели породившей их цивилизации.

Мы будем рассматривать предсказание в трех основных направлениях: природа и история способов предсказания; текстовой материал как источник информации; значение предсказаний, их место в жизни.

В основе своей предсказание - это способ общения со сверхъестественными силами, которые, как предполагается, влияют на жизнь отдельного человека или целой группы людей. Предсказатель исходит из того, что эти силы могут и хотят сообщить о своих намерениях, ибо они заинтересованы в благополучии индивида или группы. Другими словами, если о предстоящем или грозящем зле узнать заранее, то несчастье можно предотвратить с помощью соответствующих средств. Контакт или общение с этими силами устанавливаются несколькими способами: божество может либо отвечать на поставленные вопросы, либо сообщать то, что хочет, с помощью какого-нибудь приемлемого посредника или медиума. Двустороннее общение требует специальных методов; их в Месопотамии было известно два: действенный (оперативный) и маги ческий. В обоих случаях возможны два вида ответов: один бинарный, т. е. ''да-нет''; другой основан на некоем коде, принятом обеими сторонами -и божеством, и предсказателем.

Нельзя не учитывать тот факт, что месопотамское предсказа ние прошло сложное историческое развитие. С течением времени менялись не только вкусы и предпочтения - изменялись в зависимости от времени и места и методы гадания. Они зависели и от общественного статуса: у царя существовали одни способы, у простолюдина - другие; одни обычаи были местные, другие заимствованные и т. д.

Прежде чем подробно остановиться на практике предсказания, необходимо кратко охарактеризовать два основных упоминавшихся метода. При использовании действенного, или оперативного, метода божеству предоставляется возможность непосредственно влиять на объект, активизированный предсказателем (когда последний, например, бросает жребий, наливает в воду масло или возжигает курильницу) [41]. Иными словами, божество может повлиять на то, какой выпадет жребий, как растечется по воде масляная пленка или какую форму примет струйка дыма из курильницы, и тем самым сообщить предсказателю нечто существенное. При использовании второго из названных методов - магического - божество вызывает изменения в явлениях природы - ветер, грозу, движение звезд - или воздействует на поведение, внешние или внутренние особенности животных и даже человека. Здесь также имеется двоякая возможность: действия божества могут быть спонтанными или преднамеренно вызванными. Магический акт предсказания направляется именно на то, чтобы побудить божество дать ответ; он ставит божеству известные условия, что характерно для месопотамского гадания по внутренностям. Предусматривается определенного рода обстановка; оговаривается время, в течение которого божество дает ответ.

Из трех упомянутых способов, относящихся к ''оперативной'' группе, - бросание жребия, наблюдение за маслом на воде (лека-номантия) и за дымом из курильницы (либаномантия) - первый не имел в Месопотамии культового статуса. Мы знаем из юриди ческих документов, что в старовавилонский период и в Сузах жребий бросался для того, чтобы разделить между сыновьями поместье [42]. Из более поздних документов мы узнаем, что доходы храма первоначально распределялись между его служителями по жребию. В этих случаях, бросая жребий (помеченные деревянные палочки), устанавливали некую очередность претендентов, равных по положению, которая была бы приемлема для всех как божественно предписанная. Аналогичный смысл имел ассирийский обычай выбирать чиновника, именем которого должен был называться новый год, с помощью глиняных кубиков. Однако метод бросания жребия не упоминается в руководствах среди спо собов предвидения будущего. Единственное исключение состав ляет текст из Ашшура, в котором говорится об использовании двух камней, которые бросали для получения положительного или отрицательного ответа [43]. Скорее всего этот способ был мало распространен в Месопотамии и, вероятно, использовался неофициально. Больше свидетельств сохранилось из Богазкёйя44. В небольшой группе текстов, содержащих знамения и написанных, что характерно, на хеттском, упоминается о предсказании с помо щью бросания жребия (пишется значок KIN, хеттское чтение и значение неизвестно) [45]. Хеттские и ассирийские свидетельства наводят на мысль о возможности влияния местного этнического субстрата на возникновение этого типа предсказаний. В немногочисленных случаях локальные обычаи северо-западных районов даже получили отражение в литературе.

В Ветхом завете упоминается обычай, не подтвержденный данными клинописных текстов: ''царь Вавилонский остановился на распутье, при начале двух дорог, для гаданья: трясет стрелы, вопрошает терафимов, рассматривает печень'' (Кн. Пророка Иезе-кииля XXI, 21).

Если предсказатель - бару наливал масло в чашу с водой, держа ее на коленях, то это делалось для того, чтобы угадать волю божества в отношении страны или частного лица. Перемещение масляной пленки относительно поверхности воды или кромки чаши могло предсказать царю мир, процветание или войну, восстание; частному лицу это могло предвещать прибавление семейства, успех в делах, восстановление здоровья и удачную невесту, если он собирался жениться, или наоборот. Мы знаем три старовавилонские таблички со знамениями, относящимися к этому способу предсказания, который, очевидно, в более поздний период вышел из употребления. Эти первые таблички позже не копировались; имеется лишь несколько похожих отрывков на табличке из Аш-шура [52]. Меньше известно о способе предсказания, толкующем движение и форму струйки дыма из курильницы, которую предсказатель держал на коленях. Здесь имеется только один ранний ниппурский текст и более пространный текст на табличке старовавилонского периода [53].

Рассмотрим теперь те ''методы общения'', которые были придуманы для того, чтобы божество могло ''по требованию'' передавать сообщения. Чтобы получить от божества ответ, следовало убить жертвенное животное. Бару, уже известный нам гадатель по маслу и дыму, сначала обращался к богам-оракулам Шамашу и Ададу с молитвами и благословениями и просил ''написать'' то, что они желали сообщить, на внутренностях жертвенного животного54. Затем он исследовал в традиционной последовательности дыхательные пути, легкие, печень, желчный пузырь, кольца кишок животного, искал отклонения от нормального состояния. Всякого рода атрофия, гипертрофия, смещение, особые признаки и другие аномалии органов считались основой для предсказания. Сложная и детально разработанная техническая терминология давала возможность составить исчерпывающее описание всех наблюдавшихся явлений, со строго научным перечислением как нормальных, так и патологических особенностей. К сожалению, далеко не всегда удается понять используемую терминологию.

Обратимся к генезису месопотамского гадания по внутренностям, что поможет понять сложное происхождение этого способа предсказания. Здесь различаются два направления: одно использует печень (возможно, вместе с желчным пузырем), другое рассматривает почти все внутренности. Иными словами, это гепатоско пия и экстиспиция. Есть основания полагать, что первая была принадлежностью более древней культуры, в то время как вторая представляет местную, месопотамскую разновидность. Предлагаемое здесь разделение - более древняя гепатоскопия и вторичная, более поздняя экстиспиция, - по-видимому, подтверждается следующими соображениями: в позднейшей литературе есть упоминания о конкретных исторических событиях, имевших место в древности и предугаданных жрецами, которые наблюдали за внутренностями жертвенных животных. Замеченные ими необычные явления всегда касались печени - такие замечания даже специально назывались ''знамениями печени''. Будущих жрецов-предсказателей в то время почти всегда обучали именно на печени, о чем свидетельствуют дошедшие до нас многочисленные глиняные модели печени. Они обнаружены в самом Вавилоне, но еще больше их найдено в Мари [55] и Малой Азии (Богазкёй); недавно несколько слепков нашли в Хацоре (Израиль) [56]. Переписка по политическим вопросам, найденная в Мари, дает дополнительные доказательства значения гепатоскопии [57]. Характер распространения этого способа в сочетании с общим для всей Азии интересом к осмотру убитых животных, равно как и вера семитов в значение печени как вместилища эмоций, также указывает на то, что в Месопотамии гепатоскопия была древнее экстиспиции и уже стала принадлежностью фольклора. Шумерский обычай выбирать жреца (en) городского божества с помощью гадания на внутренностях жертвенного животного (см. примеч. к гл. VI) говорит о том, что ранняя гепатоскопия находилась на бинарном уровне, т. е. обеспечивала только ответ ''да-нет'' 58. Об этом же говорит и любопытный поздний текст, в котором ученый халдейский царь Набонид рассказывает с большими подробностями, как его дочь была избрана богом Луны в качестве верховной жрицы этого культа. Набонид явно подражает древним, повествуя о постепенном сужении круга возможных кандидаток по мере того, как с помощью экстиспиции на разных этапах получаются ответы ''да-нет'', и мы вполне можем предположить, что в шумерский период жрец еп выбирался точно так же.

С методом, который мы здесь называем бинарным, связана еще одна проблема. Во всех существующих сборниках знамений, относящихся к экстиспиции, предсказание всегда совершенно конкретно в пределах двух категорий, благоприятной или неблагоприятной, и часто содержит добавочные малосущественные детали. Должны ли мы на этом основании предположить, что существовали две стадии внутреннего развития: одна, более древняя, с ответами ''да-нет'' и другая, более поздняя, дававшая в аподосисе более конкретные предсказания? И если так, то можно ли считать, что эти две стадии соответствуют двум историческим этапам: стихийное, народное гадание и предсказание как священная наука, предполагающая профессиональную подготовку, умение толковать наблюдаемое и изучение письменных свидетельств прошедших времен? Если утвердительно ответить на оба вопроса, можно сопоставить и два бывших в ходу метода: один первичный, местный или заимствованный, другой - вторичный, результат интеллектуального творчества, научной разработки и осознанного применения. По-видимому, навсегда останется неизвестным, в какой связи находились между собой эти пары противоположностей - иными словами, имелись ли в полном объеме рядом друг с другом или только сосуществовали в определенные периоды и в определенных ситуациях такие явления, как гепатоскопия, бинарный метод и основанное на примитивных, неписаных обычаях народное гадание, с одной стороны, и экстиспиция, конкретные аподосисы и научные, регистрируемые на письме предсказания - с другой. Мне кажется, что приведенные выше размышления раскроют читателю всю сложность рассматриваемых проблем и одновременно покажут, что предсказание в рамках месопотамской цивилизации являлось не только существенным средством ориентации в жизни, но и областью, в которой могли проявиться интеллект и талант многих людей.

Мы не знаем, как именно действовал предсказатель, когда его приглашали дать логически связную экспертизу, основанную на осмотре всех жизненно важных органов убитого ягненка, особенно если прогнозы были многочисленными, многословными и расходились между собой. Очевидно, для того чтобы истолковать сообщения богов-оракулов, нужно было разыскать в обширных компендиях материалы, относящиеся ко всем рассматриваемым органам. В поздиеассирийский период наблюдается резкое упрощение процедуры; в царских архивах Ниневии найдена значительная группа текстов, содержащих адресованные богам вопросы по государственным делам [5]. Ответ на каждый вопрос состоит просто из списка особенностей внутренностей, осмотренных предсказателем. Он приводит по каждому пункту соответствующее предсказание, почерпнутое из компендиев. На первый план в них выступает только один, главный момент: благоприятны они или йеблагоприятны. Чего именно следует ожидать - уже не имеет значения. Короче говоря, предсказания сводятся к ответам ''да-нет''. Набор ответов на каждый вопрос дает в сумме положительный или отрицательный прогноз - в зависимости от того, благоприятно или неблагоприятно большинство предсказаний. Таким образом, в VIII в. до н. э. мы снова сталкиваемся с бинарным (''да-нет'') методом предсказания, и, естественно, возникает вопрос: считать ли это каким-то новшеством или допустить, что упомянутый метод использовался на всем протяжении месопотамской истории? Возможно, поздние свидетельства применения бинарной системы объясняются западным воздействием или сохранившимися в Ассирии следами влияния местного этнического субстрата. Не исключено также, что характерная черта месопотамских предсказаний - их конкретность - всего-навсего пережиток какого-то неизвестного нам этапа в весьма приблизительной истории предсказания будущего в Месопотамии. И если так, то из этого следует, что тщательно составленные списки знамений с подробно расписанными предсказаниями служили одной цели - оценивать любую особенность внутренностей только как благоприятную или неблагоприятную.

Судя по сохранившимся фрагментам, общее количество текстов, имевших отношение к экстиспиции, значительно превышало количество текстов, связанных со всеми прочими способами гадания. До сих пор ассириологи не предприняли никаких серьезных попыток организовать материал по экстиспиции в соответствии с одной или несколькими основными сериями, сокращенными редакциями (сериями подобранных обрывков) или аннотированными ''изданиями''. Не прослежена должным образом и история компендиев - от первых, еще коротких, старовавилонских табличек до обширных собраний периода Селевкидов. Недостаточно изучены и местные направления. Таблички распределены в соответствии с рассматривавшимися внутренними органами. Не случайно таблички, касающиеся печени, редки, поскольку представляют, как уже указывалось, более древний этап в истории эксти спиции. Конкретные части каждого органа, их особенности и различные пятна обозначаются с помощью таинственной специальной терминологии, напоминающей язык средневековых алхимиков . Для частей внутренних органов употребляются такие обозначения, как ''дверь дворца'', ''путь'', ''ярмо'', ''набережная''; для их особенностей - ''оружие'', ''подставка''. Некоторые таблички содержат иллюстрации, поясняющие трудные термины, или диаграммы (например, кишечных колец). Они помогают читателю наглядно представить, о чем идет речь. Одни глиняные модели печени и легких выполнены тщательно, другие довольно примитивно. Эти муляжи использовались при обучении жрецов, служили наглядными пособиями и демонстрировались в подтверждение предсказания. Для обучения явно предназначались детально выполненный старовавилонский слепок печени, хранящийся в Британском музее, и ряд аналогичных слепков [61], на которых записывались одна или несколько частных примет, для того чтобы на глядно показать связь между наблюдаемой особенностью этого органа и последующим предсказанием. В наиболее древних слепках, найденных в Мари (старовавилонский период), отражен и закреплен тот вид, который печень имела в момент какого-то важного события. Все эти объемные изображения, снабженные соответствующими надписями, выполняли ту же функцию, что и знамения, перечисляемые в компендиях. Видимо, слепки фигурировали также в качестве вещественного доказательства тогда, когда жрец докладывал, например царю, о произведенном им обследовании внутренностей и сообщал, что именно оно предвещает. Такие ''доклады'', подкрепленные ''иллюстрациями'', лежат в основе позднейших отчетов о знаменательных событиях.

Не за каждым знамением следует предсказание: есть и такие случаи, когда просто указывается, что описанные в протасисе факты связаны с каким-то конкретным событием в жизни исторического лица, обычно правителя. Эти ''исторические знамения'' дают нам, кстати, небезынтересную информацию о многих - чаще всего необычных и трагических - событиях 62. Подобные записи, однако, не просто свидетельствуют об эмпирической базе месопотамской экстиспиции. Само это явление древнее письменности. Разумнее преаположить, что письменная регистрация знамений начиналась в малых масштабах - с составления и систематизации списков примет. В дальнейшем они дополнялись и группировались в обширные серии. Поэтому включение к тексты ссылок на исторические события скорее всего нужно рассматривать как вторжение в сферу ''научной деятельности'' предсказателя. Все цари, упоминающиеся в этих исторических ссылках, правили в период до I династии Исина, т. е. за много веков до того, как начался процесс стандартизации литературы предсказаний. Неизвестно, как возник этот обычай и почему исчез.

Методы месопотамской экстиспиции менялись. Так, вплоть до сред невавилонского периода обычай требовал, чтобы предсказатель после каждого обследования внутренностей писал особый отчет, перечисляя в установленном порядке все обнаруженные им знаки и делая в конце вывод - например, благоприятны знаки или требуют повторной экстиспиции. Тут снова возникает вопрос, как рассматривать это явление: как временный технический (или даже бюрократический) вариант или как указание на то, что до средневавилонского периода в Месопотамии существовала несогласная с официальной линией бинарная школа предсказания. В нововавилонский период отчетов уже не писали, однако в Ассирии им на смену пришли списки вопросов к богам. В них за пространно сформулированными вопросами, касающимися назначения чиновников, верности военачальников или действий неприятеля, следуют ответы богов (обычно утвердительные), а в самом конце идет перечисление наблюдавшихся знамений. С концом старовавилонского периода исчез и еще один вид связанных с экстиспицией текстов: молитвы предсказателя, которые он перед началом церемонии обращал к богу Шамашу, прося вразумительного и недвусмысленного ответа. В этих молитвах детально перечислялись всевозможные благоприятные признаки и особенности, которые предсказатель надеялся обнаружить во внутренностях жертвенного животного [63].

Экстиспиция представляла лишь один из нескольких способов общения человека с богом через посредство животных. При экстиспиции осуществлялось двустороннее общение (''вопрос - ответ'' ). Но были и два других пути - они описаны во множестве текстов, - при которых бог сообщал о своих намерениях без предварительных вопросов. Первый из них - наблюдение за уродливыми, ненормальными новорожденными животными; второй - наблюдение за поведением животных либо в естественных условиях, либо при особых обстоятельствах.

В Месопотамии рождение уродливых животных и даже детей при определенных обстоятельствах считалось чрезвычайно знаменательным и имеющим непосредственное влияние на будущее государства. Такие знамения регистрировались еще в старовавилонский период. Они переписывались в Хаттусасе и иногда переводились на хеттский язык, а также были известны в Угарите. С течением времени их объединили в обширное собрание, копии которого были обнаружены в Ашшуре, Ниневии, Калахе и различных пунктах Южной Вавилонии [64]. Собрание состояло по меньшей мере из двадцати четырех табличек и называлось ''Если новорожденное животное. . .'' или ''Если женщина беременна и плод ее кричит...''. Собрание явно увеличивалось путем наращивания, так как двадцать четыре таблички распадаются на три отчетливые группы. Центральная и самая древняя группа образует сердцевину: она описывает только уродства новорожденных ягнят. К этому были добавлены четыре таблички, перечисляющие случаи рождения у женщин сразу нескольких детей, детей-уродов, непонятных существ, неодушевленных предметов и животных, а также ряд табличек, описывающих аналогичные аномалии при родах у овец, кобылиц, свиней, сук, коз и коров. Важность таких тератологических знамений подтверждается упоминаниями о подобных случаях в частных и царских письмах и рядом ритуалов, предназначенных для того, чтобы спастись от злых последствий, вызываемых рождением чудовищ. О научном интересе к серии ''Если новорожденное. . .'' говорят несколько коротких и один пространный комментарий, обнаруженные во многих копиях; они обычно сводятся к объяснению редких и трудных слов.

Выражение божественного предостережения через поведение животных могло осуществляться в трех вариантах: необычное поведение могло быть спровоцировано; наблюдаться в определенном месте и в определенный момент; наконец, просто быть замеченным. Очевидно, поведение животных не считалось заслуживающим научного обобщения (иначе были бы созданы соответствующие компендии), однако эпизодические наблюдения такого рода зарегистрированы.

Традиция вызывать у животных какую-то определенную реакцию, вероятно, не является исконно месопотамской; мы знаем один случай такого гадания, упомянутый в тексте из Султантепе. Там говорится, что быка обрызгивали водой после соответствующих подготовительных церемоний и обращения к богам-оракулам. Реакция быка затем истолковывается по принципу ''да - нет'' 65. Считалось, что наблюдать за поведением животных особенно важно в тот момент, когда армия выступает в поход, а также во время религиозного шествия или в разгар религиозного праздника. Особенно важным представлялось поведение животных у ворот города или дворца или в пределах храма. Знамения, относящиеся к таким ситуациям, встречаются в серии Шумма алу, но систематически не собирались . Сюда же примыкает небольшой компендиум знамений своеобразного характера. Ввиду продолжительности таинства, в процессе которого бог Шамаш ''записывал'', как предполагалось, свой ответ на внутренностях жертвенных животных (впоследствии он расшифровывался предсказателем), за поведением животных наблюдали с момента, когда их приводила к предсказателю, и до последних конвульсий. Особенности этого поведения также подлежали истолкованию [67].

Мы уже говорили о важности места и времени наблюдения за животными. В связи с этим стоит упомянуть, что время и место ожидания ответа от божества определялись жрецом с помощью магии. Один из этих магических способов - та же экстиспиция, когда богу-оракулу предлагалось в такое-то время, в таком-то месте ''записать'' ответ на внутренностях жертвенного животного. Существовали еще два вида предсказаний, учитывавших фактор времени и места. Свидетельства о них сохранились на табличке из Ашшура и на уже упоминавшейся любопытной табличке из Сул-тантепе. Первая содержит предсказания на основе наблюдения (в определенный момент) за полетом птиц данной породы. Вторая толкует полет падающих звезд. Перемещение тех и других справа налево считалось благоприятным, слева направо - неблагоприятным [68].

Следует обратить внимание на тот факт, что все редкие - немесопотамские - способы предсказания отражены только в текстах западного происхождения, т. е. в текстах из Ашшура и Сул-тантепе. Предсказатель, ждущий появления птицы-оракула, которая должна пролететь над ним в определенном направлении и в определенное время, живо напоминает о практике этрусков выбирать часть неба, в которой авгур следит за поведением птиц, ожидая предсказания. Сравнение имеет целью лишь подчеркнуть мысль, что в различных цивилизациях древнего Ближнего Востока методы предсказания разнились между собой, и если у нас создается впечатление, что месопотамские обычаи были особенно сложны и многообразны, виною тому то обстоятельство, что в письменном виде они запечатлены на глиняных табличках - материале практически вечном. Несомненно, не меньшее количество способов использовали предсказатели в Малой Азии, Сирии, а может быть, и в Египте - просто описания этих способов до нас почти не дошли.

Мы уже говорили, что серия табличек Шумма алу содержит знамения, получаемые предсказателем по поведению животных. Свое название она получила по начальным словам первой таблички ( ''Если город расположен на холме. . .'' ). Эта серия заслуживает более подробного рассмотрения: она очень обширна (по меньшей мере сто семь табличек, а возможно, и больше) и отличается довольно сложным составом69. Сохранилась, притом довольно плохо, лишь четвертая часть табличек. Это мешает составить представление о содержании всей серии. Однако наличие некоторого количества табличек-''резюме'' (одна табличка содержит выдержки из нескольких стандартных табличек серии), фрагменты комментариев и оглавления (перечня начальных строк) помогают дополнить картину. К сожалению, тридцать пять табличек известны только по первым строкам; судьба примерно такого же числа табличек неизвестна вообще.

Серия Шумма алу составлена по материалам множества мелких и разнохарактерных сборников знамений: здесь они сведены в некое всеобъемлющее пособие. Одни сборники восходят к старовавилонскому периоду; другие засвидетельствованы только в более поздних версиях [70]. Поскольку серия недостаточно изучена и до сих пор полностью не опубликована, трудно определить время ее окончательного сложения. Вот краткий обзор ее содержания: первые две таблички относятся к городам, следующие - к домам и к тому, что случается ''в четырех стенах''. Ьолее двадцати ияти табличек (до таблички сорок девятой по нумерации ашшурского варианта) касаются всевозможных животных. Подробно описывается поведение насекомых, змей, скорпионов, ящериц, муравьев и нескольких неизвестных мелких животных; рассматриваются крупный рогатый скот, ослы и особенно собаки. Три следующие таблички касаются огня. Еще одна содержит политические знамения (табличка пятьдесят третья: ''Если царь уважает закон. . .''), а восемь посвящены тем или иным вопросам земледелия. После таблички шестидесятой система сохранилась плохо. Среди дошедших в приличном состоянии табличек можно отметить описание сражений с дикими животными (табличка шестьдесят седьмая и сл.) или несколько табличек, посвященных отношениям между людьми (табличка девяносто четвертая и сл.).

Если уж мы упомянули о табличках серии Шумма алу, трактующих человеческие отношения, пора перейти к знамениям, связанным с человеком. Месопотамская цивилизация - правда, редко и весьма неохотно - признает, что божество может использовать человека в качестве посредника для выражения божественных намерений. В этой функции человек способен действовать на нескольких уровнях: быть рупором божества, для чего должен прийти в особое психологическое состояние - ''пророческий экстаз'' (существовало несколько его видов) ; он может также воспринять божественное откровение во сне; божество также способно подавать ''знаки'' через тело человека. Они предназначаются для целой группы - например, в случае специфических деформаций или рождения детей-уродов, но могут распространяться и только на их носителя, телесные особенности которого предопределяют его судьбу.

Экстаз как средство общения человека с богом в Месопотамии не занимал столь важного места, как в Сирии и Палестине. Немногочисленные упоминания о нем встречаются в основном в источниках, происходящих из самых дальних западных областей месо-потамского Kulturkreis'а: из Мари, хеттской Малой Азии и поздней Ассирии с ее сложным субстратом и арамейскими влияниями. Известно, что с этим состоянием были связаны термины, которые относились либо к физической характеристике самого человека, либо к той особой форме, в которую облекались божественные распоряжения. Сами люди, как правило, не представляли особого интереса, занимали обычно низкое социальное положение, иногда имели какое-то отношение к колдовству. Единственное исключение составляли ассирийские пророчицы богини Иштар из Арбелы и даже Ашшура (мужчины выступали в этой роли редко), которые объявляли волю божества либо как эдикт, от третьего лица, либо пророчествовали от первого лица, отождествляя себя с говорившим через них божеством. В Мари божественное сообщение передавалось дословно, однако способ его передачи показывал, что отождествления здесь не было [71]. Как западная концепция (Мари и, конечно, Ветхий завет), так и исконная ассирийская (идентифинация пророка и божества) не имеют ничего общего с восточным подходом к взаимоотношениям бога и человека. Интересно, что в Месопотамии шаманские концепции отсутствовали.

Сон, как правило, содержал только ''знамение'', иными словами, смысл сновидения должен быть соответствующим образом истолкован специалистом. Для этой цели использовались специальные собрания толкований снов 72. Фрагменты одного такого ''сонника'' найдены в библиотеке Ашшурбанапала, а несколько более древних табличек показывают, что этот тип текстов был в русле традиции. Однако мы располагаем лишь фрагментами, притом немногочисленными; ясно, что этот тип предсказаний не пользовался большой популярностью. Серия, описывающая вещие сны, состоит из одиннадцати табличек; первая и две последние посвящаются заклинаниям и другим ритуалам, предназначенным для предотвращения последствий дурных снов, т. е. предвещающих болезни и несчастья. Другие рекомендуемые там ритуалы носят профилактический характер: они должны защищать спящего от зловещих снов. Разнообразное содержание снов довольно педантично распределено на большие и малые разделы, которые рассматривают определенные действия, совершаемые во сне, такие, как еда или питье, путешествия и другие повседневные занятия. В разделе, касающемся еды, упоминаются людоедство и копро-фагия; в табличке о путешествиях - сны о восхождении на небеса и нисхождении в подземное царство, а также сны о полетах. Упоминаются сны о кровосмешении, выпадении зубов, ссорах с родственниками, получении даров и о переноске предметов. Как и следует ожидать по аналогии с другими типами месопотамских предсказательных текстов, ассоциации, которые связывают сон с выводимым из него предсказанием, редко бывают понятными. Лишь немногие примеры подтверждают упомянутую выше возможность использования человека как носителя ''знаков'', с помощью которых божество обращается к обществу.

Первые четыре таблички серии ''Если новорожденное. . .'' перечисляют знамения, связанные с рождением детей-уродов, сразу нескольких новорожденных или с какой-либо патологией при родах. Один из разделов первой таблички серии Шумма алу соотносит физические особенности отдельных жителей с судьбой всей общины, когда говорит о городе, в котором много калек, глухих и слепых. Упоминаются также города, где много купцов, предсказателей или поваров, и даже один город, в котором живут бородатые женщины.

Считалось, что знаки на теле человека, если их правильно истолковать, предсказывают судьбу или раскрывают его характер. Толкование таких знаков содержалось в собраниях, которые асси-риологи назвали физиономическими 73. Такие признаки, как цвет волос, форма ногтей, величина тех или иных частей тела, характер и размещение родинок и пятен на коже, и многие другие рассматривались более или менее широко в целом ряде серий, наиболее важная из которых содержит десять или более табличек.

Построение серии - пример типичного увеличения путем наращивания, которое мы уже наблюдали на примере серии, связанной с рождениями (''Если новорожденное. . .''). Самые ранние тексты старовавилонского периода относятся главным образом к родинкам, в то время как более поздние - из библиотеки Ашшурбанапала, а также с нововавилонского юга -упоминают другие особенности тела человека, странности поведения, речи, походки и даже нравственные характеристики.

Еще одно значительное собрание предсказаний - ''Если заклинатель идет в дом больного.. .'' - посвящено рассмотрению специальных вопросов, связанных с исцелением больных. Серия состоит из сорока табличек и трактует разнообразные проблемы, касающиеся прогноза того или иного заболевания. Эта серия, по-видимому, является поздней компиляцией 74, хотя некоторые из ее компонентов имеют параллели в более древних текстах; известен хеттский текст - явный перевод утраченного старовавилонского оригинала; существует также средневавилонская табличка из Ниппура [75]. Они свидетельствуют о том, что тексты такого типа имели хождение в упомянутые периоды. Советов относительно лечения больных не давалось. Врачу сообщался диагноз пациента и часто предлагался прогноз исхода болезни - в лаконичных формулах типа ''он поправится'', ''он умрет'', иногда с указанием времени и других обстоятельств. Основная форма - та же, которая принята в собраниях предсказаний. Протасис содержит описание внешнего вида больного и его поведения, т. е. объективные симптомы. Они перечисляются по порядку - с головы до ног. Лечение, которое прописывается в исключительно редких случаях, носит магический, а не медицинский характер. Медицинские названия недугов также отсутствуют: упоминается, как правило, божество или демон, их вызвавший. Названию серии соответствуют, собственно, только две первые таблички, описывающие знамения, которые может получить заклинатель по пути к дому пославшего за ним больного. Эти знамения сообщают, что ждет больного - выздоровление или смерть. Четыре таблички (после таблички 35), посвященные беременным женщинам, предсказывают на основании пигментных пятен и формы сосков судьбу будущего ребенка, его пол и даже сложность родов. Самая последняя табличка трактует о детских болезнях и напоминает основную массу текстов этой серии, к которой мы еще вернемся [76].

В ряде таблиц установленный образец предсказания (про-тасис - аподосис) используется для изложения медицинских сведений. То же несоответствие формы и назначения можно наблюдать в других собраниях знамений, которые фактически являются литературными произведениями, излагающими политические принципы или содержащими рассуждения нравственного характера. Первые можно обнаружить в тексте, предлагающем советы царю (он напоминает средневековый speculum principis) [77], вторые - в тексте, подчеркивающем значение разумного поведения 7''.

Более всего Месопотамия прославилась придворной астрологией. Изучение истории астрологии в месопотамской цивилизации фактически только началось. Ее ранний этап отражен в нескольких старовавилонских табличках с астрологическими знамениями довольно примитивного типа. Они обнаружены в основном на периферии месопотамского влияния - в Богазкёйе, Катне, Мари и Эламе [79] и подтверждают существование астрологической традиции, которая была весьма сложной уже в старовавилонский период. Об этом же свидетельствуют упоминания в одном позднем тексте о наблюдениях за планетой Венерой в правление старовавилонского царя Амми-цадука [80]. Тот факт, что астрологические тексты привозили в Сузы и Хаттусас и переводили на эламский и хеттский языки, подчеркивает готовность, с которой этот тип предсказаний принимался за пределами Вавилонии еще до возникновения собственно астрологии.

Основной источник астрологических текстов - библиотека Ашшурбанапала. Одни тексты были найдены в Ашшуре и Калахе, другие - на юге, причем последние датируются главным образом более поздним периодом и происходят из Вавилона, Борсиппы, Урука, Киша и Ниппура. Обнаруженный в Ниппуре средневави-лонский фрагмент и еще один, из Нузи, указывают на непрерывность традиции [81]. ''Каноническая'' серия, состоящая по крайней мере из семидесяти табличек, не считая табличек с выдержками и комментариями, называется Епита Апи ЕпШ (''Когда Ану и Энлиль...''), по первым словам торжественного двуязычного введения. В двадцати трех табличках описывается Луна, затем Солнце, метеорологические явления, планеты и неподвижные звезды [82]. Время и обстоятельства, сопутствующие полнолунию и новолунию, связь Луны с Солнцем, солнечные и лунные затмения - все эти ''знаки'' детально описываются и истолковываются. Меньшее внимание уделяется сияниям, необычным образованиям облаков и перемещению планет (главным образом Венеры) относительно неподвижных звезд. Такие явления, как гром, дождь, град, землетрясение, предвещали мир или войну, урожай или потоп. В архивах Ниневии сохранились сотни астрологических отчетов, посылавшихся ассирийским царям в ответ на вопросы, вызванные подобными явлениями.

Другой уровень астрологии раскрывается в текстах, которые датируются V (410 г.) и III вв. до н. э. Это гороскопы, в которых за днем рождения ребенка (в одном случае и за датой зачатия) следует астрономический отчет, заканчивающийся предсказанием его будущего [83]. Датировка гороскопов доказывает, что этот тип астрологических текстов для Месопотамии (или, точнее, для Вавилонии) - более поздний, но возник самостоятельно, а не под влиянием греков, как предполагалось ранее. Эти гороскопы сопоставимы с известной селевкидской табличкой, где будущее ребенка предсказывалось на основании астрономических явлений, сопутствовавших его рождению: восхода и движения планет, затмений и т. п.

Из текстов, систематизирующих знамения, нельзя почерпнуть почти никаких сведений относительно идеологической основы предсказания будущего в Месопотамии. Основные проблемы, говоря теологическим языком, сводятся к мотивации божественных предначертаний, точности и неизбежности их выполнения. Добавочная сложность возникает благодаря конфликту между суеверием и религией, т. е. между взглядами додеистического мира и воззрениями теологов.

Заинтересованность божества в благополучии индивидуума или группы, которой адресовано знамение, непременно фокусируется в личности царя. Царю дано - и в этом его привилегия - получать такие знамения и действовать в соответствии с ними. Лишь в редких случаях царь действует вопреки им. Концепция личной ответственности царя перед богом привлекала внимание ассирийского правителя и всего его двора к знамениям. Приближенные царя проявляли естественный интерес к теологическим проблемам, а это вело не только к совершенствованию методов истолкования знамений, но также и к непрекращающимся изменениям способов предсказаний.

Простые люди, о моральных и интеллектуальных проблемах которых нам ничего не известно, гадали наивным эгоцентрическим способом, только частично совпадавшим со способами гадания для царя. Аналогичный контраст наблюдался в области магии, где методы царского двора отличались от народных обычаев теологической разработанностью и научной оформленностью. В составе сборников предсказаний сохранились также сложные ритуалы очищения (namburbi), имевшие целью отражать зло, предреченное знаменательными событиями. Их специфическое назначение состояло в том, чтобы сводить на нет путем противодействия зло, предсказанное в аподосисах. Namburbi, таким образом, можно рассматривать как ответ теологов предсказателям. Жрецы, руководившие обрядами очищения, своей деятельностью как бы реагировали на тот факт, что додеистическая, народная традиция гадания переместилась на другой уровень, сосредоточившись в руках царей или других лиц, прибегавших к обряду очищения. Чтобы поддержать авторитет жрецов, укрепить веру в эффективность их магии, следовало отвергнуть концепцию неизбежности исполнения предсказаний [84].

Откровенно скептическая реакция на бесчисленные дурные предзнаменования обнаруживается лишь в редких случаях. Тем не менее то обстоятельство, что такие факты все же имели место в Месопотамии - и исходили к тому же от царя, - заслуживает упоминанияв5. Одно из нескольких сказаний о Нарам-Суэне, которое дошло до нас в старовавилонской версии и в более поздних вариантах из Ниневии и Харрана, описывает ужасное состояние царя, которому боги отказали в оракулах. Царь вопрошает: ''Разве лев когда-нибудь устраивал экстиспиции? Разве волк спрашивал когда-либо [совета] у толковательницы снов? Подобно разбойнику, я буду поступать по своей собственной воле!'' Вскоре он, правда, раскаялся в своем кощунственном порыве, и ему посчастливилось услышать речь Иштар, явившейся вечерней звездой. Интересно, что, возвещая о своих намерениях в момент гордыни (hybris), Нарам-Суэн недвусмысленно признает право жить и действовать, не сообразуясь со знаками божественного благоволения или порицания, только за животными или изгоями. Нормальная, цивилизованная жизнь (и ее высшее воплощение - образ жизни самого царя) должна была руководствоваться знамениями, и лишь такой прославленный властитель, как Нарам-Суэн, мог решиться на критическое высказывание - и то в такой форме и в таком контексте, которые сводили на нет эффективность этого жеста [86]. Однако даже те цари, которые считались суеверными, не всегда в должной степени верили предсказаниям жрецов. Это мы знаем из одного очень показательного пассажа в письме, адресованном Асархаддону: ''Вот что он [текст] рассказывает об этом затмении, которое [случилось в] месяце нисан: „Если планета Юпитер находится на небе во время затмения, это благоприятно для царя, потому что вместо него умрет какое-то важное лицо [при дворе]'', но царь закрыл свои уши - и смотрите, еще не успел пройти месяц, как умер верховный судья'' [87].

Временами недоверие к предсказаниям объяснялось неуверенностью в профессиональной честности предсказателей. Когда читаешь отчеты предсказателей ассирийским царям, чрезвычайно забавными кажутся их усилия путем невероятно сложных рассуждений истолковать дурные предзнаменования в благоприятном смысле. Цари, по-видимому, были осведомлены о подобной практике: недаром Синаххериб разделял предсказателей на группы, для того чтобы исключить тайный сговор между экспертами при подготовке ответа на важный вопрос [88].

Для Месопотамии совершенно не характерна та безграничная вера в предсказателей, о которой так выразительно сказано в Ветхом завете (Кн. Пророка Исайи. XLVII, 13): ''. . .пусть же выступят наблюдатели небес и звездочеты и предвещатели по новолуниям, и спасут тебя от того, что должно приключиться тебе''.