ГЛАВА XV. ИНДИЯ — КОЛЫБЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

ГЛАВА XV. ИНДИЯ — КОЛЫБЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

— "Буря", акт II, сцена 2.

"Мы теперь настолько продвинулись вперед, сколько требуется по нашему замыслу для рассмотрения природы и функции души и ясно показали, что она есть субстанция, отличавшаяся от тела".

— Генри Мор, "Бессмертие души", 1659.

"ЗНАНИЕ — СИЛА; НЕВЕЖЕСТВО — БЕССИЛИЕ".

— Автор "Магического искусства", Страна духов.

Нет надобности в полемики о том, согласуется или не согласуется эта доктрина с иконоборческими тенденциями скептиков нашего времени. Она согласуется с истиной, и этого достаточно. Бесполезно было бы ожидать, что в нее поверят ее умалители и клеветники. Но упорная живучесть, какую она проявляет по всему земному шару, где только бы ни находилась группа людей, ведущих о ней споры, — является лучшим доказательством, что семя, посаженное нашими отцами "по ту сторону потопа", было семенем могучего дуба, а не спорой богословия грибов. Никакая молния человеческой насмешки, и никакая громовая стрела, когда-либо скованная Вулканами науки, не в состоянии разбить ствол или даже поцарапать ветви этого мирового дерева ПОЗНАНИЯ.

Нам приходится только оставить незамеченной мертвую букву, которая убивает, и ловить только тонкий дух их скрытой мудрости, запечатанной в Книгах Гермеса — будь они оригиналы или копии с других — чтобы найти в них свидетельства истины и философии, которые, как мы чувствуем должны быть обоснованы на законах вечности. Мы инстинктивно постигаем, что как бы ни конечны были силы человека, пока он находится в воплощенном состоянии, они должны быть в тесном родстве со свойствами бесконечного божества; и мы становимся способными лучше понимать сокровенное значение дара, щедро переданного элохимом Адаму: "Смотри, я дал тебе все, что есть на лице земли... подчини это", и "владей" ВСЕМ.

Если бы аллегории, содержащиеся в первой главе "Книги Бытия", были лучше поняты, даже в их географическом и историческом смысле, в чем нет ничего эзотерического, то заявления их истинных истолкователей, каббалистов, едва ли были бы отвергнуты столь долгое время. Каждый изучающий Библию должен знать, что первая и вторая глава "Бытия" не есть произведение одного и того же лица. Они явные аллегории и иносказания;<<387>> так как эти два повествования о сотворении мира и населении людьми диаметрально противоречат друг другу почти во всех деталях, касающихся порядка, времени, места и методов, применяющихся в так называемом творении. Принимая эти повествования буквально и в целом, мы унижаем достоинство непознанного божества. Мы стаскиваем его вниз, до человеческого уровня, и наделяем его специфической личностью человека, которому нужна "прохлада дня" для восстановления сил; который отдыхает от своих трудов и способен на гнев, месть, и даже прибегает к предосторожностям против человека, "чтобы он не воспользовался своей рукой и также не взял от дерева жизни". (Здесь налицо молчаливое признание со стороны божества, что человек мог это сделать, если бы ему не помешали силой). Но признавая аллегорический оттенок описаний того, что может быть названо историческими фактами, мы сразу чувствуем под нами твердую почву.

Начнем с того, что Сад Эдема, как местность, вовсе не миф; он принадлежит к тем вехам истории, которые время от времени показывают исследователю, что Библия вовсе не только аллегория.

"Эдем, или еврейское Ган-Эдем, означающее парк или сад Эдема, есть архаическое название страны, орошаемой Евфратом и многими его притоками от Азии и Армении до Эритрейского моря".<<388>>

В халдейской "Книге Чисел" его местонахождение обозначено числами, и в зашифрованной рукописи розенкрейцеров, оставленной графом Сен-Жерменом, он полностью описан. На ассирийских "табличках" он называется ган-дания. "Вот", — говорит элохим из "Книги Бытия", — "Адам стал как один из Нас". Элохим в одном смысле может быть истолковано как боги или силы, а в другом значении, как алейм, или священнослужители; иерофанты, посвященные в добро и зло мира, так как существовали школы священнослужителей, называемые алейм, тогда как глава их касты или глава иерофантов был известен как джава-алейм. Вместо того, чтобы стать неофитом и постепенно приобретать эзотерическое знание путем регулярных посвящений, Адам, или человек, пользуется своими интуитивными способностями и, будучи побуждаем Змием — женщиной или материей — отведывает от древа познания — эзотерической или тайной доктрины — незаконно. Священнослужители Геркулеса, или Мел-Карта, "Господа" Эдема, все носили "одеяния из кожи". В тексте сказано: "И джава-алейм сделал для Адама и его жены , "хитонус цур". Первое еврейское слово хитун есть греческое ?ιτων, хитон. Оно стало и славянским словом, адаптированным из Библии, и означает "одеяние" или "верхнюю одежду".

Хотя еврейское Священное писание содержит тот самый субстрат эзотерической истины, что и все ранние космогонии, оно носит на своем лице знаки своего двойного происхождения. Его "Книга Бытия" представляет чистые воспоминания вавилонского плена. Названия мест, имен, людей и даже предметов можно проследить из первоначального текста до халдейцев и аккадийцев, прародителей и арийских наставников первых. Сильно оспаривается, что аккадийские племена Халдеи, Вавилонии и Ассирии были в каком-то родстве с брахманами Индустана. Но доказательств в пользу этого мнения больше, чем в пользу противного. Семитов и ассирийцев следовало бы, может быть, именовать туранцами, а монголов — скифами. Но если аккадийцы когда-либо существовали иначе, чем в воображении некоторых филологов и этнологов, они несомненно никогда не были туранскими племенами, как некоторые ассириологи хотят нас уверить. Они были просто переселенцами на своем пути в Малую Азию из Индии, колыбели человечества, и их адепты-священнослужители медлили цивилизовать и посвящать варваров. Галеви доказал ошибочность увлечения туранцами в отношении аккадийского народа, чье название уже менялось дюжину раз; и другие ученые доказали, что вавилонская цивилизация ни родилась, ни развивалась в этой стране. Она была завезена из Индии, и ее носителями были брахманические индусы.

Профессор А. Уайлдер считает, что если ассирийцев называли туранцами, а монголов скифами, то в таком случае войны Ирана и Тарана, Зохака и Йемшида, или Йима, могли бы быть легко поняты как борьба древних персов против попыток ассирийских сатрапов завоевать их, что окончилось свержением Ниневии; "и паук ткет свою сеть во дворце Афрасиаба".<<389>>

"Туранцы профессора Мюллера и его школы", — добавляет наш корреспондент, — "очевидно, были дикими кочевыми кавказцами, из которых произошли хамитские или эфиопские строители; семиты — вероятно, помеси хамитов и арийцев; и наконец, арийцы — индийцы, персы, индусы; а позднее — готические и славянские народы Европы. Он полагает, что кельты были помесью, аналогичной ассирийцам — между арийскими завоевателями Европы и иберийским (вероятно, эфиопским) населением Европы".

В таком случае он должен признать возможность нашего утверждения, что аккадийцы были племенем самых ранних индусов. Были ли они брахманами из самой брахманской планисферы (40° северной широты), или из Индии (Индустана), или, опять, из Центрально-Азиатской Индии, — мы предоставляем решать филологам грядущих веков.

Одно мнение, у нас уже ставшее уверенностью, доказанное нашим собственным индуктивным методом, который, мы боимся, мало будет оценен ортодоксальной современной наукой, обоснован на том, что покажется последней лишь косвенным доказательством. Годами мы неоднократно замечали, что одна и та же эзотерическая истина была выражена идентичными символами и аллегориями в странах, между которыми никогда не были обнаружены какие-либо исторические связи. Мы нашли, что еврейская Каббала и Библия повторяют вавилонские "мифы",<<390>> и ориентальные и халдейские аллегории, изложенные по форме и содержанию в древнейших рукописях сиамских талапоинов (монахов), и в популярных, но древнейших традициях Цейлона.

На Цейлоне у нас есть старый знакомый, которого мы очень ценим и которого мы также встречали в других частях света, знаток палийского языка, по рождению сингалезец, у которого имеется любопытный пальмовый лист, которому химическими процессами была придана стойкость против времени; кроме этого листа у него еще была огромная раковина или, вернее, половина раковины, так как она была расколота на две части. На этом листе мы видели изображение прославленного гиганта сингалезской древности, слепого, — своими вытянутыми вперед руками он охватил четыре центральных колонны храма, он валил колонны, обрушивая здание на толпу вооруженных врагов. У него были длинные волосы, доходящие почти до земли. Владелец этой любопытной реликвии сообщил нам, что слепой гигант был "Сомона Маленький", названный так в отличие от Сомона-Кадом, сиамского спасителя. Кроме того, палийская легенда в своих главных деталях соответствует библейскому повествованию о Самсоне.

На перламутровой поверхности раковины выгравирована картина, разделенная на два отделения, причем, отделка намного художественнее и по замыслу и по выполнению, чем распятия и другие религиозные побрякушки, вырезаемые в наши дни из того же материала в Яффе и Иерусалиме. В первом отделении изображен Шива со всеми своими индусскими атрибутами, приносящий в жертву своего сына — "единородного" или одного из многих — мы не поинтересовались. Жертва положена на погребальный костер, а отец витает в воздухе над ней с поднятым оружием, готовый нанести удар; но лицо бога обращено к джунглям, в которых носорог так глубоко погрузил свой рог в громадное дерево, что не может его вытащить. Во втором отделении изображен тот же самый носорог уже положенным на погребальный костер, причем, оружие воткнуто в его бок, а предназначенной в жертву сын Шивы — свободен и помогает богу зажигать огонь на алтаре жертвоприношений.

Теперь нам остается только напомнить, что Шива и палестинский Ваал, или Молох, и Сатурн одно и то же; что Авраам и доныне считается мусульманскими арабами Сатурном в Каабе [88, 86]; что Авраам и Израиль были именами Сатурна [88, 86]; и что Санхуниафон говорит нам, что Сатурн предлагал своего единородного сына в жертву своему отцу Ураносу и даже подверг себя обрезанию, а также принудил всех своих домочадцев и союзников сделать то же самое,<<391>> чтобы проследить безошибочно библейский миф до его источника. Но этот источник не финикийский и не халдейский, он чисто индийский, и происхождение его может быть найдено в "Махабхарате". Но будь он брахманическим или буддийским, он несомненно должен быть гораздо старше, чем еврейское "Пятикнижие", составленное Ездрой после вавилонского пленения и пересмотренное раввином Великой Синагоги.

Поэтому у нас хватает смелости защищать наше утверждение вопреки мнениям многих ученых людей, которых мы, тем не менее, считаем намного больше учеными, чем мы сами. Одно дело научный индуктивный метод, а знание фактов, каким бы не научным оно не казалось сперва, — совсем другое дело. Но наука раскрыла достаточно, чтобы сообщить нам, что санскритские подлинные рукописи из Непала были переведены буддийскими миссионерами почти на все азиатские языки. Точно также палийские рукописи были переведены на сиамский язык и перенесены в Бирму и Сиам; поэтому легко объяснить, что те же самые религиозные легенды циркулировали по всем этим странам. Но Мането говорит нам также о палийских овечьих пастухах, которые эмигрировали на запад; и когда мы находим несколько самых старых сингалезских традиции в халдейской Каббале и в еврейской Библии, — мы должны думать, что или халдейцы и вавилоняне были на Цейлоне или в Индии, или же древние палийцы имели те же самые традиции, что и аккадийцы, происхождение которых не установлено. Даже если допустить, что Раулинсон прав, что аккадийцы пришли из Армении — он не проследил их далее назад. Так как поле теперь открыто для любого рода гипотез, то мы выдвигаем таковую, что это племя могло также прийти в Армению из-за реки Инда, следуя по своему пути в направлении Каспийского моря в землю, которая когда-то тоже считалась Индией, а оттуда — на Евксин. Или же они могли прийти тем же путем первоначально из Цейлона. Проследить с определенностью в какой-то степени передвижения и скитания племен арийских кочевников найдено невозможным; следовательно, нам приходится судить по выводам и путем сопоставления религиозных мифов. Сам Авраам, поскольку об этом наши ученые могут что-либо знать, мог быть одним из этих палийских овцеводов, эмигрировавших на Запад. Про него сказано, что он ушел со своим отцом Терахом из "Ура Халдейского"; а сэр X. Раулинсон открыл финикийский город Марту или Маратос, упоминаемый в одной надписи в Уре, и доказывает, что он означает ЗАПАД.

Если, с одной стороны, их язык противоречит их отождествлению с брахманами Индустана, то все же имеются другие основания, которые оправдывают наши утверждения, что библейские аллегории "Книги Бытия целиком обязаны своим происхождением этим кочевым племенам. Название Ак-ад того же самого класса, что и Ад-Ам, Хэ-ва,<<392>> или Эд-Эн — "возможно", — говорит доктор Уайлдер, — "означает сын Ад, подобно сыновьям Ада в древней Аравии. В ассирийском языке Ак есть творец; и Ад-ад есть АД, отец". В арамейском языке Ад также означает один, а Адад — единственный; а в Каббале Ад-ам есть единородный, первая эманация незримого Творца. Адон был "Господь" бог Сирии и супруг Адар-гат или Астер-т, сирийской богини, которая была Венера, Изида, Иштар или Милитта и т. д.; и каждая из них была "матерью всего живущего" — Magna Mater.

Итак, в то время как первая, вторая и третья главы "Книги Бытия" являются только искаженными имитациями других космогоний, — четвертая глава, начиная с шестнадцатого стиха, и пятая глава до конца — дают чисто исторические факты, хотя последние никогда не были правильно истолкованы. Они взяты, слово в слово, из сокровенной "Книги Чисел" Великой Восточной Каббалы. От рождения Еноха, считающегося основоположником современных масонов, начинается генеалогия так называемых туранских, арийских и семитических семейств, если они такими были. Каждая женщина — это эвгемеризованная страна или город; каждый мужчина и родоначальник — это племя, ветвь или подразделение племени. Жены Ламеха дают ключ к загадке, которую какой-нибудь хороший ученый легко мог бы раскрыть, даже без изучения эзотерических наук.

"И Ад-ах родил Джабала: он был отцом тех, кто живут в палатках и тех, что имеют скот", — кочевого арийского племени; — "... и его брат был Джубал; он был отцом всех тех, кто играют на арфах и органах... и Зиллах родил Тубал-Каина, наставника всех ремесленников по меди и железу", и т. д.

Каждое слово многозначительно; но оно не есть откровение. Это просто компиляция наиболее исторических фактов, хотя история по этому делу слишком неясна. От Эвксина до Кашмира и за ним — вот где мы должны искать колыбель человечества и сыновей Ад-аха, и предоставить особый сад Эд-эм в Евфрате школе вещих астрологов и магов — алеймов.<<393>> Нет ничего удивительного, что северный провидец Сведенборг советует людям искать УТЕРЯННОЕ СЛОВО среди иерофантов Татарии, Китая и Тибета, ибо оно там, и только там, хотя мы находим его написанным на памятниках древнейших египетских династий.

Величественная поэзия четырех Вед; Книги Гермеса; халдейская "Книга Чисел"; "Кодекс назареян"; "Каббала" танаимов; "Сефер Иецира"; "Книга мудрости" Шломаха (Соломона); сокровенные трактаты по Мухта и Бадла,<<394>> приписываемые буддийскими каббалистами Капиле, основателю системы "санкья"; "Брахманы";<<395>> "Стан-гиюр"<<396>> тибетцев — все эти тома имеют одну и ту же основу. Различаясь только в аллегориях, они учат той же самой Тайной доктрине, которая, когда ее тщательно просеют, окажется содержащей в себе Ultima Thulй истинной философии и раскроет, что такое УТЕРЯННОЕ СЛОВО.

Бесполезно ожидать, что ученые в этих перечисленных трудах найдут что-нибудь интересное, за исключением разве того, что имеет непосредственное отношение к филологии и сравнительной мифологии. Даже Макс Мюллер, как только ссылается на мистицизм и метафизическую философию, рассыпанную в старой санскритской литературе, ничего другого в ней не видит, как только "богословские нелепости" и "фантастическую чепуху".

Говоря о "Брахманах", полных сокровенного значения и поэтому, конечно, для него нелепых, мы находим его высказывающимися: "Большая часть из них — просто болтовня, и что еще хуже — богословская болтовня". Ни один человек, который прежде не ознакомился с "местом, какое занимают "Брахманы" в истории индийской мысли, не сможет прочесть более десяти страниц без того, чтобы не разочароваться".<<397>>

Мы совсем не удивляемся такой суровой критике со стороны этого эрудированного ученого. Без ключа к действительному значению этой "болтовни" как могут они судить об эзотерическом посредством экзотерического! Мы находим ответ в другой очень интересной лекции германского ученого:

"Никакой еврей, никакой римлянин, ни брахман никогда не думал об обращении других в свою веру. На религию смотрели как на частную или национальную собственность. Ее нужно было охранять от чужих. Наиболее священные имена богов и молитвы, которыми приобреталось их покровительство, держались в секрете. Не было религии более обособленной, чем брахманистская религия".<<398>>

Поэтому, когда мы находим ученых, которые воображают, что после того, как они узнали значение нескольких экзотерических обрядов от сротрии, брахманского священнослужителя, посвященного в жертвенные тайны, — они в состоянии истолковать все символы и разобрались в индийских религиях, — мы не можем не восхититься полнотою их научных заблуждений. Тем более, что мы находим, что Макс Мюллер сам утверждает, что "даже самая низшая каста, каста шудр, не раскроет свои ряды перед чужаком; тем более невозможно заставить это делать родившегося брахманом, — нет, более того, — дважды родившегося". Насколько менее вероятно, чтобы он разрешил чужаку проникнуть в наиболее дорогие ему религиозные тайны, которые ревниво охранялись в течение неисчислимых веков от профанации.

Нет! наши ученые не понимают — они не могут правильно понимать старинную индийскую литературу так же, как атеист или материалист неспособен правильно понять истинную ценность чувствований провидца-мистика, вся жизнь которого целиком посвящена созерцанию. Они (ученые) имеют полное право тешить себя сладким напевом восхищения самим собой и сознанием своей великой учености, но не имеют никакого права вводить в Мир свои собственные заблуждения, заставляя поверить, что они, наконец, разрешили все проблемы древней мысли в литературе, будь она санскритская или другая; что за внешней "болтовней" не скрыто гораздо больше, чем когда-либо снилось нашей современной точной философии; или что за правильным переводом санскритских слов и предложений нет более глубокой мысли, понятной некоторым потомкам тех, кто завуалировал ее в утренние часы земного дня, — если она и непонятна читателю-профану.

Мы не испытываем ни малейшего удивления, что материалист и даже правоверный христианин не в состоянии читать ни старинные брахманистские труды, ни их потомство — "Каббалу", "Кодекс" Бардесанес или еврейское Священное писание, не испытывая при этом отвращений по поводу их нескромности, неприличия и явного отсутствия того, что непосвященному читателю угодно называть здравым смыслом. Но если мы едва ли можем упрекнуть их за такое чувство, особенно в отношении еврейской и даже греческой и латинской литературы, и вполне готовы согласиться с профессором Фиске, что "быть неудовлетворенным несовершенностью доказательств — признак мудрости", мы, с другой стороны, также имеем право ожидать, что не меньшим признаком честности будет считаться признание собственного невежества в случаях, когда налицо два возможных решения, в которых ученый может так же легко ошибиться, как и невежда. Когда мы обнаруживаем, что профессор Дрейпер в своем определении периодов в "Истории интеллектуального развития Европы" классифицирует время со дней Сократа, предтечи и учителя Платона, как "век веры", а время от Филона до разрушения неоплатонических школ Юстинианом — как "век дряхлости", — то, может быть, нам будет позволено сделать вывод, что ученый профессор также мало знает о действительной тенденции греческой философии и школ Аттики, как мало он понял истинный характер Джордано Бруно. Точно также, когда мы видим одного из лучших ученых санскритологов, утверждающим посредством собственного бездоказательного авторитета, что "большая часть "Брахман" есть просто богословская болтовня", — мы с глубоким сожалением думаем, что профессор Мюллер, должно быть, намного лучше ознакомлен с санскритскими глаголами и существительными, нежели с санскритской мыслью, и что ученый, так постоянно склонный воздавать должное религиям и людям древности, на этот раз так действенно играет на руку христианским богословам. "Что за польза от санскрита?" — восклицает Жаквемонт, который один сфабриковал больше ложных сообщений о Востоке, чем все ориенталисты, вместе взятые. В таком случае, действительно, никакой пользы не будет. Если нам нужно обменять один труп на другой, тогда мы можем с таким же успехом вскрывать мертвую букву как еврейской Библии, так и мертвую букву Вед. Тот, кто не оживлен интуитивно религиозным духом старины, ничего не увидит за экзотерической "болтовней".

Когда мы впервые читаем, что "в полости черепа Макропросопуса — Великого Лика — лежит неземная МУДРОСТЬ, которая нигде не раскрыта, и она не открывается и не раскрывается"; или опять, что "аромат" древних дней" есть вездесущая Жизнь"; то мы склонны рассматривать это, как несвязные бредни сумасшедшего. И когда, кроме того, мы узнаем из "Кодекса назареев" что "она, Душа", приглашает своего сына Карабтаноса, "который неистов и безрассуден", совершить противоестественное деяние со своей собственной матерью, — мы весьма склонны отбросить эту книгу с отвращением. Но разве это только бессмысленная ерунда, выраженная грубым и даже непристойным языком? Ее можно осуждать по внешности не более, чем сексуальные символы египетских и индийских религий или грубую откровенность самой "святой" Библии — не более, чем аллегорию об Еве и соблазняющем Змее Эдема. Вечно-побуждающий, беспокойный дух, когда он "впадает в материю", соблазняет Еву, или Хэву, которая телесно представляет хаотическую материю, "неистовую и безрассудную". Ибо материя, Карабтанос, есть сын Духа или Spiritus назареян, София-Ахамот, а последняя есть дочь чистого интеллектуального духа, божественного дыхания. Когда наука действительно наглядно продемонстрирует нам происхождение материи и докажет ошибочность оккультистов и философов старины, которые считали (как их потомки теперь считают), что материя есть только одна из корреляций духа, — тогда только мир скептиков будет иметь право отвергнуть древнюю мудрость или бросить в лицо древних религий обвинение в непристойности.

"С незапамятных времен", — говорит миссис Лидия Мария Чайлд [372, т. I, с. 17], — "в Индии поклоняются одной эмблеме, как виду творчества или источнику жизни. Это наиболее обычный символ Шивы [Бэла или Махадэва], который вообще связан с его почитанием... Шива не был только восстановителем человеческих форм; он представляет оплодотворяющий принцип, порождающую силу, наполняющую собой вселенную... Маленькие изображения этой эмблемы, вырезанные на слоновой кости, золоте или кристалле, носят как украшение на шее... Эмблема материнства также служит предметом религиозного почитания, и поклоняющиеся Вишну изображают ее на своем лбу горизонтальным знаком... Разве это странно, что они с уважением взирают на великую тайну человеческого рождения? Или они поэтому нечисты, или же мы не чисты, что не так смотрим на это? Мы проделали далекий путь, и нечисты были тропы с тех пор, как те древние анахореты впервые говорили о Боге и душе в торжественных глубинах своих первых святилищ. Не будем улыбаться над их образом прослеживания бесконечной и непостижимой Причины чрез все тайны природы, чтобы этой улыбкой не бросать тени от нашей собственной грубости на их патриархальную простоту".

Много таких ученых, которые приложили все усилия, все свои способности, чтобы воздать должное древней Индии. Колбрук, сэр Уильям Джонс, Бартоломей Сент-Илер, Лассен, Вебер, Стрейндж, Бюрнуф, Гарди и, наконец, Жаколио — все выдвинули свои свидетельства о ее достижениях в законодательстве, этике, философии и религии. Никакой народ на свете никогда не достигал такого величия мысли и идеальных концепций о божестве и его отпрыске,