Этос ранних английских денди

Одной из частных целей данного анализа является рассмотрение этоса ранних английских денди, стоявших у истоков формирования названного социального слоя. Дендизм – одно из самых ярких и в то же время слабо изученных социокультурных явлений. Своим происхождением эта субкультура во многом обязана выходцам из верхних слоев среднего класса, оказавшимся в кругах лондонской аристократии. Таковым был и ее основоположник – Дж. Б. Браммелл (1778-1840). Для таких молодых людей, попавших из среды нуворишей в «высший свет», необходимо было выработать модель поведения, которая подчеркивала бы их дистанцию от мещанства. Вместе с тем, денди стремились самоутвердиться перед лицом аристократии, демонстрируя поведение, отличное от бездумного подражательства ее образу жизни.

Дендизм – это не только и не столько особый дресс-код и стиль поведения, сколько уникальная философия жизни, возникшая в период промышленного переворота, когда формировалась принципиально новая, урбанистическая, парадигма британского общества.

В отечественной исторической науке дендизм остается практически неизученным явлением. На сегодняшний момент единственная фундаментальная монография, в которой эволюция дендизма фигурирует в качестве самостоятельной темы исследования – это блестящая работа О.Б. Вайнштейн «Денди: Мода, литература, стиль жизни». В зарубежной историографии ситуация более отрадная. Среди наиболее ярких исследований необходимо назвать работы Дж. Кемпбелла, Е. Карассю, Ф. Кобленс, Ж. Ланглад и др.

Эмпирическая база исследования представлена рядом исторических источников, относящихся к эпохе зарождения и развития дендизма. Работы французских современников данной субкультуры Ж.А. Барбе Д’Оревильи «О дендизме и Джордже Бреммелле» (1845 г.)¹ и «Поэт современной жизни» (1863 г.) Ш. Бодлера², биографии О. де Бальзака, выполненные его современниками³. Были использованы дневниковые записи лорда Дж. Байрона⁴, путевые заметки Н.М. Карамзина⁵ и французского путешественника А. Эскиро⁶. Немаловажным источником информации явилось такое художественное произведение той эпохи, как роман Э. Бульвер-Литтона «Пелэм, или Приключения джентльмена». В исследовании были также использованы данные указанной монографической работы О.Б. Вайнштейн⁷.

По мнению младшего современника Браммелла Барбе Д’Оревильи, дендизм – исключительно английское явление, возникшее как реакция на господствующую культуру, обусловленную религиозными влияниями. С его точки зрения, корни этой субкультуры нужно искать в периоде Реставрации Стюартов. Автор явно симпатизирует Карлу II, правление которого описывается им как эпоха, когда высшее общество освобождается от пуританского «ига», установленного О. Кромвелем⁸.

Интересную характеристику начала формирования этой субкультуры дал Ю.М. Лотман. «Зародившись в Англии,  писал он,  дендизм включал в себя национальное противопоставление французским модам, вызывавшим в конце XVIII века бурное возмущение английских патриотов. (…) В противоположность французской “утонченности” одежды, английская мода канонизировала фрак, до этого бывший лишь одеждой для верховой езды. “Грубый” и спортивный, он воспринимался, как национально английский. Таким образом, дендизм…примыкал к антифранцузским патриотическим настроениям, охватившим Европу в первые десятилетия XIX века»⁹.

Подлинным воплощением раннего английского дендизма выступает фигура Джорджа Браммелла, который в интерпретации его французского биографа приобретает черты дендистского архетипа. Д.Ж. Барбе Д’Оревильи и Ш. Бодлер создают своего рода «мифологию дендизма». Оба автора оценивают это явление положительно, стремятся изображать денди мощными личностями, «аристократами духа» и в то же время зацикленными на себе «нарциссами».

Основная добродетель денди – тщеславие. Главный герой романа Э. Бульвер-Литтона «Пелэм, или приключения джентльмена» противопоставляет денди окружающему ханжескому обществу. «Нет милосердия для фата,  заявляет Пелэм,  нет прощения для кокетки. Общество смотрит на них как на своего рода отступников… они не привержены той религии, которую исповедуют другие; они создают себе кумира из собственного тщеславия и этим оскорбляют все узаконенные виды тщеславия остальных. На них ополчается ханжество – костер уже пылает, злословие уготовило им аутодафе»¹⁰. В этом отрывке нельзя не заметить апелляции к христианской этике. Денди сознательно нарушают заповедь о сотворении кумира и за это подвергаются «суду инквизиции» в лице общественного мнения. Тем самым Бульвер-Литтон признает, что господствующие в Англии моральные нормы обусловлены религией, и что дендизм сознательная их инверсия.

Но нельзя в связи с этим не заметить явного противоречия с тем фактом, что, по крайней мере, Браммеллу была свойственна нарочитая скромность. Она нашла, в частности, отражение в осуществленной им революции костюма. Начиная с 60-х гг. XVIII века, в среде столичной аристократии и высших слоях среднего класса Британии получает распространение стиль «macaroni»¹¹. Приверженцы этого стиля, мужчины, носили костюмы самых ярких цветов, высокие надушенные парики, серьги, «мушки» и т.п. Вот как их описывает биограф Шеридана О. Шервин: «…непременными атрибутами благовоспитанного мужчины были пудренный парик, шпага, складной цилиндр, расшитый камзол, красные каблуки, кружевные гофрированные жабо и манжеты и пальмовая трость…»¹². Н.М. Карамзин в конце столетия писал: «Франтов видел я здесь гораздо более, нежели в Париже. Шляпа сахарною головою, густо насаленные волосы и вески, до самых плеч, толстый галстук, в котором погребена вся нижняя часть лица… обе руки в карманах и самая непристойная походка…»¹³. Такой образ, конечно, был сознательным эпатажем. В юности великий денди следовал моде близкой «кричащему» стилю macaroni. В более зрелом возрасте «Браммелл приглушил цвета своей одежды, упростил покрой и носил ее, не думая о ней»¹⁴. Теперь его девиз гласил: «Хочешь быть хорошо одетым – не надо носить то, что бросается в глаза»¹⁵. Денди осуществили переворот в моде в сторону «скромного буржуазного обаяния». О.Б. Вайнштейн характеризует основной принцип стиля ранних денди следующим образом: «заметная незаментность» (conspicuous inconspicuousness)¹⁶. В упомянутом произведении Бульвер-Литтона есть весьма показательный фрагмент. Пелэм, желающий произвести впечатление в свете, размышляет: «…я понял, что выделиться среди мужчин, а, следовательно, очаровывать женщин я легче всего сумею, если буду изображать отчаянного фата. Поэтому я сделал себе прическу с локонами в виде штопоров, оделся нарочито просто, без вычур (к слову сказать – человек несветский поступил бы как раз наоборот) и, приняв чрезвычайно томный вид, впервые явился к лорду Беннингтону» (курсив мой – А.Ц.)¹⁷.

Браммелл настойчиво внедрял в моральное сознание столичного бомонда мысль о том, что необходимо хотя бы внешне скрывать свое желание быть в центре внимания. Стремление произвести впечатление «грубыми методами», так как это делали macaroni, считается отныне вульгарностью. Бульвер-Литтон устами Пелэма отмечает: «…люди, не принадлежащие к избранному обществу, покупая вещи, всегда заодно покупают и суждения о них, руководствуясь исключительно ценой этих вещей или их соответствием моде»¹⁸. Можно говорить о внешнем аскетизме как одной из черт дендизма. В этой связи стоить отметить любопытную деталь. В одном из самых фешенебельных клубов Лондона, «Олмаксе», к созданию которого Браммелл имел косвенное отношение, его членам и гостям предлагали весьма простое, учитывая положение этих людей, меню: не самого высокого качества чай, сухие бисквиты, черный хлеб с маслом¹⁹. Как пишет Бульвер-Литтон, это делалось намеренно, так как клуб служил для аристократии средством дистанцироваться от нуворишей.

Аскетизм Браммелла и других ранних денди выражался, кроме всего прочего, в том, что кодекс их поведения включал в себя требование контроля разума над эмоциями. Показательно, в каких выражениях об этом пишет Барбе Д’Оревильи: «Беспечность не позволяла ему быть пылким, так как пылкость равносильна страстному увлечению: а страстно увлекаться – значит быть привязанным к чему-либо и, следовательно, унижать себя, к тому же хладнокровие питало его остроумие…»²⁰. Если мысленно убрать ссылку на «беспечность», то остальная часть фразы будет выглядеть как фрагмент из проповеди. Общим для всех христианских конфессий является представление о страстях как том, что порабощает человека и унижает достоинство образа Божьего в его душе. Барбе Д’Оревильи писал о присущей денди «античной невозмутимости»²¹. Спокойствие и бесстрастность денди заставили Бодлера сравнить их со стоиками и даже спартанцами²². Рассуждая о хладнокровии, Пелэм замечает: «Я неоднократно наблюдал, что отличительной чертой людей, вращающихся в свете, является ледяное, невозмутимое спокойствие, которым проникнуты все их действия… тогда как люди низшего круга не могут донести до рта ложку или снести оскорбление, не поднимая при этом неистового шума»²³.

Браммелл был одним из первых представителей «высшего света» Англии, отказавшихся от ношения париков, а единственными украшениями для него служили золотая цепочка часов и простое кольцо²⁴. Отказ от парика имел не только аскетический смысл и гигиенические соображения, но говорил и о социальной позиции денди. Общеизвестно, что этот аксессуар был предметом статусного потребления, подчеркивающим принадлежность к аристократии. Отказ от его использования говорил о внешнем «демократизме». По словам Барбе Д’Оревильи, Браммелл «держался на равных со всеми могущественными и выдающимися людьми той эпохи, своей непринужденностью возвышаясь до их уровня»²⁵. Пелэм, будучи сам аристократом, не имел ничего против проникновения в «свет» людей недворянского звания. В разговоре с мистером Кларендоном он заявляет: «…без подобного смешения мы представляли бы собой весьма малоинтересную компанию… Разве мы не находим, что наши обеды и soirées (светские рауты  А.Ц.) гораздо приятнее, когда рядом с прославленным остряком сидит министр, рядом с принцем – поэт, а фат вроде меня – рядом с красавицей, подобной леди Доутон»²⁶.

Тем не менее, было бы неверно полагать, что по своим социальным взглядам денди были эгалитаристами. Браммелл утверждал, что даже не знает, где находится лондонский «Ист-Энд». Будучи выходцем из буржуазных слоев, он не придавал значения сословному происхождению. Но он же выдвинул принцип культурного элитаризма. Не низкий социальный статус предков, а вульгарность, отсутствие вкуса, неумение вести себя в обществе – вот что в этой субкультуре считалось достойным презрения.

«Кузницей кадров» и одновременно средством дистанцироваться от остального общества для этой «касты элегантных» служили элитарные клубы²⁷. Кроме уже названного «Олмакса», Браммелл имел отношение к созданию клуба «Ватье». Последний был назван по имени французского повара принца Уэльского. Эти учреждения имели очень суровые уставы, и попасть туда можно было лишь в случае единогласного решения всех членов в пользу кандидата. Известно, что Бенджамин Дизраэли, уже будучи премьером, так и не удостоился быть принятым в клуб «Уайтс», хотя очень желал этого²⁸. Ни аристократическое происхождение, ни деньги, ни общественный статус не являлись гарантией того, чтобы быть принятым в этот бомонд. Так, клубом «Олмакс» руководили десять патронесс во главе с известной «светской львицей» леди Джерси. Их голос был решающим для принятия нового члена. Важнейшими критериями были вежливость, «хороший тон» и наличие вкуса. Можно говорить о своего рода меритократии, так как именно личностные качества индивида давали ему возможность попасть в избранное общество. А денди служили неким эталоном, позволяющим «отсеивать» недостойных кандидатов.

Важная тема – отношение к деньгам в рассматриваемой субкультуре. Чтобы быть денди требовался большой доход и неограниченный кредит. Но, как пишет Бодлер, для настоящего денди деньги не имеют значения, «…низкую страсть к накопительству он уступает обывателям»²⁹. Фраза звучит с явным моралистическим оттенком. Однако адепты дендизма были далеки от того взгляда на финансовые средства, которого придерживались христианские проповедники, утверждавшие в качестве одного из важнейших императивов активную благотворительность. Денди были демонстративно расточительны³⁰. В беседе с одной дамой Пелэм не без бравады сообщает: «Сегодня я живу на третьем этаже, а в будущем году… вероятно, буду жить на четвертом; ведь здесь у вас кошелек и его владелец как бы играют в старинную детскую игру – качаются на наклонной доске, и чем ниже скатывается первый, тем ближе к небесам взлетает второй»³¹. Действие этой части романа происходило в Париже, в гостиницах которого верхние этажи стоили дешевле. Молодой денди спокойно и даже в шутливой форме говорит о перспективе стать беднее и оказаться в менее комфортных условиях. Ему и в голову не приходит перестать транжирить деньги, чтобы избежать такого поворота дел. Другой литературный персонаж – герой романа Джейн Остен «Эмма», Фрэнк Черчилл  совершает путешествие из маленького городка в Лондон только для того, чтобы постричься. «Он приехал и в самом деле постриженный, очень добродушно над собою же посмеиваясь, как будто ничуть не пристыженный тем, что выкинул подобную штуку,  повествует автор.  Ему не было причины печалиться о длинных волосах, за которые можно спрятать смущение, или причины горевать о потраченных деньгах, когда он и без них был в превосходном настроении. Так же весело и смело, как прежде, глядели его глаза»³². Этот поступок вызвал резкое осуждение со стороны провинциальной общественности.

Не вызывает сомнений то, что принцип показного мотовства был отчасти подражанием аристократическому этосу. Как отмечает М. Оссовская, демонстративная щедрость служила одним из средств самоидентификации знати с эпохи средневековья³³. Причем, эта модель поведения была лишь проявлением более фундаментальной позиции – презрения к выгоде вообще. В случае с рыцарской субкультурой подчеркнутый антиутилитаризм имел некий романтический характер. Денди воспринимают эту этическую позицию, но далекие от романтизма они придают ей эстетическое измерение. Для них филистерство – синоним вульгарности³⁴. Расточительность денди – это не просто «поза», как полагают многие исследователи, но некая инверсия аскетической установки по отношению к деньгам. Диссентеров такая установка толкала к систематической благотворительности и, по мысли М. Вебера, к постоянной капитализации прибыли. Скорее всего, она же побуждала денди, образно говоря, «сорить деньгами».

Особого внимания заслуживает тема телесности. На первый взгляд, тело для денди представляет огромную ценность, может быть даже большую, чем душа. Многие авторы пишут об их «изнеженности», как о некой принципиальной позиции. Герой романа Джейн Остен «Доводы рассудка», сэр Уолтер, ежедневно уделял массу времени своему туалету и был хорошо осведомлен в средствах ухода за телом³⁵. Теофиль Готье вспоминает о Бальзаке: «… у него были замечательно красивые руки прелата, белые, с пухлыми сужающимися к концу пальцами, с розовыми блестящими ногтями; он щеголял своими руками и довольно улыбался, когда на них обращали внимание… Он даже грешил предубеждением против тех людей, чьим конечностям не хватало изящества»³⁶.

Браммелл одним из первых начал пропагандировать новые стандарты гигиены среди столичного бомонда. «В отличие от своих современников,  отмечает О.Б. Вайнштейн,  которые заглушали духами запах немытого тела, Браммелл ежедневно принимал ванну и не душился вовсе. Аккуратная стрижка, заменяющая парик, ежедневное бритье и тщательные омовения – все эти телесные техники были основой его стиля»³⁷. Характерно, что многие его знакомые воспринимали такое поведение как вычурность. Ежедневные ванны Бальзака также стали «притчей во языцех»³⁸. По словам британских исследователей Л. Давидофф и К. Холл, беспокойство относительно опрятности было характерной чертой именно среднего класса Англии³⁹. Причем, по их мнению, завышенные относительно остального общества стандарты гигиены имели религиозную подоплеку.

Несмотря на чрезвычайную заботу Браммелла о своем теле, что-то заставило Барбе Д'Оревильи говорить и о чисто «духовной красоте» денди, которую он противопоставляет понятию «чувственность»⁴⁰. Эта мысль несет в себе отзвук картезианского дуализма. Бодлер справедливо замечает: «…неразумно также сводить дендизм к преувеличенному пристрастию к нарядам и внешней элегантности. Для истинного денди все эти материальные атрибуты – лишь символ аристократического превосходства его духа»⁴¹ (курсив мой – А.Ц.). Неслучайно, такие качества, как сдержанность и эмоциональная холодность рассматривались в дендизме в качестве императива поведения. «Дендизм,  по словам Бодлера,  подобен закату солнца: как и гаснущее светило, он великолепен, лишен тепла и исполнен меланхолии»⁴². Тот же императив сдержанности был весьма распространен и в религиозном дискурсе кальвинизма.

В этой связи нельзя не отметить асексуальность ранних английских денди, которая отличает их и от подражателей среди французов и от более поздних соотечественников. Браммелл всю жизнь оставался холостяком и поддерживал с женщинами чисто дружеские отношения. Вот как Барбе Д’Оревильи пишет о попытках мадам де Сталь увлечь его героя: «Всемогущее кокетство ее ума оказалось бессильным перед холодностью и насмешливостью денди. Бесстрастный и придирчивый он не способен был принимать всерьез ее энтузиазм»⁴³. О.Б. Вайнштейн подтверждает: «Все знавшие Браммелла отмечали его удивительную холодность в отношениях с женским полом»⁴⁴. По словам исследовательницы, для многих денди была предпочтительна «спокойная, уравновешенная женщина, партнер по светскому времяпрепровождению, однако не провоцирующая на эротические эскапады. Для Браммелла подобными женщинами-друзьями были герцогиня Девонширская и особенно герцогиня Йоркская»⁴⁵. О первой из них О. Шервин сообщает: «На долгие годы она становится признанной законодательницей мод и вкусов… Среди модников почитается особым шиком иметь ее портрет…»⁴⁶. Скорее всего, для молодой «светской львицы» первый денди был наставником в вопросах, касающихся манеры одеваться и держать себя, но не более того. Возможное объяснение феномена дендистской асексуальности заключается в косвенном влиянии кальвинизма на их гендерное поведение. По сути, Браммелл и его последователи доводят до предела ту тенденцию к отказу от эротики, которая прослеживается в произведениях протестантских моралистов.

Отказ Браммелла от таких вещей, как косметика, парики, парфюмерия, кроме всего прочего, говорит о том, что в этой субкультуре приветствовалась естественность. Особенно денди ценили такое качество, как умение непринужденно вести светскую беседу. Так, мистер Кларендон утверждал: «… герцоги, лорды и высокородные принцы едят, пьют, разговаривают, ходят так же, как прочие люди из других классов цивилизованного общества, более того,  и предметы разговора большей частью совершенно те же, что в других общественных кругах. Только, может быть, мы говорим обо всем даже более просто и непринужденно, чем люди низших классов»⁴⁷. Браммелл, который тратил до трех часов на свой туалет, выйдя за порог дома, держался совершенно раскованно. Он никогда не выказывал беспокойства о внешнем облике.

После наполеоновских войн возник противоположный тип, «денди-бабочка», названный так из-за пристрастия его приверженцев к узким корсетам. Последние настолько сильно затягивали талию мужчин, что они становились похожими на насекомых. Очевидно, мировоззренческий подтекст нового имиджа состоял в стремлении до некоторой степени эстетически преодолеть в себе природное начало. А это означает, что на предрассудочном уровне оно должно было восприниматься как нечто негативное. Возможно, речь здесь идет о косвенном влиянии кальвинистского взгляда на природу человека как полностью испорченную первородным грехом. Таким образом, стремление к самосовершенствованию отклоняется из области этики в эстетику, смешение которых характерно уже для раннего дендизма.

Ранний английский дендизм обнаруживает ряд общих черт с религиозно обусловленным буржуазным этосом. Их возникновение и развитие связано с модернизацией и массовым религиозным возрождением. И тот, и другой демонстрируют следы влияния религиозного дискурса (прежде всего, кальвинизма) и античной философской традиции. Личность занимает центральное место в мировоззрении и буржуа, и денди. Приветствуется активная самореализация индивида. Причем у последних ее направление смещается в сферу «светского общения» и конструирования собственного стиля. Денди представляет собой искаженный вариант буржуазного идеала «self-made», воплощенный в рамках «праздного класса». Дендистская этика, приобретая эстетическое измерение, стремится, тем самым, к самодостаточности. Но, как и в случае с буржуазной нравственной парадигмой, она имеет утилитаристскую актуализацию. Мораль денди подчинена цели успеха индивида в высшем обществе. Для реализации этой цели она предписывает некоторые поведенческие нормы, являющиеся инверсией норм буржуазного этоса. Так, религиозно обусловленное осуждение накопительства оборачивается в поведенческом стереотипе денди расточительностью. Присущее буржуазному этосу отрицательное отношение к сословным ограничениям, преломляясь через призму дендизма, порождает идею нового культурного элитаризма. А идея миссии среднего класса в религиозно-нравственном просвещении нации превращается в этой субкультуре в миссию борьбы с вульгарностью и обучения искусству элегантности. Последняя за счет смешения этики с эстетикой приобретает силу морального императива. В обоих случаях религиозно обусловленный дуализм повлиял на отношение к проблеме телесности. Тело – инструмент для деятельности духа. В дендизме это означает, что внешность становится материалом для личностной самореализации. Но тело содержит в себе потенциальную угрозу для автономии духа, которую и денди, и буржуа остро осознают. И тот, и другой изгоняют эротику из культурного поля. Причем, первый еще и из своей жизни, заменяя половое влечение нарциссизмом. В обоих случаях женщина воспринимается, по преимуществу, как «друг». В буржуазном этосе подчеркивается экономический аспект гендерных отношений. В дендизме союз мужчины и женщины существует во имя праздности, которая не лишена, однако, творческого начала, и дама становится помощником в самореализации фата.