Гатчина. Горячая осень сорок первого
жүктеу/скачать 490 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Предисловие
|
Памяти ленинградских ополченцев в год шестидесятилетия победы над фашизмом Г. Багиян Гатчина. Горячая осень сорок первого В повести рассказывается о важных событиях начального этапа Великой Отечественной войны – боях ленинградских ополченцев в окрестностях Гатчины. Эти эпизоды обороны Ленинграда долгое время замалчивались, и только недавно в мемуарной литературе стали появляться материалы об этих драматических событиях августа – сентября 1941-го года. Повесть в какой-то степени восполняет пробел в наших знаниях о 26-дневных кровопролитных боях в предпольях Гатчины, и о последнем их эпизоде, когда в течение 36 часов отряд под командованием Григорина прикрывал отход наших войск из Гатчины на Пулково и Пушкин. Автор прослеживает боевой путь 267-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, сражавшегося в эти дни в самых горячих точках обороны Ленинграда на юго-западном направлении, а также исследует жизненный путь командира разведотряда 267-го батальона Андрея Семеновича Григорина с целью выяснения истоков подвига советского офицера и воинов его отряда. По сей день так и не установлены имена этих защитников Ленинграда. В канун 60-летия великой победы над фашизмом автор попытался выяснить имена участников того последнего боя, в котором войны разведотряда Григорина отдали свои жизни за Ленинград, прикрывая отход своих товарищей. Из анализа архивных материалов автору, похоже, удалось найти ключ к разгадке этого белого пятна истории обороны Ленинграда, и есть все основания надеяться, что будет установлена истина и об этом героическом эпизоде той горячей осени сорок первого года на Ленинградской земле и имена героев, наконец, могут быть увековечены на углу проспекта 25-го Октября и Соборной улицы в Гатчине, на месте их последнего боя. Предисловие Теплым апрельским днем 2004 года в Гатчине состоялась традиционная встреча с ветеранами ВОВ, посвященная на этот раз 70-летию со дня установления звания Героя Советского Союза. Она неожиданно погрузила меня с головой в события, происходившие на ближних подступах к Ленинграду на нашей Гатчинской земле в августе ─ сентябре 1941 года. Поначалу я был удивлен присутствием немалого числа армян среди гостей, толпившихся на солнышке у входа в Гатчинский дворец молодежи в ожидании начала мероприятия. Организатор встречи Ю. И. Назаров пояснил, что гатчинские и петербургские армяне съехались помянуть Григорина Андрея Семеновича (Григоряна Андраника Симоновича), одного из героев кровавых боев вокруг Красногвардейска (Гатчину после октября 1917 года последовательно называли Троцком, Красногвардейском и снова Гатчиной) и на его улицах. Об этом человеке я, к своему стыду, ничего не знал, хотя прожил в этом чистеньком, уютном городке почти 40 лет. На самой встрече мы сошлись в продолжительной беседе с улыбчивым, зеленоглазым (печать Гардманка*), крепко скроенным человеком примерно моего возраста (60 ─ 65 лет), который оказался сыном Григорина. Когда в нашем разговоре, скорее, из вежливости, я спросил Георгия Андреевича, откуда родом его отец, ответ его будто сразил меня током, и не только потому, что он родился и вырос в Гандзаке** ─ на родине моих предков, но и каким-то интуитивным ожиданием возможного перекрещивания судеб наших семей, что позже и подтвердилось. Через день после этой встречи я навестил Георгия дома, в Петербурге, и мы провели несколько часов, разбирая материалы, посвященные жизни и подвигу его отца. Георгий в одной из наших первых бесед спросил, в чем состоит моя цель, интерес к истории с его отцом. Ответ был очень простым: до недавнего времени у меня не было желания, потребности писать о чем бы то ни было, но когда в архиве ВМФ, расположенном в Гатчине, удалось получить личное дело моего дяди, из которого я узнал, что он с первого и до последнего дня, будучи командиром роты морской пехоты, оборонял Севастополь, и со смешанным чувством радости и грусти я вглядывался в убористый почерк родного мне человека, которым была написана им автобиография, в душе что-то произошло. Севастополь, Балаклава и все восточное побережье Крыма стало родным мне местом, хотя я никогда там не бывал, но, Бог даст, и удастся скопить денег на поездку по маршруту Феодосия ─ мыс Херсонес, где в последний день обороны Севастополя (3 июля 1942 года) метались по берегу под пулеметным огнем немцев брошенные своим командованием остатки наших морских пехотинцев, и среди них мой родной дядя. Тогда я был настолько переполнен эмоциями, что не успокоился, пока не выплеснул их на страницах повести «Там за туманами…Кронштадт, Севастополь, Гардман». Именно таким образом ураган военных лет ворвался в мою жизнь. Поэтому мне понятно, какие эмоциональные потрясения ожидают Георгия, когда нам удастся добраться до личного дела Григорина и его батальона, чтобы узнать имена всех 35-ти солдат его отряда. Дальше совместно с ветеранскими организациями и с помощью областных и городских властей Петербурга мы будем добиваться увековечения памяти и посмертного их награждения. Страна должна знать своих героев, иначе слова «Никто не забыт!», как и во многих других случаях, окажутся затасканными штампами для отчетов чиновников всех рангов. * Историческая провинция Армении на северо-западе Карабаха, население которого, в отличие от многих других областей Армении, по преимуществу белолицее, светловолосое, голубо- и зелено-глазое. ** Главный город армянской провинции Ути, который во времена СССР назывался Кировабадом. Суть делаВ грозные для Ленинграда дни (август – сентябрь 1941 года), после отхода войск Ленинградского фронта с Лужского оборонительного рубежа, наши войска в течение 26 суток вели изматывающие бои с немцами на опорных позициях Красногвардейского укрепрайона в основном силами 2-ой, 3-ей и 5-ой дивизий народного ополчения и отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов (ОПАБ), тоже сформированных из ополченцев. В боях, происходивших всего в 30 км от Средней Рогатки, немецкие части были заперты вокруг шоссе Луга – Ленинград на пространстве до 100 км по обе стороны от шоссе (от Ополья до Вырицы) и глубиной до 20 км (от поселка Никольское до деревни Дони). В эти три с половиной недели жарких боев командиром разведки 267-го ОПАБ’a Андреем Григориным были предложены и осуществлены ряд серьезных операций. Так, в начале сентября противник, нащупывая слабые места в нашей обороне, проводил передислокацию своих войск перед готовящимся наступлением. Разведгруппа 267-го ОПАБ’a, возглавляемая А. Григориным, 3 сентября проникла в расположение войск противника в районе деревни Вопша и поселка Высокоключевой и обнаружила перегруппировку немецких сил с целью удара по позициям батальона в деревнях Лядино и Киви-Ярви. В соответствии с разведданными командование батальона на этом направлении усилило свою огневую мощь, и с близкого расстояния противнику шквальным огнем был нанесен большой урон – в результате контрудара немцы были отброшены на прежние позиции. Далее, 6 сентября после захвата накануне немцами Малого Замостья, Григорин осуществил с 30-ю своими разведчиками молниеносную операцию по разгрому немецкого гарнизона, состоящего почти из 150 человек, захватив много трофеев противника.Отвага Григорина и его бойцов была отмечена благодарностью командующего укрепрайоном генерал-майором Крыловым, который представил Григорина и бойцов его отряда к наградам. Следует отметить, что только через 20 лет награда Григорина – орден Отечественной Войны 1-ой степени – была вручена его сыну. Однако немцы превосходящими силами постепенно по окольным грунтовым дорогам обошли Красногвардейск с трех сторон, и теперь предстояло осуществить отвод наших войск по единственным все еще свободным от немцев шоссе Красногвардейск – Ленинград и на Пушкин, Павловск. Чтобы не дать противнику на плечах наших отступающих частей ворваться в Ленинград через Пулково – Среднюю Рогатку, следовало, как можно дольше удерживать в своих руках пролегающий по Красногвардейску участок шоссе. Эта задача была поставлена 13 сентября перед Григориным и 35-ю его разведчиками, и ее выполнение стало главным подвигом в их короткой жизни, лишившим тевтонцев последней надежды взять Ленинград с ходу и распахать «гнездо распространения красной заразы». Ополченцы Куйбышевского района хорошо понимали, что после ухода наших войск они оставлены стоять насмерть на последнем рубеже Красногвардейского укрепрайона. Обеспечение своевременного отхода наших войск к Пулковским позициям и стало их вкладом в спасение родного города. Полтора дня (36 часов!) отряд держал оборону под ударами авиации, артиллерии, танков и пехоты противника, и только после этого немцы смогли пройти через Красногвардейск, но за это время наши войска успели отойти и укрепиться на позициях вокруг Пулковских высот, которые и оказались непреодолимым для немцев заслоном на пути в Ленинград. Тяжело раненного и контуженного Григорина и нескольких его бойцов пленили немцы, и через несколько дней на центральной площади Красногвардейска командир разведки 267-го ОПАБ’a Андрей Григорин был казнен. Удивительно, но подвиг отряда Григорина не был отмечен никакими воинскими наградами. * * * Чтобы понять масштабы боев на юго-западе от Ленинграда, следует упомянуть, что в целом в Красногвардейском секторе укрепрайона частям 18-й Армии, 4-й, а позже и 3-й танковым группам немцев, общей численностью до 120 тыс. человек, противостояли в основном дивизии народного ополчения, ОПАБ’ы и кадровые части численностью до 90 тыс. человек. То есть наступающая под Красногвардейском группировка немцев была больше, чем под Эль-Аламейном в Северной Африке (эта битва считалась на Западе самой важной на театрах военных действий наших англо-американских союзников против немцев во Второй мировой войне в период до июня 1944 года), и в полтора раза превосходила по численности наши обороняющиеся войска при серьезном превосходстве в танках и особенно в авиации. В существующих материалах по обороне Ленинграда на ближних подступах к городу содержится мало фактической информации. Газетные публикации и сборники воспоминаний участников тех далеких боев обычно насыщены патриотическим пафосом и часто пестрят реверансами в сторону кремлевских и местных властей. Так, в организации сопротивления врагу навязчиво подчеркивается решающая роль коммунистов от ротного политрука до генералиссимуса, сумевшего одолеть Гитлера ценой жизни 27 миллионов своих сограждан. За всем этим трудно разглядеть природу стойкости солдата, офицера и просто человека к звериной сути пришедших к нам «сверхчеловеков». Сегодня в бурном потоке информации дефицитом становится правда, правда, опирающаяся на факты, в которых нет преувеличения своих достижений и принижения успехов противной стороны. Иначе наши союзники по войне скоро убедят нас в том, что самым выдающимся сражением, определившим весь последующий ход Второй мировой войны, была не Сталинградская битва, а все то же сражение под Эль-Аламейном или разгром итало-немецких войск в Тунисе, да в придачу к ним освобождение от фашистской чумы Сицилии, то есть все заметные Средиземноморские операции до открытия Второго фронта. Отдавая дань усилиям наших союзников, не надо все же забывать, что эти операции не слишком сильно подрывали мощь германской военной машины. Так, почти за три года боев в Северной Африке и на юге Италии немцы потеряли пленными и убитыми около 200 тыс. солдат, тогда как в одной Сталинградской битве за два с половиной месяца боев (с 19 ноября 1942 года по 2 февраля 1943 года) были полностью разгромлены тридцать две дивизии и три бригады Германии и ее сателлитов, а шестнадцати дивизиям противника было нанесено серьезное поражение, то есть на берегах Волги их общие потери составили не менее полумиллиона солдат. Во избежание жарких споров со скурпулезным подсчетом понесенных противником потерь следует помнить, что в противостоянии с Советским Cоюзом на Восточном фронте Германия потеряла двух из каждых трех своих убитых за весь период Второй мировой войны (сентябрь 1939 – май 1945 гг). Иначе говоря, в боях со всеми нашими союзниками – США, Англией, Францией, Австралией, Новой Зеландией, Индией, Бразилией и другими, вместе взятыми, ─ Германия потеряла в боях в два раза меньше солдат, чем в военных действиях только против одного Советского Союза на Восточном фронте. Где же искать нам эти драгоценные факты правды, когда живых свидетелей тех событий практически не осталось? В первую очередь в военных архивах, секретность которых за 60 лет во многом перестала быть актуальной. Немало полезного можно почерпнуть и в мемуарах наших противников. Сегодня многие из нас не знают, куда бросала судьба в военное лихолетье их отцов и дедов, в каких болотах сложили они свои головы. Ведь для того, чтобы любить родину, надо знать не только ее культуру и историю ее великих сынов, но надо привязаться к родной крови, которая была пролита в конкретном месте, которое может стать родным для каждого конкретного человека. Ну, а если мы, наконец, вновь приобретем свои родные корни, то дальше можно идти и к общенациональной идее. Так что же пишут о стойкости наших солдат известные немецкие военные мемуаристы? Курт фон Типпельскирх: «Немецкие войска дошли до южных предместий Ленинграда, однако ввиду упорнейшего сопротивления обороняющихся войск, усиленных фанатичными ленинградскими рабочими, ожидаемого успеха не было». Здесь генерал, один из разработчиков плана Барбаросса, срывается на недостойную дворянина злобу по отношению к ополченцам Ленинграда, рушившим на болотистых подступах к городу планы блицкрига бесноватого Адольфа и его генералов.Более интересны наблюдения участников боев 1941 года на Восточном фронте. Генерал Хайнц Гудериан-старший: «Хочу напомнить слова Фридриха Великого о русском солдате: его нужно два раза застрелить и потом еще толкнуть, чтобы он наконец упал. Он правильно оценил стойкость этого солдата. В 1941 году мы должны были придти к такому же выводу. С несгибаемой стойкостью удерживали эти солдаты свои позиции». Старший лейтенант Хайнц Гудериан-младший: «Персонально русский солдат был хорошо обучен и являлся крутым бойцом. Стрелковая подготовка была превосходной – многие из наших солдат были убиты выстрелами в голову. Его снаряжение было простым, но эффективным. Русские солдаты носили форму земельно-коричневого цвета, которая хорошо их маскировала. Их еда была спартанской, в отличие от нашей. Им пришлось столкнуться с нашей профессиональной тактикой немецких панцирных дивизий, то есть с маневренностью, неожиданными атаками, ночными атаками, взаимодействием танков и пехоты. Что касается русской тактики в приграничных сражениях, по нашему впечатлению, русские роты и взводы были предоставлены сами себе. У них не было кооперации с артиллерией и танками. Совершенно не применялась разведка, не было радиосвязи между штабами и подразделениями, поэтому наши атаки для них часто были неожиданными». А вот и выдержки из письма своему старшему брату Андрея Григорина, хорошо передающих настроение опытного советского офицера, прошедшего «Зимнюю финскую войну», перед отправкой на Красногвардейский рубеж: «Мои дорогие! … Завтра артдивизион, в котором я нахожусь, отправляется на фронт. Нового адреса пока сообщить не могу. Обо мне прошу не беспокоиться, я зря не погибну, а если даже что и потребуется и других выходов не будет, то, по крайней мере, дешево я свою жизнь не отдам. Ну, кажется все. Ваш Андрей. 17.07.1941». Слова эти были адресованы своим близким, а не произнесены на партийном собрании, и несут на себе печать далекой от фанатизма, но страстной любви как к своей генетической Родине (Гандзаку), так и к покорившему его душу блистательному Ленинграду. На обеих своих родинах этот совсем еще молодой человек провел по 16 с половиной лет, и еще два пограничных года между этими жизненными этапами прошли в Баку. * * * Так как целью настоящего повествования является проникновение в природу жертвенного героизма ленинградских ополченцев, то полезно было бы погрузиться в его истоки через знакомство с линией жизни кого-либо из ополченцев, прошедших через тяжелые испытания в боях на ближних подступах к Ленинграду. Так уж сложилось, что наиболее подробные сведения удалось собрать о боевом пути 267-го ОПАБ’a и героическом командире разведки этого батальона А. С. Григорине, о которых далее и пойдет, в основном, разговор, а читателя приглашаем запастись терпением и познакомиться с этапами жизни Григорина, так как чувство патриотизма передается нам не только, и даже не столько, с молоком матери, но, главным образом, в ходе формирования личности в конкретном социально структурированном обществе. Итак, родился наш герой в 1906 году в деревушке Красное Село, что в полутора километрах от Елизаветполя (Гандзака), в семье садовника Симона родом из Шемахи. Симон был садовником от бога, по своей натуре исследователем-селекционером, и перебрался он в губернский город Елизаветполь, прознав задолго до этого о славившихся по всему Кавказу своими вкусовыми качествами местных фруктах и о тончайших ароматах цветов редкой красоты. Симон часто бывал в гостях у немецких колонистов-селекционеров в недалеких от Елизаветполя Еленендорфе, Гетабеке, Аннендорфе, Геташене и Аджикенде, где не считал зазорным перенимать опыт этих трудолюбивых людей, да не таил от них и собственных достижений. В эти конные поездки Симон всегда отправлялся со своим младшим сыном Андраником, который сызмальства был так привязан к отцу, что сопровождал его даже туда, куда и короли ходят пешком. Пока отец увлеченно трудился на виноградниках и в абрикосовых садах колонистов, маленький Андро приобщался к незнакомым забавам и играм своих немецких сверстников, и общались они между собой на дикой для постороннего слуха смеси немецкого и армянского языков.Садоводческий авторитет Симона быстро распространялся по армянской части Елизаветполя, и вскоре он переехал с семьей в усадьбу богатого купца, который нанял Симона садовником - смотрителем за своим фруктовым садом и цветочной плантацией. Дом располагался в оживленном месте города, около рынка, что рядом с Мичи мейданом (Внутренняя площадь), и откуда начинался тракт Гандзак – Гандзасар. Благодаря высокой профессиональной сноровке Симона его большая семья (два сына и пять дочерей) не бедствовала, дети получали достойное по тем временам образование. Пришло время и младший, Андро, был определен в лучшую в городе гимназию Афанасян, и совпало это время с началом Первой мировой войны. Все армянское население Елизаветполя с огромным вниманием следило за ходом операций русской армии на Турецко-кавказском фронте, возлагая надежды на скорое отложение Западной Армении от Османской империи, на полное освобождение от многовекового удушающего турецкого рабства. Однако в 1915 году елизаветпольцев оглушило известие о поголовном истреблении турками армян на землях Западной Армении. Многие из мужского населения города пришли добровольцами в отряды генерала Андраника и в регулярные части русской армии. В 1916 году ушел воевать с турками и старший сын Симона Гайк. В связи с поступающими военными сводками десятилетний Андро и его сверстники по школе с особым рвением изучали географию и историю своей родины, разукрашивая на картах флажками освобождаемые русской армией города Западной Армении: Сарыкамыш, Эрзерум, Трапезунд, Ван. Особому увлечению Андраника географией способствовала подаренная ему сверстником из Еленендорфа Клаусом подробная немецкая карта восточных земель Османской империи. Простое, казалось бы, обозрение населенных пунктов в цветной карточной сетке способствовало развитию пространственной памяти: очень скоро Андро по памяти мог указать не только расположение сел по координатной сетке, но и окружающего их ландшафта – гор, ущелий, рек, озер. Этот роскошный подарок Андро получил в обмен на легкую армянскую обувь – трехи, которую непременно хотел носить его друг Клаус. За два года этой подростковой дружбы Андраник приобщал Клауса к модным тогда в городе детским забавам: из подшипников и дощечек Андро смастерил два самоката, на которых они с радостными криками съезжали с горки к мосту, разделяющему армянскую и турецкую части города; потом, в середине дня, когда нещадно палило летнее солнце, они катали по тенистым тротуарам города железные обручи, лихо закладывая виражи с помощью направляющей из жесткой проволоки, и, наконец, быстро совершенствовались в игре в бабки, жестку, пристенок. В Еленендорфе Андраника больше всего манила кузница, где могучего сложения отец Клауса из железа, размягченного огнем, мастерил нужные в быту дельные вещи. Поздней осенью в хозяйственной пристройке к их дому интересно было наблюдать, как колдовством Клаусова отца куски мяса превращаются во вкусные колбасы с тонкими ароматами копчения. Тогда же Клаус приобрел хорошие навыки в армянском языке, а Андро, соответственно, в немецком, что в немалой степени предопределило его путь в зрелые годы жизни. В то время во многих армянских семьях с особым благоговением произносились имена победоносных русских генералов Кавказского фронта Юденича и Баратова. Но потом над Российской империей пронеслись исторически переломные март и октябрь 1917 года с возникшей угрозой распада страны. С уходом русской армии, вконец деморализованной лозунгами демократов и большевиков, в окрестностях города все чаще стали появляться турецкие вооруженные отряды, грабившие и вырезавшие армянское население края.Такая участь постигла и Симона летом 1918 года, возвращавшегося домой из очередной поездки в Еленендорф и везшего на телеге для своего друга соседа дубовые доски, из которых тот выделывал удивительной красоты двери, столы, домашнюю утварь. Налетели из перелеска на лошадях турки с кривыми саблями и зарубили насмерть безоружного Симона. Жена его Сатеник не смогла перенести этой тяжелой утраты и пережила своего Симона всего на два месяца. Все заботы о семье легли тяжким бременем на Гайка, вернувшегося домой после трапезундского сражения с турками, и на старшую дочь Симона Анаит. В последовавшее вслед за войной лихолетье 1918 ─ 1920 годов в Гандзаке мародерствовали турецкие националисты – младотурки и мусаватисты Азербайджана, и армянское население города сохранилось только благодаря своим отрядам самообороны. Как и во все судьбоносные исторические времена, в эти годы быстрыми темпами мужало подрастающее поколение, и когда в апреле 1920 года в городе появились в буденовках спасительные для армян конные отряды 11 Армии РККА, Андро и многие его сверстники прошли подготовку и влились в отряды частей особого назначения, призванные подавить террор населения губернии со стороны турецких банд. * * * Эта борьба в основном была успешно завершена через два года, и Андраник, в числе отличившихся бойцов отряда, был рекомендован к зачислению в Центральную Республиканскую часть особого назначения в Баку. В первые годы после прихода советской власти в Баку нефтедобывающая и нефтеперерабатывающая промышленность и сопутствующие отрасли хозяйства быстро возрождались, и город вновь становился промышленным лидером Закавказья, куда стекались инженерные и рабочие кадры не только из ближайших губерний, но и с Волги, Урала, Украины. В городе титульная нация не преобладала над русскими, армянами, евреями, а в инженерном корпусе они вообще встречались весьма редко.В деле коммунистического воспитания молодежи пропагандистский аппарат советской власти тогда окружал особым ореолом почитания память о Бакинской Коммуне и 26-ти ее расстрелянных комиссарах. Их именами в центре города назывались районы, улицы, скверы и дома культуры. На молодежных собраниях, проводимых вожаками- комсомольцами, бурно обсуждались пути скорейшего построения общества всеобщей свободы, равенства, братства. Короткий еще жизненный опыт семнадцатилетнего Андраника, в который уложились и война, и трагическая потеря родителей, научил его не воспринимать на веру цитаты марксистских запевал. Все следовало доказать и разложить по полочкам, и уж тогда переходить к активным действиям. Ему, в частности, было непонятно лютое неприятие коммунистами церкви в структуре общества. На аргументы безбожников он вспоминал жившего по соседству с ними в Елизаветполе скромного священника из рода Тер-Антонянов, принимавшего деятельное участие в устройстве жизни детей, осиротевших после налетов турецких башибузуков. И никакие доводы типа «лес рубят – щепки летят» здесь не проходили: что же, прикажете жертвовать родной кровью и целым народом?Но что решительно нравилось Андранику в марксистских канонах, так это искоренение в обществе паразитического способа существования, в котором погрязли к началу ХХ века многие сословия российского общества: люди одного поколения создают своим трудом материальные ценности, которыми пользуются общество и члены их семей до совершеннолетия следующего поколения, которое свою самостоятельную жизнь начинает с чистого листа. В такой организации труда и использовании его результатов, похоже, был заложен большой рабочий динамизм. По природе своей Андраник был человеком мягким, общительным, с мощным зарядом юмора, сарказма. Этот среднего роста, крепкого телосложения, высоколобый юноша с сильно выступающим носом с высокой переносицей и резко очерченными ноздрями, тонкими губами, широким разрезом глаз, с уплощенным затылком и модной прической смоляных волос выполнял роль связующего звена в любом коллективе, перенося от одного к другому атмосферу уверенности и добра. Часто в долгих молодежных беседах, диспутах, его шутливые вставки разряжали накал страстей спорщиков. Что же касалось исполнения конкретного дела, то здесь эти качества отступали перед его суровой сосредоточенностью, жесткостью и даже злостью к себе и ко всем участникам общего дела. В любом его деле девизом были – быстрота и натиск, но все детали должны быть тщательно продуманы.Интернациональный по составу населения город Баку и нейтральное отношение русского руководства чоновских отрядов к острому армяно-турецкому противостоянию располагало горожан к трезвой, взвешенной оценке ситуации в советском Закавказье, к примирению всех живущих здесь народов и гармоничному их экономическому и культурному развитию в пределах бывшей Российской империи, в нынешнем СССР. Недавно произошедшие трагические события Первой мировой войны вновь показали, что само существование армянской нации может быть обеспечено только совместным существованием с русским народом в пределах одного государства. Быстро пролетели два с половиной года работы Андраника днями в качестве станочника на Бакинском заводе металлоконструкций, выпускавшем для нефтяных вышек буровое оборудование и комплектующие детали. Завод был расположен в самом грязном промышленном районе города – Черном городе, куда по утрам от общежития колесил на трамвае Андраник. О приближении к месту работы можно было догадываться, не выглядывая в трамвайные окна, ─ об этом свидетельствовал густой нефтяной дух от близлежащих нефтяных промыслов. Общежитие находилось рядом с лютеранской кирхой в небольшом немецком квартале, неподалеку от пригородного Сабунчинского вокзала. Слева от вокзала начинался подъем к армянской части города – Арменикенду. Здесь, в семье отцовского брата Гукаса, он проводил свое свободное время обычно за чтением хорошо иллюстрированных книг по географии и истории разных стран. Как-то в беседе с дядей Гукасом Андраник упомянул о своих с отцом частых в прошлом поездках в немецкие колонии под Елизаветполем, и тут же дядя вспомнил, что в середине 90-х годов ему приходилось работать на одном из нефтяных промыслов, где хозяином был немец по фамилии Зорге, родом из немецкой колонии Аджикенда, что тоже под Елизаветполем. Немец азартно поигрывал на бирже и в конце концов обанкротился, забрал свою русскую жену и прелестного маленького сынишку и уехал в Германию. Позже, в 1927 году, Андранику привелось слушать лекции Рихарда Зорге (сына того самого фабриканта), в которых анализировались политическая и экономическая ситуации в Германии тех лет. Лекции эти читались в Москве слушателям семинарских курсов для съехавшихся со всей страны чоновцев. Работа в Баку по линии ЧОН’a обычно происходила по вечерам и состояла в учебе, оперативных дежурствах республиканского отряда ЧОН, командировках в неспокойные приграничные с Турцией и Персией районы. Комсомольцем он стал здесь же, вскоре после приезда в Баку, а осенью 1924-го года был рекомендован руководством местного ЧОН’a и направлен по путевке комсомола в Ленинград для совершенствования профессиональных навыков работы. * * *
Путь в Ленинград оказался долгим, так как группа командированных молодых парней получила разрешение у начальства добираться до Питера, где пешим способом, а где и водным путем по Волге-матушке реке на манер бурлаков. Цель у юношей была простая и очевидная: познакомиться с жизнью простых людей в русской глубинке, наблюдая все своими глазами, но не в качестве экскурсантов, а вступая по возможности в рабочие контакты с местным людом и заодно зарабатывая себе на ежедневное пропитание. Путешествие ребят длилось долго – почти девять месяцев, и за это время пыльными дорогами и по водной глади было пройдено более 4-х тысяч километров. Наконец, в середине июня 1925 года, в пору белых ленинградских ночей, напоенных трелями соловьев и прочей пернатой твари, наша команда, поистрепавшаяся в пути, достигла Средней Рогатки и разглядывала с любопытством изящный путейский императорский дворец работы Растрелли*. * В годы войны дворец неоднократно подвергался бомбардировке немецкой авиацией, и в 60-е годы остатки его были разобраны; позже на этом месте были сооружены элементы мемориального комплекса площади Победы. Память ребят за время пути жадно вбирала творения великих русских зодчих в Ярославле, Владимире, Москве, Новгороде Великом. Особенно поражали своей неповторимой индивидуальной красотой православные храмы от изящных нежных созданий, готовых вот-вот вознестись и разместиться на ослепительно белых облаках, и до грозно-массивных, богатырски неповоротливых колоссов. В конце путешествия, уже в пределах Новгородской земли, на Валдае, недалеко от Иверского монастыря, юношам открылся необычный эффект. Местный их сверстник взялся устроить нашим путешественникам хорошую рыбалку, запряг лошадку в телегу, и покатила веселая компания к дальнему озерцу. Местность вокруг была холмистая, обильно поросшая кустарником, а над кустами устремлялись ввысь стройные березки. Тонкие березовые веточки трепал слабый ветерок, приводя на них в трепет блестящие зеленые листочки. И вот в этой веселой скачке телега взлетает на очередной холм, и над березками вдруг появляются купола храма, которые плывут над деревьями вслед за телегой с холма на холм. Если остановить телегу, то прекращается и пляска куполов – они останавливаются как вкопанные. Ритмичное по ветру раскачивание веток берез придает какую-то лихость хороводной радости куполов. Правда, чего-то не хватало в этом празднике православного духа. Да, действительно, не увенчаны купола пронзительными золотыми крестами, попирающими турецкий полумесяц, да и веселый колокольный перезвон заглушен большевиками – навсегда ли?! Подобных открытий для себя ребята за долгое путешествие сделали немало. И вот теперь они настороженно входили в хорошо знакомый по произведениям Пушкина, Гоголя, Достоевского и Толстого блистательный Петербург – столицу Российской империи – и с неопределенным ожиданием для себя больших и малых открытий. дождавшись редкого на окраине города трамвая, шедшего по однопутку от мясокомбината, друзья гурьбой ввалились в полупустой вагон и облепили открытые окна. Молодежи повезло: их добровольным гидом взялся быть пожилой, седовласый, скромно, но опрятно одетый мужчина, по всем признакам представитель старорежимного чиновного люда. Говорил он тихим голосом, но с достоинством, совсем не используя в своей речи модные революционные обороты. Мимо мелькали городские предместья – Средняя Рогатка, Чесменский монастырь, кирпичный завод на пустыре* перед Благодатным переулком, где около платформы «Броневая» завершались маршруты трамваев № 3, 15 и 35, «Электросила», «Скороход», Московская застава с мемориальными * В годы блокады 1941 – 1944-ых годов . сюда на кремацию свозили со всего города трупы десятков тысяч людей, погибших от голода, холода и других блокадных лишений. Кроме битвы с врагом и производства на заводах боеприпасов для сражающихся под Ленинградом войск, в городе нельзя было к тому же допустить распространения эпидемий от складываемых вдоль Обводного канала штабелей трупов. Земля на этом пустыре тогда была обильно пропитана пеплом из круглосуточно работавших печей кирпичного завода. После войны здесь был разбит Московский парк Победы, а в начале 60-х была возведена станция метро, где теперь всегда многолюдно. В этом парковом комплексе, именно на этом печальном месте и сегодня было бы уместно возвести храм в память о блокадных жертвах. воротами в честь балканской победы над турками, Бадаевские склады, Молочный комбинат, Обводный канал. Вдоль канала тянулось ожерелье самых грязных питерских фабрик и заводов со зловонно парящими стоками, а сразу за мостом вдоль Московского проспекта начинались кварталы плотной городской застройки: налево тянулись бывшие казармы и службы Измайловского полка с полковым Троицким собором, а направо, чуть поодаль, ─ казармы Семеновского полка с известным своими публичными экзекуциями Семеновским плацем. Дальше, за военным городком, до самой Фонтанки шли корпуса Технологического института, обеспечивавшего армию новыми разработками оружия и боеприпасов. И тут же, напротив, ─ строгий корпус Артиллерийского училища; на его полигонах разработки их соседей технологов проходили первую аттестацию. Ну, вот и Фонтанка. Да, да, именно на ней пятью кварталами вправо по нечетной стороне в офицерском клубе известный всей стране «чижик-пыжик водку пил…». Слева от Обуховского моста за строгой металлической оградой просматривается желто-белая громада Юсуповского дворца, где так долго и неумело убивали Григория Распутина, а дальше по проспекту на весь квартал, упираясь в Сенную площадь, по нечетной стороне простирался элитный тогда Путейский институт. Днем всегда многолюдные и шумные Сенная площадь и Сенной рынок были центром городской торговли, простиравшейся своими лавками, лабазами и магазинами на много кварталов от ремесленного района Коломны до Невского проспекта. Что-то неповторимо питерское витало над этой многолюдной площадью с ее торговыми рядами, тянущимися от магазина живой рыбы до здания Гауптвахты с ее изящными античными колоннами и почти вплотную подступающими к Успенскому собору, единственному в городе православному храму, перестроенному в конце XIX века в псевдорусском стиле, через который уже начинает проглядывать стиль модерн с его изломанными линиями**. ** В начале 60-х годов собор, венчавший Сенную площадь, был снесен, и на его месте была построена убогая, низкорослая станция метро «Площадь Мира», за которой взору открывалось и, к сожалению, открывается еще и сегодня грязное складское чрево Сенного рынка. Безбожных, туповатых проектировщиков этой станции Господь наказал обрушением безграмотно рассчитанного на прочность козырька верхнего вестибюля станции. Только вот жалко людей, невинно пострадавших под обломками этого серого сооружения. * * *
Блистательная, парадно опрятная бывшая столица Российской империи в 1925 году, то есть ко времени приезда сюда Андраника, постепенно восстанавливала свой прежний парадный облик после революционных беспорядков и «разрухи в головах воинствующего пролетариата». На дворе стоял НЭП, оживляя своей предприимчивостью все хозяйственные сферы жизни города. Эпоха НЭП’а, несмотря на свою короткую жизнь, на долгие годы определила приоритеты в стиле жизни у так называемой городской элиты. После тяжелых голодных лет Мировой и Гражданской войн на все еще нищих улицах города снова, как и в имперские времена, начали появляться люди в современных модных формах одежды, шляпок, обуви, а в семьях преуспевающих деловых людей считалось обязательным, чтобы все девочки обучались искусству музицирования – из каждого дома, нет, из каждой квартиры доносились звуки разучиваемых пьес, после чего девушки у окошка замирали в ожидании появления своих принцев. Юношам из этого «золотого» молодежного слоя модой предписывалось проводить время за бильярдными или карточными столами и в казино. Вечерами в дансингах и варьете, где из граммофона, а где вживую толпы золотой молодежи стонали, слушая как «утомленное солнце нежно с морем прощалось». Летом эта молодежь перекочевывала к тому самому нежному морю. Тем временем, в Комсомольском штабе города Андраника определили в ЧОНовский отряд, и там же он получил направление на довольно крупную судостроительную верфь – завод «Марти», где он и стал работать фрезеровщиком. Верфь была расположена в устье Фонтанки, и на период испытательного срока Андраника поселили неподалеку в заводском общежитии у Калинкина моста, что, наряду с удобством короткого пути до места работы, являлось и очевидным недостатком – далекое расположение от исторического центра города с его безумной красоты архитектурными ансамблями. Вскоре, правда, завод предоставил ему комнату в коммунальной квартире на Спасской улице, дом 7, кв. 14, что пролегала рядом с Преображенским собором, и теперь Андраник имел больше времени для знакомства с городом. Кроме бесконечных подарков от города в виде редких по красоте ансамблей исторического центра и парадных пригородов северной столицы, в не меньшей степени внимание его привлекали горожане, заметно отличавшиеся от жителей других городов России своим спокойствием, сдержанной, тихой, почти глуховатой речью, умением даже на улице внимательно выслушать собеседника и дать ему исчерпывающий ответ. В таком поведении питерцев отражалась их любовь к городу: им доставляло удовольствие произносить остановившему их прохожему названия любимых улиц, дворцов, театров, предвкушая за прохожего ожидающее того потрясение от предстоящих встреч. Загадка же сдержанности и тихой речи состояла в том, что влажный питерский воздух, пропитанный запахом болот и известки, сильно рассеивает звук, скрадывая шипящие звуки, и поглощает силу его. По сравнению с «сухой» Москвой здесь были намного глуше и шумы от городского транспорта. То есть вся атмосфера города располагала к питерской сосредоточенности, созерцательности, задумчивости. Действительно, поднимаясь во время путешествия по Волге от Астрахани и далее к Царицину, Симбирску, Саратову, Самаре, Казани и Ярославлю, Андраник хорошо улавливал своим тонким восточным слухом, как к северу все больше и больше из языка выпадали шипящие звуки, характерные для тюркского произношения, а дальше при повороте к разудалой Москве ее жизнеутверждающие «аканье» и «яканье» как бы приглашали не к частному разговору, а к шутливой пикировке в большой толпе. Больше всего Андраника в городе завораживало особое архитектурное волшебство его соборов. Исаакиевский собор и тяжело парил в густом воздухе Питера, и вместе с гранитом набережных придавал городу устойчивость в окружающей болотной хляби. Прогуливаясь как-то по умытому осенним дождем Невскому проспекту, привычно завернув к сказочно легкой армянской церкви, Андраник вдруг понял истинное назначение ослепительно белых парящих ангелочков на фасаде: в любую погоду: и в дождь, и в зимнюю стужу, да и в летний зной они излучают тепло, такое редкое в Северной Пальмире – неужели именно так и было задумано великим Фельтеном? И, напротив, удивительной прохладой всегда веет от темных каменных храмов среди раскаленных солнцем скал в далеких армянских землях. Довольно скоро Андраник полюбил и многоликие питерские дожди – от коротких и яростно проливных до занудливо нескончаемых дождей, ─ но с особым трепетом он ждал конца сентября, когда в тихой, уставшей природе наступает осенняя благодать с янтарем и пожаром кленов, а висящая в воздухе морось покрывает лицо тонкой освежающей пеленой. Между прочим, питерский дождь отлично проявляет замыслы его скульпторов. Омытое дождем лицо Петра Великого на памятнике у Михайловского замка преображается, переходя из мужественного в яростное выражение, а поступь его коня вот-вот перейдет от степенно парадной в стремительный бег в неизведанное будущее. Ну, а Павел Первый под дождем изменяется просто драматически. Только что безмятежный, добрый человек принимал парад под ласковым солнышком на плацу Гатчинского дворца, но хлынувший проливной дождь разогнал с площади народ, оставив в мокром одиночестве ссутулившегося худенького человека, со шляпы которого за ворот камзола стекают струйки холодной воды, как и с кончика шпаги. Нет, Павел Петрович, не найти тебе сподвижников в задуманных тобой реформах ни среди твоих царедворцев, ни среди всего привыкшего к праздности дворянского сословия: это удалось каким-то чудом твоему прадеду, и на это положил без особого успеха, после позорной Крымской кампании, трагическую жизнь свою твой внук. * * *
Через три года Андраник устраивается на работу на машиностроительный завод «Вулкан», снова в качестве фрезеровщика. Завод находился на окраине города, за Новой Деревней, на Большой Гребецкой улице, и вся дорога от дома к заводу отнимала много времени. Правда, в то время в Ленинграде, в связи с очисткой города от «социально чуждых элементов», для рабочего люда решение жилищной проблемы не доставляло особых хлопот, и вскоре Андраник поселяется на Петроградской стороне по адресу: Кронверкский проспект, 37, кв. 9 (позже пр. Горького). Здесь и до работы рукой подать, Петропавловская крепость совсем рядом, да и до центра минут 10 пешего хода через Троицкий мост. Через сквер выстроились в ряд Молодежный театр, крупнейший в Европе кинематограф – «Великан», зоопарк, варьете. Кроме культурного и развлекательного досуга, новые русские друзья приобщали Андраника к традиционным для русской среды рыбалке, охоте и русской бане. Необычайно приятным для него открытием была баня с ее ни с чем не сравнимой парилкой, особенно с катанием в снегу в зимние холода. Страстно полюбив это занятие, Андрей изучил все мало-мальски известные бани Питера и установил, что самая лучшая из них находится на Ржевке у Петровских пороховых мастерских, и добираться туда надо было по Шафировке и Пороховской улице. Теперь вся их молодая компания повадилась посещать только это банное заведение. Разница между турецкой и русской банями просто огромная. В турецкую баню человек обычно приходит для совершения нудной работы по удалению с тела грязи, накопившейся за трудовую неделю. Грязь удаляется жесткой перчаткой по сухому телу, и к концу этого процесса около каждого моющегося образуется круг из ошметков серой грязи, дальше следует слегка намылиться и обдать тело водой из тазика – вот вам и вся недолга. Никакой вам восточной сказочности, красоты, напротив, вас преследуют убогость и грязь, пока вы находитесь в этом заведении. Русская баня с начала и до конца представляет собой сплошное священнодействие. Еще дома вы проверяете, все ли необходимое для бани положено в вашу сумку. В самой бане вы посуху входите в парилку, осторожно втягивая горячий воздух, пропахший березовым духом, и, простояв несколько минут, начинаете постепенно перебираться с полка на полок, пока не присоединитесь на самом верху к уважаемой компании, где ведутся степенные разговоры о достоинствах тех или иных бань города. Основательно прогревшись, вы начинаете осторожно шелестеть веничком вдоль всей спины, перейдя, наконец, к остервенелому истязанию тела паром посредством того же березового веничка. Легкими и через кожу вы чувствуете, как в ваших сосудах начинает расплавляться свинцовая усталость недели, и после ледяных струй душа, осоловевший, вы долго приходите в себя в прохладном предбанничке, чтобы потом снова со стоном ринуться в манящее пекло парилки. Программа банного дня продолжается за столом в предбаннике, где компания, облаченная в белоснежное исподнее, с просветленными глазами принимает по ритуальной стопочке водки и, лениво натянув на себя верхнюю одежду, расходится по домам. Этот праздник завершается дома легким ужином со стопкой холодной водки и глубоким младенческим сном. * * *
В 1932 году на заводе «Вулкан» Андраника принимают в ряды ВКП(б). Вообще-то, прежние годы работы Андраника в Питере были отмечены короткими командировками в разные регионы страны по линии его работы в Ленинградском ЧОН’е. Но уже в том же 1932 году его посылают на 5 месяцев в приграничные районы Грузии, охваченные волнениями в связи с коллективизацией сельского хозяйства. Здесь задача чоновцев состояла в профилактике возможного проникновения в СССР бандитских формирований с сопредельной турецкой территории. Далее, до середины 1936 года, Андраник в Ленинграде бывает лишь наездами, проводя большую часть времени в Туркестане, разведывая пути проникновения отрядов басмачей с территорий Персии и Афганистана, населенных узбеками, таджиками, туркменами. В мареве горячих азиатских пустынь Андраника преследовали частые миражные видения синего прохладного леса и далеких ленинградских болот с их удивительно вкусной водой. В мечтах своих он представлял себе, как по приезде в Ленинград, прежде всего бросится все же не в русскую баню, а прибежит на Марсово Поле с его изумрудной травой, посидит, слушая жужжание шмелей и стрекот кузнечиков, а потом примет на себя обязательный, ежедневный в июне, питерский теплый проливной дождь, чтобы смыть, наконец, с себя скрежещущий по телу красный песок туркестанских пустынь. Следующие три года Андраника выдаются спокойными: с середины 1936-го до середины 1939 –го годов он находится в Ленинграде, работая в средней школе поселка Ольгино, и далее – фрезеровщиком на номерном военном заводе до июня 1939 года. На это время пришлась и женитьба Андраника. Осенью 1936 года в Молодежном театре он познакомился со своей будущей женой, Галиной Николаевной, воспитательницей из детсада. Девушка жила в коммунальной квартире в каких-нибудь двухстах метрах от дома Андраника на углу Малой и Большой Дворянской. Галя была собой миловидна, среднего роста, с НЭП-овскими стандартами в голове о счастье и благополучии, музицировала на фортепиано, любила модно одеться и происходила из семьи среднего достатка по НЭП-овским же меркам. Отец Гали был из потомственных кузнецов и до революции имел в Рыбинске преуспевающее скобяное производство. После революции, в годы расцвета НЭП’а он перебрался с семьей в Вырицу, под Петербург. Николай Васильевич Головкин был мастером на все руки, и революция с ее разрухой не застала его врасплох. Постепенно он отстроился, обжился в Вырице, а дочь Галя в Ленинграде отучилась в педагогическом училище, после которого стала работать воспитательницей в детском саду. При прогулках молодой пары по городу или при посещении кафе Андраник успевал развлекать Галю какой-нибудь интересной историей и одновременно прислушиваться ко всему происходящему вокруг. Потом, когда они возвращались с прогулки, он подробно рассказывал Гале о судьбах и проблемах людей, сидевших с ними за соседними столиками кафе или на скамейках парка. Ему нравилось поражать Галю разными фокусами: брал он, к примеру, пять – шесть листочков бумаги, клал их на стол, обнюхивал, потом отворачивался от стола и просил девушку прикоснуться пальцем к одному из листков и после этого всегда безошибочно указывал на помеченный Галей листок. Удовлетворяясь эффектом, произведенным на девушку, он важно заявлял, что владеет всем арсеналом проделок Шерлока Холмса. Свадьбу сыграли осенью 1937 года, а летом следующего года у Гали с Андреем (так теперь в новой для него семье звали Андраника) родился сын Георгий. На свадьбу из Гандзака (Кировобада) приехали многочисленные братья и сестры Андрея, которых он с энтузиазмом знакомил с красотами Ленинграда и его пригородов. Повезло тогда гостям Андрея, успевшим обозреть довоенную роскошь столицы Российской империи, еще не тронутую варварскими немецкими бомбардировками. Вообще Андрей после своего отъезда в 1923 году из Гандзака поддерживал интенсивную переписку со своими близкими, в которой была особенно трогательная забота о молодой поросли: подрастающей племяннице в письмах он рекомендовал по окончании школы непременно продолжить образование в Ленинграде, часто присылая ей массу полезных книжек. По мере сил Андрей материально помогал оставшейся в Кировобаде их большой семье регулярными денежными переводами. Молодая семья большую часть времени проводила в Вырице с ее лесистыми окрестностями и живописными берегами ленивой Оредежи. Здесь, в Вырице, были и свои местные достопримечательности. Так, при известном великолепии золоченого обрамления иконостаса Петропавловского собора Питера в интерьере его витает холодный дух западного рококо, нетрадиционного для православного зодчества. В интерьере его младшего вырицкого собрата по возрасту и по росту зодчий создал из дерева разных пород гармонию теплого просветленного духа, и, раз побывав в этом храме, у вас вскоре непременно появлялось желание вновь посетить его. Семейная идиллия продолжалась, однако, недолго: в конце 1937 г. по оговору соседа Николай Васильевич был взят органами НКВД. Однако через год Николай Васильевич был выпущен из тюрьмы за отсутствием улик. Андрей в это время уже был в действующей армии в Финляндии. За несколько месяцев до начала «Зимней финской войны» Андрей исчезает из города (возможно, на территорию будущего противника), далее принимает участие в этой войне, где в ходе боевых действий был ранен и находился на излечении в госпитале. В Ленинграде он появляется снова в феврале 1940-го года, поступив на должность военрука в школу № 14 Ленинграда, а с декабря того же года и до ухода добровольцем на фронт он работал помощником начальника экспедиции в институте «Союзникельоловопроект», в современном «Гипроникеле», расположенном на Невском проспекте, 30, по соседству с Малым залом Филармонии. Запись в добровольцы происходила напротив, за Казанским собором, на улице Плеханова, куда стекались люди со всего Куйбышевского района. В летние месяцы 1941-го года в Ленинграде по оценкам И. Г. Любецкого ( И. Г. Любецкий. «Город моей судьбы», СПб, 1999, Изд. Писателей «Дума», 352 с.) было создано не менее 12 дивизий народного ополчения и более 30 ОПАБ’ов, которые входили в состав 8-ой, 42-ой и 55-ой армий Ленинградского фронта и их потери в боях регулярно пополнялись новобранцами. При штатной численности дивизий в 12 – 13 тыс. штыков, и ОПАБ’ов – в 1100 штыков, в народное ополчение Ленинграда таким образом было зачислено не менее 250 тыс. человек. Сформированный здесь 267-ой ОПАБ отправился 18 июля сперва в учебный пункт в Колпино, а спустя три недели ─ к месту дислокации в Красногвардейск. Так как далее хроника боевых действий на юго-западных подступах к Ленинграду излагается так, как она виделась из окопов и огневых точек 267-го ОПАБ’a, то полезно будет ознакомить читателя с тем, что же представлял собой отдельный пулеметно-артиллерийский батальон. Как действующая боевая единица Красной Армии, ОПАБ имел следующую структуру. 1. Штатный состав батальона (1052 человека) подвергался колебаниям от 600 (после тяжелых боев) до 2300 человек. Основные подразделения ОПАБ’a ─ 4 пулеметные роты численностью по 160 – 180 человек. 2. Личный состав ОПАБ’a: командный состав – 71; начальствующий состав – 41; младший командно-начальствующий состав – 344; рядовой состав – 596 человек. 3. Конский состав: лошадей верховых – 25; лошадей обозных – 101; всего – 126. 4. Материальная часть и транспорт: 76 мм орудия – 16; 45 мм орудия – 20; пулеметы станковые – 68; пулеметы ручные – 49; радиостанции – 10; прожекторные станции – 4; автомобили легковые – 1; автомобили грузовые – 13; спец. автомобили – 4; повозки парные – 33; двуколки – 12; походные кухни и кипятильники – по 5. 5. Младший технический состав: старших чертежников – 1; электромехаников – 53; начальников прожекторной станции – 4; оружейных и орудийных мастеров – 20; киномехаников – 1; завскладом – 1 и др. 6. Младший административный состав: писарей старших – 5; каптенармусов – 4; поваров старших – 5; библиотекарей – 1. 7. Медицинский состав: санинструкторов – 47; санитаров – 5; ветеринаров – 1; коноводов – 2. 8. Рядовой состав: стрелков – 9; электриков – 6; радиотелеграфистов – 78; телеграфистов – 32; кабельных монтеров – 12; саперов – 6; прожектористов – 28; наводчиков – 56; номеров – 80; наблюдателей – 4; электриков-мотористов – 44; пулеметчиков – 120; шоферов – 15; повозочных – 47; слесарей – 6; столяров – 3; кузнецов – 7; поваров – 6; портных – 4; сапожников – 5 и др. Да простит меня читатель за цифровое занудство, но если вглядеться внимательно в этот перечень, то становятся понятными слабые стороны ОПАБ’ов. В первую очередь, это плохое оснащение моторным транспортом: три грузовых автомобиля на роту и ни одного мотоцикла! Конные повозки были основным средством транспортировки грузов, техники и личного состава батальонов в 1941 году. Отсюда, не только плохая мобильность наших боевых частей, но и невозможность использования в нужных масштабах таких наших передовых разработок того времени, как простые в изготовлении гвардейские минометы «катюша»*.
В штатном расписании ОПАБ’ов совершенно не были предусмотрены разведгруппы для ведения войсковой разведки в полосе действия батальонов, в связи с чем в первые дни боев в Красногвардейском укрепрайоне (КУР) командование ОПАБ’ов было в полном неведении относительно намерений противника. Только по прошествии недели боев в КУР’e такие разведгруппы отдельными приказами стали создаваться в каждом ОПАБ’е. Что же касается оснащения батальонов противотанковыми орудиями, станковыми и ручными пулеметами, а также средствами связи, то его следует признать вполне современным и удовлетворительным. Такой была количественная сторона организации ОПАБ’ов, а что же представлял собой личный состав батальонов, каков был уровень его боевой подготовки в дни, предшествующие первым столкновениям с противником, как была поставлена учеба рядового состава? Так как ОПАБ’ы были оснащены технически более сложными средствами, чем обычная стрелковая часть, то в военкоматах из контингента народного ополчения в ОПАБ’ы в первую очередь отбирали людей, имевших опыт службы по призыву в Красной Армии. В результате, 267-ой ОПАБ был сформирован примерно равным числом из опытных рядовых 1900 ─ 1918-ых годов рождения и из необстрелянных ребят 1919 – 1924 годов рождения. В сохранившихся списках штатного состава батальона не редко встретишь в том или ином взводе мальчишек из одного общежития (Лиговка, Малодетскосельский проспект, ул. Марата), ФЗУ, школы (Фонтанка), и даже из одной коммунальной квартиры. Почти все они погибли чуть позже в боях под Гатчиной. Среди солдат по возрасту самым старшим в 267-ом ОПАБ’е был Кулеватский Н. Ф., который в свои 63 года вполне мог бы сойти за деда пацанам 1924-го года рождения. И уж совсем плохи были дела с формированием командного состава батальонов. По большей части командирами и начальниками штабов ОПАБ’ов назначались люди, ранее не имевшие никакого армейского опыта. Так, командиром 267-го ОПАБ’а был назначен Н. И. Демьянов – 30-летний научный сотрудник Арктического института, незадолго до этого закончивший ЛГУ, а начальником штаба к нему был определен работник Куйбышевского РОНО Г. А. Бохман. Всем им, и командирам, и рядовым, нужно было за очень короткое время – за каких-нибудь пять недель (до первой встречи на поле боя с немцами) ─ проделать путь от мирных граждан до боеспособного батальона. И путь этот был коротким по времени, но и одновременно длинным по требуемым затратам физических и духовных сил. Предстояло не только до автоматизма отработать все необходимые боевые приемы, но и перестроиться психологически – ведь только вчера они ходили на работу в свои проектные институты, научные лаборатории, заводы, по вечерам ходили в кино, читали газеты греясь на солнышке, а по воскресеньям играли по дворам в домино, но вот совсем скоро надо будет холодно целиться и стрелять в себе подобное существо. Суть стоявших в те июльские дни проблем хорошо постигается при знакомстве, в частности, с приказом войскам Слуцко – Колпинского сектора укрепрайона от 30.07.41 г.: «Несмотря на ясно отданное мною распоряжение командирам батальонов о порядке оборудования узлов сопротивления и опорных пунктов, до сих пор еще не только у командиров взводов, но и самого командования батальонами нет ясного представления о том, что же надо оборудовать. Проверка мною готовности огневых точек в батальонах показала, что: 1) состав батальонов почти 10 дней рыл окопы, а что рыл и для чего – никто не знает. Командиры взводов и отделений заявляют, что не было четких указаний, и когда говоришь, что мы ждем от них, то они отвечают, что первый раз слышат об этом. 2) Рыли котлованы без всяких чертежей и руководства, подчас эта работа на отдельных точках пропала даром. 3) Начальники инженерной службы батальонов не руководят фортификационными работами. 4) Помкомбаты по артиллерии еще не понимают сути артточек в УРе, а следовательно, устанавливать точки пришлось начальнику артиллерии Сектора. 5) При посещении рот видишь красноармейцев или за обедом, или за отдыхом, или за чтением газет, но не за учебой, не за подготовкой своей точки. 6) Стрелковых карточек нет. ПРИКАЗЫВАЮ: 1. Срочно прикрепить расчеты к точкам, каждой точке дать номер и назначить комендантов. 2. Приступить к оборудованию своих огневых точек силами расчетов. 3. Срок готовности точек – 3 дня. 4. Порядок работ командир роты дает после утверждения командиром батальона места и № точки соответствующему инженеру участка, а далее они, используя расчет и придав рабочую силу, начинают строить точку. 5. Прекратить размещение расчетов и командных пунктов рот в сараях и других помещениях. В большинстве рот имеются землянки, где и размещаться расчету, впредь до устройства ДОТов и ДЗОТов, куда сразу же перемещается расчет. 6. Командные пункты батальонов срочно вывести из населенных пунктов. 7. На каждой точке иметь стрелковые карточки. 8. Командирам батальонов произвести силами оружтехников осмотр оружия и при обнаружении недостатков виновных привлечь к ответственности. 9. Поднять выше военную дисциплину, помня, что наши товарищи проливают кровь и наша задача, пользуясь моментом, использовать все время и силы на учебу. Командирам батальонов 01.08 представить мне расписание занятий по 15.08. 10. Связь не на должной высоте, необходимо срочно наладить ее. 11. Под личную ответственность командиров батальонов и их помощников по артиллерии пополнить боевое оружие на позиции до боекомплекта, а не хранить выстрелы в складах. Предупреждаю, что при обнаружении мною беспорядка в частях, виновные будут привлекаться к суду. Комендант Сектора – Подполковник …». Было от чего придти в отчаяние начальнику штаба Укрепрайона. Cотни совсем неподготовленных людей, собранных в батальон, добровольно ставших по зову сердца на защиту отечества, доверились своим командирам и комиссарам, но командиры-то эти с комиссарами тоже начинали, за редким исключением, свой военный путь с нуля. Мало, очень мало было кадровых офицеров среди командиров рот, батальонов, и, ох, как был бы кстати опыт элитных 40 тысяч боевых командиров Красной Армии, накануне войны расстрелянных или рассаженных НКВД по тюрьмам и лагерям, и вот теперь мы видим, в каких тяжелых муках возрождался командирский корпус в условиях начавшейся войны. В деле создания из неорганизованной массы ополченцев боеспособного и сплоченного коллектива велика была роль батальонных комиссаров и ротных политруков, в задачи которых в это тяжелое время входила не проработка основ марксизма-ленинизма с вверенным контингентом, а борьба с низкой исполнительской дисциплиной и, например, с таким хорошо известным пороком, как пьянство. В 267-ом ОПАБ’е строгим и справедливым для солдат дядькой был комиссар батальона Ф. И. Казначеев, а, как следует из приказа № 34 по 267-му ОПАБ’у, поработать было над чем: ПРИКАЗ № 34 01.08.41 г г. Колпино по 267-му ОТДЕЛЬНОМУ ПУЛЕМЕТНО-АРТИЛЛЕРИЙСКОМУ БАТАЛЬОНУ 1. 31.07.41. Начальник штаба, проверяя несение караульной службы на КП, обнаружил, что начальник боевого охранения, высланный от 1-ой роты, - помкомвзвода Гоголев – пьян. Произведенным дознанием установлено, что Гоголев самовольно покинул боевое охранение, ушел в гор. Колпино, где и напился пьяным и, тем самым, совершил преступление, за которое должен нести ответственность по законам военного времени. В силу изложенного, мною возбуждено ходатайство перед Комендантом Сектора о предании Гоголева суду Военного Трибунала. 2. Командиру 1-ой роты тов. Косареву и политруку тов. Шаркову, назначившим Гоголева начальником боевого охранения указать на всю нетерпимость подобного безответственного отношения с их стороны к несению службы боевого охранения. 3. Целый ряд фактов нарушений устава в несении караульной службы является следствием отсутствия инструктажа и проверки со стороны командиров и политруков рот. Случаи выпивок, нарушений дисциплины объясняю также отсутствием со стороны командиров и политруков жесткой требовательности. ПРИКАЗЫВАЮ командирам и политрукам рот использовать полностью предоставленные дисциплинарным уставом права, не оставлять ни одного проступка без соответствующего наказания. 4. Ряд командиров и начальников используют полевую связь для никчемных переговоров, для посылки никому ненужных телефонограмм, тем самым, нагружая связь работой, никакого отношения не имеющей к оперативной службе. Например: помначштаба Хованский передает шифрованную телефонограмму, что начальники обозно-вещевого довольствия и артснабжения своевременно явились из командировки. Часто по полевой связи вызывают парикмахера и т. д. ПРИКАЗЫВАЮ начальнику связи подобных разговоров по полевой почте не допускать и телефонограммы, не относящиеся к оперативной работе, боевой подготовке и хозобеспечению не передавать. 5. Наблюдаются случаи нарушения командирами и политруками рот распорядка дня и расписания занятий, утвержденных командованием батальона. Некоторые командиры рот допускают отсебятину в деле боевой подготовки. Например, командир 1-ой роты Косарев вместо того, чтобы использовать каждую минуту для обучения бойцов владению в совершенстве оружием, правильно подавать команду и грамотно принимать решения, вытекающие из задач роты, занимающей укрепленный участок обороны, ни с кем не согласовав, организует занятие роты в целом наступательного характера. Это говорит за то, что командир и политрук роты до сих пор не уяснили свою боевую задачу и не изучили сами основы действия пулеметно-артиллерийской роты, занимающей укрепленный участок обороны. Предупреждаю командиров и политруков рот, что буду строго наказывать за нарушение распорядка дня, невыполнение планов боевой подготовки и самовольное отклонение от расписания занятий. Начальнику штаба и помкомбату Трофимчуку обеспечить повседневный контроль за организацией и проведением боевой подготовки в ротах. Командир батальона – Демьянов, Комиссар батальона – Казначеев, Начальник штаба – Бохман. В этих и подобных документах (приказах, донесениях, сводках) конца июля – начала августа 1941 г. хорошо чувствуется и тревожное ожидание предстоящих боев, и все еще беспечная уверенность в быстром победоносном завершении войны, и пока какое-то газетно-отстраненное отношение к происходящим грандиозным военным событиям. Так, за примерно такую же провинность, как у Гоголева, Военный Трибунал приговорил рядового Белевича из 4-ой роты 267-го ОПАБ’а к трем годам исправительно-трудовых работ в колонии строгого режима жүктеу/скачать 490 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|