Екатерина Вторая (София Фредерика Августа)

Пилигрим в облике принцессы

София Фредерика Августа, принцесса Ангальт Цербстская, прибыла в Россию еще совсем юной девочкой – ей не исполнилось и пятнадцати лет. Принцессе было предписано явиться ко двору российской императрицы Елизаветы – с тем чтобы стать супругой великого российского князя Петра Федоровича. В этом факте нет ничего странного, если учитывать важность политических браков в средневековой Европе: с их помощью монархи укрепляли свои троны, расшатывая между тем чужие. Хитрые ловеласы наиболее успешных дворов всегда умудрялись воспользоваться лояльностью внедренных в императорские семьи своих представителей, а сами посланники – достичь своих тщеславных целей или хотя бы поправить свое пошатнувшееся финансовое положение. Именно такие двойственные цели и стояли перед хрупкой девушкой из Штетина, к которым примешивалась вполне реальная опасность остаться вообще без жениха, что было эквивалентом женской несостоятельности.

Хотя она определенно готовилась к перипетиям дворцовой жизни российского императорского двора, получив массу всевозможных инструкций от целого ряда высокопоставленных сановников прусского короля Фридриха, в России с первых же минут пребывания на новом месте началась настоящая борьба за выживание. Несметное количество врагов и целая гвардия прирожденных интриганов задалась целью низвергнуть ее, раздавить ее формирующуюся личность, заставить раствориться в водовороте беспринципности и бесчестия. Для выживания в чужой стране девушке необходимо было не просто соблюдать чрезвычайную осторожность, а на ходу обучиться искусству дворцовой мимикрии, всякий раз принимая ожидаемые формы и цветовую гамму, интуитивно угадывая внутренний мир окружающих ее людей, чтобы принять необходимый облик и вместе с тем тайно сохранить стержень собственной индивидуальности.

Это оказалось невероятно сложной задачей, для решения которой Софии пришлось сосредоточить все свои внутренние силы и знания. Чтобы победить орду конкурентов, бесцеремонно проталкивающих интересы своих фавориток из различных дворов Европы, она должна была оказаться выше, образованнее и утонченнее подавляющего большинства представителей властного бомонда, вызвав симпатии лучших из них и усыпив их бдительность чувственной и достаточно чуткой натурой, способной к невероятной гибкости и поиску бесконечных моделей общения. И конечно, главной задачей было понравиться императрице. Неожиданные изменения в ее жизни вызвали внезапное взросление, взрыв самостоятельности и раскрытие в себе удивительных способностей и внутренних резервов, которые подняли платформу ее сознания, самоидентификацию и осознание будущей роли на такой неожиданно высокий уровень, не оценить который было бы кощунством со стороны российского двора. Она всегда была настороже, а ее неугасимое стремление достичь высот власти уже в юном возрасте обрело очертания идеи.

София начинала не с нуля – ее воспитательная база могла какое то непродолжительное время удерживать ее на плаву. Хотя объективный экскурс в историю ее воспитания неумолимо свидетельствует о том, что родители дали девушке слишком мало для борьбы за выживание. Сама она проявляла мало интереса к учению и была скорее обыкновенной, не слишком избалованной девочкой, в меру впечатлительной, застенчивой и ориентированной на подчиненное положение в обществе. Более того, воспитание в крепости при одном из военных гарнизонов оставило в ней отпечаток строгой дисциплины и обязательности, что с годами трансформировалось в качество характера. А необходимость целовать край одежды высокопоставленных посетителей или посетительниц родительского дома не вызывала внутреннего сопротивления, укрепляя готовность исполнить традиционную женскую функцию. В своих «Записках» много лет спустя она откровенничала по поводу отсутствия мотивации к учению в детские годы – черта, свидетельствующая о некой «нормальности», поскольку свойственна подавляющему большинству детей. Впрочем, некоторые из ее учителей старательно пытались восполнить брешь: к моменту отъезда в Россию София сносно владела письмом и не особо путалась в дебрях литературы, проштудировав все популярные для того времени комедии и трагедии. Она с детства воспитывалась на жестких пуританских правилах, что было совершенно необходимо для положения принцессы, а позже, по достижении высшей власти, тайком от всех окружающих всячески изгонялось из закостенелой души. В моменты же высшего напряжения нервов пуританские каноны сослужили Софии добрую службу, предопределив ее необыкновенное терпение, выносливость в неблагоприятных обстоятельствах и доброжелательный настрой по отношению к людям.

Все же главные качества ее души проявились в период гнетущей неопределенности. Время работало на нее, и она воспользовалась им сполна, не потеряв ни единой минуты. На ту работу, которую София проделала за первые полтора года в России до официального бракосочетания с Петром, у человека со средними способностями уходит от десяти до пятнадцати лет. При этом она вдруг обнаружила, что в каждый момент своей реальной жизни находится на сцене, на которую с интересом и любопытством взирает великое множество глаз: пытливых, хитрых, злых, понимающих, осуждающих и боготворящих. С поистине странной для пятнадцатилетней девушки сосредоточенностью София начала гигантскими темпами осваивать русский язык. Еще более тщательно, с какой то остервенелой яростью девушка впилась в изучение канонов православной религии, и особенно различий между православием и лютеранством. В отличие от своей матери она смекнула: без принятия православия победа недостижима; а раз так, надо лучше узнать то, с чем придется жить всю жизнь. Зная его ближе, его можно понять и принять, а затем, может быть, проникнуться и полюбить. Через некоторое время София заявила, что видит слишком мало различий между религиозными правилами для того, чтобы это могло препятствовать принятию ею православия: шаг, который сразу расположил к молодой принцессе императрицу. Более того, когда девушка неожиданно серьезно заболела, то сама попросила прислать к ней православного священника вместо лютеранского пастора – даже находясь в нескольких шагах от бездны, София сумела использовать ситуацию, позаботившись, чтобы о ее неординарном поступке узнало как можно больше людей из окружения Елизаветы.

Чем больше немецкая принцесса занималась своим вынужденным самообразованием, чем сильнее росла в ней собственная самооценка, тем яснее ей представлялась необходимость маскировать послушанием свои истинные чувства, уже в то время представлявшие собой сгусток клокочущей энергии, устремленный на достижение необычных целей. Наверное, узнай кто нибудь из самых прогрессивных людей российского двора, какие неженские мысли роятся в прелестной головке этого юного и хрупкого создания, то и дело раскланивающегося в реверансах с неизменно милой, расслабляющей окружающих улыбкой маской, он бы ратовал за немедленную высылку немецкой принцессы за пределы государства, как минимум из соображений безопасности. София тихо и незаметно взращивала в себе исполинскую силу духа и воли, тщательно скрывая ее за маской обаяния и покорности. Судьба давала ей необычную возможность, и она решилась пройти этот неведомый и, скорее всего, опасный путь. Она оказалась на редкость сильным психологическим типом – она легко преодолевала табу, кажущиеся другим невыносимыми испытаниями. Например, София без особого затруднения для своей психики восприняла необходимость замужества с довольно близким родственником (об общественном мнении позаботилась прусская казна); во имя будущей цели она легко отказалась от своей религии в пользу чужеземной. Точно так же она была бы способна адаптировать себя к восточной религии и сумела бы проникнуться традициями любого народа, если бы эта жертва сулила ей полную свободу и власть над обстоятельствами. Именно эта сила и тренированность духа дала ей позже уверенность без боязни сыграть на жизненной сцене исключительную мужскую роль.

Все же развитие у себя гуттаперчевой психики не стало главным предвестником победы. Пожалуй, ничто так не поражало дипломатов и высокопоставленных чиновников в характере Софии, как ее чрезвычайная воля. Воля толкала целеустремленную девушку к проглатыванию бесконечного списка рекомендуемых ей прусскими сановниками книг: Плутарха, Цицерона, Монтескье, наконец, даже Тацита и Вольтера; причем большинство изданий ей любезно предоставляла Академия наук, а часть присылалась из за границы. Ей было нелегко, но она заставляла себе неукоснительно следовать советам лучших мужчин, которые находились в непосредственной близости к властному Олимпу европейских дворов. Воля руководила ее рассудком, держа его холодным и заставляя не воспринимать едкие безумные замечания Петра. Последний, казалось, задался целью извести невесту еще до свадьбы. То он сообщал ей, что влюблен в какую то фрейлину, а ее не любит; то объявлял, что желал бы расстаться с нею; то поражал пронизывающей душу холодностью и сумасшедшим пристрастием к «увеселениям» и игре в солдатики.

Шаткий путь к трону

Хотя ключевой момент в жизни принцессы Софии произошел без ее участия, она сделала все, чтобы использовать открывающиеся горизонты почти неограниченных возможностей. Принцесса, впрочем, всегда помнила, что императрица Елизавета во время первой же встречи подчеркнула, что они происходят из одной семьи, а также тот факт, что выбор на нее пал лишь вследствие сентиментальности самодержицы, которая с какой то упоительной радостью держала в памяти образ дяди Софии, бывшего своего жениха. Но признание семейного родства Елизаветой произвело впечатление на девушку: интуитивно она осознала, что эта странная акцентуация императрицы дает ей совершенно неожиданные преимущества, не использовать которые было бы глупо и легкомысленно. Среди прочего, это стимулировало ее к тщательному и скорому изучению коллективной души русского народа и пробуждению искреннего желания открыть для себя внутренний мир России.

Через полгода после прибытия в «страну медведей» София приняла православие, навсегда превратившись в Екатерину (имя было выбрано в честь Екатерины Первой, матери императрицы) и продемонстрировав пристально наблюдавшему за ней двору и дипломатическому корпусу «исключительное благочестие», выражавшееся в аккуратности в исполнении обрядов, знаниях и актерском выражении глубины душевного потрясения силой религии. Это оказался на редкость меткий выстрел: предприимчивая девушка убила сразу нескольких зайцев. Во первых, она расположила к себе не только императрицу и двор, но и значительную часть народных масс. А во вторых, она ловко противопоставила себя своему будущему супругу, который, кстати, прибыл в Россию лишь за год до нее самой и должен был проникнуться, как минимум, уважением к народу, которым он собирался управлять. Но родной внук Петра Великого и двоюродный внук шведского короля Карла XII так и не сумел привязаться к русскому народу; он относился к этой стране легкомысленно и даже с налетом злой иронии, на что Россия отвечала ему еще более откровенной неприязнью. Зная о небрежности Петра к религиозным обрядам и потому подчеркнуто демонстрируя свое благоговение перед православной верой, она забила первый добротный клин между Петром и политической элитой России, которая всегда влияла на выбор монарха в смутное время. А время было непростое, дворцовые перевороты нередки, а на них рассчитывали слишком многие авантюристы, надеясь усилить свое положение. Екатерина знала, что исключительное почитание принятой религии не ускользнет ни от дворцовой элиты, ни от простого люда и зачтется ей позже, когда симпатии большинства окажутся не только важными, но и необходимыми. Нет сомнения, что уже с этого момента девушка начала готовить себя к великой миссии – она осторожной, но уверенной поступью начала восхождение к трону. К тому времени, как это ни покажется удивительным, она уже владела многими тонкостями русского языка. Была у нее и юридическая лазейка: существовали договоренности о том, что если Петр умрет бездетным от брака с нею, то она наследует престол. Позже эта решительная и волевая женщина по собственному усмотрению дважды нарушит это условие, отобрав власть не только у мужа, но и у сына.

Екатерина демонстрировала просто феноменальную последовательность действий, и в этом ее стратегия кажется очень похожей на стратегии выдающихся мужчин – государственных деятелей, полководцев и завоевателей. В шуточной автоэпитафии уже в зрелом возрасте она как то записала: «Четырнадцати лет составила тройной план: нравиться своему супругу, Елизавете и народу – и ничего не забыла, чтобы достигнуть в этом успеха». Может быть, в написанном лишь часть правды, заключающейся в том, что действия Екатерины были вынужденными: природа ее стремительной атаки в значительной степени была упреждающим ответом на угрозу полного низвержения. Но главным штрихом в реализации жизненной стратегии этой на редкость смелой, расчетливой и решительной женщины оказалась полная готовность всех ее союзников к действиям в решающий момент. Это значит, что собственная психологическая готовность к захвату власти сформировалась у великой княжны задолго до появления удобного случая.

После официальной церемонии бракосочетания, которая состоялась через год после обретения новой веры и нового имени, девушка еще с большим усердием взялась за самообразование и усовершенствование своих качеств и знаний. В атмосфере отсутствия не только любви, но и каких либо уважительных чувств друг к другу реализация сложного и весьма рискованного плана захвата власти было единственным делом, поддерживающим душевные силы девушки, оставленной и одинокой. Позже Екатерина откровенно описала свои ощущения перед замужеством: «Сердце не предвещало мне счастия: одно честолюбие меня поддерживало. В глубине души моей было, не знаю, что то такое, ни на минуту не оставляющее во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавною русскою императрицею». Что это: честное признание или попытка приписать себе четкое следование задуманному плану? Даже если отбросить поздние признания Екатерины и проанализировать лишь ее действия, контуры недвусмысленной тактики станут вполне очевидными. Ей не оставалось иного выхода, как тихими, но уверенными шагами продвигаться к трону: после замужества обратного пути практически не было. Прояви она излишнюю мягкость характера, и ее ждало бы забвение, монастырь или темница, то есть еще большая несвобода, чем то унизительное и удручающее положение, в котором она оказалась после замужества. Для молодой, общительной, веселой и энергичной девушки с ярко проступающими признаками неудовлетворенной сексуальности это было мучительное испытание. Ее муж проявлял вопиющую бестактность, вследствие своей удивительной болтливости сообщая о своих тайных страстях: то к фрейлине императрицы, то к графине Воронцовой. Екатерина тем временем жила в унылом затворничестве, словно узник, опасаясь проявлять интерес к политическим делам или излишнюю активность в свете. И то и другое при определенных обстоятельствах было небезопасно для жизни. Само ее существование как супруги беспомощного наследника при том, что многие представители политической элиты уже успели оценить ее острый ум, рассудительность и перспективы в целом, делало ее будущее шатким. Слишком для многих ее присутствие было неуютным, и, с другой стороны, очень многие жаждали воспользоваться ею. Такое внутреннее волнение при совершенной тишине и спокойствии снаружи сделало ее жизнь неуютной и нервозной. Как всегда случается в таких ситуациях, у нее было два пути: успокоиться и положиться на судьбу или последовательно искать свою дорогу к спасению в темном лабиринте интриг. Екатерина выбрала второй путь, опасный и сложный в исполнении. Впрочем, любой вариант сулил тяжелую борьбу за выживание, суть которой заключалась в том, чтобы не потерять нить своей идентичности, сохранить свой психотип и не сломаться в условиях невидимого заточения.

Энергичная молодая женщина сама организовала свой жизненный уклад. Находясь почти в полном одиночестве, не считая слуг, в течение восемнадцати лет она усердно и необычайно терпеливо занималась самообразованием, изучая историю, литературу, философию и искусство управления государством. Это была мотивированная работа, принимая во внимание ее размышления даже о реформах в России. Кроме того, она ненавязчиво лепила свой имидж в среде политической элиты, понимая, что поддержка в критический момент – это выбор, сделанный на подсознательном уровне гораздо раньше. Она производила неизгладимое впечатление на лучших мужчин своего времени, пуская в ход наиболее действенное женское оружие – симбиоз обаяния и тонкого расчетливого ума. Историк Александр Брикнер упоминает даже такие хитроумные действия Екатерины, как задабривание во время различных приемов и вечеринок старушек с использованием громадного арсенала средств: от терпеливого выслушивания их маразматических историй до изучения дат их именин и неизменных поздравлений. Эти старушки внесли свою лепту в создание общественного мнения о великой княжне. «Не прошло и двух лет, как самая жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разлилась по всей России», – писала потом императрица в своих «Записках».

С первого дня брака она намеревалась использовать любую уловку для приобретения даже мимолетной и тайной власти над супругом. Например, как указывал Александр Дюма, согласно древнему русскому обычаю, молодая жена должна была представить доказательства своей невинности, но в данном случае это было невозможно, поскольку акта близости не получилось. По совету какой то придворной дамы за доказательство невинности выдали кровь петуха, но в итоге Екатерина приобрела некое временное влияние на мужа. Даже в этом маленьком семейном эпизоде проявляется фактическое соперничество жены с мужем; она с самого начала повела борьбу на уничтожение Петра как монарха, используя всевозможные средства для доказательства его несостоятельности в управлении государством.

Уже в то время проявилась необычная склонность Екатерины к авантюрам. Она, например, порой вставала в три часа утра и в мужской одежде с одним только егерем отправлялась на охоту или рыбалку, выходя даже в открытое море на утлой лодочке. Екатерина подолгу скакала верхом, нередко забираясь в глубину лесной чащи и не страшась одиночества, – этой страстной натуре нужны были потрясения и периодические разрядки. «В это время также у меня в кармане постоянно бывала книга, которую я принималась читать, как скоро была одна», – указывала она в позже. Зажатая в тисках политики, придавленная безликостью Петра, она жила, продолжая готовить себя к миссии, как Цезарь во время десятилетней Галльской войны перед переходом Рубикона.

Особого внимания достойны ее тайные политические контакты. Отдавая себе отчет, сколь опасно начинать какую либо политическую деятельность, она все же стала осторожно зондировать почву относительно будущей политической опоры. В этом частично и подсознательно проявлялась и ее женская мотивация, хотя внутренне она осознавала безнадежность такого поиска с точки зрения построения классической модели взаимоотношения мужчины и женщины. Для себя она давно все решила: раз судьба не предоставила ей мужественного и решительного спутника жизни, которому она охотно бы стала помощницей, значит, она должна взвалить все на свои собственные плечи. Небезынтересно, что многие факты и действия Екатерины свидетельствуют о потенциальной готовности выполнять традиционную женскую функцию. Но после множества разочарований она все же была вынуждена признать, что Петр является никчемным актером в роли императора, а значит, других вариантов, кроме самостоятельного царствования, нет. Вполне возможно, что окажись на месте Петра III могучая личность, историческая роль Екатерины была бы совершенно иной.

Но даже могущественному супругу пришлось бы постоянно доказывать свое величие – Екатерина намеревалась переигрывать супруга во всем. Одним из самых мудрых штрихов в ее тактике после замужества являются откровенные ставки на российскую элиту и на Россию в целом. Искренне проникшись духом российского шовинизма, она связала свою идею властвования с возвышением государства, в котором ей волею обстоятельств пришлось жить, и это была достаточно сильная идея, чтобы ее могли поддержать наиболее способные мужчины России. Она не могла не знать слабых мест своего супруга императора, и основные моменты ее деятельности как раз и были связаны с откровенным противопоставлением ему себя. Например, самым уязвимым местом Петра III была необъяснимая любовь к прусскому правителю, принимавшая порой формы предательства и безумства. Русская элита могла бы простить ему ношение несуразного прусского мундира и идиотские игры в солдатиков с лакеями, но она не могла оставаться безучастной к передаче в Пруссию планов русских войск и заявлений о том, что ему милее было получить чин генерал лейтенанта в прусской армии, нежели царствовать в России. Российская элита была оскорблена, и потому лучшие ее представители были потенциально готовы искать поддержки в любой альтернативной политической силе. По этой причине Екатерина, досконально изучив расклады политических сил, могла бы при условии демонстрации любви и привязанности к России рассчитывать на поддержку наиболее влиятельных людей государства. Именно так она и поступала, воздействуя одновременно на все слои населения страны: народные массы она старалась подкупить показной любовью к религиозным обрядам и разработкой универсальных законодательных актов, правящий класс – преданностью интересам государства и не свойственной женщинам рассудительностью в политических и международных делах.

В сложившихся же обстоятельствах она должна была искать союзников и приверженцев, людей, которые сделают ставки на нее, а не на Петра. Великая княгиня и сама по себе притягивала сильных политиков, которые с ужасом взирали на продолжающиеся полубезумные военные игры Петра с лакеями и придворными. Поэтому неудивительно, что наиболее приближенные к верховной власти Кирилл Разумовский и Иван Шувалов сами предложили Екатерине свои услуги. Даже канцлер Алексей Бестужев, в свое время проявивший так мало радости относительно выбора Елизаветой Ангальт Цербстской принцессы Софии, после аккуратных и ненавязчивых сигналов Екатерины пошел на сближение с ней. Один из наиболее влиятельных русских политиков того периода еще при жизни Елизаветы увидел в молодой княгине прочный внутренний стержень – то, что может стать опорой беснующейся во внутренних противоречиях России. Не решился он признаться в контактах с Екатериной и после неожиданного ареста – кто то из конкурентов этого высокопоставленного чиновника оклеветал его перед стареющей и становящейся боязливой императрицей в надежде возвыситься самому. Ситуация, ставшая типичной в жизни монархий, едва не погубила Екатерину, заставив ее трепетать от мысли, что слишком откровенная для частного лица переписка с канцлером попадет в руки императрицы. Это была бы верная гибель. Однако внешне душевный стресс был почти незаметен: психологически она уже была готова ко всему и оставалась удивительно холодной в общении с окружающими. Она умел а сохранять свои мысли во льду неприступности, демонстрируя удивительную легкость управления своими чувствами и ощущениями – качество, присущее наиболее развитым женским натурам.

Хотя после падения Бестужева положение великой княгини стало двусмысленным и временами казалось, что ее судьба висит на волоске, молодая женщина не потеряла присутствия духа, а ее на редкость изворотливый ум яростно и лихорадочно вынашивал планы изменения сложившейся ситуации. Действительно, она не стала бы известной исторической личностью, если бы не использовала многие критические ситуации для еще большего возвышения. Так было и на этот раз: когда ее мольбы получить аудиенцию у императрицы не увенчались успехом, она решилась на рискованное театрализованное представление. Екатерина демонстративно слегла, якобы сломленная серьезным душевным недугом, а через некоторое время ночью инсценировала приступ и пожелала исповедоваться. Расчет был верен, потому что императрица была прекрасно осведомлена о глупости и бездарности Петра и конечно же имела виды на Екатерину как на опору слабого наследника. О состоянии великой княгини тут же было доложено императрице, которая назначила свидание уже на следующий день. Во время этой аудиенции Екатерина разыграла еще более животрепещущий спектакль: упав к ногам владычицы, она умоляла о том, чего больше всего боялась, – чтобы ее отпустили с миром на родину. Елизавета пресекла эту попытку, фактически восстановив права, а заодно и перспективы великой княгини.

Еще один момент из последующих событий нельзя выпустить из внимания. Екатерина сумела с максимальной выгодой использовать и смерть императрицы. Зная, с какой злой иронией все слои населения религиозной России относятся к обескураживающей небрежности Петра во всем, что касалось церковных обрядов, она постаралась чрезвычайной тщательностью и глубиной исполнения своей роли противопоставить себя Петру. Это, конечно, было отмечено и разнеслось доброй молвой по России. И не только по России. Многие дипломаты в своих донесениях отмечали, насколько противоречивым во всей державе является отношение к Петру и насколько однозначным – одобрение Екатерины. Возможно, эти слухи распространялись не без участия самой Екатерины, которая осознавала важность расположения как народных масс, так и политической верхушки.

Однако ее положение после воцарения Петра III стало еще более двусмысленным и даже отчаянным. Новый император не просто игнорировал свою супругу, а выказывал вопиющее презрение – настолько открытое, что это тотчас было замечено дипломатами и передано в европейские дворы. Среди прочего, Петр стал на путь реализации своей давней навязчивой идеи, заключавшейся в устранении Екатерины и женитьбе на фрейлине Елизавете Воронцовой. С каждым днем напряжение нарастало и угроза для Екатерины становилась все более явственной.

Екатерина стала активнее, и вся ее деятельность начала приобретать четкие контуры. Теперь она совершенно осознанно через близких ей людей, и в том числе используя возможности своих любовников, начала готовить военную машину для свержения своего потерявшего осторожность супруга. В подготовке переворота нельзя переоценить роль братьев Орловых, с одним из которых Екатерина состояла в любовной связи. Благодаря Орловым она могла рассчитывать на поддержку гвардейцев в самый ключевой момент политического действа. Екатерина в это напряженное время активно эксплуатировала все имеющиеся возможности и, будучи тонким знатоком человеческой натуры, делала ставки одновременно и на политическую заинтересованность иностранных держав, и на инстинкты и самые низменные желания людей. Она занимала большие суммы у иностранцев (например у англичан, благодаря развитию доверительных отношений с послом Англии в России Уильямсом) для подкупа солдат и офицеров. Раздавая им деньги от имени Екатерины, братья Орловы вызывали расположение к супруге воцарившегося внука Петра Великого у коллег и подчиненных, раздраженных непомерной муштрой на прусский манер – глупостью, которой, как неизлечимой болезнью, страдал Петр III.

Екатерина уже в этот период научилась больше слушать, чем говорить, замечая и умело пользуясь слабостями людей. Она, конечно тщательно скрывала свое пренебрежительное отношение к людям (что прорывалось лишь в последние годы ее царствования), а уже в период безраздельного властвования написала в «Нравственных принципах»: «Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора». Екатерина сумела в самый сложный период своей жизни, когда решалась ее судьба, к избранной стратегии завоевания власти прибавить весьма верную тактику, основанную на многостороннем или индивидуальном подходе к окружающим.

Среди прочего она усиленно работала над формированием общественного мнения. Согласно воспоминаниям княгини Дашковой, после ряда происшествий и оскорблений Екатерины со стороны императора любовь и сочувствие к ней заметно возросли, тогда как Петр все «глубже и глубже падал в общественном мнении». Нет никаких сомнений в том, что с момента осознания Екатериной грозящей ей опасности она приступила к реализации плана захвата власти. Теперь уже не столько ради самой власти, сколько ради спасения своего положения. В действие вступил закон самосохранения.

К ключевому моменту – решению Петра устранить свою супругу – она уже контролировала ситуацию и держала в своих руках все нити, ведущие к заветной цели. Нужен был только подходящий момент, чтобы взять власть… Когда это время пришло, Екатерина проявила исключительно мужскую отвагу, не оставив слабовольному императору никаких шансов удержать власть и заставив его подписаться под унизительным отречением от престола через полгода после пышного воцарения. Подкупленные полки ликовали, обнадеженные политические деятели России находились в ожидании больших перемен, иностранные дипломаты, содействовавшие перевороту, потирали руки… Но все они жестоко обманулись. Екатерина Вторая не для того добивалась власти, чтобы делить ее с кем либо; она пришла царствовать, чтобы остаться в памяти потомков как великая женщина, искусная преобразовательница, владеющая утонченным искусством тайной дипломатии, и, наконец, законодательница политической моды на континенте. «Ежели б я прожила двести лет, то бы, конечно, вся Европа подвержена была б Российскому скипетру», – сказала она однажды, уже будучи в преклонных годах…

Царствование. Трансфер личности

В чем, однако, причина такой строгой и последовательной мотивации Екатерины Второй к знаковым преобразованиям и власти вообще? В действительности ее жажда властвования, как и у большинства других властвующих женщин, проистекала из самозащиты, и даже имея план переворота и захвата власти, Екатерина, возможно, никогда не решилась бы на его исполнение при отсутствии прямой угрозы для жизни. Но были и другие причины мотивации, резко отличавшие ее от всех окружающих. Она определенно жаждала оставить о себе память – в этом причина многих действий императрицы: в демонстрации заботы о народе, формировании общественного мнения о себе в Европе, в проведении военных кампаний, посвященных расширению территории России. Как всякое живое существо, она боролась за расширение собственного влияния в среде обитания – ровно настолько, насколько ей хватало понимания имеющихся угроз и преимуществ от их нейтрализации. За долгие годы, посвященные банальной борьбе за выживание, а затем укреплению своего почти всегда шаткого положения, она научилась обитать в напряженном состоянии экстремальных условий, невольно приобретя множество мужских качеств. Ведь, будучи женщиной, она была вынуждена бороться преимущественно с мужчинами во времена расцвета патриархата. После своей оглушительной победы и неожиданного воцарения она уже не могла в дальнейшем отказаться от применения проверенного арсенала средств для распространения своей власти. Это стало логичным продолжением отработанной в течение многих лет стратегии, основанной на привычке бороться и достигать результата. Дальнейшая борьба, уже на новом уровне, подстегивалась не раз испытанным восторгом от наполненного пламенным азартом процесса достижения своих целей. Все вокруг Екатерины было окутано непостижимым духом непрерывно продолжающейся авантюры. «Кто когда сидит на коне, тогда сойдет ли с оного, чтоб держаться за хвост», – заметила императрица в письме к своему фавориту Григорию Потемкину, раскрыв вместе с тем особенности собственного положения и определяемого им поведения. Вся последующая идеология Екатерины после прихода к власти коротко уложилась бы в тезис: «Изменение мира для себя». И она продолжала изменять мир, не стесняясь использовать ВСЕ и ВСЕХ вокруг себя. Так, она постепенно, по мере поступательного роста своего влияния, снимала с себя маски, одну за другой, пока, наконец, не обнажила свое истинное лицо. Пленяющее откровенностью лицо человека, напрочь лишенное гримас, чистый лик женщины, не опасающейся своих желаний и живущей в почти полном согласии с собственным «Я». Это было то, к чему она стремилась, хотя состояние абсолютного душевного спокойствия так и осталось вожделенной и недостижимой мечтой…

Путь Екатерины был долгим и непростым. После восемнадцати лет терпеливой борьбы за трон началась другая борьба – за достижение всестороннего влияния в мире. Как и раньше, она не могла успокоиться. Современники Екатерины Второй утверждали, что она всегда опасалась свержения, и ей самой положение на вершине власти казалось шатким и непрочным. Это смутное беспокойство непрерывно подталкивало ее к поиску опоры. Сначала Екатерина жила иллюзией, что может существовать универсальная сила, служащая зонтиком для ее спокойствия даже в самую дождливую погоду. Как всякая женщина, полная противоречивых эмоций и желаний, она начала поиск с любви. Ей казалось, что сильный и страстный мужчина, пусть с ограниченным некими рамками мышлением, может успокоить ее и помочь ей исполнить избранную миссию. Екатерина все же засомневалась после того, как один из ее немногих чрезвычайно откровенных помощников – граф Панин – сумел открыть ей глаза. Когда она, поддавшись собственной страсти, покоренная бесконечной преданностью и страстной любовью Григория Орлова, необычайно возвышенного ею фаворита, пожелала организовать полноценную семью, Панин открыто заявил императрице, что замужество лишит ее власти. Проницательный сановник напомнил Екатерине, что она женщина и исполняет мужскую функцию лишь по воле исторических обстоятельств, утверждающих монархию. Это вмиг отрезвило властную императрицу и эмоциональную женщину – властвование для нее уже означало гораздо больше, чем семья. Царствование означало полную свободу, возвращение же к традиционной семейной ячейке угрожало ей оковами. И она смирилась с тем, что удел властительницы – меняющиеся и кружащиеся вокруг нее фавориты. Даже искренне впуская кого нибудь в собственное сердце (потому что страстно сама этого желала и осознавала, что на истинную любовь можно рассчитывать, лишь любя), Екатерина научилась вытеснять из него ВСЕ, что составляло потенциальную угрозу ее социальному положению или причиняло длительную душевную боль.

На феномене отношений Екатерины Второй с мужчинами стоит остановиться детальнее, хотя бы потому, что со временем она научилась использовать партнеров гораздо больше, чем они ее. Любовь и радость интимных отношений всегда тесно переплетались с внутренней борьбой. Правда, безусловно, заключается в том, что еще с юности она неизменно испытывала трудность в борьбе с собственным влечением, которое оставалось в ней на протяжении всей жизни. Подавление неистовой чувственности лишь на первых порах приводило к душевным терзаниям. Действительно, чувства, испытываемые к Сергею Салтыкову и Станиславу Понятовскому, были даже не любовью – ее охватил какой то пламенный восторг упоения, такая сильная страсть, что она то и дело теряла осторожность, не страшась потерять вместе с нею и голову. Григорий Орлов и Григорий Потемкин были для нее оазисами, где душа и тело не опасались собственной изнывающей чувственности и обратного превращения в женщину после длительных периодов жизни в мужской шкуре. Но, в отличие от первых, она уже искусно использовала вторых, манипулируя их чувствами, амбициями и инстинктами. Действительно, однажды отодвинув от себя Орлова, какое то время Екатерина Вторая панически боялась гнева и мести своего необузданного отставного фаворита, но она не была бы императрицей, если бы не умела доводить дело до конца. В критических ситуациях она пленяла воинственных мужчин повергающей хитростью, изумляющим коварством и исключительным холодным расчетом.

А по достижении неограниченной власти она смирилась с ноющей потребностью тела, позволив себе жить без каких либо ограничений. «Хотя в голове запечатлены самые правила нравственности, но как скоро примешивается и является чувствительность, то непременно очутишься неизмеримо дальше, нежели думаешь», – откровенно записала Екатерина в своих записках, очевидно относительно периода первых грехопадений. В то же время небезынтересно, что, уместив в рамки своей прагматичной идеологии достижений вожделенные и простые желания самки, в отличие от любвеобильных монархов европейских дворов, она не позволяла своим фаворитам слишком явно внедряться в управление государством. Да, она смотрела сквозь пальцы на обогащение и тихое воровство своих любовников, но вершила политические акты сама. Особенно те, что касались внешних отношений России. Во первых, благодаря постоянно обновляемым знаниям и упорству ума она чувствовала себя в сфере дипломатии довольно уверенно, а во вторых, отношения с Европой – это было той сферой, которая могла благодаря лидерству европейской культуры оставить более отчетливый отпечаток ее деятельности, нежели царствование в России. Поэтому, позволяя себе слабости и излишние эмоции на внутреннем фронте, Екатерина не расслаблялась, когда речь шла о транснациональном имидже российской императрицы. Тогда она не жалела ни сил, ни средств, поскольку должна была выглядеть не просто лучше западных монархов, но мощнее, стабильнее и увереннее, чем все ее современники. Например, испытывая неподдельный трепет перед бунтовщиками во времена Пугачевщины или Крымской войны, она использовала для решения проблемы все внутренние резервы, однако общение с внешним миром неизменно строила сама. Причем, с легкостью искажая информацию о ситуации в России, она рассказывала о мнимых победах Вольтеру и монархам наиболее влиятельных дворов с изысканностью и непринужденностью царицы, не сомневающейся в успехе. Находясь во власти смятения и безысходности, она еще больше преувеличивала значение России, заставляя европейцев задумываться над непостижимостью этой страны.

Переписка с Вольтером – отдельное направление деятельности императрицы. Прочитав несколько произведений выдающегося француза, она затеяла ненавязчивое общение посредством писем. Конечно, тут была несомненная обоюдная выгода: писателю льстило внимание императрицы великого государства, тогда как Екатерина рассматривала Вольтера как универсальный механизм распространения своих идей и приукрашивания собственного образа в истории. Примечательно, что ее письма, почти всегда с грамматическими ошибками, тщательно правились, превращаясь в стройный ряд письменных доказательств изысканности ее ума. Она была уверена, что через Вольтера донесет некоторые важные послания неофициального формата до монархов современников, что, присоединяясь к великому реформатору от литературы, она замечательным образом возвысится и сама. И Екатерина Вторая не ошиблась – это было попадание в десятку.

Кстати, использование переписки – далеко не единственный способ Екатерины Второй оставить след в российской и мировой истории. Механизмы напоминания о себе потомкам со стороны правителей развивались вместе с самим государством, и если чеканка монеты с собственным изображением и создание монументальных сооружений давно стало вековой традицией, то Екатерина забралась гораздо дальше в своем неуемном желании запечатлеть в памяти планеты свое пребывание на вершине власти. Она распорядилась выпускать медали по всяким знаменательным случаям, как, например, в ознаменование своего путешествия в Крым – землП, появившейся в Российской империи благодаря ее усилиям. А бесчисленная гвардия отборных художников по заданию ее сановников запечатлевала для потомков ключевые моменты ее деятельности на различных гравюрах и аллегорических полотнах. На одной из них «Екатерина Вторая у гроба императрицы Елизаветы Петровны», на второй – «Екатерина Вторая на балконе Зимнего дворца, приветствуемая войсками», на третьей – величественное «Коронование Екатерины Второй», на четвертой – «Суворов докладывает Екатерине Второй о планах боевых действий». Все они были предназначены для формирования образа великой, могущественной и непримиримой императрицы, вовлеченной во все государственные дела, осознающей свою историческую миссию. Среди прочего, обожествление образа предназначалось и для маскировки истинных эмоций и переживаний слабой женщины, которую даже произнесение вслух имя Пугачева приводило в неимоверный трепет и которая до лихорадочной дрожи боялась гнева своего же возлюбленного Григория Орлова, порой позволявшего себе обращаться с нею, как со служанкой.

Подобно Цезарю или Агриппине Младшей, Екатерина Вторая взялась за написание «Записок». Она вполне осознавала, что неординарные и откровенные размышления со временем приобретут форму уникальной летописи ее времени, которое и впрямь было не самым худшим периодом правления. Стоит ли упоминать о том, что, как и в письмах к высокопоставленным друзьям из Европы, она неизменно приукрашивала ситуацию, с особой тщательностью выпячивая любой мало мальский успех и еще более ловко маскируя неудачи и просчеты. Это, бесспорно, были элементы ее стратегического расчета, сознательной работы над собственным историческим образом, которому предстояло войти в Историю.

Российская императрица умело пользовалась всеми доступными технологиями манипулирования того времени. Например, она успешно запускала слухи, чтобы прозондировать почву того или иного готовящегося решения, и с не меньшим успехом через преданных ей людей узнавала истинные настроения народа или определенных групп людей. Правда и то, что, позволяя себе многое, преступая через общественные нормы и каноны, Екатерина Вторая никогда не позволяла себе полностью расслабиться и забыть об окружающих угрозах и проблемах. Само царствование было для нее приятным крестом, который она не согласилась передать даже сыну. Кстати, по все той же причине страха перед неопределенностью и боязни утраты влияния.

Вступив в беспримерную борьбу с мужским миром за власть, Екатерина Вторая была вынуждена чередовать мужскую роль с женской, причем нет никаких оснований полагать, что такой симбиоз был чужд и неприятен ее внутреннему естеству. Более того, ей все больше нравилось играть по мужским правилам: мир, созданный для удовлетворения патриархата, подходил ее страстной и эгоцентричной натуре. Семья, близкие, друзья, народное благополучие – все это слишком мало значило для женщины, которая заставила мир вращаться вокруг нее самой. Порой кажется, что два неугасимых и равновеликих чувства боролись в ней с невероятной силой: желание оставить после себя благоприятную информацию и жажда восполнить с лихвой все те радости, которых на протяжении трех десятков лет ее лишал окружающий мир: родители с их пуританскими ценностями; ненавистная традиция продавать высокородных женщин в замаскированное политическое рабство; вздорная императрица с ее вычурными дворцовыми правилами и полоумными маскарадами; не любящий ее супруг; атмосфера интриг и сплетен; наконец, вечно бунтующий мятежный народ и шаткое международное положение. Ей порой хотелось сбросить маску и побыть собой, и, достигнув высшей власти и укрепившись в международном пространстве, императрица не желала отказываться от радостей, которые отныне были безнаказанными. Поиск простого, незамысловатого счастья, внимания и любви – то, чего она была всегда лишена, – нашел выражение в целом движении «фаворитизма», создании, по меткому выражению историка, «министерства любви». А. Кизеветтер так описывает хронологию поисков Екатерины: «С 1752 по 1758 г., пока была жива Елизавета, это – Салтыков и Понятовский. Екатерине было тогда двадцать три – двадцать семь лет. Затем следует ее одиннадцатилетнее сожительство с Григорием Орловым (1761–1772), попадающее на 30 е годы ее возраста. От сорока– до пятидесятилетнего возраста (1772–1780) Екатерина сменяет не менее девяти фаворитов. То были Васильчиков, Потемкин, Завадовский, Зорич, Корсаков, Стахиев, Страхов, Левашов, Ранцов. От пятидесяти– до шестидесятилетнего возраста Екатерины у нее сменилось не менее пяти фаворитов – Высотский, Мордвинов, Ланской, Ермолов, Мамонтов. Говорю: не менее, ибо остаются еще трое – Стоянов, Милорадович и Миклашевский, время связи которых с Екатериной не поддается определению. И наконец, последнее десятилетие жизни Екатерины – с 1786 по 1796 г. – в ее уже престарелом сердце царил Платон Зубов».

Но вряд ли будет прав тот, кто полагает, что эти многочисленные мужчины серьезно влияли на поступки Екатерины Второй. Напротив, это она их безапелляционно использовала, исповедуя принцип, который позже найдет выражение в словах самовлюбленного Пабло Пикассо: «Я не даю, я – беру!» Она поддавалась лишь в тех нечастых случаях, когда ее эмоциональное женское начало не могло справиться с наплывом безумно чередующихся событий, грозящих опасностью для трона и самой жизни царицы. Война, Пугачевщина, необходимость отдания приказов о насилии и подобные неприятные ситуации она вытесняла из своей головы, перекладывая груз и равномерно распределяя его между своими фаворитами или преданными мужчинами, которыми она располагала.

Так же, как эти мужчины не были допущены в глубину ее сердца и легко сменялись в ее жизни, возможно как раз из боязни их власти над нею, она не впускала в свой внутренний мир даже собственного сына. Павел мог бы рассчитывать на материнскую любовь, если бы она была императрицей при императоре, но в существующей ситуации он попадал в разряд ее прямых соперников, которых, к тому же, нельзя устранить. Сначала раздваиваясь между идеей и сыном, Екатерина решительно выбрала идею – исключительно мужской поступок, символизирующий мужскую мотивацию власти. Что же касается других мужчин, классическим примером может служить Станислав Понятовский: сделав его королем Польши и управляя этим государством по своему усмотрению, она легко вытеснила его из числа тех, с кем готова была делиться мыслями. Возможно, наиболее сильным характером в ее окружении был Григорий Орлов, и возможно, она сделалась бы его покорной женой и рабыней, если бы это было допустимо; но она была властительницей если не половины цивилизованного мира, то его четверти, и не могла позволить себе подпасть под чье бы то ни было влияние. Она слишком хорошо знала: те женщины, которые правили по женски, как, например, Елизавета, вошли в историю как никчемные политики или вовсе лишились власти. Это поддерживало в Екатерине желание пройти свой путь до конца, без истинной любви, с глубокой, никогда не заживающей раной в пустеющем сердце и мыслями воителя и преобразователя карты мира.

И она прошла этот путь, нередко проявляя слабость, спотыкаясь и совершая непростительные ошибки. Однако она действовала всегда живо, очень увлеченно, почти мгновенно вникая в суть происходящего, никогда не страшась корректировок и признания своих промахов. В довершение всего Екатерина Вторая проявляла себя правительницей с невероятно твердой волей и последовательной стратегической линией – именно эти качества вкупе с многочисленными элементами искусного представления себя в несоизмеримо лучшем свете в глазах всех прослоек населения России и Европы обеспечили ей признание потомков и выполнение исторической миссии, как и щедрое прощение всех ее грехов.

жүктеу/скачать 2.32 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: