Гораздо счастливее, чем при сотворении первого человека

Однако ничего подобного не оказывается. Нисколько не заметно, чтобы положение людей в каком-либо отношении стало лучше, счастливее или совершеннее. Заметно, напротив, как со всех сторон мир до края наполнен пороками и злодеяниями и как мир утопает в массе зол, болезней, недугов и несчастий, которые делают большинство людей несчастными на земле. Ясно, стало быть, что нельзя утверждать, что бог всегда извлекает какое-нибудь более великое благо из допускаемого им зла. Точно так же ясно, что со стороны наших христопоклонников заблуждение и самообман утверждать, что он никогда не допускает никакого зла, разве только с целью извлечь из него какое-либо более великое добро. Вместо того, чтобы утверждать, что он извлек какое-то благо из этого первого зла или из этой первой провинности людей, христопоклонники, напротив, имеют больше оснований утверждать, что бог послал из-за этого все самые великие бедствия, что из самой ничтожной провинности людей, которая несомненно была лишь очень малым злом, /624/ он извлек, пожелал извлечь самое великое зло, так как, по их словам, все беды, все несчастья, все пороки и злодеяния людские и даже все вечные мучения ада являются только несчастными последствиями этого первородного греха. А ведь эта провинность, как ее рисуют, была совершенным пустяком и не заслуживала даже удара плетью, как я уже говорил выше, но бог в своей мудрости сумел извлечь из самого ничтожнейшего зла все самые чудовищные, самые вопиющие и ужасающие виды зла, какие только можно себе вообразить. Судите, можно ли это сказать о боге, т. е. о существе бесконечно благом, бесконечно мудром и бесконечно совершенном. Без сомнения это совсем несуразно, это слишком нелепо. Таким образом, бесспорно и очевидно, что то мнимое более великое благо, которое бог якобы умел извлечь из этого первоначального зла, отнюдь не обретается у людей.

Я понимаю однако, что разумеют наши христопоклонники под этим воображаемым более великим благом, которое бог якобы извлек из этой первой провинности людей. Они хотят сказать, что бог допустил ее и вместе с ней опалу, немилость, несчастие и гибель всего человеческого рода, дабы возместить с лихвой эту провинность дарованием своей благодати и тем милостивее искупить людей бесконечными заслугами смерти своего божественного сына Иисуса Христа; последний очеловечился, чтобы спасти людей от несчастья этого греха и от вечного осуждения, примирив их с богом, своим отцом, пролитием своей бесценной крови, сам понеся тяжесть их грехов и принеся достойное удовлетворение за них божественному правосудию, тяжко оскорбленному их грехами. Это искупление, по словам наших христопоклонников, есть благодеяние, несравнимо более великое, чем благодеяние, явленное первоначальным созданием людей; отсюда следует, по их словам, что бог действительно обратил зло в добро и что он действительно извлек из него даже более великое благо в сравнении с первым творением. Поэтому, как я уж заметил, их князь верующих, св. Павел, говорит, что бог доказал свою любовь к людям тем, что в то время, когда они были еще грешниками, он дал им своего сына Иисуса Христа, чтобы спасти их, и т. д.... и что там, где есть изобилие грехов, есть также и преизбыток благодати; это с очевидностью указывает, что мнимое более великое благо не только должно бы обретаться, но и в действительности обретается у /625/ людей, потому что они должны были получить благодаря грехам более великое обилие милостей и благодеяний.

В согласии с этим чудесным, прекрасным учением наши священники повседневно во время возношения их мнимой святой жертвы за обедней благочестиво вещают, что бог создал достоинство человеческой природы долговечным, но воссоздал его еще более дивным образом. Господи, — говорят они, обращаясь благоговейно к своему богу и вливая немного воды с вином в чашу, — господи, ты, дивно создавший достоинство естества человеческого и еще более дивно его воссоздавший, даруй нам через сие таинственное смешение воды и вина приобщиться божественной сущности того, кто, будучи твоим божественным сыном Иисусом Христом, господом нашим, соблаговолил пожелать приобщиться нашей человеческой природе. Поэтому они поют перед литургией во время пасхи: смертью смерть попрал и сущим во гробе живот даровал. Это значит: который (Иисус Христос) своею смертью уничтожил нашу смерть и воскресением своим восстановил нашу жизнь. Это тоже ясно показывает, что мнимое более великое благо, которое бог якобы извлекает из грехопадения первого человека и из воображаемого падения и гибели всего рода человеческого, должно иметь место и действительно имеет место именно у людей; ведь, по этому учению, человеческая природа, полная недостатков, воссоздается более счастливым и изумительным образом, чем было ее первоначальное сотворение, и даже в некотором роде приобщается божественной природы. Это все-равно, что сказать, что их богу было угодно более облагодетельствовать их и более щедро осыпать их милостями после того, как они провинились, чем если бы они всегда продолжали поступать безукоризненно и всегда оставались послушными его заповедям. А это равносильно тому, что он пожелал сделать их тем более счастливыми и совершенными, чем менее они заслуживали этого. Это значило бы явно покровительствовать пороку, а не добродетели, награждать порок, а не карать его. На этом основании можно было бы и теперь сказать, что злодеи будут самыми желанными у бога и что даже дьяволы и все осужденные, которые, по словам наших христопоклонников, терпят теперь самые жестокие и ужасные адские муки, когда-нибудь будут всех счастливее, раз бог, согласно этому принципу, допустил их злодеяния и их осуждение лишь ради более великого блага, т. е. чтобы лучше /626/ наградить их и сделать их более совершенными и более счастливыми в будущем.

Я не думаю, чтобы люди здравомыслящие и мало-мальски просвещенные могли когда-нибудь разделить подобные мысли; стало быть, наши христопоклонники без всякого основания предполагают, что бог допустил зло только с целью извлечь из него некоторое более великое благо.

Есть еще более ясное доказательство призрачности и мнимости этого более великого блага, которое бог якобы извлек из первородного греха людей, дав им божественного искупителя, избавившего их от греха, примирившего их с богом, сообщившего им более великое изобилие даров благодати и восстановившего человеческую природу в лучшем состоянии, чем она была до этого воображаемого грехопадения людей. Это доказательство заключается в следующем: не видно и даже невозможно видеть и указать никакого признака, никакого действительного следа этого мнимого искупления и воссоздания людей; нельзя усмотреть, нельзя указать никакого признака этого мнимого примирения с богом; нельзя усмотреть, нельзя указать никакого действительного признака этого мнимого большего обилия даров благодати и наконец нельзя усмотреть или указать людям никакой действительной приметы этого мнимого столь счастливого и столь удивительного восстановления человеческой природы. Ни один богопоклонник, ни один христопоклонник не в состоянии дать или указать какой-нибудь действительный и осязаемый признак этого. Напротив, мы воочию наблюдаем повседневно, что человеческая природа все так же полна недостатков и немощи, как и раньше, мы повседневно видим, что люди все еще полны пороков и дурных наклонностей, как были всегда, все так же жалки и несчастны, как были прежде.

Где же вы найдете, господа христопоклонники, это мнимое искупление и восстановление людей? Где вы найдете это мнимое преизобилие благодати? Где найдете это мнимое божественное воссоздание, это мнимое божественное преобразование и столь дивное восстановление человеческой природы? Все это лишь плод вашего воображения; вы не можете привести никакого доказательства и даже никакого действительного осязаемого признака этого. Это окончательно лишает вас почвы. Ибо вы ясно обнаруживаете здесь, что все ваши слова лишь измышление /627/ вашего ума и чистейшая фантазия; чтобы придавать им веру, надо быть такими же глупыми и безумными, как вы. Конечно вы не преминете сказать, что не следует спрашивать и искать доказательств или осязаемых признаков чисто духовного искупления, каким является искупление людей сыном божиим, что не следует также спрашивать и доискиваться видимых и ощутимых доказательств более великого обилия даров благодати, что они все носят чисто духовный характер, как дары и милости святого духа, и что наконец не следует спрашивать и доискиваться доказательств, видимых и ощутимых признаков восстановления или чисто духовного преобразования, произведенного над человеческой природой Иисусом Христом, истинным богом и истинным человеком. В такого рода вещах, скажете вы, следует прямо держаться того, чему поучает нас вера. Я знаю, что вы скажете это, вы не можете сказать ничего другого.

Но вы признаете, господа христопоклонники, что все эти якобы более великие блага, которые ваш бог извлек из первого зла или первого греха людей, являются лишь духовными благами, не подлежащими чувственному восприятию и даже не входящими в поле зрения естественного разума. Вы хотите, чтобы вам верили здесь на основании одних ваших слов и того, что вам сказано об этом. Признайте лучше сами, что вы не вправе требовать такой веры. Признайте лучше, что вас обманули, что вы и сами обманываете и что все эти мнимые более великие блага, которым вы даете имя благ духовных, в сущности лишь блага воображаемые и призрачные. Ибо раз вы не способны ни видеть, ни показать в них ничего реального и осязательного, то отсюда следует, что это лишь воображаемые блага. Великое безумие принимать чисто воображаемые блага за блага реальные и действительные; только фантазеры и фанатики могут принимать подобные призраки за реальные истины.

Раз так, то очевидно, что мнимое более великое благо, которое бог якобы извлек из первородного греха людей, отнюдь не обретается у самих людей. Если вы скажете, что оно обретается у бога, то выходит, что он сделался после этого грехопадения более мудрым, скажем — более совершенным или более счастливым, нежели был раньше; он должен был бы скорее радоваться этому, чем сожалеть об этом, он должен был скорее наградить за это совер- /628/ шивших грех, нежели наказывать и изгонять их из того земного рая, в котором он их поселил. Или же если он не стал от этого более мудрым и совершенным в себе, то надо полагать по крайней мере, что ему доставило удовольствие видеть грехопадение людей и что он еще и теперь находит удовольствие в том, чтобы видеть их злыми, жалкими и несчастными, каковы они в действительности, и что это удовольствие является тем более великим благом, которое он желал извлечь из этого первородного греха. Вы однако не дерзнете утверждать это, господа христопоклонники, хотя и кажется, что ваш бог нашел некоторое удовольствие в том, чтоб посмеяться над глупостью этого мнимого первого человека, бросив ему в насмешку язвительные слова: вот наконец Адам сделался как бы одним из нас, знающим добро и зло; как бы он не вкусил также от плода древа жизни и не стал жить вечно! Выгоним же его из этого рая, и пусть он в поте лица своего ест хлеб свой¹.

Не скажете вы также, что это мнимое более великое благо обретается у других тварей; ибо смешно сказать, что например небо или земля, или какое-либо другое существо, как например ангелы, стало от этого более великим, более совершенным или более счастливым; разве только вы скажете, как говорят некоторые из вас, что бесы имели от этого радость и что именно в этом заключается то более великое благо, которое ваш бог желал извлечь из первородного греха Адама. Впрочем я не думаю, чтобы вы решились утверждать подобное.

Но вы скажете, может быть, что он допускает или допустил все те несчастья, пороки и злодеяния, которые царят в мире, ради вящшего проявления своей славы и могущества, своей праведности, благости и милосердия. Вы скажете, что подобно тому, как искусный врач больше всего обнаруживает свое искусство, свои знания и способности во время эпидемий, излечивая всех своих больных, а судья неподкупный обнаруживает свое правосудие осуждением и наказанием виновных, точно так же, скажете вы, бог своей терпимостью к порокам и злодеяниям людей особенно обнаруживает свое долготерпение, что он проявляет свое милосердие при обращении действительно раскаявшихся грешников, что он во всем блеске проявляет
¹ Быт., 3 : 22. /629/
свое могущество и свое правосудие, наказывая нераскаявшихся грешников, что он проявляет свое величие на сосудах милосердия, т. е. на праведниках, которых он уготовил и предопределил к славе, и, с другой стороны, проявляет свой гнев и свое всемогущество на сосудах гнева, т. е. на злых, которых он уготовил к гибели, как говорит великий апостол св. Павел¹. Итак, скажете вы, бог допускает несчастья, все пороки и все злодеяния в мире во всяком случае ради вящшего проявления своей славы, своего могущества и своего правосудия; в этом, скажете вы, и заключается то более великое благо, которое он извлекает из них; следовательно, скажете вы далее, он вовсе не напрасно допускает зло, раз он умеет извлечь из него великое благо, заключающееся хотя бы в вящшем проявлении своей славы, своего всемогущества и своего правосудия.

Но этот ответ столь же несостоятелен, как предыдущие; конечно для искусного врача похвально и достославно проявлять свое знание и способности во время эпидемий, умело излечивая больных, причем именно во время эпидемий ему надлежит доказать свое умение; конечно достославно для государя проявить свое могущество в действиях против врагов, которые явились опустошать его владения; конечно достославно и достохвально для судьи творить справедливый и нелицеприятный суд, причем его правосудие должно проявляться в особенности в наказании виновных и злых. Однако из всего этого не следует, что точно так же достославно и достохвально для всемогущего, бесконечно благого и бесконечно мудрого бога поражать людей всякого рода несчастьями для того, чтобы испытать их терпение и смилостивиться над ними. Из этого не следует, что достохвально и достославно для всемогущего, бесконечно благого и бесконечно мудрого бога предоставлять злодеям совершать зло и преступления, чтобы затем проявить свое могущество на них и иметь удовольствие наказать их и сделать их вечно несчастными.

Что сказали бы вы о государе или монархе, который позволил бы опустошить свои владения или владения своих соседей, чтобы обнаружить потом силу своего могущества? Что сказали бы вы о враче, который напустил бы заразные заболевания, чтобы показать свои знания и умение лечить их? Что сказали бы вы о судье, который бы провоцировал
¹ Римл., 9 : 22. /630/
преступления и затем предавал строгой каре совершивших их, чтобы явить этим непреклонность своего правосудия? Вы сказали бы без сомнения о таком судье, что он не только несправедлив, но к тому же еще жесток и нечестен, раз он любит провоцировать преступления и создавать таким образом виновных, чтобы иметь удовольствие подвергать их суровому наказанию. Вы безусловно осудили бы государя, который позволяет опустошать свои владения и владения своих соседей, чтобы обнаружить свое могущество и силу своих войск. Вы безусловно осудили бы всех тех, кто заставляет страдать несчастных бедняг, чтобы потом проявить к ним жалость и сострадание; вы осудили бы врачей, которые напускали бы на людей язвы и заразные болезни, чтобы проявлять на них свое искусство врачевания¹.

Повторяю, вы осудили бы всех этих людей, считали бы их мерзкими и отвратительными людьми. Как же можете вы говорить, что ваш бог, всеблагий и премудрый, поступает точно так же, т. е. что он допускает и терпит в мире всякое зло, всякие пороки и злодейства для вящшего проявления своей славы, своего могущества и своей справедливости! Ведь ничто не находится в таком противоречии с бесконечной добротой и бесконечным совершенством, как все те несчастья, пороки и злодейства, которые существуют в мире. Какая слава, какая честь, какое удовольствие для бога преблагого, премудрого и бесконечно совершенного в том, чтобы видеть и допускать столь жалкое и несчастное состояние стольких созданий на земле? Какая слава, какая честь или удовольствие для бога всеблагого, премудрого и бесконечно совершенного в том, чтобы видеть и допускать столько пороков и злодейств среди людей? Какая слава, какая честь для бога всеблагого, премудрого и бесконечно совершенного в том, чтобы вечно наказывать виновных, предавать вечному огню ада столько тысяч и тысяч миллионов ангелов и людей, которые на свое несчастье осуждены на адские мучения, часто по весьма маловажным поводам, например за легкомысленное минутное удовольствие, за взгляд, пожелание или просто за помысел, признаваемые неблаговидными, в частности за такой пустяк, как провинность первого

человека, вкусившего какой-то плод в саду? Если он бьет, то пусть убьет сразу, — говорил Иов, — но пусть не издевается над мучениями людей. Как пошло и низменно! Какую славу, говорю я, какую честь или удовольствие может это доставить богу? Жестокой и отвратительной была бы такая слава! Жестокой и отвратительной такая честь! Жестоким и отвратительным было бы такое удовольствие! Жестоким и отвратительным было бы такое правосудие, так строго наказывающее, так безжалостно карающее даже за такие легкие провинности! Да вы просто безумцы, господа христопоклонники, вы настоящие безумцы, если у вас могут быть подобные мысли. Разве не было бы, напротив, гораздо более великим благом и гораздо более достойным основанием для славы, чести и удовольствия всемогущего и бесконечно совершенного бога сделать все свои создания всецело счастливыми и совершенными? Да, конечно это было бы гораздо более великим и достойным основанием для его славы, чести и удовольствия.

Не говорите же, господа христопоклонники, что бесконечно совершенный бог допускает и терпит столько зол, пороков и злодейств ради вящшего проявления своей славы, своей правды, своего могущества, своего милосердия. Ибо все его мнимые божественные добродетели сказались бы с большей славой в добре, нежели в зле или в наказании зла.

Перестаньте морочить народные массы пустыми страхами и надеждами и ложными представлениями о величии, могуществе, благости, мудрости и бесконечной справедливости бога, которого нет, никогда не было и никогда не будет. Все доказательства этого, которые я привел до сих пор, ясны и очевидны, обладают всей возможной степенью наглядности. Поэтому они ясно показывают нам призрачность и ложность всех божеств и всех религий в мире. Не надо других доказательств, чтобы поставить в тупик всех наших суеверных бого- и христопоклонников.

Но я еще не рассмотрел отдельно и недостаточно опроверг их заблуждения относительно природы души, которыми тоже морочат попусту народные массы. Они объявляют душу духовной и бессмертной. Поэтому-то я должен здесь специально заняться показом всей ложности этого взгляда. Вместе с тем это послужит восьмым доказательством пустоты и ложности названных религий. /632/

LХХХIХ. ВОСЬМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Прежде всего следует сказать относительно мнимой духовности души, что если бы душа была духовной, как это утверждают наши христопоклонники, у нее не было бы ни тела, ни частей, ни формы, ни облика, ни протяжения, и следовательно она не представляла бы собой ничего реального, ничего субстанционального. Но душа есть нечто реальное и субстанциональное, так как она одушевляет тело и сообщает ему силу и движение; ибо нельзя сказать, что ничто или нечто несуществующее одушевляет тело и сообщает ему силу и движение. Стало быть, душа есть нечто реальное и субстанциональное, и следовательно она должна быть телом и материей, должна иметь протяжение, потому что ничто реальное и субстанциональное не может быть без тела и протяжения. Очевидное доказательство этого заключается в том, что невозможно составить себе никакого представления о существе, которое совершенно не имело бы тела или материи и протяжения. Думайте и передумывайте, сколько вам угодно, о том, чем может быть это воображаемое существо без тела, без материи и протяжения; вы никогда не составите себе ясного и точного представления об этом. Это и не удивительно, ибо как можно себе составить ясное и отчетливое представление о бытии, если совлечь с него самую природу бытия и все свойства бытия? Это все-равно, что составить себе ясное и отчетливое представление о бытии, которое не было бы бытием. Это еще хуже, чем представить себе химеру, ибо в конце-концов можно составить себе ясное и отчетливое представление о химере как например о стоголовом или сторуком чудовище, или можно вообразить себе какую-нибудь другую химеру, но при всем желании нельзя составить себе ясное и отчетливое представление о бытии, которое не было бы бытием и не имело бы природы бытия; это есть внутреннее противоречие и явно уничтожается само собой. Природа бытия заключается именно в том, чтобы быть телом и протяжением; следовательно то, что не имеет ни тела, ни протяжения, никоим образом не есть бытие. В древности всегда так думали и верили, и большинство древних философов и богословов¹ верили только таким

¹ Юстин (мученик), Феодорит, Ориген, Лактанций, св. Иларий, св. Амвросий, св. Василий, св. Августин, св. Бернард и пр. /633/

образом. Поэтому они не только считали души телесными и материальными, но верили, что ангелы и сам бог не лишены телесности, телесной формы; в такой мере они были убеждены, что не существует бытия без тела и протяжения.

Они еще не додумались до такого чудесного и тонкого различения, которое наши новые философы создали в своем воображении между телом и духом. Они еще не додумались, как последние, до того, чтобы разбирать, может ли мысль души иметь протяжение или нет, может ли желание души быть круглым, четырехугольным или трехугольным или иметь какое-либо другое очертание и можно ли разрезать надвое или на четыре части какое-либо познание или душевное чувство. Эти тонкие философы ясно поняли, что мысль души не есть протяженное тело, что желание души не имеет круглое, квадратное или трехугольное или какое-нибудь другое очертание и что никак нельзя разрезать или расколоть на две или четыре части какое-либо познание или чувство души. Поэтому они решили, что нашли существенное различие между телом и духом, и вообразили себе, что это реально и субстанционально два бытия различной природы, что свойство одного — простираться в длину, а свойство другого — лишь мыслить и чувствовать.
ХС
Вот как они высказываются об этом. У нас, — говорит автор «Изыскания истины»¹, — только два рода идей: идея духа и идея тела. Итак мы должны высказываться лишь о том, что мы ясно представляем себе, и мы должны рассуждать лишь на основе этих двух идей. Итак, — говорит он, — раз наше представление о всех телах указывает нам, что они неспособны двигаться, то приходится заключить, что ими двигают духи. Ясно, — прибавляет он, — что все тела, большие и малые, не имеют силы двигаться. Самое малое или самое большое из тел, какое только можно себе представить, не имеет силы двигаться. Не только тела, — говорит он, — неспособны делать что бы то ни было, самые благородные духи тоже пребывают в подобном бессилии;