Хосе Сантос Чокано (1875 - 1934)
ЛЮБОВЬ СЕЛЬВЫ
Я стать хочу ничтожным пауком,
вокруг тебя плетущим паутину,
чтобы опутать ею, как вьюнком
твоих волос цветущую вершину.
Стать червяком, отдать машинам нить,
которую я прял в терпенье долгом,
чтоб в ткань тугую стан твой заточить,
твое дыханье чувствуя под шелком.
Когда ж сумеет совладать душа
с безудержным гореньем, с жаром диким,
я захочу преодолеть, спеша,
ступени между малым и великим!
Стать деревом - укрыть тебя в тени,
прижать тебя к своей расцветшей кроне,
ковер из листьев постелить - усни,
упав в мои горячие ладони.
Стать омутом - спиралью скользких струй
скрутить тебя и, на устах любимых
запечатлев бездонный поцелуй,
похоронить навек в своих глубинах.
Я - лес: найди дорогу сквозь туман!
Я - грот: зажги свечу под сводом ночи!
Я - кондор, ягуар, удав, кайман...
Лишь прикажи, я стану всем, чем хочешь!
Став кондором, я взмою к облакам,
поймаю клювом луч, что в небе реял,
и, вниз слетев, крыло тебе отдам,
чтоб из него ты смастерила веер.
Удавом став, я торс твой обовью,
браслетами сомкну твои запястья
и, сдавливая красоту твою
кольцом смертельным, сам умру от счастья.
Кайманом став, я, как дракон у стоп
прекрасной феи, лягу на пороге
и буду злобно скалить зубы, чтоб
никто не смел войти в твои чертоги.
Я стану ягуаром и, любя,
тебя похищу, увлеку в чащобы
и раздеру зубами тело, чтобы
увидеть, есть ли сердце у тебя.
Луис де Гонгора (1561-1627)
Как загоревшийся в рассветной рани
бисер на свежем розовом цветке
или узор искусный на куске
шитой жемчужинами алой ткани -
так на щеках пастушки, что румяней
крови, разлитой в белом молоке,
слезы зажглись, когда она в тоске
горестных не смогла сдержать рыданий.
Вздох ее каждый нежен и горяч:
милая размягчить способна, плача,
даже холодный каменный утес.
Если скалу растрогать может плач,
то мое сердце слабое тем паче
тает, как воск, от вздохов и от слез.
Неодолимый чувствуя испуг,
как мореход, влекомый ветром к скалам;
к воле стремясь, подобно птахам малым,
пойманным сетью, губящей пичуг;
плача, как нимфа, что, увидев вдруг
в пышной траве гадюку с хищным жалом,
страхом охваченная небывалым,
в горе цветущий покидает луг,
я, о любовь, бегу от злого нрава
той, чьи прекрасные глаза и косы
сердце мое уже не тронут впредь.
Пусть остается с ней, что ей по праву
принадлежит: коварные утесы,
бархатный луг и золотая сеть.
О, благородных струй покой и нега,
блеск серебра меж мягких трав на дне,
речка, ласкающая в тишине
слух мой дыханьем медленного бега!
Гладь, на которую взирает с брега
та, кто велит пылать и стынуть мне,
где сам Амур рисует на волне
лик ее красками огня и снега!
Вырваться не пытайся из узды:
пусть не взмутится тихий ток воды,
струи не вспенятся, не сотрясутся –
чтоб красоту такую не увлек
в сумрачные пучины грозный бог,
хвастаясь мощью своего трезубца.
Я пал к рукам хрустальным; я склонился
к ее лилейной шее; я прирос
губами к золоту ее волос,
чей блеск на приисках любви родился;
я слышал: в жемчугах ручей струился
и мне признанья сладостные нес;
я обрывал бутоны алых роз
с прекрасных уст и терний не страшился, -
когда, завистливое солнце, ты,
кладя конец любви моей и счастью.
разящим светом ранило мне взор;
за сыном вслед пусть небо с высоты
тебя низринет, если прежней властью
оно располагает до сих пор!
Доверив кудри ветру, у ствола
густого лавра Филис в дреме сладкой
на миг забылась; золотистой складкой
волна волос ей плечи оплела;
и алая гвоздика расцвела
в устах, сомкнутых тишиною краткой,
чьей прелести решил вкусить украдкой
сатир, обвивший плющ вокруг чела;
но не успел – нежданно появилась
пчела, и в нежный пурпурный цветок
пронзительное жало погрузилось;
был посрамлен бесстыдный полубог:
прекрасная пастушка пробудилась,
и он настичь ее уже не смог.
Белейший мрамор Пароса, блестящий
эбен, сапфир, чья родина – Восток,
янтарь, впитавший солнечный поток,
кость гангских чащ, хрусталь, лучи струящий,
серебряную скань, рубин горящий,
мельчайший бисер, золотой песок,
рукою несравненной если б смог
ваятель, в благодатный век творящий,
слить воедино и притом достиг
неслыханных удач в своем дерзанье,
то разве б он сумел их сплавить так,
чтоб, как под солнцем воск, не сникло вмиг
под взглядом глаз твоих его созданье,
о Клори дивная, мой сладкий враг?
ДАМЕ С ОСЛЕПИТЕЛЬНО БЕЛОЙ КОЖЕЙ, ОДЕТОЙ В ЗЕЛЕНОЕ
Ни белый лебедь, в кружевные всплески
одевший гладь озерного стекла
и влагу отряхающий с крыла
под золотистым солнцем в перелеске,
ни снег, соткавший в миртах арабески,
ни лилия, среди листвы светла,
ни сливки на траве, ни зеркала
алмазных граней в изумрудном блеске
не могут состязаться в белизне
с белейшей Ледой, что, зеленой тканью
окутав дивный стан, явилась мне;
смирило мой огонь ее дыханье,
а красота умножила вдвойне
зеленый глянец рощ и рек сиянье.
Кость Ганга, мрамор Пароса, блестящий
эбен и золотую филигрань,
сапфир, с Востока привезенный в дань,
мельчайший бисер и рубин горящий,
диковинный янтарь, хрусталь слепящий
и тонкую серебряную скань
если бы взял в божественную длань
ваятель, в благодатный век творящий,
и, воедино сплавив их, достиг
неслыханных красот в своем дерзанье,
то разве б он сумел их сплавить так,
чтоб, как под солнцем воск, не сникло вмиг
под взглядом глаз твоих его созданье,
о Клори дивная, мой сладкий враг?
Луперсио Леонардо де Архенсола (Leonardo de Argensola) 1559-1613 г
Чтоб стрел тебе, Амур, не тратить даром,
Чтоб я ярмо любви смиренно нес
Я в храм твой шел, сдержать не в силах слез,
Как в юности, покорный женским чарам,
Вторую жизнь рождая в теле старом,
Верни мне пышную копну волос,
Пух над губой, румянец ярче роз
И яркость глаз - пусть вновь пылают жаром!
Расставшись с прежней кожей, как змея,
Я б у порога той, в кого влюблен
Стоял бы в дождь и холод, может статься.
Но если молодым не стану я,
Поскольку неизменен ход времен,
Зачем же мне менять привычки старца?
Орасио Рега Молина (1899 – 1957)
Опубликовано admin в пн, 06/28/2010 - 23:00
ОСЕННИЙ ДОЖДЬ
Дождь размотал шуршащий свой клубок
над озером. Вся живопись – насмарку,
пейзаж, размытый каплями, убог…
Схватив листок увядший впопыхах,
шныряет ветер по пустому парку,
как кошка с птичкой пойманной в зубах.
ЗАНАВЕСКИ
Тюль, тонкий или плотный, как в тумане,
скрывает нас за стеклами квартир
и позволяет нам, не видя мир,
угадывать его черты и грани.
Уныло бытие, но чтобы резко
переменилось к лучшему оно,
достаточно на скучное окно
повесить розовую занавеску.
Как будет радостно рассветной ранью
лучам, стремящимся проникнуть в дом,
не только с жестким встретиться стеклом,
но с шелковой соприкоснуться тканью!
Мануэл Мария Барбоза дю Бокаж (Manuel Maria Barbosa du Bocage) 1765-1805
Зима уходит. Тает пелена
Сырых туманов; в праздничных уборах
Поля и лес – на них ромашек ворох
Просыпала цветущая весна.
Подул норд-ост. Небес голубизна,
Где стаи птиц, веселых, пестроперых,
С Амурами резвятся на просторах,
Как в зеркале, в реке отражена.
Так поспешим под сумрачные своды
Прохладной рощи, в ширь полей уйдем,
Где зеленеют молодые всходы!
Нет счастья в скучном городе твоем,
Одна отрада – прелести природы
С тобой вкушать, Марилия, вдвоем!
АПОЛОГ О СМЕРТИ
Смерть, злобствуя, среди людей блуждала.
Увы, подобны зрячие слепцу!
Старик, столкнувшись с ней лицом к лицу,
Не видел хищного ее оскала.
А юноше, тому и дела мало
До будущего: невдомек глупцу,
Что неизбежно жизнь придет к концу...
И всех их Смерть перстом пересчитала.
А после выстрелила наугад,
Глаза зажмурив. "До чего нелепы
Твои злодейства!" – вслед я крикнул ей.
"Таков закон, – взглянув на миг назад,
Ответила она, – раз люди слепы,
Вслепую поражаю я людей".
Сестра Хуана Инес де ла Крус (1651 - 1695)
О тех же самых страданиях и о том, что лучше не испытывать ненависти к столь подлому человеку, ибо иначе его образ будет по-прежнему оставаться в сердце
Ты, Сильвио, мне мерзок, но, как с другом,
с поверженным врагом не рвется связь:
когда раздавишь скорпиона, грязь
к подошвам липнет, и глядишь с испугом,
как яд, грозящий гибельным недугом,
по миру растекается, струясь...
Грешно и презирать такую мразь.
Тебе презренье - честь не по заслугам.
Представив в памяти, какой ты есть,
я душу обрекаю пыткам снова
и над собой сама свершаю месть.
Прокляв тебя, я и себя готова
проклясть - за то, что стыд забыв и честь,
смогла мерзавца полюбить такого.
Полюбив подлого человека, искупить вину можно лишь объявив во всеуслышание о своем раскаянии
Хоть, Сильвио, тебя я и кляну,
но знаю: корень всех моих несчастий -
в любви, порвавшей сердце мне на части,
в пороках, душу тянущих ко дну,
и ощущаю в том свою вину,
что оказалась из-за этой страсти
у столь ничтожной гадины во власти,
у чудища столь мерзкого в плену.
Мне бы молчать о той любви проклятой
и делать вид, тебя встречая вдруг,
что мы знакомы не были когда-то -
но ложью не унять тревог и мук.
Так пусть за грех мой будет мне расплатой,
чтобы о нем узнали все вокруг!
Сонет о разных стадиях любви, написанный в утешение ревнивцу
Страсть начинается с пустых хлопот,
тревог, волнений и душевной смуты,
затем она, стянув на сердце путы,
в борьбе и муках крепнет и растет,
а после совершает поворот,
сменяя жгучий зной на холод лютый,
пока свой факел, ревностью раздутый,
своими же слезами не зальет.
Альсино! Есть у страсти три ступени:
начало, продолжение, развязка;
впадать в тоску мужчине не к лицу.
Ты обвиняешь Селию в измене,
но Селия невинна - просто сказка
пришла, как ей положено, к концу.
Поэтесса размышляет над тем, какая из двух противоположных страстей более мучительна - любовь или ненависть
Я в Фабио влюбилась с юным пылом,
но чувств моих не разделяет он.
А Сильвио, который мне смешон,
влюблен в меня. Что делать с ним, постылым?
Кому такое выдержать по силам,
когда несутся в уши с двух сторон
немилого докучный плач и стон
и колкости, бросаемые милым?
Прощаюсь с мерзким - робко смотрит вслед,
встречаюсь с дерзким - гордо смотрит мимо;
тот умоляет "да" сказать в ответ,
а этот "нет" твердит неумолимо...
В итоге - столько мук и столько бед
от двух: кого люблю и кем любима.
Продолжая ту же самую тему, поэтесса приходит к выводу, что разум должен главенствовать над чувством
С тем, кто со мною ласков, я груба,
того, кто груб, я обласкать готова.
Один рыдает - я в ответ ни слова,
другому звук пустой - моя мольба.
Влюбиться в камень - как страшна судьба!
Стать каменной - как жизнь ко мне сурова!
Один - мой жалкий раб, а у другого
сама я - беззащитная раба.
Спасенья нет от горькой этой доли:
с одним останусь - счастьем заплачу,
с другим расстанусь - истомлюсь от боли.
Но лучше, если выжить я хочу,
принять любовь от жертвы против воли,
чем добровольно сдаться палачу.
Достарыңызбен бөлісу: |