Художественная этнография в творчестве в. Г. Лецика

На последних курсах БГПИ В. Лецик стал писать для областного радио, для «Амурского комсомольца» и «Амурской правды». Юный журналистский кадр был замечен, и в результате, получив в 1967 г. диплом учителя литературы, был отправлен в посёлок Экимчан Селемджинского района, в районную газету «Горняк Севера» [2]. Район юный журналист сам выбрал «за таёжную экзотику» [2]. Север Амурской области – места компактного проживания коренного населения нашего региона – эвенков, бок о бок соседствующих с русскими и якутами. Культурная открытость, присущая от рождения Лецику и укрепившаяся благодаря семейному воспитанию и филологическому образованию, позволила писателю воспринять новые реалии весьма творчески [1, с. 95].

Весной 1971 г. он поступил штатным охотником в Селемджинский зверопромхоз, с условием – в течение лета обучаться бондарному делу, поскольку «промхоз заготавливал, кроме пушнины и мяса, также грибы и ягоду, а бондарей для ремонта бочкотары не хватало» [1, с. 5]. Каждый год Лецик с октября по март занимался охотой. О людях, обучивших его ремеслу охотника, писатель вспоминает с уважением и теплотой: «Эти люди дали мне больше, чем может дать любой институт» [1, с. 5]. Первый год он охотился с эвенком Иваном Соловьёвым, который с азов терпеливо учил начинающего таёжника и охоте, и обращению с оленями. Второй год В.Г. Лецик охотился самостоятельно, жил всю зиму один в палатке среди глухой тайги. На третьем году его напарником стал русский – Юрий Титов, родом сибиряк, выросший в тайге, да к тому же имевший диплом охотоведа. Эти люди, по всей вероятности, послужили для Лецика прототипами собирательного образа якутского охотника Захара Рубахина из сборника «Пара лапчатых унтов».

В январе 1973 г., в таёжном зимовье, когда соболь не шёл на ловушки по причине диких морозов, у писателя образовалось свободное время и он написал свои первые рассказы: «Билеты по дешёвке» – по воспоминаниям детства о самодельном кукольном театре и «Грустный реванш профессора Пирата» – об Иване Соловьёве и двух охотничьих собаках. Там же он написал и очерки о своей охоте [2, с. 5].

В период пребывания в Селемджинском районе в качестве корреспондента и в амурской тайге в качестве охотника В.Г. Лецик получил знания, умения, а главное опыт общения с другими народностями, которым впоследствии делился с читателями своей художественной прозы. Благодаря опыту таёжной охоты писатель впоследствии создал лучшие свои прозаические произведения.

Работа корреспондента Селемджинской районной газеты продвигалась преимущественно в информационных жанрах: газетной статьи, репортажа, интервью, реже – очерка. Материалом для репортажей служили интервью и личные наблюдения корреспондента за событиями из жизни и быта артели золотодобытчиков, геологов, рабочих совхоза, шофёров, охотников. Часто материал с места событий сопровождался авторскими фото.

Сам по себе жанр репортажа, в отличие от информационно-аналитических жанров, не ограничен рамками сухого телеграфного стиля, в репортаже могут быть широко использованы элементы литературно-художественного стиля [5].

В своих работах В.Г. Лецик активно использует изобразительно-выразительные средства, сохраняя и направляя их в русло основной задачи информирования о происходящем, благодаря чему у читателя создается эффект присутствия на месте события. Часто в окончании репортажа можно встретить авторские красочные художественные описания, выдающие отношение самого автора к излагаемой им проблеме.

Среди публицистических произведений В.Г. Лецика встречается и этнографический очерк [7], посвященный технологии и способам изготовления национальной одежды эвенков. Этот жанр носит художественно-публицистический характер и занимает как бы промежуточное место между журналистикой и литературой. Основными чертами данного очерка являются: логичность и последовательность освещения событий, выбор приёмов и средств, позволяющих убедительно раскрыть смысл и значение древнего эвенкийского ремесла, дать характеристику людей. В очерке выделяются основные композиционные элементы: экспозиция, которая вводит читателя в тему и в курс событий: «Нитка из оленьей жилы по-эвенкийски – томко. Делается она так: берут обрывок высушенной жилы и отделяют от него тонкие волоконца. Затем сучат их между ладонями, как дратву, соединяя короткие волоконца в длинную витую нитку. Жила оленя грубая и толстая, а нитка получается тонкая. Но попробуйте её порвать – не так-то просто! Не так просто её и изготовить. Отделите-ка хотя бы волоконце от жилы – не сразу получится. Ссылаюсь на собственные безуспешные попытки»; завязка, или начало действия: «С процессом изготовления нитки познакомила меня в Улгэне заведующая мастерской по пошиву национальных изделий Вера Васильевна Поротова» [8]; развитие действия и развязка, или концовка, которая представляет собой авторский вывод: «Школа должна позаботиться о том, чтобы подрастающее поколение любило, знало ремесло своих матерей. Древнее народное мастерство не должно быть забыто» [8].

В стиле очерка сочетаются повествовательные формы различного качества, которые отличаются друг от друга по экспрессивной окраске речи, употреблению форм времени, синтаксическому построению. В очерк включены: терминология, художественное описание мастерской, элементы интервью с работницами и прямое обращение к читателям районной газеты, призыв к пониманию того, что национальному искусству необходимо обучать молодежь, иначе оно перестанет существовать: «Действительно, в мастерской работают только пожилые женщины, и едва ли во всём «Улгэне» найдешь молодую девушку, которая сумела бы сшить, скажем, красивые лапчатые унты…» [8].

Своеобразным переходом от этнопублицистики к художественной этнографии стала небольшая таёжная зарисовка «Грустный реванш профессора и Пирата» [9], опубликованная в той же селемджинской районной газете. Это повествование о дебютном охотничьем опыте молодого пса Шахмата, который, несмотря на всю свою юную смелость и прыть, не смог поймать скрывшегося под снегом соболя.

В 1974 г. штатный охотник, корреспондент районной газеты «Горняк Севера» печатает одно из своих лучших художественных произведений – детективную повесть «Дед Бянкин – частный сыщик». Амурский писатель Н.И. Фотьев в своей статье «Начало пути. Заметки о прозе Владислава Лецика» пишет: «… Характеры… Они у героев Лецика не только своебычны, но и весьма убедительны. Скажем тот же дед Бянкин. Пенсионер. Не очень обременённый умом, но по натуре шебутной и деятельный, уверовавший в то, что на прииске кое-кто ворует и прячет золотишко, не может утерпеть, чтобы не затеять частное сыскное дело (на пользу общества)» [10].

Между тем, и в своей художественной прозе Лецик не избегает этнографических описаний. Текст повести изобилует северной топонимикой, описанием элементов таёжного быта, будь то описание зимовья охотника или эмоциональный рассказ об оленях Захара. Со знанием дела он пишет: «… Отвалив от двери сутунок, вошли. Зимовье как зимовье: широкие нары, ржавая жестяная печка. Ломихин уже бывал в таких избушках, и ему был знаком тяжёлый запах прели, сразу бьющий в нос в долго пустовавшем лесном жилье. А тут затхлостью пахло не очень: явно кто-то недавно был» [11].

Для жителей посёлка Балыктак встреча с хищным таёжным зверем – обычное дело. В то же время, отношение медведя к человеку очень сложное [13]. Никогда нельзя предугадать, как зверь поведёт себя при встрече. Между тем, охотник и оленевод Захар умело справляется с медведем: «Палатка Рубахина была раскинута километрах в пятнадцати от посёлка, где были хорошие корма для оленей. Недели две назад Захар поехал искать пропавшую из его стада важенку с оленёнком. Вдруг услышал лай собак. На кого они лают – старик догадался, и не ошибся: это был медведь.

− Здоровый? – спросил Ломихин.

− Нет, молодой…

− Убили?

На страницу развёртывается описание процесса разделывания убитого оленя. Культовые отношения к лосю и оленю у народов Сибири и Дальнего Востока формировались тысячелетиями. Это было обусловлено не только могучей силой этих животных, но и тем, что они играли важную роль в повседневной жизни северных охотников: давали людям мясо, тёплую шкуру для одежды, кость [13]. Бывалый оленевод даёт «мастер-класс» работы с ножом провинившемуся Пашке:

«…Пашка хмуро поднялся, вынул из ножен невероятных размеров охотничий нож и пошёл к туше. Начал вспарывать шкуру на задней нетронутой ляжке. Захар привел оленей и стал наблюдать за его работой.

− Живей ты! Неживой что ли?

Пашка, надув губы, ковырялся в мясе, вывозил его в шерсти, шкура снималась плохо.

− Аккары ндя! – презрительно сказал охотник. – Уйди. Баба. Вот как надо. − Он быстро сделал ножом круговой надрез у сустава, потом бросил нож. Схватил край вспоротой Пашкой шкуры, оттянул её и стал толчками совать сухонький кулак между шкурой и мякотью. Шкура отделялась аккуратно и чистенько.

− Вот как надо, таёжник! – И старик посмотрел на лейтенанта: − Оленя шустрый мужик резал, обдирал правильно. Пашка не умеет. Едем на лабаз» [11, с. 47].

Лабазы – это хозяйственные постройки у эвенков, изгороди и теневые навесы для оленей, вешала под мясо, рыбу, вещи [14, с. 2]. Скорее всего, в данном случае лабаз представляет собой загон для оленей. Загон (куре) являлся неотъемлемой частью стойбища во все времена года. Предназначался он для временного содержания животных. Для его изготовления концы лесин накладывались одна на другую [15, с. 5].

Завершает эволюцию этнографической прозы В.Г. Лецика повесть «Пара лапчатых унтов». В ней нашли свое художественное воплощение и публицистические работы корреспондента газеты «Горняк Севера», и первые его художественные опыты написания «таёжных картинок».

Действие повести происходит всё в том же таёжном посёлке Балыктак. Читатель видит сельскую местность: контору приискового участка, магазин, клуб, почтовое отделение и драгу, находящуюся за пределами посёлка [15, с. 126] − глазами персонажей.

Так, Таня и Пашка после разговоров о старом якуте Захаре Рубахине и о его сходстве с Дерсу Узала и героем куперовского «Следопыта», устав отмахиваться от комаров, собравшихся у реки, решили забраться на сопку, «где ветерки сдували этих комариков» [15, с. 128]. «Поднимались сначала по вязкому багульнику, потом по плотному брусничнику среди берёз – и вышли к самой вершине, в мрачноватые заросли кедровых стлаников. Отсюда виден был Балыктак – горстка домков, брошенных в тайгу…» [15, с. 129].

В эту повесть перекочевала потешная Таня-«кутурук» из газетной миниатюры и будет помогает своей детской непосредственностью и свойственным эвенкам простодушием обрести нравственное равновесие уже другому «луче» − русскому пареньку Пашке [15, с. 11].

Лапчатые унты – лейтмотив произведения. В этом образе – и завязка сюжета (мечта об унтах Толика: «Красивая же обувка…»), и сюжетные перипетии (трудности с изготовлением унтов, кража унтов Пашкой, его переживания по поводу обмана, переживания семьи охотника Захара, сразу обнаружившей обман «лучи», и наконец, развязка) [16, с. 129].

Писатель, восхищенный мастерством древнего народа, еще в своих журналистских опытах подробно описывает процесс создания, удобство, практичность и, главное, – внешний вид северной обуви.

Обильно используя всевозможные эпитеты и метафоры, Лецик глазами одного из персонажей вновь восхищается древним эвенкийским искусством выделки унтов: «…Темно-коричневая шерсть лоснилась, игольчато переливалась, а на оторочке, по чёрному сукну, цвёл бисерный узор…» [15, с. 138]. Даёт им замысловатые, необычные сравнения: «…Он погладил унт, будто кошку…» [15, с. 139].

Повествователь даёт подробную характеристику «северной обувке», которая заключается как в описании их внешнего вида, так и в народной этимологии названия:

«…− Красивая же обувка, − продолжал Толик. − И шерсть блескучая такая и вышивка по уму. А чё их так называют – лапчатые? По типу лаптя?

− Сам ты по типу лаптя, − сказал Пашка. – Второй год на севере живешь, а сам колун колуном. Они же из оленьего камуса. Знаешь что такое камус?

− Не-а.

− Шкура с оленьих ног. С ног, понял! С лап! Вот и унты лапчатые.

− Ну… − Пашка пожал плечами. – Назвали так. Не все же такие крупные зоотехники как ты, правда, дядя Захар?..» [15, с. 136].

И опытный таежник, якут Захар, с говорящей фамилией «Рубахин» объясняет:

« − Вы обое русским языком не сообразаете. Нога есть нога. Нога не лапа. Шкура с ноги – это лапа. Сам камус – лапа по-русскому» [15, с. 136].

Национальная эвенкийская меховая обувь (от эвенкийского «унта» – обувь) [15, с. 134], изготовленная из оленьего камуса, не может не вызывать восхищения. Удобные, лёгкие, теплые унты – идеальный вариант как для ходовой охоты, так и для засидки [15, с. 145].

О такой знаменитой «северной обувке» и мечтал один из героев повести – Толик: «…Не достал он ни шапки рысьей, ни волчьей шубы…Люди, глядишь, достают себе всякое, умеют как-то. Но ничего, теперь вот он и сумел, обстряпал дельце. В конце-концов, ну что такое шапка? Больно уж станет кто-то разглядывать, рысь это, или кошка, или вовсе капрон? А унты – они сами за себя скажут, когда он пройдет по улице к отцовскому дому. Любой дурак поймёт, что это – вещь северная, редкая…» [15, с. 145].

Вместе с главным героем повести, Пашкой Письменчуком, читатели становятся свидетелями картины выделки шкуры для унтов. В свойственной ему детализированной и в то же время ироничной манере автор описывает, как старая жена Захара, злясь на Пашку и на своего мужа, все же подчиняется Захару и приступает к начальному этапу изготовления унтов:

«…Жалобно кудахтая себе под нос, она сняла висевший на стене скребок. На длинную, как у молотка, рукоятку было насажено лезвие, изогнутое круглым ушком. Она стала пробовать пальцем это круглое лезвие. А Захар сидел на корточках у печки и укоризненно тряс головой:

– Э-э! Баба не думает. Баба кричит.

Тяжёлая шкура была обрушена на пол шерстью вниз. Она была велика, упиралась неровными выступающими краями где в стену, где в стойку нар, и, чтобы плотно уложить её на пол, пришлось края заломить вверх. Лампу со стола перенесли на низенький чурбак у печки. Темнота прыгнула вверх, на стол и на нары. Зато на полу осветилась красно-жёлтая мездряная изнанка шкуры. Словно огромный цветок лежал в тёмной избушке и светился. Заломленные края шкуры изгибались, как уродливые лепестки.

Маленькая старуха уселась посреди этого цветка. «Дюймовочка!» – подумал вдруг Пашка. И кисло усмехнулся на тёмных нарах.

Она поджала под себя скрещенные ноги, взяла в обе руки скребок и, мерно покачиваясь, зашоркала им, очищая кожу от жира, засохшей плёнки, окаменевших ошмётков мяса, сгребая ладонью в сторону красноватые стружки…» [15, с. 140].

Из данного художественно обрамлённого описания читатель может узнать и об особенностях отношений в интернациональной семье, и мельчайшие детали в процессе выделки шкуры для унтов, и то, как обустроен быт охотника в его таёжном жилище. Между тем этот этнографический отрывок произведения мастерски насыщен художественными средствами, так что создается занимательная, комичная и в то же время трогательная картина из жизни простых таёжных людей. Невероятное количество сил, мастерства, знания и терпения необходимо для приготовления этой самой «пары лапчатых унтов».

Но для Толика унты – всего лишь способ доказать свою состоятельность перед родителями. Его стремление любыми путями приобрести себе пару лапчатых унтов, оказывается завязкой произведения. Ведь по его просьбе, а больше из жалости к Толику, Пашка обманывает своего единственного друга и таёжного учителя – охотника Захара. Для Пашки унты – испытание его человеческой прочности, способности выжить в тайге [16, с. 12]. И лишь семья Захара (якута, всю жизнь прожившего с эвенками, его жены-эвенкийки) становится настоящим заложником современных веяний уже нарождающегося общества потребления. Для эвенков унты – жизненная необходимость, без них в тайге – гибель, а «городская» культура обращает всё в забаву, моду, девальвируя не только традиционные устои, но и само искусство изготовления «редкой обувки» [16, с. 21]. Таким образом, как пишет А.А. Забияко в своей статье: «…Унты – образ разрушения традиционной культуры древнего народа» [16, с. 21]. В образе Толика из Брянской области автор выразил своё отношение к новому обывателю с его философией вещизма, прагматизма, своекорыстия [17, с. 21].

При создании своих повестей В. Лецик пользуется автобиографическим материалом. Читаешь об охотничьих приключениях Пашки Письменчука – главного героя повести «Пара лапчатых унтов», − и невольно с уважением думаешь о том, что и автор вот так же месил грязь и снег на промысловой тропе, мёрз в палатке, мок в полынье, путался в звериных следах, ругал неумеху собаку и себя неумёху, пока не стал настоящим умелым охотником: что он так же, как Пашка, вдруг останавливался и затихал, поражённый красотой заснеженного дерева или птичьего оперения [17, с. 1].

К своей художественной прозе В.Г. Лецик пришёл через опыт журналистской работы и публицистику. Работа корреспондентом на севере Амурской области наложила отпечаток на особенности его стиля и манеру изложения материала. Собственно этнографическая проза – также результат журналистских наблюдений за жизнью и бытом северного населения Амурской области.

Своеобразным переходом от этнопублицистики к художественной этнографии стали небольшие художественные зарисовки, жанр которых сам автор определил как «таёжные картинки».

Завершающий этап в творческой эволюции писателя – сборник повестей и рассказов «Пара лапчатых унтов», который исследователи и критики называют как цикл «Балыктакских историй».

Пользуясь автобиографическим материалом, В.Г. Лецик создаёт в своих произведениях краткую энциклопедию жизни северного народа. Этнографизм В.Г. Лецика, проявляющийся на лингвистическом, географическом, топонимическом уровнях, всегда вплетён в занимательные сюжеты из жизни простых людей. Проза В.Г. Лецика ориентирована на «рядового» читателя, стиль произведений прост и всегда занимателен.

Истоки художественной этнографии писателя и его чуткого внимания к народной речи мы находим ещё в раннем детстве: родительском воспитании и широком круге чтения.

Художественная проза В.Г. Лецика – не что иное, как совокупность этнолингвистических и этнокультурных зарисовок писателя-этнографа, окаймлённая занимательными приключенческо-юмористическими сюжетами о быте и культуре людей различных национальностей, проживающих на севере Амурской области.

Речь персонажей В.Г. Лецика выявляет особенности их национальной культурной ментальности. Автор предпринимает попытку описать одну культуру с помощью знаковой системы другой, что выявляет специфику каждой из них. Важным является качество уникальности мира древней северной культуры, первобытной природы, которые описываются приезжим человеком сквозь призму художественного оформления текста.

Мир природы для каждого героя является объектом наблюдения и изучения. Но если для коренных жителей Балыктака таёжная природа – дом, то для приезжих людей – чуждое, опасное, экзотическое пространство.

В.Г. Лецика можно смело назвать последователем и продолжателем идей таких писателей-этнографов, как В.К. Арсеньев, Г.А. Федосеев, а имя его персонажа охотника Захара следует поставить на один уровень с такими говорящими именами, как Дерсу Узала и Улукиткан.

Опыт амурского писателя необходим для сохранения культурной памяти, незаменим в исследованиях коренных народов Дальнего Востока, в частности севера Амурской области.
Источники:

1. Забияко А.А. Истоки художественной этнографии Владислава Лецика // Материалы региональной научно-практической конференции. 2011.

2. Лецик В.Г. Автобиография // Личный архив А.А. Забияко. 1997.

3. Лецик В.Г. My Love in a Rainy Summer (Моя любовь дождливым летом) // Амурский дилижанс, 2008. 26 марта.

4. Лецик В.Г. От переводчика. Или видение о любви и ревности // Русский берег, 1958. Январь. № 1.

5. Тертишный А.А. Жанры периодической печати. М. : Аспект Пресс, 2000.

6. Лецик В.Г. Вопросики на просеке. ЛЭП – важнейшая стройка // Горняк Севера, 1969. № 1.

7. Риторические вопросы журналистики. Работа над жанрами газеты / З. С. Смеликов. М. : Флинта : Наука, 2002.

8. Лецик В.Г. Древнее искусство народа // Горняк Севера, 1967. № 14.

9. Лецик В.Г. Грустный реванш профессора и Пирата // Горняк Севера, 1973. 1-3 марта. № 24, 27.

10. Фотьев Н.И. Начало пути. Заметки о прозе Владислава Лецика // Амурская правда, 1982. 10 марта.

11. Лецик В.Г. Дед Бянкин – частный сыщик. / Гл. ред. М. Л. Гофман. Благовещенск : Амурское отд. Хабаровского кн. изд., 1984.

12. Кучеренко С. Хозяин тайги // Хрестоматия по географии Амурской области / под ред. Н.К. Шульмана. Благовещенск, 1986

13. Шульман Н.К. Амурская область. Благовещенск, 1976.

14. Мазин А.И. Быт и хозяйство эвенков-орочонов: конец XIX – начало XX в. Новосибирск, 1992.

15. Лецик В.Г. Пара лапчатых унтов. / Гл. ред. М. Л. Гофман. Благовещенск : Амурское отд. Хабаровского кн. изд., 1984