I. Введение: 1 Географические и природно-климатические условия Кореи Корейский полуостров главная арена корейской истории занимает территорию приблизительно 220 тыс кв км

Дальнейшее развитие исследования древнейших пластов корейского неолита получили в связи с раскопками на стоянке Осанни (уезд Янъян провинции Канвондо) в 1981 г. Там были обнаружены фрагменты сосудов с вдавленными или иногда выпуклыми зигзагообразными узорами на горлышке, датируемые по радиокарбонной методологии 5200-4800 гг. до н.э. и заметно сходные с тонсамдонскими находками. Стало ясно, что именно из таких сосудов впоследствии развилась культура корейской гребенчатой керамики. Сосуды с очень сходным узором были найделы при раскопках стоянки Косидака (о. Цусима), нижние слои которой датируются VI-V тыс. до н.э., и на стоянке Новопетровка (Приамурье), относящейся к V-III тыс. до н.э. Учитывая, что японские находки несколько древнее, и что насельники Японских островов периода Ранний Дзёмон уже умели изготавливать морские лодки, предположения о диффузии ”керамики с выпуклым узором” с островов на континент не кажутся невероятными. В то же время находки похожих образцов, по датировкам соотносимых с японскими, в Маньчжурии, говорят о том, что маршруты распространения древнейшей керамической культуры могли быть и значительно более сложными.

Другое интересное свидетельство древнейших контактов обитателей южного побережья Кореи с островом Кюсю – находка в самом нижнем тонсамдонском культурном слое скребков из сорта обсидиана, встречающегося лишь в преф. Сага (о. Кюсю) и на о.Ики (преф. Нагасаки). Уже в неолитические времена приморские части Кореи и ближайшие к ним острова Японского архипелага были связаны цепью обменов, что предвосхищало торговые связи последующих эпох. С другой стороны, южнокорейские и японские ученые соглашаются, что составные рыболовные крючки из глинистого сланца, известные по самым ранним слоям Тонсамдона и Осанни, были прототипами более поздних образцов из неолитических стоянок Кюсю. Если основным источником обсидиана – главного сырья для изготовления каменных орудий в неолите – для насельников Тонсамдона был о. Кюсю, то обитатели Осанни получали обсидиан из района горы Пэктусан на севере. Как и для протояпонцев Раннего Дзёмона, основным занятием самых ранних неолитических насельников Кореи было в основном рыболовство. Они умели не только собирать моллюсков у берега, но и ловить в открытом море карасей, сельдь, треску, и даже прибитых к побережью китов. Меньшее значение имела охота, прежде всего на оленей и свиней – грубое глиняное изображение свиньи было обнаружено в самом нижнем слое Тонсамдона.
2) Ранний Период (4000-3000 гг. до н.э.). Основным признаком этого периода является появление гребенчатой керамики. Обычно сосуды этого типа делались из пород глины с высоким содержанием слюды и песка; асбест и тальк, а иногда и размолотые раковины моллюсков, добавлялись древними гончарами специально, чтобы сделать сосуды крепче и предохранить их от трещин при обжиге. Изготавливались первые ”гребенчатые” сосуды без гончарного круга, методом ”наворачивания” (налепа) – один слой глины спиралью накладывался на другой, затем поверхность выравнивалась и заглаживалась. Гребенчатая керамика восточного побережья Кореи отличалась небольшим плоским донышком, а у ”гребенчатых” сосудов из районов современных Сеула и Пусана дно обычно выпуклое (т.н. остродонные сосуды). Узор на горлышко в виде точек или коротких зигзагообразных линий наносился обычно пальцем или раковиной моллюска. ”Брюшко” сосуда покрывалось – видимо, с помощью рыбьей кости, - узором ”елочкой”, который и придает гребенчатой керамике ее специфический вид. Наконец, ближе к донышку сосуда наносились обычно параллельные косые линии, однако у более поздних сосудов эта часть часто остается гладкой. Сосуды обжигались при температуре 600-700 градусов. Такова была керамика, определявшая, как считается, специфику корейского неолита в целом

Øverst i skjemaet

Nederst i skjemaet

Илл. 4 Типичный ”гребенчатый” сосуд корейского неолита (стоянка Ссанчхонни, уезд Чхонвон, пров. Сев. Чхунчхон).

Носители культуры ранней гребенчатой керамики жили в основном в устьях крупных рек, таким образом обеспечивая себе возможности как для морского, так и для пресноводного рыболовства. Из стоянок, раскопанных в Северной Корее, к типичным поселениям этого времени относят Читхамни (устье р. Сохынчхон, пров. Хванхэдо) и Кунсанни (берег Желтого моря недалеко от устья р. Тэдонган; уезд Ончхон, пров. Юж. Пхёнан) где были обнаружены остатки ранненеолитических полуземлянок, с ямками для деревянных колонн, поддерживавших крышу, и следами очагов. Классическая ранненеолитическая стоянка Южной Кореи – Амсари, недалеко от устья р. Ханган. Ныне деревня Амсари стала частью г, Сеула (квартал Амсадон), и на месте раскопок организован своеобразный музей под открытым небом – Парк первобытной Культуры. Раскопки этой стоянки также дали богатый материал по ранненеолитическому жилищу – в данном случае было обследовано большое скопление землянок, располагавшихся на песчаном пляже у берега реки. Реконструкция жилища IV тыс. до н.э., произведенная на основе всех этих раскопок, представляет нам ”жилищные условия” насельников Корейского полуострова того времени следующим образом. B земле копалась круглая или прямоугольная (часто со срезанными углами) ямка глубиной около 60 см.-1 м. и площадью 20-30 кв.м. ”Пол” ямы утрамбовывался, часто в него втаптывались раковины моллюсков, чтобы сделать его крепче. По-видимому, на этот ”пол” потом стелились первобытные ”ковры” – звериные шкуры или солома. По краям ”пола” выкапывалось несколько ямок, куда вбивались деревянные столбы, поддерживавшие соломенную ”крышу” полуземлянки. Пространство между стобами забивалось глиной – таким образом создавались ”стены”. В середине полуземлянки находилась обычно окруженная закопченными камнями очажная яма, а также несколько вкопанных в землю больших горшков, в которых хранилась пища. Ко входу из полуземлянки (обычно располагавшемуся на южной стороне) вели глиняные ступеньки. В целом, по конструкции протокорейская неолитическая каркасно-столбовая полуземлянка выявляет значительное сходство как со строениями китайского неолита (культуры Яншао-Луншань, IV-III тыс. до н.э.), так и с прямоугольными каркасно-столбовыми полуземлянками приамурского и приморского неолита (V-II тыс. до н.э.). Обычно в одной землянке жили два поколения (4-6 человек) – родители и дети. Поселение образовывали несколько десятков (иногда до 500) жилищ, насельники которых составляли, по-видимому, кровнородственную общину. Центром социальной жизни родственного коллектива был ”большой дом” в центре поселка, в котором в обычные дни женщины сообща трудились над изготовлением керамики.

Если женщины отвечали за собирательство, изготовление керамики и приготовление пиши, то мужчинам приходилось ловить рыбу, охотиться, а также запасать дрова для очага. Для выполнения последней задачи ранненеолитические ”главы семейств” пользовались оббитыми или – значительно реже - пришлифованными каменными топорами – основным каменным орудием данного периода. Чтобы изготовить оббитый каменный топор, нужно было подшливовать с двух сторон предварительно отбитый осколок песчаника. Иногда в качестве материала использовались базальтовые или – особенно в районе современного Пусана- кремнистые сланцевые породы. Таким же путем изготавливались скребки и рубила, использовавшиеся, по-видимому, в том числе и для обработки деревянных изделий. Типичные образцы оббитых каменных орудий можно найти в материалах нижних неолитических слоев стоянок долины р. Ханган – Амсари, Мисари (окрестности Сеула; обследована в 1960-1962, раскопана в 1981) и др. Более изящные по виду, тщательно обтесанные и отшлифованные с двух сторон пришлифованные каменные топоры изредка встречаются к концу раннепалеолитического периода – ясно, что эта более сложная техника пришла на полуостров несколько позже.

Главному занятию ранненеолитических мужчин Кореи – рыболовству – служили костяные (часто из оленьего рога) гарпуны и крючки, находимые археологами, как правило, в ”раковинных кучах” – кучах кухонных отбросов неолитического человека, состоящих в основном из раковин моллюсков и прочих отходов морепродуктов. Другим – и, видимо, более

Илл. 5. В таком виде предстают перед нами ”пол” и ”лестница” ранненеолитической полуземлянки (стоянка Амсари).
эффективным – методом рыболовства было использование каменных грузил, образцы которых обнаружены при раскопках стоянок Амсари, Мисари и Осанни. Продолжали изготовляться и уже известные нам по ”догребенчатому” периоду составные рыболовные крючки из камня, использовавшиеся, по-видимому, для лова рыбы на глубине. Судя по остаткам, находимым в ”раковинных кучах”, древние насельники, скажем, южного побережья Кореи уже использовали в пищу практически все известные нам сейчас сорта съедобных прибрежных рыб и моллюсков (около 30 видов). Постольку, поскольку материалы некоторых ранненеолитических стоянок (Сев. Корея – Кунсанни и Читхамни; Юж. Корея – Осанни и др.) включают каменные и костяные орудия, по форме напоминающие познейшие сошники, жатвенные ножи и мотыги, выдвигались предположения о существовании уже в этот период зачатков земледелия на полуострове. Однако как отсутствие находок семян одомашненных злаков, так и недостаток свидетельств, подтверждающих ранненеолитические контакты с земледельческими культурами Северного Китая, заставляют большинство ученых относиться к этим гипотезам очень осторожно. Скорее всего, вышеупомянутые орудия использовались при собирании съедобных растений.

Вопрос об исторических контактах корейского раннего неолита за пределами полуострова давно уже привлекал внимание ученых. Сравнение между тонсамдонским типом ”гребенчатого” узора – толстыми, глубокими, уверенными линиями, - и значительно менее ярко выраженным типом Амсари заставляет предположить, что культура гребенчатой керамики распространялась из центральных районов Кореи на юг (хотя и не ясно, была ли это лишь диффузия культурного типа или миграция населения). Далее, в свою очередь, многие ученые (прежде всего проф. Им Хёджэ Сеульского Гос. Ун-та, Юж. Корея) говорят о воздействии тонсамдонского типа керамики на формирование раннедзёмонской культуры Собата (вторая пол. 4 тыс. до н.э.), известной по одноименной стоянке в преф. Сага. Предполагается даже диффузия тонсамдонского культурного типа далее на юг, к неолитическим насельникам о. Окинава. Однако находка образцов керамики Собата в ранненеолитических слоях Тонсамдона заставляет также предположить более сложный, взаимный характер ранненеолитических культурных контактов между полуостровом и архипелагом.

3) Средний Период (3000-2000 гг. до н.э.). Этот период (исследуемый в основном по 2-ому слою Тонсамдона, 3-5 слоям ”раковинной кучи” Сугари в окрестностях Пусана, поздним слоям Читхамни и Кунсанни, и т.д.) отличается дальнейшим развитием культуры гребенчатой керамики и доказанным зарождением первобытного земледелия (хотя, конечно, оно не стало еще основным видом хозяйства). В японской неолитической культуре этот период соответствует Среднему Дзёмону, прежде всего керамической культуре Адака (несколько экземпляров керамики Адака обнаружены в 2-ом слое Тонсамдона).

Изменения, происходящие в этот период с гребенчатой керамикой, можно объяснить увеличением разнообразия, развитием стилевой дифференциации по мере роста населения и общего усложнения материальной культуры. На сосудах из района Сеула (прежде всего стоянка Амсари) или появляются концентрические полукруги из точек у горлышка или особый узор у горлышка исчезает вообще и весь сосуд покрывается параллельными косыми линиями. В то же время на некоторых сосудах имеется лишь узор у горлышка, а средняя и нижняя часть сосуда оставляется гладкой – происходит, таким образом, эволюция по направлению к гладкой керамике. Становится более разнообразной и форма сосудов – появляются ”тазики” с широким плоским дном, ”кувшины” с зауженным горлышком, и т.д. Как считают некоторые специалисты (американские и южнокорейские), эта эволюция средненеолитической керамики района Сеула происходила под определенным влиянием современной ей северокитайской земледельческой культуры, хотя точных аналогий цветной керамике Яншао с ее разнообразием декоративных узоров в Корее не найдено. Эволюция к гладкому типу явственно чувствуется и в средненеолитической керамике Тонсамдона-Сугари (т.е. района Пусана) – там появляется все больше совершенно гладких сосудов с выпуклым донышком. Другой тип керамики, ”популярный” в этот период в основном на Севере, в долине Тумангана (равно как и на территориях нынешнего Российского Приморья) – это так называемые ”сосуды с громовым узором”, т.е. керамические изделия, украшенные меандрообразными комбинациями из наклоненных параллельных линий. Подобный тип орнамента также хорошо известен из китайского неолитического и более позднего, иньско-чжоуского (III-I тыс. до н.э.), культурного комплекса. Как подчеркивает и традиционное название этого типа узоров - ”громовый” – он отождествлялся в более поздние эпохи с древними культами грома, дождя и плодородия. Меандрические извивы символизировали, по-видимому, вихрь, гром и ливень. В целом, как мы видим, корейская керамическая культура среднего неолита, органически связанная с культурами сопредельных регионов, претерпевала значительные изменения, становясь сложнее и разнообразней.

Основой жизнеобеспечения и в период среднего неолита оставалось, по-видимому, рыболовство и собирательство, в сочетании с охотой на оленей и кабанов – их кости часто извлекаются из стоянок этого периода. Некоторые исследователи предполагают, что зерна чумизы, обнаруженные при раскопках стоянок Кунсанни (под Пхеньяном) и Читхамни (пров. Хванхэдо), могут быть отнесены к средненеолитическому периоду и могут свидетельствовать о существовании в этот период примитивного земледелия. Безоговорочно принять эту теорию нельзя, но и полностью отвергнуть ее также нет оснований. Учитывая, что к среднему неолиту относится ряд костяных и каменных мотыг (обнаруженных прежде всего на стоянках Северной Кореи) и каменных ручных мельниц, можно предположить, что в этот период процесс выделения земледелия из собирательства уже вступал в свою зевершающую стадию. Однако понадобилось еще почти два тысячелетия для того, чтобы земледелие прочно стало основой экономики полуострова. Находки ручных пряслиц в раковинной куче на стоянке Сугари (близ Пусана) и пеньковой нити (вдетой в иглу) на территории Сев. Кореи говорят о возможности зарождении также раннего плетения и ткачества в этот период (в китайском неолите, для сравнения, ткачество было известно уже культуре хэмуду в низовьях Янцзы в первой половине V тыс. до н.э.), хотя и здесь скудость находок мешает делать какие бы то ни было выводы.

4) Поздний период (2000-1000 гг. до н.э.). Этот период, известный прежде всего по 1-ому культурному слою Сугари, 2-ому слою Тонсамдона и стоянкам на островах Тэхыксан-до (юго-западное побережье Кореи, административно принадлежит уезду Синан пров. Юж. Чолла) и Сидо (побережье Желтого моря напротив Инчхона, пров. Кёнги), отличается радикальными изменениями в облике керамических изделий и жилищ, достаточно широким распространением земледелия и связанными с этим новыми возможностями для проникновения человека в отдаленные от берегов моря и рек центральные районы полуострова.

В области керамики – главного индикатора культурных изменений в неолите – происходит постепенный переход к новой форме сосудов – с выпуклым, чуть округлым донышком, более утолщенной нижней частью, удлиненным горлышком, иногда подставкой (поддоном) внизу. С нижней и средней части сосуда орнамент исчезает полностью; на горлышке остается узор из точек и штришков, составленных в параллельные друг другу наклонные линии. С течением времени узор упрощается, и конец периода отмечен появлением совсем уже безузорной (гладкой) керамики. В самых северных районах полуострова (долина р. Амноккан) появляется и керамика с геометрическим узором, явно связанная с современными ей китайскими культурными веяниями. Видимо, переход к гладкой керамике говорит о постепенном изменении этнического состава насельников полуострова - весьма возможно, о притоке новых групп из районов нынешней Маньчжурии и Приморья. Кроме того, техническое усложнение сосудов – выделение подставки (поддона), шейки, иногда даже носика – говорит о внутреннем развитии неолитической культуры.

Классическим образцом поздненеолитического жилища Кореи считается полуземлянки каркасно-столбовой конструкции, обнаруженные при раскопках стоянки Кымтханни (район Садон г. Пхеньяна). Как видно из исследований этих памятников, на этом этапе жилища приобретают более строгую прямоугольную (часто почти квадратную) форму – круглые или полукруглые полуземлянки, характерные для более ранних стадий, больше не встречаются. Во внутренних районах полуострова – где на более ранних этапах человеческие поселения не зафиксированы вовсе – попадаются и полупещерные жилища на склонах гор и холмов, с характерными закопченными потолками. По-видимому, уже тогда существовал известный по более поздним источникам обычай хоронить мертвых в их земном жилище (т.е. та, где они скончались) и потом строить новый дом в другом месте. Как кажется, как и у многих других культур Земли, смерть у неолитических протокорейцев ассоциировалась с ритуальной ”нечистотой”, от которой живым лучше было уйти куда-либо на новое место.

Главной ”приметой” позднего неолита Кореи в хозяйственной области считается гораздо более широкое, по сравнению с предыдущим периодом, распространение примитивного земледелия и развитие производства орудий земледельческого труда. Окаменелые остатки семян чумизы, найденные в поздненеолитических слоях стоянки Намгённи под Пхеньяном, говорят нам о том, что, как и в неолите Северного и Центрального Китая, земледелие в неолитической Корее началось с одомашивания именно этого злака. Рядом японских ученых высказываются также предположения, что примитивные формы рисосеяния, выработанные уже в конце III тыс. до н.э. неолитическими насельниками низовий Янцзы (южный вариант луншаноидной культуры Цюйцзялин), могли быть известны и поздненеолитическим обитателям долины р. Ёнсанган на юго-западе полуострова. Но даже если это и так, чумизу все равно следует считать основной культурой древнейших земледельцев Кореи вплоть до распространения техники поливного рисосеяния на среднем этапе бронзового века (сер. I тыс. до н.э.). На конечном этапе позднего неолита возделываться стали также соевые бобы, играющие громадную роль в пищевой жизни корейцев вплоть до сего дня. Из сельскохозяйственных орудий чаще всего встречаются жатвенные ножи полулунной формы (известные также развитому неолиту Китая – культуре Луншань), плечиковые мотыги-топоры, каменные и костяные лопаты (классические образца их найдены на стоянке Кунсанни, уезд Ончхон пров. Юж. Пхёнан), костяные серпы (часто изготавливавшиеся из бивней дикого кабана) и многочисленные каменные зернотерки. Для раннеземледельческого комплекса как на Севере (долины р. Амноккан и Туманган), так и в центральной части полуострова весьма типично каменное орудие, условно идентифицируемое как лемех (ploughshare) неолитического плуга, - обработанный с нескольких сторон кусок зернистой вулканической породы овальной формы, заостренная часть которого использовалась, по-видимому, для пахоты (см. Илл. 6). Одновременно с земледелием развивались и примитивные формы содержания домашних животных, прежде всего свиньи и собаки. Несмотря на постепенное развитие производящих форм хозяйства, по-прежнему сохраняли свое экономическое значение и присваивающие формы – рыболовство с использованием сетей в прибрежных районах, охота на оленей и диких кабанов и собирание дикорастущих злаков, корней и орехов – во внутренних. Около полутора-двух тысячелетий понадобилось для того, чтобы земледелие – уже с использованием гораздо более производительных железных орудий – смогло бы стать основой хозяйства.

Однако даже в своем несовершенном неолитическом виде примитивное земледелие сыграло громадную роль в ускорении исторического процесса эволюции на полуострове, дав населению более или менее предсказуемый дополнительный источник питания и избавив его от безусловной зависимости от рыболовства, вынуждавшей людей селиться прежде всего по берегам морей и рек. Население позднего неолита – значительно увеличившееся опять-таки благодаря новому источнику пищи – начинает основывать поселения в прежде малоосвоенных внутренних районах полуострова. Активно осваиваются, скажем, районы к югу от р. Пукханган (западная часть пров. Канвон), территория нынешней пров. Сев. Чхунчхон (к северу от р. Кымган) и т.д. Кроме того, продуктивное освоение значительных территорий и необходимость гарантировать выживание небольших деревенских кровнородственных коллективов в случае неурожая заставляли жителей различных деревень одного и того же района вступать между со-

Весьма возможно, что оседлая жизнь, укрепившиеся межобщинные связи внутри полуострова и оживленные контакты с представителями других неолитических культурных комплексов вне Кореи (луншаньской и луншаноидных культур Китая, культуры дзёмон Японских островов, и т.д.) могли способствовать, особенно на поздних этапах корейского неолита, появлению первых форм протоэтнического сознания (в самом примитивном виде – классификации ”мы-они” в отношениях с представителями других культурных горизонтов). Однако в целом на этой стадии, при отсутствии устоявшихся надобщинных потестарно-политических форм, говорить об этнической принадлежности можно только очень условно.

Внутри общины, по-видимому, продолжали господствовать родовые эгалитарные формы, т.е. социальный контроль (в той мере, в которой он был вообще необходим в обществе этого уровня) основывался на традиционных коллективистских нормах, брачных отношениях, институтах старшинства и лидерства. Лидеры в обществах такого типа обычно выбираются на основе их личных качеств (а не накопленного в роду богатства, что характерно для более поздних этапов социального развития), не имеют права приказывать общинникам или принуждать их (т.е. обладают авторитетом, но не властью) и мало отличаются от остальных общинников по уровню потребления. Действительно, археологические материалы не дают возможности говорить о существовании сколько-нибудь серьезного социально-имущественного расслоения в неолитической Корее. Не было, как кажется, в корейском неолитическом обществе и серьезных межобщинных вооруженных столкновений – следов массового насилия археологи в соответствующих слоях пока что не находили. Это и неудивительно – ведь война появляется лишь на том этапе развития общества, когда добыча от вооруженных грабительских набегов на соседние общины превышает потенциальные риски для самих грабителей, т.е. когда определенный уровень развития производительных сил позволяет накапливать значительные излишки. Как представляется, в неолитической Корее такой уровень так и не был достигнут.

Материалов, позволяющих судить об искусстве и в особенности о религиозных верованиях позднего неолита (да, по сути, и корейского неолита в целом), у нас практически нет. Костяные изображения собачьих, свиных и змеиных голов, найденные на стоянке Сопхохан (устье р. Туман, близ границы КНДР с Россией) интерпретируются скорее как декоративные, чем ритуальные. То же можно сказать и о глиняных изображениях птиц и собак, найденных на другой северокорейской неолитической стоянке, Нонпходон (близ г. Чхонджин, пров. Сев. Хамгён). С зачатками религиозного культа, по-видимому, можно безусловно связать лишь знаменитую маску-изображение человеческого лица из раковины (с дырочками на месте рта и глаз), найденную в 3-ем слое Тонсамдона (см. Илл. 7). Видимо, она – как и очень похожее глиняное изображение человеческого лица, найденное в Осанни – представляла человекоподобных духов – сверхъестественных покровителей человеческого коллектива. Традиция изображать лики духов-покровителей – защитников от ”нечистой силы” – на черепице, бронзовых пластинах, и т.д., жила в Корее еще очень долго, и весьма возможно, что ее корни следует искать в этой примитивной неолитической маске. Неолитических погребений известно в Корее пока еще очень мало, и вывести какие-то общие закономерности погребального ритуала пока что не представляется возможным. Ясно, что покойников хоронили в вытянутой позе, головой большой частью к востоку или юго-востоку, иногда с каменными топорами или нефритовыми браслетами. Следов серьезной социальной стратификации погребения не дают. Антропологический – прежде всего крениологический – анализ останков людей, обнаруженных в одном из северокорейских неолитических захоронений (г. Унги, пров. Сев. Хамгён), показал их принадлежность к короткоголовому типу восточных монголоидов, с их высокими и плоскими лицами и сильно развитыми скулами. Правдоподобными кажутся предположения об этническом родстве неолитических насельников Кореи с дотунгусским палеоазиатским неолитическим населением Восточной Сибири и Дальнего Востока. Однако следует также помнить, что на той ступени развития, на которой находились неолитические обитатели Кореи, понятие ”этнической принадлежности” или ”этнической гомогенности” еще отсутствовало в коллективном сознании – жители маленьких рыбацких или земледельческих поселков ощущали себя просто членами сво-