LA - Odessa, one way ticket
Клоун уехал, цирк остался...
В американскую жизнь Лёша не вписался сразу. Откровенно говоря, он и не прилагал каких-то особенных усилий адаптироваться к довольно непривычной для себя обстановке и без всякого энтузиазма вникал в здешние реалии. Как любой человек, не спаливший опрометчиво за собой мосты, Лёша не спешил поставить жирную точку в своей одиссее и определиться с окончательным выбором: где же ему будет лучше - под вечнозелёными пальмами в Лос-Анджелесе или на берегу Чёрного моря в Одессе? Как правило, такая дилемма для эмигранта не самое подходящее начало неведомой ему дороги и делает его положение в новой стране непригляднее, чем оно могло бы быть. Окажись Лёша отрезанным навсегда от своего прошлого, как некогда бывшие советские граждане, оказавшиеся по другую сторону железного занавеса, волей-неволей ему бы пришлось как-то устраиваться, а так... В любой момент он мог совершенно спокойно купить билет на самолёт и уже через сутки беспрепятственно вдохнуть степной воздух в одесском аэропорту.
Никто не обходится без сомнений как поступить, но не всех угнетают потом раздумья по поводу совершённого шага. Брать целиком на себя ответственность за принятое решение - это привилегия сильного. Пожить за рубежом, в принципе, неплохо, но искать там лучшую долю – дело трудное и часто непредсказуемое испытание, и чем человек критичнее относится к себе и к другим, тем сложнее ему не почувствовать себя там одиноким и чужим.
За два года, что Лёша провёл в Лос-Анджелесе, ему так и не удалось ко многому привыкнуть. Давно пролетели его первые заграничные месяцы, но он продолжал с удивлением и настороженностью отмечать странности своего окружения, вызывающие у него, как и прежде, неоднозначную реакцию. Что-то коробило, что-то смешило, ну, а иное просто раздражало. Так, например, Лёша не переносил, когда его называли Алексом. Непонятно почему это мужское имя вдруг стало столь широко распространённым на слуху среди русской эмиграции. Куда ни глянь - кругом одни "Алексы" и "Борисы" с ударением на первый слог.
"...Что за чертовщина? - рассуждал он про себя. - Как будто у людей не существовало других имён..."
И хотя его американским знакомым с их привычкой сокращать имена было непросто произнести "Алексей" или, того хуже, "Лёша", тем не менее, он всегда мягко, но с завидным постоянством поправлял любого, кто "забывал" как его зовут. Впрочем, делать это ему приходилось нечасто - Лёшин круг общения был довольно ограничен, и он не горел желанием его расширять. С русскими дружбы не получалось ввиду непохожести мировоззрения и отсутствия одинаковых интересов, а с аборигенами - тоже как-то не клеилось...
В дом к Лиз Лёша попал, в общем-то, совершенно случайно. Как это обычно бывает, шёл, а вернее, ехал мимо... Как видно, учёба в Одесском художественном училище им. Грекова не прошла для него даром, не говоря уже о тех долгих годах, что он посвятил антиквариату, и первое, что ему бросилось в глаза в этом жилище, оказалась висевшая на стене картина. Стоило Лёше задержать взгляд на потемневшем полотне, как в его в душу сразу же закрались смутные подозрения. Это была копия известного полотна Ороско "Сапатисты", но пропорционально уменьшенная для размеров жилой комнаты. Менее всего она походила на работу какого-нибудь прилежного студента колледжа или живописца-любителя, самозабвенно увлекавшегося латиноамериканской романтикой. Подобные творения, которыми легко разжиться на любом ярд-сейле**, Лёша вычислял мгновенно. Мёртвая, лишённая живости и чувства цвета мазня ему часто попадалась там в пугающем изобилии среди разложенных на зелёных лужайках детских игрушек, разнокалиберной посуды и прочих случайных предметов для скорой и дешёвой распродажи.
Глядя сейчас на это странное полотно, Лёша внезапно ощутил лёгкую приподнятость и почти забытое волнение, что его всегда охватывали в Одессе, когда удавалось "выпасти" приличную вещь, сулившую ему в дальнейшем гарантированное и скорое пополнение бюджета. Как он любил такие моменты! Они были чем-то сродни тайному восторгу первоткрывателя поверившего в свою удачу, так часто предававшую его.
Судя по всему, хозяйка дома давно забыла о картине. Та, похоже, висела на привычном месте не один год, и если её не сняли и не забросили с глаз долой куда-нибудь в дальний угол, то только лишь для того, чтобы не испортить интерьер комнаты некстати выгоревшим пятном на стене и видом сиротливого гвоздика или уж совершенно непрезентабельной дыркой от него в штукатурке.
Лёшка, не желая лишний раз привлекать внимание своим внезапно проснувшимся любопытством, старался не задерживать взгляд на картине и изредка, как бы ненароком, пробегал по ней глазами, испытывая странные и непреодолимые предчувствия.
В Америке с шедеврами ситуация сложная. Те предметы искусства, с которыми Лёше приходилось иметь дело в Одессе, имели для него вполне определённый художественный смысл, здесь же приходилось на всё смотреть совершенно другими глазами. Понемногу он начал улавливать конъюнктуру местного рынка. Правда, вообразить, что кто-то выложит кругленькую сумму за пошарпанное рядно с псевдоиндейским орнаментом или выхватит с радостью топорно сработанный американскими умельцами из глубинки в начале двадцатого века стул, было иногда трудновато, но отрицать возможность перекинуть такое дерьмо арт-дилеру - означало не видеть потенциальный заработок.
Лёша вдруг вспомнил недавнюю нашумевшую историю с картиной стоимостью миллион долларов, обнаруженной в куче выкинутого кем-то барахла. С виду невзрачное полотно где-то в Манхеттене выставили за ненадобностью на помойку, и так бы оно бесславно закончило свой жизненый путь, если бы не случай. Картину заприметила наверняка интеллигентная и образованная особа. То ли собачку прогуливала, то ли просто совершала моцион и попутно обходила мусорники в надежде чем-нибудь поживиться - бог её знает, но как бы-то ни было, извлекла она занятный холстик из под мешков с отбросами и решила украсить им свою комнатку, которую делила с такой же, как сама, подругой. Там находка провисела несколько лет, пока новой владелице не стукнуло в пытливую башку проверить, а кто же этот таинственный художник, чья подпись находилась в правом нижнем углу? Ни много - ни мало им "на минуточку" оказался Руфино Тамайо - живописец, известный не только у себя на родине в Мексике, но и по всему миру, а картина в своё время была похищена со склада аукционного дома "Sotheby’s".
Да что там эта история, без сомнения приукрашенная репортёрами с единственной целью подогреть интерес публики к любой сенсации? Лёше и самому приходилось отыскивать здесь уникальные, а самое главное, абсолютно неожиданные вещи. Правда не в мусорных баках, а на тех же самых пресловутых ярд-сейлах, но какая разница - где? В Америке, если вещь уже вынесли из дома и не сумели реализовать, обратно не понесут... Однажды Лёше подфартило купить чуть ли не по квортеру*** за штуку изделия кубачинских мастеров! Четыре великолепных серебряных стаканчика с выгравированными по полю видами Кремля, где башни ещё венчали не красные звёзды, а как когда-то - двухглавые орлы. Продавец даже не подозревал, что почерневшее от времени и ненужное ему старьё может стать предметом гордости любого искушённого коллекционера и был несказанно рад выручить доллар, избавившись наконец от ненужного ему хлама.
Шанс того, что здесь в Лос-Анджелесе могут оказаться работы Хосе Ороско, Лёша как раз не отвергал. Этот пламенный революционер, художник-бунтарь, один из великой троицы мексиканских "муралей"**** какое-то время работал в Клермонте и оставил после себя фреску в колледже Помоны, пригорода Лос-Анджелеса. Одно Лёшу смущало: стал бы Ороско, подлинной страстью которого были гигантские росписи стен, тиражировать свои немногочисленные работы станковой живописи? Хозяйка на минуту вышла из комнаты и он беззастенчиво впёрся взглядом в заинтересовавшую его картину.
В своей жизни Лёша получал по-настоящему истинное удовльствие от двух вещей: от антиквариата и от женщин. Две эти привязанности жили в нём каждая сама по себе, занимая в его душе равноценное место. Он одинаково трогательно относился к красивым дорогим вещам прошлых столетий и ко времени, проводимому им в обществе хорошеньких знакомых. При этом Лёша неизменно сохранял определённую дистанцию, предпочитая не привязываться ни к чему и ни к кому слишком трепетно, сохраняя тем самым за собой право вовремя и без особого сожаления распрощаться с предметом своего увлечения. Будь то редкий образец прикладного искусства прошлых столетий или очередная возлюбленная. Непродолжительная связь всегда заканчивалась элегантным расставанием, лишённым никому не нужных сантиментов. В результате, к классическому возрасту, когда мужчина впервые оглядывается назад, Лёша остался закоренелым холостяком и вовсе не собирался в ближайшем будущем менять судьбу коренным образом. Недаром говорится: в сорок лет жены нет и не будет...
В Америку Лёша попал, можно сказать, в связи с неблагоприятными обстоятельствами. То есть, теоретически он отнюдь не исключал раньше такую перспективу, но реально не видел для себя смысла вдруг бросить всё и ни с того - ни с сего кинуться в антипатичную по своей сути жизнь. Успев два раза съездить в гости к сестре, живущей в Калифорнии, он довольно скептически отнёсся ко всему, что увидел за океаном. Тем не менее, на всякий случай Лёша успешно прошёл собеседование в американском посольстве, подготавливая для себя "запасной аэродром". Его, как, впрочем, и очень многих других, никогда не оставляло предчувствие грядущей политической катастрофы в стране, и Лёша предпочитал иметь место, куда в случае чего он сможет приземлиться. Всё вышло гораздо проще и банальнее...
В смутное время к нему пришли... В тот год Лёша едва успевал откликаться на все заманчивые предложения. Одесситы повалили за бугор, и к нему, как к человеку известному в кругах любителей старины, многие стали обращаться за помощью пристроить "бабушкины" вещи и получить за них не в "деревяных", а в устойчивой европейской валюте или в долларах. Шкатулочку от Фаберже, этюдик Костанди - да мало ли? С собой через границу не провезёшь, а денег "родительская память" стоит немалых - вот и нужен надёжный человечек, такой как Лёша - со связями в Москве и Питере, с реальными покупателями и не трепло. К несчастью, в Одессе молва всегда бежит впереди правды. Что знает один - уже известно всем. Именно это и произошло и, естественно, на Лёшину голову.
Однажды ему позвонили по телефону и мягко, но настойчиво предложили охрану от недоброжелателей. Собственно, Лёша уже предполагал некое подобное развитие событий - уж слишком в последнее время он был на виду. Предчувствия его не обманули, и сейчас, когда это произошло, Лёша благоразумно не стал посылать новоявленных защитников его интересов к известной маме, а предложил встретиться и поговорить. Ему было необходимо выяснить уровень тех, кто так настойчиво пёкся о его безопасности, и только потом решить, как ему поступить. На встречу приехали не агрессивные отморозки, которых в городе расплодилось в бессчётном количестве, а два довольно спокойных мужичка примерно его возраста, и тоном, не терпящим возражений, объявили, что они теперь его "крыша".
- А если, я извиняюсь, надо мной ничего не капает? - попытался пошутить Лёша.
- Как знаешь...
Ребятки ухмыльнулись.
- Ты подумай на досуге. О погоде и вообще...
Глядишь, и понадобится зонтик.
Откуда они взялись - приходилось лишь только догадываться... В принципе, Лёша не водился ни с ментами, ни с бандюками. Круг его деловых знакомств не замыкался на двух-трёх постоянных клиентах и был достаточно разносторонним, но говорить о широкой публичности своей деятельности, конечно же, не приходилось. Осуществляемое им посредничество и некоторые валютные операции шли только по рекомендации известных ему людей и проверенных поручителей. Несложные и соответствующие выводы напрашивались сами собой...
Последующие несколько дней под окнами его квартиры дежурила приметная "девятка", как бы давая понять строптивому подопечному, что деться ему некуда и придётся платить. Не по-хорошему, так по-плохому - по всей видимости, методов принуждения у этого самодеятельного охранного подразделения существовало в арсенале предостаточно. В чём-чём, а в людях Лёша разбирался неплохо. Эти двое с самого начала не производили впечатления тупых рекетиров и, должно быть, уже давно к нему приглядывались. Да и наверняка за ними кто-то стоял, подобная информация доступна далеко не всем. Леша понял насколько это серьёзно и решил пересидеть какое-то время в Штатах, тем более, что он всё равно собирался там появиться и вплотную заняться грин-картой. На его счастье, виза была уже давно готова, но он, занятый по горло делами, всё откладывал необходимую ему поездку. Эти находчивые хлопцы даже и не предполагали, как вовремя они объявились... Квартиру к тому времени Лёша уже выкупил и, не желая лишний раз испытывать фортуну, ночью перевёз к друзьям на Фонтан всё самое ценное. То, что от него просто так не отвяжутся, сомневаться не приходилось - криминальная обстановка в городе с развалом Советского Союза давно утратила некогда устойчивый, хоть и хрупкий баланс, и сейчас не сулила ничего хорошего.
В Одессе Леша опять "нарисовался" через полгода и с удивлением отметил весьма ощутимые изменения. Тема антиквариата среди состоятельных людей теперь выглядела уже совсем неактуальной и надеяться как раньше на стабильный доход от его перепродажи - значило не понимать обречённость этой затеи. На сегодняшний день деньги активно вкладывались в недвижимость, впрочем, такая тенденция была понятной - у населения появились иные возможности, да и поток приличных, действительно стоящих вещей, и без того скудный, теперь, похоже, переживал агонию. Жизнь стремительно выдвинyла жёсткие условия и, диктуемые ею правила игры требовали крупных вложений. Его близкий приятель как раз незадолго до Лёшиного приезда успел "распаковаться" на тридцать тысяч "зелени" и приобрёл булочную на Молдаванке. Этот факт сам по себе не представлял особого интереса, но служил отображением того, что творилось в городе. Наличных у Лёши "на кармане" в тот момент имелось не густо - по вполне логичным соображениям он, теряясь от преследователей, перекантовал все сбережения в Америку и в Швейцарию, а без них куда-нибудь соваться и делать волны - только народ смешить... Лёша какое-то время покрутился, стараясь в целях конспирации ни с кем особо не контактировать и, оставив квартиру на попечение приятелей, вернулся в Лос-Анджелес.
Человек, привыкшый пересыпать чужой золотой песок из ладони в ладонь, оставляя для себя между пальцами прилипшие крупицы, не станет сам добывать его промывочным лотком, стоя по колено в холодной воде. Лёша был именно из тех, кто никогда не перетруждался. Ни в местном кукольном театре в качестве художника-декоратора, ни в городском худпромкомбинате в должности художника-оформителя, ни потом, когда после перестройки отпала дурацкая необходимость где-либо числиться, не опасаясь быть привлечённым по статье за тунеядство. Он всегда всецело посвящал себя только личным нуждам и делал это достаточно продуктивно. Так складывалось, что судьба ему не то чтобы благоволила, подкладывая заботливой рукой на тарелку жирные куски, но никогда не оставляла его голодным. Лёша не отвык работать, он просто никогда не привыкал. Средств к существованию ему всегда хватало, а в последние годы для него вообще отпала острая необходимость беспокоиться о хлебе насущном. В конце восьмидесятых в Америку перебралась его старшая сестра с мужем и детьми. Она не только прихватила с собой престарелую маму, но и оставила Лёше потрясающую по тем меркам родительскую трёхкомнатную квартиру в доме дореволюционной постройки, в самом центре города. Ну, чем не исключительная возможность вести образ жизни не стеснённого ни в чём сибарита, наслаждаясь лучшими годами мужчины, не обременённого семьёй? От добра добра не ищут и, если бы не злополучный "наезд", он однозначно никуда бы не дёрнулся.
В Лос-Анджелесе Лёша был уже не новичок, но одно дело - приезжать сюда в гости или для оформления бумаг, не намереваясь здесь оставаться, и совсем другое - вдруг столкнуться с необходимостью обустраиваться за границей на неопределённое время. По правде сказать, он по-прежнему надеялся, что его пребывание на американском континенте - временное явление и рано или поздно жизнь скорректирует все неудобные пока обстоятельства. Вопреки настойчивым увещеваниям сестры, не нуждающейся в деньгах, но всё равно рассчитывающей на свою долю от реализации одесской квартиры, Лёша не только не продал по праву принадлежащее им обоим жильё, но и сохранил за собой украинский паспорт.
- Ну и что ты с ним собираешься делать? - недоумённо и с недовольством спрашивали его родственники, - лучше не теряй время и подыскивай себе какую-нибудь работу.
Лёше от их советов было ни холодно, ни жарко. Ни на чьей шее он пока не сидел и не собирался. Деньжата у него здесь водились. Немного по американским стандартам, но достаточно, чтобы не идти горбатить к кому-нибудь в русский бизнес на кеш, на пять долларов в час или садиться за баранку такси. Он не стал шиковать: снял недорогую квартиру в Ван-Найсе, купил на аукционе за "полторушку" подержаный Лексус и стал осматриваться. По сути дела, всё, что Лёша умел, это была торговля антиквариатом - занятие, сочетающее в себе разноплановые навыки и требующее специфическую подготовку. Немного, если не сказать - ничего в стране, где коммерсантов несоизмеримо больше, чем представителей всех остальных профессий. Вероятно, Лёшин долголетний опыт мог бы кому-то и пригодиться, знай он кому его предложить, но, к сожалению, в услугах такого рода никто не нуждался. Лёша обошёл не один антикварный салон, и везде его встречали настороженно-холодно. Экспертов-искусствоведов и без него хватало, не говоря уже о том, что с американской стариной Лёша практически никогда не сталкивался. Только после долгих и бесполезных поисков ему, наконец, удалось выйти на дилера в Пасадене, который подсказал с чего начать.
- Объезжай ярд и гараж-сейлы...
Найдёшь что-то приличное, приноси - я дам нормальную цену.
Совет дилера не оказался пустым звуком, но, к великому разочарованию, помимо Лёши там уже, как шакалы, давным-давно рыскали его потенциальные конкуренты. Суббота была единственным днём недели, когда горожане выставляли всякий хлам на улицу, организовывая стихийные распродажи залежалого барахла. Она-то и стала для Лёши рабочим днём.
Самое живое и продуктивное время составляло всего лишь несколько утренних часов, потом уже можно было смело сворачиваться и прекращать поездки. Это Лёша понял незамедлительно в течение первого месяца. Не теряя драгоценных минут, он натренированным глазом оценивал гамузом выставленный наружу скарб и спешил к следующему, ориентируясь по написанным от руки объявлениям на столбах электропередач. Упорные и непрекращаемые поиски вскоре принесли первые плоды - занятные и совершенно непредсказуемые. Помимо тех самых серебряных стаканчиков, за которые его знакомый дилер заплатил весьма недурно, Лёше удалось приобрести за бесценок изумительный молочник середины девятнадцатого века из джаспера - знаменитого Веджвудского яшмового фарфора; пару расписных корниловских тарелок, поставляемых в своё время в Америку известной фирмой "Тиффани"; подставку со столешницей из чертозианской мозаики и как венец успешной охоты - бюро-конторку, выполненную бостонскими мастерами во времена войны между Севером и Югом. Лёша купил его чисто по наитию и, как оказалось, не ошибся - такой трофей стоил всего затраченного времени. Помимо ощутимой суммы чистой прибыли этот рахитичный уродец из тигрового дуба на непропорционально низеньких ножках с лихвой окупил все нервные издержки и вдохновил на дальнейшие поиски.
В одной из очередных поездок Лёша столкнулся с Лиз...
Она сидела на ступеньках крыльца своего дома и довольно равнодушно взирала на первых набежавших покупателей, проворно копошившихся в груде ненужных ей более вещей. Лёша, как обычно, остановил машину у обочины и через открытое окно всматривался в скучный ассортимент "колониальных товаров". С некоторых пор он так про себя насмешливо называл стандартный набор домашней утвари и поношенного тряпья, выставляемый на субботнюю распродажу. Лёша уже было собирался отъехать, как вдруг заметил ониксовую колонну, почти прикрытую какими-то лахами.
- Сколько?
Он с удовольствием рассматривал находку.
- Сорок долларов, - ответила хозяйка сейла, не подымая головы, - у меня их две и если, вы берёте обе, то я могу их отдать по тридцать пять.
Женщина сняла большие солнцезащитные очки и посмотрела на Лёшу. От её взгляда что-то на минуту в нём дрогнуло, и он неожиданно для себя сразу согласился.
- О’кей!
Наверное? он мог поторговаться и скостить ещё гривенник, но вдруг по необъяснимой причине Лёше стало неудобно. И хотя в своей практике ему редко приходилось испытывать подобные, как он считал, проявления ложной щедрости, на сей раз Лёша даже не заикнулся о встречном финансовом предложении и без второго слова полез в карман за бумажником.
- Где вторая?
Он хотел убедиться, что парная колонна не имеет дефектов в виде досадных сколов и прочих изъянов на видных местах
- В доме, и я должна буду вытащить её из клозета...
Женщина поднялась, и Лёша невольно отметил её расплывшуюся от полноты фигуру. Как это часто бывает у людей с избыточным весом, лицо устроительницы ярд-сейла выражало какое-то необыкновенное умиротворение и неподдельную доброту. На него было просто приятно смотреть, совершенно не замечая ни второго подбородка, ни округлости щёк, и лишь находиться под магией излучаемого им величественного спокойствия.
"...Приятная толстушка..." - подумал про себя Лёша.
"...Если вторая колонна в таком же товарном состоянии – ‘пятихатка’ мне обеспечена".
Хозяйка дома улыбнулась той самой виновато-обезоруживающей улыбкой, против которой мужчина, в большинстве случаев, бессилен.
- Там столько наставлено...
Она, как бы представив количество вещей, скопившихся за долгие годы, вздохнула.
- Если вам несложно, подъезжайте часа в четыре, к тому времени я точно управлюсь.
Лёша протянул деньги и дружелюбно заметил:
- Чтобы вы не сомневались в моих серьёзных намерениях.
Он одарил свою новую знакомую хорошо отработанным многообещающе-игривым взглядом и, аккуратно подхватив увесистую покупку, направился к машине.
С женщинами Лёша сходился легко. Может, оттого что в нужный момент у него непременно находился в запасе с виду нечаянный комплимент, которым, к слову сказать, он, так же мило прощаясь, заканчивал очередную непродолжительную интрижку. Очевидно, не последнюю роль играла и Лёшина манера себя вести - изначально мягкая и даже вкрадчивая, развившаяся c возрастом до совершенства, располагать к себе окружающих. Как бы там ни было, Лёша, не особо напрягаясь, всегда умел произвести приятное впечатление и умудрялся надолго сохранять его неизменным.
Вообще, мужчина-одиночка по натуре - это не пудель в тапках, а существо таинственное и непостижимое: недаром большинство женщин испытывают к нему самый живой и не гаснущий интерес. Приручить такого - сродни попытке одомашнить волка - как ни люби и не корми зверя, он всё равно с тоской будет смотреть на свой тёплый лежак и однажды не выдержит. Молча виновато взглянет, прости мол, и за порог. Поминай как звали и не храни зла...
Лёша остался в прекрасных отношениях со всеми своими "бывшими". Он даже наверное, пригласил бы этих женщин вместе в ресторан и признался в том, как их всех любит, но безумно сожалеет, что не может предпочесть одну и тем самым отказать остальным. Впрочем, на него никто бы не обиделся: щедрый и хороший любовник - это достойные мужские качества, которые трудно забыть. Уезжая из Одессы, он тепло попрощался со своими дражайшими дамами сердца - одной нынешней и двумя предыдущими, благо они его помнили, несмотря на то, что уже обе давно вышли замуж. В Лос-Анджелесе Лёша сохранил прежние повадки и, как истинный одессит и джентльмен, не мог при случае не одарить представительницу прекрасного пола невесомым комплиментом или ничего не значащим обещанием, пусть даже он видел её в первый и в последний раз.
Две ониксовые колонны, к сожалению, стали на сегодня единственным уловом. Лёша наугад выбрал этот район города, надеясь только на случай. Ожидать от каждой поездки ощутимых результатов было бы по меньшей мере неразумно и опрометчиво: любые поиски ведут не только к удаче или разочарованию, но и к привыканию к их сопутствующей неизбежности. Настоящим сюрпризом - ярким и запоминающимся, оказалась эта непонятная картина... Последующие несколько дней Лёша не раз настойчиво возвращался к ней в своих мыслях, испытывая самые противоречивые чувства: от полного скептицизма по поводу её подлинности до отчаянного желания поверить в почти невероятное. Эта идея настолько крепко въелась ему в мозги, что он почти без колебаний решился повторить визит туда, где увидел "загадочного Ороско".
В одесской жизни Лёша ощущал себя как рыба в воде и, возникни у него там аналогичная проблема, он бы её решил, пусть не в два счёта, но уж точно сориентировался бы на месте, как ему себя вести. Недаром его искушённые приятели с завистью отмечали Лёшину способность к кому угодно подбирать нужный ключик и как следствие своего природного дара - находить в Одессе совершенно уникальные вещи.
- И как это тебе удаётся? - со смехом поражался Лёшиному везению его московский коллега.
- Признайся, ты наверное, перемахал там всех старушек...
Лёша лишь скромно улыбался, памятуя, что чаще всего цель оправдывает средства. Правда, справедливости ради, стоило признать, что он ни разу не мог себя упрекнуть в беспринципности и не было случая когда Лёша подписывался бы на сомнительные сделки, вне зависимости от их выгоды. Так он никогда не брал в руки икону с тем, чтобы её перепродать и смотрел с неприязнью на тех, кто не гнушался торговать принадлежащими кому-то святынями. Только там, где его совесть могла быть абсолютно чиста, он не видел причин к отказу от дружеских отношений с хозяевами интересующих его вещей затем, чтобы со временем убедить их уступить ему ту или иную антикварную цацку...
- Что-нибудь не так?
Удивилась прежняя владелица ониксовых колонн, вновь увидев Лёшу у себя на пороге. Она его, безусловно, узнала, что избавило её покупателя от необходимости долго объяснять, кто он такой.
- Я не представился в прошлый раз...
Лёша артистично, изобразив необходимую в подобной обстановке неловкость от своего неожиданного визита, растерянно улыбнулся.
- Алексей.
В глазах женщины удивление сменилось любопытством, увидев как мужчина, с которым она практически не общалась и едва запомнила, явно хочет завязать с ней знакомство.
- Элизабет... Лиз.
Она немного смущённо подала ему руку и пригласила войти.
Последнее, что Лёша собирался делать - это идти напролом. Здесь требовалась тонкая тактика и в высшей степени деликатность. Не проявить чудеса "высшего пилотажа" и бездарно торопиться - означало отрезать себе все реальные пути к картине. Он даже пока не касался волнующей его темы, а прилагая усилия добросовестного школьника, старался вести светскую беседу, насколько это позволял его неимоверно плохой английский. Тем не менее, они проговорили почти час и когда Лёша, прощаясь, выразил надежду встретиться вновь, Лиз к его удовольствию, почти не раздумывая, согласилась. Как Лёша полагал и, вероятней всего, не без основания - при своей полноте, делавшей её неуверенной и, возможно, стеснительной, она не была избалована избыточным мужским вниманием, и он ей доставил необыкновенную радость желанием продолжить знакомство...
После ужина в мексиканском ресторане с гвакамоли и салсой, с текилой и маргаритой Леша почувствовал, как иноземные продукты разом пробудили в нём уснувшее на какое-то время желание. Он смотрел на сидевшую напротив Лиз и находил её уже не настолько чересчур пышной, как ему показалось раньше.
"...А что, совсем неплохая мамка..."
Лёша вдруг представил её раздетой и очётливо понял, что он её хочет.
"...Это уж точно: нет некрасивых женщин - есть мало водки..."
Он про себя усмехнулся. Впрочем, эта народная мудрость больше относилась к количеству выпитого, чем к внешности Лиз. Она ему определённо начинала нравиться и ситуация принимала несколько другой оборот. Лёша украдкой разглядывал Лиз уже не равнодушно, а предвзято и даже пришёл к выводу, что её фигура выглядит неоспоримо аппетитной и очень сексуальной.
"...По-моему, я до сих пор не на тех смотрел...
И это в Одессе, где у женщин всегда традиционно трещали юбки и ломились лифчики..."
На память пришла его последняя подруга. О ней Лёша всегда думал с неизменным вожделением, но сейчас её формы моментально проигрывали и бледнели на фоне Лиз.
"...Ну, ни какого сравнения...
Розан да и только..."
Кстати, ко всем своим неожиданным достоинствам Лиз проявила талант замечательной собеседницы и даже понимала или притворялась, что понимает всю тарабарщину, которую Лёша нёс на своём скверном английском. Он, слегка опьянев, изо всех сил старался понравиться и, наверное, не безрезультатно, но окончательно и бесповоротно Лёша покорил сердце своей спутницы, когда мариачи по его просьбе исполнили "Бессамэ мучо". Он даже сам чуть едва не прослезился, стоило певцу под ласкающий слух аккомпанемент гитары и скрипки растревожить его душу острой необходимостью любить:
...Besamе, besamе mucho
Como si fuera esta noche
La ultima vez...*****
Лёша почти интуитивно подал им знак не останавливаться и, подхватив Лиз, увлёк её на свободное пространство зала. Она оказалась превосходной партнёршей, очень чуткой к музыке и, улавливая все ньюансы мелодии, двигалась в такт с ней необыкновенно грациозно и легко. Лёша чувствовал у себя под руками её округлое соблазнительное тело и уже не мог ни о чём более думать, а только мечтал, как он страстно вопьётся в него жаркими поцелуями...
Лёша даже не напрашивался остаться у неё на ночь. Едва Лиз открыла входную дверь и обняла его, неумело делая вид, что прощается, как он крепко привлёк её к себе и уже был не в состоянии оторваться от такого сокровища.
"...Неужели это всё моё?.."
Промелькнула озорная мысль, которую теснила уже совершенно другая:
"...Господи, какая упоительная роскошь ...
Уй-й-й..."
Лиз не особенно сопротивлялась, а стоило им войти вовнутрь и закрыть дверь, как она поцеловала Лёшу c таким жаром, что он чуть не расплавился и не потёк как сливочное мороженое в вафельном стаканчике на пляже в Аркадии.
"...Wait..Wait.."******
Лёша едва успел раздеться на пороге её спальни и последнее, что он успел заметить перед тем, как забыв всё на свете, нырнуть в мягкие перины, это были необъятные бёдра Лиз, от вида которых его охватил столь неуёмный восторг, что он чуть не лишился рассудка.
Одной ночью дело не ограничилось и Лёша, практически не вылезая из постели, застрял у Лиз на несколько дней. О картине он, сказать по правде, пока не вспоминал. Шедевр мирно висел на прежнем месте, в гостиной, куда Лёша совершенно не стремился попасть. Он проводил время только в уютной спальне Лиз и не испытывал ни малейшего желания передвигаться по дому.
Когда говорят, что мужчина теряет голову, наверное, имеют в виду что-то очень весомое. Именно это и произошло с Лёшей. Он похудел, сбросил появившийся животик и стал поджарым, каким был во времена своей молодости. Избавился от первых признаков бессонницы и приобрёл дикий блеск в глазах. Лиз его пленила, но Лёша не рвался скинуть эти драгоценные оковы. Он растворялся в ней без остатка и не хотел возвращаться в своё обычное состояние. Его восхищала эта рубенсовская красота, достойная истинного ценителя, когда мужчина немеет при виде богини, сочетающей в себе грацию и величие. С ней он забыл обо всех, с кем когда-то спал: начиная от тощей сокурсницы, с которой он в первый раз неловко попробовал вкус женского тела чуть ли не в антисанитарных условиях и заканчивая своей последней пассией, благополучно оставленной им в Одессе.
Встреча с Лиз что-то перевернула в Лёшиной душе. Он по-прежнему не собирался искать тихую семейную пристань, но пожелай он смеха ради себе признаться как на духу, и с удивлением поведал бы, что ему с этой женщиной необыкновенно хорошо. Пожалуй, как никогда прежде. Лёша себя не узнавал. Такой ненасытной чувственности он не испытывал ни с одной из своих партнёрш. Лиз словно выплёскивала на него всю нерастраченную за долгие годы нежность. На неё просто невозможно было не откликнуться и, утопая в щедрых женских ласках, Лёша самозабвенно погружался в непередаваемое блаженство. Лиз безошибочно улавливала его настроение, и вскоре межу ними возникло такое тесное взаимопонимание, которым далеко не всегда похвастаются супруги, прожившие бок о бок не один десяток лет.
- Жаль, что в Лос-Анджелесе так редко идёт дождь.
Лёша мечтательно задумался, вспоминая одесские осень и зиму с их постоянной слякотью и вечно обложенным тучами небом, готовым вот-вот разродиться хроническим и затяжным дождём. В такую погоду было особенно приятно устроить себе эротический выходной, занимаясь до изнеможения любовью под звуки непрекращающегося дождя, барабанящего в оконные стёкла с заунывной меланхоличностью.
- А, Лиз?
Неужели нам так и не удастся разнообразить наши встречи?
Лиз, выбравшись из под смятой простыни и разбросанных по кровати скомканных подушек, молча вышла за чем-то в другую комнату. Лёша глядя ей вслед, не мог не облизнуться при виде её сумасшедшей наготы, заставляющей его каждый раз трепетать по-новому. Она тут же вернулась с компакт-диском и, наглухо закрыв тяжёлые шторы на окнах, включила недостающее Лёше сопровождение. От первого раската далёкого грома в стерео колонках трудно было не вздрогнуть, настолько реалистично порвал тишину комнаты этот грозный и тревожный звук. Потом прогремело где-то ближе - гроза, набирая силу, уже приближалась внезапно сорвавшимся ветром и шорохом обрываемых его порывами листьев. Вдруг всё смолкло и уже через секунды первые тяжёлые капли - предвестники скорого ливня зашуршали в ветвях невидимых деревьев. Лёша с упоением слушал непогоду, ощущая на своих губах порывистое дыхание Лиз с привкусом свежескошенной травы и прибитой дождём пыли на выжженной солнцем дороге.
Он простонал от нахлынувшей на него бесконечной сладостной неги и, ощущая Лиз и всё, к чему он только мог в ней прикоснуться, лишь сдавленно и хрипло вымолвил:
- И куда теперь деваться?
Что же ты, милая, со мной делаешь...
Месяц пролетел как один день. Лёшина сестра уже в панике разыскивала его по всем телефонам, обеспокоенная, куда он так неожиданно пропал. Неделя проходила за неделей, похожая одна на другую, сливаясь для него в один волшебный сон, и Лёша даже и не пытался более себя спрашивать, что же с ним происходит.
В сорок три года полюбить женщину - это очень серьёзно. Процесс быстротечный и необратимый, с последствиями, плохо поддающимися постороннему вмешательству. Дай бог каждому мужчине хоть однажды испытать это счастье, чтобы с уверенностью мудреца сказать себе и не побояться сглазить:
- Ради такого стоит жить.
Однажды после особенно бурных ласк, Лёша понял, что ему уже никто не сможет заменить Лиз. Она безраздельно присутствовала в его сознании и разве что только не снилась. Безусловно, о женитьбе не было и речи, но Лёшу такая всепобеждающая и неотступная привязанность теперь отнюдь не пугала. Расстаться с Лиз, как это он делал прежде с другими, казалось ему бессмысленным и даже жестоким по отношению к себе шагом. Решиться на него Лёша не мог, но самое удивительное - не хотел. Где-то в потайных уголках его души уже потихоньку просыпались и иные, неведомые до сих пор ощущения. Они легонько, но болезненно царапали Лёшину совесть и одна лишь мысль представить заплаканную и опустошённую Лиз, глубоко переживающую их разрыв, невыносимо терзала его сердце. В такие минуты Лёша ещё сильнее к ней прижимался, с негодованием отгоняя прочь печальные видения и уверенный более, чем когда либо, что Лиз будет всегда рядом и он её от себя никуда не отпустит. Успокоившись, он мог размышлять, как ему казалось, трезво и хладнокровно, а не под воздействием моментальных эмоций, и при этом с удовлетворением отмечать отсутствие между собой и Лиз каких-нибудь, даже незначительных обязательств. Правда, обычно такое с ним происходило в полном одиночестве, но стоило ему опять появиться на пороге заветной спальни, как все его раздумья разлетались в разные стороны словно карточный домик от одного лишь неосторожного прикосновения. Впрочем, факт такой очевидной зависимости не сделал Лёшу менее свободным, чем он был ещё совсем недавно, и встреча с этой женщиной добавила лишь то, чего ему так недоставало.
- Поедешь со мной? - как-то в задумчивости поинтересовался он, лёжа с Лиз в постели .
- Поеду.
Она ответила это очень невозмутимо и твёрдо.
- Ты даже не спрашиваешь куда.
Лиз взглянула на него с доверчивой покорностью, как бы давая понять, что не шутит.
- Куда угодно...
Идея вернуться в Одессу у Лёши возникла как продолжение его чувств к Лиз. Он вдруг представил, как сможет пройтись с ней под руку по улицам родного города, посидеть в тени каштанов на бульваре, и у него тут же защемило в груди.
"...Домой! Ну, что? Что, спрашивается, я здесь потерял? - подумал он однажды, воодушевляясь от неожиданного порыва.
"...Домой! И чем раньше, тем лучше..."
Эта мысль стала посещать его с прогрессирующей частотой, и Лёша уже начал всерьёз задумываться о том, чем бы ему там заняться. Сестру в свои намерения он пока не посвящал и, хотя её мнение всё равно ничего не меняло, Лёша ни на секунду не сомневался, что она воспримет его решение как сумасбродное и недальновидное.
"...Пусть так, но это моя жизнь и никто не вправе туда вмешиваться..."
Искать в Америке Лёше было нечего - ни настоящего, ни будущего. В той самой хвалёной свободе, усердно прокламируемой здесь на каждом шагу, он видел лишь плохо замаскированную и умышленную политику, когда человеку внушают доступность всех материальных благ, обрекая его тем самым на финансовую кабалу. Лёша было попытался объяснить это своей сестре, но незамедлительно наткнулся на такой нравоучительный речитатив, что тут же пожалел о своей откровенности:
- Ша... Никто не собирается тебе переубеждать, - он понял, что собственное мнение ему лучше держать при себе.
- Тебе подходит жить в долгах как в шелках, мне нет. Можешь считать мои взгляды экономически незрелыми...
Лёша понимал, что стоит за настроением его сестры. Как и многие, с кем ему доводилось здесь общаться, она ревниво следила за успехами тех, кто остался "там" и в частности, за Лёшиными. Встретив его в аэропорту с чемоданом, она не могла удержаться, чтобы не кольнуть, как бы подтверждая свои давние прогнозы.
- Ну, что удостверился в моей правоте?
Лёша тогда ничего не ответил, менее всего ему хотелось обсуждать временные трудности. У кого их не бывает?
Те деньги, что ему удалось собрать в Одессе до отъезда, он с помощью своего старого школьного товарища, живущего в Цюрихе, положил в банк под неплохой процент. Сумма уже тогда была приличной, а теперь - с учётом выросшего как на дрожжах евро, её вполне могло хватить на пару лет безбедного существования. Теперь, когда Лиз столь горячо выразила своё желание последовать за ним, Лёша не видел препятствий не поделиться с ней смелыми планами.
- Тебе там понравится. Я уверен. Во всяком случае, мне хочется приложить для этого все мои силы и старания.
Лёша обнял Лиз, сожалея лишь об одном, что он в постели - не вечный двигатель. Лиз его просто сводила с ума...
- Могу я тебе что-то показать?
Та загадочно улыбнулась и, выскользнув из Лёшиных объятий, прошла в гостиную.
- Я тоже уверена, что тебе такое должно понравиться...
Она отсутствовала буквально минуту и тут же вернулась.
- Знаешь, кто этот художник?
Лиз держала в руках ту самую картину, из-за которой Лёша изначально здесь и оказался.
- Ороско?
Осторожно предположил Лёша, чувствуя себя в полной растерянности и благодарный судьбе за то, что ни словом не обмолвился с Лиз об этой работе раньше.
- О! Да ты и впрямь неплохо разбираешься в живописи.
Она подозрительно посмотрела на Лёшу и очень тихо, но отчётливо произнесла фразу, от которой у него захолонуло сердце и в висках гулко застучала кровь.
- Скажи, только честно, ты здесь - поэтому?
Лёша увидел, как лицо Лиз стало каменным и совершенно чужим. Он, превозмогая необычайное волнение, подошёл к ней вплотную и заглянул ей прямо в глаза. Они были сухими и жёсткими. Так, вероятно, смотрела бы женщина, переживая с горечью внезапно открывшейся обман и не зная как ей поступить.
- Уже нет...
У Лёши вырвался тяжёлый вздох. Солгать он не мог.
- Ты мне веришь?
Лиз молчала в каком-то минутном оцепенении, как вдруг безвольно опустилась на постель и, не скрывая своих чувств, неожиданно разрыдалась. Слёзы, перемешанные с тушью для ресниц, текли по её щекам и падали на злосчастную картину, которую она продолжала держать в руках. На изображённых там суровых всадниках в сомбреро, на женщин, с покрытыми ребосо******* головами - они текли к краю рамы и оставляли на холсте мокрый яркий след.
Лёша присел рядом и, высвободив её руки, принялся их исступленно целовать.
- Ах, Лиз...
Я люблю тебя и не боюсь себе в этом признаться.
Она уткнулась ему в плечо, как бы выплакивая прочь все свои сомнения и доверяя их очень близкому человеку.
- Ороско был другом нашей семьи и сделал моему отцу такой незабываемый подарок.
Лиз с покрасневшими и распухшими веками уже понемногу пришла в себя. Она продолжала иногда нервно вздрагивать, но заметно успокоилась. Лёша мог только догадываться, чего ей стоило всё время, что они провели вместе, не заговорить с ним на эту тему.
- Если бы я знала, что человек, купивший у меня на ярд-сейле две паршивые колонны станет для меня тем, кем стал... Я так этого ждала.
Лиз отставила картину в сторону и порывисто обняла Лёшу.
- С тобой я готова отправиться хоть на край света...
* * *
В Одессе они поселились в той самой квартире, которую Лёша вопреки советам сестры не продал, а всё это время сдавал. На вырученные деньги он в срочном порядке сделал евроремонт и купил новую мебель. Лиз, впервые переступившей порог, там сразу же необыкновенно понравилось, а когда Лёша вывел её на балкон и показал проглядывающий через пышные кроны деревьев вид на оперный театр, она чуть не ошалела от восторга. За несколько лет стоимость жилья в центре взлетела до уровня мировых цен и, похоже, не собирается падать. Средств им хватает на всё, и если Лёша иногда и "подрабатывает", используя свои прежние связи, это он делает только для собственного удовольствия. С антиквариатом в Одессе произошла очередная метаморфоза, и теперь его выгодней возить сюда из Европы.
Они много и подолгу гуляют. Лёша не спеша знакомит Лиз с городом и с необыкновенно дорогими его сердцу уголками, каждый раз по-новому наслаждаясь той удивительно-камерной атмосферой, которой он едва не лишился. Лиз довольно скоро сумела выучить несколько русских слов и иногда со смехом пытается ими воспользоваться, в особенности - на Привозе. Туда они ездят непременно вместе. Там Лёша с благоговением гурмана покупает всякие вкусности и в том числе - легендарную малосольную скумбрию. Дома он кормит Лиз этим местным деликатесом и, целуя её в сочные от рыбьего жира губы, приговаривает с бесконечной нежностью в голосе:
- Ах, ты моя солёная Мёрмейд...
Лиз млеет от закружившего её счастья и, едва отрываясь от Лёшиного поцелуя, отвечает, трогательно ломая язык от непривычного для неё произношения:
-Черноморская...
* LA - ODESSA
ONE WAY TICKET (англ.) - Лос-Анджелес - Одесса. Билет в одну сторону.
** Ярд-сейл - распродажа случайных вещей, устраиваемая владельцем дома на заднем дворе, в гараже, на лужайке перед домом... (амер.)
*** Квортер - монета в двадцать пять центов (амер,)
**** Мураль - художник, работающий в области настенного изобразительного искусства в монументальной живописи.
***** Besamе, besamе mucho...(исп.) - Целуй меня крепче...
первый куплет популярного шлягера пятидесятых годов
****** Wait...Wait.(англ.) - подожди.. подожди
******* Ребосо - длинная шаль, предмет национального мексикансого костюма.
|
Достарыңызбен бөлісу: |
