Интервью с композитором Юрием Саульским
жүктеу/скачать 2.78 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ТЯЖЕЛЫЙ КАШЕЛЬ
РЕЗКИЙ ПОВОРОТ Вскоре после того, как Джон и Мэй переехали на Саттон-плейс, Йоко отправилась в турне по Японии. Если верить Гарольду Сайдеру, который принимал участие в подготовке гастролей, "она устроила это турне, чтобы добить Спинозу. Ей казалось, что если он останется с ней один на один, ей будет легче подцепить его". Очевидно, Спиноза почуял опасность. Несмотря на немалые дивиденды, которые приносила работа на Йоко, он вовремя сообразил, что пришло время сматывать удочки. Заверив всех приглашенных им же музыкантов в том, что он будет участвовать в турне, Дэвид решил улизнуть в самый последний момент. К тому времени Йоко уже не могла отказаться от гастролей, и ей пришлось ехать, несмотря на то, что мысленно она оставалась привязанной к Дэвиду, которому все пыталась дозвониться по телефону. Первое выступление Йоко состоялось в августе на фестивале хиппи, проходившем в маленьком городке Корияма. Движению хиппи потребовались годы, чтобы докатиться до Японии, но даже и сейчас местное население Кориямы было настроено против самой идеи проведения фестиваля, сравнивая 40 тысяч подростков, приехавших на фестиваль, с тучей прожорливой саранчи. Город не был готов к размещению такого количества гостей, и хиппи оккупировали железнодорожную станцию, где воцарились грязь и несусветная вонь. Когда Йоко вышла из поезда, у нее от ужаса глаза полезли на лоб, так как в этот момент, точно по команде, к ней кинулись сотни поклонников, репортеров и фотокорреспондентов. В последний момент в дело вмешался специальный отряд полиции, пригрозивший отдубасить любого, кто попытается подойти слишком близко. Пресса была в шоке, как от состояния города, так и от дикости местной полиции. Фестиваль, проходивший под лозунгом "Объединимся во имя мира и любви!", стартовал в обстановке злобы и жестокости. Этим вечером концерт начался с двухчасовым опозданием. Призрачный свет прожектора устремился в небо. Двадцать установленных на сцене колонок транслировали оглушающую музыку. Когда в свете огней появилась Йоко, она так растерялась, что первыми словами, пришедшими ей в голову, были: "Добрый вечер!" Расписывая выступление Йоко, журналисты превзошли себя. "Она кричала: "Не волнуйся, Киоко!" - писал один из них, - расхаживая по сцене, растрепав уже изрядно седые волосы и демонстрируя тело пожилой женщины". Критики были беспощадны. Характеризуя пение Йоко, они употребляли такие выражения, как "пьяница, блюющий в сточную канаву" или "промывание желудка после попытки самоубийства". В какой-то момент выступление было прервано молодым человеком, выскочившим голым на сцену с криком: "Нет, я больше не выдержу! Я хочу Йоко Чан!" Пресса не ограничилась тем, что не оставила камня на камне от художественной стороны выступления Йоко, она была возмущена заоблачными ценами, которые певица требовала за интервью. "У Йоко была четкая система, - писал один из журналистов. - С каждого последующего интервьюера она запрашивала на 100 тысяч йен больше, чем с предыдущего. Несмотря на то, что во всех других областях она неизменно игнорировала общепринятые правила, когда дело доходило до денег, становилось очевидно, что она не забыла уроков Дзендзиро Ясуды (так звали ее деда-миллионера. - А. Г.)". Психотерапевт Фрэнк Эндрюс, приехавший к Йоко в середине турне, нашел, что она стала более уверенной в себе и более отчетливо понимающей, к чему стремится. По словам Эндрюса, первое, что она собиралась сделать по возвращении в Штаты, - развестись с Джоном. Такое же впечатление осталось и у Масако Тогава, которая опубликовала серию интервью с Йоко Оно. Обе женщины были созданы для того, чтобы найти общий язык. Побыв какое-то время хозяйкой гейша-хауса, Масако сделала карьеру поп-певицы, а затем стала автором очень популярных порнороманов. Так же, как и Йоко, мисс Тогава была женщиной свободных взглядов и находилась за рамками традиционного японского общества. Почувствовав в Йоко родственную душу, она не стеснялась в вопросах. Говоря о женской гомосексуальности, о принадлежности к которой заявляло как раз то крыло японского Движения за освобождение женщин, которое восторженно приветствовало Йоко, Тогава спросила у своей гостьи, имела ли она когда-либо сексуальные отношения с женщинами. Йоко ответила отрицательно, заметив при этом, что никогда не испытывала недостатка в предложениях. Затем, обратившись к последнему увлечению Йоко магией, журналистка спросила: "Как вы себя ощущаете, когда вас называют "Колдуньей Йоко"?" "Мне это доставляет удовольствие, - ответила ее собеседница. - Это слово заключает в себе власть, не правда ли?" Затем беседа коснулась отношений с Киоко. "Если бы я встретилась с ней сейчас, то почувствовала бы себя испуганной, - призналась Йоко. - Это было бы похоже на встречу с мужчиной, вместе с которым когда-то жила... Раньше я воспринимала ее как часть самой себя, но после стольких лет, что мы не виделись, я чувствую себя иначе. Стоит однажды преодолеть родительское чувство по отношению к детям, как любовь перерастает в отчуждение... В конечном счете Киоко не была для меня так уж важна. Я до сих пор чувствую некоторую привязанность к дочери, но, видимо, это связано с той болью, которую я испытала во время родов". Когда Тогава поинтересовалась, как Йоко удается сочетать семейную жизнь и собственный эгоцентризм, гостья объяснила, по какой схеме развивался ее брак. Она заявила, что всегда была очень восприимчива к любви, но не в физическом смысле слова: для нее любовь была самопожертвованием. Более того, по ее словам, она всегда стремилась исполнять обычные женские обязанности: готовку, стирку, уборку. Йоко призналась, что очень ревнива по натуре, но старается не проявлять это качество, а таить его в себе. Инициатором разрывов с мужьями всегда была она. "Сначала мне становилось скучно... По прошествии примерно четырех лет пылкая страсть проходила, даже если еще целый год я проводила в раздумьях. Год - это так долго, а затем наступало расставание". Это замечание неизбежно подвело журналистку к тому вопросу, который интересовал ее больше всего: "Является ли работа единственной причиной, по которой вы сейчас живете отдельно от мужа?" ЙОКО: Это официальная версия. Но я думаю, что мои чувства к нему изменились. ТОГАВА: Что вы имеете в виду? ЙОКО: Во взаимоотношениях мужчины и женщины бывает период, когда они ощущают себя очень близкими друг к другу, когда стремятся узнать друг друга как можно лучше. Мне кажется, что у нас этот период уже позади. ТОГАВА: Хотите ли вы сказать, что теперь ваши отношения держатся на привычке? ЙОКО: Привычка не дает мне ощущения, что я живу. ТОГАВА: Значит, Леннон относится к расставанию так же, как и вы? ЙОКО: Может быть, ему будет непросто согласиться с моей точкой зрения, но если все кончено, то все кончено! Тем не менее, к тому времени, когда в сентябре Йоко вернулась в Штаты, ее уверенность в том, что пришло время положить конец замужеству, начала ослабевать. "Турне по Японии словно разорвало защитную оболочку, - заметил Гарольд Сайдер. - Как только до Йоко дошло, что Джон начал вновь становиться на ноги, в то время как она быстро превращается в ничто, она сообразила, что единственное для нее спасение - вернуться к Джону... Она знала, что развод не даст ей ничего, кроме денег, но при этом она исчезнет со сцены". Так что Йоко решила вернуться к своим играм с Джоном, только теперь ее ожидало потрясение, ибо стало очевидным, что она проигрывает практически каждую партию. Если верить Мэй, Йоко неоднократно пыталась дозвониться до Джона в студию, но он отказывался брать трубку. Когда она попыталась пригрозить ему разводом, Джон, вместо того чтобы пасть на колени и молить о прощении, коротко рявкнул: "Поторопись, и давай поскорее с этим покончим!" Дело дошло до того, что Джон публично оскорбил Йоко, заставив ее прилюдно потерять свое лицо. Вечером 14 ноября 1974 года Джон и Мэй были приглашены на премьеру спектакля "Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band on the Road". Леннон попросил послать приглашение и Йоко, но та от него отказалась. Когда на сцене вот-вот должен был подняться занавес, к Джону неожиданно подошел Гарольд Сайдер и сообщил, что Йоко пришла вдвоем с Арлин и осталась недовольна доставшимися им местами в задних рядах. Мэй тут же предложила поменяться с Йоко, но Джон повернулся к Сайдеру и отрезал: "Пусть посидит сзади!" После спектакля Джон схватил Мэй за руку и так быстро выскочил из здания театра, что Йоко не успела его перехватить. "Джон! Джон!" - закричала она, стоя на тротуаре и провожая глазами удаляющийся лимузин. Стоило Джону появиться в "Гиппопотамусе", диско-клубе, где проходила вечеринка в честь состоявшейся премьеры, как он тут же принялся за спиртное. Вскоре он уже открыто и довольно нахально, как в доброе старое время, флиртовал со всеми девушками, которые попадались ему на глаза. Мэй злилась и одновременно была напугана тем, что могло произойти, когда алкоголь заставит Джона потерять над собой контроль. Она уехала домой и позвонила Йоко. (Тем временем Джон удалился в обществе двух темнокожих девчонок.) "Он напился?" - спросила Йоко. "Да", - услышала она в ответ. "Кокаин?" Oтвет снова был утвердительным. Дальше на какое-то время воцарилось молчание, после чего Йоко произнесла: "Знаешь что, Мэй, я подумываю о том, чтобы разрешить ему вернуться". Однако вернуть Джона теперь было совсем не так просто, как несколько месяцев тому назад. Он принял новый старт, и вновь обретенная карьера каждый день радовала его приятными сюрпризами. Впервые после ухода из "Битлз" Джон оказался на верхней строчке хит-парада. Обе последние пластинки - и альбом "Walls and Bridges", и сингл "Whatever Gets You Through the Night" ("Что бы ни заставило тебя пробираться сквозь ночь") - поднялись до первой ступеньки. Притом нельзя сказать, что это были самые лучшие работы Леннона; дело было в 1974 году, когда рок-музыка в целом переживала упадок после всплеска конца шестидесятых, а эта работа Джона была выполнена на совесть. Тексты были написаны на близкие сердцу автора сюжеты, доступные широкой публике: утраченная любовь, обретенная любовь, страх в преддверии старости и смерти, грусть по поводу безумств прошлых лет. К сожалению, чудесным текстам откровенно не хватало мелодий. Две лучшие композиции были написаны в разных, но хорошо знакомых Леннону жанрах. Честно говоря, "Steel and Glass" была не чем иным, как римейком песни "How Do You Sleep". Символичным было то, что на этот раз ядовитые стрелы Джона были нацелены на Аллена Кляйна, того самого человека, который был рядом с Ленноном, когда тот начал знаменитое наступление на Пола Маккартни. Еще в те времена, когда официальный доход Леннона ограничивался пятью тысячами фунтов в месяц, Аллен Кляйн устроил так, что Джон и Йоко могли пользоваться деньгами компании "Эппл" для поддержания прежнего стиля и уровня жизни. Стараясь обеспечить "Битлз" всем необходимым, Кляйн перенес на более поздний срок получение причитавшихся ему комиссионных в размере 5 миллионов долларов, более того, он одолжил Джону, Джорджу и Ринго миллион долларов из собственного кармана. Когда же он был уволен и сообразил, что "Битлз" не собираются возвращать долги, Кляйн обратился в суд с иском о взыскании причитавшихся ему денег. Тем не менее Леннон и Кляйн продолжали сохранять дружеские отношения настолько, что за месяц до написания песни "Steel and Glass" ("Сталь и стекло") Джон провел уик-энд на даче у Кляйна в Уэстхемптоне. Очевидно, личные взаимоотношения не имели в глазах Джона никакого значения, и он написал издевательскую вещь, в которой нанес своему бывшему менеджеру удары по самому больному: Леннон цинично намекал на смерть его матери (которая умерла от рака, когда Аллен был еще совсем ребенком), на стремление менеджера постоянно быть необходимым своим клиентам, он дошел даже до того, что упрекнул Кляйна в том, что от него дурно пахнет. "9 Dream" была написана в лучших традициях Леннона. Песня об изменениях состояния души явилась одновременно попыткой искупить вину перед Джорджем Харрисоном. Космический саунд этой композиции очень напоминает музыку Джорджа, а исполнение Джесси Эда Дэвиса несет на себе отчетливый отпечаток фирменного стиля экс-гитариста "Битлз". Прислушавшись повнимательнее, можно разобрать и голос Мэй Пэн, шепчущий: "Харе Кришна, Джордж". Говоря о друге, к которому всегда чувствовал сильную привязанность, Джон как-то отметил: "Он (Джордж. - А. Г.) испытывает к себе гораздо меньше уважения, чем я". Однако основная сила этой композиции не в посвящении Харрисону, а в атмосфере погружения в сон, в каком-то особом колдовстве, которое возникает при виде неясных, размытых форм, сопровождаемых непонятными словами. Создается впечатление, что в тот период Джон действительно стремился сблизиться с остальными Битлами. Несмотря на то, что после концерта "One to One" он ни разу не выходил на сцену, Джон согласился принять участие в большом концерте в Медисон-сквер-гарден, который давал в День благодарения его старый приятель Элтон Джон. Как обычно, перед выходом на сцену его обуял ужас, и он провел несколько часов за кулисами, накачиваясь кокаином. Тем не менее, когда пришло время, Джон вышел к публике, имея в запасе пару свежих хитов, и был встречен овацией. И тогда, желая сделать приятное Полу, Джон неожиданно объявил: "Сейчас мы исполним для вас одну вещь, которую в свое время написал мой прежний, но избравший свой собственный путь жених по имени Пол". Затем, не давая зрителям опомниться, он сразу запел "I Saw Her Standing There", одну из классических и ничем не примечательных композиций "Битлз", которую явно никто не ожидал услышать теперь, после всего того, что в течение последних лет наговорил о Поле и о "Битлз" Джон Леннон. Было ясно, что Джон искал пути для примирения. Три недели спустя Аллен Кляйн позвонил Йоко. Это был день его рождения, и именинник расчувствовался. Ему явно недоставало "Битлз", которые стали вершиной его профессиональной карьеры. Не имея возможности обратиться к Джону, он вспомнил о Йоко, которая так же, как и он, была, что называется, не у дел. "Что же ты мне не звонишь?" - поинтересовался он игриво. Йоко ответила с явной заинтересованностью, и Кляйн понял, что она в очередной раз решила использовать его для того, чтобы попытаться вызвать у Джона чувство ревности. Кляйн так и сказал потом: "Она постоянно и во всем искала себе сообщников". "Ты никогда не приглашаешь меня пообедать", - промурлыкала Йоко. Кляйн ответил, что это доставило бы ему огромное удовольствие. "Надеюсь, на этот раз ты будешь один?" - в ее голосе звучала явная провокация. (Кляйн всюду таскал свою подружку Айрис.) Встретившись в итальянском ресторане в районе Таймс-сквер, они обменялись подарками. Аллен вручил ей шоколадный пирог, а Йоко преподнесла Кляйну пару бокалов, на дне которых были изображены девушки, раздевавшиеся по мере того, как в бокале убавлялась жидкость. Покончив с любезностями, старые знакомые перешли к серьезной беседе. Йоко призналась, что обеспокоена поведением Джона, который, по ее словам, собирался последовать совету Гарольда Сайдера, переехать в Калифорнию и оставить ее без гроша. "Ты поможешь мне?" - взмолилась Йоко. Кляйн улыбнулся и постарался ее успокоить: "Послушай, Йоко, я не думаю, что Джон попытается тебя кинуть, но если такая мысль придет ему в голову, я тебе помогу". К этому времени Джон снова начал зарабатывать много денег. Чистый доход Леннонов за один только 1974 год составил 951 тысячу долларов. А в 1975 году доходы Джона должны были еще возрасти в соответствии с условиями договора о разделе "Битлз". Для того, чтобы вновь завоевать расположение постоянно отдаляющегося от нее мужа, Йоко полагалась не только на адвокатов, она постоянно искала совета у медиумов. Все, кто составлял тогда окружение Джона Грина, прекрасно помнят несмолкающие трели телефонных звонков. "В то время, когда Йоко поставила себе задачу вернуть мужа, она звонила не переставая, - рассказывает Габе Грюмер, один из учеников Грина. - Если Грин оказывался за столом, ему приходилось откладывать вилку в сторону и в течение десяти минут гадать на картах. Но и после этого она перезванивала каждые четверть часа". Если все началось с того, что Йоко попросила Грина защитить ее от злых духов, то теперь она потребовала, чтобы он перешел в наступление. Цель операции? Вернуть Джона. На Рождество Йоко буквально прижала Грина к стенке и велела использовать свои способности, с тем чтобы обнаружить местонахождение Джона, с которым ей никак не удавалось связаться. Джон, Мэй и Джулиан отправились отдохнуть в имение Леви, располагавшееся в Вест Палм-Бич. Когда Джон посетовал на то, что не знает, чем развлечь сына на рождественские каникулы, Леви, считавший себя примерным отцом, пригласил Джона, Мэй и Джулиана во Флориду, где он как раз собирался показать своему одиннадцатилетнему сыну Марку чудеса Дисней-Уорлда. Когда вся компания во главе с Леви и Джоном Ленноном отправилась в Орландо, никто не удосужился сообщить об этом Йоко, поскольку предполагалось, что они пробудут в Дисней-Уорлде не больше двух дней. И стоило Йоко обнаружить, что Джон вне досягаемости, как она обратилась за помощью к Джону Грину. Грин понимал, что, если подведет Йоко в такой момент, он рискует потерять самую ценную из клиенток. Естественно, он не собирался читать по разложенным на столе картам название отеля, в котором остановился Джон. У него было направление поиска: он знал о намерении Джона посетить Дисней-Уорлд. Он выяснил, что на территории парка находится один-единственный мотель - "Тики Полинезиан". Грин заявил Йоко, что она найдет Джона именно здесь. Естественно, Леннон запишется не под своим именем, но служащие гостиницы узнают его и передадут ему сообщение. Йоко немедленно схватила трубку и набрала номер мотеля. Дежурный портье ответил, что в гостинице не зарегистрировано постояльца по имени Джон Леннон. Тогда Йоко объяснила, что Джон - один из гостей Морриса Леви. Мэй Пэн вспоминает, что когда в этот день к вечеру они вернулись в гостиницу, то обнаружили у себя под дверью послание от Йоко Оно. Первым вопросом Джона, когда он позвонил в Дакоту, был: "Как тебе удалось нас найти?" Йоко захихикала и объяснила, что у нее есть один замечательный приятель, которого зовут Джон Грин и который может разыскать кого угодно. "Лучше держись от него подальше, - прорычал Джон. - Я не люблю, чтобы кто-то сидел у меня на хвосте!" ТЯЖЕЛЫЙ КАШЕЛЬ Никогда прежде Джон и Йоко не были так далеки друг от друга, как в декабре 1974 года. Зная, что для Йоко телефон всегда являлся чем-то вроде спасательного троса, Джон или отказывался отвечать на ее звонки или бросал трубку в середине разговора. Но гораздо больше, чем эти откровенные оскорбления, Йоко беспокоила стабильность в лагере противника, в частности известие о том, что Джон и Мэй собираются купить себе дом в Монтауке. Это означало, что дело приняло серьезный оборот. Наступил момент, когда Йоко должна была перейти в широкомасштабное наступление. Словно умудренный опытом генерал, она предпочла для начала отступить. Йоко перестала названивать Джону и уехала в Калифорнию, где у нее практически не было знакомых. Вернувшись в Нью-Йорк 10 января 1975 года, она позвонила Джону и объявила, что открыла новый радикальный метод, избавляющий от курения. То же самое обещал в свое время Джону Тони Кокс, когда хотел познакомить его с Доном Хэмриком; мало того, на этот раз Йоко предлагала тот же самый метод - гипноз. Если это не удалось Хэмрику, то почему кто-то другой должен добиться успеха? Но Леннон не стал поднимать этот вопрос. Он был готов попробовать все, что угодно, лишь бы избавиться от ужасного кашля, который появился у него как следствие двух пачек "Голуаз" в день. Для того чтобы еще больше разжечь интерес Джона, Йоко принялась играть с ним в кошки-мышки: она звонила ему и сообщала, что договорилась о встрече со специалистом по борьбе с табакокурением, а затем перезванивала через пару дней, чтобы сообщить, что встреча перенесена. Так продолжалось в течение двух недель, после чего Мэй Пэн не выдержала и заявила Джону, что Йоко просто его дразнит. Джон не возражал. Ему нравилось, когда его дразнили. К концу месяца, когда Джону была назначена очередная встреча, у Мэй Пэн возникли опасения насчет этого курса лечения. Она так давно жила в непосредственной близости от Джона и Йоко, что научилась чувствовать малейшие вибрации, возникавшие между двумя сильными личностями. На этот раз она почувствовала, что Йоко исполнена решимости пойти на крайние меры. Когда наступила пятница, 31 января - на этот день была назначена очередная встреча с врачом, а звонка от Йоко, возвещавшего об отмене консультации, не последовало, - Мэй сделалось не по себе. Она попыталась отговорить Джона ехать в Дакоту. Она, которая никогда ни о чем его не просила, сегодня не просто просила - умоляла его остаться дома! Джон не принял этих увещеваний всерьез и заверил Мэй, что вернется домой к ужину. Назавтра они должны были ехать в Монтаук и еще раз хорошенько осмотреть дом, который собирались купить. А еще через две недели им предстояло отправиться в Новый Орлеан, где Пол уже работал над записью нового альбома, который впоследствии вышел под названием "Venus and Mars". Чтобы добиться этого, Мэй приложила столько усилий! Она была уверена, что стоит Джону оказаться в одной студии с Полом, как свершится то, чего все ожидали с таким нетерпением. Еще в сентябре прошлого года Джон публично признался, что был бы рад снова записываться с "Битлз". Все было готово для этого долгожданного события. Когда в 10 часов вечера Мэй позвонила в Дакоту и попросила подозвать Джона, она сразу сообразила, что предчувствие ее не обмануло. В доме творилось что-то странное. "Я сейчас не могу с тобой разговаривать! - отрывисто бросила Йоко. - Перезвоню попозже!" И тут же повесила трубку. Мэй прождала Джона всю ночь, но он так и не объявился. В десять утра в субботу она снова набрала номер Йоко и с первых же слов поняла, что Йоко в постели рядом со спящим Джоном. "Нет, я не могу передать ему трубку, - прошептала она. - Джон очень устал. Лечение оказалось чрезвычайно утомительным". Она заверила Мэй, что с Джоном все в порядке, и пообещала, что он перезвонит ей. Ни на этот, ни на следующий день Мэй так и не дождалась его звонка. И только в понедельник во второй половине дня Мэй неожиданно столкнулась с Джоном, когда вошла в приемную к дантисту, чей кабинет располагался в нескольких кварталах от их квартиры. Мэй хватило одного взгляда, чтобы понять, что с Джоном что-то неладно. "У него были красные, опухшие глаза, - рассказала Мэй. - Он бросил на меня короткий взгляд, и на его лице промелькнуло удивление. Я обратила внимание на расширенные зрачки и на то, что он держал себя как-то странно". (Это описание полностью подтвердил Пит Хэмилл, который отправился на следующий день в Дакоту, чтобы взять у Джона интервью по поводу недавно вышедшего альбома рок-н-роллов. Перед Хэмиллом Леннон предстал "человеком, который только что поднялся с постели после тяжелой болезни". Когда Джон заговорил, его речь была похожа на бормотание пациента после анестезии. "Сейчас ведь 75-й год, так? - с трудом выговорил он, хотя дело было уже в феврале. - И ты пришел сюда именно сегодня, - едва слышно продолжил Джон. - Кажется, я снова переехал сюда. До тех пор, пока все это не закончится - в общем, не знаю". Хэмиллу почудилось, что Джон хотел сказать: "Что же я делаю?" На самом деле он попросил журналиста зайти через несколько дней.) Мэй дождалась, когда Джон вышел от врача, и спросила, собирается ли он вернуться. Он нахмурил брови и пробормотал: "М-м-м... Хорошо... О'кей". Мэй внимательно смотрела на него, пытаясь понять, что могло случиться. Он напоминал ей одного из зомбиподобных персонажей из фильма "Нашествие похитителей тел". Когда оба, наконец, оказались в квартире, Джон объявил: "Наверное, лучше будет, если я скажу тебе об этом прямо сейчас. Йоко разрешила мне вернуться домой". "Что?!" - воскликнула Мэй. "Йоко разрешила мне вернуться домой", - еще раз повторил Джон и пошел собирать какие-то личные вещи. Мэй разрыдалась. Случилось именно то, чего она со страхом ожидала всю прошедшую неделю. Она почувствовала себя совершенно обессиленной. Тем не менее через какое-то время Мэй заставила себя встать и набрать личный номер Йоко. Когда на другом конце провода сняли трубку, Мэй ледяным голосом произнесла: "Поздравляю, Йоко, ты заполучила Джона обратно, и я уверена, что ты будешь счастлива". Ответ Йоко прозвучал обескураживающе: "Счастлива? Вот уж не знаю, буду ли я теперь вообще когда-нибудь счастлива". "Ведь именно этого ты добивалась", - возразила Мэй, но Йоко повесила трубку. Мэй хотела выяснить, что же случилось в Дакоте, но ей удалось вытянуть из Джона лишь то, что новый курс лечения был похож на первобытную терапию. Теперь у Мэй не оставалось сомнений, что Джон подвергся мощному промыванию мозгов, и она понятия не имела, как снять роковые чары. "А когда она сказала тебе, что ты можешь вернуться?" - спросила Мэй. "Не знаю... просто так получилось, - промямлил Леннон, точно проказник, застигнутый врасплох. - Никто этого не хотел. Просто так вышло само по себе". "А как же наша любовь? - Мэй задала, наконец, главный вопрос. - Ответь, когда же она кончилась?" Ответ Джона поразил Мэй не меньше, чем слова Йоко, сказанные несколько мгновений тому назад. "Йоко знает, что я все еще люблю тебя, - сказал Джон. - Она разрешила мне продолжать встречаться с тобой. Она сказала, что согласна быть женой, а ты можешь продолжать быть любовницей". С этими словами он вытащил из кармана пальто два маленьких флакона с какой-то жидкостью. "Йоко прислала тебе подарок, - объяснил он. - Один флакон для тебя, другой - для меня. Она сказала, чтобы я вылил на тебя эту жидкость". Вслед за этим он открыл пузырек и брызнул на Мэй несколько капель отвратительно пахнущего маслянистого вещества. Затем он открыл другой пузырек: масло, предназначенное для Джона, пахло розами. Умащенные благовониями, они улеглись в постель и занялись любовью. Через какое-то время Джон откинулся и закурил сигарету. "Мне пора", - неожиданно объявил он. Накинув на себя одежду, он подошел к двери и, открыв ее, сказал: "Ни о чем не волнуйся. Завтра я тебе позвоню". Мэй отнесла свой флакон в лавку, торговавшую волшебными фигурками и амулетами. Владелец магазина понюхал содержимое и объяснил, что это была смесь серы, арроурута и молотого перца чили. "Тот, кто дал вам эту штуку, - предупредил он, - должен здорово вас ненавидеть". Мэй Пэн так и не узнала подлинной причины столь резкой перемены в поведении Джона Леннона. Еще вчера он казался полностью довольным своей жизнью с Мэй и собирался связать себя с ней еще более крепкими узами, купив для обоих дорогой дом. И вдруг, ни с того ни с сего, он перечеркнул все, чего добился за последние полтора года, и вернулся в исходную точку, где его ждала Йоко. Даже если допустить, что рано или поздно ему было суждено вернуться к Йоко, этому должны были бы предшествовать какие-то события: глубокая депрессия или внезапный приступ неконтролируемого беспокойства, как следствие очевидной и явной опасности. Ввиду отсутствия таковых логично предположить наличие иной причины. Возможно, ключ к разгадке того, что произошло, заключен в описании самого Леннона. "Меня все время выворачивало, - рассказал он Мэй. - Я постоянно засыпал, а когда просыпался, они снова делали со мной то же самое". Кем были "они" и что "то же самое" они делали? Эссенциальные масла, содержавшиеся во флаконах, указывают на то, что в этом деле были замешаны Джон Грин и его учитель Джоуи Лукаш. Джоуи считался большим специалистом по волшебным зельям и гипнозу. Еще в 1973 году он хвастал одной из своих учениц, Дороти Декристофер, что вхож в дом Йоко. Кроме того, он поддерживал приятельские отношения с владельцем одной лавочки, схожей с той, куда Мэй обратилась по поводу содержимого своего флакона. Что касается Джона Грина, то он письменно засвидетельствовал, что познакомился с Джоном Ленноном именно в тот уик-энд. По его словам, ему позвонила Йоко и срывающимся голосом сообщила: "Джон дома! Кажется, он чем-то отравлен!" Когда полчаса спустя Джон Грин приехал в Дакоту, он был представлен Джону Леннону, у которого не обнаружилось никаких признаков отравления. По словам Грина, Джон жаловался на некие прошлые проблемы, например, на то, что у него украли деньги или что он "утратил вдохновение". В конечном счете неважно, кто сыграл роль специалиста по борьбе с табакокурением - Джон Грин, Джоуи Лукаш или Джон Доу. Главное было заставить Джона уяснить между двумя приступами рвоты, что пришло время сменить адрес и сказать самому себе: "Йоко разрешила мне вернуться домой". жүктеу/скачать 2.78 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|