ГЛАВА 9 Пять снежных сокровищ

Когда планы нового восхождения приобрели достаточно чёткие очертания, Кроули обратился к Гаю Ноулзу и Оска­ру Экенштайну с предложением присоединиться к нему в экспедиции на Канченджангу, но те отказались. Ноулз решил, что с него хватит и одной экспедиции в компании с Кроули, а Экенштайн был не расположен играть роль лидера при Кроули и сказал Келли, что, посомневавшись, рассудил, что риск слишком велик. Кроули, по его мне­нию, был слишком большим индивидуалистом. Экен­штайн также не мог допустить участия в чём-либо совме­стно с Гийярмо, которого он не любил и считал слишком неопытным для такого восхождения альпинистом, сове­туя Кроули с ним не связываться.

Восхождение на Канченджангу представляло собой достаточно сложную задачу. Эта гора высотой в 28 208 фу­тов была лишь на 42 фута ниже, чем К2, и располагалась на границе Сиккима и Непала. Она имела пять вершин, её уже исследовали, но ни одной серьёзной попытки поко­рить её предпринято пока не было. В 1883 году альпи­нист У.-У. Грэхем совершал восхождения в окрестностях этой горы, а в 1899 году экспедиция под предводитель­ством Дугласа Фрешфилда и Витторио Селлы произвела на ней некоторые замеры и сфотографировала её. Один из участников этой экспедиции, картограф профессор Э. Гарвуд, постарался, насколько было возможно, соста­вить карту горы. До того времени, помимо названных, мало кто из европейцев когда-либо видел эту гору.

По мере того как Кроули утверждался в своих наме­рениях, он начал изучать фотографии Селлы и карты Гарвуда. Первые представляли собой захватывающее зрели­ще. Последние же — как вынужден был признать Кроули — оказались очень неточными, хотя пользующийся между­народной известностью альпинист Ф.-С. Смит, предпри­нявший попытку восхождения на эту же гору в 1930 году, придерживался другого мнения и считал эти карты неве­роятно точными, учитывая те трудности, с которыми не мог не сталкиваться Гарвуд, составляя их. Как бы то ни было, когда много лет спустя Кроули корректировал не­которые оценки, данные им в автобиографии, он, вероят­но, поразмыслив, смягчил свою критику и заменил часть предложения «Всё, что я могу сказать о карте профессо­ра Гарвуда, это то, что она ошибочна во многих важных местах» на «в некоторых важных местах». Однако этот ва­риант его отзыва о карте так никогда и не был напечатан.

Экенштайн проявлял всё большее беспокойство по поводу подготовки экспедиции и сказал Кроули, что сама её идея в высшей степени безрассудна. Восхождение на Канченджангу обещало быть более трудным, чем восхож­дение на К2. Гийярмо был недостаточно подготовлен. По мнению Экенштайна, весь план экспедиции был вер­ным путём к катастрофе и провалу. Кроули, как это было ему свойственно, не обращал внимания на предостере­жения друга.

Кроули отчаянно стремился покорить Канченджангу. Он мечтал установить рекорд по высоте восхождения.

Подобно тому как он начинал считать себя признанным поэтом, он хотел признания и в кругу альпинистов. Доби­ваться этого он, казалось, готов был любой ценой и не обращал внимания на все предостережения и препят­ствия. Он благополучно забыл даже те уроки, которые судьба ему уже преподнесла. Например, то, как отврати­тельно вёл себя Гийярмо на К2, бросив в беде носильщи­ка, который соскользнул в расщелину на леднике Балто-ро. Этот факт, когда-то вызвавший такое отвращение, Кро­ули теперь даже не вспоминал. В автобиографии Кроули утверждает, что у него есть «роковая слабость, которая заключается в склонности думать о людях только самое лучшее». «Перед лицом самой очевидности, — пишет он, — я не могу поверить в обман или злой умысел и веч­но пытаюсь выстроить что-то из явно прогнившего мате­риала». Задним числом Кроули пришлось признать, что одной большой ошибкой, допущенной им, было партнёр­ство с Гийярмо, которого в автобиографии он постоянно называетТартареном, впамятьоТартаренеизТараскона, герое юмористических произведений Альфонса Доде, втом числе книги «Тартарен в Альпах». Тартарен (по-фран­цузски это слово означает «хвастун») был, надо сказать, не оченьспособным альпинистом. Правда, тем не менее, заключается в том, что, хотя Кроули слабо разбирался в человеческих характерах, он не потерпел бы, чтобы кто-либо встал на пути его надменного и всепоглощающего честолюбия.

Приготовления делались в спешке. Гийярмо вернулся в Швейцарию, чтобы закупить снаряжение и завербовать по меньшей мере двоих — было желательно троих — ал ь-пинистов для экспедиции. Кроули предстояло отправить­ся в Индию и на месте начать готовить почву для экспе­диции. Прежде чем уехать, он посчитал необходимым на всякий случай оставить свои пожелания по поводу соб­ственных похорон.

Покинув Болескин 6 мая и прихватив с собой своё лич­ное альпинистское снаряжение, Кроули через шесть дней сел на пассажирский лайнер компании Р & Q «Мармора». Он сделал остановку в Каире и 9 июня прибыл в Бомбей. Добравшись поездом до Калькутты, Кроули навестил Эдварда Торнтона и направился на север, в Дарджилинг. Путешествие привело его в приподнятое состояние духа, и в автобиографии он описывал свою дорогу в стиле бы­валого путешественника.

Путешествие началось, как он писал,

с однообразной тряской дороги по абсолютно плос­кой бенгальской равнине, и вдруг, доехав до Сара-Гат, мы неожиданно очутились на берегу Ганга. Мне уже доводилось видеть эту реку, выше по течению, и там она не представляла собой ничего особенного, но здесь она, мощно разлившись, текла через бескрай­нюю пустошь. Был закат, и мутная вода отсвечивала агрессивными красными и оранжевыми бликами. Зло­вещий медный блеск можно было видеть на спокой­ной поверхности реки. Её ширина уже сама по себе наводила ужас; она походила на адскую реку. Она про­стиралась далеко и вправо и влево. В обе стороны ничто не закрывало горизонта. Пустынные воды реки напоминали об океане, но безбрежность открытого моря обычно подразумевает ощущение свободы. Но эта река навевала мысли о тщете и горькой зависи­мости. Ветра не было, и от Ганга исходил запах разло­жения. И это было не просто зловоние гниющих рас­тений. Казалось, что разлагается сама земля. Прежде мне не доводилось наблюдать более фантастическо­го и более ужасающего зрелища.

Кроули пересёк Ганг на пароходе, где ему подали от­вратительный ужин, и продолжил путешествие в поез­де, который шёл вдоль противоположного берега реки. Наконец,

Приближаясь к пункту назначения, Кроули бросил пер­вый взгляд на гору, которую надеялся покорить, «она вы­глядела бледно-розовой, бледно-голубой и ярко-белой в рассветных лучах».

Сам Дарджилинг не произвёл на Кроули впечатления. Он обратил внимание разве что на то, что кули были спо­собны переносить тяжёлые грузы — одна молодая жен­щина донесла его огромный пароходный кофр от вокзала до гостиницы «Вудлендс», где у него был забронирован номер. Но вряд ли что-то ещё могло его здесь порадо­вать. В городе повсюду витал запах плесени. Если какую-нибудь кожаную вещь оставляли на ночь на улице, к утру она покрывалась зелёным налётом. Большинство мест­ных жителей, как казалось Кроули, составляли «потрёпан­ные модницы, которых никто не берёт замуж». Это место «кишело молодыми девушками, для которых игра на пиа­нино была единственным способом найти мужа. Но есте­ственно, что при таком климате, пианино не могло оста­ваться настроенным и пяти минут, даже если кому-то удава­лось его настроить». Гостиница была убогой, а еда «такой же заплесневелой, как и местные девушки». От тумана, смешанного с дымом, у Кроули начался кашель, а от влаж­ности — ревматизм. Однако местные власти с готовно­стью оказывали ему разного рода содействие. Он посе­тил церемонию масонской ложи и познакомился там с человеком, который впоследствии имел для него значе­ние и оказался ему полезен.

Майор Уайт, транспортный служащий, договорился о том, чтобы 8 тысяч фунтов экспедиционного оборудования и припасов были принесены к подножию ледника Ялунг, однако некоторая часть этого груза была разворо­вана по дороге. Белуджи, как отмечал Кроули, были не такими надёжными и преданными, как кашмирцы, услуга­ми которых он пользовался на К2 и большое количество которых постарался выписать в Непал для участия в но­вой экспедиции.

Переехав из отеля «Вудлендс» в отель «Драм Друид», Кроули повстречался с итальянцем-управляющим по име­ни Алцести Риго де Риги, который предложил себя для участия в экспедиции в качестве надсмотрщика за пере­возкой припасов и оборудования. Кроули принял пред­ложение. Де Риги умел говорить на языках непали и хин­ди, а также на тибетском языке, но он никогда не занимал­ся альпинизмом. Как Кроули, так и де Риги предстояло горько пожалеть об этом.

В течение первых трёх недель пребывания Кроули в Дарджилинге город был окутан туманом. Кроме того, всё это время периодически шёл дождь. Наконец 9 июля прояснилось, и Кроули изучил Канченджангу в бинокль, придя к выводу, что её вершины «легко будет достичь, если начинать подъём от седловины, расположенной с западной стороны горы, добраться же до седловины, без сомнения, не составит никакого труда». Трудно было бы быть более далёким от истины. Через четыре дня Кроу-ли вернулся в Калькутту, чтобы докупить кое-что из запа­сов, не учтённых Гийярмо по причине (как думал Кроули) его жадности. В Калькутте Кроули получил от Гийярмо телеграфное сообщение о том, что он вместе с осталь­ными членами экспедиции потерпел кораблекрушение на Красном море.

Наконец 31 июля все участники экспедиции собрались в Дарджилинге. Гийярмо привёз с собой лишь двоих аль­пинистов. Первым из них оказался Алексис Паш, 31-лет­ний швейцарец, лейтенант кавалерии; вторым — также офицер швейцарской армии, Шарль Реймон. Оба они были опытными альпийскими скалолазами. Кроули нашёл Реймона слишком суровым, но не лишённым здравого смысла человеком. К Пашу же он сразу проникся симпа­тией. Как и перед экспедицией на К2, Кроули составил контракт на французском языке, с условиями которого все участники были согласны. Швейцарцы сделали взнос в размере 15 тысяч швейцарских франков: Кроули внёс 5 тысяч швейцарских франков. Участие в восхождении со­вместно с Кроули явно рассматривалось, по крайней мере им самим, как честь, достойная того, чтобы платить за неё наличными. Лидерство Кроули узаконивалось пунк­том договора, в котором категорически утверждалось, что во время восхождения он является главным арбитром во всех вопросах и что все обязаны ему подчиняться. Кро­ме того, все члены экспедиции обязались на время её от­казаться от общения с женщинами. 4 августа контракт был подписан всеми, включая де Риги.

Разрешения на вступление в пограничную область между Индией и Непалом, где и располагалась Канчен­джанга, пришлось некоторое время дожидаться. Кроули, которому наскучил Дарджилинг, занялся журналистикой и написал две статьи о восхождении на К2 для газеты Pioneer Mail, выходившей в Аллахабаде. Вечный любитель поспорить, в первой из этих статей Кроули критиковал альпийских проводников, которые «страдают некомпетент­ностью и слишком часто на поверку оказываются трус­ливой и пьяной деревенщиной». Это утверждение вызва­ло резкие возражения со стороны мистера Салливана из Лакноу, который выступил в их защиту, охарактеризовав проводников как «храбрых, непьющих и умных людей». Вторая статья стремилась уязвить Альпийский клуб и вы­звала острый критический отзыв в газетном номере за 5 августа. Эта анонимная критика содержала пророче­скую фразу: «Несомненно, альпинизм не понесёт никакого урона, если Канченджанга сотрёт с лица земли этого са­модовольного человека».

Было шестнадцать минут одиннадцатого утра 8 авгу­ста, когда под проливным дождём отряд вышел из Дар-джилинга. Кроули не терпелось пуститься в путь, и они отправились, не получив разрешения на пересечение гра­ницы с Непалом, однако в пограничной деревне КангЛа (нынешней Гаракхет) разрешение было выдано. Экспеди­ция оказалась многочисленной. Помимо Кроули и его коллег-альпинистов, отряд включал трёх кашмирцев, ко­торые участвовали в восхождении на К2, в том числе Са-ламу Тантру, надсмотрщика за работой носильщиков, шестерых слуг и семьдесят девять носильщиков. Все вме­сте они несли более семи тонн припасов и оборудования.

Несмотря на то что Канченджанга находится менее чем в пятидесяти милях от Дарджилинга, предгорья Гимала­ев, отделяющие этот город от Канченджанги, изобилуют крутыми склонами, следующими цепью, один за другим. Чтобы преодолеть это расстояние, экспедиции пришлось прошагать более двухсот миль. Сначала идти было легко. Первые 156 миль, составлявших путь до деревни Чабань-онг, они шли по хорошей дороге, а на ночлег располага­лись в хижинах для носильщиков. Но за Чабаньонгом им пришлось прокладывать себе путь через густые заросли рододендронов. Дождь шёл почти непрерывно, и все кус­ты вокруг кишели пиявками, только и ждавшими, как бы присосаться к любому теплокровному существу. Некоторые, согласно записям Кроули, достигали семи дюймов в дли­ну и, напившись крови, весили около двух фунтов. Отры­вать присосавшуюся к телу пиявку было нельзя: рана вско­ре начинала гноиться. Единственным способом избавить­ся от них была зажжённая сигарета или огонь. Но и курить было практически невозможно, потому что всё немедлен­но отсыревало. Не спасали даже непромокаемые плащи: влага проникала через любую щель и любое отверстие.

К 21 августа они достигли высоты в 15 тысяч футов, пройдя вдоль хребта Сингалила до прохода Чумбаб, а затем поднявшись вверх по долине Ялунг к леднику Ялунг С этой точки Кроули планировал начать восхождение по юго-западному склону Канченджанги и, полный оптимиз­ма, отправился на разведку.

В своей книге «Канченджанга: Рискованная авантюра» Смит предупреждал, что, вероятно, ни на какой другой горе в мире альпинист не подвергается столь серьёзной опасности. «То, что невооружённому глазу видится как беспорядочно разбросанные по склону тонкие белые нити, — писал он, — на самом деле представляет собой ужасающие ледяные ущелья, в которые с грохотом срыва­ются камни и куски льда, откалывающиеся от скал и лед­ников». Экспедиция, в которой принимал участие Смит, без колебаний отвергла маршрут, проходящий по юго-западному склону горы и начинавшийся от ледника Ялунг. Даже с далёкого расстояния было понятно, что это слиш­ком опасно. Однако Кроули выбрал именно этот путь.

Юго-западный склон Канченджанги очень крут и со­стоит из непрерывно следующих друг за другом гранит­ных обрывов с покрытыми снегом уступами, поднявшись по которым можно попасть на горный хребет, который, , в свою очередь, ведёт к третьей по высоте вершине из пяти пиков Канченджанги. Именно эту уступчатую часть Кроули разглядел из Дарджилинга, что и заставило его недооценить сложность восхождения. Однако и от горно­го хребта до самой высокой вершины ещё очень далеко. Кроме того, ведущий к хребту уступчатый склон неверо­ятно опасен, поскольку располагается с юго-западной — а значит, более нагреваемой солнцем — стороны горы, что является причиной частых камнепадов, а также снеж­ных и ледяных обвалов. Кроули, рвавшийся вперёд, или неверно оценил особенности горы, или сознательно про­игнорировал очевидные трудности восхождения.

Особенности горы были не единственной проблемой. Оказались ненадёжными носильщики. Часть из них дезер­тировала, и утверждение Кроули о том, что он «в своих странствиях никогда не имел трудностей с местными жи­телями, слугами, собаками и женщинами», вскоре было опровергнуто. Хотя Кроули и заявлял, что относится к местным жителям с пониманием, на самом деле он все­гда ощущал своё превосходство над ними вплоть до того, что порой вёл себя как колонизатор. Это правда, что он не перегружал их работой без надобности и, по его сло­вам, пользовался любовью этих людей, поскольку они знали, что он не допустит никакой несправедливости по отношению к ним. Однако он требовал, чтобы к нему об­ращал ись Бурра Сахиб, что значит Великий господин. Что же касается понимания, то здесь Кроули проявил полную несостоятельность. Причины бегства носильщиков и дру­гих связанных с ними проблем заключались не столько втом, как Кроули с ними обращался, сколько в том, что он игнорировал их культуру и верования. Они боялись не Кроули и не опасностей пути, а бога, который обитал на горе Пяти Снежных Сокровищ, как называлась Канчен­джанга на местных наречиях. Восхождение на гору вызы­вало гнев бога, который, как верили местные жители, управляет жизнями всех, кто обитает в окрестностях горы. Первым из всех именно Кроули должен был бы догадать­ся об этом.

С этого момента экспедиция начала неумолимо раз­валиваться . За те три дня, в течение которых экспедиция добиралась до места, подходящего для начала восхож­дения, враждебность, давно нараставшая в отношениях между Кроули и Гийярмо, прорвалась наружу. Гийярмо обвинил Кроули в том, что он не выставляет знаки, чтобы разметить дорогу для носильщиков. Кроули, в свою очередь, обвинил Гийярмо в том, что тот устраивает лагеря не там, где он ему указывает. Вина Кроули в данном случае не вызывает сомнений: он слишком торопился, чтобы как следует размечать дорогу, в результате чего Гийярмо сби­вался с пути и разбивал лагерь там, где мог. Гийярмо разозлился на Кроули ещё и за его равнодушие к нуждам носильщиков. Многие из них шли босыми. Кроули утвер­ждал, что они прячут ботинки среди вещей, которые несут, и что они сами предпочли совершать восхождение босиком, но едва ли это правда. Ведь экспедиция шла по льду. Мало того, что носильщикам было холодно, отсут­ствие обуви на ногах добавляло ещё одну трудность: люди всё время скользили.

Затем Реймон нарушил правила, отклонившись от курса, чтобы найти более лёгкую дорогу для своих носиль­щиков, но это ему не удалось, и в результате он был вы­нужден вырубать во льду ступени при помощи альпинист­ского топорика. Кроули вернулся, чтобы посмотреть, что случилось с Реймоном, и помог вырубать ступени, но был очень недоволен этим случаем неповиновения. Когда несколько носильщиков заболели, кто от кислородного голодания, а кто от снежной слепоты, Кроули отнёсся к этому слишком беззаботно. Со времён восхождения на К2 он был убеждён, что высота не может являться причи­ной болезни, и все симптомы объяснял усталостью людей. Тех же, кто страдал от снежной слепоты, которая, t по словам Кроули, была просто временной реакцией на яркий свет, лечили неправильно, глазными каплями с атропином. Вдобавок к этим несчастьям де Риги перестал справляться с управлением таким большим отрядом но­сильщиков. Он утратил авторитет и контроль над ними до такой степени, что Паш вынужден был спуститься к нему и взять часть его обязанностей на себя.

Однажды Гийярмо повёл своих носильщиков в об­ход вершины ледника, отклонившись от маршрута, на­значенного Кроули. С каждым шагом он всё более отчаивался. По мере продвижения вверх, глядя на вершину горы, возвышавшуюся над ним и окутанную туманом, Гий­ярмо постепенно терял всякую надежду на то, что выбран­ный ими маршрут приведёт их к вершине, а заодно и до­верие к Кроули. Что же касается Кроули, то, с его точки зрения, экспедиция трещала по швам потому, что осталь­ные отказывались ему повиноваться.

На высоте около 18 тысяч футов они основали Ла­герь III, а затем сделали рывок, основав Лагерь IV на высо­те примерно 19 тысяч футов. Здесь Реймон и Паш упали от изнеможения, хотя Кроули, по его собственным сло­вам, чувствовал себя «свежим, как краска, и настроенным, как скрипка». Он расценил состояние остальных членов экспедиции всего лишь как результат физического и пси­хического перенапряжения, а также теплового удара, хотя и признал, что они серьёзно больны. Тем временем даже у него возникли проблемы со здоровьем. Солнце светило так сильно, что кожа Кроули на открытых участках начала трескаться и шелушиться, вызывая боль.

На следующий день появился Паш со своими носиль­щиками. В это время Гийярмо пребывал в скверном на­строении, а Реймон начал паниковать: в результате Кроу­ли поссорился с обоими. Альпинисты осыпали друг дру­га взаимными обвинениями, а запасы провизии начали истощаться. Когда все, кроме де Риги, собрались в од­ном лагере, хватило нескольких часов, чтобы парафин за­кончился, а еды осталось в обрез. А ниже по склону горы носильщики де Риги были на грани мятежа. Один из но­сильщиков Паша бежал, сорвался со скалы и погиб, унеся с собой вьюк с вещами Паша.

Кроули приказал Гийярмо взять с собой нескольких носильщиков и спуститься вниз, чтобы разыскать тело и вещи, атакже пополнить запасы провизии. На островке обнажённой породы, на 1 500 футов ниже лагеря, Гийярмо нашёл погибшего человека. Остальных носильщиков эта первая смерть, казалось, не удивила: бог горы получил свою жертву, и тело похоронили. Но друга погибшего носильщика охватил страх, и он бежал, бросив постель Паша в снег. Оставшиеся носильщики были деморали­зованы. Тогда Кроули взял задачу подъёма боевого духа на себя. В своём романе «Дневник наркомана», опубли­кованном в 1922 году, он описывает, что он для этого сделал: «Несколько лет назад я руководил экспедицией в Гималаях; кули боялись идти по снежному склону, кото­рый нависал над ужасной пропастью. Я крикнул, чтобы они смотрели на меня, быстро вскарабкался на вершину склона, затем соскользнул вниз, как мешок овса, и вско­чил на ноги лишь на самом краю обрыва. Пока я возвра­щался к ним, они пребывали в оцепенении от благоговей­ного изумления».

Двадцать девятого августа Кроули, Паш и Реймон пустились в путь вместе с дюжиной носильщиков, чтобы основать Лагерь V на высоте около 21 тысячи футов. Это был стремительный бросок. При малом количестве оставшейся провизии они подвергались риску. Их опасе­ния оправдались. В течение двух дней им пришлось ждать подкрепления с запасами еды, но никто так и не появил­ся. Тогда Кроули послал в Лагерь IV Паша с короткой за­пиской. В ней он обвинял де Риги в неспособности справиться со своими обязанностями и просил Гийярмо под­няться к нему как можно скорее. Однако, не дождавшись ответа, он продолжил восхождение.

Вместе с несколькими носильщиками Кроули двинул­ся вперёд и принялся вырубать во льду ступени, чтобы остальная часть экспедиции могла продвинуться выше. Если ему и не удастся покорить гору, он, чёрт возьми, должен суметь подняться выше максимальной высоты, равной 21 653 футам, которой достигла экспедиция на К2. Местами лёд был хрупким, и передвижения отряда вызвали небольшую лавину. У одного из носильщиков, на­пуганного близостью горного бога, началась истерика, и он отвязал себя от общей верёвки. Чтобы привести носильщика в чувство, Кроули ударил его ледовым топо­риком. Это ещё сильнее ослабило дух носильщиков. По возвращении в Лагерь V они начали роптать, кроме того, их охватил ещё более сильный страх перед богом. Ночью несколько человек бежало. Они добрались до Лагеря IV и пожаловались Гийярмо на то, что их бьют. Затем они спустились в Лагерь III, где де Риги убедил их не покидать экспедиции, обещав, что больше их никто не тронет. Он не мог позволить себе потерять ещё несколько человек в придачу к тем, которые уже ушли.

На следующий день, 1 сентября, Гийярмо и де Риги с большим отрядом носильщиков поднялись в Лагерь V, но не принесли с собой никаких припасов. Вновь прибыв­шие встали в оппозицию Кроули, оспаривая его лидер­ство и предъявив ему целый список обвинений, включая его обращение с носильщиками. Разгорелась ссора. Кроули отверг все обвинения.

По мере приближения ночи экспедиция оказалась перед лицом серьёзных трудностей. Лагерь V был слиш­ком мал, чтобы все могли разместиться на ночлег. Кроме того, ненадёжность снежного покрова заставляла опа­саться, что он не выдержит веса расположившихся на нём людей. Тогда Кроули велел носильщикам спуститься в Ла­герь IV и укрыться там под скалами. Они повиновались. Гийярмо и де Риги, чьи претензии на лидерство потерпе­ли полный крах, решили вернуться в Лагерь III и пустились в путь. Некоторое время спустя Паш изъявил желание по­следовать за ними: с тех пор как он утратил свои постель­ные принадлежности, ему приходилось спать на ледяном полу своей палатки, и он больше не мог выносить холода, постоянных ссор и деспотизма Кроули. Кроули приложил все усилия, чтобы отговорить его, но безрезультатно.

Когда солнце начало садиться, Паш вышел из Лагеря V. Он не рассчитал риска, на который шёл. После целого дня под палящим солнцем снежная толща «прогрелась» и легко могла поползти. Спустя тридцать минут Кроули и Реймон услышали крики, которые, как им показалось, принадлежали Гийярмо и де Риги. Реймон, несмотря на возражения Кроули, отправился узнать, в чём дело. Ста­ло темно. Реймон не звал Кроули на подмогу и не возвра­щался. Это невероятно, но Кроули не предпринял ничего. Он остался в своей палатке и в положенное время отпра­вился спать. Нет сомнений: он был уязвлён тем, что никто не слушался ни его приказов, ни советов.

Когда рассвело, Кроули проснулся и пошёл посмот­реть, что же всё-таки случилось. Несколько ниже Лаге­ря V двадцатифутовый отрезок проложенной ими тропы был снесён лавиной вниз примерно на 250 футов. Кроу­ли огляделся, но никого не увидел. То, что здесь про­изошло, было позднее описано Гийярмо в эссе «На Кан­ченджанге. Путешествие и научные исследования, про­ведённые во время путешествия в Гималаи на границу Сиккима и Непала», опубликованном в журнале «Альпий­ское эхо» в 1914 году.

После того как Гийярмо и де Риги ушли, Паш нагнал их. Обвязав одной страховочной верёвкой себя и ещё тро­их носильщиков, альпинисты начали спуск. Гийярмо шёл, первым, за ним — де Риги, за которым следовали Паш и носильщики. Носильщик, шедший следом за Пашем, по­скользнулся: у европейцев на ногах были кошки, тогда как носильщики были лишены такого подспорья, хотя неко­торые из них к тому времени уже обулись в обыкновенные ботинки. Падая, этот человек увлёк за собой носильщика, шедшего пятым. Паш, несмотря на то что был в кошках, не смог удержать их и тоже упал. Замыкающий всей це­почки, третий носильщик сорвался вместе с ними. Они соскользнули мимо Гийярмо и де Риги и своим падением вызвали лавину. Последние двое не могли сделать ниче­го, поэтому их тоже увлекло лавиной. Гийярмо изо всех сил старался удержаться на поверхности снежной толщи, но соскользнул в расселину. Де Риги потерял сознание, ударившись о выступ скалы. Гийярмо, держась за верёв­ку, выбрался из расселины к де Риги, привёл итальянца в чувство и освободил де Риги от опутавшей его верёв­ки. Ни носильщики, ни Паш не подавали никаких сигна­лов. Гийярмо и де Риги позвали на помощь. Через неко­торое время появился Реймон, и все трое принялись ко­пать снег в поисках пропавших людей. После часа таких поисков они оставили попытки. Никто не мог выжить, будучи погребённым под лавиной в течение такого дол­гого времени.

Как только рассвело, выжившие приступили к печаль­ной обязанности по отысканию тел погибших. Вскоре они увидели Кроули, спускавшегося с горы. Как могло случить­ся так, что они видели его, а он их не видел, остаётся за­гадкой. Ему кричали, но он не ответил.

Начиная с этого момента описания событий в значи­тельной степени расходятся. По словам Кроули, когда он оказался поблизости от Лагеря IV, он слышал крики и ото­звался на них, но не получил ответа. Подумав, что голоса могут быть галлюцинацией, Кроули добрался до лагеря и забрал носильщиков, которые ночевали там. В Лагере III он обнаружил только носильщиков и стал ждать. Наконец появились Гийярмо и остальные. К счастью, они получи­ли лишь незначительные травмы. Хотя Кроули заметил, что де Риги старался держаться достойно, он всё же с досадой упоминает о его «нытье и постоянных воплях». Затем Кроули, судя по всему, приказал де Риги послать носильщиков в Лагерь V, чтобы разобрать лагерь, за­брать оборудование и свести вниз Саламу Тантру и остальных оставшихся там людей. Де Риги не мог заста­вить носильщиков повиноваться, но Кроули это удалось. Затем он якобы приказал выкопать из снега тела погиб­ших и 3 сентября воздвиг над ними памятник в виде пирамиды из камней. После погребения Кроули отказал­ся от продолжения экспедиции. Его спутники нарушили контракт, не подчинялись его приказам, оспаривали его власть, вели себя (по его мнению) безрассудно и непро­фессионально, и ему больше нечего было здесь делать. Взяв с собой нескольких носильщиков, он пустился в даль­ний путь до Дарджилинга.

Не связываемые больше никакими обязательствами, Гийярмо, Реймон и де Риги тоже направились в Дарджилинг. Гийярмо кипел от гнева. Согласно его версии про­изошедшего, Кроули бросил их в беде. По свидетельству Гийярмо, последний раз перед встречей в Дарджилинге он видел Кроули, когда тот миновал место недавно со­шедшей лавины и даже не побеспокоился выяснить, что произошло. Гийярмо утверждал, что Кроули не принял ни­какого участия ни в поиске мёртвых тел, ни в погребении. По словам Гийярмо, тела были обнаружены 4 сентября, похороны же устроили 6-го, когда была построена пира­мида из камней.

Когда именно Кроули добрался до Дарджилинга, точ­но не известно, однако известно, что он предпринял преж­де всего, когда оказался в городе. Он телеграфом послал свой несправедливый отчёт об экспедиции в редакцию . Daily Mail в Лондон. Сделав это, он принялся писать дру­гие статьи, где во всех несчастьях обвинял Гийярмо. Ко­гда 20 сентября остальные члены экспедиции прибыли в Дарджил инг, оказалось, что всё произошедшее уже пре­дано гласности, причём в версии Кроули. Если до этого Гийярмо сердился, то теперь он был просто взбешён. Он полагал, что Кроули будет помалкивать о том, что слу­чилось. Вместо этого он обнаружил всю историю экспе­диции в печати. И ответственность за всё лежала на нём. Есть даже основания предполагать, что первую из своих статей Кроули написал ещё в палатке в Лагере V, после того как ушёл Реймон.

В последней статье, напечатанной в Pioneer Mail 15 сентября, Кроули оправдывал свои действия во время схода лавины. Он писал:

Далее по тексту следуют впечатления Кроули об отеле «Драм Друид», где он снова поселился.

Де Риги было дано право на ответное слово. Он кри­тиковал по существу, очертив основные проблемы, воз­никшие у членов экспедиции со своим лидером, начиная от высоких взносов за участие и заканчивая замечанием Кроули о том, что де Риги не является настоящим джен­тльменом, как остальные альпинисты, но может оказаться полезным во время переговоров с носильщиками и по­ставщиками по поводу грузов и цен на их перевозку. Закончил де Риги заявлением, что если Кроули являет собой пример джентльмена, то он, де Риги, чрезвычайно рад, что таковым не является.

Гийярмо и Кроули встретились для обсуждения экс­педиции 26 сентября: встреча эта не закончилась ничем определённым, но во время неё Гийярмо просил Кроули больше не писать для прессы. На самом деле это было не что иное, как применение тактики проволочек, поскольку на следующий день Гийярмо написал Кроули угрожающее письмо. В письме он обвинял Кроули в подлом поведе­нии, в присвоении общественных денег экспедиции, тре­бовал выплаты причитающихся ему денег — бюджет экс-педиции находился в банке Дарджилинга — и угрожал Кроули в случае, если тот не выполнит этого требования, послать экземпляр «Подснежников из сада викария» в та­кое место, что Кроули вряд ли будет этому рад. Поскольку книга была написана в непристойно эротическом жанре, Гийярмо, возможно, видел в ней некий рычаг для шанта­жа Кроули. Но он не знал, с кем связался: Кроули был в высшей степени рад любой рекламе.

Перед лицом тех затрат, которые повлекла бы за со­бой подача на Кроули в суд, Гийярмо отступил. Кроули со своей стороны решил прекратить шантаж и клевету, направленные на Гийярмо. Это было мудрое решение. Если бы он продолжил в том же духе, то перегнул бы палку и сам подвергся бы опасности. Вместо этого он остался в отеле в компании молодой непальской девушки по име­ни Тенгуфт.

Любопытно, что, как и в случае с картами Гарвуда, Кро­ули позднее, на какое-то мгновение, склонился к тому, что­бы признать некоторые из обвинений Гийярмо. В замет­ках Кроули на черновике автобиографии читаем: «Надо привести отчёт Гийярмо... это будет честным завершени­ем истории». Это замечание, правда, зачеркнуто. Кроули решил, что так будет лучше.

Хотя Кроули и сожалел о погибших, в сущности, он не чувствовал никакого раскаяния. У него давно уже офор­милась позиция, согласно которой раз уж кто-то умер, то больше не о чем говорить. Поиск тел погибших он считал напрасной тратой сил. Самым большим его разочарова­нием было то, что он не сумел покорить Канченджангу. Кроули считал, что поднялся до высоты 25 тысяч футов, но тем самым он принимал желаемое за действительное, и, вероятнее всего, самой высокой точкой, которой он достиг, были 22 тысячи футов. В письме Экенштайну он предложил ему на следующий год попробовать ещё раз, вместе, но предложение было отвергнуто. Канченджанга окончательно не была покорена вплоть до 1955 года, ко­гда командир экспедиции сэр Чарльз Эванс решил не посягать на самый высокий пик горы из уважения к рели­гии местного населения. С тех пор все другие экспеди­ции поступали так же. На самую большую вершину горы нога человека не ступала до сих пор.

Главный критический аргумент, который Кроули вы­двигал против Гийярмо, заключался в том, что тот поста­вил слишком много людей на одну страховочную верёвку и, кроме того, шёл первым, вместо того чтобы быть за­мыкающим и предпринять необходимые действия в слу­чае, если бы его спутники сорвались. Это был веский ар­гумент в пользу Кроули, и его справедливость впослед­ствии подтвердилась. В 1922 году во время попытки покорения Эвереста одной страховочной верёвкой ока­зались связаны семь носильщиков. Все они сорвались и погибли.

Из-за плачевных результатов экспедиции пострадала репутация Кроули. В февральском номере журнала Аль­пийского клуба за 1906 год поспешили сообщить, что Кроули не является членом этого клуба. Когда стало ши­роко известно, что Кроули не пришёл на помощь своим товарищам, его авторитет в альпинистских кругах резко упал. Его заявление в одной из статей, что он вовсе не был «очень уж озабочен оказанием помощи при тех об­стоятельствах» потому, что «подобные несчастные случаи в горах [он имел в виду несчастья из-за глупого поведе­ния] относятся к тому роду происшествий, к которым я не испытываю сострадания», едва ли помогло ему чем-либо. Не пошло ему на пользу и замечание о том, что Гийярмо был достаточно взрослым и опытным, чтобы спастись самому, а спасать де Риги всё равно никому не пришло бы в голову.

Шли споры по поводу того, что в ту ночь в палатке в Лагере V Кроули испытал не что иное, как приступ стра­ха. Сорок лет спустя, как написал в книге «Великий Зверь» Джон Симондс, он наблюдал, как Кроули трясущимися руками в отчаянии записывал размер своей дневной дозы наркотика, к которому у него уже давно возникло привы­кание. У Кроули было своё название для такого состоя­ния. Он называл его «страх Канченджанги».