Жизнь мага введение

Решившийся написать биографию Алистера Кроули под­вергает себя серьёзному испытанию. С самого начала та­кой человек сталкивается со множеством препятствий.

Кроули был сложной личностью, всесторонне осве­домлённым человеком, который вёл бурную жизнь, харак­теризующуюся калейдоскопической смесью из позиций и установок, постоянно претерпевавших изменения. И всё же его жизнь была подчинена одной главной цели — быть магом, проповедовать то, что он называл Законом Теле­мы. Кроули был эгоцентриком и честолюбцем, обладая при этом блестящими способностями. Высокообразован­ный человек с сильным интеллектом, он в то же время был тщеславным, эгоистичным и во многих отношениях от­кровенно наивным. В возрасте пятидесяти лет он при­знавался в своём дневнике, что так и не чувствует себя взрослым. Итак, следует признать, что выделить самое существенное в личности Кроули — нелёгкая задача.

Смирившись с тем, что эта личность необъятна, био­граф сталкивается с трудностью получения правдивой ин­формации о Кроули, отделения фактов от вымысла. Кроули

сам приукрасил историю собственной жизни, хотя — надо быть справедливым—даты и места событий он указал точ­но. Те, кто сопровождал его по жизни, слились с ней или приспособили её к своим собственным представлениям, в зависимости от того, кто это был: его ученики или про­тивники, верующие в магию — или, как сказал бы Кроули, магику — или отрицающие её, те, кто почитал его как лич­ность, или те, у кого он вызывал отторжение. Некоторые сознательно искажали правду, чтобы выставить Кроули в невыгодном свете, в то время как другие развивали уче­ние Кроули, не ставя под сомнение даже самые вопиющие детали, в результате чего неверная информация воспро­изводилась и начинала восприниматься как бесспорная. Настоящая биография не примыкает ник одной из этих позиций. Её нельзя отнести к магическим биографиям, поскольку она не сосредоточивается на ритуалах или ма­гических достижениях Кроули. Она не стремится также принизить его значимость и подорвать его репутацию. Она просто повествует о фактах его замечательной жиз­ни, снимая с неё покров мифа и предоставляя читателю самому решать, был ли Кроули мудрецом и пророком или шарлатаном и очень умным мошенником, человеком с настоящими оккультными способностями — насколько это может быть установлено — или просто оппортуни­стом и обманщиком, таким же фальшивым, как медиум, за деньги демонстрирующий своё искусство на ярмар­ках. В любом случае, к какому бы мнению вы ни пришли, невозможно отрицать тот факт, что Кроули, в противопо­ложность предсказаниям многих и, возможно, собствен­ным предчувствиям, не канул в Лету. Сейчас количество его последователей на много десятков тысяч превышает то, которое у него когда-либо было при жизни, а благода­ря современным средствам коммуникации Кроули полу­чил более широкую известность, чем та, о которой он ко­гда-либо мог мечтать, но на которую очень надеялся.

Со времени смерти Кроули в 1947 году основы суще­ствующих религий, особенно христианства, были подверг­нуты большому сомнению, а вследствие этого, главным образом в западном мире, расцвёл интерес к оккультиз­му. В 1950-е годы это был медленно текущий процесс, но он резко ускорился в 1960-х, когда личная независимость, индивидуальность, либерализм стали высшими ценнос­тями, особенно среди образованных молодых людей. Философия Кроули, демонстрирующая презрение к ве­рованиям традиционных религий и внушающая, что ин­дивидуальная этика более важна, чем общепринятая мораль, явно претендовала на то, чтобы приобрести боль­шое значение для этого нового поколения, и вносила свой вклад в формирование общественного сознания. Вследствие этого возродился интерес к личности Кроули, отча­сти подкреплённый, пусть нелицеприятной и предвзятой, биографией под названием «Великий Зверь», написан­ной Джоном Симондсом.

Вместе со «свингующими шестидесятыми» подверг­лись изменениям сексуальные нормы, а употребление нар­котиков, до того ограниченное узким кругом богемы, пре­имущественно художников и музыкантов, более широко распространилось в западном обществе. Установивший­ся новый общественный порядок нуждался в духовных ли­дерах и нашёл их в лице Олдоса Хаксли (который экспе­риментировал с разнообразными наркотиками в 1930-х и 1940-х годах), Тимоти Лири (который экспериментиро­вал с LSD) и Алистера Кроули с его широкими взглядами на секс и наркотики, особенно те, которые содержат пси­хотропные составляющие, потому что такие наркотики являются источником не столько наркотического опьяне­ния, сколько мистического опыта.

За короткое время Кроули стал значительной фигу­рой сначала для поколения битников, а затем и для хип­пи. Его непокорность, бунтарство, его девиз: «Делай что желаешь — таков весь закон», который, надо признать, был неверно истолкован массами как разрешение — в поис­ках гармонии с самим собой — предаваться свободной любви и употреблению наркотиков, предлагали, казалось, новую философию свободы и надежды. Истэблишмент по-прежнему обвинял Кроули в том, что он «самый безнрав­ственный человек в мире», но пресса андеграунда превоз­носила его как «невоспетого героя всех хиппи».

Дух противоречия, о котором говорилось выше, кон­центрировался внутри альтернативной культуры рок-му­зыкантов. Эти молодые люди, зачастую выпускники уни­верситетов, обладающие пытливым умом, начинали ин­тересоваться оккультизмом и неизбежно сталкивались с личностью Кроули: что ни говори, а он был, вероятно, самым выдающимся оккультистом XX столетия. Но за ним стояло нечто большее, чем альтернативные образ жизни и религия. Он олицетворял собой бунт, который многие молодые люди ощущали внутри себя.

В 1967 году, в разгар «лета любви» Beatles выпусти­ли самый известный рок-альбом десятилетия — «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». Конверт пластин­ки, разработанный художником Питером Блейком, пред­ставлял собой фотомонтаж из лиц, выбранных Beatles и принадлежавших людям, которые экспериментировали с LSD в поисках духовного просветления. Наряду с Бобом Диланом, Оскаром Уайльдом, Ленни Брюсом, Г.-Дж. Уэлл­сом, маркизом де Садом, Тони Кертисом, Мерилин Мон­ро в этом фотомонтаже присутствовал и Ал истер Кроули. Этот факт, как ничто другое, сделал его популярным. По­сле такой поддержки со стороны Beatles интерес к лич­ности Кроули вышел за пределы круга людей, интересу­ющихся оккультизмом, и стал достоянием широкой об­щественности.

Двумя годами позже кинорежиссёр-авангардист и последователь Кроули Кеннет Энгер арендовал Болескин — дом с видом на Лох-Несс, где когда-то жил Кроули. На следующий год, когда дом решили продать, его ку­пил Джимми Пейдж, ведущий гитарист рок-группы Led Zeppeline. Пейдж, очарованный личностью Кроули еще с 1960-х годов, был главным собирателем его работ и те­перь обладает его архивом, который считается самым полным из существующих частных архивов, связанных с Кроули. Однако интересы Пейджа простирались даль­ше коллекционирования; он был владельцем магазина оккультной литературы, публиковал труды Кроули и напи­сал музыку для фильма Кеннета Энгера «Восход Люци­фера». Благодаря всему этому Кроули стал ещё более известен.

Были и другие музыканты, заворожённые личностью Кроули. Грэм Бонд, который в 1963 году основал свою группу Graham Bond Organization вместе с плодовитыми и влиятельными музыкантами Джоном Мак-Лафлином, Джеком Брюсом и Джинджером Бейкером, считал себя внебрачным сыном Кроули и писал музыку, навеянную его философией. (Бонд и Кроули немного похожи внешне, но вероятность наличия между ними кровного родства чрез­вычайно мала.) Бонд покончил с собой в мае 1974 года, бросившись под колёса поезда метро. Rolling Stones тоже притягивала личность Кроули, о чём свидетельствует их альбом «Their Satanic Majesties Request». Мик Джаггер познакомился с Кеннетом Энгером, который хотел попро­бовать певца на роль Люцифера (Вельзевула играл Кейт Ричарде) в фильме «Восход Люцифера». Интересуясь волшебством и магией, Джаггер одно время забавлял­ся поклонением дьяволу, предлагая написать музыкаль­ное сопровождение к ещё одному из фильмов Энгера под названием «Призыв к моему демоническому брату». В свою песню «Quicksand» Дэвид Боуи включил строки: «Ближе к золотому рассвету/ в облачении образов, рож­дённых Кроули». Представители «тяжёлого металла» тоже подпали под влияние Кроули. Оззи Осборн и группа Black Sabbath во многом обязаны своим успехом Кроу­ли, a Iron Maiden выпустила альбом под названием «Best of Beast», где одна из песен называлась «Число зверя». Это название напоминало о том, что Кроули считал себя библейским Зверем 666. Музыкальные группы, работав­шие в стиле панк-рока, в 1970-х пели дифирамбы само­му Кроули и его идеям. К 1985 году Кроули стал симво­лом нравственной и моральной оппозиции, архетипом бунтаря

Но и вне сферы рок-музыки личность Кроули многие годы имела символический смысл. В художественной ли­тературе появлялись персонажи, прототипом которых был Кроули, и он сам в качестве литературного героя нередко появлялся в книгах на протяжении XX века. В одном из ранних романов Сомерсета Моэма под на­званием «Волшебник» Кроули послужил прототипом для героя по имени Оливер Хаддо. С него написаны также Карсвелл в «Читающем руны» М.-Р. Джеймса, Оскар Клин­тон в «Он пришёл и прошёл мимо» Уэйнфилда, Апулеус Чарлтон в «Чёрном одиночестве» и Роули Торн в серии о Торне Мэнли Уэйда Уэлмана, Хьюго Эстли в «Крылатом быке» Дионы Форчун, Карадок Каннингэм в «Человеке без тени» Колина Уилсона, доктор Трелони и Скорпио Март-лок в серии рассказов Энтони Пауэла «Танец под музыку времени», Моката в «Дьявол выезжает на прогулку» Дэ-ниса Уитли, Терон Уэйр в «Чёрной пасхе» Джеймса Бли-ша, Сваров в «Иероглифе» Этель Арчер и многие другие. В 1970-х годах Сну Уилсон написал пьесу «Зверь», кото­рая была поставлена Королевским Шекспировским об­ществом: в 1980-х пьеса была восстановлена и перера­ботана. В 1986 году Ballet Rambert осуществил поста­новку под названием «Обряды» в театре Сэдлера Уэллса, основанную на ритуалах, которые изучал и над которыми работал Кроули.

Труды Кроули, как литературные, так и магические, практически не имевшие читателей при жизни автора, стали теперь ходовым товаром на книжном рынке. Его полная автобиография — он ссылался на неё как на опи­сание своей магической жизни — была опубликована в 1969 году Джонатаном Кейпом подзаголовком «Испо­ведь Алистера Кроули». Она по сей день регулярно пере­издаётся. Его книга «Магика» считается самым значитель­ным трудом по оккультной магии из когда-либо опубли­кованных. Первые издания книг Кроули оцениваются в тысячи долларов: при наличии в книге автографа Кроу­ли её цена значительно повышается. Огромное число книг, написанных самим Кроули или повествующих о нём, вышло за последние двадцать лет. Существует более 2500 web-сайтов в Интернете, касающихся его и его трудов.

Противники Кроули приписывают непрекращающий­ся интерес к нему его «безнравственности», его репута­ции сексуального извращенца и прислужника дьявола: ни одно из этих определений не является верным или хотя бы правдивым в свете сегодняшнего дня. Те, кто относят­ся к нему более хладнокровно, обращают внимание на то, что Кроули помнят не только из-за его бисексуальности, «порочности» или даже его магии, но и в связи с тем, что он создал философскую систему, пусть нежизнеспособ­ную и зачастую превратно толкуемую, но стремившуюся восстановить достоинство человека в бесчеловечном мире, которому он активно и самоотверженно противо­стоял.

Говоря кратко, Кроули был современным человеком, чуждым всего общепринятого и традиционного, выра­жающим несогласие с современным миром и критикую­щим его. Единственная беда Кроули в том, что он родил­ся примерно на полвека раньше, чем следовало.

Когда заходит речь об Алистере Кроули, оказывается, что правда о его жизни тесно переплетена с мифологией, которой он окружал себя с юных лет, ткал свой образ с помощью романтики, фантазии, гипербол, а в случае надобности — различных околичностей. У тех, кто впоследствии проводил изыскания по поводу его жизни, были свои при­чины к тому, чтобы скрывать или переиначивать действительность. Одни делали это для того, чтобы представить объект своих исследований в облике героя, другие, на­против, стремились сбросить его с пьедестала. Резуль­татом стала запутанная, зачастую ставящая в тупик леген­да; такой же изощрённой и озадачивающей часто оказы­вается правда.

Всю свою жизнь Кроули утверждал, что его род про­исходит от кельтов и что корни этого рода уходят вглубь истории Ирландии и Бретани, хотя и предпочитал отно­сить себя к ветви норманнов, а не ирландцев. Послед­ние, как он считал, были в некотором смысле устаревшие. Его утверждения основываются на том факте, что О'Кроули — это фамилия ирландского рода из графства Керри и происходит от гаэльского слова, означающего «веду­щие свой род от стойкого героя», аде Керуай были знат­ным бретонским родом. Последний романтическим об­разом имел в своих рядах Луизу, бывшую одно вре­мя герцогиней Портсмута, одну из любовниц Чарльза II и прародительницу нынешних герцогов Гордона, Леннок-саи Ричмонда. Кроули верил также, имея на это столь же мало оснований, что его предки приехали в Англию во времена Генриха VII, что вместе с Генрихом Тюдором они участвовали в битве при Босуорте в 1485 году, заслужив себе тем самым определённый статус и уважение. Что касается времени правления Елизаветы I, то там, конеч­но, обращает на себя внимание епископ Кроули. Кроме того, в XVI веке жил малозначительный проповедник, мыслитель и богослов по имени Роберт Кроули. Он родился в Глостершире, был преданным сторонником Реформации, отказываясь проповедовать и учить в об­лачении, которое он называл папистским церковным на­рядом. Ещё был сэр Эмброуз Кроули, промышленник, живший в XVII веке и бывший одно время шерифом Лон­дона. Другие достойные упоминания Кроули — это жив­шие в XIX веке ирландский художник Николас Джозеф Кроули из Дублина и мятежник Питер О'Нил Кроули из Кор­ка. Как бы то ни было, вопрос о том, кто из этих прослав­ленных людей является прародителем Алистера Кроули, если таковой среди них вообще есть, остаётся откры­тым. Правда же, в той степени, в какой она может быть установлена, гораздо более прозаична. Английская фа­милия Кроули происходит из древнеанглийского, чаще всего встречается в графствах Чешир и Ланкашир и озна­чает «поле, где живут вороны».

Эдвард Кроули, отец Алистера Кроули, родился н 1834 году. Он был младшим сыном самого младшего сына в зажиточной квакерской семье из Кройдона, южного предместья Лондона. Зажиточность этой семьи происходила из того, что Кроули варили пиво. Семья начала заниматься пивоваренным делом около 1600 года на принадлежавшем им маленьком пивоваренном заводе, который располагался в Уэддоне, деревне неподалеку от Кройдона. В течение двух веков они жили скромно, но в достатке, подобно тысячам других пиво-Мров. Как бы то ни было, с наступлением промышленной революции в главе семейства проснулось честолю­бив. В 1808 году семья купила пивоварню по адресу Хайстрит, 137/9, Кройдон, затем в 1821 году отец Эдварда Кроули купил другую пивоварню, большего размера, на Тёрк-стрит в Элтоне, графстве Гэмпшир. Эта последняя пивоварня была построена Джеймсом Бейверстоком it 1763 году. Семейный бизнес разрастался и процветал, пока наконец не был продан в 1877 году. Гораздо позже, в 1947 году, этот бизнес купил Уэйтни. К тому времени он включал в себя 248 пивных и трактиров. Пивоваренное дело, когда-то начатое Кроули, прекратилось только и 1970 году.

Пиво было не единственным источником доходов се­мьи Кроули. Эта семья содержала также сеть питейных введений, похожих на современные бары и известных под названием «Элтонские пивные» Кроули. Они были открыты в самых крупных городах на юго-востоке Англии, особенно много — в Лондоне, представляя собой привлекательную альтернативу трактирам для профессиональных бизнесменов, а также их персонала в лице очень активных и подвижных белых воротничков. Торгуя бутербродами, мясными консервами, сыром, хлебом и соленьями в при­дачу к собственному пиву, эти заведения, как утверж­дал Эдмунд Йейтс в опубликованной в 1884 году книге «Эдмунд Йейтс: Его воспоминания и опыты», представ­ляли собой «маленькие магазины, чьи прилавки были оснащены пивными машинами... Они были невероятно по­пулярны среди молодых людей, которые не считали для себя зазорным проводить время за стойкой бара в та­верне, благодаря чему у этих заведений были бешеные обороты». Такие бары не просто приносили высокий до­ход, они также позволили Кроули нарушить монополию, созданную картелью более крупных пивоваров и распро­странявшуюся на все пивные.

Сохранилось мало сведений об образовании Эдвар­да Кроули и годах его юности, но, говорят, он учился на инженера, то есть, видимо, изучал процесс пивоварения. Некоторые биографы предполагают, что именно он изо­брёл упомянутую Йейтсом «пивную машину», однако это заблуждение: «пивная машина», жаргонное словечко для обозначения распространённого повсеместно в пивных барах гидравлического пивного насоса, встречалось за­долго до рождения Эдварда Кроули. После смерти отца он взял на себя управление отцовским бизнесом, обо­сновавшись на курорте Лемингтон, недалеко от Уорика, чтобы быть неподалёку от сестры Энни, которая жила в окрестностях Ковентри.

В ноябре 1874 года Эдвард Кроули женился на Эмили Берте Бишоп. Ему было сорок пять лет, ей — двадцать. Бракосочетание происходило в Кенсингтонском бюро за­писей актов гражданского состояния в Лондоне, а в каче­стве адреса невесты значился Тистл Гроув, 71, Западный Бромптон. Дочь фермера, она обладала ничем не выдаю­щейся внешностью и восточными чертами лица, из-за чего в школе её называли «маленькой китаянкой». Она была хорошо образованна и талантливо писала акварелью — способность, которую её сын впоследствии охарактери­зовал как «удивительный вкус, испорченный академиче­скими занятиями».

Не собираясь марать руки торговлей или деловыми операциями, Эдвард Кроули считал себя джентльменом: ведь подавляющую часть его доходов составляли диви­денды, которые приносил семейный бизнес. Тем не менее его жизнь не была жизнью сытого предпринимателя или расточительного сына богатых родителей. Он и его жена были набожными христианами, членами протестантской религиозной секты, известной как Плимутское братство. Вообще-то, Эмили была воспитана в строгих евангелист-ских традициях, но состоятельного холостяка Эдварда по­считали выгодной партией для молодой девушки. Поэто­му, несмотря на его не в меру длинные зубы, она перешла в Плимутское братство, с тем чтобы получить его руку и сердце.

Движение под названием Плимутское братство было основано Джоном Нельсоном Дэрби, состоятельным учё­ным с большими связями, названным в честь адмирала лорда Нельсона, который был другом его семьи. В возра­сте двадцати четырёх лет он оставил многообещающую карьеру юриста, чтобы принять сан священника англикан­ской церкви. Получив должность викария в одном из от­далённых уголков графства Уиклоу в Ирландии, он при­нялся обращать местных католиков в протестантизм, разъезжая по окрестностям на лошади и проповедуя в стиле Джона Уизли. Однажды его лошадь понесла, и се­рьёзная травма, причинённая падением, сделала необхо­димым его отъезд в Дублин для хирургической операции, где во время выздоровления Дэрби начал формулиро­вать фундаментальные идеи своего учения. В этой работе ему помогал бывший католик студент-медик Эдвард Кронин, вероятно, один из первых людей, обращенных усилия­ми Дэрби. Зимой 1827—1928 годов, прослужив в сане свя­щенника менее трёх лет и утратив доверие к англиканству, Дэрби покинул сень государственной церкви, чтобы стать духовным лидером группы инакомыслящих в Дублине.

Замыслив протестантский крестовый поход, который финансировался на его собственные деньги и деньги его последователей, Дэрби отправился в Англию. Особенное понимание его идеи встретили в Плимуте, благодаря чему секта и получила своё название.

Дэрби был убеждён, что официальная англиканская церковь находится в упадке и что её необходимо вернуть на истинный путь Христа. Он безоговорочно верил, что Библия — это Слово Божье и что любой подход к ней, за исключением буквального её толкования, является бого­хульством и искажением священного текста. И как это было распространено в середине XIX века, Дэрби верил, что второе пришествие Христа уже близко, а вместе с ним и новое тысячелетнее царство.

Через десять лет в секте состояло более восьмисот членов, причём те из них, которые были богаты, благо­родно жертвовали для общего дела как своё время, так и свои деньги. Эдвард Кроули был одним из таких актив­ных благотворителей, и глубокая преданность отца секте оказала значительное влияние на его первенца.

Эмили Кроули родила сына поздно вечером 12 ок­тября 1875 года в доме 30 на Кларендон-сквер в Леминг­тоне. Он был, согласно его собственному описанию, по­разительным ребёнком, имеющим на теле три знака Буд­ды: короткую подъязычную уздечку, тонкую плёнку кожи под языком, которую наблюдавший его доктор вынуж­ден был подрезать, чтобы освободить язык; сращение крайней плоти, из-за чего в юности ему необходимо было сделать обрезание; а на его груди прямо над сердцем располагались «четыре волоска, вьющиеся слева напра­во и своей формой образующие свастику». Можно спо­рить, в какой мере эти заявления правдивы, а в какой они являются плодом фантазии Кроули, необходимым для привлечения внимания или взывающим к чувству юмора читателей.

Вскоре после рождения ребёнка его окрестили, на­звав Эдвардом Александром в честь отца и в знак ува­жения к одному благочестивому другу семейства. Эта церемония, проведённая согласно обычаям Плимутско­го братства, явилась, как утверждал Кроули, одним из его самых ранних воспоминаний. Обряд крещения, как он вспоминал, проходил в ванной на первом этаже дома на Кларендон-сквер. Облачённого в белые одежды, его погрузили в воду, произнеся над ним впечатлившие его слова. Это переживание, согласно убеждению Кроули, определило характерные для него на протяжении всей жизни неприязнь кхолодным ваннам и любовь к поэзии и риторике. Однако вероятность того, что он помнил это событие, невелика: высокий уровень детской смертно­сти, существовавший в викторианской Англии, вынуждал совершать обряд крещения в первые же часы жизни ре­бёнка.

Более правдоподобными представляются воспоми­нания Кроули о его раннем детстве, когда его постоянно баловали и опекали. Первые шесть лет своей жизни он провёл в Лемингтоне и помнил дом, его обстановку, де­ревенские прогулки со своей матерью, плотину на реке Лим, приступы бронхита, во время которых за ним уха­живала сиделка и когда в его комнате постоянно кипел чайник. Он помнил летнюю поездку на запад Англии, где он увидел уток и свиней и где упал, катаясь на пони. С этим событием Кроули связывал тот факт, что впослед­ствии на протяжении всей жизни он никогда не чувство­вал себя свободно в обращении с лошадьми. Похожее происшествие с каретой, у которой отвалилось колесо, заставило его опасаться любого транспортного сред­ства, если он не управлял им лично. Другие детские труд­ности мальчика заключались в том, что он не умел пра­вильно произносить букву «р», не слышал тихих звуков и обладал слабым обонянием. Когда он не мог расслышать чего-то или когда, как он выражался, «тишина казалась ему членораздельной», гримаса искривляла его лицо.

Будучи единственным ребёнком, Кроули находился в центре внимания семьи, а поскольку его родители из-за своих религиозных воззрений вели уединённую жизнь, мальчик рос во взрослой среде и общался со взрослыми гораздо чаще, чем с детьми. Его первую гувернантку зва­ли мисс Эркель. Она ходила в чёрном, у неё были седые волосы, а на её «большом плоском лице клочками росла борода». Кроме того, как он вспоминал, ему приходилось противостоять воспитательным усилиям двух старых дев, плимутских сестёр Сьюзан и Эммы Купер, которых он поз­же нелестным образом сравнивал с перезревшей редис­кой и Черепахой Квази, как изобразил её Тенниел в своих иллюстрациях к «Алисе в стране чудес». Мать Кроули ска­зала ему, что женщины не имеют ног, поскольку в те вре­мена все женщины носили длинные платья и показывать ноги считалось непристойным. Мальчик решил проверить это утверждение. Когда сестры в очередной раз пришли с визитом, он нырнул под стол, чтобы исследовать, что там у них внизу, и, вернувшись, заявил, что ни одна из них не является женщиной, поскольку обе имеют ноги. Став взрослым, Кроули часто приводил это происшествие как пример раннего проявления своего логически устроен­ного, пытливого ума, характерного для учёных. В другой раз, во время прогулки с отцом, ему тот показал на за­росли крапивы и сказал, что она может «укусить». Кроули усомнился в словах отца, тогда он предложил сыну или поверить ему на слово, или убедиться на собственном опыте. Выбрав последнее, Кроули забрался в заросли крапивы и сильно обжёгся.

Ему не суждено было остаться единственным ребён­ком, хотя утрата этого статуса была для него мимолёт­ной. В феврале 1880 года его мать родила девочку, Грэйс Мэри Элизабет. Ребёнок прожил только пять часов.

Набожность была основой семейного уклада Кроули. День начинался с церемонии молитвы, на которой при­сутствовала и прислуга, после чего по очереди читали отрывки из Библии. В результате к четырём годам Кроули уже умел хорошо читать и успешно это делал, когда оче­редь доходила до него. Библия была единственной кни­гой, которую ему разрешали читать, и он был заворожён загадочными именами, которые в ней встречались, но признавался, что ни проза, ни поэтические тексты Биб­лии не впечатляли его. Тем не менее он с любопытством относился к пророчествам и к описаниям из Откровения Иоанна Богослова. Нет надобности говорить, что благодаря своему чтению он получил твёрдые знания об Апо­калипсисе, о пути спасения через учение Плимутского братства, о страшном зле, которое происходит от греха, об ужасе адовых мук и неизбежности смерти.

В 1881 году Эдвард Кроули продал дом в Лемингто­не, и вся семья переехала на Ферму, которая представля­ла собой солидный трёхэтажный дом с большим, зарос­шим деревьями садом, с видом на дорогу, соединяющую Редхилл и Мерстхэм в графстве Суррей. Это место будет их домом в течение пяти лет, оставшихся в памяти Кроули как время непрекращающегося счастья.

С того момента, когда семья поселилась на Ферме, начинается формальное образование Кроули. Вместо того чтобы послать сына в местную частную школу, где он мог бы получить «неправильное» религиозное воспи­тание, отец нанял ему частных учителей. Кузен Кроули по имени Грегор Грант, который был на шесть лет старше мальчика, нередко приходил в гости и стал его кумиром. Однако то, что ему было разрешено бывать в доме, — загадка, поскольку он был воспитан в пресвитерианских традициях и, несомненно, его убеждения не совпада­ли со взглядами Плимутского братства. Все остальные товарищи Кроули были детьми «плимутских братьев», и общение с ними казалось родителям Кроули безопас­ным. Тем не менее Алик, как Кроули звали в семье, вовсю наслаждался обычными мальчишескими проказами. Он и его друзья по Братству, лёжа среди деревьев на краю сада, подстерегали местных школьников и дразнили их, называя невежами и паля по ним из игрушечных духовых ружей. Однажды они напали на землекопа, который ра­ботал на другой стороне дороги, и побили его палками, вообразив, что это главный злодей в той игре, в которую они играли.

Это детское озорство не ограничивалось только улич­ными подвигами. Эдвард Кроули регулярно устраивал в своём доме собрания для чаепития и молитвы. В своей автобиографии его сын называет их «братским разгулом», который заключался в том, чтобы, «удовлетворив живот­ную часть своего существа, предаться разврату духовных наставлений». Во время одного из таких чаепитий Кроули подлил в серебряный заварной чайник касторового мас­ла; вежливость гостей не позволила им вслух заявить, что чай имеет омерзительный вкус. Во время другого чаепи­тия он и несколько его друзей принялись закармливать едой одну гостью, прожорливую миссис Масти, тем са­мым на час задержав начало богослужения. Как и в случае с касторовым маслом, никто не выразил своего неудо­вольствия. Это привело Кроули к убеждению, что для членов Плимутского братства характерны смирение и нерешительность. И то и другое он считал проявле­ниями слабости.

Не все взрослые люди из тех, что встречал Кроули, были религиозными фанатиками, которых интересова­ло только поедание пирожных, заканчивающееся молит­вой. Портной по имени Хемминг, член Плимутского брат­ства, который шил костюмы для Эдварда Кроули, научил мальчика играть в шахматы. Кроули вскоре овладел этим искусством и сочинял собственные партии. Через некоторое время Хеммингу стало чрезвычайно трудно выиг­рывать у Кроули, и, по воспоминаниям последнего, до­стойный противник в шахматах не встречался ему уже вплоть до 1895 года, когда он поступил в университет. Дважды за период жизни на Ферме Кроули выезжал на отдых, причём одной из этих поездок стало состоявшееся в 1883 году заморское путешествие во Францию Швейцарию. Его память сохранила городские виды и пробуждения до рассвета, чтобы с площадки на горе Риги посмотреть, как солнце поднимается над горами. О другой своей поездке, путешествии на Шотландское на­горье, он вспоминал мало.

Какими бы счастливыми ни называл Кроули дни, проведённые им в Суррее, воспитывали его в духе аскетизма и строгости. К обычным строгостям, характерным для семей среднего класса викторианской эпохи, добавлялась суровость, диктуемая религиозным фанатизмом. Как ска­зал сам Кроули, «теория, лежащая в основе жизни семьи и принятая её членами, то и дело проявляла себя на практике». Подобно детям эпохи хиппи, которая наступила век спустя, он жил в замкнутом религиозном сообществе, находясь в своего рода вакууме, населённом поглощён­ными собой, самоуверенными, высокомерными людьми. Похвала не была принята в этом сообществе, поскольку считалось, что она может исходить только от Христа, а для Бога все люди равны. Члены Братства, обращаясь друг к другу, называли друг друга «святыми» — настоль­ко они были уверены, что достигли спасения: остальные люди считались грешниками. Их путь был Божьим путём, и в этом отношении они не терпели никаких сомнений, критики или возражений. Они сочиняли свои собствен­ные молитвы, а к «Отче наш» относились как к бессмыс­ленному заклинанию. Рождество считалось языческим праздником и потому не отмечалось: все рождествен­ские открытки, которые приходили по почте, сжигались, никто не развешивал украшений, не ставил ёлок и не об­менивался подарками. В сущности, члены Братства с не­истовой убеждённостью религиозных фанатиков верили, что Библия вдохновлена Святым Духом, но все остальные христианские конфессии они считали «синагогами Сата­ны», а тот факт, что все, кроме них, держат путь прями­ком в огонь и серу, был для них так же очевиден, как то, что солнце садится по вечерам.

На протяжении тех лет, когда шло формирование лич­ности Кроули, мальчику внушали, что каждый, кто верует иначе, чем «плимутские братья», делает это из желания сгореть на костре. Неудивительно, что он жил в страхе и трепете перед грехом. Однажды это проявилось в виде приступа ужаса. Мальчик играл в саду, а когда вернулся в дом, обнаружил, что он пуст. Это испугало его: в семье Кроули считалось, что второе пришествие Христа совсем близко, поэтому ребёнок решил, что Христос наконец прибыл, забрав всех с собой и забыв его одного. Такая атмосфера в семье неизбежно искажала мировоззрение и характер Кроули.

Деятельность Эдварда Кроули не ограничивалась мо­литвенными собраниями, которые он устраивал у себя дома. Помимо этого, он писал, редактировал, финанси­ровал и издавал брошюры религиозного содержания, которые затем распространял, раздавая их людям на ули­це или высылая по почте. Одним из таких печатных изда­ний была почтовая открытка, озаглавленная «Последние слова бедной Анны». Анна, служанка деда Кроули, умерла в бреду со словами раскаяния о своей потерянной жиз­ни. Эти её слова впечатлили всю семью, включая Эдвар­да Кроули, который был захвачен идеей смерти. Буклет, составленный им в 1865 году, был озаглавлен «Плимут­ское братство (так называемое), Кто они такие — Их веро­учение — Способ богослужения — и т. д.». Напечатанный на улице Патерностер, где располагались лондонские типографии, такой буклет стоил пенни и возвещал близ­кое крушение официальной христианской церкви и при­ход Антихриста.

Не удовлетворяясь публикацией вероучения Плимут­ского братства, Эдвард Кроули проповедовал его устно. Живя в Лемингтоне, он часто прогуливался по сельским местам Уарикшира, заговаривая с прохожими, пропове­дуя на деревенских улицах и стуча в двери домов, чтобы вручить людям свои брошюры или рассказать о спасе­нии. Позже он продолжил эту деятельность в деревнях и сёлах Суррея. Иногда его сопровождал сын, наблюдая, как отец «вовлекал в беседу перспективных, с его точки зрения, незнакомцев, ставил диагнозы их духовных неду­гов и прописывал лечение, вносил их адреса в свою за­писную книжку, чтобы потом годами вести с ними пере­писку и высылать им по почте религиозную литературу». Иногда Эдвард Кроули достигал своей цели окольным путём. Кроули вспоминал, как он подмечал человека, с увлечением погружённого в ка­кое-нибудь дело, и благожелательно спрашивал, како­ва цель этого занятия. Несчастная жертва раскрывала ему свою душу и объясняла, что надеется на такой-то результат своей деятельности. Вот тут-то ловушка и захлопывалась. Мой отец говорил собеседнику: «А потом?» Путём многократного повторения этого вопроса он вызнавал, что его жертва имеет честолю­бивое желание стать мэром этого города или мечтает ещё о какой-нибудь ерунде, и тогда вновь произноси­лось безжалостное «А потом?». Наконец у несчаст­ного человека возникало желание прекратить разго­вор, и он говорил, стараясь как можно сильнее скрыть свою неловкость: «Ну, к этому времени мне, навер­ное, уже пора будет умирать». На это более торжест­венно, чем когда-либо прежде, говорилось: «А потом?»

Таким способом мой отец разрушал всю причинно-следственную цепь и заставлял своего собеседни­ка осознать тщетность человеческих достижений и успехов.

Со значительной долей злой иронии Кроули позднее оценивал проповедническую деятельность своего отца как «единственное логичное занятие для гуманного че­ловека, который верил, что даже самые благородные и выдающиеся представители человечества обречены на вечное наказание».

Однажды на Ферму пришла женщина, собиравшая пожертвования в поддержку британских солдат, воюющих в Египте. Эдвард Кроули напал на неё, по выражению Кро­ули, с «обличительной речью по поводу "Библий и брен­ди"». Его гнев, хоть это и нелогично, отчасти объяснялся тем, что ему было не до трезвенников, которых он обви­нял в попытке попасть на небеса при помощи благих дел, а не жизни во Христе. Когда он заявил людям, собрав­шимся в здании муниципалитета в Райгите, что предпо­чёл бы читать проповедь перед тысячей пьяниц, чем пе­ред тысячей трезвенников, его стали упрекать тем, что он имеет самое непосредственное отношение к «Пивным Кроули». Он резко возразил, что годами был трезвенни­ком, несмотря на то что его семья занималась пивова­ренным бизнесом, но теперь пьёт, потому что в Библии на это запретов нет.

Будучи ребёнком, Кроули уважал отца и восхищался им. Он признавался, что отец был «его героем, его дру­гом, хотя, по той или иной причине, между ними не было истинной близости или взаимопонимания», человеком «с сильно развитым здравым смыслом, который никогда не позволял своей религиозности смешиваться с есте­ственными человеческими чувствами». Сын не во всем соглашался с узкими взглядами своего отца на жизнь, но ощущал «абсолютную цельность его личности» и отзы­вался о нём впоследствии как о человеке, который, «хотя и заблуждался, но всё же был гуманным и в определённой степени наделённым здравым смыслом: у него был логи­ческий строй ума, и он никогда не путал духовное с мате­риальным». К матери Кроули относился иначе, чем к отцу. Он не любил её. Став взрослым, он заявлял, что испыты­вал к ней физическое отвращение, и утверждал, что по социальному положению она была ниже своего мужа. Несмотря на это, она играла важную роль в его жизни и влияла на сына так же сильно, как и отец, хотя и в отри­цательном плане. Возможно, потому, что у него не было никакой достойной альтернативы, Кроули на свой, дет­ский, манер и сам сделался «плимутским братом».

За исключением религиозного фанатизма и сравни­тельной оторванности от общества, характерных для пер­вых восьми лет жизни Кроули, его детство было вполне типичным для того времени. У него были заботливые ро­дители, хотя тяга мальчика ко греху была столь же силь­ной, как его потребность в любви. И всё же временами родители казались далёкими и непонятными. Тем не ме­нее его жизнь была безопасной и надёжной в материаль­ном и финансовом плане, мальчика даже баловали: по­скольку Кроули любил жареную индейку, его кормили этим «рождественским» ужином в сочельник или в «день по­дарков», следующий день после Рождества, чтобы только он не ел индейку на Рождество. Конечно, его притесняли не настолько сильно, как он позднее хотел всех убедить. Всепроникающее христианство не докучало ему, хотя, став взрослым, он и утверждал, что «его симпатии были на сто­роне противников неба», позиция, которая станет впо­следствии главной в его жизни.

Почему же Кроули позднее стал таким ярым антихри­стианином? Парадоксальным образом ответ заключает­ся в самом христианстве и в раннем знакомстве Кроули с Библией. Не имея доступа к другим книгам, которые мог­ли бы расширить его кругозор, мальчик питал своё вооб­ражение текстами Священного Писания, где на первый план выходили ужасы ада, зло, исходящее от греха, и ре­лигиозное отношение к телу как к источнику порока. Его ум был наполнен не рассказами из книг для мальчиков и недетскими сказками, а историями, где фигурировали лжепророки, Вавилонская блудница и, возможно, чаще, чем другие, Зверье номером 666. Как и любой ребёнок, он находил этих персонажей захватывающими и притяга­тельными. Кроме того, в атмосфере набожности, царив­шей в семье Кроули, его характер начал принимать фор­мы, которые, особенно в наши дни, могут быть охаракте­ризованы как предвзятые и ограниченные.

Набожность членов Плимутского братства была та­кова, что каждому греху здесь соответствовало строго определённое наказание. Это наказание было призвано не просто преподать грешнику урок: подвергаясь наказа­нию, человек тем самым вступал на путь спасения. Нака­зание считалось неотъемлемой частью процесса служе­ния и послушания Богу. Наказания следовало не бояться, а рассматривать его как существенный компонент своего духовного роста. Говоря кратко, наказание приближало человека к Богу. Поэтому Кроули с ранних лет привык счи­тать боль неотъемлемой частью жизни. Он всю жизнь по­следовательно приписывал себе обладание «чертами врождённого мазохизма».

Помимо Библии и другой религиозной литературы, одной из принадлежавших семье книг была история вос­стания сипаев, события, сохранившего на тот момент свою актуальность в общественном сознании и пропитан­ного христианскими ценностями и моралью. Викториан­ское осмысление этого восстания включало в себя об­разы благочестивых христиан, противостоящих языче­ским ордам и стоически встречающих муки лицом к лицу.

Кроули любил эту книгу, воображая себя одним из её пер­сонажей. Однако он идентифицировал себя не с британ­скими офицерами-колонизаторами, а с индийскими мя­тежниками. Он сожалел о гибели Наны Сахиба и желал бы спасти его от пыток, но в то же самое время страдал от его руки. Играя с Грегором Грантом в восстание сипаев, причём Кроули был Типу Сахибом, он просил своего кузе­на обращаться с собой жестоко. Вид крови и пыток при­водил его в восхищение. Боль казалась ему красивой, аго­ния и разложение — захватывающими. Семена того, что он называл «страстью к боли», заботливо взращивались.

В возрасте восьми лет Кроули отправили в школу-интернат. Коренастый плотный мальчик, которого до того времени все опекали, он знал о жизни гораздо меньше, чем его одноклассники, и его немилосердно дразнили. В самом деле, как это нередко случается с детьми, кото­рые чем-то отличаются от других, ему досаждали и тра­вили его на протяжении почти всех лет, что он провёл в школе.

Его первой школой управлял пожилой, строгий учи­тель-протестант по имени Х.-Т. Хабершон. Он и двое его сыновей были владельцами школы-интерната Уайт-Рок для молодых джентльменов, располагавшейся в местечке Уайт-Рок Гарденс около Гастингса. Перед отъездом сына, Эд­вард Кроули отвёл его в сторону и прочёл ему из девятой главы Книги Бытия историю о нагом опьянении Ноя, кото­рая должна была служить завуалированным предупреж­дением о том зле, которое таит в себе плоть, особенно о мастурбации и гомосексуальных контактах. Первое счи­талось особенно тяжким грехом, оскверняющим храм че­ловеческого тела и могущим довести до безумия, слепоты, а если ты являешься «плимутским братом», — и до вечно­го проклятия. После завершающего предупреждения о том, что мальчик никому не должен позволять дотраги­ваться до своих половых органов, отец и сын простились.

Кроули посещал школу Хабершонов около двух лет, которые, по большому счёту, не ознаменовались никаки­ми событиями. Апогеем этого периода для Кроули яви­лась смерть директора школы. Когда Хабершон побил его за то, что он дерзким тоном отвечал на экзаменационный вопрос, мальчик сконцентрировался на том, что желает пожилому человеку смерти. Когда какое-то время спустя эта смерть действительно наступила, Кроули поверил, что это его действия увенчались успехом.

В 1885 году Кроули перевели в подготовительную школу в Кембридже, директором которой являлся быв­ший англиканский священник, а ныне «плимутский брат» преподобный Генри д'Арси Чемпни. Рождённый в Йорке в 1854 году и посвященный в духовный сан в 1878 году, он был выпускником кембриджского колледжа Тела Хри­стова. По прошествии четырёх лет, в течение которых он служил священником в Эли и викарием в церкви Сент-Эндрю-зе-Лесс в Кембридже, он оставил англиканство и основал школу на Бейтмен-стрит, 51, призванную об­служивать детей Плимутского братства. Если Эдвард Кро­ули был благочестивым и набожным, то Чемпни был про­сто фанатиком. Садомазохист с неопределённой сексу­альной ориентацией, он испытывал наслаждение, когда причинял и когда испытывал боль во имя искупления души, причём его фанатизм был настолько силён, что од­нажды он испортил избирательные бюллетени на всеоб­щих выборах, написав на них: «Я голосую за царя Иису­са». Согласно воспоминаниям Кроули, он с гордостью при­знавался, что никогда в жизни не вступал в половые отношения с женщинами, хотя, как утверждает Кроули, он сообщил эту информацию в несколько более грубой фор­ме. Чемпни произвёл шокирующее впечатление на Кроу­ли, который до сих пор предполагал, что все «плимутские братья» похожи на его отца с его благочестивыми мыс­лями, правильной речью и благородными поступками.

Возможно, из желания противопоставить хоть что-то мировоззрению Чемпни, Кроули — на какое-то время — решил следовать по пути своего отца. В первые свои школьные дни он написал домой письмо, которое было адресовано «дорогим папе и маме» и где сообщалось, что ему подарили перочинный нож, за то, что он лучше всех выполнил домашнее задание на каникулы, что поверх­ность игровой площадки осела, что школьная бойлерная чуть не взорвалась. Письмо продолжалось просьбой при­слать немного денег на петарды и заканчивалось сооб­щением: «Я вступил в группу мальчиков, которые с Бо­жьего благословения собираются попытаться помогать другим людям и говорить с ними о спасении их души».

Возможно, у Кроули не было другого выбора, кроме как вступить туда, поскольку эта проповедническая груп­па очень напоминала принудительное мероприятие. После утренней молитвы и собрания, посвященного ре­лигиозным наставлениям, которое длилось до двух ча­сов, мальчики шли на публичную проповедь, которую Чемп­ни произносил на пустыре Паркера, поросшем травой пу­стыре в Кембридже. Затем каждый читал про себя Библию или другую полезную в нравственном отношении книгу, после чего имело место добровольное молитвенное со­брание, которое никто не осмеливался пропустить. День заканчивался вечерней молитвой, ещё одной проповедью (иногда публичной) и молитвой на сон грядущий. Каждый понедельник проводились «собрания нищих», на которые приводили, как выражался Кроули, «отбросы Барнсвелла», одной из трущоб Кембриджа. Их кормили и читали им проповедь. Результатом этой благотворительной дея­тельности были периодически возникающие среди уче­ников эпидемии стригущего лишая, кори и свинки. Чемп­ни возлагал всю вину на греховность мальчиков.

Несмотря на Чемпни и его недостатки, время, про­ведённое в этой школе, прошло для Кроули с пользой.

Одноклассники любили его и дразнили не так сильно, как в предыдущей школе. Он отличился в учёбе и получил за это приз, экземпляр «Естественной истории Селборна» Гилберта Уайта. Хотя позднее он утверждал, что так и не потрудился прочитать книгу, он, конечно, прочёл в школе достаточно много других книг. С помощью сборника гим­нов Плимутского братства он открыл для себя поэзию, он прочёл книги сэра Вальтера Скотта и Джона Мильтона, а через некоторое время и сам попробовал писать стихи, в которых проявилась его пробуждающаяся сексуаль­ность. Создаётся впечатление, что он остался глух к пре­дупреждениям отца, поскольку порядочная часть его сти­хов обнаруживает гомосексуальные наклонности автора.

Горизонты расширялись, но вскоре Кроули предстоя­ло пережить серьёзный поворот судьбы. В мае 1886-го его внезапно вызвали из школы домой. Заболел отец, и было необходимо, чтобы Кроули присутствовал на мо­литвенном собрании, где собирались молить Иисуса Хри­ста об исцелении. Диагнозом был рак языка, и Эдварда Кроули направили к сэру Джеймсу Пейджету, проректору Лондонского университета и одному из самых выдающих­ся хирургов того времени, которому был присвоен титул баронета как одному из личных докторов королевы Вик­тории. Он рекомендовал немедленное хирургическое вме­шательство, но Эдвард Кроули испугался, что операция вызовет затруднения в речи — это случилось бы почти наверняка, если бы только он вовсе не потерял дар ре­чи, — и он не сможет проповедовать. Вместо операции он прошёл курс электрогомеопатии графа Маттея.

Ближайший врач, практиковавший это шарлатанство, жил в Саутгемптоне, поэтому семья переехала туда, поселившись в доме под названием Гленберни. Здесь Эдвард Кроули посещал врача, чтобы получать лечение, состоящее из отваров трав, инъекции морфина и прикла­дывания электродов к опухоли на языке.

Лечение не имело под собой никакой научной базы, и можно было заранее предсказать его неэффективность. Эдвард Кроули умер 5 марта 1887 года. Его семья и бли­жайший к ней круг членов Плимутского братства были потрясены. Рак не причинял больному никакой боли, и все были настроены оптимистично, будучи уверенными, что горячими молитвами и терапевтическими процедурами болезнь будет вылечена. Кроули, который к этому вре­мени уже вернулся в Кембридж, утверждал, что накануне получения известия о смерти отца он видел её во сне.

В своей самонадеянной и напыщенной «Исповеди Али-стера Кроули», которая в хронологическом порядке по­вествует о его жизни до 1923 года, Кроули пишет о себе в третьем лице вплоть до момента смерти отца, после чего начинается повествование от первого лица. Как буд­то со смертью отца Кроули стал самостоятельным инди­видуумом, обрёл независимый образ мыслей, освобо­дился от цепей, наложенных на него воспитанием.

Он не только освободился: значительным изменени­ям подвергся его характер. До смерти отца что-то сдер­живало Кроули. Он уважал отца, восхищался им и не хотел ему противостоять, но, коль скоро отец был мёртв, Кроу­ли почувствовал свободу делать то, что пожелает, отправившись в собственное жизненное путешествие, не обремененный отцовским багажом.

Вновь обретённая независимость первым делом проявила себя в школе Чемпни, где он стал вести себя наперекор всему. Он начал сомневаться в истинности Биб­лии и ценить лицемерие, демонстрируемое Чемпни и его религией, в которой он уже различал не просто религию, а такую религию, где ложь и хитрость допускались, если только они были необходимы для того, чтобы поставить на колени грешника, истинного или подозреваемого.

В автобиографическом пассаже под названием «Отрочество в аду», являющемся частью книги «Мировая трагедия», частным образом напечатанной в Париже в 1910 году, Кроули даёт характеристику периоду своего пребывания в школе Чемпни. С тех пор как он начал ста­вить под сомнение окружающий его мир, школа виделась ему следующим образом:

Нужно добавить, что ябеды и доносчики считались «орудиями Господа Иисуса», и мальчики шпионили за сво­ими товарищами, чтобы заслужить одобрение Чемпни и других учителей. Побои были обычным явлением. «Я пом­ню, — писал Кроули, — как однажды меня пороли по но­гам , потому что удары по ягодицам могут пробудить в не­счастной жертве сладострастие! — 15 минут молитвы, 15 ударов палкой, ещё 15 минут молитвы, ещё 15 ударов — и опять молитва, чтобы достойно всё это завершить».

Годы 1886-й и 1887-й стали несчастливой полосой в жизни Кроули. Он потерял своего отца, закончилось сча­стливое отрочество дома, в Редхилле, он утратил веру в то, во что до сей поры верил. Он был неприкаян, некому было направить его теперь, когда он лишился своего на­ставника.

Отношения Кроули с матерью, в которых всегда при­сутствовало раздражение, стали ещё хуже, обострённые тем, что после смерти Эдварда Кроули она почувствова­ла отчуждение от своей семьи, никогда не разделявшей его фанатичную набожность. Даже члены Плимутского братства, которые видели в её муже духовный оплот, боль­ше её не навещали.

Чувствовавшая себя брошенной, напуганная женщина с сыном, настроенным в высшей степени бунтарски и ан­тагонистически, переехала в Лондон, поближе к своей собственной семье и единственному мужчине, на которо­го она могла опереться и который мог её поддержать. Это был её брат Том Бонд Бишоп.

Логично будет предположить, что Эмили Кроули рас­считывала на что-то большее, чем моральную поддержку. В нём она надеялась найти хоть какую-то замену отца для своего неуправляемого сына. Рассчитывая на это, трудно было ошибиться сильнее.

Бишоп жил в зажиточном пригороде Южного Кен­сингтона, там, где теперь находится Дрейтон Гарденс. Остаётся неясным, постоянно ли Эмили и её сын жили в его доме, но, вероятно, нет: после смерти мужа ею овладело беспокойство, и она не жила подолгу на одном месте. Во время школьных каникул Кроули жил у Бишопа или путешествовал с матерью по стране, останавлива­ясь в отелях и пансионатах. Лишь позднее, когда Бишоп переехал в Стритхем, Эмили осела, сначала поселившись в доме под названием Оуквью на Полворт-роуд, а затем в 1896 году переехав во второй дом, Койр-на-Крейч, неподалёку от Ралфорд-роуд.

Не являясь членом Плимутского братства, Бишоп был близок их религиозным взглядам. Чиновник, служащий в Управлении таможенных пошлин и акцизных сборов Её Величества, он был англиканцем, хорошо известным в Лондоне как филантроп, основатель Детского объеди­нения по изучению Библии и христианской религии и Дет­ской миссионерской организации. Кроули постоянно ис­пытывал к нему чувство неприязни, возможно смягчае­мое тем фактом, что Бишоп был оченьумным фанатиком, который, как считал Кроули, «слепо повиновался диким импульсам, считая их указаниями Всевышнего». Вот как он описывает две основанные Бишопом детские христи­анские организации: «первая из них указывала детям, ка­кие отрывки из Библии им следует читать ежедневно, а вторая, не давая детям спокойно играть на морском бе­регу, заставляла их слушать бред набожных студентов или наёмных проповедников». Бишоп к тому же был челове­ком, для которого борьба с безнравственностью и гре­хом был а делом всей жизни. Конечно, на борьбу с грехом он тратил больше сил, чем на борьбу с контрабандой, по­этому так никогда и не достиг сколько-нибудь значитель­ного продвижения по службе, направив всё своё често­любие на спасение своей души и душ других людей. В итоге это был добросовестный, незначительный чиновник, все­гда готовый влезть в религиозный спор. Как бы то ни было, несмотря на позднейшие обвинения со стороны Кроули, представляется, что Бишоп был чем-то большим, чем ти­пичным зажатым викторианским догматиком.

Появление в жизни Кроули дядюшки Тома Бишопа ста­ло для мальчика шоком. Он потерял своего благочести­вого и богобоязненного отца, на смену которому пришёл жестокий фанатик. Можно сказать, выражаясь современ­ным языком, что Кроули подвергался насилию со сторо­ны Бишопа, по крайней мере психологическому и эмо­циональному. Ограниченность и нетерпимость этого че­ловека, проявлявшиеся во всём, при том что жизнь его полностью определялась его собственным толкованием христианства, выражались в крайнем деспотизме, осо­бенно по отношению к своему мятежному племяннику. Обладая каким-то чувством юмора, Бишоп обычно не был склонен выражать радость: смех не вязался у него с бла­гочестием.

С Бишопом жили также тётушка Ада, сестра Эмили Кроули, бабушка Бишоп и разные другие родственники. Тётушка нравилась Кроули, несмотря на то что она цели­ком и полностью была под каблуком у Бишопа, разделяя его религиозные взгляды, что позволяло ей вести спо­койную жизнь в должности секретарши Детского объеди­нения по изучению Библии и христианской религии. У этой доброй женщины было слабое здоровье, и она умерла в молодости. Бабушка Бишоп, вторая жена деда Кроули по материнской линии, была пожилой, утончённой дамой, не разделявшей религиозность сына. Она была страст­ным карточным игроком, но сын считал карты дьяволь­скими картинками и не терпел их присутствие в доме. Ада замаскировала колоду карт, нарисовав вместо мас­тей цветы, чтобы она и бабушка могли играть. Ещё с ними жила Анна, дочь дедушки от первого брака, и её брат Джон. Анна была на редкость непривлекательной женщиной, ко­торую ещё можно было отнести к среднему возрасту и которая каждую ночь брала в постель бутылку крепкого портера, называя её «мой малыш». Джон, который когда-то эмигрировал в Австралию, нажил себе там состояние, а затем потерял его из-за слабого здоровья, теперь вынужден был жить за чужой счёт, пользуясь милостью своего сводного брата. Джону запрещалось курить труб­ку в присутствии Бишопа и полагалось мириться с его непрекращающимися проповедями. Кроули любил Джо­на и сочувствовал ему, поскольку тот тоже страдал от ре­лигиозных притеснений. Когда Кроули было пятнадцать, Джон поделился с ним своими опасениями о том, что он не живёт в мире со Христом. Кроули ответил, что Хрис­тос — это миф, греха не существует и что Джону повезло, потому что он так дол го прожил вдали от Бишопа. Джон, чьё здоровье уже было слабым, перенёс нервный срыв и умер несколько лет спустя. Впоследствии Кроули об­винял мать и её брата в убийстве.

Несмотря на то что, как пишет Кроули, «мрачность, царившая в доме моего дядюшки, атмосфера резкого неодобрения всей вселенной в целом, а также полное отсутствие в доме живого духа соединились, чтобы за­ставить меня испытывать отвращение к семье моей ма­тери», это отвращение было ничем по сравнению с той ненавистью, которую он испытывал к самой матери. Пос­ле смерти Эдварда Кроули её религиозный фанатизм возрос. Укутанная в чёрные складки викторианского вдов­ства, исполненная жалости к себе, она принялась крити­ковать мир за его порочность. Она заявляла, например, что Бог недоволен построенным Брюнелем пароходом «Грейт истерн» подобно тому, как он был разгневан стро­ительством Вавилонской башни, и что именно это было причиной всех тех неприятностей, которые произошли с судном. Она как «плимутская сестра» не могла позво­лить себе войти в церковь, даже ради того, чтобы при­сутствовать на отпевании тётушки Ады: она осталась стоять на улице, под проливным дождём, однако согла­силась быть на погребении.

В моменты, когда она не критиковала устройство общества, она направляла свой, нередко ядовитый, язык на собственного сына. Что бы ни делал Кроули, всё было не так. Он бунтовал против её религиозных принципов, и чем старше он становился, тем больше он их презирал. И всё же Кроули испытывал к ней некоторую симпатию: «.. .её мощные природные инстинкты, — писал он, — были подавлены религией до такой степени, что после смерти мужа она стала безумной фанатичкой самого ограничен­ного, непоследовательного и безжалостного типа... В из­вестном смысле моя мать была безумной, в том смысле, в каком являются безумцами люди, чей мозг разделён на герметичные отсеки и которые с одинаковой страстью поддерживают несовместимые идеи, храня их отдельно друг от друга, поскольку, встретившись, эти идеи могут уничтожить друг друга». Другими словами, он рассмат­ривал её как человека, чья душа загнана и ослеплена соб­ственной верой, хотя однажды всё-таки признал, что она была «лучшей из возможных матерей, только до неверо­ятности испорченной религиозной мономанией, которая, возможно, началась с того, что можно назвать „истерией на почве вдовства"».

Во время одного из припадков негодования по пово­ду поведения Кроули она подала ему мысль, которой суж­дено было стать центральной мыслью всей его жизни. Неизвестно, как именно это получилось, но в какой-то момент она начала называть его «зверем». Возможно, сначала это было просто слово, вырвавшееся из уст ма­тери в момент гнева, но его смысл усложнился после смер­ти отца Кроули, особенно в то время, когда мать и сын жили внутри или вблизи семьи, для которой любое рядо­вое действие и высказывание могло иметь религиозный смысл. Мальчик с диковатыми манерами превращался в Зверя из тринадцатой главы Откровения, в которой свя­той Иоанн Богослов видит «выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его бы­ло десять диадем, а на головах его имена богохульные... Ктоимеетум, тот сочти число зверя, ибо это число чело­веческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». По­степенно его мать начала убеждать себя, что Кроули «дей­ствительно был Антихристом из Апокалипсиса... её бед­ный, заблудший, грешный сын, который ещё может покаяться и спастись благодаря Святой Крови, пролитой Христом». Кроули, проникшись этой мыслью, решил, что он и вправду является Зверем, и занял эту позицию с пол­ной ответственностью. Став взрослым, он даже утверж­дал, что его мать, безумная фанатичка, была вдохновлена свыше, когда назвала его так, тем самым определив его жизненный путь.

С этой новой «личностью» было сопряжено упрямство, свойственное Кроули. Он не упускал возможности покри­тиковать, высмеять, принизить христианство и, особен­но, Плимутское братство, обвиняя его в том, что оно спо­собствовало смерти его отца, полагаясь на молитвы и шарлатанство больше, чем на искусство королевского хирурга. Он нападал на Братство, критикуя его за лицеме­рие, непоследовательность и противоречивость его убеж­дений и принципов, за фанатизм и самодовольство. «Если у неверующего человека, — писал Кроули, — могут быть моральные ориентиры и ограничения, то у "плимутского брата" их нет вообще. Он всегда готов оправдать самое подлое преступление, процитировав подходящий биб­лейский текст и воззвав ко Христу, чтобы покрыть любую низость, которая только может доставить удовольствие его самовлюблённой и порочной натуре». Их принципы, как он утверждал, были глупы. При этом Кроули приводит пример, как его отец отказывался покупать акции желез­нодорожных компаний, потому что поезда не упомина­ются в Библ ии. Обычай отыскивать библейскую цитату для получения подтверждения любому своему действию Кро­ули считал позволением искажать Библию, чтобы оправ­дать всё что угодно. Священное Писание превращалось в Священное Оправдание, Божественное Разрешение, ко­торое в конечном счёте означало, что можно делать всё что угодно и каждый раз выходить сухим из воды.

Его бунт против Братства требовал экстремальных, а в некоторых случаях ироничных методов. Зная, насколь­ко члены Братства верили в собственную исключитель­ность, он посещал англиканские и католические церкви — они как-никак считались в Плимутском братстве логова­ми беззакония. Но он не обнаружил там никакого порока. Все они, как он решил, «были просмолены одной кистью; они были холодными, бессердечными, мрачными, глупы­ми, скучными и бессмысленными. Чрезмерная эмоцио­нальность одних и пристрастие к духовным таинствам других казались мне одинаково фальшивыми». Англикан­ская церковь оказалась даже более лицемерной, чем Пли­мутское братство, поскольку являлась, по его мнению, «просто механизмом для того, чтобы удерживать нижние классы общества на должном месте».

Встав на путь противостояния Богу, которого он счи­тал своим врагом, Кроули решил грешить. Поскольку его научили, что грех против Духа Святого не подлежит про­щению, он предпочёл нечто большее, чем просто граж­данский или моральный проступок. Если, рассудил он, он совершит грехи, которые никогда не смогут быть про­щены, тогда, даже если, как полагала его мать, его спа­сение предопределено, оно не состоится, и это стало его честолюбивой целью. Раз он был Зверем, решил он, то лучший грех против Духа Святого, который он может совершить, — это поклонение дьяволу. Поэтому он стал сатанистом, тайно молясь сатане, чтобы тот защитил его от его набожной матери, дядюшки Тома, Чемпни и всех остальных, кто доставлял ему огорчения.

Однако молодой сатанист всё же не был таким по­рочным, как сам утверждал. Ведь до девятнадцатилетне­го возраста Кроули писал стихотворения в форме гим­нов. Больше похоже на то, что он начал разрабатывать свою собственную теологию. Разумеется, он считал, что противостоит лицемерию и фальши, а не религии как таковой. Свою (не вполне ясную) позицию он резюмиро­вал следующим образом: «У меня не было ненависти к Богу или к Христу, но у меня была ненависть к Богу и к Христу людей, которых я ненавидел». И лишь позднее он стал полагать, что Библия целиком поддерживает лицемерие и фальшь, и его противостояние ей стало более конкретным.

Психологическая жестокость Бишопа и физические издевательства Чемпни обострили садомазохистские наклонности Кроули. В четырнадцатилетнем возрасте, услышав, что у кошки девять жизней, он решил проверить это утверждение. Он поймал кошку, дал ей дозу мышьяка, дал ей понюхать хлороформа, отравил её газом, зарезал её, пробил ей череп, разрезал ей горло, сжёг, утопил и выбросил её из окна. Утверждение было опровергнуто.

К четырнадцати-пятнадцати годам, когда его ум уже стал очевиден для окружающих, Кроули начал считать себя если не гением, то по крайней мере тем, кто скоро им станет. Его пытливый ум был ненасытен и, без сомнения, оттачивался благодаря тому, что и дома, и в школе он постоянно ставил под сомнение религиозную среду, в ко­торой находился. Он сам описывал себя так: «Сочетание невинности, невежества, знания, изобретательности и высоких моральных принципов кажется необычным. Очевидно, что безумное аморальное суеверие, в атмо­сфере которого я вырос, ответственно за мои зверские и абсурдные поступки. Снова и снова мы будем видеть, как навязывание противоестественной теории и принци­пов христианства очень здравомыслящему, лишённому иллюзий, реально смотрящему на вещи гению создавало конфликт, разрешение которого на материальном уровне выражалось в виде некоторых экстравагантных поступков». И одним из ранних таких поступков был случай с кошкой. Кроули предстояло развиться в личность, вечно стремя­щуюся достичь границ человеческого опыта, руководст­вующуюся эмоциями и внутренними побуждениями боль­ше, чем разумом.

Открытое неприятие религии, которое демонстриро­вал Кроули, вызвало некоторую обеспокоенность семьи. Тогда был приглашён Джонатан Кроули, старший брат его отца, чтобы посмотреть, не сможет ли он оказать на маль­чика какое-нибудь влияние. Внешне привлекательный че­ловек харизматического типа, Джонатан Кроули не раз­делял религиозных взглядов своего брата. Он жил со сво­ей второй женой и двумя детьми от первого брака. Он женился на гувернантке своих детей — поступок, доказы­вающий не только его готовность противостоять нрав­ственным нормам своего времени, но и говорящий о его гуманности. По сравнению с другими мужчинами, кото­рых до сих пор встречал Кроули, дядя Джонатан был по­чти нормальным.

Джонатан Кроули с женой навестили своего племян­ника в школе в Кембридже и остались недовольны поло­жением дел. Они крайне неодобрительно отнеслись к «со­браниям с нищими», и Джонатан Кроули пригрозил, что приведёт в школу официальных представителей здра­воохранения, если Чемпни не перестанет устраивать эти собрания. Чемпни уступил. В то же время, познакомив­шись с Чемпни, он понял, что с мальчиком здесь дурно обращались. Тогда он обратился в суд, с тем чтобы маль­чик выдвинул устное обвинение школе Ченсери. Кроули вызвали в кабинет судьи — это был Его Честь мистер Стир-линг, — но мальчик так испугался, что его мать могут от­править в тюрьму, что солгал, сказав, что он вполне счаст­лив в школе Чемпни.

По возвращении в школу он, конечно же, был наказан за то, что раскачал образовательную лодку Чемпни. Маль­чику урезали питание и запретили разговаривать с кем-либо, равно как и никому нельзя было разговаривать с ним. Домой на каникулы он вернулся слабым и больным. Его мать однажды, в момент особенного участия по отно­шению к-сыну, оставила на время своё беспокойство о том, что вскормила Зверя, и пригласила Чемпни в Стрит-хэм. Чемпни приехал. В его присутствии Кроули лишился дара речи и не осмеливался возражать, в чём бы Чемпни его ни обвинял, при том что ни одно из обвинений не было достаточно конкретным. В результате в начале следующе­го семестра Кроули послали обратно в школу.

Однако дядюшка Том почуял недоброе. Он отправил­ся в Кембридж. Чемпни был готов к его приезду. Перед прибытием дядюшки мальчик был проинструктирован относительно того, как следует себя вести. Тем не менее, когда Чемпни начал обвинять мальчика в разнообразных проступках, тот отказался признаться в них и не только не признал себя виновным, но и заявил, что впервые слышит эти обвинения. Бишоп понял, что Чемпни выдумывал все эти проступки, обвинил директора в невменяемости и забрал Кроули из школы. Теперь Чемпни занялись офи­циальные структуры. Его характер был признан неподхо­дящим для управления школой, и школа была закрыта. Последняя информация о нём относится к 1899 году, ко­гда он, окончательно обеднев, обратился за помощью по закону о нетрудоспособности духовных лиц.

К этому времени мальчик, который был счастливым, здоровым ребёнком при жизни своего отца, превратил­ся в бледного, замкнутого, болезненного юношу. Врачи обнаружили, что Кроули страдает альбуминурией, нару­шением работы почки, вызванным повышенным кровяным давлением и проявляющимся в виде усиленного выброса альбумина в мочу. Врачи предсказывали, что, если не на­чать лечение немедленно, Кроули умрёт через несколько месяцев. Его немедленно посадили на специальную дие­ту и, на старый викторианский манер, прописали поболь­ше физических упражнений на свежем воздухе.

В течение какого-то времени Кроули чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы посещать местную школу, и стал ходить на занятия в Стритхэм-колледж, чьи окна выходили на пустырь Стритхэм и которой руководил То­мас Аугустус Ярроу. Здесь мальчик посещал обычные школьные курсы, но здесь же ему суждено было открыть то, что он считал грехом против Духа Святого, чего он искал и с помощью чего мог заслужить одобрение дьяво­ла. Это была мастурбация.

Он уже слышал о ней в школе Чемпни от одного маль­чика по имени Гибсон, но никто из тогдашних его одно­классников не осмелился описать ему сам механизм про­цесса, хотя, как он пишет, он «страстно мечтал овладеть умением, вокруг которого люди поднимают столько шу­ма», и вскоре «отдался этому занятию с характерным для него увлечением».

Он неслучайно выбрал мастурбацию как путь к несо­мненному вечному проклятию. Сексуальные контакты с женщинами представляли собой нечто естественное, и, хотя вне супружества они являлись греховными, всё же их нельзя было считать поступками, первоклассными по своей безнравственности. Употребление алкогольных напитков не было грехом, поскольку его отец пил вино и пиво: с другой стороны, курение могло претендовать на роль греха, поскольку отец не признавал табак. Следстви­ем этих размышлений стало то, что Кроули курил и мас­турбировал когда только мог.

Никогда не упуская случая съязвить над высоконрав­ственной позицией своего дяди, Кроули часто проявлял быстроту реакции и остроумие. Однажды Том Бишоп пи­сал поучительную статью для «Журнала для мальчиков», которая называлась «Два безнравственных короля». Эти страшилища, разрушающие жизнь мальчиков, были на­званы Король-Курение (Smo-King) и Король-Алкоголь (Drin-King). Кроули, читая статью, спросил дядю, почему тот не написал о самом развращённом короле из всех. Бишоп не мог догадаться, о каком же монархе он забыл. Кроули подсказал ему. История не сохранила точных све­дений, кем был недостающий король, был ли это Король-Секс (Fuc-King) или Король-Онанизм (Wan-King).

В течение следующего года Кроули путешествовал по Британии в сопровождении постоянно сменяющихся до­машних учителей, вдыхая деревенский воздух во время прогулок по холмам Уэльса, Шотландии и Северной Анг­лии. Учителя, допущенные Томом Бишопом к обучению племянника, были, за исключением одного, недавними выпускниками Кембриджского университета с правиль­ной религиозной подготовкой. Выпускников Оксфорда к воспитанию Кроули не допускали. Кроули считал этих учителей приложением к своему дядюшке. Они были та­кими же чопорными, ограниченными, твердолобыми при­верженцами религии, в присутствии которых он считал себя обязанным продолжать свои поиски самого боль­шого греха против Духа Святого.

Его странствия не всегда были неприятными: в Сент-Эндрюсе ему преподал урок гольфа не кто иной, как Энд­рю Киркалди, один из великих игроков в гольф того вре­мени. Учитель из колледжа Кайус, чей отец, преподобный Энтони Ральф д'Арси, был ректором Нимпсфилда, что не­подалёку от Страуда в Глостершире, взял его на лисью охоту. Кроули доставляло удовольствие приезжать туда, ему нравился и сам ректор, который обладал несколько грубоватым чувством юмора. Одна из его шуток звучала так: «Почему волосы Глэдстоуна похожи на пучок травы? Потому что они растут на макушке старого содомита». Во время ловли форелей и лососей вместе с учителем средних лет преподобным Джоном Фозергиллом, англи­канским священником и редактором двухтомника «До­стопримечательности Уэстморленда», Кроули бросил в воду удочку своего учителя. Тот прыгнул за ней, пере­вернул лодку и попытался утопить под ней своего учени­ка. Тем же вечером Кроули бежал с местной деревенской девушкой Белль Мак-Кей, с которой, как он утверждает, он занимался сексом: вероятно, это так и было, посколь­ку много лет спустя, когда Кроули составил список своих любовниц, она значилась среди них. Какой бы ни была правда, Фозергиллу оказалось достаточно, чтобы оста­вить свою должность и вернуть неуправляемого воспи­танника обратно в Лондон. Кроули утверждает, что по пути он успел заняться сексом с горничной в Карлайле.

Выбирая учителей для племянника, дядя Том допус­тил одну серьёзную ошибку. Весной 1891 года он принял на работу человека по имени Арчибальд Чарлз Дуглас, сына англиканского епископа в Бомбее. Протестант, один раз побывавший в Персии в качестве миссионера Биб­лейского общества, он, казалось, имел безупречные дан­ные, если не считать того, что он не был посвящен в духов­ный сан и являлся выпускником Оксфорда. Кроули, вы­здоравливающему от коклюша, опять было предписано бывать на свежем воздухе, поэтому для ученика и учите­ля был разработан план велосипедного путешествия в город Торки, оздоровительный морской курорт, в чьём солёном воздухе содержится много целительного озо­на. Но Кроули смог доехать на велосипеде только до Гил­форда, откуда путешествие продолжилось по железной дороге. Дуглас доказал, что он не похож на других учите­лей Кроули. Пусть он был протестантом, но он также был типичным оксфордским либералом, и Кроули сразу же полюбил его.

С того момента, как мы остались вдвоём, — писал Кроули, — он произвёл полный переворот в моих взгля­дах на жизнь, впервые показав мне разумный, чистый, радостный мир, в котором стоило жить. Курение и ал­коголь были в порядке вещей. Он предупреждал меня о вреде неумеренности с точки зрения спортсмена. Он показал мне скачки, бильярд, научил заключать пари, познакомил с карточной игрой и женщинами. Он объяснил мне, как наслаждаться всем этим, не нано­ся вреда себе и другим. Он продемонстрировал мне все хитрости и ловкие приёмы. Он показал мне, что значит слава. Я немедленно перенял его мировоззре­ние и начал вести себя как нормальное, здоровое че­ловеческое существо. Кошмарный мир христианства исчез. В первые десять дней, что мы провели в Торки, я влюбился в актрису, и во время этого прикосновения человеческой любви отвратительные тайны секса пре­вратились в радость и красоту. Одержимость идеей греха упала с моих плеч и растворилась в море забве­ния. До этого меня почти захлёстывала устрашающая ответственность обеспечить себе вечное проклятие и помочь другим уйти от Иисуса. Теперь я обнаружил, что мир был полон проклятых душ; душ людей, кото­рые принимали природу как она есть, принимали своё собственное место в природе и наслаждались им, ока­зывали решительное сопротивление всему низкому и ничтожному, где бы они с ним ни сталкивались. Для меня это был период безграничного счастья.

День, когда Кроули потерял девственность, неизве­стен. Он приводит несколько случаев, когда это было возможно, в том числе эта случайная встреча в Торки, хотя его отношения с Белль Мак-Кей были для него, вероятно, первым опытом гетеросексуального контакта. Как бы то ни было, Кроули искал в Торки повода совершить какой-нибудь значительный грех против Духа Святого, и перед ним открывались хорошие перспективы: он достиг поло­вой зрелости, в присутствии Дугласа он чувствовал себя освобождённым, а поскольку он одновременно обладал бунтарским характером и благородным происхождени­ем, девушки неизбежно должны были одарять его ревни­вым вниманием. Тем не менее, освободившись от цепей христианского кошмара и попав в мир женщин, он полу­чал уже не первые свои эротические опыты. Один из его учителей, чей брат был настоятелем Вестминстерского собора, пригласил его в дом своей матери, где попытал­ся его соблазнить. Кроули, к тому времени уже встречав­шийся с подобными ухаживаниями, прогнал его.

В Торки родился новый Кроули. Придя к убеждению, что подавление сексуальности — это общественная ката­строфа, он смотрел на мир другими глазами. По письмам, которые он присылал домой, его мать и Том Бишоп по­чувствовали, что что-то не так. Бишоп приехал в Торки и уволил Дугласа, забрав Кроули назад в Лондон. Но дверь в жизнь уже была открыта, и лошадь освобождённого духа уже пустилась вскачь. Кроули стал «как бог, познавший добро и зло. Я был в состоянии готовности к действию». И он не замедлил взяться задело.