Глава 8 Предпосылки введения энергетических налогов

Экономику часто называют мрачной наукой, но никто не может превзойти по мрачности защитников окружающей среды. Предсказания катастроф и кризисов — это смысл их существования, потому что, если на мир не надвигается эко­логический кризис, то кто же тогда обратит на них внима­ние. По сравнению с ними экономисты производят гораздо более приятное впечатление. Они считают, что метафори­ческие бомбы с часовым механизмом (экологические, де­мографические или какие-нибудь еще) никогда не взорвут­ся, потому что человечество и экономика, отвечая на расту­щее давление, постоянно перестраиваются.

Примером подобного расхождения между экологичес­ким пессимизмом и экономическим оптимизмом было зна­менитое пари, заключенное в 1980 г. между Полом Эрлихом, биологом и активным защитником окружающей сре­ды, и Джулианом Саймоном, знаменитым специалистом по свободному рынку. Современное движение защитников окружающей среды (инвайронментализм), возможно, на­чалось именно с публикации в 1972 г. его работы под на­званием «Пределы роста» (The Limits to Growth), в которой предсказывалось, что при существующих темпах выработки невозобновляемые природные ресурсы истощатся в те­чение ближайших 100 лет. В этот момент экономические системы потерпят крах, и повсюду воцарятся безработица и голод, а уровень смертности взлетит вверх. Более того, даже если мы найдем другие ресурсы, запасы которых вдвое превышают имеющиеся сейчас, то последующий рост при­ведет к неконтролируемому загрязнению окружающей сре­ды, экономическим и социальным катастрофам, массовой 6езработице и т.д. Этот подход получил большую поддер­жку, и в первой половине 1970-х годов цены на нефть резко подскочили. В то время все считали, что через пятьдесят лет мировые запасы нефти закончатся.

Вот почему Эрлих был уверен в своем выигрыше, когда заключал с Саймоном пари о том, что через десять лет цены на пять металлов с учетом инфляции повысятся. Он сказал, что цены вырастут в совокупности на 1 тыс. долл.: по 200 долл. за медь, хром, никель, олово и вольфрам. На самом же деле, цены на указанные металлы в период 1980-1990 гг. сократи­лись вдвое, а общая сумма в 1 тыс. долл. в 1990 г. стоила мень­ше даже без учета инфляции. Цена на металлы колебалась между 56 и 193 долл. Эрлих отправил Саймону чек на сумму 576,07 долл., заявляя, что подобное специфическое пари было не слишком важным. Один из его аргументов состоял в том, что спрос на некоторые металлы упал. Именно об этом и го­ворил его оппонент.

Оба говорили о том, что если спрос на товар растет го­раздо быстрее предложения, то цена поднимается. Эколог остановился на этом утверждении. Предположение же эко­номиста, позднее подтвердившееся, состояло в том, что в ответ изменится и поведение людей. Высокие цены сами по себе сократят спрос. Они побудят поставщиков производить большее количество — добывать больше руды или искать новые запасы, — потому что убыточное прежде производ­ство станет прибыльным. Это подвигнет остальных пред­принимателей на поиск альтернативы дефицитным товарам и на освоение новых технологий. Так, в телефонных кабелях медь заменили стекловолокном, на автомобили боль­ше не ставят дорогие хромированные детали и т.д. Хотя в краткосрочной перспективе количество специфического товара может, быть ограниченным, в долгосрочной перспек­тиве способность человечества к адаптации и изобретатель­ности делает ресурсы практически бесконечными.

Таким образом, экологи в своих часто вызывающих раз­дражение призывах к монополии высоких моральных прин­ципов не всегда правы. Я бы даже сказала, что обычно они не правы. Большинство из них ничего не знает о фундамен­тальных экономических принципах, и это их совершенно не беспокоит. Подобная безграмотность обрекает многие их политические советы на провал.

Однако это не значит, что они не нравы всегда. Ведь впол­не возможно, что изменение климата происходят из-за че­ловеческой деятельности, а точнее из-за использования энергии, в результате которого в атмосферу выбрасывается двуокись углерода (СО₂). Окружающая среда слишком силь­но загрязнена, и это наносит вред здоровью и благополу­чию человечества. Большинство экономических инноваций продолжает реализовываться, а об их влиянии на окружа­ющую среду и не задумываются. Другими словами, эконо­мисты не замечают некоторые экологические внешние эффекты, вызванные экономической деятельностью, до тех пор, пока движение «зеленых» вновь не привлечет внима­ние общества к этому вопросу.

Ирония состоит в том, что загрязнение окружающей сре­ды является хрестоматийным примером внешних эффек­тов. Фабрика, выбрасывающая в атмосферу загрязняющие вещества, перекладывает на окружающих материальные затраты, во много раз превышающие расходы владельцев, которым не приходится платить за это. Так, например, из-за загрязненного воздуха, вызывающего многие виды аст­мы, падают цены на дома вокруг фабрики, и домовладель­цам приходится, таким образом, «платить» за загрязнение окружающей среды. Домашним хозяйствам и предприятиям, расположенным на этой загрязненной территории, при­ходится много платить за очистку воды из загрязненных рек и водоносных горизонтов. Доля виновной фабрики в зат­ратах на очистку мизерная. Поскольку фабрика не оплачи­вает внешние издержки, то она продолжает «перепроизвод­ство» загрязняющих веществ, а все связанные с этим расхо­ды перекладывает на потребителей.

Окружающую среду загрязняют не только фабрики и электростанции. Все домашние хозяйства выбрасывают ог­ромное количество отходов, а водители индивидуальных транспортных средств производят огромное количество выбросов в атмосферу. От пролетающих над нами самоле­тов и водителей, включающих на полную громкость радио на дорогах, исходит шумовое загрязнение. Жители города Таксон, шт. Аризона, жаловались на световое загрязнение от электрического освещения по ночам. Каждый из нас ос­ложняет жизнь окружающим, если приходит в многолюд­ные места, присоединяется к дорожным пробкам или посе­щает переполненные картинные галереи.

Существует еще один известный пример проявлений неэффективности рыночного механизма, которые отража­ются на состоянии природной среды. Это — трагедия об­щественной собственности. Почему в мире численность ко­сяков некоторых океанских видов рыб сократилась до опас­ного уровня, но при этом нет недостатка в цыплятах? От­вет таков: рыба принадлежит всем, а куры — частным вла­дельцам. Если бы вся рыба в океане принадлежала какому-нибудь мировому диктатору, он бы стал следить за тем, что­бы не было чрезмерного вылова рыбы, чтобы сохранить ресурсы для будущих продаж. Он повысил бы цены, пото­му что ему приходилось бы вкладывать средства в поддер­жание численности ресурса с идеально неэластичным пред­ложением.

У частных рыболовов нет причин ловить меньше рыбы, потому что их участие в проблеме невелико. Если несколь­ко рыбаков добровольно сократили бы свой улов, это не решило бы проблему, а сами они пострадали бы от того, что другие рыбаки «проехались бы за их счет» (т. е. воспользо­вались бы их самоограничениями).

Таким образом, государства должны вмешаться и уста­новить квоты для рыбаков каждой страны, но даже этого будет недостаточно, потому что государства борются за на­циональные интересы, а не за глобальные общественные интересы. При дальнейшем сокращении поставок рыбы в действие вступит механизм цен, при котором высокие цены приведут к сокращению потребительского спроса. В идеале цены должны стать еще выше, чтобы полностью отражать общественные издержки от исчезновения рыб­ных косяков.

Экологические внешние эффекты встречаются повсюду. В мире нет рынка свежего воздуха или тихих пустых улиц, или разнообразия биологических видов. (Сколько бы вы заплатили за сохранение конкретных видов насекомых из тропического дождевого леса?) Данные о масштабах вне­шних эффектов собирают правительства очень небольшо­го числа стран. Национальное статистическое агентство Ве­ликобритании ежегодно публикует отчет о данных со спут­ников с целью определения масштабов различных видов воздействий на окружающую среду, но для этого требуется еще больше точных данных. Экологическая политика стра­дает от нехватки надежной и точной информации.

Что же должно государство делать с этими внешними эффектами? Можно запретить выбросы различных загряз­няющих веществ сверх предельно допустимого уровня. Однако важно установить правильный уровень. Полный запрет может привести к тому, что затраты будут во много раз превышать масштабы экологических внешних эффек­тов — например, в настоящее время только атомные элек­тростанции (АЭС) могут производить энергию без каких-либо выбросов в атмосферу, причем по цене, приемлемой для потребителей. Однако прямое регулирование — это лишь одно из решений.

Экономисты предпочитают альтернативный подход, ко­торый вынудит компании-загрязнители взять на себя вне­шние затраты и подключит к решению проблемы рыноч­ные силы. Он подразумевает использование так называемых экономических инструментов, т. е. налогов, субсидий и торговли квотами на выбросы.

В качестве примера рассмотрим государство, которое, в соответствии с Киотским протоколом за декабрь 1997 г., собирается сократить выбросы парниковых газов своих компаний и потребителей. Отдельные страны обязались сократить на 30% выбросы в атмосферу углекислого газа по сравнению с возможными будущими показателями, оп­ределяемыми с учетом существующих тенденций. (Стра­ны Европейского союза сократили выбросы в среднем на 11,5%, по сравнению с 24,5% — в США. Не удивительно, что первым президентским решением Джорджа В. Буша стал выход из этот соглашения, вызвавший возмущение европейцев.)

Страны, подписавшие Киотский протокол, договорились об использовании новой схемы торговли квотами на выб­рос парниковых газов. Компании должны устанавливать целевой уровень выбросов ниже существующего, но если им удается понизить уровень своих выбросов ниже целево­го, то они могут продать излишки той компании (стране), которая достигла своего целевого показателя или превыси­ла его. Стоимость разрешения на дополнительные выбро­сы должна устанавливаться рынком. Самое большое сокра­щение выбросов двуокиси углерода было бы достигнуто там, где квоты были бы самыми дешевыми, что позволило бы добиться суммарного глобального целевого показателя с наибольшей эффективностью по затратам. Киотская схе­ма основывалась на успешной американской схеме торгов­ли квотами на выбросы двуокиси серы, которая действова­ла с 1995 г. в рамках Программы по кислотным дождям и Схемы торговли квотами на выбросы окислов азота и серы в Южной Калифорнии.

США первыми использовали продажу квот. Европейс­кие правительства пытались придерживаться практики на­логообложения. В течение 1990-х годов девять стран пред­ложили или ввели свои варианты налогообложения энер­гоносителей, которое должно было поднять цены на энер­гию и тем самым учесть расходы, связанные с выбросами СО₂ и других парниковых газов, возникающими при ее про­изводстве. Первыми энергетический налог начали исполь­зовать Норвегия, Швеция, Финляндия, Дания, Австрия и Нидерланды, их примеру последовала Великобритания (где его назвали «налогом на изменение климата» — в отчаян­ной попытке повысить популярность этого налога среди компаний, вынужденных его выплачивать). Последними его приняли Италия и Германия.

У энергетического налога на изменение климата есть три преимущества. Во-первых, он работает с помощью механиз­ма цен и, таким образом, более эффективен, менее разру­шителен и проще в управлении по сравнению с прямым регулированием, хотя установление эффективных налого­вых ставок представляет собой сложную проблему. Во-вто­рых, благодаря этому налогу компании начнут со временем использовать более энергосберегающие технологии. И, в-тре­тьих, в качестве дополнения, он может послужить для мно­гих компаний сигналом к тому, что надо серьезно относить­ся к охране окружающей среды при планировании долго­срочных инвестиций.

Существуют два способа использования энергетическо­го налога. Первый способ предполагает облагать налогом использование электроэнергии компаниями и частными потребителями (для бытовых нужд) и взимать определен­ную сумму за использованный Квт/ч. Второй вариант (спе­циально для политиков, которые боятся взимать налог со счетов за электричество каждого избирателя) предусматри­вает применять эту систему к поставщикам электроэнергии, что, в конечном итоге, все равно перейдет на потребителей. Это — так называемый «нисходящий налог», который проще контролировать, так как поставщиков электроэнергии меньше, чем конечных потребителей. С другой стороны, он меньше влияет на изменение поведения потребителей в от­ношении энергосбережения, так как его действие будет не столь заметно. Ставки налога можно установить и в зави­симости от типа топлива, используемого для получения энергии, а также от уровня содержания углерода, посколь­ку именно углекислый газ считается основным парниковым газом.

В Великобритании был применен вариант работы толь­ко с промышленными и коммерческими компаниями, ко­торый не учитывал частных потребителей электроэнергии. Облагать налогами использование электричества в домах было нецелесообразно с политической точки зрения. Пра­вительство лейбористов, напротив, унизило своих предше­ственников-консерваторов, отменив этот налог на том ос­новании, что он был чрезвычайно несправедливым. У бед­ных семей на электричество уходила большая доля их бюд­жета, чем у богатых, и налог на бытовое топливо посчита­ли чрезвычайно регрессивным.

Тем не менее, ограничения на взимание энергетических налогов вызвали большое недовольство среди компаний, даже несмотря на то, что их доходы снова выросли благо­даря сокращению других налогов на деловую деятельность. Ведь объемы электроэнергии, потребляемой для домашних нужд, превышают ее объемы, используемые в обрабатыва­ющей промышленности, и составляют примерно треть от общенационального потребления электроэнергии. Самым активным промышленным потребителям электроэнергии показалось совершенно несправедливым то, что им придет­ся платить больше, и они потребовали специального осво­бождения от налогов, которое отражало бы их потребности в электроэнергии. Они не поняли, что задача как раз и со­стояла в том, чтобы ограничить подобное избыточное ис­пользование электроэнергии. Я знаю один печальный при­мер, когда местному музею пара пришлось поднять плату за просмотр их замечательной коллекции действующих па­ровых двигателей 18-19 вв.

Энергетическая отрасль Великобритании предпочла бы воспользоваться американской схемой торговли квотами. К тому же склонны и инвестиционные банки Лондона, ко­торым нравятся принципы работы нового рынка. Но мно­гие европейские государства не решаются прибегнуть к практике торговли квотами — из-за недостатка опыта ис­пользования подобных схем и отсутствия американской любви к рыночным решениям.

Другим примером экологического налога является на­лог на бензин. В разных странах взимают разный налог: от 22% от его оптовой цены в США до 58% в Ирландии (занимающей второе место среди промышленно развитых стран) и 76% — в Великобритании. В октябре 2000 г. во­дители грузовиков парализовали жизнь во всей Великоб­ритании, заблокировав оптовые склады бензина в знак протеста против продолжающегося повышения налогов на топливо. Этим они добились приостановки повышения этого налога на следующий год. Но правительство пошло на другие меры: понижение налогов на более «чистые» раз­новидности бензина. Например, налог на топливо со сверх­низким содержанием серы на 3 пенса за литр ниже налога на обычное топливо. Изначальная разница в один пенс за литр, установленная в 1997 г., была слишком мала, чтобы нефтяные компании были заинтересованы в повышении степени очистки топлива, однако вскоре после увеличения разницы до 3 пенсов в 1999 г. доля топлива со сверхниз­ким содержанием серы увеличилась на рынке с 20 до 100%. Это подвигло правительство повысить разницу в налогах и на другие виды топлива, в том числе и на жидкий нефтя­ной газ и сжатый природный газ. Предполагалось, что это позволит в дальнейшем перейти на использование топли­ва со сверхнизким содержанием серы в недизельных дви­гателях, когда в 2002 г. появятся первые новые машины с подобным двигателем.

Наиболее эффективные экологические инструменты позволяют определить внешние эффекты и создать на­логовую схему или любой другой механизм, который на­прямую будет заниматься нарушением баланса на рын­ке. Косвенные методики в любом случае будут неэффек­тивны. Так, например, многие специалисты говорят о том, что свободная торговля не столь хороша, так как она иг­норирует различные расходы, связанные с нанесением ущерба окружающей среде, в особенности энергию, ис­пользованную для перевозки грузов на дальние расстоя­ния. Кроме того, свободную торговлю подвергают кри­тике за то, что компании переносят производства в раз­вивающиеся страны, где допустимые уровни загрязнения гораздо выше. История знает ужасные примеры работы многонациональных компаний в странах с высокими до­пустимыми уровнями загрязнения, такие как печально известный несчастный случай на заводе Union Carbide в г. Бхопале (Индия).

Таким образом, защитники окружающей среды хотели бы ограничить торговлю или, по крайней мере, включить в торговые соглашения пункты об экологических стандартах. Но торговля приносит потребителям огромные экономи­ческие выгоды, и ее ограничение означало бы потерю неко­торых из них: в результате могут возникнуть большие аль­тернативные издержки. Более того, свободная торговля приведет к перемещению производства на те территории, где достигается наибольшая эффективность использования ресурсов, что в результате будет способствовать более эф­фективному и менее затратному использованию природных ресурсов на глобальном уровне. Однако если все-таки мож­но говорить о том, что использование энергии для перево­зок вредит обществу в форме различных выбросов парни­ковых газов, и это не отражается на стоимости перевозок, то с политической точки зрения будет правильно поднять цену на энергию, обложив ее налогами. Это позволит спра­виться с внешними эффектами, не прибегая к дополнительным и неизвестным экономическим издержкам от ограни­чения торговли.

В целом, экологические проблемы следует решать эко­логическими методами, а не торговыми или инвестицион­ными. Но экономические инструменты могут оказаться бо­лее эффективными для решения экологических проблем.

Однако защитники окружающей среды редко во всеус­лышание высказываются в пользу повышения налогов. Они знают, что это совсем не по душе избирателям. В США даже в большей степени, чем в Европе, дешевая энергия являет­ся одной из основных потребностей населения. Ведь поли­тики из Калифорнии не позволят компаниям-производи­телям электроэнергии установить высокие розничные цены на электричество после того, как расходы на его производ­ство выросли одновременно со скачком цен на нефть в 2000 г. В тот год, когда повысились цены на нефть, водители гру­зовиков блокировали заправочные станции и склады в Ев­ропе, чтобы обратить внимание властей на высокие налоги на бензин, продающийся на бензозаправках. Это означает, что защитники окружающей среды решили ставить перед собой более мягкие политические цели, такие как свобод­ная торговля, на основании которых они могли бы объеди­нить профсоюзы и промышленных лоббистов. Это гораз­до проще, однако указывает на то, что «зеленым» не удалось убедить общественность в том, что мы используем слиш­ком много энергии.

К сожалению, экономические аргументы не всегда пользуются популярностью. Они предлагают слишком же­сткие и ясные действия. Например, одним из камней пре­ткновения при составлении Киотского соглашения об из­менении климата был вопрос о степени участия развиваю­щихся стран в сокращении выбросов в атмосферу. Предста­вители развивающихся стран говорили, что именно промышленно развитые страны несут ответственность за боль­шую часть выбросов парниковых газов в мире, и именно они должны взять на себя основную долю сокращения, поскольку если заставить бедные страны понизить теку­щие уровни выбросов, то они не смогут развивать про­мышленность и никогда не достигнут уровня жизни запад­ных государств. Поэтому, по мнению развивающиеся стран, пункт об их участии в сокращении выбросов зву­чит лицемерно и для них неприемлем. Однако с другой стороны баррикад кажется совершенно необходимым не позволить миллиардам бедных еще больше увеличить выбросы в атмосферу.

У этой, на первый взгляд, неразрешимой дилеммы есть экономическое решение: торговля квотами на выбросы. Выделить, согласно международному соглашению, каждой стране определенное количество квот, которые в сумме бу­дут составлять общий допустимый уровень и будут сокра­щаться из года в год, с дипломатической точки зрения счи­тается сложным, но вполне возможным. Тогда бедные стра­ны смогут выбирать между увеличением объемов экономи­ческой деятельности, загрязняющей окружающую среду, и продажей квот на выбросы богатым странам, которые смо­гут меньше заботиться о сокращении выбросов. Бедные страны выиграют в любом случае, а мировой объем выбро­сов постепенно будет сокращаться.

Однако многие защитники окружающей среды считают использование любых рыночных механизмов аморальным. Схожее с этим предложение Всемирного банка, которое было опубликовано в его исследовательском докладе и пред­полагало перевод загрязняющих производств в развиваю­щиеся страны, вызвало бурное возмущение среди сторон­ников экологического движения.

Но именно это происходит, когда западные производи­тели перемещают заводы в Восточную Азию и Латинскую Америку, и не только потому, что в этих странах дешевый рабочий труд, но и потому что в них дешевле загрязнять окружающую среду, поскольку в развивающихся странах государственное регулирование выбросов значительно сла­бее. Каждый получает то, что он хочет: одни государства — искомый свежий и чистый воздух, другие — растущую про­мышленность.

Действительно, существует взаимосвязь между уровнем ВВП на душу населения и показателями чистоты окружаю­щей среды (качеством воды и воздуха и уровнями загряз­ненности). В богатых странах природа чище. И это не уди­вительно, ведь, когда людям не приходится заботиться о еде и жилье, они начинают думать об окружающей среде. Ко­нечно, в развивающихся странах существуют серьезные эко­логические проблемы, например нехватка чистой воды, эро­зия почв или суровые погодные условия. Кроме того, про­мышленность в развивающихся странах отличается мень­шей энергетической эффективностью и загрязняет атмос­феру сильнее, чем западные заводы, на которых действуют более высокие технологические стандарты. Таким образом, существует вероятность, что состояние окружающей среды в этих странах, только вступающих на путь экономическо­го роста, ухудшится раньше, чем у них появятся возмож­ности решать экологические проблемы. Но сама по себе охрана окружающей среды — это предмет роскоши, кото­рый люди могут себе позволить по мере роста своих дохо­дов. Возможно, в развивающихся странах экономический рост (т. е. когда становится все больше процветающих лю­дей) станет обязательным требованием для принятия вы­соких экологических стандартов. Если так, то экономисты из богатых стран ошибаются, делая высокие экологические стандарты обязательным условием для разрешения бедным странам развивать свою экономику.

Помогут ли подобные аргументы защитникам окружа­ющей среды? Сомневаюсь. Экономика и охрана окружа­ющей среды (инвайронментализм) слишком отличают­ся по своим философским принципам, которые лежат в их основе.

Экономика — это эмпирическая наука. Она ищет поли­тические законы, которые приносят измеримые выгоды. Важно то, что работает. Конечно, в экономике сильна идеология, но мировоззрение экономистов возникло из скепси­са эпохи Просвещения. Хороший экономист всегда открыт переменам. Однажды Джон Майнард Кейнс в ответ на об­винение в непоследовательности сказал: «Когда меняются факты, я меняю свое мнение. А Вы, сэр?»

Движение в защиту окружающей среды (инвайронментализм) появилось в 19 в. в результате реакции романтизма на рациональный подход. Оно скорее идеалистично, чем скептично. Поэтому некоторые его постулаты догматичны (по крайней мере, с точки зрения экономиста). Один при­мер: защитники окружающей среды считают, что исполь­зование пестицидов всегда вредно. Почему? Потому что во фруктах, почве и грунтовых водах остаются канцерогенные остаточные количества пестицидов. Кроме того, благодаря им фрукты выращиваются в достаточных количествах и становятся дешевле, а значит, люди охотнее их покупают. Это, в свою очередь, может привести к росту заболеваемос­ти раком. Для экономиста здесь все упирается в конкретные данные. Действительно ли растет или падает уровень рако­вых заболеваний, связано ли это с использованием пести­цидов? Существуют ли другие вероятные причины возник­новения этих форм рака? Сколько их? Возможно, за­щитники окружающей среды правы в своих предположе­ниях, но они должны приводить в качестве доказательств эпидемиологические данные, а не голословные утвержде­ния. Аналогичным образом, в соответствии с экологичес­кой догмой, повторная переработка бумаги и стекла счита­ется правильной практикой. Возможно, это и так, но боль­шое количество поставщиков дешевых переработанных ма­териалов приведет к тому, что у производителей стекла и бумаги не будет стимула высаживать деревья или разраба­тывать альтернативные способы упаковки товаров.

Воздействие человека на планету неизбежно. Но обеспе­чить положительное влияние очень сложно. Фундаменталь­ный принцип экологии, который гласит, что любое челове­ческое воздействие наносит природе неприемлемый ущерб, практически равен утверждению в защиту нулевой эконо­мической деятельности. Даже взгляды менее радикальных «зеленых» могут повлиять на всех нас как на покупателей, хотя о них редко говорят вслух.

Любые действия всегда имеют альтернативные издерж­ки. Если экономическая деятельность часто игнорировала ущерб, наносимый окружающей среде, то защитники ок­ружающей среды часто не принимали во внимание эконо­мические издержки своих предложений. Подобные издер­жки есть даже в самых безобидных случаях. Заменить поез­дки на машине велосипедами или пешими прогулками? Это потребует затрат времени, которое можно было бы потра­тить на другие вещи.

Романтические идеалы или рациональный выбор? Мне не кажется, что есть перевес в одну из сторон. Но, как и мно­гих других экономистов, меня волнует состояние окружа­ющей среды, поэтому я надеюсь, что правительства будут разрабатывать свою экологическую политику на основе эко­номических принципов. И я с радостью буду платить энер­гетический налог.