ГЛАВА 6. ТВОРЧЕСКИЙ ВЗЛЁТ «ВРАГА НАРОДА»

Честный, бескомпромиссный Жапар Шукуров бесстрашно встал на защиту «врага народа». В 1939 году Жапару Шукурову и молодому инструктору ЦК ВКП(б) Киргизии А. Мансурову, недавно прибывшему из Башкирии, было поручено дать оценку творчества «врага народа» Аалы Токомбаева. Они стояли перед трудным выбором, но дали честную, объективную оценку, которая сыграла решающую роль в освобождении нашего отца.

Мне неведомо, видел ли этот документ Аалыке, слышал ли о нём, но его копию я получила только после смерти отца. И для меня было отрадно, что человек, друг и соратник К.Юдахина, Б.Юнусалиева и Аалыке по защите наследия Молдо Кылыча Шамырканова не побоялся еще в 1939 году встать на защиту творчества, а значит, и свободы, опального поэта. Жаль, что не о каждом можно написать с такой же лёгкостью и радостью…

Прежде чем описывать страшное время отцовского заключения, мне придется, опираясь на исторические и литературоведческие исследования, рассказать о его творчестве в годы, предшествующие этой беде. В эти бурные 30-е годы 28-29-летний Аалы Токомбаев был уже маститым, известным поэтом. Республика торжественно отметила 10-летие его творческой деятельности. Так, в газете «Советская Киргизия» №126 было опубликовано Приветствие Президиума ЦИК Киргизской ССР пролетарскому писателю Аалы Токомбаеву.

Этот юбилей радует друзей. Но чёрная зависть, которая у некоторых зародилась ещё с издания первого номера «Эркин Тоо», со стихотворения юного Аалы «Приход Октября», усиливается. Чувствовал ли это сам Аалыке? Не знаю. Позже он писал в своих мемуарах:

«В 1927 году нами, начинающими писателями, был организован первый литературный кружок при Кирпедтехникуме, который мы, посвятив Ленину, назвали «Красная искра» (Кызыл учкун). Члены этого литературного объединения в последующие годы стали организующим ядром коллектива профессиональных кыргызских писателей. Первых инициаторов можно было назвать иначе ветеранами кыргызской советской литературы. Первые младенческие шаги, затем уже и твердая поступь новорожденной советской профессиональной кыргыз-ской литературы были представлены творчеством таких писателей, как К. Маликов, К. Джантошев, к. Баялинов, Т. Сыдыкбеков, У. Абдыкаримов, Н. Абдукаримов, А. Убукеев, А. Токтомушев, Т. Саманчин, К. Эшмамбетов, О. Джакишев, М. Токобаев и покойные ныне Ж. Турусбеков, Ж. Боконбаев, А. Осмонов, М. Элебаев, Дж. Джамгирчинов и другие…».

С первых дней создания литературного кружка и до последнего дня своей жизни Аалы Токомбаев оказывал всевозможную помощь молодым писателям. Об этом свидетельствует, например, Алыкул Осмонов, который написал в своей творческой автобиографии: «… Если бы не своевременная помощь Аалы Токомбаева, то я уехал бы в аил…» – и поставил многоточие, которое говорит о многом и, в частности, о том, что больной туберкулёзом юноша, не имеющий близкой родни, вряд ли бы выжил и состоялся как поэт…

В наших двух комнатах помещалась не только наша семья, близкие и дальние родственники, друзья родственников и наши друзья, но ещё и ходоки из дальних районов республики – все, кто нуждался в помощи и ночлеге. Постели стелились на полу так, чтобы оставался только узкий проход. Отец работал по ночам, когда затихал весь этот неспокойный рой. Привычка работать по ночам сохранилась у него до самой смерти. Даже имея уже большой дом, кабинет, отдельную комнату для библиотеки, отец работал по ночам. Когда отец лежал в больнице, медсёстры жаловались, что он не спит: читает или пишет… Но я опять забегаю вперед. Вернёмся к отцовской юности.

Как видим, первая половина 30-х годов была очень плодотворной и насыщенной не только в творчестве, но и в общественно-политическом плане. Впервые в истории Киргизии создан общественно-литературный журнал «Чабуул» – ныне «Ала-тоо», первым редактором которого стал Аалы Токомбаев. Создается Союз писателей Киргизии, Токомбаев избран его первым председателем. А в 1934 году республика отмечает 10-летний юбилей творческой деятельности поэта. Пролетарского писателя с 10-летним юбилеем поздравляет президиум ЦИК Киргизской АССР, областной комитет ВКП(б), Средазбюро Союза Советских писателей…

Гораздо позднее, размышляя о минувшем, А.Токомбаев не раз высказывался, что это был, собственно, не просто юбилей Токомбаева-поэта: эпохе нужна была личность, которая наиболее бы подходила как выразитель времени. Этого требовал и политический, и идеологический момент развития нации.

Ещё более насыщенной, плодотворной была творческая жизнь поэта. Аалы Токомбаев в первые годы своего творчества наряду с темой Ленина, Октября, создал немало стихов, посвящённых науке, знаниям, раскрепощению женщин. Его «Кровь сердца сделай чернилами», «Мой голос» и многие другие стихи заметно отличаются от произведений других поэтов того времени. «Пафос времени перемежается с пафосом самого поэта», – писали критики о его произведениях.

С первых дней своего творчества и до последнего дня Аалы Токомбаев был глашатаем передовых и значительных идей. Его стихи «Айымбубу», «Девять пуговиц, один карман», «На память», «Я не забава», «Говорят, это равенство», «Ответ Жамал» и вышедшие в свет поэмы «Асылбай и Калина», «Бермет» были написаны в ключе исторических манифестов о раскрепощении женщин юга. И не случайно, что один из первых сборников поэта называется «Зеркало женщин». В этом произведении поэт призывает женщин к знаниям, к науке, к приобщению к культуре, к равноправию. Но среди женщин нашлись и такие, которые превратно поняли «равенство». Поэт не прошел мимо этих негативных явлений и немало стихов посвятил и этой острой проблеме. В его стихах на «женские темы» много говорится о горькой печальной жизни женщины в прошлом:

Даже в начале своего творчества большой художник выделяется среди соратников по перу. В стихах Токомбаева слышен голос эпохи, смятение времени. В этих стихах ярость мыслей автора, его эстетические, нравственные и гражданские идеалы переплетаются и дополняют друг друга: «Время моё – это время борьбы и тревоги, время, где места нытью и унынию нет…»

Аалы Токомбаев, как отмечают все литературоведы, был одним из первых создателей сатирического жанра в кыргыз-ской советской литературе. «Лишние», «Жарамазан», «10 обычаев», «Новый жарамазан», «Все и я вместе со всеми» – первые сатирические произведения в кыргызской советской письменной литературе. Было большим мужеством обращаться к верующим с такими стихами в 20-е годы, ведь представители духовенства могли убить поэта за создание подобных стихов. Известно, что бесстрашный трибун, народный поэт Хамза Хаким Заде Ниязи из-за такой же политической и антирелигиозной сатиры, за обращение к тёмному народу сбросить оковы невежества и тьмы и идти к свету знаний, за призывы к раскрепощению женщин был забросан камнями и убит религиозными фанатиками.

Даже в последние часы жизни моего отца его острое перо изобличало подхалимов и прилипал. Но, изобличая новоявленные «чылыки» (отрицательные «традиции»), поэт говорит и о прекрасных древних традициях, сохранившихся у кыргыз-ского народа в стихотворении «Кыргызчылык».

Если, не нарушая хронологии, перечислить всё созданное по требованию того бурного времени, то увидим, что сборники «Зеркало женщин», «Атака» занимают особое место в творчестве Аалы Токомбаева. Если в «Зеркале женщин» рассказывается о прошлом, настоящем и будущем женщины-кыргызки, то «Атака», как показывает само название книги, посвящена классовой борьбе.

«... «Атака» не только самая крупная по объему книга поэзии на кыргызском языке, но и самое значительное явление в кыргызской литературе», – писал критик, доктор филологических наук А.Салиев.

В 1932 году наряду с «Атакой» поэт издал книгу «Цветы труда». Сразу после этого были изданы небольшие по объему – от 20 до 50 страниц – книги для детей «Наша книга» (1934 г.), «Крылатые друзья», небольшой сборник стихотворений на русском языке (1933), а также «Избранные стихи и поэмы» (1935 г.). В это же время он усиленно работает над созданием Союза писателей Киргизии. Участвует в работе Первого всесоюзного съезда писателей, встречается с великим Горьким, беседует с ним. На этом съезде он поднимает вопрос об устном народном творчестве и, в частности, о великом наследии кыргызского народа – эпосе «Манас». Съезд писателей, встреча с Горьким не могли не сказаться на творчестве Аалы Токомбаева. Со второй половины 30-х годов он по-иному стал смотреть на своё творчество и вышел на новую ступень профессиональной ответственности. Это привело к тому, что им были созданы стихотворный сборник «Родной народ» и первая редакция романа в стихах «Кровавые годы» (1935 г.).

Этот период является переломным этапом в творчестве поэта. Роман в стихах «Кровавые годы» и стихотворный сборник «Родной народ» стали важным литературным событием и свое-образным итогом идейно-художественных исканий и открытий всей кыргызской поэзии 20-30-х годов. Книга Аалы Токомбаева «Кровавые годы» стала точкой отсчёта, той вехой возраста, когда к поэту приходит настоящая зрелость и он берётся за главный труд своей жизни.

С первых шагов творчества поэта не покидала мысль о создании романа о страшных годах восстания 16-го года, о том, как жестоко было подавлено восстание, и кыргызы, напуганные расправой, учинённой генералом Фольтбаумом, бежали в Китай навстречу новым страданиям и смерти…

В романе даны картины прошлого кыргызов, преломленные через память сердца. Последней каплей, переполнившей чашу терпения народа, был царский циркуляр от 11 июня 1916 года о наборе в армию. Народ уже отдал всё, что мог: коней, шубы, волосяные арканы – и, чтобы внести в царскую казну деньги, бедняки продавали последнее. В конце, когда нечего стало отбирать, стали забирать самое дорогое – сыновей.

По циркуляру определённая категория местных «туземцев»: духовенство, учителя духовных школ, лица, имевшие дворян-ские права, потомственно освобождались от воинской обязанности. Самая большая несправедливость заключалась в том, что каждый «туземец» мог купить другое лицо для службы в армии. Такое могли себе позволить только власть имущие. Поэт говорил от имени бедноты:

Мы отдали войне овец –

Разорились теперь вконец!

Мы отдали своих коней,

А теперь – отдавай сыновей!!!
Без земли, без воды народ

Обнищал – нету злей судьбы.

Слёзы в наших глазах стоят,

А на спинах растут горбы.

…Ведь известно: у богачей

Сам Аалы Токомбаев вспоминал, как роман писался в санатории «Ыссык-Ата»: «Ночами все герои романа будто окружали меня, мертвецы протягивали ко мне руки и требовали: «Напиши о нас, не забывай наши горести, напиши о нас!» – и я в страхе бежал в комнату Маликова, а потом снова садился за свой письменный стол».

Этот роман издавался трижды и трижды был изъят.

Впервые роман был опубликован в 1935 году. В 1937 году роман Аалы Токомбаева «Кровавые годы», как и все его произведения, был запрещён и изъят из употребления. Редко кто отважился в те страшные годы держать у себя дома произведения Токомбаева.

Нельзя не вспомнить, что одна книга, которая в данный момент находится в его мемориальном Доме-музее, была в те ужасные 1937-39-е годы сохранена Юсуповым и позже подарена нам его сыном Асфандияром.

Поэт Касымжан Торобаев подарил Аалыке окровавленный экземпляр романа, который прошёл с ним всю войну и спас ему жизнь. Пуля прошла сквозь книгу, но застряла внутри, не дошла до сердца. Обидно, что книга не сохранилась. Кто-то «увёл» её…

В 1940 году книга вновь переиздаётся, а в 1947 году она вновь уничтожена. Поэт почти 30 лет жизни отдал этому роману. В 1962 году, полностью переделанная, она вновь была издана и удостоена высшей премии республики – Токтогуль-ской, а в 1990 году, уже после смерти поэта, роман был переиздан в первозданном содержании.

Этот роман можно назвать энциклопедией восстания 1916 года. Все события, описанные в романе, отец сам пережил вместе со своим народом.

Когда вышел роман, то раны, нанесённые страшными днями, были ещё живы в памяти народа. Книгу невозможно было достать, и её читали, собравшись целыми группами. Роман заучивали наизусть. В 1964 году я работала в политехническом институте. Заведующий кафедрой сопромата Эркин Керимгазиев читал мне роман наизусть и рассказывал, как, будучи учеником 3-4 классов, читал этот роман по просьбе своих родичей. Но когда роман изъяли, за его хранение и чтение люди могли поплатиться если не жизнью, то свободой. Однако народ продолжал прятать книги и читать при свете керосиновой лампы, завесив окна, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не донёс…

Естественно, что судьба романа тесно переплелась с судьбой автора. Изъяли роман, а из жизни на долгих два года был изъят и сам автор…

… Злодей в сиянии наград,

«Утверждаю»

СТ. ЛЕЙТЕНАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

ИВАШКИН.
Постановление

(о предъявлении обвинения)

город Фрунзе 1938 года, мая 29 дня
Я, оперуполномоченный 4-го Отделения 4-го Отдела УГБ НКВД Кир.ССР – МУРЗАХАНОВ, рассмотрев материал след. дела №4700 по обвинению ТОКОМБАЕВА Аалы, - НАШЁЛ:

Материалами дела ТОКОМБАЕВ изобличается как активный участник контрреволюционной националистической организации, так называемой СТП, ставившей перед собой задачу – свержение Сов. Власти в Киргизии и образование в ней буржуазно-националистического государства под протекторатом одной из капиталистических стран.

По заданию руководства этой организации ТОКОМБАЕВ, будучи пред. Союза Советских писателей Киргизии проводил контрреволюционную подрывную вредительскую работу на идеологическом фронте.

Через свои и другие произведения распространял буржуазно-националистическую идеологию, восхвалял врагов народа. Занимался шпионской деятельностью в пользу Японии.

На основании изложенного


ПОСТАНОВИЛ:
Гр-на ТОКОМБАЕВА ААЛЫ привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58-4, 58-6, 58-7, 58-10 Ч.1 и 58-11 УК РСФСР.
ОПЕРУПОЛ. 4 ОТД-НИЯ 4 ОТДЕЛА УГБ

НКВД КИРГИЗСКОЙ ССР

МУРЗАХАНОВ.
«СОГЛАСЕН» НАЧ. 4 ОТДЕЛЕНИЯ 4 ОТДЕЛА УГБ НКВД

ЛЕЙТЕНАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

СОРОКИН.
Постановление мне объявлено: 21/ 1/ 1939 года

А. Токомбаев».

О нём отец напишет:

…Заветная звезда в моём оконце –

В газете «Кызыл Кыргызстан» за 1937 год я обнаружила множество статей разных авторов, в которых многие видные литераторы, не только Аалы Токомбаев, обвинялись в национализме, в принадлежности к СТП и прочих смертных грехах. Я знала об этих «произведениях», но мне по-настоящему стало обидно и больно, когда я прочла статью Алыкула Осмонова об отце, которая возмутила меня. Отец охладил мой пыл: «Если бы он не написал этой статьи, то, как мой ученик, последовал бы за мной в тюрьму. А это ничего не принесло бы, кроме его смерти».

Стихи отца, созданные именно в это время, не могли пробиться к читателю сквозь цензурные рогатки. Да и сам отец неохотно упоминал в автобиографии о двух годах своей жизни, вычеркнутых не по его вине. Только в запрещённой книге «Момия» в стихотворных строчках пробивалась его боль.

Жаль, что мы, дети, мало что знаем о папиной «отсидке». Эта тема была под запретом вплоть до 1987 года. Уже где-то в 1987-ом я, сидя за столом рядом с друзьями отца, прошедшими вместе с ним годы тюрьмы, – Д.Туратбековым и А.Жаналиевым, – попросила их рассказать об этих годах. Жаналиев в ответ на мою просьбу ответил, что не может рассказывать об этом, поскольку в своё время дал подписку о неразглашении того, что видел и пережил в сталинской тюрьме.

Досалы Туратбеков рассказал, что к ним в камеру бросили тело, превращённое в кровавое месиво. Избитый не шевелился, и все подумали, что он мёртв. Один старик-казах обрызгал «мертвеца» водой. Тот не шелохнулся. И только когда раздался стон, поняли, что человек ещё жив. Лишь на третьи сутки человек сам поднял голову и попросил пить. Тогда они узнали Аалы Токомбаева. Досалы Туратбеков говорил, что Токомбаева часто сажали в карцер, а после допросов бросали в камеру полумёртвым...

В конце концов и А.Жаналиев разговорился: «Мы все ждали момента, когда нас выводили на прогулку. Аалы, если он был на прогулке, бросал клочок папиросной бумаги со стихами: эти стихи сокамерники заучивали наизусть и пели. Песню подхватывали даже охранники, и она вырывалась на свободу, её не могли удержать ни толстые стены, ни железные решетки. Стихи переходили из камеры в камеру и уходили за пределы тюрьмы вместе с освобождёнными и даже с охраной…».

И тогда рождаются стихи: «Хочешь мучить меня – так мучай, иглы в ногти вгоняй иль нож…Только гордость нашу не трогай – имя Пушкина не тревожь!..». Бессонные ночи, о, бессонные ночи, когда, вопреки своему желанию, думаешь – по чьей же злой воле очутился, безвинный, здесь? Только ли по обвинению в национализме, за то, что, будучи членом Конституционной комиссии предложил внести в Конституцию Киргизской ССР пункт о госязыке?.. А, может, за голую правду романа «Кровавые годы?»… «О, бессонные долгие ночи – пять шагов от стены до стены…».

Уже позже, на склоне лет, папу часто приветствовали его тюремными стихами, ставшими народными песнями. Писатель Шукурбек Бейшеналиев рассказывал, как на курорте он познакомился с одним председателем колхоза, который гордился тем, что сидел в тюрьме вместе с Аалы Токомбаевым. Этот председатель колхоза тоже рассказывал, с каким трепетом они ждали новые стихи Токомбаева, заучивали их наизусть и распевали. Шукурбек Бейшеналиевич записал с его слов многие утерянные поэтом стихи и передал их Аалыке. Эти стихи тоже вошли в конфискованный по выходу сборник «Момия».

Чтобы не сойти с ума от бессонных тягостных раздумий в тюрьме, лишённый бумаги и пера, отец, распоров тюремную серую бязевую наволочку, надергав из носков нитки и сделав из спичек и щепок иголки, крючки, вышил портрет Пушкина. Там же вышиты стихи. На носовом платке вышита шахматная доска, а из хлеба сделаны сами шахматные фигуры. Эти вышивки с именами дорогих им людей вынесли тайком из тюрьмы Акматбек Джумалиев, отец Жанибека Турсунова, Касым Нигматуллин и многие другие.

Когда отца арестовали, мы жили по улице Демьяна Бедного (ныне ул.Токтогула). Маму вслед за его арестом исключили из партии, уволили с работы. Она была членом Верховного суда. Зная, что рано или поздно нас выселят из государственной квартиры, мама в отчаянии обратилась за советом к одной знакомой, работающей в правительстве, кажется Юдиной. Та посоветовала: «Пока суда над Аалыке не было… Сидите тихо, а если квартира велика, пустите к себе композитора Шубина с семьёй. Это интеллигентные люди. Ваш Джолдош (мой старший брат – Карлен – Т.Т.) учится с его сыном. Вы с ними уживётесь, они вас не обидят».

Но мама решила по-своему. Она сама привезла к нам семью известного кыргызского писателя, папиного сотоварища. А через некоторое время … вынуждена была добровольно покинуть свой кров: родственница жены поэта неоднократно пыталась избить детей «врага народа»… Однажды на глазах у бабушки она пнула казан с готовой едой, даже не подумав о том, что при этом сама может обвариться. Бабушка не проклинала её, а просто сказала: «Бог всё видит. Когда-нибудь ты горько пожалеешь об этом». Так и случилось через много лет…

Недаром пословица гласит: «Не делай добра, не будет зла». Тот бедный писатель оказался как бы между двумя жерновами. Ответственный секретарь Союза писателей требовал, чтобы наш квартирант выселил семью «врага народа». Сам безустанно писал письма в прокуратуру о том, что семья «врага народа» всё ещё живёт в государственной квартире. Но даже в то время сохранялся закон: нас не выселяли, несмотря на все заявления в прокуратуру, потому что суда над Токомбаевым не было.

…Ретивый ответсекретарь, надо сказать, негласно преследовал Токомбаева до конца жизни. Это он писал в прессе, что Аалы – сын хана, это по его доносу был изъят сборник «Момия»... Уже после смерти Ата, как-то он на Дзержинке подсел к аксакалам, которые вели неторопливую беседу об Аалыке, о последних его днях, отравленных клеветой, которая свела его в могилу. Кандидат филологических наук манасовед Мундук Мамыров позже рассказывал мне, как бывший ответсекретарь торопливо начал: «Не говорите мне об Аалы... Я помню, как он вышел из тюрьмы, – он был толстым и от жира еле-еле передвигал ногами…». Окружающие, тоже знавшие Аалыке, – Качкеев, Куттубаев – ахнули, а сидевший рядом Досалы Туратбеков не выдержал и сказал: «Да, мы все вышли из тюрьмы располневшими от побоев и пыток. А своими толстыми и опухшими ногами мы двигали только потому, что хотели быстрее отойти от тюрьмы»... Тут вмешался Мамыров: «Т-ке, а не взять ли вам свою жену и не отправиться ли на месяц-другой на этот курорт?!.». Раздался гомерический смех, в общем-то не присущий аксакалам. Бывший ответсекретарь вскочил со словами: «Эмне дейт? Эмне дейт?!» – «Что он несёт? Что он несёт?!» – и быстро ретировался, невзирая на почтенный возраст. Теперь уже Бог ему судья!