Л. А. Фадеева Публичные интеллектуалы в борьбе за идентичность

Публичные интеллектуалы в борьбе за идентичность.¹

Ситуация начала 2000-х повсеместно показала преждевременность суждений о кончине интеллектуалов. Интеллектуалы вновь инициировали широкую публичную дискуссию и активно включились в обсуждение актуальных общественно-политических проблем по разным поводам и на разных уровнях. В условиях глобализированного мира и множественных идентичностей одной из ключевых задач интеллектуалов стало включение в борьбу за идентичность. Можно, разумеется, смягчить понятие борьбы до категорий соперничества и конкуренции, но, на мой взгляд, суть остается прежней. А происходящее похоже именно на борьбу. Ответ на вопрос «Кто мы?» может относиться к разным сообществам, однако, специфика интеллектуалов как группы в том, что они всегда включают в него и самоидентификацию.

Можно бесконечно спорить о роли и функциях интеллектуалов, об их деятельности в публичном пространстве, но лучше рассматривать эти проблемы на конкретных примерах. В данной статье участие интеллектуалов в борьбе за идентичность рассматривается на примере трех случаев и в отношении сообществ разных уровней - международного, российского и регионального.

Занимаясь сравнительным анализом западных интеллектуалов и российской интеллигенции более 20 лет⁴, автор прекрасно знает, насколько широк спектр определений и оценок интеллектуалов и интеллигенции. Интеллектуалы понимаются в контексте данной статьи как группа с особой общественной миссией: умением генерировать идеи, влиять на общественное мнение, способствовать распространению новых идеалов и ценностей. Полярные оценки интеллектуалов либо как цвета нации, либо как опасных смутьянов, вредных для общества ретроспективно относятся к интеллектуалам, критически мыслящим, критикующим власть, предлагающим рецепты общественного переустройства.

Такие интеллектуалы, как правило, представляют собой то, что Альфред Вебер назвал «социально не связанной интеллигенцией». Объясняя их предназначение К.Манхейм писал: “маленькие кружки интеллигенции, несмотря на многие присущие им недостатки, являются, благодаря своей позиции аутсайдера в обществе, основным источником вдохновения и динамичного воображения”.⁵

Это вдохновение и воображение побуждает их к производству новых идей и планов переустройства. Поскольку идеала достичь никак не удается, то каждый раз, когда общество недовольно своим состоянием, оно склонно винить в этом интеллектуалов. ⁶ Впрочем, интеллектуалов обвиняют как за активность, так и за пассивность. Как пишет современный американский философ Р.Рорти, «обвинения в социальной безответственности и пассивности, которые зачастую адресуются интеллигенции, в большинстве случаев имеют причиной известную склонность интеллектуалов дистанцироваться от социальных процессов, их стремление занять маргинальную, независимую позицию, как бы самоустраниться, выведя себя за рамки общества».⁷

В отношении политических позиций интеллектуалов в современном мире произошли заметные изменения. Традиционно большее внимание в характеристике интеллектуалов уделялось левым. В настоящее время постепенно утверждается представление о политической и ценностной гетерогенности данной категории. Отличительный момент современной дискуссии об интеллектуалах от предыдущих этапов состоит в том, что анализу подвергаются взгляды и позиции не только левых интеллектуалов, но и правых. Так, Алан Свингвуд пишет о консервативных интеллектуалах, отмечает влияние группы консервативных интеллектуалов, объединившихся вокруг журнала “Scrutiny”, группы немногочисленной, антимарксистски настроенной. Он характеризует «новую консервативную интеллигенцию», сформировавшуюся на почве критики консенсуса, в британском варианте, батскеллизма: «Новые правые интеллектуалы – социально интегрированная радикально настроенная группа, тесно связанная с бизнесом и правительством страны». Это Роджер Скрутон, Морис Каулинг, Альфред Шерман, Пол Джонсон. ⁸ Д.Эрман говорит об аналогичной по духу и идеологическим ориентациям группе американских неоконсерваторов-интеллектуалов. ⁹ Российский исследователь консерватизма П.Ю.Рахшмир остроумно замечает, что «это течение представлено интеллектуалами с «лица не общим выраженьем». ¹⁰

А.Ганон указывает, что подобно политическим режимам, интеллектуальное сообщество обеспечивает конкурирующие взгляды и идеологии. Он говорит о том, что возможно использовать методологию Парето (львы и лисы) применительно к интеллектуалам, среди которых тоже происходит циркуляция элит. «В результате формируется два типа интеллектуалов: те, которые легитимируют господствующие ценности, и те, которые их отрицают, или, по меньшей мере, ставят под вопрос. Те, кто стремится сохранить status quo, и те, кто стремится его изменить». ¹¹

Когда возникают острые общественные коллизии, всегда обнаруживается группа людей, поднимающих горячие проблемы и выносящих их на широкое публичное обсуждение. Продолжаются и поиски, если перефразировать П.Ю.Рахшмира, «общего выраженья лица» интеллектуалов. Основательно изучавший интеллигенцию, финский историк Тимо Вихавайнен считает типично интеллигентскими чертами, не утратившими своего значения и сегодня, духовность, отрицание консьюмеризма и пошлости. Р.Рорти замечает, что «пост-современная интеллигенция не желает числиться буржуазией».¹² Т.Вихавайнен утверждает: «В начале третьего тысячелетия эта группа может быть одной из наиболее значимых интеллектуальных и моральных сил, способных выступать с критикой идеи и практики нового глобализованного, консьюмеристского массового общества». ¹³

Интеллектуалы в отстаивании европейской идентичности.

В мае 2003 года группа интеллектуалов разных стран организовала одновременную публикацию статей, спровоцированных политикой США в отношении Ирака и призванных поставить вопрос о том, что такое Европа. Как писал Умберто Эко, Юрген Хабермас обратился к коллегам из разных стран с просьбой выразить их позицию в отношении Европы. На призыв откликнулись французский философ Жак Деррида, баскский философ и писатель Фернандо Саватер, итальянский философ и политик Джанни Ваттимо, швейцарский писатель и литературовед Альфред Мушг. ¹⁴

У.Эко определил намерения Хабермаса побудить к действиям правительства как стран-членов ЕС, так и Европейского Союза в целом. Он обратил внимание, что различия в подходе стран-членов ЕС ставят под сомнение вопрос о единстве Европы. Особенно важно то обстоятельство, что в эту кампанию включились интеллектуалы с разным бэкграундом, творческим, философским, профессиональным. Как отметил один из российских критиков, «немец Хабермас и француз Деррида - ведущие представители современной континентальной философии… поразили просвещенный мир публикацией совместной статьи под названием "После войны: возрождение Европы", которая появилась 31 мая по-немецки на страницах Frankfurter Allgemeine Zeitung и, по-французски, в газете Liberation. Слово "поразили" я употребил не случайно: дело в том, что до последнего времени эти светочи мысли, что называется, на дух друг друга не переносили и порой давали друг другу обидные клички: так, Хабермас как-то обозвал Деррида, к его большому неудовольствию, "иудействующим мистиком"¹⁵.

В том же году Ф.Черутти опубликовал статью «Политическая идентичность европейцев?». Знак вопроса в заголовке был не случайным: автор полагал, что становление политических институтов Европейского Союза не сопровождалось должным образом формированием политий. ¹⁶ Кроме того, в этом же году под редакцией Черутти вышел двухтомник «Душа Европы: о культурной и политической идентичности европейцев», целью которого было развернуть публичную дискуссию по проблеме идентичности европейцев. В рецензии на эту книгу Джон Эрик Фоссум отметил особую значимость для европейской идентичности проблематики войны, отношения к войне, учитывая европейский опыт тяжелых и кровопролитных конфликтов и войн.

В этом контексте понятно, что иракская война, в которую под влиянием США оказались втянуты европейцы, вызывает бурную и неоднозначную реакцию. 15 февраля 2003 г. во многих европейских странах прошли массовые акции протеста. Европейские интеллектуалы сочли необходимым выразить консолидированную позицию.

Любопытно, что в России большая часть этих статей была переведена и опубликована в 6 номере журнала «Отечественные записки», в разделе «США – Европа: Разлад». Между тем, сами по себе события иракской войны, как отмечало большинство авторов, лишь создали контекст, повод для разговора о том, что такое Европа, каковы ее основания, какой является и какой должна быть европейская идентичность.

В манифесте Хабермас и Деррида заявили: «Только осознание общей политической судьбы и убедительные перспективы общего будущего могут удержать побежденные большинством голосов меньшинства от обструкции в отношении воли большинства. В принципе граждане одной нации должны рассматривать гражданку другой нации как «одну из нас». Это пожелание наталкивает на вопрос, муссируемый многочисленными скептиками: существуют ли исторический опыт, традиции и достижения, которые способствуют осознанию европейскими гражданами совместно выстраданной и требующей совместного формирования политической судьбы?»¹⁷. Размышляя о будущем, авторы писали: «Всем нам грезится образ Европы мирной, кооперативной, открытой другим культурам и способной к диалогу. Мы приветствуем такую Европу». Они высказали суждение, что «бушевавшие по всей Европе дискуссии должны были, разумеется, совпасть с общеевропейскими надеждами на стимулирующий процесс самопонимания», однако, на этом пути есть немало проблем, коренящихся в прошлом. Разводя политические традиции на естественные и сконструированные, Хабермас и Деррида предложили, чтобы при конструировании европейской идентичности были учтены социальные, политические и культурные факторы, в том числе коренящиеся в прошлом: «Различие между наследием, перенимаемым нами, и тем, которое мы хотим отвергнуть, требует столько же осторожности, сколько и решительности в интерпретации, с помощью коей мы его усваиваем. Исторический опыт предлагает себя лишь для осознанного усвоения, без которого он не сможет обрести силы, образующей идентичность». ¹⁸

Как следует из уже приведенного суждения У.Эко, авторы статей не согласовывали между собой тексты, принципы и идеи. Тем более важно сравнить и соотнести их. Во всех статьях, в той или иной степени, представлена эмоциональная реакция на действия США, носящие, по мнению авторов, антиевропейский характер. Джанни Ваттимо реагирует на высказывание Рамсфельда: «Невозможно абстрагироваться от недавнего опыта, когда англоамериканские войска вторглись в Ирак. Слышать, как министр обороны США Дональд Рамсфельд говорит, будто есть старая Европа, неспособная идти в ногу со временем, и она должна быть «вне игры», а есть новая Европа, т. е. именно те страны, которые готовы участвовать в коалиции усердных приспешников США... Это взбесило нас как носителей первородства». — как представителей тех государств (ныне причисленных, по этой логике, именно к «старой» Европе), которые стояли у самых истоков объединенной Европы». ¹⁹ Умберто Эко глубоко уязвили упреки американских СМИ, что европейцы забыли об освободительной миссии США в 1944-45 гг. И он категорически выступил против того, чтобы наклеивать ярлыки и всех оппонентов иракской войны относить к пособникам террористов. Озаглавив свою статью «Любить Америку и устраивать марши мира», Эко уделил значительное внимание позиции США в отношении войн вообще и второй мировой воны в частности, напоминая читателю, что США выжидали и не спешили ввязываться в войну.

Проблематика европейской идентичности плотно вписана Умберто Эко в контекст отношений европейцев и американцев. Он завершает свою статью призывом: «Можно любить американские традиции, американский народ, американскую культуру, относиться с уважением к стране, заслужившей регалии самой мощной на свете державы. Можно сочувствовать ее боли, ее трагедии 2001 года. Но не следует при этом воздерживаться от высказываний в том духе, что правительство этой страны ошибается. С нашей стороны это не предательство, а собственное мнение. Если его нельзя высказывать, значит, нарушается право людей и наций на собственное мнение. А это прямо противоположно урокам, которые мы получили в 1945 году, после фашистской диктатуры, от освободителей-американцев».²⁰

Жан Бодрийяр в статье «Под маской войны» высказывает парадоксальное суждение, что «война эта только формально напоминает сплоченное выступление союзников для борьбы с общим врагом, она лишь притворяется событием, которое невозможно забыть». ²¹Он оценивает эффекты войны в свойственной ему манере: «Речь идет не о том, чтобы предупредить преступление, установить царство Добра, вернуть мир на стезю разума. Речь идет даже не о ценах на нефть и не о геостратегических соображениях. Конечная цель состоит в том, чтобы установить на земле абсолютно безопасный порядок, а для этого раз и навсегда обезоружить все народы и окончательно отменить любые события».²²

Ваттимо ищет в противопоставлении американцам истоки европейской идентичности: «Мы, как сказал бы наш философ Бенедетто Кроче, «не вправе не признавать» себя европейцами, в частности и прежде всего поскольку в нас есть чуждость духу, который преобладает сегодня в американском обществе. И мы себе желаем, чтоб эта чуждость сделалась вдохновляющим принципом политики, способной придать Европе достоинство и вес, на который она заслуживает право в мировом масштабе». ²³

Адольф Мушг назвал свою статью «Ядро Европы» и дал ей подзаголовок «Размышления о европейской идентичности». Он рассуждает о внутренних расколах в ЕС, спровоцированных иракской войной: «Приданое» в виде с трудом завоеванных и в итоге просто-напросто оккупированных национальных идентичностей, которое «новая Европа» приносит «старой», плохо вяжется с историческими завоеваниями последней и активизирует консервативно-националистические зерна раскола, в том числе и в старой Европе.²⁴

Он предлагает свое видение и метафоры единой Европы: «Европа в своей организации должна быть такой же находчивой, как и сама жизнь,., Все европейские органы — голова и конечности, «Брюссель» и старые национальные государства — превращаются в органы обработки разумной информации о самих себе. Такой Европе не нужно беспокоиться о своей идентичности уже потому, что эта идентичность мыслима только как продукт политической экологии, обращенной внутрь, и может отказываться от — всегда скверной — пропаганды идентичности. Европа вправе быть довольной фактическими свидетельствами своей мирной жизни — это тоже историческая новость первого порядка». ²⁵

Оценивая мнения европейских коллег, американский философ Роберт Коган замечает: «Европейцы лучше отдают себе отчет в нарастании противоречий — возможно, потому, что больше их опасаются. Европейские интеллектуалы почти единодушно убеждены, что отныне они с американцами уже не принадлежат к одной и той же «стратегической культуре». ²⁶ Коган рисует коллективный портрет европейцев: «Европейцы уверены, что их подход более тонок и искусен. Они стараются воздействовать на других с помощью ловких обходных маневров. Они спокойнее воспринимают неудачи, проявляя терпение в тех случаях, когда решение сразу не находится. Они в принципе привыкли реагировать на возникающие проблемы мирно, выбирая путь дипломатии и сотрудничества, а не принуждения». ²⁷ Но он объясняет различия между европейцами и американцами тем, что США стали сильной державой, а Европа слаба. Это нашло отражение и в названии статьи «Сила и слабость». «Когда великие европейские державы пребывали в расцвете своей мощи, они твердо верили в силу и военный успех. Теперь они смотрят на мир глазами слабого» - язвительно замечает Коган.

В ответ на бытующее среди европейцев сравнение США с шерифом, Коган предлагает сравнить Европу с хозяином салуна. Поскольку вооруженный бандит будет стрелять скорее в шерифа, то хозяин салуна терпимей относится к исходящей от бандита угрозе. Характеризуя становление ЕС и его принципы, Коган иронизирует: «Распространение европейского чуда по всему миру стало теперь новой mission civilisatrice Европы. Подобно американцам, твердо убежденным, что они нашли рецепт человеческого счастья и готовы им поделиться с остальными, европейцы тоже обнаружили свое призвание: оно открылось им с обретением вечного мира». Его резюме по поводу главной причины расхождений между Европой и Соединенными Штатами таково: «Американская мощь и готовность эту мощь употребить — если понадобится, то в одностороннем порядке, — представляют серьезную, быть может, самую серьезную угрозу для той миссии, которую Европа отныне считает своей».

Позволю себе небольшое отступление. В 1999 году Р.Рорти писал: «Во времена Дьюи американская интеллигенция всё ещё верила в то, что Америка являет собой блистательный исторический пример, своего рода образец-эталон подражания для других народов (в смысле удачности социального эксперимента, полезности опыта), и потому проблемы адекватного самоотождествления перед интеллигенцией тогда не стояло».²⁸ Но это было до событий 9/11. Публицист Тодд Гитлин во многих своих очерках поднимает проблему американских интеллектуалов, в особенности, левых, после 11 сентября. Он указывает, что их антипатриотическая позиция вызвала рост антиинтеллектуальных настроений. По мнению журналиста, интеллектуалы должны ставить вопросы, прежде всего, перед властью, однако, не стоять при этом в стороне от насущных политических проблем, включая рост патриотизма. ²⁹ Характеристика позиции американских интеллектуалов не входит в задачи данной статьи. Можно лишь сослаться на авторитет С.Хантингтона, определившего как задачи интеллектуалов в новом контексте формирование и утверждение позитивной национальной идентичности американцев. ³⁰

Позиция Когана соответствует утверждению американской идентичности, но на базе противопоставления европейцам. Впрочем, в заключительной части статьи он смягчает акценты: «Оценивая свои расхождения с европейцами, американцы не должны упускать из виду главного: новая Европа — поистине благодатное чудо, которым должны радостно восторгаться по обе стороны Атлантики. Для европейцев это воплощение давней и несбыточной мечты об избавлении их континента от государственной вражды и кровавых междоусобиц, от военного соперничества и гонки вооружений».

Этот пример в контексте данной статьи важен не только для характеристики европейско-американского идентификационного раздела. Дело в том, что в изложенном американском варианте национальная идентичность тесно сопряжена с лояльностью политическому режиму в целом и политике администрации в частности.³¹

Для российской интеллигенции всегда было характерным самоопределение через отношение к власти. В последнее десятилетие предпринимаются активные попытки преодолеть формулу Герцена «В России все те, кто читают, ненавидят власть; все те, кто любят ее, не читают вовсе». В современном российском обществе сформировалась категория хранителей национальной идентичности. При этом позитивная идентичность в их понимании обязательно включает поддержку нынешней власти. Автор данной статьи разделяет точку зрения Тимо Вихавайнена, что западные интеллектуалы и российская интеллигенция имеют принципиально разную историю, но в том, что касается понимания ими своей миссии, предназначения, общественных функций, самоидентификации и дискуссий о собственной идентичности, у этих двух категорий обнаруживается больше общего, нежели различного. Всякий, кто имеет опыт сравнительного исследования, может в этом убедиться.

К сходным характеристикам относится и длительное доминирование в данной среде «львов» по сравнению с «лисами», т.е. тех, кто критикует власть, оппозиционен власти, предлагает варианты перемен по сравнению с теми, кто выступает за сохранение status quo. Подобно тому, как на Западе консервативные интеллектуалы в последние десятилетия активизировали свою публичную деятельность, в том числе выступая с нападками на левых, нелояльных, не-патриотов, в России журналисты, писатели, ученые подняли волну критики, направленной против тех, кто, по их мнению, ведет себя непатриотично и подрывает престиж страны.

«Российское общественное настроение «мордования» собственной страны, недовольства ею, язвительное её восприятие по любому поводу есть феномен искусственный. То есть привнесённый какими-то, чьими-то усилиями» - рассуждает Ю.Олещук, ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН, на страницах «Литературной газеты». ³² Обсуждая необходимость создавать привлекательный образ России, Владимир Поляков замечает: «Кто-то старательно у нас работает над нашей «непривлекательностью» для мира, вот бы и обсудить проблему, поискать эффективных очернителей». ³³

Юрий Поляков, десять лет назад призывавший признать разнородность и многоцветность интеллигенции, в публикациях и выступлениях последних лет критикует «унизительный, парализующий волю черный миф о России, внедренный в общественное сознание не без участия нашей продвинутой креативной интеллигенции». Он обвиняет либеральную интеллигенцию в том, что ей «спокойнее и выгоднее выискивать в своем распростертом Отечестве приметы "вечной рабы", празднуя каждую вновь обнаруженную примету на "устричных балах" и оглашая на международных конференциях». ³⁴

В.Третьяков выстраивает свою систему претензий и обвинений: «Правильно сказано, что в России две напасти: внизу власть тьмы (сегодня, кстати, больше, чем в последние годы советской власти), вверху - тьма власти. Но есть и третья напасть - власть интеллигенции и над низом, и над верхом. Власть, еще более безответственная по отношению и к верху, и к низу, и к самой себе. Власть публичного слова, по-прежнему выдаваемого за откровение, но давно уже ставшего банальностью».³⁵ Критики интеллигенции призывают ее к покаянию, исправлению, очищению: «Интеллигенция же должна начать с искупления собственных грехов перед страной», находя возможности, базу, аргументы и мотивацию «для светлого, мобилизующего мифа в отечественной истории, культуре». ³⁶

По присущим России традициям, «кто не с нами, тот против нас». Одним из шагов в формировании «светлого, мобилизующего мифа» стала публикация так называемого списка «врагов Путина». ³⁷ В список попали семь «крупных» врагов Путина — это Березовский, Ходорковский, Гусинский, Каспаров, Лимонов, Касьянов и Илларионов и многие другие «помельче», вроде журналистки Ю.Латыниной, политиков И.Яшина и Б.Немцова. На наш взгляд, развернувшаяся в связи с публикацией этого списка дискуссия представляет собой важный пример претензий российских интеллектуалов на формирование и сохранение российской идентичности. Ключевым моментом дискуссии стала публикация в ноябре 2007 г. Дмитрием Быковым статьи «Патрохамы». ³⁸ С присущей ему изобретательностью Быков объединил в определении патриотов и хамов: «Для этой стилистики характерен ряд признаков блатного дискурса, в частности — сочетание истерического пафоса и агрессивного самоподзавода; своего рода «порву за маму-Родину». ³⁹ Он обращает внимание и на изменение коммуникативной среды: «Реально продвигать идеологию надо в интернете. Так она оказалась в руках сетевых деятелей, а они по определению не привыкли стесняться в выражениях — интернет-полемики не предполагают взаимной уважительности, призвать оппонента к ответу практически невозможно, да и вообще сетевая среда, никогда не знавшая ни этической, ни эстетической цензуры, славится безбашенностью. В результате русская национальная идеология являет собою нечто вроде государственного гимна в ресторанной аранжировке: на идейном уровне — тезисы о державности, соборности, о том, что план Путина — победа России и общее упование россиян; на стилистическом — заборный тон, прямой мат, неприличный визг и наклеивание ярлыков, каких постеснялся бы пьяный хунвейбин».⁴⁰ Главным сетевым рупором современной российской идеологии Быков называет газету «Взгляд», созданную Константином Рыковым и курируемую Алексеем Чеснаковым, заместителем начальника управления внутренней политики президентской администрации. «Соратниками Рыкова по пропаганде патриотизма и любви к президенту являются его товарищи по сайту www.udaff.com, где размещаются образцы народного творчества: именно там, в частности, впервые появился «падонковский» язык — исковерканный русский, известный в сети также как «албанский». Главные носители патриотического дискурса — Сергей Минаев (автор «Media Sapiens»), Эдуард Багиров (автор «Гастарбайтера»), Марина Юденич («Нефть»); все они — регулярные колумнисты «Взгляда». Неслучайно и участие во «Взгляде» одиознейшего из русскоязычных критиков — Виктора Топорова, чье имя давно стало синонимом забвения любых приличий» - замечает Быков.

Его статья вызвала активный отклик в Интернете. ⁴¹ Помимо сторонников, взахлеб цитировавших Быкова, обнаружились и серьезные противники, можно сказать, враги. Павел Данилин начал свою статью «Враги и гниющая интеллигенция» с обвинения: «Интеллигенция наша*, которая уже давно не называется гниющей, поскольку она сгнила на корню, решила недавно вытащить кукиш из кармана и в очередной раз разразилась программной статейкой. Главным тезисом этого труда стала следующая фраза: «Теперь госидеологию делают подонки, так как нормальных людей под это подписать невозможно». ⁴² Этот тезис Данилин считает ключевым в статье Быкова и с ним сражается страстно: «Я очень рад, что интеллигенция и «образованщина» наша давно поражена интеллектуальной импотенцией, что она неспособна на оплодотворение общества какой-либо своей идеей…Пока же, к счастью, общество беременно нашими идеями, нашими мыслями, нашими ценностями и нашими мечтами. Все они сконцентрированы в одном давно известном и ставшем общеупотребимым идеологическом постулате под названием «суверенная демократия». ⁴³

Спустя три года постулат суверенной демократии уже не кажется столь однозначным и общеупотребимым. Важно другое. Дискуссия была острой, но кратковременной и сосредоточенной преимущественно в сети. Кумулятивного эффекта не имела. Но нельзя сказать, что она закончилась ничем. Например, для Д.Быкова она стала стимулом для открытия новой колонки в «Известиях», посвященной проблематике интеллигенции. Что касается идентичности, обнаружилось, что интеллектуалы и политики говорят на разных языках даже применительно к терминологии. Политики предпочитают говорить об идеологии. Проблематика идентичности обнаруживается, к примеру, в сети Интернет, преимущественно в научном сообществе: публикации, конференции, семинары, проекты. Недавнюю попытку донести эту проблематику до читающей широкой публики предприняла группа ученых, опубликовавших в «Независимой газете» цикл статей. ⁴⁴ Таким образом, основной проблемой интеллектуальной категории в России является отсутствие сообщества и разобщенность. Впрочем, стремление отделять «овец от козлищ» типично для русской интеллигенции со времен Иванова-Разумника и «Вех». В то же время ситуация не является совсем уж безнадежной. Приметами нового времени можно считать активизацию научного сообщества в публичной сфере и активизацию миссии публичного интеллектуала со стороны успешных людей, совершенно не маргинальных, отлично вписывающихся в разные реалии российской жизни.

Интеллектуал в защите региональной идентичности.

Писатель Алексей Иванов, автор исторических эпических полотен «Сердце Пармы», «Чердынь – княгиня гор», «Золото бунта» сначала бросился в социальную ироническую прозу («Географ глобус пропил», «Блудо и Мудо»), а затем инициировал и возглавил широкую публичную дискуссию, развернувшуюся в Пермском крае по вопросу о региональной идентичности. Поводом стало открытие в Перми Музея современного искусства и активности его директора Марата Гельмана, известного московского кульутртрегера, реализующего в Перми свой очередной проект при активной поддержке и щедрых финансовых вливаниях со стороны администрации и лично губернатора Пермского края Олега Чиркунова.

28 апреля 2009 г. Иванов опубликовал в газете «Новый компаньон», которая позиционирует себя как газета для деловой и политической элиты, статью «О культурной ситуации в Перми», в которой поддержал пермских художников, выступивших против засилья москвичей и «распиловки» бюджета в их пользу: «Вряд ли Пермь против актуального искусства. Наверняка Пермь была бы рада иметь у себя музей Марата Гельмана. Но политика властей сделала актуальное искусство заложником ситуации. И таковым стало бы любое явление, которое потребило бы весь ресурс, обрекая все прочее на вымирание. Пренебрежение к собственным силам и сомнительность культурной политики выставляют пермяков агрессивными ретроградами, а гостей города — циничными нахлебниками». ⁴⁵ В дискуссию вклинился активный Игорь Аверкиев, руководитель Пермской гражданской палаты, которого с легкой руки пермского журналиста Ивана Колпакова прозвали местным «гладиатором». Он заострил ситуацию: «Не «москвичи» виноваты в том, что, решая проблемы своего выживания и продвижения, они ведут себя в Перми, как слоны в посудной лавке, а наша власть, оказавшаяся дремуче провинциальной в своем уповании на прямой импорт «современного искусства» и не сумевшая превратить «москвичей» из пожирателей пермских ресурсов в одну из точек пермского культурного роста». ⁴⁶

Региональная идентичность стала в Перми тем ресурсом, по поводу которого в Перми развернулась нешуточная борьба. Между тем, ответ на вопрос «кто мы», для пермяков далеко не очевиден. Так называемое культурное ядро пермской идентичности состоит из разнородных компонентов. Ключевой из них, укорененный исторически, это регион как опорный край державы, включающий представления о богатствах уральских недр, трудолюбии и основательности пермяков: «соленые уши» - от тяжелого и необходимого стране труда по добыче соли. Советское время закрепляло образ трудового Урала с его «заводскими Отцами-Генералами» (выражение пермской журналистки Светланы Федотовой).

В современной борьбе за пермскую идентичность близкое представление упорно, последовательно и эмоционально отстаивает Алексей Иванов, доказывая, что культурный потенциал Урала – горнозаводская цивилизация», «в которую составными частями входят и деревянная скульптура, и звериный стиль, и Пермь Великая, и Соликамск с Усольем, и Кын с Очером, и звероящеры, и Строгановы, и Пастернак, и камнерезы Красного Ясыла с Кунгурской пещерой, и Лев Давыдычев (пермский писатель – Л.Ф.) с Виталием Кальпиди (пермский поэт- Л.Ф.). Все это увязано между собою смыслами и перекличками». ⁴⁷ Он призывает создать «зону культурной ответственности» вокруг Кына, уникального горнозаводского комплекса. Писатель стал центральной фигурой оппозиции культурной политике губернатора Олега Чиркунова. «Триста лет промышленной истории края не выбить вон пинком актуального искусства», - горячо заявляет Иванов, имея в виду беспрецедентную поддержку недавно созданного в Перми «варягами» (москвичами Сергеем Гордеевым и Маратом Гельманом) Музея современного искусства со стороны краевых властей, в особенности, губернатора.

Губернатор, в свою очередь, не на шутку увлекся идеей превращения Перми в культурную столицу; причем, если на пятом экономическом форуме (сентябрь 2009) речь шла о культурной столице России, то 27 февраля 2010 г. на форуме «Культура: миссия, перспективы, модели развития. 2010 год», Олег Чиркунов обратился к его участникам с вопросом: «Почему бы Перми не стать культурной столицей Европы в 2016 году?», имея в виду заявку на участие Перми в проекте «Культурная столица Европы».

И хотя губернатор пообещал дать денег и художественной галерее, и железнодорожному вокзалу, очевидно, что эпицентром культурной миссии призван стать именно музей современного искусства PERMM как наиболее новаторское, креативное, с точки зрения губернатора заведение. Выступая на страницах газеты «Новый компаньон», Олег Чиркунов неоднократно критиковал тех, кто выступает против, как людей, неспособных понять новое и желающих «вернуть нам наше болото».

Традиционными для Перми культурными символами являются пермские боги (деревянная скульптура) и пермская художественная галерея в целом, пермский балет, пермский звериный стиль (бронзовая художественная пластика VII в. до н.э. — XII в. н.э.).

Однако, с назначения губернатором в 2005 г., Чиркунов энергично ищет для Пермского края новый бренд, который бы позволил обеспечить региону инвестиционную привлекательность. Правда, в поисках этих он обращается, в основном, к «варягам», которые подкидывали пермякам то странноватую безносую физиономию с надписью «Пермская картошка», то красную букву П в качестве логотипа Перми. Пермская общественность по этому поводу немало иронизирует. И еще больше беспокоится по поводу судьбы пермских культурных символов, если все ресурсы будут брошены на поддержку Марата Гельмана, который, по мнению многих пермяков, несет в регион скорее культурный second-hand, нежели настоящее искусство.

Вот почему присуждение Марату Гельману Строгановской премии (престижной награды пермского землячества) за вклад в развитие культуры и искусства спровоцировало всплеск протеста в Перми. Был созван Конгресс пермской интеллигенции, Алексей Иванов объявил о том, что в таком случае он готов вернуть свои награды, полученные им от землячества в 2006 году. В итоге писатель формально сохранил звание лауреата Строгановской премии, хотя деньги, полученные им от землячества, перечислил музею в Усолье на восстановление Строгановских палат.

О реакции общественности красноречиво говорят названия статей в респектабельных пермских СМИ: «Пермский культурный пузырь» председателя Гражданской палаты Игоря Аверкиева, «Миллионы тратятся на Г.» Алексея Иванова, «С чего культура-то упала?» известного журналиста Валерия Мазанова. Следует учитывать, что эпатажность, как правило, чужда пермской публицистике. Статьи Иванова и Аверкиева стимулировали общественную дискуссию. Мазанов утверждает, что такого единодушного протеста разных слоев общества против «культурного безумия» Пермь не знала давно. Он предлагает версию «распиловки денег», т.е. «сделки в рамках неких договоренностей пермского губернатора с Москвой», в результате которой Гельман пущен в Пермь «на кормление». Конгресс пермской интеллигенции учредил альтернативные премии и вручил их не получившим признания Строгановского комитета Владимиру Абашеву, профессору литературы и руководителю фонда «Юрятин», и Виктору Шмырову, директору Музея политических репрессий «Пермь-36». Причем, немаловажно то, что оба они вполне успешно сотрудничают с краевыми властями и лично с губернатором.

Алексей Иванов, сняв совместно с Леонидом Парфеновым фильм «Хребет России», пытается транслировать для широкой российской публики взгляд на место и предназначение Пермского региона как неотъемлемой части Урала. Есть смысл упомянуть, что фильм был показан на первом канале в самые рейтинговые часы. Характеризуя свои ощущения от съемок фильма, Иванов отметил «чувство огромной мощи, огромного культурного потенциала,.. единого общего культурного уральского проекта, который реализуется прямо здесь и прямо сейчас, только каждый регион Урала выбрал свой способ реализации этого культурного проекта». ⁴⁸ Уже более года в пермских СМИ идет дискуссия, проводятся дебаты между защитниками региональной идентичности и властями, которые продолжают делать ставку на новые проекты, но все же вынуждены прислушиваться к общественному мнению.

Пермский пример интересен в том плане, что собственный взгляд и представления о региональной идентичности и стратегиях регионального развития продвигают вовсе не интеллектуальные маргиналы, а вполне успешные в профессиональной деятельности, адаптированные к жизни и авторитетные в региональном сообществе люди. Их поведение не носит компенсаторного характера. Они делают то, что считают должным.

Р.Дарендорф неустанно напоминал: «Интеллектуалы несут ответственность перед обществом. Там, где они хранят молчание, общество утрачивает свою будущность... Обязанность интеллектуала - высказывать свое мнение, то есть адресовать его тем, кто вращается в жизненном круговороте». ⁴⁹ На мой взгляд, все три рассмотренных кейса свидетельствуют о том, что интеллектуалы сохраняют свою ответственность и тем самым обеспечивают будущность обществу. При этом им не обязательно быть социальными маргиналами. Успех их деятельности во многом зависит от способности консолидировать усилия, выстроить общий дискурс, развить сообщественный потенциал. И все же не следует оценивать эффективность действий интеллектуалов сугубо прагматически: добились ли они поставленных целей, услышали ли их власти. Эффект их деятельности был и остаетя в другом – в критическом осмыслении действительности и выдвижении альтернатив общественного развития.