Лагонаки И. Григоренко (Григоренко Иван Григорьевич)

Майкоп, 1963

1.

На табунной дороге, идущей через леса и горы, разделяющие Хакодзь и Мезмай, довелось услышать:

– Куда путь держите? – спросил у группы всадников зоотехник областного управления производства и заготовок сельхозпродуктов.

– На Лугонаки, – ответил всадник, по виду заправский пастух.

И позже не раз приходилось слышать: то Лаго-Наки, то Лугонаки.

Одни, как видно, имели в виду легенду, поэтическое сказание, другие вкладывали в название района альпийских лугов чисто практический смысл.

Легенда о юном черкесе Лаго и красавице Наки действительно поэтична. Возникла она в незапамятные времена... На Кавказ пришли завоеватели – турки. Они увели в плен много черкесов, а среди них и маленького Лаго с матерью. Тоскуя по родине, мать рассказывала сыну про Жолоб и Каменное море, о горе Фишт, где никогда не тает снег, и ее соседке – Большой Мерзекау, покрытой зеленым бархатным ковром и от подножия до вершины убранной цветами... Проходили годы. Лаго, став взрослым, бежал из плена. Возле Фишта он встретил черкесских пастухов и остался с ними. Гордый и смелый, Лаго поет песни о том, как солнечные лучи играют на ледяных шапках гор, как шумят в долинах могучие дубы, как журчат ручьи – светлые, прозрачные и холодные... Песни Лаго слышит Наки – девушка с тонким лицом, сросшимися черными бровями, под которыми сияют большие глаза. Наки – дочь князя, которому принадлежат и горы, и луга, и стада. Лаго и Наки полюбили друг друга. На их пути стал князь. Влюбленные решаются на побег. Их преследуют. За спиной – враги, впереди – пропасть. «Я с тобой, Лаго! И смерть не разлучит нас!..» – крикнула Наки. Лаго вонзил кинжал в свое сердце и упал со скалы. Наки бросилась за ним...

По-разному рассказывают эту легенду пастухи. Многим не нравится, что Лаго кончает самоубийством. Они «дают» в руки влюбленных огнестрельное оружие. В критическую минуту Лаго громко говорит Наки: «Гузерипль!» В переводе это значит «На мушку!». Как было в действительности, – поди узнай. Только с тех пор эти сказочно красивые места зовутся одним звучным словом – Лагонаки.

Высокогорные пастбища – сущий клад. Флора здесь богаче, чем где-либо на Кавказе. Травы на Лагонаках зеленеют с начала мая до глубокой осени. На склонах и в ущельях искрятся реки Белая, Курджипс, Пшеха, Цице, Мезмайка, сотни безымянных ручейков и родников. Вблизи вечных снегов не бывает изнурительной жары. Кормов вдоволь, воды сколько угодно, прохлада... И не удивительно, что с гор скот всегда возвращается налитый жиром. По расчетам Кубанского сельскохозяйственного института, на пятнадцати тысячах гектарах высокогорного массива Лагонаки – Фишт – Оштен можно ежегодно содержать до сорока тысяч животных, в том числе более шестнадцати тысяч голов крупного рогатого скота. И это при минимальных затратах: оплата труда пастухов и ветеринарных работников, расходы на соль.

Животноводы Адыгеи знали две дороги к зеленому кладу. Одна из них ведет через Хамышки, другая – через Мезмай. Нынче освоено еще два пути. По этим дорогам на горные пастбища в 1962 году поднялось пятнадцать тысяч голов крупного рогатого скота, семь тысяч овец и свыше тысячи лошадей. Ни в одном году Адыгея не отправляла на Лагонаки и половины этого количества скота.

Вдруг новость – неожиданная, ошеломляющая: на Лагонаках случилась катастрофа. Было якобы так. Внезапно поднялась снежная буря. Зеленые горы побелели. Мело, крутило и выло несколько суток подряд. Буран застал врасплох малоопытных пастухов. Стада раскололись, сотни животных свалились в пропасть, остальные разбрелись кто куда...

Верить этому не хотелось. Давно известно, что распространители слухов любят делать из мухи слона. Но в областном управлении сельского хозяйства сказали:

– Да, было дело...

«Во что бы то ни стало побывать на Лагонаках», – мысль эта преследовала, сверлила мозг днем и ночью...

Наконец, «газик» с голубым крестом и надписью «Ветеринарная служба», словно горный козел, мчится по лесной дороге. Водитель – весь внимание. Его быстрые карие глаза скользят по кочкам, ямам, замшелым пням. Стрелка прибора, показывающего температуру воды, угрожающе близится к цифре «100». Мотор тянет все хуже – сказывается высота, разреженность атмосферы.

«Газик» бежит по узкому хребту. Справа и слева головокружительные обрывы. Крепкие, жилистые руки шофера цепко держат подрагивающую баранку. Он то и дело шутит:

– Хоть туда, хоть сюда катись!.. Вот где принимать экзамены! Съездил в Мезмай и обратно–получай права.

На самой вершине перевала густо растут чинары в несколько обхватов.

На тропе, проложенной невдалеке от дороги, показались всадники.

– И лошади и седоки поджарые, – отметил наш спутник, художник Юрий Кириченко. Шофер тут как тут:

– Толстякам в горах делать нечего.

Еще один рывок, и перегревшаяся машина устало

спускается вниз, в глубокое ущелье. На самом дне его встречаются две реки – Курджипс и Мезмайка. На берегах, на террасах стоят чистенькие домики, крытые дранью, посредине поселка дымит железная труба лесозавода, блестят рельсы узкоколейки. Это – поселок Мезмай. В нем живут лесорубы, железнодорожники, деревообделочники. Во дворах, обнесенных деревянными заборами и окаймленных дощатыми тротуарами, стоят лошади, повозки. Они принадлежат пастухам из Адыгеи. Мезмай – перевалочная база. Дальше, на пастбища, можно двигаться только пешком или верхом. Пастухи, чабаны, табунщики спускаются с гор, ночуют, а утром, едва солнце брызнет на скалу, отправляются в обратный путь, увозя продукты и соль.

Как только мы сошли с машины, наш бывалый шофер сразу отправился назад.

По совету мезмайцев решили двигаться на Лагонаки через туристскую базу. Раз в сутки, в четыре часа утра. туда ходит почти игрушечный поезд узкоколейной железной дороги. До отхода поезда оставалось полдня и вся ночь. Знакомимся с местными жителями, расспрашиваем о Лагонаках.

Один из мезмайцев сказал:

– Никто больше не знает о Лагонаках, чем Павел Степанович Лихолетов.

...Зеленый двор с деревянными дорожками, ульи, маленький уютный домик. На стук вышел небольшого роста, седоволосый старичок с улыбчивым лицом и веселыми светлыми глазами. Знакомимся. Павел Степанович заволновался.

– Знаю ли я о Лагонаках? Кое-что знаю... Как же! Если окажусь полезен, буду очень рад.

Хозяин пригласил нас в дом и тотчас извлек откуда-то пухлую папку. В ней хранились письма, фотокарточки, газетные вырезки, чертежи проектов и... стихи самого Павла Степановича. Стихи о Лагонаках! С 1921 года живет в этом краю Лихолетов. Поселился сразу после гражданской войны, демобилизовавшись из Красной Армии. Лесник, сотрудник Кавказского заповедника, начальник охраны Лагонакского массива... Семнадцать лет провел Павел Степанович на последнем посту. Как свои пять пальцев знает здешние горы, реки, тропы. На его памяти вся советская история Лагонак.

История замечательная и в высшей степени поучительная! В первые годы Лагонаки входили в «абсолютную зону» заповедника. В лесах и на горах привольно жили олени, зубры, туры, серны, медведи. Первыми начали пасти здесь скот животноводы с Черноморского побережья, вслед за ними – из предгорных районов и Адыгеи.

Краевое управление сельского хозяйства назначило П. С. Лихолетова начальником охраны высокогорных пастбищ. В его обязанности входило: наблюдение за тропами, ведущими на Лагонаки, за травостоем и водным режимом, за сохранностью балаганов, корыт и т.п.

В марте Павел Степанович проводил осмотр пастбищ, учитывал площади, освободившиеся от снега. Назначалось совещание по распределению альпийских лугов. На участки, где травы оставалось побольше, скота добавляли. До пригона скота специально назначенные команды проводили ремонт базов, балаганов, устраивали запруды для задержания вешних вод. Большую помощь начальник охраны получал от луговедческой станции, существовавшей при заповеднике. Рекомендации станции по борьбе с ядовитыми растениями (белая чемерица, лютик, вех) являлись законом.

– В 1930 году случилась страшная беда, – продолжает рассказ наш собеседник. – Белореченский молочный совхоз пригнал на Лагонаки более четырех тысяч бычков и тёлок. Стали белореченцы в Сухом Яру. Вдруг начался массовый падеж... Причина – пироплазмоз. С

тех пор мы не пропускали через тропы ни одного животного без ветеринарного осмотра. В Темнолесской существовала специальная обмывочная площадка.

Павел Степанович извлек из своей папки два типовых проекта и со вздохом подал их нам. На титульном листе первого проекта крупно напечатано: «Ветамбулатория». Под надписью – рисунок самого сооружения. На втором – проект жилого двухквартирного дома. Дата: 1939 год. Оба эти здания намечалось построить на Лагонаках. Уже и деньги были отпущены, да разразилась война... Альпийские луга захватили гитлеровцы. До самого Фишта дошли, все рвались на Сочи. Очень немногим захватчикам удалось унести ноги с Лагонак...

Мы поинтересовались: как часто на Лагонаках летом случаются снежные бури? Павел Степанович ответил:

– Снежные бури летом, а точнее в июне, бывают редко. Лично я помню две: одна была перед самой Отечественной войной, другая – в 1956 году. Опытным пастухам никакие бури не страшны. Как они поступают? Пригонят скот в первых числах мая. Погода в это время, ох, какая неустойчивая! Но бывалые не теряются. В первый же день они сооружают базок голов на десять – не больше. Ночью горит костер. Остальной скот держится вокруг «ядра». День, другой, и животные привыкли к месту. После этого пусть хоть камни с неба летят, стадо никуда не побежит. Опытные пастухи и чабаны без всякого барометра умеют предугадывать погоду. Ведь здесь, можно сказать, ее кухня находится. Секрета особого нет, нужна наблюдательность. Исчезла дичь, над горой не летают птицы – жди бурана или грозы, уводи скот с горы в ельник.

Павлу Степановичу 73 года. И хотя выглядит он молодцом, вот уже шестнадцать лет не поднимался на Лагонаки. А побывать там очень хочется.

– Хоть бы одним глазом взглянуть! – мечтательно произносит он.

– А если с вертолета? – намекнул один из нас.

– О! Я указал бы все лучшие луга, родники, стойбища...

На щеках Павла Степановича выступил густой румянец, глаза его озорно заблестели. Прощаясь, сказал:

– Вертолет – вертолетом, а вот когда будете возвращаться, загляните на часок. Верьте – не верьте: очень мне хочется знать, что там творится сегодня. К тому же кое-что приготовлю для вас. Мы пообещали.

2.

Пронзительный свисток, и состав трогается. Напрямую до турбазы, говорят, совсем близко. Но движемся мы туда явно не по воздуху. Под ногами раз за разом скрежещут колеса – поворот следует за поворотом. И все в гору, в гору.

Вид у нас «нездешний» – шляпы, дождевые плащи, рюкзаки. Пассажиры кто украдкой, а кто без стеснения разглядывают нас. Когда люди узнали, что мы из редакции и пробираемся на альпийские пастбища, они заулыбались, взгляды их потеплели.

– Это хорошо. А мы, как видите, рабочие, – заговорил мужчина с острой бородкой. – Лес валим, клепку, дрань заготавливаем... Места у нас интересные, всего насмотритесь!..

В разговор вступают другие рабочие. Рассказывают о сплаве леса по горным рекам, о строительстве дороги Мезмай – Андронова делянка, припоминают охотничьи и пастушьи истории.

– Недавно один абадзехский пастух нашел старинную саблю, – заговорил немолодой, светлоглазый лесоруб. – Хотите верьте, хотите нет – ручка у этой сабли на две руки. Вот какие раньше... крупные были люди!

– А теперь что ж, по-твоему, мелкие? – задал вопрос сосед.

Все засмеялись. Вагон вздрогнул, послышался скрежет, скрип. Поезд остановился.

– Крушение... Вылезай! – обнажив белые зубы, скомандовал парень в промасленном черном комбинезоне.

Все высыпали из вагончиков. Оказывается, на кругом повороте с рельсов соскочила платформа. Ее обступили со всех сторон. Послышалось: «Раз-два, взяли!» Колеса возвратились на рельсы, поезд двинулся дальше.

– Да, места у нас богатые, – повел речь седоголовый рабочий, – возьмите хоть Цербелеву поляну. Недалеко она отсюда. Какие там овощи росли до войны! Картошка, как дыня. Очистил одну – котелок супа. А капуста! Две головки едва в пятипудовый мешок влезали... Теперь только бурьян растет на Цербелевой. Говорил директору: пустите бульдозер, пробейте дорогу. Средств, говорит, не отпускают... А зачем их отпускать-то? Снимешь урожай – вот тебе и средства...

Все выше и выше взбирался наш состав. Перед окнами проплывали воистину шишкинские виды. Пришлось пожалеть:

– Вот бы киноаппарат!..

– Это – что! – отозвался остробородый. – Впереди не такие картинки будут...

Поезд остановился в вековом лесу, пронизанном дымчатыми полосами утреннего солнца.

– Приехали, – объявили наши спутники.

– А где же турбаза? – растерянно глядя в окно, спросил Юрий.

– Выше, на горе, – ответил кто-то на ходу. От железнодорожной колен на гору тянулся свежий след бульдозера. С горы спускалась разноцветная цепочка туристов. Многие несли палки с намотанной на концах паклей.

– В пещеру идут, – пояснил молодой железнодорожник.

Оказывается, где-то рядом – Большая Азишская пещера. Туристы, ребята и девушки из Куйбышева, приглашали нас с собой.

– Не по пути, – с горьким сожалением ответил Юрий.

Пихты, клены, осины... Над деревьями солнце, а дорога в мягком полумраке. С нашей горы вдруг открылся вид на подернутую дымкой зеленую котловину. На самом дне ее сверкала и искрилась длинная полоска реки. Щелкаем затвором фотоаппарата.

С горы спускаются два всадника – пастухи. К седлам приторочены мешки. Заметив нас, они свернули в чащу.

– Мясом едут торговать. – высказал догадку зоотехник.

Вокруг так красиво и хорошо, что хочется сесть и ни с места. Но надо идти, пробираться вперед и выше. Говорили: турбаза недалеко. Уже взмокли наши чубы, уже трижды мы отдыхали, а впереди та же крутизна, лес и лес.

Турбаза показалась как-то неожиданно. Группа новых бревенчатых строений приютилась на небольшой солнечной площадке под длинной серой скалой. Там и здесь стучат топоры, молотки, взвизгивает циркулярка. Турбазу еще продолжают строить. На табличке надпись: «Высота над уровнем моря – 1780 метров».

На зеленой, облитой солнцем полянке собралась группа туристов. Им не терпится подняться на Волчий перевал, откуда открывается вид на гору Чугуш (3240 м.). Туристы зовут проводника – инструктора альпинизма Владимира Слонецкого. Указывая на нас, он просит подождать «минутку». Инструктор сообщает:

– Турбаза «Лагонаки» была задумана как, приют, а стала двухсезонной. Зимой здесь находятся любители лыжного спорта, летом – туристы. Место чудесное, особенно – для лыжников. Такого раздолья, может быть, на всем Кавказе не сыщешь...

Идем дальше дорогой Лаго – по Жолобу на Хакуриновскую поляну. Справа – длиннющая скала Утюг, слева – горы, сплошь покрытые смешанным лесом. Над головой светло-голубая полоса. На небе ни облачка. Солнце близится к зениту. В степи наверняка жарынь, а здесь – приятная прохлада.

«От турбазы до Лагонак две тысячи восемьсот метров», – вспомнилось напутствие Павла Степановича Лихолетова. Трудные метры... Взяв очередной подъем, мы увидели под столетними пихтами балаган.

Из балагана вышел человек. Познакомились. Хозяин, пастух тульского колхоза «Путь к коммунизму» Федор Филиппович Петров, принес родниковой воды, начал разводить огонь.

– Отдыхайте, а я часом приготовлю обед. Уже четвертый раз стоит со своим гуртом в Жолобе Федор Филиппович. Он и два его помощника пасут 169 телок и бычков. Разговор идет обо всем, но чаще и больше – о снежной буре.

– Да-а, много беды натворила хурта, – басит пастух, по-своему называя бурю.

В Жолобе тоже было не сладко. Однако то, что довелось Петрову увидеть на Лагонаках, поразило его воображение.

– Картина жуткая, – резюмировал Федор Филиппович свой немногословный рассказ.

Юрий усаживает Петрова на жерди за балаганом и раскрывает свой альбом. Рисует он пером. Окунув перо в черную тушь, он уверенно взмахивает им над чистым листом ватмана. Линии, черточки; ложатся гуще, яснее, четче. И вот на листе лицо с суровыми чертами – лицо Федора Филипповича.

После короткого отдыха мы снова в пути.

Подъемы, спуски, земля усеяна камнями, невесть откуда берущимися родничками. На пути небольшая группа крохотных скал, отточенных тысячелетними ветрами. Сразу за ними, внизу и дальше, до самого неба, – пологие холмы, без единого деревца. На темно- и ярко-зеленом фоне – крупные белые полосы и пятна – снег... На горизонте взмывшие ввысь серые и молчаливые вершины Фишта и Оштена, слева в легкой предвечерней дымке угрюмо громоздится Гузерипль. Неоглядный простор, необыкновенная красота и ничем, решительно ничем не нарушаемая тишина.

Так вот какие они, Лагонаки!.. Долго стоим в торжественном молчании, любуемся гигантской панорамой. Никак не верится, что совсем недавно здесь лютовала «хурта». Но это было. И было, по рассказам очевидцев, так. День 6 июня начался без солнца. Над головами пастухов плыли тяжелые тучи. Пошел дождь – косой, холодный. Лил он весь день. Вечером горы дохнули ледяным холодом. На молодую траву, на камни, на стада и пастухов посыпалась крупа.

Неспокойно было на душе Ивана Прокофьевича Тура. Не первое лето он на Лагонаках. Бывало, уедет со своей сменой на побывку и весь день поглядывает на Фишт. Виден он за сто километров, из-под самого Майкопа. Стоит голый – все в порядке, поседел от снега – Иван Прокофьевич тотчас седлает коня, мчится во весь опор на помощь, на выручку хлопцам. Даст передохнуть коню и снова – вперед. Иной раз поспевал вовремя, иной... зря мчался. Без него обходились. Всякое бывало. Но такого еще не случалось...

– Надолго ли затевает? – указывая взглядом на небо, спросил старшего пастуха его молодой помощник Илья Малахов.

Взглянув в сторону Фишта (до него от стойбища рукой подать) и, не обнаружив в белой кутерьме каменной громады, Тур забил тревогу:

– Надвигается беда, хлопцы. Правьте гурт в ельник! И живо!

«В ельник, как можно скорее в ельник!» – с этой мыслью спешил в укрытие со своим гуртом и Михаил Степанович Чараев. Оба они, Тур и Чараев, – из майкопского колхоза имени Энгельса. Каждый провел на Лагонаках по доброму десятку лет. Только Иван Прокофьевич, начиная с 1949 года, откормил на альпийских лугах около трех тысяч телок и бычков. Не побоялись ни туч, ни грома и пастухи кужорского колхоза Иван Герасимович Миронов и Сергей Акопович Авакян. Соединив два гурта в один, они заторопились с горы в ельник, что на шумливой речушке Цице. Пробирались в укрытие почти на ощупь.

К вечеру крупа сменилась мокрым снегом, слепило глаза, над головой выла буря. От стойбища к стойбищу неслось: «В ельник! Как можно скорее!..» Стада, табуны, отары пришли в движение. Как двигаться – этого многие гуртовщики не представляли. Знали одно: спасение внизу, в лощинах, под защитой гор. А тут еще беда: скот вышел из повиновения, прет напролом, за ветром. Буря разъединяла людей, животных. Свист и крики тонули в нараставшем вое ветра. Поскользнувшись, трехгодовалый бык кубарем полетел с обрыва. Идя по его следу, туда же срывались коровы, телки... Хасанбий Индрисов, табунщик блечепсинского колхоза «Знамя коммунизма», вдруг заметил, что табун раскололся. Где молодняк?

Поскакал направо – нет, налево – никаких следов. Двадцать две лошади, потеряв вожака, сорвались со скалы...

Всю ночь валил снег. Целые сутки не смыкали глаз Иван Прокофьевич Тур и его помощники, – Николай Иосифович Жуков и Илья Малахов. Оцепив ельник, они сторожили стадо, чтобы оно не двинулось с места. Двинется – угораздит в пропасть... Тур установил нечто вроде караульной службы: двое стерегли гурт, один грелся в балагане. Все нетерпеливо ждали восхода солнца. Но утро не принесло радости – буран не прекращался. Четверо суток свирепствовал он над Лагонаками. Пастухи разжигали костры. Очумевший от холода и голода скот лез на огонь...

Солнце показалось над Лагонаками лишь 11 июня. Открылась неприглядная картина. Гурты смешались. Многие пастухи не знали, где их скот, цел ли он вообще. От стойбища к стойбищу носились верховые, спрашивали, спорили до хрипоты, хватали друг дружку за воротники...

На дне ущелья кошехабльские табунщики обнаружили десятки лошадиных трупов. Из всего косяка уцелел один маленький жеребеночек. Это походило на чудо.

«Не на спине ли своей мамки летел он сюда?» – высказал предположение один табунщик. Четверо суток жеребеночек сосал мертвую мать, на пятые доставили его к балагану...

А вот животноводы майкопского колхоза имени Энгельса, кужорского имени Ленина и абадзехского «Верный путь» могли гордиться: потери скота у них оказались очень незначительными.

С легким сердцем и чистой душой молодые пастухи Илья Малахов и Сергей Бондарев пели:

– Будет буря – мы поспорим И поборемся мы с ней!..

3.

Об уроках, преподанных стихией, в те дни говорили в каждом балагане, на каждом стойбище.

Полистаем странички «Лагонакского блокнота», заглянем в «Лагонакский альбом».

Величественна и сурова природа Лагонак. И люди здесь такие же–сильные, сдержанные. Они мало говорят, но много умеют – лечат скот, готовят пищу, предсказывают погоду... Хлюпики тут не приживаются. Пройдет неделя-другая. У того желудок разладился, у другого головные боли начались. И спешат в долину, домой...

А вот Дмитрий Сергеевич Пархоменко из абадзехского колхоза с 1941 года каждое лето проводит на Лагонаках. Начинал подпаском, сегодня – ветфельдшер. По шестнадцатому лету проводят в горах пастухи колхоза имени Энгельса Михаил Степанович Чараев и Николай Иосифович Жуков. В десятый раз поднялся на альпийские пастбища с табуном и гуртами Талиб Конокович Наурзов – старший пастух кошехабльского колхоза имени Кирова. Талиб Конокович – человек почтенного возраста. Молодые пастухи зовут его дедом. Но посмотрите, как браво он сидит в седле, как лихо и метко бросает аркан-лассо! Горный орел, да и только.

Побольше бы сюда таких!

Скот – народное богатство. Доверять его следует только смелым и честным. Не так поступили руководители красногвардейских колхозов. Они доверили стада случайно подвернувшимся людям. Когда поднялась буря, пастухи из вольнонаемных залегли в балаганах. Гурты, брошенные на произвол судьбы, метались по поляне, бычки и телки срывались с обрыва. Такую же оплошность допустили руководители гиагинского колхоза имени Ленина. Вначале поручили скот колхозникам, затем «передумали» – наняли посторонних. Даже старшим поставили не колхозника, а «волноопределяющегося». Почти все время он проводил не на пастбище, не с людьми и скотом, а в поселке Мезмай: то сбывал мясо, то шкуры...

В горах опасность подстерегает на каждом шагу: рыскают волки, медведи и даже рыси. Держи да держи ухо востро!

Отсюда вывод – со скотом на Лагонаки нужно посылать не случайных людей, а лучших из лучших. И не по принуждению, а по доброй воле.

Люди на Лагонаках живут в бревенчатых балаганах. Одни балаганы построены давно, под дождями и снегами успели почернеть, другие – недавно, издали видны их крыши из новенькой драни.

Из добротного леса поставили в 1961 году балаган в Жолобе Федор Филиппович Петров и Николай Михайлович Юшин. Пасли скот и строили. Каркас «забрали» двумя слоями драни, пустоты заполнили мхом, сложили печку, поделали нары. Удобно и тепло жить в таком балагане. Перед возвращением из гор Юшин сказал Петрову:

– Прибудем весной, а на месте балагана – куча золы...

– Что ты, Михалыч, говоришь! Кто посмеет? Есть ведь закон тайги: создавай приют для другого.

– В тайге-то оно, может, и так. Только здесь не тайга, – продолжал высказывать свои опасения Юшин.

Петров окинул взглядом балаган, посмотрел на аккуратно сложенные возле печки дрова, задумался.

– Сделаем так, – заговорил Федор Филиппович. – Оставим все, как есть. Даже лампу не будем прятать. Может, ночью какому охотнику придется укрыться здесь. И положим на стол записку: «Товарищ! Нужно – живи тут, лампу никуда не девай».

Оставили записку, заперли дверь и ушли. Вернулись пастухи в мае. Обрадовались: балаган на месте. Переступили порог и... грустно им стало. Внутренний слой драни ободран и сожжен вместе с утеплителем – мхом, лампа исчезла.

– Эх, люди!.. – горестно вздохнул Петров. Мы спросили: читал ли он книжку «Дерсу Узала» о следопыте и спутнике исследователя Уссурийского края Владимире Клавдиевиче Арсеньеве. Оказалось, нет, не читал... Возникло желание познакомить не столько Петрова, сколько тех, кто обманул его надежды со знаменитым гольдом (нанайцем). В руках зачитанная до дыр книга. Владимир Клавдиевич вспоминал:

«...Проснувшись, я увидел, что Дерсу наколол дров, собрал бересту и все это сложил в балаган. Я думал, что он хочет его спалить, и начал отговаривать от этой затеи. Но вместо ответа он попросил у меня щепотку соли и горсть рису. Меня заинтересовало, что он хочет с ними делать и я приказал дать просимое. Гольд тщательно обернул берестой спички, отдельно в бересту завернул соль и рис и повесил все это в балагане. Затем он поправил снаружи корье и стал собираться.

– Вероятно, ты думаешь вернуться сюда? – спросил я гольда.

Он отрицательно покачал головой. Тогда я спросил его, для кого он оставил рис, соль и спички.

– Какой-какой другой люди ходи, – отвечал Дерсу, – балаган найди, сухие дрова найди, спички найди, кушай найди – пропади нету!

Помню, меня глубоко поразило это. Я задумался... Гольд заботился о неизвестном ему человеке, которого он никогда не увидит и который тоже не узнает, кто приготовил ему дрова и продовольствие. Я вспомнил, что мои люди, уходя с бивака, всегда жгли корье на костре. Делали они это не из озорства, а так просто, ради забавы и я никогда их не останавливал. Этот дикарь был гораздо человеколюбивее, чем я. Забота о путнике!.. Отчего же у людей, живущих в городах, это хорошее чувство, это внимание к чужим интересам заглохло, а оно, несомненно, было ранее».

Создавать жилье в диких горах нелегко. И не только потому, что многие урочища расположены высоко или далеко от леса. Притащить бревно, скажем, к Фишт–горе задача не из простых. На балаган же требуется не одно, а десятки бревен. Пастухи, однако, не падают духом. Подобно муравьям, берут бревна побольше себя, тащат на облюбованное место. После долгих трудов балаган готов. А весной... все надо начинать сначала. Пастбища не были закреплены, переходили от одних хозяев к другим ежегодно, а то и несколько раз за сезон. Потому быт пастухов неблагоустроен.

– А ведь можно и здесь жить по-человечески, – сказал Иван Прокофьевич Тур. – Пусть только скажут:

этот участок ваш навсегда. Через год, право слово, тут не курень, а настоящий домик стоять будет. Сами обмажем и побелим. Кто для себя не постарается!..

Ртутный столбик термометра, попавшего в горы, не застоится на месте. Днем он поднимается до цифры «30», а ночью сожмется, опустится чуть ли не до ноля. В таких условиях хорошо бы иметь спальные мешки. Но нигде таких мешков нам видеть не довелось. Не потому ли, что по соседству с Оштеном не ночевал председатель колхоза? Ни разу за пятнадцать лет!..

Нет на свете людей гостеприимнее, чем пастухи Лагонак! Только заявишься – сразу:

– Есть хотите?

– Нет, спасибо.

– Э-э, не говорите! – отмахнется пастух и отправится в балаган. Уже оттуда спрашивает:

– Шашлычку хотите отведать? А кислого молочка? А может, свежим угостить? В родничке бидон стоит.

В определенные часы мимо некоторых балаганов проходят туристы. Их поджидают пастухи. В руках кружки, возле – бидон. Угощают ребят и девчат из Ленинграда, Киева, Архангельска, приветливо спрашивают:

– Желаете повторить? Пожалуйста! Одно из двенадцати стойбищ абадзехцев расположено в живописном уголке на реке Молочной. Тут ферма подсосной выпойки телят. Ухаживают за коровами и телятами женщины. Они же кашеварят. Угостили нас горячими пышками и кислым молоком. Вскоре мы были в балагане тульского колхоза. Там подали на стол до того белый и душистый хлеб, что, ей-ей, нельзя было не спросить:

– Откуда у вас такие булки?

– Сами печем, – ответили нам.

Оказалось, что здесь живут пастухи и чабаны двух колхозов – тульского и ходзинского. Породнились они в лихие дни снежной бури.

В тот же вечер довелось наблюдать, как возникают сказочные булки. Печь их подошла очередь пастуху Георгию Калайджану и чабану Василию Абрамовичу Просвирякову. В печи жарко горели дрова, в ведрах подходило тесто. Тем временем пекаря приготовили формы – настоящие, хлебозаводские. Поглядывая то на тесто, то на часы, чабан и пастух выдали полдюжины таких булок, что мы ахнули.

– Расскажи об этом соседям вашим, абадзехским девчатам, не поверят! – сказал один из нас.

– А вы передайте им от нас, так сказать, вещественное доказательство – одну булку, – отозвался Георгий.

«Вещественное доказательство...». Эти слова, оказывается, не случайно сорвались с уст пастуха. Два года Калайджан заочно учился на юридическом факультете Ростовского университета, потом перешел на факультет экономики и организации сельского хозяйства Кубанского сельхозинститута. Скоро станет агрономом-экономистом. Вот какие теперь пошли пастухи!

Предложение Георгия всем понравилось. Утром мы завернули на берег Молочной. Доярки приняли булку с радостью: надоели им пресные пышки, соскучились по настоящему хлебушке. А когда узнали, где его пекли, покраснели, отвели в сторону глаза.

– Кирпича у пас пет, – начали оправдываться. – А из камня печь не сложишь – стреляет он, камень-то...

Хлеб, молоко, мясо... Что еще требуется? Овощи. Их возят из станиц, аулов. Нередко за сотни километров в переметных сумах. Хлопотное дело. Потому овощей не много. Пастухи убеждены, что лук, капусту, картофель можно выращивать на месте. Есть и тут делянки вроде Цербелевой поляны. Вскопай грядку, посади, прополи и, пожалуйста, пожинай плоды трудов своих до самых заморозков.

Интересно: кто окажется первым огородником Лагонак?

В бурю гурты смешались. Как восстановить их? Для этого существуют расколы. Их не оказалось. Чей это бычок, чья телка? Надо взглянуть на клеймо. Но и клеймение проводилось кому как вздумается – на крупах, на щеках, на ногах. Ни малейшей согласованности! Специалисты ханского совхоза, например, избрали клеймом букву «X», а десятого совхоза – римскую цифру «X». И те и другие ставили клеймо на правом крупе... Какой толк от такого клеймения?! Часть скота вообще не подвергалась клеймению. А кое-кто, отправляясь на Лагонаки, захватил клейма с собой: авось пригодятся... И впрямь кое-кому пригодились. Пастухи одного гурта, заполучив чужую корову, поставили на ней свое клеймо. Буренке это, видимо, не понравилось, и она вернулась в свое стадо...

Был и такой случай. Пастух уверял ветврача: «Бык упал с кручи и разбился». Врач наклонился над тушей и обнаружил в голове пулю. Застрелили быка. На мясо пустили «за счет стихии». Но сорвалось!.. И еще: на труп животного без клейма объявлялось по нескольку хозяев. И те, и другие, и третьи оформляли акты и получали страховое вознаграждение... Вот что значит клеймо!

* * *

И вот 28 февраля 1961 года краевое управление сельского хозяйства издало приказ об организации на Лагонаках отделений совхозов по нагулу скота. Все урочища (без малого 17 тысяч гектаров) закреплялись за определенными хозяйствами. Еще до пригона скота предписывалось оборудовать на пастбищах водопои, создать склад соли, уничтожить заросли чемерицы. Предстояло построить жилье для пастухов, пункты приемки скота, ветлечебницу, медицинский пункт, пекарню, баню, почту, радиостанцию.

Прочитав обо всем этом в газете, Павел Степанович Лихолетов воскликнул:

– Наконец-то, Лагонаки получат постоянных хозяев!

Всем хотелось, чтобы постановление это поскорее было реализовано. И мы, оказавшись на Лагонаках, тотчас начали разыскивать седьмое отделение Кропоткинского совхоза – на него возлагались особые надежды по хозяйскому использованию горных пастбищ. Искали нечто «солидное», а нашли... дырявую палатку у подножья Оштена. Возле палатки колол дрова молодой ветфельдшер. Он сообщил:

– Намечали взять на нагул у колхозов Усть-Лабинской зоны девять тысяч голов крупного рогатого скота, а наскребли чуть побольше тысячи. Находимся здесь с 25 мая. В бурю потеряли полсотни голов. Фамилия управляющего? Не знаю. Видел я его всего один раз. И управляющий и бухгалтер живут в Хамышках. Чтобы повидаться с ними, надо протопать восемьдесят километров. Не набегаешься...

Тягостное впечатление произвел на нас и этот разговор, и вид пресловутого «альпийского отделения»...

Зато как приятно беседовать с людьми, влюбленными в Лагонаки! Не в прошлое, а в будущее устремлены их взоры. И видят они не вытоптанные, лысые горы, а буйные луга и тучные стада. Оптимисты!

* * *

В хлебосольном балагане тульского колхоза «Путь к коммунизму» возник разговор о бездорожье. У пастухов в ту ночь ночевал лесник Мезмайского лесничества Петр Александрович Глухов. Он тут родился и постарел, знает все тропы и даже пни. Глухов рассказывал:

Есть еще дорога. От конечной станции узкоколейки до турбазы «Лагонаки» прошел бульдозер. От турбазы по Жолобу давно ездят верхом. Можно было бы пустить и подводы, но мешает крутой спуск рядом с отвесной скалой. Пастухи предлагают сделать несколько взрывов и таким способом выровнять дорогу. Толковое предложение!

Без особых затрат можно сделать проезжей и дорогу через Иванову поляну. Собственно, по ней умудряются ездить на передках и сегодня. Не езда – мучение. Однако же пара лошадей везет не четыре пуда, а раз в пять больше. Дорога эта идет через многовековый хвойный лес. От сотворения мира отсюда никто не вывез и бревна. Вдоль и поперек лежат поваленные буреломами пятидесятиметровые «колонны» в два-три обхвата. И нет им числа!..

Энтузиасты освоения Лагонак не хотят ждать бесконечно. Характерный случай. Шофер тульского колхоза Гампар Саакян доставил в Мезмай соль. Пастухи собрались уже разгружать машины, как вдруг Гампар заявил:

– Поеду на Лагонаки.

Пастухи попадали со смеху. Это еще больше взвинтило Гампара. И он поехал. На грузовике «ГАЗ-63». Как ехал, об этом лишь очевидцы знают. Саакян довез соль до поляны Сикорского! Тут полетел подшипник... Гампар провел рекогносцировку местности, сказал на прощанье:

– Подготовлюсь как следует и в другой раз довезу соль до самого балагана.

Пастухи обещают высечь имя бесстрашного шофера на скале. И он достоин всяческой похвалы. Но... нужны надежные дороги. Для начала сюда стоит направить бульдозериста и подрывника. Эти двое сделают столько, сколько никто еще не делал за всю историю Лагонак.

* * *

Не понятно было: почему здесь требуется столько соли? Знающий человек ответил:

Так вот почему Иван Прокофьевич Тур при каждой возможности пополняет запасы соли! Хоть в кармане, а привезет из дому или из Мезмая. Там у него соли уже с тонну накопилось. Иначе нельзя. Иван Прокофьевич нынче борется за среднесуточный привес в 1,2 килограмма!

Но разумно ли это – возить соль за 80–100 и больше километров на лошадях? Нет, конечно. Еще не так давно соль завозили по узкоколейке в Мезмай. Теперь, как видно, делается иначе. Даже в завозе соли растеряли опыт... Животноводы предлагают создать на Лагонаках постоянный склад соли.

* * *

– Гони по рублю с ноги.

– По рублю? Да откуда же у меня...

– Не неволю, ищи другого.

А где искать? Своей кузницы животноводы Лагонак не имеют. А она нужна здесь позарез.

* * *

– Мясокомбинату, – говорят они, – нужно организовать забойные площадки в Хамышках и Мезмае.

* * *

Незадолго до поездки на Лагонаки мы на перроне Белореченского вокзала встретили двух приятелей. Один из них держал в руке портативный радиоприемник, который довольно громко воспроизводил музыку.

Невольно вспоминались пареньки с полупроводниковым радиоприемником. Для них это игрушка. А для Ильи Малахова, Сергея Бондарева и их товарищей – предмет первой необходимости. Вот кому следовало бы преподнести по походному приемничку! Пасут стадо в диких горах и слушают Москву...

* * *

Не наведен порядок в штатах и оплате труда животноводов – «высотников». Равные гурты пасут и шесть, и десять человек. В штатах значатся, помимо пастухов, ездовые, сторожа и даже... повара. Руководители одних хозяйств установили плановое задание 500 граммов среднесуточного привеса на голову, других – 700 и даже 800. Отсюда и разнобой в оплате. Состояние пастбищ, водопоев в расчет не принимается.

Нет числа вопросам, выдвигаемым самой жизнью! Отсюда вывод: животноводам Лагонак нужен свои штаб. Обязательно с радиостанцией. Нужна своя авиация – площадки для приземления самолетов подготовить не трудно. Штабу руководства хватит работы на весь сезон. Возьмем изучение и внедрение передового опыта. Абадзехские животноводы завели ферму подсосной выпойки телят. Одна выбракованная на равнине корова в горах выкармливает за лето от трех до пяти телят. Какой это ощутимый резерв экономии молока! А ведь приведен он в действие одними лишь абадзехцами.

Или тот же Иван Прокофьевич Тур. Все строят базы. (Один пастух похвалился даже: «Такой баз построили, что корове язык не высунуть!»). Тур базов не признает вовсе. Все сажают пастухов на лошадей – Иван Прокофьевич категорически запрещает это делать своим помощникам. Почему? Тур готов прочесть на эту тему целую лекцию.



Иван Прокофьевич Тур

Он наверняка повторил бы то, что говорил нам:

– Ни в одном году мы не строили базов. Тем более таких, что «корове язык не высунуть» ...Загонять скот в баз-крепость – значит обрекать его на жажду, голод. Ведь часто бывает как? Пастухи закроют баз, а сами ночь напролет в карты или в «козла» режутся. После спят, как убитые, пока солнце припечет. А оно над многими урочищами появляется в одиннадцать, а то и в двенадцать часов дня: горы закрывают солнце. Вот и простаивает скот взаперти до обеда... Конечно, так поступают не все, а только те, у кого совести нет, кто привык, чтобы его на каждом шагу понукали. Это–одна сторона дела. Другая: при вольном содержании скот быстрее поправляется. Возьмите наших животных. Отдыхают они на берегу речушки. Захотели–пьют воду, пощипывают травку. Ночью далеко от балаганов бычки и телки не уходят. Следить за стадом нам помогают верные друзья – собаки... Пастух на коне – это не пастух. Стоять на одном месте ему скучно, вот он и гоняет стадо с места на место. Животные утомляются, теряют в весе.

Наши пастухи в седло садятся только тогда, когда надо ехать по делу...

4.

– А я, знаете, не выдержал. Заявилась в отпуск внучка. Я ей и говорю: не прогуляться ли нам на гору Мезмай? До смерти хочется посмотреть на Лагонаки. Внучка согласилась. И мы прогулялись... Только не увидел я там того, чего хотелось... И ясно мне, почему так получается – хозяина нет над Лагонаками.

Павел Степанович пригорюнился. В голове теснились мрачные мысли. Почти двадцать лет прошло после войны, а у работников краевого управления сельского хозяйства все еще «руки не дошли» до Лагонак – этого бесценного клада... Но «дойдут» же когда-нибудь, черт возьми!..

Не теряет этой надежды и Павел Степанович. Поднявшись из-за стола, он достал из шкафа блокнот в картонном переплете.

– Вот то, что обещал вам, – сказал хозяин приглушенным голосом и бережно погладил блокнот шероховатой ладонью.–В нем, можно сказать, вся моя жизнь...

Каждый лист блокнота исписан убористым почерком. Одев очки, Павел Степанович взглянул на первую страницу, заговорил:

– Характеристика всех урочищ Лагонакского массива... Возьмем Хамцы и Буквинскую гору (западная сторона). Травостой хороший, можно косить сено. Когда-то тут находилась кочевка владельца лесозавода Громова. Сено заготавливали и там же скармливали. Позже заготовки сена проводил Апшеронский леспромхоз. Летом накосят, высушат, спрессуют, а зимой вывезут на станцию Гуамка. С водой последнее время тут не все благополучно было. Из-за нерасторопности. Требуется установить несколько корыт, и воды хватало бы всегда. Из чего корыта делать? Из пихт. Там до них рукой подать. До шестисот голов крупного рогатого скота и лошадей смело можно держать в Хамцах... Примерно такую же картину являет собой урочище Жито.

Корма хорошие, лес кругом. Здесь тоже косили сено и зимовал скот. В предвоенные годы это урочище входило в абсолютную зону Кавказского заповедника. Там много водилось дичи – кабанов, серн, косуль, благородных кавказских оленей... Хорошо скот переносил зиму в Сухом Яру – между южным склоном Мезмая и Малой Мерзекау... Хорошие травы растут в урочище Науббэ. А вот с водопоем дело обстояло плохо. Течет она там с прискалка медленно. Задумались: как быть? И придумали! Построили цементный бассейн (длина девятнадцать метров, ширина – от двух до четырех). До тысячи голов скота обеспечивал мягкой, подогретой солнцем, очень вкусной водой. Построили бассейн в 1928 году. С тех пор один лишь раз ремонтировал его Кавказский заповедник. Сейчас, наверное, разрушился бассейн. Ведь за ним следить надо – ремонтировать, чистить, в зиму обязательно спускать воду...

– Вода, вода! – со вздохом воскликнул Павел Степанович. – Лошади часто идут на водопой рысью. Табунщик и сдерживает их, но молодняк резвится, брыкает. Разгорячатся, с жадностью набросятся на ледяную воду и... заложит им глотки. Болеют. Или – в конце сезона. Снега почти всюду растаяли. Родники ослабли или вовсе пересохли. Животные беспорядочно толпятся у водопоя. Сильные отталкивают слабых. Иной раз как начнется свалка – ума не приложишь, как ее прекратить... В иные годы из-за недостатка воды приходилось оставлять пастбища на месяц – полтора раньше срока. А между тем на Лагонаках всюду можно иметь воду до конца сезона. Не хватало воды и в урочище Холодный Родник. Однажды там сложили из камня перемычку, утрамбовали землей. Получилась плотина в тринадцать метров длиной и полтора высотой. Она задерживала столько воды, что ее хватало на полторы тыщи голов скота. На следующий год нужно было укрепить плотину – этого не сделали. Вода продырявила запруду, и отличного водопоя как не бывало...

Павел Степанович умолк. Мы тем временем вспомнили озерцо на шумливой речке Цице. Образовалось оно просто. На пути потока легли камни (там их видимо-невидимо). Меж камней осел ил. Поверх возник травяной покров. И стоит в том озерце вода чистая, с небесным отливом. Воду подогревает солнце. Животные пьют ее охотно, никогда не простуживаются. Подумалось: «Сама природа показывает, как надо устраивать водопои на Лагонаках!»

– Описание каждого урочища, – снова заговорил Павел Степанович, – я начинаю с травостоя. Как вы сами могли убедиться, не везде он одинаков. Травы на Лагонаках растут дикие, но и они нуждаются в уходе. Главное – вести борьбу с сорняками. Белая чемерица и лютик – ядовитые, конский щавель, жабрей, татарник – просто зловредные. Силы из земли сосут, а толку от них ни на грош. До войны борьба с сорняками велась по плану. Мы контролировали, кто как работает, одних хвалили, на других составляли акты. В урочище Шумичка был такой случай. Колхозам, которые держали там свой скот, полагалось скосить сорняки на сорока пяти гектарах. Сколько раз ни напоминал – не берут косы в руки и точка. «Бесполезно», – говорят. А потом все же взялись. Да так дружно, что свалили сорняки на тридцати двух гектарах. Прошло три недели. Площадь, очищенная от сорняков, хотите верьте, хотите нет, стала зеленым ковром. Такая отава пошла, что сами колхозники в восторг пришли. Животные, особенно коровы, прямо-таки набрасывались на молодую траву. Посмотрели колхозники на эту картину, взяли косы и свалили сорняки на остальной площади. Как сейчас помню, руководил ими Михаил Бижюсян, бригадир. Человек этот хорошо понимал, в чем тут фокус. Сорняки раньше полезных трав появляются, раньше цветут и осеменяются. Для их развития всегда хватает тепла и влаги. Потому-то люди Бижюсяна стремились под корень срезать сорняки до цветения. Хороший хозяин был и в урочище Псенодах – Гергелая Иван Гаврилович. Шестьдесят лет ему было в ту пору. Трудился же получше многих молодых. Всегда, бывало, первым начинал борьбу с сорняками и первым кончал. Понятно, что за борьбу с сорняками нужно платить. И платить щедро. Не все руководители это понимали. Помню, один председатель весной обещал своим животноводам златые горы, а осенью уперся и ничего не заплатил. На другой год во всем урочище никто не срубил ни одного сорняка... Беречь луга – значит не перегружать пастбища, держать на них животных по разумной норме. Ведь полезным травам надо давать возможность осеменяться. Об этом не думали хозяева Подфиштенской поляны – адлерские колхозы. В конце концов там сорняки взяли верх, и одно из лучших альпийских пастбищ было загублено.

Полистав блокнот, Павел Степанович спросил:

– На Большой Мерзекау были? Верно, красивая гора? От подножья до вершины в цветах! А виды какие открываются! Дух захватывает. Я вот стар уже, а все мечтаю увидеть на Большой Мерзекау сотни отдыхающих людей. Жили вы там в своих городах, в степях, и должно быть, не подозревали, какая рядом неописуемая красота. А чего ж не прилететь туда, скажем, на выходной день на вертолете? Жизнь-то наша все к лучшему идет!..

Заговорив о Большой Мерзекау, Павел Степанович уже не мог остановиться. Эта гора – его слабость. Исходил он ее вдоль и поперек. Любовался незабываемыми видами на Фишт и Оштен, на Главный Кавказский хребет. Не раз пытался обновить растительный покров любимой горы. За многие – многие годы вся эта красавица-гора покрылась толстым слоем мха. Ходить удобно лишь по тропам. Чуть сойдешь в сторонку – ноги тонут, как на песке. Павел Степанович задумался: как освободить Большую Мерзекау от ковра, под которым, по его выражению, задыхаются полезные травы? Вооружившись лопатой, он облюбовал в трех местах участки в шесть квадратных метров каждый. На первом вскопал землю на глубину десять сантиметров и положил «ковер» травой вниз; на другом участке взрыхлил почву на двадцать сантиметров; на третьем удалил мох вовсе. Через три года все квадраты ярко выделялись на общем желто-зеленом фоне. Павел Степанович сделал вывод;

«Большую Мерзекау полезно взбудоражить – провести боронование или мелкую пахоту, а затем подсев». Причем сеять следует не только травы, но и лесные породы из ветроустойчивых, к примеру, березу. Последнее – для защиты животных от ветров.

Урочище Большая Мерзекау насчитывает «и мало, ни много – две тысячи гектаров. Все годы тут пасли одних овец. Стоит приложить немного труда, и на горе появится обилие корма для крупного рогатого скота.

Оказывается, и водный режим Большой Мерзекау изучал Павел Степанович. В карстовых ямах круглый год лежит многометровый слой снега. Под солнцем он

тает, вода уходит в глубь горы. В нескольких местах хорошо слышны переливы снеговой воды. Вывести ее на поверхность, вероятно, не очень сложно и трудно.

Двадцать одно урочище описал Павел Степанович. Описал заинтересованно, как рачительный хозяин. Читаем: «Урочище Чашка... Нигде так трудно не приходится пастухам, как здесь. С утра до полдня, когда над Чашкой появляется солнце, они бродят в холодной росе, а в ненастные дни до самой ночи стоят на ногах, как часовые... Надо позаботиться, чтобы пастухи были хорошо обуты, одеты и накормлены... В урочище Каменное море почти всегда обнаруживаются волчьи выводки. Там же на дневную спячку залегают медведи. Был случай, когда медведь спугнул темнолесский табун. Лошади бросились наутек. Семнадцать из них погибло – переломали ноги на острых камнях...»

Было уже совсем темно, когда мы, в сопровождении хозяина, вышли на улицу. Там и здесь ярко горели электрические огни. Неумолчный шум доносился со стороны лесозавода...

– Не забудьте, пожалуйста, передать мои заметки по назначению, – проговорил в напутствие Павел Степанович.

– Не беспокойтесь. Все будет, как надо.

Крепко пожав руку старика, мы расстались. Шли молча. И вспомнились строки из блокнота Павла Степановича: «На Лагонаках легко работается и радостно живется в окружении людей, любящих природу. Именно таких людей нужно присылать сюда. Они – я верю в это – превратят альпийские пастбища в неисчерпаемую кладовую мяса, молока, шерсти. И, конечно, – в курорт!..».

Золотые слова! И написать их мог только человек, беззаветно любящий людей и природу родного края.

5.

Лето выдалось сухое, теплой была и осень. Скот в горах смело можно было держать до середины октября. Но уже в конце августа в пересохшем старом русле реки Белой вдруг появились спустившиеся с гор стада. По три-четыре дня находились в пути, столько же стояли они в мертвом русле, на камнях.

– Какие потери несем, какие потери! Душа болит... Помогите! – проговорил уже немолодой зоотехник, прибежав в редакцию «Адыгейской правды».

И действительно! Команду на спуск с гор дали, а о беспрепятственном приеме скота мясокомбинатом не позаботились. Бычки и телки, налитые жиром, с гладким, лоснящимся шерстным покровом, худели. На глазах «улетучивались» тонны мяса...

– «Тонны»... Неопределенно, расплывчато выражаетесь, – насупив брови, поправлял нас зоотехник и продолжал высказывать убежденно, как видно, тысячу раз обдуманное, выношенное в самом сердце:

– Пятнадцать с лишком тысяч коров, телок и бычков нынче в горах, – взволнованно говорил зоотехник.

– За переход каждая животина теряет по десятку килограммов. А если продержать стада на камнях еще по трое суток? Потери будут побольше. А в горах ведь еще десять тысяч овец. Сколько же это тонн говядины и баранины... на ветер! Пожалуй, тонн четыреста. Сотни голов скота! Что было бы с теми, кто вздумал бы ухнуть такой гурт со скалы в пропасть? Не погладили бы по головке... Сейчас все силы брошены на кукурузу. Правильно. Кукуруза – источник нашей жизни. Но это с одной стороны. А с другой? Вообразите: в Хамышках и Мезмае лежит, ждет погрузки 2.400 тонн кукурузы. Представляю, как бы все переполошились! Бросили б туда не одну сотню людей и грузовиков. Вывезти, сберечь кукурузу до последнего зернышка. И вывезли б, и спасли б. А вот мяса не берут! Того мяса, ради которого пашем и засеваем землю, обрабатываем посевы, убираем урожай. А ведь я не с потолка взял те 2.400 тонн кукурузы. Именно из этого количества можно получить 400 тонн говядины и баранины. Так надо же скормить, понести затраты, а тут готовенькое, можно сказать, с тарелочки взять не хотим. Нет, не то слово. Желаем и очень, а не умеем, что ли...

Журналисты тотчас же забили тревогу. И все же гурт простоял на камнях пятеро суток, прежде чем перед ним открылись ворота мясокомбината... Такое не должно повториться!

Несмотря на неполадки, несмотря на потери, и в 1962 году Лагонаки дали огромную прибыль. Вот окончательные итоги минувшего пастбищного сезона. Нагул окота проводило 20 колхозов и совхозов области. Там содержалось 15.859 голов крупного рогатого скота и 10.200 овец. Среднесуточный привес по всему стаду крупного рогатого скота составил 700 граммов. Область получила за счет привеса 1.350 тонн дешевого мяса.

А вот имена и дела героев:

Гурт Среднесуточный

(колич. голов) привес (граммов)

Тур И. П., Чараев М. С. Майкопский колхоз имени Энгельса 587 1.320

Джимов Б. А . Табаксовхоз Гиагинского производственного управления 173 1030

Чертов А. М., Егоров М Е. Колхоз «Победа коммунизма» Гиагинского производственного управления 715 938–950

Жутов С. П. Тульский колхоз «Путь к коммунизму» 387 900

Евсюков Н. И., Авакян С. А. Кужорский колхоз имени Ленина 566 891

Настоящий подвиг в горах совершили животноводы абадзехского колхоза «Верный путь» (председатель тов. Зайцев, старший зоотехник тов. Зуев). Сто десять дней пасли они на Лагонаках 2.230 голов крупного рогатого скота. Что ни сутки, то 938 граммов привеса на голову! И не мудрено, что «Верный путь» первым в области взял первый рубеж по производству мяса.

Не сразу Москва строилась. Трудно в очень короткий срок и горные пастбища освоить. Но лед, как говорится, тронулся. Урочища закреплены за колхозами и совхозами. Мало-помалу рушится и главная преграда – бездорожье. Из Мезмая на Лагонаки прошел первый трактор. На поляне Сикорского Тульское отделение колхоз-строя возвело два дома. На табунной дороге, возле Красного моста через реку Курджипс, построена противоклещевая ванна. В Сухом Яру намечено строительство помещений для зоотехнической, ветеринарной и медицинской служб, магазина, пекарни, бани, кузницы, складов. Здесь будет штаб руководства. За улучшение горных лугов берутся ученые Майкопской опытной станции ВИРа, которые выработают рекомендации, предложат хозяйствам семена многолетних трав. Эффективность нагула скота в условиях горных пастбищ будет изучать коллектив Адыгейской опытной сельскохозяйственной станции. На альпийские луга будут приезжать концертные бригады, лекторы, кинопередвижки.

Поэт, побывавший на Лагонаках, мечтая о недалеком будущем альпийских лугов, писал:

В небе синем над бездной орлица, На вершинах – рассвета зарницы, Пробуждаются буйные травы. И к загонам спешат гуртоправы. И над лугом альпийским стрекочут Вертолетов знакомых моторы. И доярки у доек хлопочут, Как заправские дирижеры. Быстроногий пострел-пастушонок Выгоняет телячье стадо, Горный ветер и ласков и звонок, И в ущельях гремят водопады. А поодаль, где грустные ели С дня рожденья не знали веселья, Смуглолицые бродят туристы И гремят до утра баянисты.

И уже намечаются трассы К неоглядным заоблачным высям. Через яр перекинулась насыпь Под лрохладными ветками тиса. Может быть, быстроходные ЗИЛы Скоро здесь побегут вдоль вершины...