МОУ «Вейделевская общеобразовательная средняя школа»
Лицей в жизни А.С.Пушкина
(исследовательская работа)
Выполнила
ученица 9 «В» класса
Ашкалова Евгения
Учитель Донцова О.В.
Вейделевка, 2007
План
Введение
-
«Предлицейский» период.
-
Царскосельский Лицей в жизни А.С.Пушкина:
а) «привилегированное учебное заведение особого рода»;
б) влияние профессоров А.П.Куницына и А.И.Галича на умы лицеистов;
в) особенности политической, духовной жизни России и «лицейское братство».
3. Окончание Лицея.
Заключение
Приложение
Список использованной литературы
Введение
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
А.С.Пушкин «19 октября» 1825
«Пушкин у нас начало всех начал…» - писал М. Горький в 1911 году. С этим утверждением не поспоришь. Ведь в жизнь и душу каждого человека (уже около двух веков) с детских лет входит великий русский поэт, да так и остаётся навсегда.
Одна из главных тайн А.С.Пушкина заключается в том, что прошло уже более полутора века после гибели поэта, а интерес к его личности и творчеству не только не ослабевает, а возрастает.
В строчках, обращённых к Россини, Пушкин метко и лаконично сформулировал закон неисчерпаемости великого художника. Гений для потомков – «вечно тот же, вечно новый…» Завершив жизненный путь, он оставляет миру своё наследие, к которому уже не прибавляются новые произведения, но его жизнь продолжается в памяти общества. Каждое поколение прочитывает творения по-своему, открывает для себя будто впервые, с позиций своего времени определяет их художественную ценность. Так классик оказывается современником своих потомков. Разве нельзя эти же слова отнести к самому А.С.Пушкину?
Итак, каким же мы видим Пушкина в воспоминаниях и отзывах о нем? Некрасивым и прекрасным, легкомысленным и мудрым, озорным и тоскующим... Видим человеком живым, распахнуто искренним, немножко взбалмошным и лукавым, то безудержно веселым, то замкнутым, угрюмым, то добродушным, то язвительно, зло ироничным. На одних он производит впечатление «доброго малого», на других — заносчивого выскочки, на третьих — надменного сноба. Один из душевно близких к нему людей П. А. Плетнев так закончил свою выразительную характеристику поэта: «Пылкость его души в слиянии с ясностью ума образовали из него это необыкновенное, даже странное существо, в котором все качества приняли вид крайности».
Он весь соткан из противоречий, но вся эта пестрая ткань составляет то гармоническое целое, чем была его личность, его жизнь и, как выражение этого, его поэзия.
Что же породило, сформировало гений этого человека, этого «удивительного Александра Сергеевича»? Как и благодаря чему шло его духовное созревание? Вопросы эти, естественно, обращают наше внимание к семье поэта и, безусловно, к Лицею.
Объект и предмет исследования
Объектом исследовательской работы является лицейский период в жизни А.С.Пушкина.
Предметом исследования являются монографии, посвящённые А.С.Пушкину, воспоминания И.Пущина и директора Лицея Е.А.Энгельгардта.
Хронологические рамки
Исследовательская работа охватывает период с 1811 по 1817 гг (время пребывания А.С.Пушкина в Царскосельском Лицее).
Теоретико-методологическая основа исследования
При работе по данной теме были проанализированы монографии Скатова Н.Н. Пушкин: Очерк жизни и творчества – Л., Дет. лит., 1991; Высочиной Е.И. Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений. – М., Просвещение, 1989; Волкова Г.Н. Мир Пушкина: личность, мировоззрение, окружение. – М., Мол. Гвардия, 1989.
Метод исследования
Анализ литературы, обобщение и систематизация полученной информации.
Задачи исследовательской работы:
- дать представление о формировании личности будущего поэта в семье;
- показать круг общения А.С.Пушкина в Царскосельском Лицее;
- выявить степень влияния преподавательского состава Лицея и
ближайшего окружения на становление и формирование мировоззрения
поэта;
- познакомить с воспоминаниями современников А.С.Пушкина о
«лицейском братстве»;
- способствовать укреплению интереса к личности великого русского
поэта.
Структура работы
Исследовательская работа состоит из введения, 3-х глав, заключения и приложения.
Слова, взятые эпиграфом к данной работе, выгранены на постаменте памятника юноше Пушкину. Они словно приветствуют всех в садике у входа в Лицей и вводят в его атмосферу.
Здесь безвыездно прошли шесть лет жизни поэта, с 12 до 18 лет. Он был привезен в Лицей почти ребенком, а вышел из него гениальным поэтом. Здесь, в Лицее, совершалось это чудо — формирование великого поэта. Здесь звучала в полный голос его муза, здесь определился строй его мыслей и чувств.
В те дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
Домашнее воспитание — будь оно даже идеальным — не могло бы ни-
когда дать поэту всего того, что дал Лицей. Сколько прекрасных стихов
посвящено им Лицею, сколько воспитанников и профессоров увековечено
в них! И почти ничего светлого о доме, о раннем детстве. Ни одного упоминания о матери и отце. Это просто поразительно.
В автобиографических записках, среди нескольких строк, посвященных раннему детству, дважды встречается: «мои неприятные воспоминания», «нестерпимое состояние». Как ни странно, с самого нежного возраста он — нелюбимый ребенок в семье, не знает материнской ласки, доброй отцовской руки, всего того, что составляет атмосферу теплого «домашнего очага».
Мать — Надежда Осиповна, внучка Ганнибала, «прекрасная креолка»,— унаследовала, очевидно, от деда характер резкий, вспыльчивый, эксцентричный. Часто буквально с отчаянием следила она за неровным поведением своего второго ребенка — Александра (первой была Ольга, третьим— Лев, другие дети умерли в младенчестве), то беспричинно буйного, то не по летам замкнутого. Она часто наказывала сына и, что еще хуже, по целым месяцам не разговаривала с ним.
Отец — Сергей Львович, отставной офицер,— вел, как тогда говорили,
рассеянный образ жизни, баловался стихами и пользовался репутацией «души общества». Он еще меньше обращал внимание на сына, всецело предоставив его воспитание дядькам и гувернерам, часто менявшимся, случайным людям, далеким от интересов своей профессии.
Вся обстановка в доме — столь же взбалмошная, как и характер родителей. «Дом их представлял всегда какой-то хаос: в одной комнате богатые старинные мебели, в другой пустые стены: даже без стульев; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня, ветхие рыдваны с тощими клячами, пышные дамские наряды и вечный недостаток во всем, начиная от денег и до последнего стакана» (М. А. Корф).
Но вернемся к «младым летам» поэта. Дал ли все-таки ему что-нибудь отчий кров до поступления в Лицей? Оказал ли влияние на созревание его гения? Безусловно. Каким бы разбросанным и легкомысленным человеком ни был Сергей Львович, одной высокой страсти он был искренне предан — страсти к искусству, поэзии. И этой страстью он заразил сына.
В доме Пушкиных ценится острое живое слово, неожиданная рифма, каламбур, чтение и декламация стихов здесь не умолкают. Сергей Львович, как и его брат Василий Львович, тоже салонный стихотворец, часто состязаются в остротах, эпиграммах, шутливых стихах.
Такие дома в начале XIX века — редкое исключение в дворянской России, тогда вкус к поэзии еще только просыпался, и каждый человек, рифмующий слова, считался поэтом и имел право на внимание благосклонной избранной публики. И потому в доме Пушкиных собираются известные литераторы и поэты: Карамзин, Батюшков, Дмитриев. И тогда разгораются настоящие литературные действа и импровизации.
Александр же, с горящими от волнения глазами, устроившись где-нибудь незаметно, жадно ловит каждое удачное слово и радуется, когда они вступают в неожиданные сочетания и созвучия. Раннему пробуждению тонкого чувства слова помогала страсть к чтению (обширная библиотека в доме этому способствовала).
Поступление в «привилегированное учебное заведение особого рода», открывавшееся впервые в России, было для Пушкина наилучшим выходом.
Лицеем (или Ликеем) в Древней Греции называлась роща при храме Аполлона, где Аристотель обучал своих учеников. Обучение шло во время прогулок по роще. В свободных, непринужденных беседах и спорах учитель и ученики совместно искали ответы на сложнейшие философские проблемы.
Александру I, которого льстецы сравнивали с Аполлоном, хотелось видеть нечто подобное в саду своей летней резиденции — Царском Селе. Лицей задумывался либеральными царскими сановниками как учебное заведение «особого рода», где питомцы не только овладевают знаниями, но и воспитываются, живя совместно со своими учителями, свободно общаясь с ними. «Учреждение Лицея,— говорилось в постановлении,— имеет целью образование юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной».
С особой торжественностью возвещалось, что телесные наказания в Лицее запрещаются. Устанавливались совершенно необычные для того времени, можно сказать, «демократические» нормы взаимоотношений между воспитанниками, а также их отношения с профессурой и служителями. В одном из лицейских документов говорилось: «Все воспитанники равны, как дети одного отца и семейства, а потому никто не может презирать других или гордиться перед прочими чем бы то ни было». В отношении служителей, то есть прислуги, говорилось, что воспитанникам запрещается кричать на них, «бранить их, хотя бы они были и крепостные люди». С профессурой устанавливались отношения не только официальные. Лицеисты, как потом повелось, бывали в семьях профессоров, проводили с ними вечера в беседах и чаепитии.
Все это породило благодатную «атмосферу свободного, равного общения, доверительности, душевной открытости. Особое значение для братского сплочения лицеистов, для их «неразрывной отрадной связи» (И. Пущин) имело то обстоятельство, что воспитанники должны были прожить вместе все шесть лет безвыездно. Запрещались даже отпуска на каникулы. Родным дозволялись посещения только по праздникам. Этот замкнутый, своеобразный мирок образовал скоро «лицейскую республику» под боком у монарха: в итоге первый выпуск Лицея дал результаты, на которые учредители заведения при всем своем либерализме и не рассчитывали.
Первый пушкинский выпуск дал России, пожалуй, только одного видного и надежного «столпа отечества» в николаевское время, Модеста Корфа. Прославился этот выпуск иными именами. Это, помимо Пушкина, декабристы — Иван Пущин, Вильгельм Кюхельбекер, поэт Дельвиг, это отважный флотоводец Матюшкин и отважный генерал Вальховский. Это талантливый дипломат Александр Горчаков. Многие выпускники были людьми, близкими к декабристам, и сохраняли свою «фронду» правительству Николая.
Не случайно пушкинский выпуск считался впоследствии «рассадником свободомыслия», а для двора само понятие «лицейский дух» было символом бунтарства и преступного вольнолюбия, приведшего к восстанию декабристов.
Разумеется, система преподавания в Лицее сама по себе не преследовала цели воспитывать бунтарей и тираноборцев. Но достаточно было уже и того, что она способствовала быстрому умственному созреванию лицеистов, развивала у них критическое, самостоятельное мышление. Многие лицейские профессора — прежде всего А. П. Куницын,— преподававшие логику, психологию, право, финансы, были людьми передовых взглядов и убеждений и старались в своих лекциях приобщить слушателей ко всем завоеваниям эпохи Просвещения.
Александр Петрович Куницын, которому ко времени открытия Лицея было всего 28 лет, оставил глубокий и яркий след в умах и душах своих воспитанников. На всю жизнь запомнилась им уже первая речь Куницына, произнесенная при открытии Лицея 19 октября 1811 года в присутствии высших сановников и «августейшего монарха».
Вы помните: когда возник Лицей,
Как царь для нас открыл чертог царицын.
И мы пришли. И встретил нас Куницын
Приветствием меж царственных гостей...
«Смело, бодро выступил профессор политических наук А. П. Куницын и начал не читать, а говорить об обязанностях гражданина и воина. Публика при появлении нового оратора, под влиянием предшествовавшего впечатления, видимо, пугалась и вооружалась терпением; но по мере того как раздавался его чистый, звучный и внятный голос, все оживлялись, и к концу его замечательной речи слушатели уже были не опрокинуты к спинкам кресел, а в наклоненном положении к говорившему: верный знак общего внимания и одобрения! В продолжение всей речи ни разу не было упомянуто о государе...» (И. Пущин).
«Любовь к славе и отечеству,— говорил Куницын,— должны быть вашими руководителями!.. Исполните лестную надежду, на вас возлагаемую, и время вашего воспитания не будет потеряно... Вы будете иметь непосредственное влияние на благо целого общества».
В своих учебных лекциях Александр Петрович развивал идеи французских просветителей о «естественном праве», то есть праве каждого человека на свободу и равенство. Известно, что на лекции, эти специально приезжали в Лицей и будущие декабристы: Пестель, Муравьев, Глинка, Оболенский, Бурцев.
Из лекций Куницына можно было вынести убеждение в том, что крепостное право — противозаконно и противно самой человеческой природе, что сама власть монарха — результат своеобразного негласного договора с народом, и народ волен этот договор прервать, если монарх не руководствуется в своих действиях его интересами.
Эти мысли не были тогда в России особым откровением, они разделялись многими передовыми людьми, но лицеисты познакомились с ними впервые благодаря Куницыну. Пушкин, по свидетельству И. Пущина, «охотнее всех других классов занимался в классе Куницына...».
Ещё одним замечательным педагогом, оставившем тёплые воспоминания, был тридцатилетний адъюнкт-профессор философии Педагогического института Александр Иванович Галич (Говоров). Он учился за границей, был приверженцем философии Шеллинга, всю жизнь работал над капитальным трудом «Философия истории человечества». Этот добрейший и умнейший человек вел себя с воспитанниками как равный и скоро сделался всеобщим любимцем.
Уроки проходили непринужденно, в веселых беседах и так, что воспитанники «даже не оставались на своих местах, а окружали толпой кафедру снисходи-тельного лектора» (Я. К. Грот). Вечерами лицеисты запросто приходили к Галичу домой, где профессор предводительствовал за веселым застольем и соревновался с лицеистами в остротах, эпиграммах, розыгрышах. Галич — «верный друг бокала и жирных утренних пиров», «мудрец любезный».
Нет, добрый Галич мой!
Поклону ты не сроден.
Друг мудрости прямой
Правдив и благороден...
Своими знаниями Галич делился с лицеистами щедро, но незаметно. Он имел обыкновение, прервав веселую беседу, говаривать, взяв в руки томик классики: «Теперь потреплем старика».
Галич одним из первых оценил талант юного Пушкина и, по собственным словам поэта, одобрял его на поэтическом поприще. Именно «добрый Галич» «заставил» Пушкина написать для экзамена 1815 года «Воспоминания в Царском Селе».
Но как бы хороши ни были одни преподаватели и гувернеры и как бы ни были дурны другие, все это еще мало объясняет, почему Лицей стал «купелью гения Пушкина», почему из стен его вместе с поэтом вышло столько людей незаурядных, столько характеров сильных, умов блистательных.
Ответ на этот вопрос следует искать еще и в особенностях политической и духовной жизни России в тот период, когда Пушкин был лицеистом, когда расцветала его муза. Временной отрезок с 1811 по 1817 год — период пребывания Пушкина в Лицее — совершенно исключительный для России по событиям и сотрясениям, по резким и неожиданным поворотам и переменам в судьбах страны и в общественном сознании.
Точные и емкие слова находит для характеристики первых месяцев лицейской жизни Иван Пущин: «Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве».
К 1811 году почти вся Европа лежала у ног Наполеона. Об этом времени вспоминал в 1836 году Пушкин:
Припомните, о други, с той поры,
Когда наш круг судьбы соединили,
Чему, чему свидетели мы были!
Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то славы, то свободы,
То гордости багрила алтари.
Наполеон вторгся в Россию. Через Царское Село беспрерывным потоком шли полки.
По утрам, после завтрака, лицеисты спешили в газетный «закуток», где на столе всегда были свежие русские и иностранные журналы, газеты, реляции о ходе военных действий. «Читались наперерыв русские и иностранные журналы, при неумолкаемых толках и прениях; всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малейшем проблеске к лучшему. Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, ним недоступ-ное» (И. Пущин).
Тон и язык статей изменился неузнаваемо. Слова жгли, проникали в душу, воспламеняли. Однажды лицеисты с радостью обнаружили в новом номере «Сына отечества» статью своего любимого профессора А. П. Куницына. Ее читали вслух:
«Пусть нивы наши порастут тернием, пусть села наши опустеют, пусть грады наши падут в развалинах: сохраним единую только свободу, и все бедствия прекратятся».
Война пронеслась грозной лавиной через души лицеистов и отгремела. Будущие декабристы и будущий великий поэт России считают дни, оставшиеся до выпуска, размышляют о своем жизненном призвании, выбирают себе профессии. Задумываются о том, что ждет впереди лицеистов, и их профессора, наставники. Особенно беспокоится за их судьбы директор Лицея Егор Антонович Энгельгардт. Он давно уже по-отцовски наблюдает за ними, пытается понять склонности, характер, призвание каждого.
Вильгельм Кюхельбекер — «Кюхля» — долговязый, неуклюжий, предмет постоянных насмешек товарищей. Но они, однако, его и побаиваются: характер у Кюхли необузданно вспыльчивый, сумасбродный. Он бредит поэзией, печататься стал одним из первых, но порой вкус ему изменяет, и стихи выходят столь же длинны и неуклюжи, как и сам поэт. И Энгельгардт записывает против имени Кюхельбекера: «Читал все на свете книги обо всех на свете вещах; имеет много таланта, много прилежания, много доброй воли, много сердца и много чувства, но, к сожалению, во всем этом не хватает вкуса, такта, грации, меры и ясной цели. Он, однако, верная невинная душа, и упрямство, которое в нем иногда проявляется, есть только донкихотство чести и добродетели с значительной примесью тщеславия. При этом он в большинстве случаев видит все в черном свете, бесится на самого себя, совершенно погружается в меланхолию, угрызения совести и подозрения и не находит тогда ни в чем утешения, разве только в каком-нибудь гигантском проекте».
Егор Антонович прозорлив: верно, Кюхля найдет утешение в «гигантском проекте». Он будет на Сенатской площади во время восстания 14 декабря 1825 года. Он в кандалах пройдет через царские казематы, карцеры и умрет в далекой сибирской ссылке.
Энгельгардт останавливается на следующей фамилии — Александр Горчаков. Этот — полная противоположность Кюхле. Всегда владеет собой, во всем знает меру. Первый ученик, аристократ по крови, по воспитанию, по манерам. Представляя себе собранного, изящного, чуть надменного Горчакова, Энгельгардт записывает: «Сотканный из тонкой духовной материи, он легко усвоил многое и чувствует себя господином там, куда многие еще с трудом стремятся. Его нетерпение показать учителю, что он уже все понял, так велико, что он никогда не дожидается конца объяснения». У Горчакова «проявляется немалое себялюбие, часто в отталкивающей и оскорбительной для его товарищей форме... От одних учителей он отделывается вполне учтивыми поклонами, а с другими старается сблизиться, так как у них находит или надеется найти поддержку своему тщеславию...».
Этот сложный, талантливый человек поднимется высоко. Он станет дипломатом, министром иностранных дел, канцлером, светлейшим князем.
Егор Антонович перебирает в воображении других лицеистов. Вот Иван Пущин — натура ясная, чистая, благородная, общий любимец лицеистов и профессоров. Директор спокоен за его судьбу. И напрасно...
Далее — юркий, ловкий Сергей Комовский, приятели метко окрестили его «фискалом», «лисичкой», «смолой». Начальство же отзывалось так: «Благонравен, скромен, крайне ревнителен к пользе своей, послушен без прекословия, любит чистоту и порядок, весьма бережлив». И еще так: «Прилежанием своим вознаграждает недостаток великих дарований».
Комовский — человек ограниченный, но ревностный служака, он будет подниматься вверх по служебной лестнице, медленно, но верно. Дойдет «до степеней известных».
Комовского чаще всего можно видеть с Модестом Корфом. Да, им явно по пути. Корф также осторожен, благонравен, но язвителен. Умудрился за все время лицейской жизни ни разу не провиниться. Желчен и высокомерен, хотя всячески это скрывает, ядовит и саркастичен, любит читать церковные книги — вот приятели и прозвали его «дьячок-мордан».
Уже через полгода после первого лицейского выпуска Энгельгардт напишет Ф. Ф. Матюшкину: «Корф в люди пошел, он великий фаворит министра юстиции князя Лобанова». Модест Корф — лицейский товарищ декабристов Пущина и Кюхельбекера — со временем напишет книгу под названием «О восшествии на престол имп. Николая I», где будут и страницы о восстании декабристов,— гнусная фальсификация событий, угодная императорскому дому, отталкивающая «по своему тяжелому, татарскому раболепию, по своему канцелярскому подобострастию и по своей уничиженной лести» (А. И. Герцен).
Егор Антонович обращается мыслью к более приятным личностям. Владимир Вальховский — юноша, который, как никто, умеет себя воспитывать и дисциплинировать. Настоящий спартанец, будущий Суворов.
Вот любимец Егора Антоновича — Федор Матюшкин, морская душа, мечтает стать адмиралом. Он им и станет.
Дойдя до Александра Пушкина, директор задумывается. Какой странный юноша! К нему никак не подберешь ключа. Как он колюч, эксцентричен, непоседлив. Любят ли его товарищи? Пущин и Кюхельбекер от него без ума. Горчаков и Илличевский явно ищут с ним дружбы. Он имеет какую-то власть над ними. И все же, как он может быть зол и несправедлив в своих эпиграммах.
Талантлив ли? Безусловно. Но что талант без прилежания, упорных трудов? Да и, главное, большое ли у него сердце? Энгельгардт записывает: «Высшая и конечная цель Пушкина — блистать и именно поэзией: но едва ли найдет она у него прочное основание, потому что он боится всякого серьезного учения, и его ум, не имея ни проницательности, ни глубины, совершенно поверхностный, французский ум. Это еще самое лучшее, что можно сказать о Пушкине. Его сердце холодно и пусто; в нем нет ни любви, ни религии; может быть, оно так пусто, как никогда еще не бывало юношеское сердце».
Егор Антонович тяжело вздыхает: нет, не сделает Пушкин хорошей карьеры ни по службе государственной, ни по военной. А рифмоплетство — да разве же это профессия!
Всегдашняя проницательность на этот раз изменила директору, не разглядел он чего-то главного в своем странном воспитаннике.
А Пушкин тем временем и сам задумывается о своей будущности. Он прислушивался к поэтическим струнам своей души, хочет верить, что поэзия — его призвание:
Опасною тропой с надеждой полетел,
Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.
Как представляет он себе жизнь и предназначение поэта? Жизнь на лоне природы, в «мирном уголке», в неге и праздности, где является поэту его муза, и поет он свои неприхотливые песни для услады слуха «милых дев», хотя, впрочем, «поэма никогда не стоит улыбки сладострастных уст».
В поэтическом таланте своем он вовсе не уверен и часто мучается тяжелыми сомнениями. Он делится ими с Дельвигом: «как дым, исчез мой легкий дар», с Илличевским: «мои стихи пускай умрут», с Горчаковым:
Душа полна невольной, грустной думой;
Мне кажется: на жизненном пиру
Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый,
Явлюсь на час — и одинок умру.
В послании «Товарищам» он говорит о разных дорогах, жизненных путях, их ожидающих:
Разлука ждет нас у порогу,
Зовет нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум.
Иной, под кивер спрятав ум,
Уже в воинственном наряде
Гусарской саблею махнул...
Другой рожденный быть вельможей,
Не честь, а почести любя,
У плута знатного в прихожей
Покорным шутом зрит себя...
Что касается самого поэта, «судьбе во всем послушного», «беспечной лени верного сына», то он просит друзей оставить ему «красный колпак» — фригийскую шапочку французских революционеров, символ свободы и братства.
Равны мне писари, уланы,
Равны законы, кивера,
Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в асессора;
Друзья! немного снисхожденья —
Оставьте красный мне колпак,
Пока его за прегрешенья
Не променял я на шишак...
Заключение
А как же творчество? Ведь начало восхождения к вершине поэтического Олимпа началось тоже с лицейской скамьи…
В лицейских стихах Пушкина много перекличек с произведениями русских и французских писателей. Он не стеснялся своего ученичества, заимствовал темы, мотивы, образы, поэтический словарь, использовал жанры, сложившиеся в поэзии начала XIX века: оду, элегию, послание, мадригал. Пушкин-лицеист творил в «ауре поэтической культуры своего времени».
В 1815 г. Жуковский назвал Пушкина «надеждой нашей словесности», увидел в нем «будущего гиганта», но подчеркнул, что он пока еще « бродит около чужих идей и картин ». Действительно, во многих лицейских стихах Пушкина звучат анакреонтические мотивы лирики Батюшкова. Важное для молодого поэта «обозрение» старой и новой литературы, стихотворение «Городок» (1814), — эхо батюшковских «Моих пенатов» (1811). Элегии 1815-1816 гг. («Мечтатель», «К ней», «Певец» и др.) написаны под влиянием Жуковского. В немногих гражданских стихотворениях («Воспоминания в Царском Селе», «Лицинию») Пушкин предстает учеником Державина. Поэт жадно впитывает все лучшее, что создала европейская литература, — от античности до Вольтера, легендарного Оссиана и французской «легкой поэзии».
Пушкин — гениальный ученик. Он быстро встал вровень с учителями. Самым замечательным его качеством была эстетическая широта. Чуткий поэтический слух юного поэта улавливал все многообразие звуков и мелодий, существовавших в русской поэзии. Пушкин выбирал не учителей, а художественные системы. Как бы испытывая их, гармонию стихов Батюшкова он поверял «алгеброй» строгого рационализма поэзии Державина. Утонченная романтическая поэзия чувств Жуковского взаимодействовала в ранних стихах Пушкина с тягой к точности, предметности в изображении отношений между людьми.
В ранних стихотворениях обнаружилась важнейшая черта, характерная для всего последующего творчества Пушкина. Лицейская поэзия не питалась какими-то устойчивыми настроениями. Юный поэт многолик, переменчив. Он то радовался, наслаждался жизнью, то грустил и хандрил. Его тянуло то к вину и женщинам, к бесшабашной вольности дружеских пирушек и пышной мишуре балов, то к книгам, уединению и творчеству. Лицейские проказы и женская красота, общение с мудрым и ироничным П.Я.Чаадаевым, борьба литературных мнений — все привлекало поэта. Он удивленно смотрел на яркий и шумный мир вокруг себя и, как чуткое эхо, выражал этот мир в своих стихах.
В поэзии Пушкина лицейских лет возвышенная патетика гражданской лирики уживалась с легкомыслием «стихов на случай». Дерзкие эпиграммы словно прятались в тени задумчивых элегий. Трогательный шепот влюбленного юноши вдруг сменялся хриплым голосом «бывалого» гусара. Вторя чужим, книжным разочарованиям и разлукам, юный поэт робко высказывал первые «горестные заметы» собственного сердца.
Сквозь внешнюю пестроту и несовершенство поэтических форм лицейской лирики проступила главная черта пушкинского отношения к миру: он воспринимал его как тайную, скрытую гармонию. Она открывалась поэту во всём — в высоком и низком, в мыслях и чувствах, в жизни и в искусстве.
Приложение
Царскосельский Лицей
Комната лицеиста А.С.Пушкина
Классная комната в Лицее
И.Е.Репин. Пушкин на лицейском акте.
Р.Р.Бах. Памятник Пушкину в Царском Селе
Свидетельство, выданное Пушкину при определении его в Лицей, 1810
МОУ «Вейделевская общеобразовательная средняя школа»
Лицей в жизни А.С.Пушкина
(исследовательская работа)
Выполнила
ученица 9 «В» класса
Ашкалова Евгения
Учитель Донцова О.В.
Вейделевка, 2007
|
Достарыңызбен бөлісу: |