Литература XIX века олимп act москва 1996 ббк 92я2 в 84 Общая редакция и составление доктора филологических наук Вл. И. Новикова


Август Стриндберг (August Strindberg) 1849 - 1912



бет80/85
Дата17.07.2016
өлшемі4.67 Mb.
#204212
1   ...   77   78   79   80   81   82   83   84   85

Август Стриндберг (August Strindberg) 1849 - 1912

Красная комната.


Очерки из жизни художников и литераторов (Roda rummet. Sidldringar ur artist-och forfattarlifvet)

Роман (1879)

Вторая половина 60-х гг. XIX в. Стокгольм, май. Молодой человек, которому опротивела служба в Коллегии чиновничьих окладов (имен­но так называется министерство), горит желанием приносить пользу обществу. Он встречается со Струве, маститым журналистом из оп­позиционной «Красной шапочки», и просит у него совета и помощи:

с сегодняшнего дня он, Арвид Фальк, бросает государственную служ­бу и полностью посвящает себя литературе. Многоопытный Струве отговаривает Арвида: если сейчас он живет, чтобы работать, то, зани­маясь литературой, ему придется работать, чтобы жить, — иными словами: у голодного человека нет принципов. Но слова Струве — и это понимают оба собеседника — напрасны. Молодость стремится к невозможному — освобождению мира, никак не меньше. Струве же, внимательно выслушав язвительный рассказ Арвида о министерских порядках и кое-что записав на манжетах, на следующий же день пе­чатает с его слов статью и зарабатывает на этом кругленькую сумму, ни словом не обмолвившись за все время беседы о том, что за не-

796


сколько часов до нее уже променял либеральную «Красную шапочку» на консервативную газету «Серый плащ», где ему обещали больше.

Таков лишь первый из уроков новой свободной жизни, основным содержанием которой становятся — естественно, помимо свобо­ды, — безденежье и нужда. Арвид пробует разжиться деньгами у своего брата Карла-Николауса Фалька, владельца магазина и богача, но тот в приступе праведного гнева лишь обзывает его мошенником. Разве Арвид не дал ему в последний раз, когда брал взаймы, расписку в том, что сполна получил все причитающееся ему из отцовского на­следства?



уничтожив младшего брата морально, Карл-Николаус приходит в прекрасное расположение духа и предлагает сводить его в ресторан позавтракать. Но Арвид, устрашенный столь неожиданной щедрос­тью, тут же, не попрощавшись, пропадает на улице. Ему есть куда пойти. Он направляется в пригородное местечко Лилль-Янс, где живут и работают его друзья и знакомые — коротышка скульптор Олле Монтанус, талантливый живописец Селлен, беспринципный жуир художник Лунделль, тощий и унылый, как жердь, философ-ли­тератор Игберг и молодой барон из обедневшей дворянской семьи Реньельм, позирующий художникам вместо натурщика. Все свобод­ные вечера эта нищая братия проводит в Красной комнате — зале ресторана Берна, — где встречается стокгольмская молодежь, которая уже покинула родительский кров, но еще не обзавелась собственной крышей над головой. Ради вкусного обеда, скромной выпивки и дру­жеского общения знакомые Арвида готовы распроститься с послед­ним — курткой, сапогами, даже простынями — желательно не своими, а друга.

Да, на ресторан нужны деньги — кровь, пульсирующая в жилах огромного и бесконечно разнообразного при ближайшем знакомстве с ним организма. Именно этим и занимается теперь Арвид Фальк в качестве корреспондента от «Красной шапочки». Впечатления удру­чающие. На заседаниях риксдага Арвид удивлен тем рвением, с кото­рым парламентарии обсуждают пустяки, и равнодушием их к судьбоносным для страны вопросам; на отчетном же собрании акци­онеров страхового морского общества «Тритон» он изумлен той лег­костью, с какой, оказывается, общество было организовано несколькими прохвостами, не имевшими тогда за душой ни гроша (и в самом деле, в неблагоприятных для дела обстоятельствах они ничего потерпевшим восполнять не собирались — долги общества в любом случае взяло бы на себя государство). Уже немного знакомый с газет­ным делом, Арвид возмущен обнажившимися при ближайшем рас­смотрении скрытыми пружинами и тягами, при помощи которых дельцы от журналистики и литературы управляют общественным

797

мнением: издательский магнат Смит, например, по собственному ус­мотрению создает и губит писательские репутации («На днях я ска­зал своему Другу Ибсену: «Послушай, Ибсен, — мы с ним на «ты», — послушай, Ибсен, напиши-ка что-нибудь для моего журна­ла, заплачу сколько пожелаешь!» Он написал, я заплатил, но и мне заплатили»). И ранее скептически относившийся к религии, Арвид поражен размахом чисто коммерческих операций, которые провора­чиваются за вывесками религиозных и благотворительных обществ.



Не лучше всего прочего и театр (театральный мир в романе пока­зан автором не глазами главного героя, а его духовного двойника — молодого барона Реньельма, тоже из идеальных побуждений решив­шего стать актером). Попытки известного трагика Фаландера отгово­рить его не останавливают Реньельма, успевшего к тому же влюбиться в шестнадцатилетнюю актрису Агнес, которой он тоже нравится. «Что ж, — советует ему Фаландер, — пусть берет ее, на­слаждается жизнью» («любите, как птицы небесные, не думая о до­машнем очаге!»). Нет, решает молодой моралист, он не может сейчас жениться на Агнес (как будто его об этом просят), в духов­ном отношении он ее еще не достоин.

Театральная карьера у Реньельма не складывается, ему не дают роли. Директор театра (он же владелец спичечной фабрики, он же великий драматург) не дает роли и Агнес, вымогая у нее взамен лю­бовь, которая, как выясняется, уже отдана многоопытному в сердеч­ных делах Фаландеру. Но и Фаландер для Агнес не главное: нужна роль — и директор добивается своего. Уязвленный до глубины души Фаландер раскрывает глаза Реньельму. Он приглашает к себе наутро Агнес, которая накануне провела ночь с директором, и одновременно Реньельма — по существу, он устраивает им очную ставку. Молодой барон этой сцены не выдерживает и бежит из города, где гастролиру­ет труппа, обратно в Стокгольм, отказываясь от своей первой роли Горация в «Гамлете», которую должен был сыграть вечером.

Между тем Арвид Фальк продолжает отстаивать возвышенные идеалы человечности и общественной справедливости. Он посещает заседания риксдага и церковных советов, правления церковных об­ществ и благотворительных организаций, присутствует при полицей­ских расследованиях, бывает на празднествах, похоронах и народных собраниях. И повсюду слышит прекрасные слова, не означающие того, что они должны бы обозначать. Так у Фалька складывается «крайне одностороннее представление о человеке как о лживом об­щественном животном». Разлад идеала с действительностью его дру­зья художники и литераторы решают оригинально и каждый по-своему. Игберг, например, говорит Фальку, что у него нет ни убеждений, ни чести, он лишь выполняет самый главный долг челове-

798


мнением: издательский магнат Смит, например, по собственному ус­мотрению создает и губит писательские репутации («На днях я ска­зал своему другу Ибсену: «Послушай, Ибсен, — мы с ним на «ты», — послушай, Ибсен, напиши-ка что-нибудь для моего журна­ла, заплачу сколько пожелаешь!» Он написал, я заплатил, но и мне заплатили»). И ранее скептически относившийся к религии, Арвид поражен размахом чисто коммерческих операций, которые провора­чиваются за вывесками религиозных и благотворительных обществ.

Не лучше всего прочего и театр (театральный мир в романе пока­зан автором не глазами главного героя, а его духовного двойника — молодого барона Реньельма, тоже из идеальных побуждений решив­шего стать актером). Попытки известного трагика Фаландера отгово­рить его не останавливают Реньельма, успевшего к тому же влюбиться в шестнадцатилетнюю актрису Агнес, которой он тоже нравится. «Что ж, — советует ему Фаландер, — пусть берет ее, на­слаждается жизнью» («любите, как птицы небесные, не думая о до­машнем очаге!»). Нет, решает молодой моралист, он не может сейчас жениться на Агнес (как будто его об этом просят), в духов­ном отношении он ее еще не достоин.

Театральная карьера у Реньельма не складывается, ему не дают роли. Директор театра (он же владелец спичечной фабрики, он же великий драматург) не дает роли и Агнес, вымогая у нее взамен лю­бовь, которая, как выясняется, уже отдана многоопытному в сердеч­ных делах Фаландеру. Но и фаландер для Агнес не главное: нужна роль — и директор добивается своего. Уязвленный до глубины души Фаландер раскрывает глаза Реньельму. Он приглашает к себе наутро Агнес, которая накануне провела ночь с директором, и одновременно Реньельма — по существу, он устраивает им очную ставку. Молодой барон этой сцены не выдерживает и бежит из города, где гастролиру­ет труппа, обратно в Стокгольм, отказываясь от своей первой роли Горация в «Гамлете», которую должен был сыграть вечером.

Между тем Арвид Фальк продолжает отстаивать возвышенные идеалы человечности и общественной справедливости. Он посещает заседания риксдага и церковных советов, правления церковных об­ществ и благотворительных организаций, присутствует при полицей­ских расследованиях, бывает на празднествах, похоронах и народных собраниях. И повсюду слышит прекрасные слова, не означающие того, что они должны бы обозначать. Так у Фалька складывается «крайне одностороннее представление о человеке как о лживом об­щественном животном». Разлад идеала с действительностью его дру­зья художники и литераторы решают оригинально и каждый по-своему. Игберг, например, говорит Фальку, что у него нет ни убеждений, ни чести, он лишь выполняет самый главный долг челове-

798

ка — выжить. Селлен, истинный талант, полностью погружен в ре­шение своих художественных задач. Медик Борг вообще презирает все общественные условности, утверждая на их месте волю — един­ственный критерий его, Борга, личной истины. Лунделль же, став модным портретистом и забыв обо всех проблемах, к обстоятельст­вам приноравливается, и, хотя на душе у него черно, он живет, ста­раясь в душу к себе не заглядывать.



Но остается еще одно. Однажды, подслушав спор столяра с посе­тившими его дом дамами из благотворительного общества, Арвид уз­нает о созревающем в народе недовольстве. Столяр прямо угрожает:

сотни лет простой народ, низшие классы, били по королям; в следую­щий раз они ударят по бездельникам, которые живут за счет чужого труда. Так, может быть, будущее за рабочими? Добившийся к этому времени некоторого признания как поэт, Арвид Фальк покидает праздничный стол в доме брата, предпочитая ему собрание рабочего союза «Утренняя звезда», где, однако, слышит лишь набившие оско­мину истины о патриотизме шведов, — настоящему же рабочему, как раз тому столяру, которого слышал Арвид, слова не дают. Друга Арвида Олле Монтануса тоже стаскивают с трибуны: еще бы, ведь он покусился на «священную корову» шведов — на патриотизм! Олле утверждает — никакого национального самосознания в Швеции не существует: в самом деле, юг страны всегда тяготел и тяготеет к дат­чанам, запад во главе с городом Гетебеоргом — к англичанам, в фин­ских северных лесах живут финны, в металлургии всегда господствовали основавшие ее в Швеции в XVII в. валлоны, а генофонд нации погуб­лен военными походами прославленных шведских монархов — Карла X, Карла XI и Карла XII. Поэтому да здравствует интернацио­нализм! Да здравствует Карл XII! И да сгинет Георг Шернъельм — создатель шведского литературного языка! Если бы не он, шведы го­ворили бы на понятном всем европейцам немецком!

Арвид Фальк уходит из недостаточно радикальной «Красной ша­почки» в «Рабочее знамя». Но и здесь он чувствует себя неуютно: во­преки простейшему здравому смыслу редактор газеты превозносит «всё только рабочее», он руководит газетой, забыв о прославляемом им демократизме, как диктатор или тиран, не останавливаясь даже перед телесными наказаниями (редактор побил мальчика-рассыльного). К тому же, и это самое главное, он тоже продажен. Арвид на грани отчаяния... И в этот момент его подхватывают газетчики из бульварного листка «Гадюка», из объятий которых его выручает Борг, оригинальнейшая и честнейшая личность, ничего, кроме своей воли, не признающая. Борг увозит Арвида на яхте в шхеры, где лечит его от низкопоклонства перед простым человеком ( «от привычки ломать шапку при виде любой деревенщины» ).

799


Лечение медика Борга дает блестящие результаты. Разуверившись во всех своих идеалах, Арвид Фальк сдается. Он поступает на работу в гимназический пансион для девочек и служит внештатно в Коллегии снабжения кавалерийских полков свежим сеном, а также в Коллегии винокурения и в Департаменте налогообложения покойников. Фальк бывает и на семейных обедах, где женщины находят его интересным, а он время от времени говорит им гадости. Он также посещает Крас­ную комнату, встречаясь там с доктором Боргом, Селленом и други­ми своими старыми знакомыми. Бывший бунтовщик полностью избавился от опасных взглядов и стал приятнейшим человеком на свете, за что его любят и уважают начальники и товарищи по службе.

Но все же, — пишет Борг через несколько лет художнику Селлену в Париж, — вряд ли Фальк успокоился; он фанатик от политики и знает, что сгорит, если даст разгореться пламени, и поэтому упорны­ми занятиями нумизматикой (Фальк занимается теперь и этим тоже) старается потушить тлеющий огонь. Борг не исключает, что Арвид уже принадлежит к одному из тайных обществ, которые воз­никли в последнее время на континенте. И еще. Фальк женился, силой добившись соглашения на брак дочери у ее отца, бывшего военного.



Б. А. Ерхов

Отец (Fadren)


Трагедия (1887)

События разворачиваются в течение одних суток в гостиной дома военного в 80-е гг. XIX в.

Ротмистр и Пастор разбирают дело рядового Нойда. На него по­ступила жалоба — он не хочет давать деньги на содержание своего незаконнорожденного ребенка. Нойд оправдывается, кивая на друго­го солдата — Людвига: почем знать, может быть, это он отец ребен­ка? Эмма гуляла с обоими. Если бы Нойд был уверен, что отец он, он бы женился. Но как он может быть в этом уверен? А всю жизнь с чужим ребенком возиться не ахти как интересно. Начальники про­гоняют Нойда из комнаты. В самом деле, что тут докажешь!

Ротмистр и Пастор, брат жены Ротмистра Лауры, встретились не по поводу Нойда; они обсуждают, как быть с воспитанием Берты, до­чери Ротмистра. Дело в том, что во взглядах на ее воспитание муж с женой резко расходятся: Лаура открыла у дочери художественный та­лант, а Ротмистр считает, что лучше дать Берте профессию учительни­цы. Тогда, если она не выйдет замуж, у нее будет хорошо

800

оплачиваемая работа, а если выйдет, то сможет правильно воспитать собственных детей. Лаура, однако, стоит на своем. Она не хочет, чтобы дочь отсылали учиться в город, где ей придется жить у знако­мого Ротмистра Смедберга, известного, по мнению Лауры, вольно­думца и смутьяна. Ротмистр же не хочет оставлять Берту дома, где всяк ее воспитывает по-своему: теща готовит ее в спиритки, Лаура мечтает, чтобы она стала актрисой, гувернантка пытается превратить ее в методистку, старуха Маргрет, кормилица Ротмистра, обращает ее в баптизм, а служанки тянут в армию спасения.



По мнению Пастора, Ротмистр вообще распустил своих женщин. Пусть ведет себя с Лаурой поосторожнее, у нее крутой нрав, в детст­ве она добивалась всего — прикидывалась парализованной и лежала так до тех пор, пока ее желания не исполняли. Вообще, последнее время Ротмистр выглядит нехорошо. Знает ли он — к ним приезжа­ет новый доктор?

К Ротмистру заходит Лаура. Ей нужны деньги на хозяйство. Что там случилось с Нойдом? Ах, это — служебное дело! Но о нем знает весь дом! Неужели Нойда отпустили? Только из-за того, что ребенок внебрачный и нельзя доказать, кто его отец? А в браке, по мнению Ротмистра, можно?

Первой встречает нового доктора Лаура. Все ли в семье здоровы? Слава Богу, острых болезней нет. Но благополучно не всё. Доктор знает, определенные обстоятельства... Ей кажется, что ее муж забо­лел. Он заказывает книги ящиками, но их не читает. И еще, глядя в микроскоп, он заявляет, будто видит другие планеты. Меняет ли он часто решения? За последние двадцать лет не было, наверное, распо­ряжения, которое бы он не отменил... Да, естественно, она не будет волновать мужа неожиданными идеями. В разгоряченном мозгу любая идея может превратиться в навязчивую, в манию. Значит, не нужно возбуждать в нем подозрительности?

Ротмистр радушно встречает прибывшего. Неужели Доктор в самом деле читал его работы по минералогии? Как раз сейчас он на пути к большому открытию. Исследования метеоритного вещества при помощи спектроскопа дали потрясающие результаты. Он нашел в нем следы угля — органическую жизнь! К сожалению, заказанная литература все не приходит. Доктор будет жить здесь же, во флигеле, или займет казенную квартиру? Ему безразлично? Пусть знает на­перед. Ротмистр безразличных людей не любит!

К Ротмистру заходит Кормилица. угомонился бы он и помирился с женой! Пусть оставит девочку дома! У матери только и радости что ребенок! Ротмистр возмущен. Как, и его старая кормилица тоже на стороне жены? Старая Маргрет, что ему дороже матери! Предатель­ница! Да, он согласен с Маргрет, ученость в семейных делах не в по-

801


мощь. Как говорится, с волками жить — по-волчьи выть!.. Ну вот, теперь в нем и истинной веры нет! Почему это у Кормилицы, когда она заводит речь о своем Боге, глаза становятся злые?

С дочкой Бертой, которую Ротмистр горячо любит, отношения у него до конца тоже не складываются. Дочка согласна поехать в город, если только отец уговорит маму. Заниматься с бабушкой спиритиз­мом Берте не хочется. Еще бабушка говорит, что, хотя отец и рас­сматривает в телескоп другие планеты, в обычной жизни он ничего не смыслит.

В тот же вечер между Ротмистром и Лаурой происходит еще одно объяснение. Ротмистр твердо решил отослать девочку в город? Лаура этого не допустит! У нее, как у матери, на девочку больше прав! Ведь нельзя знать точно, кто отец ребенка, в то время как мать у него одна. Что это значит в данном случае? — А то, что Лаура может объ­явить: Берта — ее дочь, а не его! Тогда власти Ротмистра над ребен­ком конец! Кстати, почему он так уверен в своем отцовстве?

Ротмистр выезжает из дома, обещая вернуться не раньше полуно­чи. В это время Лаура беседует с Доктором. Тот считает, что Рот­мистр абсолютно здоров: занятия наукой больше свидетельствуют о ясности ума, чем о его расстройстве. Непоступление же книг Ротми­стру, как кажется, объясняется повышенной заботой жены о спокой­ствии мужа? Да, но сегодня муж опять пустился в самые разнузданные фантазии. Он вообразил, что он — не отец собственной дочери, а до этого, разбирая дело одного солдата, заявил, что ни один мужчина не может с полной уверенностью сказать, что он отец свое­го ребенка. Подобное с ним — уже не в первый раз. Шесть лет назад в сходной ситуации он признавался в письме врачу, что опаса­ется за свой разум.

Доктор предлагает: надо дождаться Ротмистра. Чтобы он ничего не заподозрил, пусть ему говорят, что врача вызвали из-за недомогания тещи.

Ротмистр возвращается. Встретив Кормилицу, он спрашивает ее, кто был отцом ее ребенка? Конечно, ее муж. Она уверена? Кроме мужа, у нее мужчин не было. А муж верил в свое отцовство? Заста­вили!

В гостиную входит Доктор. Что Доктор делает тут в поздний час? Его вызвали: мать хозяйки подвернула ногу. Странно! Кормилица ми­нуту назад сообщила, что теща простудилась. Кстати, что думает Док­тор: ведь с абсолютной уверенностью отцовство установить нельзя? Да, но остаются женщины. Ну, женщинам кто же верит! С Ротми­стром, когда он был помоложе, случалось столько пикантных исто­рий! Нет, он не верил бы ни одной, даже самой добродетельной женщине! Но это неправда! — пытается урезонить его Доктор. Рот-

802


мистр заговаривается, его мысли вообще принимают болезненное на­правление.

Едва Доктор успевает уйти, как Ротмистр вызывает жену! Он знает, она подслушивает их разговор за дверью. И хочет с ней объяс­ниться. Он ездил на почту. Его подозрения подтвердились: Лаура перехватывает все его заказы. И он тоже, в свою очередь, распечатал все адресованные ей письма и узнал из них, что жена на протяжении уже долгого времени внушает всем его друзьям и сослуживцам, что он — душевнобольной. Но он все равно предлагает Лауре мир! Он простит ей все! Пусть только скажет: кто на самом деле отец их Берты? Эта мысль мучает его, он действительно может сойти с ума!

Между супругами происходит бурное объяснение: от агрессивнос­ти и обличения Лауры во всевозможных пороках Ротмистр переходит к самоуничижению и восхвалению ее материнских достоинств: его, слабого, она поддерживала в самые критические моменты! Да, только в такие моменты он ей и нравился, — признается Лаура. Мужчину в нем она ненавидит. Кто же из них двоих прав? — спрашивает Рот­мистр и сам же отвечает на собственный вопрос: тот, в чьих руках власть. Тогда победа за ней! — объявляет Лаура. Почему? Потому что завтра же утром над ним учредят опеку! Но на каких основани­ях? На основании его собственного письма врачу, где он признается в своем безумии. Разве он забыл? В ярости Ротмистр швыряет в Лауру зажженную настольную лампу. Его жена уворачивается и убегает.

Ротмистр заперт в одной из комнат. Он пытается выломать дверь изнутри. Лаура рассказывает брату: ее муж сошел с ума и швырнул в нее горящую лампу, пришлось его запереть. Но нет ли в том ее соб­ственной вины ? — более утверждая, чем спрашивая, говорит брат. В гостиную входит Доктор. Что им выгоднее? — напрямик спрашивает он. Если приговорить Ротмистра к штрафу, он все равно не угомо­нится. Если его посадить в тюрьму, он скоро из нее выйдет. Остается признать его сумасшедшим. Смирительная рубашка уже готова. Кто наденет ее на Ротмистра? Среди присутствующих охотников нет. На помощь призывается рядовой Нойд. Только теперь одеть больного со­глашается его Кормилица. Она не хочет, чтобы Нойд сделал ее боль­шому мальчику больно.

Наконец Ротмистр выламывает дверь и выходит наружу. Он рас­суждает сам с собой: его случай неоднократно описывался в литерату­ре. Телемах говорил Афине: ведать о том, кто человеку отец, право же, невозможно. Подобное есть и у Иезекииля. Александр Пушкин тоже стал жертвой — не столько роковой пули, сколько слухов о не­верности жены. Глупец, он и на смертном одре верил в ее невин­ность!

Ротмистр оскорбляет Пастора и Доктора, обзывая их рогоносца-

803

ми. Он кое-что о них знает и может шепнуть на ушко Доктору. Тот побледнел? То-то! Вообще ясность в семейные отношения можно внести лишь одним способом: нужно жениться, развестись, стать лю­бовником своей бывшей жены и усыновить собственного ребенка. Тогда отношения будут обозначены с абсолютной точностью! Что го­ворит ему Берта? Что он плохо обошелся с мамой, швырнув в нее лампу? И что после этого он — ей не отец? Понятно! Где его ре­вольвер? Из него уже вынули патроны! Увы! А Кормилица? Что де­лает с ним сейчас Кормилица? Помнит ли Адольф, как в детские годы она отнимала у него обманом опасную игрушку — нож? Отдай, дескать, змея, а то ужалит! Вот так же и сейчас она одела его. Пусть ложится теперь на диван! Бай-бай!



Нет, Ротмистру положительно не везет с женщинами! Они все — против него: мать боялась его рожать, сестра требовала от него под­чинения, первая же женщина наградила его дурной болезнью, дочь, вынужденная выбирать между ним и матерью, стала его врагом, а жена стала противником, преследовавшим его, пока он не свалился замертво!

Но Лаура не собиралась его губить! Может, где-то в закоулках души у нее и лежало желание от него избавиться, но она прежде всего защищала свои интересы. Так что, если перед ним она винова­та, перед Богом и совестью Лаура чиста. Что же до подозрений его относительно Берты, они нелепы.

Ротмистр требует, чтобы его накрыли походным мундиром. Он проклинает женщин («Могучая сила пала перед низкой хитростью, и будь ты проклята, ведьма, будьте прокляты все вы, женщины!»), но потом призывает на помощь женщину-мать. Он зовет Кормилицу. Его последние слова: «Убаюкай меня, я устал, я так устал! Покойной ночи, Маргрет, благословенна ты в женах». Ротмистр умирает, как определил Доктор, от апоплексического удара.

Б. А. Ерхов

Фрекен Юлия (Froken Julie)


Натуралистическая трагедия (1888)

Действие происходит в Швеции, в графской, усадьбе на кухне в ночь на Ивана Купалу, когда, согласно народной традиции, среди отмечаю­щих этот религиозно-магический праздник временно отменяются все сословные рамки. Кристина, кухарка тридцати пяти лет, стоит у плиты, приготавливая снадобье для больной барыниной собаки. В кухню входит Жан, тридцатилетний лакей в ливрее. Он не француз, а

804

швед, но умеет говорить по-французски, поскольку одно время рабо­тал в большом швейцарском отеле в Люцерне: из любви к иностран­ному он и переиначил свое исконное имя Ян.



Жан только что пришел с танцев, которые устроили на гумне дво­ровые и крестьяне: он танцевал — с кем бы Кристина подумала? — с самой Юлией, графской дочерью! Она, видно, совсем потеряла голо­ву: иначе, пусть даже на Ивана Купалу, с лакеем бы не танцевала. Последнее время молодая барыня вообще вроде бы не в себе. Скорее всего, это из-за разрыва с ее женихом. Жан сам видел, как Юлия на конюшне заставляла его прыгать через хлыст, как собачонку. Она ог­рела его два раза, ну а третьего он не дожидался — отобрал у нее хлыст, разломал ручку и был таков! И сегодня тоже. Почему фрекен Юлия не поехала вместе с графом к родственникам и осталась дома одна-одинешенька ?

На кухню заходит Юлия. Готово ли варево для собаки? Ах, тут и Жан! Не хочет ли он станцевать еще раз? Кристине бояться нечего:

он у нее жениха, верно, не отобьет!

Жан с Юлией уходят и через некоторое время возвращаются. Юлия хвалит ловкость лакея: он танцует совсем неплохо! Но почему он в ливрее? Сегодня праздник. Пусть наденет сюртук! Он стесняет­ся? Лакей не должен стесняться своей барыни! Сюртук прекрасно на нем сидит. Как? Жан понимает и говорит по-французски? Ах да, он работал в Швейцарии. Но и родной речью он владеет неплохо. Жан ходит в театры? Или читает книги? Да, кое-какое воспитание он по­лучил. Его отец работал рассыльным при прокуроре, и он видел фре­кен еще девочкой, хотя тогда она на него внимания не обращала.

Так пусть расскажет ей, где и когда он ее видел! Жан — ее слуга и должен повиноваться. Здесь, на кухне, ужасно жарко, так хочется пить.

Жан предлагает Юлии пива. Не выпьет ли и он с ней? За ее здо­ровье? Он робеет? Так пусть поцелует ее в башмачок, и робость пройдет! Нет, нет! Никто дурного о них подумать не смеет. Барыня и лакей — это немыслимо! Кроме того, на кухне — Кристина. Прав­да, она заснула, надо ее разбудить.

Юлия будит Кристину, взявшись пальцами за ее нос. Полусонная кухарка поднимается и уходит в свою комнату. Жан возмущен: нель­зя издеваться над спящими! И Юлия с ним согласна. Не пойти ли им в сад за сиренью? Как? Он не хочет? уж не воображает ли он, что она может влюбиться в лакея? Он и впрямь ведет себя как аристо­крат — с его-то замашками! А вот ей, Юлии, всегда хотелось спус­титься в низшие сферы. Ей часто снится: она стоит на высокой колонне, и у нее кружится голова, — она чувствует, что должна быть внизу, на земле, но прыгнуть ей не хватает духа, а когда она оказыва-

805


ется на земле, ее тянет еще глубже — под землю! Жан не испытывал ничего подобного?

Нет, Жану обычно снится, что он лежит под высоким деревом в темном лесу. Ему хочется подняться на верхушку и оттуда окинуть взглядом освещенные солнцем дали. Или разорить птичье гнездо с зо­лотыми яйцами. Он карабкается по стволу и никак не может взо­браться. Но он обязательно на дерево влезет — хотя бы во сне.

Между Жаном и Юлией устанавливается доверительный тон. Мо­ментами Юлия откровенно кокетничает со слугой, одновременно его отталкивая. Жан упорно твердит ей: она ведет себя слишком воль­но — его положение обязывает повиноваться, но пусть фрекен по­мнит: он мужчина, и у него есть своя гордость. Жан рассказывает Юлии, как видел ее в детстве, пробравшись в оранжерею: она броди­ла там между роз в шелковых белых носочках, а он с обожанием гля­дел на нее из зарослей сорной травы. На следующий день он пошел еще раз взглянуть на нее — в церковь, а потом от отчаяния при мысли о разделявшей их пропасти решил умереть. Вспомнив, как опасно спать под кустами сирени, набил цветущими ветками ларь с овсом и лег туда спать. И проснулся наутро больным, но все-таки выжил.

Жан и Юлия слышат приближающееся пение дворовых — они, судя по всему, направляются к кухне. Ни в коем случае нельзя допус­тить, чтобы их увидели вместе! Нужно спрятаться! Жан на коленях упрашивает Юлию: они не могут пойти в комнату к Кристине, оста­ется единственная — его, Жана! А он дает слово, что будет вести себя благоразумно? — многозначительно спрашивает фрекен.

В кухню входят празднично одетые дворовые и крестьяне, они пьют и танцуют, но потом через некоторое время уходят.

Возвращаются Жан и Юлия. У обоих одна мысль — им немедлен­но нужно уехать! Но куда? В Швейцарию! — предлагает Жан. Они откроют там первоклассный отель. Их ждут новая природа, новые языки, и у них не будет ни минуты праздности или покоя для пустых грез и мечтаний. День и ночь над входной дверью будет звенеть коло­кольчик, будут шуметь поезда, подходить и уходить омнибусы, а золо­то сыпаться в их конторку.

А Юлия? Что будет делать там Юлия? Она будет хозяйкой дома и украшением фирмы... С ее манерами и опытностью Жана, его знани­ем гостиничного дела — успех обеспечен! Но нужен капитал? Его до­станет Юлия — это будет ее вкладом в общее дело. Но у нее нет возможностей! Тогда они никуда не поедут, и она останется здесь, в графском доме, его любовницей. Но она на это не пойдет! У нее есть гордость! Неужели Жан совершенно ее не любит? О, как она сейчас ненавидит его, подлеца и хама! А что же его рассказы? Он хотел уме-

806


реть из-за нее? Ничего подобного. Историю о ларе с овсом и сире­нью Жан вычитал из газеты. Она произошла с трубочистом, решив­шим покончить с собой, когда его приговорили к уплате денег на содержание ребенка. Впрочем, Юлия любит его, Жана, не больше, чем он любит ее. В сущности, она ненавидит мужчин, такой воспита­ла ее мать, всю жизнь трепавшая нервы графу. Если Юлия хочет бе­жать, пусть бежит одна. Да и стоит ли бежать вообще? Чтобы замучить друг друга до смерти? Нет, чтобы два-три года наслаждаться жизнью, а потом умереть. Но Жан не собирается умирать.

Юлия уходит переодеваться и собирать вещи, а к Жану на кухне присоединяется Кристина. Она понимает: между ним и молодой ба­рыней что-то произошло, скорее всего, «большая глупость». Теперь им с Жаном придется искать новое место: нельзя прислуживать хозя­евам, которых не уважаешь. Кристина выходит.

Вновь появляется Юлия. У нее теперь есть деньги — она взломала наверху шкафчик с золотом и драгоценностями. На первое время их хватит, теперь они могут бежать. Но что это она держит в руке? Это? Клетка с любимым чижиком. Она не может оставить его в чужих руках. Какая глупость и несуразица! И лакей быстро отхваты­вает ножом птичке голову. Юлия бьется в истерике. Пусть убьет и ее тоже! У него рука не дрогнет!

Входит Кристина. Юлия бросается к ней в надежде найти сочувст­вие. Но кухарка ее отталкивает. Она не допустит того, чтобы Юлия сманила Жана с собой. Юлия в отчаянии. Она предлагает бежать втроем. Кристина будет заведовать в их с Жаном отеле кухней. Она увидит Европу! Побывает в музеях, в волшебных замках Людвига Ба­варского — короля, который сошел с ума. А потом Кристина выйдет замуж за богатого англичанина. Но кухарку не проведешь: барыня сама не верит в то, что говорит.

Кристина подступает к Жану — он в это время бреется — он-таки решил сбежать? А что? Разве план Юлии плох? Он вполне осу­ществим. Нет! Кристина никогда не пойдет в услужение к падшей женщине! Сейчас она, Кристина, уходит в церковь, но не мешало бы и Жану получить прощение у Господа за его грехи! А по дороге Кристина зайдет к конюху и скажет ему, чтобы он никому сегодня лошадей не давал!

Юлия в полном смятении. На ее состоянии сказываются бессон­ная ночь и выпитое вино. Что сделал бы Жан, будь он аристократом и окажись он на ее месте? Разве не это? Юлия берет у Жана бритву и делает характерный жест. Жан соглашается: наверное, он поступил бы именно так. Но пусть не забывает: он — мужчина, а она — жен­щина.

В кухне раздается звонок. Он исходит от проведенного сверху из

807


барских покоев переговорного устройства. Граф уже приехал и требу­ет вычищенные сапоги. Они будут готовы через полчаса! — с подобо­страстием отвечает лакей.

Значит, через полчаса! Юлия в отупении. Она так устала, что не может уже ничего — ни бежать, ни оставаться, ей не хочется жить. Пусть Жан, он такой сильный, прикажет ей то, что она должна, но боится сделать! Она так устала, что выполнит любое его приказание. Жан никогда не видел в театре гипнотизера? Пусть он приказывает! Она уже в полусне, все перед глазами плывет.

Юлия описывает Жану состояние гипнотического сна и незаметно для себя впадает в транс. Она ждет приказа. Жан медлит, он боится графского окрика. Наконец на кухне раздаются два коротких звонка. Жан вздрагивает, он говорит Юлии: «Это ужасно! Но иного выхода нет!.. Идите!» Юлия твердым шагом выходит за дверь.

Б. А. Ерхов

Эрик XIV (Erik XIV)


Драма (1899)

Король Эрик — странная и эксцентрическая фигура, он крайне по­дозрителен и склонен к неожиданным решениям. Возмущая двор, он поселил в своем стокгольском дворце любовницу — солдатскую дочь Карин, которую искренне любит и от которой имеет уже двоих детей. Но одновременно он, как и подобает монарху, строит планы династического брака с Елизаветой Английской и ожидает в дворцо­вом парке прибытия своего посланника из Англии. Внизу на лужайке под окнами павильона сидит, вышивая, Карин, а возле нее увивается караульный прапорщик Макс, бывший ее ухажер, которому она предпочла короля — но не из тщеславия или корысти: Карин жалеет Эрика, без нее, как ей кажется, он пропадет. Король замечает сверху солдата и, чтобы отпугнуть его, сыплет вниз с балкона гвозди. Макс уходит, но его место занимает другой мужчина — Йоран Перссон, бывший советник короля, ныне пребывающий в опале. Подслушав разговор Карин с прапорщиком и убедившись в ее верности Эрику, он предлагает ей дружбу. Кроме того, он принес Карин добрые вести — свадебное посольство Эрика не удалось. Король, увидевши сверху и Перссона, продолжает свою странную выходку и кидает вниз вслед за гвоздями молоток, горшок с цветком, подушки, стул... Йоран Перссон бежит. Король хохочет и зовет его обратно, но тот не возвращается.

В эту минуту на лужайке появляется вернувшийся из Англии

808


Нильс Стуре. Он пришел на прием к королю с родственниками — Сванте и Эриком Стуре, чем вызывает у короля неудовольствие. В ка­честве кого явилась эта толпа — как свидетели? Елизавета ему отка­зывает? Где письмо? Королева велела ответить ему на словах — и настолько грубых, что не поворачивается язык...

Король в гневе. Он гонит пришедших вон, швыряя им вдогонку сброшенные ранее с балкона предметы. Возле короля появляется маршал Юлленшерна. Он хочет подсластить горькую пилюлю: Елиза­вета отказала потому, что у нее завелся любовник — граф Лестер. Тогда надо убить Лестера! — не задумываясь решает король. И убьет Лестера Юлленшерна! Но тот от этой чести отказывается, Юллен­шерна — дворянин, а не убийца. Король прогоняет и Юлленшерну.

Возвращается Йоран Перссон. успокоившийся Эрик говорит ему: он только что отказал Елизавете — ведь она завела любовника. Хотя зловредные Стуре, конечно же, будут распускать слухи, что это она отвергла Эрика. Йоран Перссон призывает короля к спокойствию: пусть Эрик не судит других слишком строго и чаще повторяет слово «люблю», тогда будут любить и его. Добро вознаграждается. Он сам, например, приютил у себя брошенную женщину с трехлетним ре­бенком. И что же? Его дом наполнился радостью.

Так кого же Йоран Перссон посоветует взять ему в жены? Ката­рину Польскую. Но король только что дал разрешение жениться на ней своему сводному брату герцогу Юхану! Он уже отплыл на кораб­ле. Так надо догнать его и судить! Юлленшерна только что доложил: герцог Юхан уже тайно повенчан с польской принцессой. Тем самым он нарушил запрет на сношения с иностранной державой без разре­шения короля. Эрик соглашается. Почему бы Йорану Перссону снова не стать его советником? Йоран согласен. Но только если в руках у него будет реальная власть. Должность государственного секретаря, который в ответе за все, но даже пикнуть при короле не смеет, ему не нужна. Он не откажется от поста королевского прокуратора. Эрик принимает его условия.

Дом Йорана Перссона. Его мать спрашивает, в самом ли деле ко­роль вернул его ко двору? И конечно, забыл назначить жалованье? Да, речи о нем не шло. Но Йоран Перссон готов служить королю и без жалованья. Он короля не бросит. Они родились под одной звез­дой. Кроме Йорана у Эрика есть только его Карин.

В дом Перссона является Сванте Стуре, государственный секре­тарь. Он оскорбляет Йорана и его домашних, обзывая пригретую им Магду шлюхой, а самого хозяина — поповским отродьем. Йоран не боится высокого гостя, для него он — символ ненавистных дворян, хищников, разделяющих короля и народ, Перссон напоминает Стуре, что именно ему он обязан своим титулом первого графа Швеции. Но

809

пусть знает: ныне второе после короля должностное лицо в стране — он, Йоран, поэтому пускай Сванте поостережется! Тот уходит.



Входит вызванный Йораном Макс. Он получает предупреждение: пусть оставит Карин в покое! Его можно перевести в другой город. Или же устранить! Макс дерзит Йорану и покидает дом. Но почти сразу же на его пороге возникает король. Знает ли Йоран Перссон, что герцог, обвенчавшись с Катариной, теперь засел вместе с восстав­шими финнами в замке Або? Тогда герцога Юхана, по мнению Перссона, нужно схватить и казнить. Но только по решению риксда­га (шведского парламента). Все должно совершаться, по возможнос­ти, в рамках закона. Знает ли король, что здесь только что побывал его злейший враг Сванте Стуре, оскорблявший Йорана и его семью! Йоран сам виноват, считает король, ему уже не раз предлагался любой титул на выбор, но он отказывается. Почему? Потому что Йорану хочется, чтобы о нем судили только по его делам! Да, Эрик его понимает, он и сам чувствует себя среди шведской знати чужим. Может быть, потому, что его корни в Германии?

Нежданно-негаданно в дверях появляется Монс, отец Карин, Он ошеломлен, застав в доме у Йорана короля, но излагает свое дело грубо и смело. Он не потерпит того, чтобы его дочь жила в разврате! Есть человек, готовый прикрыть ее грех и на ней жениться. И тут, в семейных делах, пусть у него, у Монса, не стоит на пути никто! Даже сам король! Эрик взрывается, но обуздывает свой гнев: перед ним — дед его детей. Йоран Перссон отказывается брать у Монса петицию. Ладно, тогда Монс пойдет к государственному секретарю Сванте Стуре!

После ухода Монса Йоран обещает королю, что уладит дело. И он улаживает его по-своему, вызвав племянника — одноглазого великана Педера Велламсона. Ему следует взять шестерых дюжих молодцов в подмогу, сунуть прапорщика в мешок и утопить его. Так, чтобы не пролилось ни капли крови!

Возмутивший против Швеции Финляндию и Польшу герцог Юхан взят в плен. Риксдаг приговаривает его к смерти, но Эрик дарует ему помилование. Интригующая против короля вдовствующая королева (его мачеха) готовит помилованному триумфальную встречу. Однако Йоран Перссон расставляет заговорщикам ловушку: в момент встре­чи и произнесения приветственных речей все арестованы. Теперь их должен судить собравшийся в Упсале риксдаг. Перед выступлением в нем с обвинительной речью Эрик по просьбе Карин впускает к себе детей: им хочется посмотреть на папу в королевской горностаевой мантии (в разгар лета!) и в золотой короне. Маленькая Сигрид неза­метно для отца заворачивает свою куклу в свиток с написанным вы­ступлением.

810

Конечно, говорить без бумажки король не умеет, и свидетелей с его стороны риксдаг слушать не хочет — они слишком низкого про­исхождения. Заговорщики оправданы. Но это не мешает судить их Перссону — теперь уже не по закону, а, как он считает, по справед­ливости. В ход опять идут таланты одноглазого племянника Педера Велламсона. Возмещение он требует небольшое — повышение до капрала. Заговорщики перебиты в подвале.



Ни Йоран Перссон, ни король Эрик не знают, что к тому време­ни Карин вместе с детьми увезена вдовствующей королевой. Та яви­лась к Карин просить за родственников, но, узнав, что Карин на решения мужа никак не влияет и вообще является при дворе самой последней женщиной, притворно пожалела ее и напугала, сообщив, что единственный человек, к которому Карин могла бы обратиться за помощью, а именно прапорщик Макс, совсем не пропал, а убит по подлому приказу Йорана Перссона. После этого королева без труда увозит Карин с детьми.

Королевский замок в Стокгольме. Герцог Юхан (он уже на свобо­де) договаривается о захвате власти со своим братом герцогом Кар­лом, Казнь мелкой знати, устроенная Эриком в Упсале, их особенно не печалит, для страны она только во благо. Но нельзя оставлять на троне безумца. Хотя разве совесть, раскаяние, покаяние — безумст­во? Король просто искал увезенных детей в лесу, заблудился, спал на голой земле, под дождем. Но уж совершенно точно безумие — от­правиться к солдату Монсу и просить у него руки вернувшейся доче­ри Карин! Оба герцога приглашены на свадьбу, но на нее не пойдут — они догадываются о расставленной им западне.

Тот же празднично убранный замок. Эрик признает, враг оказался великодушнее, чем он думал: их с Карин детей пощадили, а он у дво­рян жизнь отнял... Да, он, Эрик, не заслуживает своей счастливой судьбы! Еще Эрика расстраивает, что он не смог пригласить на свадь­бу верного Йорана Перссона, этому воспротивилась знать.

Церемониймейстер объявляет: Эрика с королевой хочет видеть народ! Эрик приказывает впустить людей. Среди них отец Карин солдат Монс: он, как всегда, груб и высокомерен и едва не выводит из терпения короля. Эрик с удовольствием выгнал бы эту публику. Но кто это? Йоран Перссон? Да, он только что из Упсалы: удалось уговорить риксдаг — Йоран добился осуждения казненных дворян. Но король уже разослал по стране грамоты с известием, что казнен­ные невиновны! Что ж, больше Йоран улаживать дела короля не будет! Эрик разрушает все, что он строит. Вот и сейчас оба герцога не пришли на свадьбу. Их кто-то предупредил. Скорее всего, Карин. К королю подступает Юлленшерна: дворяне на празднество не при­дут — вот пачка распечатанных писем. Что ж, решает Эрик, пусть за

811

столами гуляет простонародье! В зал входит одноглазый спутник не­счастья Велламсон, он сообщает: замок окружен, в соседнем зале — герцоги Карл и Юхан. Маршал Юлленшерна падает на колени перед Эриком: Господи, спаси и помилуй доброго короля, друга народа Эрика-заступника!



Простонародье в зале пирует, но людям не по себе: они славят слабоумного? Или, может быть, не такой уж он слабоумный, если они сидят здесь, за столами! Эрик — добрый король, он взял в жены простую девушку.

В зал входит Юлленшерна. Он объявляет: Его Величество король Швеции Юхан III! Идущий рядом с Юханом герцог Карл на ходу от него отдаляется и делает знак своим приближенным. Юхан предал его: они договорились, что разделят трон. Юлленшерна восклицает:

«Кажется, мир сошел с ума! Так думал и Эрик!»

Маленькая девочка за столом спрашивает у мамы: «Скоро все это кончится?» Герцог Карл поворачивается к ней с улыбкой: «Нет, до­рогое дитя, борьба не кончается — никогда!»



Б. А. Ерхов


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   77   78   79   80   81   82   83   84   85




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет