Литературное сновидение и роман-сновидение на примере романа В. Набокова «Приглашение на казнь»

Литературному сновидению, как композиционно-речевой форме, посвящено немало работ. Проводились исследования по поиску наиболее подходящего определения для этого явления, его соотношению с явлениями близкими, но не тождественными (видением, бредом, галлюцинацией), по поводу границ его выделения, видам и функциям, особенностям поэтики. Особое значение принадлежит понятию границы[1].

Литературное сновидение является вставной формой, т.е. в тексте обычно присутствует хотя бы одна граница – это даёт возможность понять, что переход из условно-реального мира в мир сновидений (или наоборот) произошёл. Читатель (или исследователь) уже готов к тому, что «внутри» и «снаружи» сна правила игры будут отличаться.

Литературный сон обладает определённой структурой. Она включает особое время и пространство, особую субъектную организацию сновидения, сквозные мотивы (связь снов друг с другом, если это система сновидений) и аллюзии на другие произведения.

Всё, что присуще литературному сновидению, свойственно и роману-сновидению. Разница в том, что мы не видим формального показателя сна на уровне текста: глаголов «заснул», «проснулся» и их синонимов, но по определённым признакам понимаем, что происходящее всё-таки сон.

Характерным примером литературного сновидения являются сны Цинцинната Ц. (главного героя романа В. Набокова «Приглашение на казнь»[2]). Разбираются четыре сна героя (сна – в изначальном смысле слова). Но эти сны, с относительно чёткими границами, снами назвать всё-таки трудно. Два из них – скорее дремота: герой находится под воздействием окружающих звуков и фигур, это т.н. сны с «тюремными» мотивами. Другие два сна записаны в дневнике Цинцинната. Это его детские полувоспоминания-полусны, сны без «тюремных» мотивов. И, тем не менее, мы можем назвать их снами, ибо границы и особое время и пространство внутри них всё-таки есть («зацепившаяся» тень во сне про «сонный городок» и разорванность повествования на уровне стиля в тех снах, что Цинциннат видит в тюрьме).

Предположение, что весь роман – сон главного героя, не ново. Мы не знаем, когда он уснул, но мы видим момент, когда происходит пробуждение, видим переход границы, т.е. важным признаком романа-сновидения является сама возможность пробуждения (иначе, такой герой не будет отличаться от романтического героя, для которого также невозможна жизнь по законам окружающего его мира).

Какие же элементы позволяют говорить о том, что пространство вокруг этих четырёх вставных элементов является не условно-реальным, а сновидческим? Это тотальный, пронизывающий каждую фразу алогизм.

О том, что герой спит, говорит и сам автор: «он [Цинциннат Ц.] неверно ставил ноги, вроде ребенка, только что научившегося ступать, или точно куда проваливался, как человек, во сне увидевший, что идет по воде, но вдруг усомнившийся: да можно ли?»

В этом случае два «тюремных» сна можно определить как «двойные сны», а сны, записанные в дневнике, как посещение «сонной» реальности, которая для героя и есть самая настоящая. Не будем забывать, что сон – явление, относящееся ко внутреннему миру персонажа, посему он в высшей мере субъективен. Мир мы видим глазами Цинцинната, и только так.

Вывод: перед нами роман, построенный по всем законом мира «внутри» сна, без «наружной» условно-реальной действительности. Бредовый мир, созданный сознанием центрального (а точнее, единственного) героя-сновидца, из мучительной саморефлексии которого соткано повествование. И логичным завершением такого романа является пробуждение. Сон здесь – основа художественной реальности. «Приглашение на казнь» – произведение, построенное на перемешивании двух способов восприятия окружающей действительности (во время бодрствования и во время сна). Тексты, обладающие всеми этими признаками, мы и будем называть Романом-сновидением.

[1] Федулина О.В. «Поэтика сна в Романе» дис. канд-та. филол. наук. Российская Государственная Библиотека [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://diss.rsl.ru/diss/03/1031/031031034.pdf - ограниченный