М. В. Кривошеев. Иван Антонович и Анна Леопольдовна

МЕЖДУНАРОДНЫЙ БАНКОВСКИЙ ИНСТИТУТ

INTERNATIONAL BANKING INSTITUTE

М.В.Кривошеев. Иван Антонович и Анна Леопольдовна.

Дочь герцога Карла-Леопольда Мекленбург-Шверинского и царевны Екатерины Ивановны 7 декабря 1718 г . при рождении была наречена Елизаветой-Христиной, но в Ростоке, месте рождения, прожила не многим более трёх лет. Её мать не смогла ужиться со своим супругом и в 1722 г . после шестилетней совместной жизни уехала в Россию вместе с дочерью. Пётр I , выдавая всех своих родственниц замуж в Европу, считал свою миссию как главы дома Романовых выполненной и места в России ни им, ни их потомкам он не видел. Это касалось всех. Анну Ивановну, несмотря на её мольбы о возвращении в Россию, он заставил жить в ненавистной ей Курляндии, всех родственников своей второй жены Екатерины Скавронских повелел выпроводить за пределы России и впредь «не пущать». Подобный подход был и к племяннице Екатерине Ивановне и поэтому при появлении её с дочерью в России встреча была холодной. Им разрешили жить при старой царице Прасковье Фёдоровне без особого права появляться в высшем свете. Ни в какие возможные схемы престолонаследия эти кандидатуры не вписывались, а, следовательно, за образованием Елизаветы-Христины никто особо не следил.

Лишь в 1731 г. обстоятельства изменились: Анна Ивановна приблизила племянницу к своему двору и окружила её штатом всяческих наставников и служителей, однако по отзыву воспитателей кроме языков и чтения таланта ни к чему более не имела, являя собой образец скромности, лени, нерешительности и немного покорности. Характеристики Елизаветы-Христины всё более подвигали Анну Ивановну к желанию скорейшим образом выдать её замуж и ждать наследника.

На Запад, в германские земли, в этот клондайк для русских невест, отправился генерал-адъютант К. Левенвольде, и его потуги в деле изыскания августейшего мужа увенчались нахождением целых двух кандидатур: маркграфа бранденбургского Карла и принца Антона-Ульриха Брауншвейг-Беверн-Люненбургского. Выбор последнего был сопряжён с проавстрийской позицией А. И. Остермана, имевшего большое влияние в русском правительстве и считавшего, что племянник австрийского императора послужит делу сближения двух империй. Венский двор не только не сопротивлялся, но всячески способствовал будущему браку Елизаветы-Христины и Антона-Ульриха. Последнему разрешают в 1733 г. приехать в Петербург и поступить на русскую службу, а невесту стали готовить к замужеству, первым делом перекрестив её в православие под именем Анны Лопольдовны, в честь царствующей императрицы. Но вот незадача: никаких взаимных симпатий у будущих супругов не наблюдалось. Более того, начитавшись французских романов, Анна склонна была искать себе совсем не того принца, которым являлся Антон-Ульрих, и уговорить её было делом не из лёгких. Тем более, что она увлеклась молодым красавцем польско-саксонским послом в России Морицем Карлом Линаром. Узнав об этом, разгневанная императрица применила всё возможное своё влияние, чтобы Линара отозвали из Петербурга, а за Анной был установлен строжайший контроль, опреснив и без того нерадостную жизнь.

Тем временем угасавшая Анна Ивановна состоянием своего здоровья давала поводы для разговоров о преемнике. Но если одни говорили, то герцог Бирон действовал. «Затейка» А. Д. Меншикова с женитьбой своей дочери Марии на Петре II оказалась столь заразительной, что кроме Долгоруких в 1730 г., бесхитростно стремившихся повторить неудачный опыт временщика, ею стал подвержен и Бирон. Он намеревался соединить браком Анну Леопольдовну и своего сына Петра, и тем самым проложить дорогу своему потомству к престолу. Бирон так радел ради своего потомства, что подстраховался и с другой стороны, вынашивая планы венчания цесаревны Елизаветы Петровны со своим старшим сыном, а своей дочери - с герцогом Голштинским. Причём во всех вариантах партии для его детей должны быть венценосными. Не глуп ведь был герцог, как показали дальнейшие события, на престоле последовательно оказались сначала дочь Петра I, а затем и «голштинский чертушка» Пётр III. Но видимо, Бирон переборщил.

Перспектива быть родственницей Бирону, относившейся к ней совсем не мягко, не устроила саму невесту Анну, которая неожиданно для всех согласилась на брак с Антоном-Ульрихом в 1939 г., тем самым, восстановив против себя Бирона. Совместная жизнь молодых во многом повторяла существование матери Анны в Мекленбурге и счастья не приносила. Тем не менее, 12 августа 1740 г. на свет появился Иван Антонович, 5 октября того же года объявленный наследником российского престола, а через 12 дней императрица Анна Ивановна умерла.

Ближайшими опекунами новорожденного императора должны были быть его родители. Но ни Антон-Ульрих, ни бездеятельная и беспечная Анна Леопольдовна не были в глазах умирающей императрицы надеждой на благоденствие России. Императрица хорошо сознавала это и потому медлила с назначением регента. Не видела она перспектив и в Бироне. Однако, Бирон, которому приходилось опасаться отстранения от управления по смерти государыни, решил воспользоваться слабостью Анны Ивановны и когда окончательно убедился, что болезнь Анны Иоанновны должна иметь смертельный исход, при помощи Б. Х. Миниха, А. П. Бестужева-Рюмина, А. М. Черкасского, М. Г. Головкина, А. И. Остермана и др. ему удалось склонить императрицу за день до смерти подписать указ, которым он назначался регентом до совершеннолетия принца Ивана Антоновича.

Регентство Бирона при жизни родителей императора было явлением странным и обидным для них, о чем многие в России говорили открыто. В самом положении о регентстве были пункты, которые должны были вызвать столкновения Бирона с прочими первыми персонами двора и с родителями императора: о звании генералиссимуса, о деньгах на содержание дворов и т. п. Бирон не умел или не хотел избегать столкновений с принцем и принцессой, а неудовольствие же среди более широких слоев населения думал подавить мерами строгости. Общая вражда к Бирону не сблизила принца с принцессой; Анна не поддерживала мужа, явно оскорбляемого Бироном. Конфликт всё же между Брауншвейгской фамилией и регентом рано или поздно должен был произойти. Его ускорил Г. Х. Миних, обиженный герцогом в том, что, несмотря на серьёзную помощь в обретении регентства, он ничего не получил: ни чинов, ни наград, ни просто внимания. Найдя согласие у матери грудного императора, Миних подготовил переворот.

Недолго пришлось Бирону держать в своих руках верховную власть. Не имея существенной поддержки ни в армии, ни в гвардии, ни среди двора, в ночь с 8 на 9 ноября Бирон был арестован. На другой день Бирон с семейством отвезен в Шлиссельбург, где был предан суду. В манифесте «о винах бывшего герцога курляндскаго», наибольший упор был сделан на отсутствие в Бироне православной религиозности, насильственный захват обманом регентства, намерение удалить из России императорскую фамилию с целью утвердить престол за собой и своим потомством, небрежение о здоровье государыни и др. Впрочем, в России вину доказывать умели всегда. Столь тяжелые «вины» дали возможность комиссии по делу Бирона, окончившей занятия через пять месяцев, присудить его к четвертованию. Но, ставшая регентшей, Анна Леопольдовна смягчила этот приговор, повелев лишить его чинов, знаков отличия, всего имущества и с семейством сослать в городок Пелым Тобольской губернии, на расстоянии около 3000 верст от Петербурга.

Между тем, Г. Х. Миних на самого верха возможной власти так и не достиг. Слишком уж много было у него недоброжелателей, первым среди которых оказался А. И. Остерман. Благодаря ему, Миних не только не получил ожидаемого звания генералиссимуса, но и вообще в итоге оказался не у дел. Уже в начале января 1741 года оппозиция Миниха добились того, что в делах военных его подчинили принцу Антону, а во внешней политике - Остерману. 28 января 1741 года Кабинет был разделен на три департамента: военных дел, руководимый Минихом, внешних и морских, во главе с Остерманом, и внутренних с Черкасским и Головкиным. В ведении Миниха остались лишь сухопутная армия, нерегулярные войска, артиллерия, фортификация, кадетский корпус и Ладожский канал, да и то обо всем он должен был рапортовать принцу. Наконец, Анна перестала принимать Миниха для личного доклада наедине, а всегда призывала при приеме и принца. Оскорбленный Миних потребовал отставки, которая 3 марта 1741 года и была ему дана. Как писал современник этих событий К. Манштейн, «это известие, как гром его поразило. Его отблагодарили за его службу как раз в то время, когда он воображал, что могущество его утверждается более чем когда-либо».

Анна Леопольдовна тем временем, с подачи А. И. Остермана провозгласила себя великой княгиней и правительницей государства, став по сути самодержицей. Однако это не изменило привычного хода её жизни, в которой не было ни желания, ни стремления посвятить себя процветанию России. Поскольку дворцовыми интригами более занимался Остерман, правительница находила отдохновение в обычной для себя атмосфере игры в карты в круге избранных ею партнёров, среди которых мы вновь замечаем главного фигуранта несостоявшегося романа Анны графа Линара, вновь вызванного в Россию в качестве польско-саксонского посланника. Его даже успели обручить с ближайшей подругой Анны – Юлией Менгден, чтобы не было особых кривотолков во встречах правительницы и посланника. Линар завоевал не только сердце матери венценосного младенца, но всё более стал влиять на политику России, особенно во внешнеполитических вопросах.

Многие были недовольны новым фаворитом, и более всего законный супруг Антон-Ульрих, не входивший в число любителей карточной игры . Несогласия между супругами усилились и способствовали раздроблению и без того недружного правительства на партии. Первое время после падения Миниха главенствовал Остерман; он находил поддержку у принца Антона. Его противниками были Головкин, находивший сочувствие и помощь у Ю. Менгден и самой правительницы, которая часто распоряжалась делами, порученными Остерману, даже не извещая его о том. Рознь в правительстве придавала его деятельности характер случайный и беспорядочный.

Впрочем, некоторые внутренние мероприятия правительством Анны касающиеся администрации, правосудия, финансов и промышленности всё-таки велись. Обращено было внимание на медленность хода дел в Кабинете и Сенате, и приняты меры для их ускорения. Надо сказать, что десятилетним правлением Анны Ивановны финансы государства, расстроенные как реформами Петра I, таки их непоследовательным проведением или забвением, понемногу выправились. Оставалось лишь не ввергнуть их в бесконтрольность. Ради упорядочения финансов, было предположено пересмотреть все статьи дохода и расхода, сократив, насколько возможно, последние. Всем правительственным местам было вменено в обязанность посылать в Кабинет ведомости имеющихся у них денег. Каждый департамент должен был из года в год сохранять из своих сумм известный остаток. А в марте 1741 года была учреждена особая «комиссия для рассмотрения государственных доходов», подчиненная надзору Кабинета. В видах упорядочения торговли и промышленности были изданы устав о банкротах и «регламент или работные регулы на суконные и каразейные фабрики», касавшийся наблюдения за содержанием машин, размера и качества сукна, а также и отношения предпринимателей к рабочим: устанавливались максимальные рамки рабочего дня 15 часами в день, минимум платы, предполагались больницы для рабочих и т. д. То есть продолжилась та кабинетная работа, которая начиналась ещё при Анне Ивановне.

Короткое правление Анны Леопольдовны не обошло вниманием и внешнюю политику. Дело в том, что откровенно слабое правительство в Петербурге предполагало и его незначительную роль в европейской геополитической игре. Тем самым обострялось внимание любителей «половить рыбку в мутной воде» - то есть извлечь европейским державам максимум пользы из создавшегося положения в России. Интриги французского посла Шетарди и шведского посланника Нолькена имели далеко идущие планы. Франция, проморгавшая появление в начале XVIII в. сильной России всё последующее время ждала момента ей ослабления, а Швеция жила реваншистскими замыслами. Дипломаты предлагали Елизавете Петровне помощь в овладении престолом, в благодарность за это шведская корона должна была получить утраченные в Северной войне земли. Несмотря на то, что цесаревна согласия своего не давала, шведы устали ждать, и под предлогом «избавления русской нации от тяжёлого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании» и с целью возвести на престол дочь Петра I начали военные действия. В этих условиях для Елизаветы промедление было подобно смерти. А действующие силы были подготовлены распоряжениями Анны Леопольдовны. По её распоряжению на театр военных действий предполагалось отправить гвардейские части, чего военная элита того времени явно не хотела. А вот что ей пришлось по душе, так это поддержка замыслов Елизаветы о низложении правительницы. Слухи о заговоре ходили по Петербургу почти открыто. Дошли они и до покоев Анны Леопольдовны. Но со свойственным ей добродушным легкомыслием она решается поделиться своими опасениями именно с цесаревной! Вот уж воистину прав Манштейн, писавший, что Анна «любила делать добро, но, вместе с тем, не умела делать его кстати». Можно добавить, что в политике, а особенно в дворцовых интригах, вероятно, она не умела делать ничего.