Максименков А. 3-й курс з/о Этюд эссе-размышление

Проливной дождь струится по стеклу, яркие светофоры, фары и габариты машин, вечные фонари, огни трамваев – как же радостно на душе от фейерверка красок! И как же неуютно одному на улице под окнами светящихся жизнью многоэтажек. И как же загадочна и любопытна та, чужая, недоступная твоему взору жизнь.

Мы можем судить только по внешним фактам: убранству комнаты, наличию или отсутствию штор, запаху выпекаемых пирожков и смеху детей. И по этим немногочисленным признакам мы, случайные прохожие, строим в своем уме фантастическую картину мира, очень редко оказываясь на острие истины.

Даже историки, толкуют поступки героев, часто исходя из ошибочных теорий. Так можно ли требовать от писателя точности в создании исторического персонажа? Не абсурден ли сам термин – исторический роман. Или же нужно примириться, с тем, что роман может быть построен на основе исторических фактов, но при этом герой, отраженный в романе не будет точной копией реального исторического лица? Но тогда, роман будет историческим или мифологическим? Мифом, выдумкой автора…

Достаточно часто Бориса Вадецкого обвиняли, в неисторичности, в несоответствии с принятыми историками на тот период теориями. Но разве, можно влезть в шкуру другого человека, слившись с ним мыслями, душой, волнениями - стать единым целым? Может быть, взгляд Мопассана в новелле «Одиночество», о невозможности цельного понимания одного человека другим, более близка к истине?

Но вряд ли писатель, взявшийся за создание так называемых исторических романов, считал невозможным понять другого человека. Иначе, он не писал бы.

Б.Вадецкий за свою достаточно короткую жизнь влезал в шкуры разных персонажей истории, создавая свое видение их внутреннего мира. Можно назвать такие романы как «Глинка», «Нахимов», «Обретение счастья» (о Лазареве) и конечно, его последний большой роман, изданный уже после его смерти: «Полнозвучность», посвященный Тарасу Григорьевичу Шевченко.

Удивительная точность в названии романа – Полнозвучность. Полнота звучания, максимальное достижение жизни и творчества. О Шевченко написано не так мало книг, но серьезных, вдумчивых, предназначенных для медленного чтения и осмысления практически нет. Исключение составят разве что книги Леонида Хинкулова и Бориса Вадецкого.

Б.Вадецкий заинтересовался Шевченко еще в тридцатые годы, когда по воле М. Горького отбыл в Киргизию. Там он пишет повесть «Возвращение», посвященную последнему периоду жизни Тараса Григорьевича – его возвращение из ссылки на Украину и Петербург. Эту повесть смело можно назвать исторической. На этом, в принципе, можно было поставить точку, но Вадецкий неудовлетворен, его что-то смущает, волнует и он продолжает думать и создавать и пишет продолжение – условное продолжение, другое произведение, но о том же поэте Т.Шевченко, о его периоде уже в ссылке. Повесть вышла после войны под названием «Акын Терези», так называли киргизы ссыльного поэта.

И вновь образ Тараса Шевченко не отпускает Вадецкого, вновь не дает спать, раздражает… пока не возникает тот самый полнозвучный, полноценный, мучимый вопросами образ Шевченко – поэта, художника и гражданина.

В романе «Полнозвучность» Вадецкий не стремиться «с обрыва прыгнуть в воду», его повествование о Шевченко начинается издалека – с некоего Рустема – художника и борца за независимость Вильно, с описания города.

Сейчас нам, сложно представить обязательность классового подхода в толковании прошлого в художественных текстах и воспринимать революционные взрывы как нечто положительное - Вадецкий избежал крайности. Его погружение в те далекие годы позволяет подойти не тривиально к событиям борьбы за независимость. Он уходит от всевозможных кровопролитий, заостряя внимание на второстепенных деталях, показывая через них события в которых гипотетически мог принимать участие реальный Шевченко, в том числе и первая любовь подростка Шевченко к девушке, захваченной идеями борьбы за освобождение Вильно.

Невольно приходят на ум мысли и о самом Борисе Вадецком. Хочется ближе узнать и его самого, понять причины обращения к героям прошлого, найти точки соприкосновения двух совершенно разноплановых и не сравнимых по масштабу писателей. И попытаться разобраться почему одного знают все, а путь другого зарос бурьяном.

Б.Вадецкий в подростковые годы пережил трагедию страны. Он, воспитанный в офицерской дворянской семье, оказался в 1918 году на улице. Его отец, в силу военных действий Белой армии не уследил за сыном, и ребенок потерялся на одном из полустанков при отступлении. Мальчишка – выжил. Он стал беспризорником. Стандартная история тех лет: улица, детдом, ФЗу, завод.

В Вильно Шевченко учится рисовать, писать стихи, знакомится с более старшими товарищами, чьи взгляды близки и ему по духу. Увлечение живописью и свободолюбивыми стихами продолжается и в Петербурге, на более высоком уровне. Там, во второй главе романа, Шевченко знакомится с К.Брюлловым, становится студентом Академии Художеств и с новой силой задумывается о свободе и рабстве, о любимой Украине, что и отразилось в изданном там же в Санкт-Петербурге его первого сборника стихов.

И вновь, вспоминается юноша Вадецкий, увлекшийся литературой. Он, будучи рабочим Балтийского завода, посещает кружок при «Красной газете» более известной, как группа «Резец». И в 1925 году, когда ему еще не исполнилось и девятнадцати лет, публикуется одно из первых его произведений. В те годы он посвящает себя поэзии и участвует, активно участвует в работе группы, находя понимание и обретая друзей на всю жизнь: Ю.Лебединского, Шишкова, Ф.Гладкова, В.Бахметьева; становясь еще и корреспондентом газеты.

Жизнь героя и автора романа была сложна до нервного истощения, многолика и неповторима. Шевченко как жил так и писал, так и дышал. Он жил Украиной и писал на украинском языке об Украине родной.

Вадецкий не был в ссылке. Он не был арестован, не сидел, но тема заточения его волновала, тема доблестного, отстаивания своих взглядов вопреки всему его мучила, находя ответ в поступках героя. Но, утверждать, что Вадецкий был обласкан судьбою, нельзя. Да, в самые первые годы, после успешной повести «Клуб трех поколений», его заметил М.Горький и отправил поднимать молодых, местных авторов в Среднюю Азию – а это тридцатые годы. В те же тридцатые сложные и противоречивые годы он активно участвует в литературной жизни страны, занимая разные должности в журналах. В годы войны он военный комиссар, прикомандированный, то к Балтийскому, но больше к Черноморскому флотам. Он выступает по радио из блокадного Ленинграда, печатается во флотских газетах: из тех газет, что после прочтения делали самокрутки; выходят книги. Всю войну он прошагал, проплыл, пролетел, проездил и ото всюду писал очерки, находя время и на разгадывание чужих судеб. В 1944 году военно-морское издательство печатает повесть о Матющенко, специально для бесплатного распространения на флоте. Для всех остальных граждан страны повесть вышла несколько позже. После войны, Б. Вадецкий уже не участвует в работе журналов. Он пишет романы. Пишет не о любимой теме рабочего класса, а о прошлом страны, о людях, оставивших след в истории. Его интересует Адам Мицкевич, повесть о нем издана после смерти в одном из журналов, Глинка, Шевченко, Лазарев, Нахимов… он задумывает роман о Бичурине, но так и не напишет его. Одновременно он занимается авторизованным переводом произведений авторов Средней Азии Советского Союза. Б. Вадецкий неудовлетворен написанными текстами и постоянно утверждает о не хватке времени.

Действительно, не хватило времени ни Тарасу Шевченко ни автору романа «Полнозвучность» - оба ушли из жизни в расцвете своего творческого потенциала.

* * *

Я пил коньяк, не находя ответа.

Эссе

П.Зюскинда «Парфюмер»

В редком произведении автор обойдет такую характеристику мира или героя как его запах. Интересно, запах – это объективная или субъективная реальность?

Если объективная, то молекулы, выбрасываемые предметом и улавливаемые рецепторами носа должны быть опознаваемы одинаково всеми. В принципе, так и есть. Все с легкостью отличат запах хвойного леса от… ну к примеру розы, или зловонии клозета от аромата духов.

Но тогда почему одни люди падают в обморок от запаха, а другие от этого же запаха в той же концентрации вообще его не замечают либо им наслаждаются. Да что далеко ходить, заглянем в мастерскую художника. Кого-то из мастерской за уши не оттащишь, а другой – сразу за аэрозольный баллончик потянется и вприпрыжку на свежий воздух; даже само понятие «свежий воздух» подразумевает определенное содержание запахов или их отсутствие.

В то же время, характеризуя сам запах в категории нравится - не нравится мы используем синонимичный ряд понятный и воспринимаемый всеми одинаково: запах, аромат, благоухание… и их антонимы – вонь, смрад, амбре. В защиту субъективности запаха, его восприятия можно привести тот факт, что каждый человек все же ощущает оттенки аромата по-своему. Возьмем все тот же хвойный лес. Кто-то уловит только запах хвои, а другой – хвойную подстилку, третий определит влажность хвои и время года.

Но, если запах настолько субъективен, то может быть его вообще не отражать в произведении? Да и в повседневной жизни, может быть, обойтись без запаха? Разве трагедия – заложенный нос? В связи с этим вспоминается один театральный режиссер, заставлявший своих студентов-актеров обходиться минимумом телодвижений. Он привязывал актера к стулу лишая его движения, закрывал рот и тот только мимикой лица или даже части его пытался выразить образ. Постепенно, режиссер освобождал актера, позволяя образ обогатить отдельным выверенным движением или фразой. Запах – тот же инструмент, создающий образ. Обилие запахов может погубить образ автора, как химическая бомба все живое на планете. Тем интереснее роман Патрика Зюскинда.

В своем произведении автор создал мир насыщенный ароматами, запахами, зловониями. С одной стороны он отразил реальный мир парфюмерии, а с другой – созданный им мир выдуман, но логически обоснован.

Запах – субстанция не материальная. Ее нельзя потрогать и пощупать. Ее нельзя выпить. Ее можно только обонять и в этом ограничение в средствах изображения, донесение до читателя сути запаха. Создавая свой выдуманный мир, автор сделал допущение, что запах может быть материален – как вещь, как пальто. Без запаха человек или предмет становятся невидимыми для окружающих. Своего рода – это роман о человеке невидимке. Только герой Зюскинда родился невидимым, а не стал им в силу научных или иных обстоятельств.

Создав героя невидимым – без запаха, автор решил проблему абсолютного нюхача, которому не мешает, не отвлекает, при создании духов, собственный запах.

Патрик Зюскинд создал удивительное произведение – двуплановое. В основе лежит биографический роман убийцы: от момента рождения до мгновения смерти. Но этот план не главный, он только приманка для читателя, главное – это «летучее царство запахов». Основную идею произведения можно сформулировать так: «может ли человек, обладающий тонким носом пойти ради нового запаха на убийство?» Автор убедительно доказал, что не просто может, но и пойдет и даже не заметит совершенного с точки зрения общества поступка. И в голове невольно возникает старый мотив о гении и злодействе, но решенный в своей особой трактовке.

Интересна история замысла романа. Какой из прототипов героя был первым и послужил толчком для поиска второго? Напомню, что существует две версии, по одной прототипом послужил убийца с острым нюхом, погубившим много жизней в девятнадцатом веке. По другой версии, прототипом был один из успешных и достигших славы парфюмеров из того же девятнадцатого века. Мне кажется, что парфюмер был первым прототипом, а после автор стал искать сюжет и воспользовался историей убийцы только как канвой.

Здесь хочется сразу пожать руку Патрику Зюскинду за мастерство – переместить героев из одного века в более ранний, и так достоверно, будто писано с натуры. С другой стороны, характеристика восемнадцатого века только обогатила произведение, добавила оттенков.

Как уже упоминалось выше, произведение построено на внутренней логике и с допущениями, сказочного характера, позволившими некоторые мысли довести до абсолюта, опять же не возможного в реальном мире.

Овеществив запах, сделав его материальным, автор расширил рамки характеристики самого запаха, сделав его видимым и для читателя. Зюскинд заменяет понятие «запах» на понятие «одежда», «вино», то есть на те образы, которые легко можно ассоциативно связать и использовать вместо неуловимого «запаха». Более того, расширяя допущения автор использует для описания запаха приемы казалось бы совершенно не связанные с летучим веществом: как партитуру симфонии, или палитру красок, вплоть до использования передачи запаха через визуальные образы – пейзаж и настроение этим пейзажем, вызываемое. И читатель попадается на эту ассоциативную уловку, расширяя свой диапазон восприятия летучего вещества.

Автор не стремиться разбить запах на составные элементы, он предпочитает довериться опыту читателя. Запах розы, запах латунной ручки, запах стекла может уловить каждый - это лишь предмет, источающий запах, и являющийся основой для более важных для автора и для героя запахов.

Самым же важным запахом для автора и как следствие для Гренуа становится запах человека. А, если быть точным – два запаха имеющим полную противоположность, как небо и земля – это запах девушки, как абсолютное и недостижимое нечто и запах человека как таковое. Здесь автор максимально использует весь ассортимент изобразительных средств. «Люди воняли потом и нестиранным платьем; изо рта у них пахло сгнившими зубами, из животов – луковым соком, а их тела, когда они старели, начинали пахнуть старым сыром, и кислым молоком, и болезненными опухолями». Казалось бы, на этой характеристике можно остановиться, но нет, автор стремиться полнее, с другой стороны подойти к запаху человека, донести скрытую мысль точнее. В главе 31, Гренуй сам создает человеческий запах из совершенно не подходящих элементов, таких как горстка кошачьего дерьма, уксуса, кусочка заплесневелого сыра. Может показаться, что автор смеется, шутит - думаю, капля шутки есть - но и точность в передаче запаха удивительна. Пусть не обижаются на меня любители кошек, но, сколько домов провоняло кошачьим туалетом, особенно, если в квартирах устойчивая не проветриваемая влажность «столетнего» быта.

Любопытно, что автор не оправдывает своего героя, он с первых строк оценил Гренуа, как злодея, но при этом Зюскинд сохранил ровность описания, простоту логических поступков героя, для которого тело, будь то живое или нет, являлось только временным носителем запаха, как и для любого парфюмера, умертвляющего цветочную жизнь ради неуловимого и бесценного аромата.

Завершая разговор о романе Патрика Зюскинда хочется все же добавить несколько капель дегтя в логику раскрытия сюжета. Речь идет о флаконе с духами, который Гренуа должен был так запрятать в себе, чтобы он не выпал при пытках и при обыске в главах 47, 48; смущает еще то обстоятельство, что, получается, будто Гренуа ожидал ареста и заранее на себе или в себе спрятал духи, так их запечатав, что и они стали невидимы. Но подобная мелочь только добавляет интерес к роману.