Манипуляторы москва «мысль» 1980 сознанием

Глава 1 МАНИПУЛЯЦИЯ И ЗАПРОГРАММИРОВАННОЕ

жүктеу/скачать 2.08 Mb. бет 2/17 Дата 15.07.2016 өлшемі 2.08 Mb. #200186

Бұл бет үшін навигация:

• На протяжении нескольких столетий личное право собственности в союзе с техническим прогрессом повы­шало производительность и тем самым способствовало 26
• Миф о неизменной природе человека
• Миф об отсутствии социальных конфликтов
• Когда в конце 60-х гг. разразился социальный конф­ликт, а протесты против войны во Вьетнаме и демонстра­ции за социальные изменения происходили почти
• Миф о плюрализме средств массовой информации
• Телевизионный редактор программы «Вераети», про­никая за фасад мифа о выборе, ставит перед собой два фундаментальных вопроса
• Рассмотренные нами мифы составляют содержание манипулятивной системы. Давайте теперь коротко проа­нализируем ее форму. 41 Два метода, формирующих сознание
• Дробление как форма коммуникации
• Наивно считать, что информационный аппарат — наиболее дееспособный рычаг управления государствен­ной системы — раскроет секрет осуществления господства. 43
• Немедленность передачи информации
• Пассивность —конечная цель манипулирования сознанием
• В условиях развитой рыночной экономики пассив­ность имеет как физическое, так и интеллектуальное из­мерение, и оба они искусно эксплуатируются аппаратом манипулирования сознанием.

Глава 1 МАНИПУЛЯЦИЯ И ЗАПРОГРАММИРОВАННОЕ СОЗНАНИЕ Пять мифов, составляющих основное содержание Миф об индивидуализме и личном выборе Самым крупным успехом манипуляции, наиболее оче­видным на примере Соединенных Штатов, является удач­ное использование особых условий западного развития для увековечивания как единственно верного определе­ния свободы языком философии индивидуализма. Это позволило концепции индивидуализма выполнять сразу две функции. Она оберегает право частной собственности на средства производства и одновременно выступает в ка­честве блюстителя индивидуального благосостояния, пред­полагая, а скорее настаивая, что последнее недостижимо без существования первого. На этом фундаменте и зиж­дется вся конструкция манипуляции. Чем объясняется сила этого могущественного понятия? Есть достаточно оснований, чтобы утверждать, что суверенные права личности не более чем миф и что об­щество и личность неотделимы друг от друга. Как сви­детельствуют Ломаке, Берковиц и многие другие, «зачат­ки культуры уходят корнями в сотрудничество и комму­никацию» '. И все же основой свободы, как ее понимают на Западе, является наличие гарантированного индиви­дуального выбора. Личный выбор всегда выделялся как нечто желанное и предоставляемое в большом объеме. Природа происхождения этого понятия не нова. Отожде­ствление личного выбора с человеческой свободой разви­валось бок о бок с индивидуализмом семнадцатого сто­летия, причем оба явления — продукт зарождавшейся в тот период рыночной экономики2. На протяжении нескольких столетий личное право собственности в союзе с техническим прогрессом повы­шало производительность и тем самым способствовало 26 укреплению веры в важность личной независимости. С ростом материального благополучия и свободного вре­мени завоевывало свои позиции представление о том, что свобода — понятие сугубо личное, а индивидуальные пра­ва превыше групповых, и что именно они служат осно­вой для социальной организации. Заметим, однако, что условия эти не получили равного распределения среди всех классов западного общества, а во многих странах мира не возникали вовсе. Успех нового класса предпринимателей значительно укрепил веру в рентабельность и желательность инсти­туциональных изменений. Индивидуальный выбор и еди­ноличное принятие решений были в то время функцио­нальной деятельностью, причем конструктивной и полезной в деле повышения производительности, эффек­тивности производства и преумножении прибылей делово­го сословия. Весомые доказательства экономического раз­вития и повышающейся производительности в Западной Бвропе способствовали укоренению и процветанию при­тязаний индивидуализма, личного выбора и частного на­копления. В относительно недавно заселенных Соединенных Шта­тах практически ничто не мешало внедрению индивиду­алистической системы частного предпринимательства с ее мифами о личном выборе и индивидуальной свободе. Предпринимательство и его миф нашли здесь благодатную почву. Развитие первого и укрепление второго были неиз­бежны. Сегодня очевидно, насколько далеко зашел этот процесс, с какой легкостью принимаются обществен­ностью в качестве еще одного примера индивидуальной инициативы гигантские межнациональные частные кор­порации. Например, Фрэнк Стэнтон, бывший до недавнего вре­мени вице-президентом Си-би-эс— наиболее влиятельного радиовещательного конгломерата страны, оспаривает пра­во Организации Объединенных Наций регулировать меж­дународную систему коммуникаций с помощью спутни­ков, и это несмотря на то что спутники в недалеком будущем позволят передавать информацию непосредствен­но «на дом» людям, живущим в разных уголках мира. Стэнтон утверждает, что регулирование «лишает амери­канцев права вести диалог с кем и когда им угодно» 3. Стэнтон обеспокоен правами Си-би-эс. У рядового аме­риканского гражданина нет ни средств, ни технических 26 возможностей для осуществления подобного общения в международном масштабе. Частнособственничество во всех сферах жизни счита­ется совершенно нормальным явлением. Американский образ жизни от самых незначительных деталей до наи­более глубоких представлений и практики отражает ис­ключительно эгоцентричное мировоззрение, которое в свою очередь является точным отражением структуры самой экономики. Американская мечта включает личный тран­спорт, дом для одной семьи, собственное дело. Прочие институты, такие, как конкурирующая система здраво­охранения, считаются обычным, если не нормальным яв­лением для построенной на принципе частной собствен­ности экономики. В этих условиях следует ожидать, что любые измене­ния будут осуществляться лишь посредством индивиду­альных и частных организаций. При усиливающейся дез­интеграции жизни в городских условиях земля остается частной собственностью. Когда в 60-х гг. получила раз­витие космическая система связи, предлагая потенциаль­ный инструмент для международного социального обще­ния, то именно частной корпорации, в которой лишь для проформы имеются три директора, назначенных публич­но, было передано его руководство. Несмотря на то что Южная Калифорния, как и мно­гие американские города, затянута смогом, национальная экономика по-прежнему ориентируется на детройтское производство и счастливое представление о семье с тремя автомобилями. Хотя индивидуальная свобода и личный выбор оста­ются наиболее мощной линией обороны, система частной собственности и производства создает дополнительные конструкции и разрабатывает методы их распростране­ния. Понятия эти либо пытаются оправдать ее существо­вание и сулят великое будущее, либо отвлекают внима­ние от ее бросающихся в глаза недостатков и скрывают существование иных отправных моментов социального развития. Миф о нейтралитете Для достижения наибольшего успеха манипуляция должна оставаться незаметной. Успех манипуляции га­рантирован, когда манипулируемый верит, что все проис­ходящее естественно и неизбежно. Короче говоря, для 27 манипуляции требуется фальшивая действительность, в которой ее присутствие не будет ощущаться. Таким образом, важно, чтобы люди верили в нейтраль­ность их основных социальных институтов. Они должны верить, что правительство, средства массовой информа­ции, система образования и наука находятся за рамками конфликтующих социальных интересов. Правительство, в особенности федеральное, занимает главное место в ми­фе о нейтралитете. Миф предполагает честность и бес­пристрастность правительства в общем и его составных частей: конгресса, системы судебных органов и прези­дентской власти. А такие проявляющиеся время от вре­мени явления, как коррупция, обман и мошенничество, принято относить за счет человеческих слабостей. Сами по себе институты выше подозрений. Фундаментальная прочность всей системы обеспечивается тщательно про­думанной работой ее составных частей. Так, например, в соответствии с этой мифологией пре­зидентская власть находится вне сферы частных интере­сов. В целях манипуляции прежде всего создается иллю­зия беспристрастности президентской власти, ее непри­частности к скандальным конфликтам. Во время выборов 1972 г. кандидат от республиканской партии выставлял свою кандидатуру под эгидой и лозунгами комитета по перевыборам президента, а не как некий реально суще­ствующий г-н Ричард М. Никсон. Глава исполнительной власти всего лишь один из многих (хотя и самый важный) представителей власти, пытающихся представить себя нейтральными, не пресле­дующими никаких целей, кроме всеобщего благоденст­вия, агентами, которые служат всем беспристрастно и бескорыстно. Более полувека все средства массовой ин­формации дружно создавали миф о ФБР как о далеком от политики высокоэффективном, контролирующем соблю­дение законов органе. На практике же бюро постоянно использовалось для запугивания и обуздания тех, кто не­доволен социальным устройством страны. Считается, что средства массовой информации также должны быть нейтральны. Некоторые отклонения от бес­пристрастности в подаче новостей признаются, но пресса уверяет нас, что это не более чем ошибки, допущенные отдельными людьми, которые нельзя считать недостат­ками в целом надежных институтов распространения ин­формации. Тот факт, что средства массовой информации (печать, периодические издания, радио и телевидение) почти без исключения являются деловыми предприятия­ми, получающими доходы от торговли своим временем или полосами, похоже, нисколько не смущает апологетов объективности и неподкупности информационных служб4. Во времена Никсона роль средств массовой информации часто подвергалась сомнению, но лишь потому, что они были недостаточно правыми. Наука, которая, более чем любой другой вид умствен­ной деятельности, стала неотъемлемой частью корпора­тивной экономики, также претендует на ценностный нейтралитет. Игнорируя недвусмысленный характер ис­точников ее финансирования, направления ее исследова­ний, применение ее теорий и характер создаваемых ею парадигм, наука поддерживает представление о своей изолированности от социальных сил, влияющих на все другие виды деятельности государства. Система образования от начальной школы до универ-ситетского уровня, согласно утверждениям манипулято­ров, также свободна от направленного идеологического влияния. Однако результат налицо: удивительно, какой внушительный процент выпускников на каждой ступени образования продолжает, несмотря на всю шумиху по поводу контркультуры, верить в этику конкурирующего делового предпринимательства и следовать ей. Повсюду в социальной сфере к понятиям нейтрально­сти и объективности прибегают всякий раз, когда речь идет о характеристике ценностно ориентированных, на­правленных видах деятельности, оказывающих поддержку превалирующей установленной системе. Существенным элементом постоянного функционирования системы уп­равления служит тщательно культивируемый миф о том, что никакие частные группы или взгляды не оказывают доминирующего влияния на важные процессы принятия решений в стране. Традиционная экономическая наука издавна утверждает, что все — покупатели и продавцы, рабочие и работодатели — находятся в условиях рынка примерно в равном положении и сами решают свою судь­бу в не поддающейся контролю сфере независимого при­нятия решений в пользу того или иного выбора. Мани­пуляция в рыночной экономике — это подобие того опти­ческого обмана, которого все опасаются и от которого все пытаются избавиться, но вместо того, чтобы бороться с ним, стараются просто его не замечать. То же самое происходит и на рынке идей. Манипуляторы утверждают, что не существует никакой идеологии, выступающей в качестве механизма управления. Есть лишь, утверждают они, информационно-научный спектр, из которого ней­тральный ученый, учитель, правительственный чиновник или любой человек выбирает информацию, более всего подходящую к той модели истины, которую он пытается построить. В самом начале периода наиболее острых за всю историю Соединенных Штатов социальных конфлик­тов и усиления манипулятивного управления Дэниел Белл опубликовал книгу, возвестившую «конец идеологии»5. Миф о неизменной природе человека Человеческие устремления могут способствовать соци­альным изменениям. Когда ожидания невелики, преобла­дает пассивность. У каждого человека, безусловно, могут складываться собственные представления о политической, социальной, экономической и личной действительности, однако общим знаменателем всех этих представлений служит взгляд людей на человеческую природу. В конце концов взгляд на природу человека влияет на поведение людей, причем вовсе не потому, что они должны действо­вать подобным образом, а лишь потому, что они верят, что им следует поступать именно так. Один автор пишет по этому поводу следующее: «...поведение людей не мо­жет не зависеть от теорий, которых они сами придержи­ваются... наше представление о человеке влияет на пове­дение людей, ибо этим определяется, что каждый из нас ждет от другого... представление способствует формиро­ванию действительности» б. Легко предположить, что в Соединенных Штатах тео­рия, подчеркивающая агрессивную сторону поведения че­ловека, неизменность человеческой природы, найдет пол­ное одобрение, завладеет многими умами, ляжет в основу большинства работ и будет широко пропагандироваться средствами массовой, информации. Несомненно, экономи­ка, основывающаяся на частной собственности и индиви­дуальном накопительстве, поощряющая их и в силу этого подверженная личным и социальным конфликтам, долж­на иметь на вооружении теорию, объясняющую и узако­нивающую свои практические принципы. Насколько спо­койнее считать, что эти конфликтные отношения заложе­ны в самой человеческой природе, а не навязаны соци­альными условиями) Подобное мировоззрение также пре- красно уживается с антпидеологической позой, принятой системой. Оно порождает «научный» и «объективный» подход к условиям жизни человека, ведет к точному из­мерению всех порочных сторон микроповедения человека, оставляя без внимания более значимые и в меньшей сте­пени поддающиеся измерению социальные параметры. Так, например, заправилы средствами массовой инфор­мации легко оправдывают ежедневные телевизионные программы, в которых на каждый час приходится с пол­дюжины убийств, утверждая, что телевидение лишь дает людям то, чего они сами хотят. Очень плохо, пожимают они плечами, что человеческая природа ежедневно в те­чение восемнадцати часов требует насилия и бойни. Рынок с готовностью принимает работы авторов, объ­ясняющих агрессивный и хищнический характер челове­ческой природы, проводя параллели с поведением живот­ных. Что ж, возможно, они правы! Не проходит и дня, чтобы каждый из нас не сталкивался, прямо или косвен­но, с поразительным бесчеловечным поведением. Манипу­ляторы сознанием могут не заботиться о придумывании оправданий, которые притупляют сознание и ослабляют стремление к социальным изменениям. Индустрия куль­туры, действуя в соответствии с общепринятыми принци­пами конкурентной борьбы, состряпает бесконечное мно­жество объяснительных теорий. Информационная машина позаботится, строго из соображений выгоды, чтобы люди получили «возможность» прочесть, увидеть и услышать о новейшей теории, связывающей городскую преступность с брачным поведением насекомоядных. Журнал «Форчун», например, считает хорошим при­знаком, что некоторые американские ученые-обществове­ды в своих трактовках социальных явлений вновь подчер­кивают «неподатливость человеческой природы». «Орто­доксальный взгляд на среду как на важнейший фактор, влияющий на поведение людей,— пишет журнал,— по­зволяет прийти к новому выводу относительно роли наследственных факторов: стремление к перестройке об­щества путем формирования нового человека сменяется разумным пониманием неподатливости фундамента че­ловеческой природы» 7. Чистый социальный эффект от тезиса, обвиняющего во всем природу человека, выражается в дальнейшей дез­ориентации, полнейшей неспособности не только устра­нить, но хотя бы даже выявить истинные причины зла 31 и, как главное следствие, приверженность к существую­щему статус-кво. Это полное отрицание того, что один автор назвал «человеческим характером природы чело­века». «...Полагать, что агрессивность человека или его стре­мление к собственности свойственно его животной приро­де,— значит ошибочно принимать некоторых людей за все человечество, современное общество — за все возможные общества, при помощи небывалой метаморфозы выдавать существующее за должное и при таком подходе социаль­ное подавление из причины человеческого насилия пре­вращать в его следствие. Пессимизм в оценке человека служит сохранению статус-кво. Это благо для богатых, подачка для политически пассивных, утешение для тех, кто продолжает пользоваться преимуществами привиле­гированного положения. Пессимизм слишком дорого об­ходится лишенным гражданских прав — они платят за него своей свободой... Мужчины и женщины должны верить, что человечество может стать полностью человечным, иначе люди никогда не смогут обрести подлинно челове­ческое лицо. Другими словами, трезвый оптимистичный взгляд на возможности человека (основанный на призна­нии достижений человечества, но с учетом его слабостей) является необходимой предпосылкой для социального действия, цель которого — превращение возможного в реальное» 8. Именно в целях предотвращения социального действия (совершенно неважно, сформулирована эта задача отчет­ливо или нет) и придается такое большое значение лю­бым формам пессимистической оценки человеческих воз­можностей. Коль скоро мы обречены в силу нашей на­следственности, мало что можно измелить. Но существуют слишком веские причины для такой недооценки возмож­ностей человека. Укоренившаяся социальная система за­висит от того, насколько ей удается поддерживать в мас­се, особенно в умах ее «просвещенной» части, сомнение и неуверенность относительно человеческих перспектив. Манипуляторы сознанием считают, что природа чело­века, как и весь мир, неизменна. Фрейре пишет: «...угне­татели разрабатывают целый ряд методов, исключающих наличие в мире нерешенных проблем, они изображают мир как некий устоявшийся организм, нечто данное свы­ше, нечто, к чему люди, будучи всего лишь зрителями, должны приспосабливаться» 9. 82 При этом совершенно необязательно игнорировать историю. Напротив, постоянный перепев событий про­шлого сопровождает разглагольствования о том, какие из­менения происходят у нас под носом. Но все это непре­менно изменения физического характера — нрвые средства транспорта, установки для кондиционирования воздуха, космические ракеты, упакованные продукты питания. Манипуляторы сознанием подробно останавливаются на этих вопросах, но старательно избегают рассмотрения изменений в общественных отношениях или в институ­циональных структурах, поддерживающих экономику. Любые возможные футуристические измышления де­тально обсуждаются и разрабатываются. И все же те, ко­му предстоит пользоваться этими удивительными про­граммами, будут продолжать вступать в брак, воспитывать детей в пригородных домах, работать на частные компа­нии, голосовать за президента в двухпартийной системе и тратить значительную часть своих доходов на оборону, закон, порядок и содержание супершоссе. Мир, за исклю­чением некоторой привлекательной поверхностной смены декораций, останется прежним, основные отношения не изменятся, ибо они, как и сама природа человека, заве­домо постоянны. А что касается той части мира, где уже произошли далеко идущие социальные изменения, то со­общения о них (если таковые вообще поступают) подчер­кивают лишь недостатки, проблемы и кризисы, за кото­рые с радостью цепляются манипуляторы сознанием внутри страны. Если же вдруг появляются благоприятные сообщения, то они «балансируются» негативными оценками, восста­навливающими «надлежащую» и хорошо знакомую кар­тину. В редких случаях, когда на экраны телевизоров по­падают фильмы о социалистических странах, телекоммен­татор осторожно помогает зрителю «правильно» интер­претировать увиденное. В противном случае это может нарушить привычное мышление, так усердно культиви­руемое всеми нашими информационными каналами. Миф об отсутствии социальных конфликтов Стремление сконцентрировать внимание на недостат­ках революционных общественных движений — это лишь один, международный, аспект деятельности манипулято­ров сознанием по скрытию от общественности реальности существования господства и эксплуатации. 33 Манипуляторы, рисуя картину жизни внутри страны, полностью отрицают наличие социальных конфликтов. На первый взгляд такая постановка вопроса кажется не­реальной. В конце концов насилие — такая же характер­ная черта Америки, как яблочвый пирог. Причем оно присутствует не только в реальной, но и в воображаемой жизни: в фильмах, на телевидении, по радио ежеднев­ная порция предлагаемых общественности сцен насилия просто поразительна. Как же этот карнавал конфликтов уживается с намерением заправил средств массовой ин­формации создать образ социальной гармонии? Однако это противоречие решается довольно просто. Национальный аппарат обработки информации подает конфликт как дело исключительно индивидуальное и по его проявлениям, и по происхождению. Для манипулято­ров культурой и информацией социальные корни конф­ликта просто не существуют. Есть, правда, «славные ма­лые» и «бандиты», но, за исключением таких стандарт­ных ситуаций, как в вестернах, считающихся ушедшими в прошлое, ролевое отождествление больше не связы­вается с основными социальными категориями. Черные, коричневые, желтые, красные и другие этни­ческие группы Америки всегда занимали неблаговидное место в продукции индустрии культуры. И все же это всего лишь меньшинства, которые в разной степени эксплуатировались всеми слоями белого населения. Что же касается главного разделения общества на рабочих и владельцев предприятий, то оно, как правило, не ана­лизировалось. Все внимание уделяется другим пробле­мам — в основном стремлению пробиться вверх среднего сословия, к которому, как полагают, относит себя боль­шинство населения. Нежелание признать и объяснить наиболее глубокую из всех конфликтных ситуаций общественного строя в США отнюдь не новый аспект деятельности культурно-информационного аппарата. К подобной практике при­бегают давно. Подлинные, признающие эту реальность произведения весьма редко встречаются в массовом ин­формационном потоке. По сути банальность составляемых программ, особенно тех, которые касаются важнейших социальных событий, объясняется институциональной не­способностью средств массовой информации признавать и выявлять основы социальных конфликтов. Это вовсе не недосмотр и не признак творческой неспособности, а ре- 84 зультат намеренной политики, проводимой людьми, опре­деляющими политику в области культуры. Правящая элита требует опущения или искажения со-циальной действительности. Правдивый анализ и обсуж­дение социального конфликта может лишь усилить сопро­тивление социальному неравенству. Могущественные в экономическом отношении группы и компании делаются весьма раздражительными, как только объектом внима­ния становится их эксплуататорская деятельность. Ре­дактор телевизионной программы «Вераети» Лес Браун описывает следующий случай. Компания «Кока-кола Фуд» и объединение «Флорида фрут энд веджетебл» весь­ма резко отреагировали на документальный фильм «Ко­чевник», в котором рассказывалось о кочующих сборщи­ках фруктов во Флориде. «Чудо, что фильм «Кочевник» вообще был снят»,— писал Браун. Компания Эн-би-си получила предупреждение с требованием отказаться от демонстрации программы, поскольку она была «предвзя­той». От компании требовали вырезать некоторые кадры, и кое-что действительно пришлось вырезать. В конце кон­цов после демонстрации ««Кока-кола» отдала всю свою рекламу компаниям Си-би-эс и Эй-би-си» |0. На уровне коммерческих передач показ фильмов, за­трагивающих социальные проблемы, вызывает у массо­вой аудитории чувство тревоги, так по крайней мере счи­тают исследователи аудитории. Поэтому для обеспечения как можно большей аудитории фирмы, заказывающие рекламные программы, всегда стремятся убрать потен­циально «противоречивый» материал. В Соединенных Штатах из всех видов зрелищ и куль­турной продукции наибольшим успехом и поддержкой со стороны средств массовой информации неизменно поль­зуются те фильмы, телевизионные программы, книги и массовые зрелища (например, Диснейленд), которые предлагают более чем достаточную порцию насилия, но никогда не затрагивают социальных конфликтов. Как ука­зывает Фрейре, «такие понятия, как единство, организа­ция и борьба, немедленно получают ярлык опасных. И действительно, понятия эти представляют опасность для угнетателей, ибо их реализация необходима для осво­бодительной деятельности» и. Когда в конце 60-х гг. разразился социальный конф­ликт, а протесты против войны во Вьетнаме и демонстра­ции за социальные изменения происходили почти ежедневно, система массовой информации на какое-то вре­мя оказалась сбитой с толку. Однако она быстро справи­лась, и уже к концу десятилетия на экраны страны обру­шился поток фильмов с «чернокожими» сценариями. Имаму Амири Барака назвал подобные фильмы «совре­менными игрушками для черных». Они полностью соот­ветствовали предписанию, данному Джимом Брауном ки­норежиссерам: «Единственный подход, который оправдает себя,— это подход к кино как к индустрии, как к бизне­су. Чернокожие должны прекратить кричать «черный» и начать кричать «бизнес»» 12. Вряд ли следует объяснять, что подобная продукция не позволяет проследить корни происходящих событий, а лишь затушевывает их поверх­ностными эффектами. Миф о плюрализме средств массовой информации Представление о личном выборе, осуществляемом в условиях культурно-информационного разнообразия, рек­ламируется в мировом масштабе как характерная черта жизни в Америке. Подобная точка зрения также свойст­венна структуре убеждений большинства американцев, что делает их особенно податливыми скрупулезно прово­димой манипуляции. Вот почему именно этот миф и яв­ляется главным мифом, обеспечивающим успех манипу­ляции. Выбор и разнообразие — понятия хотя и разные, но все же неотделимые друг от друга; выбор в действи­тельности невозможен без разнообразия. Если на деле предметов выбора не существует, то и выбор либо бес­смыслен, либо носит манипулятивный характер. Выбор также носит манипулятивный характер, когда создается иллюзия того, что он имеет смысл. Факт этот трудно проверить, но есть все основания полагать, что иллюзия информационного выбора прису­ща Соединенным Штатам в большей степени, чем дру­гим странам. Иллюзия усиливается намеренно поддержи­ваемой заправилами средств массовой информации готовностью принимать обилие средств массовой инфор­мации за разнообразие содержания. Легко поверить, что страна, располагающая 6,7 тыс. коммерческих радиостан­ций, более чем 700 коммерческими телевизионными стан­циями, 1,5 тыс. ежедневпых газет, сотнями периодиче­ских изданий, кинопромышленностью, производящей ежегодно около двухсот новых художественных фильмов, и частной книгоиздательской индустрией с капиталом, превышающим миллиард долларов, должна обеспечить своему народу огромное информационное и зрелищное разнообразие. На практике, за исключением довольно небольшой избранной части населения, которая знает, что ей нуж­но, и потому может воспользоваться массовым потоком информации, большинство американцев в основном, хотя и подсознательно, попадают в лишенную всякого выбора информационную ловушку. В сообщениях из-за рубежа и о событиях внутри страны или даже в местных ново­стях практически нет никакого разнообразия мнений. Это обусловливается прежде всего идентичностью мате­риальных и идеологических интересов, присущих собст­венникам (в данном случае тем, кому принадлежат средства массовой информации), а также монополисти­ческим характером информационной индустрии в целом. Информационные монополии ограничивают информа­ционный выбор во всех сферах своей деятельности. Они предлагают лишь одну версию действительности — свою собственную. В категорию подобных средств информа­ции попадает большинство национальных газет, журна­лов и фильмов, выпускаемых национальными или регио­нальными информационными конгломератами. Число американских городов, в которых имеются конкурирую­щие газеты, значительно сократилось. Несмотря на наличие конкурентной борьбы за ауди­торию между тремя основными телевизионными сетями, всего два условия определяют рамки предлагаемых ими программ. Ведя оживленную конкурентную борьбу за завоевание как можно большего числа зрителей, все теле­визионные компании тем не менее предлагают схожие по форме и содержанию программы. Если Эй-би-си ус­пешно демонстрирует серии вестернов, то Си-би-эс и Эн-би-си «конкурируют» с ней, показывая в то же самое время современные боевики («Shoot'-em-ups»). Кроме того, каждая из трех национальных компаний представ­ляет собой часть или сама является огромным информа­ционным деловым предприятием с тенденциями, свойствен­ными всем деловым предприятиям, ставящим прибыль своей главной целью. Отсюда следует, что разнооб­разие информационно-зрелищного сектора заключает­ся лишь в показе поверхностно отличающихся вариантов основных категорий программ. Например, есть несколь­ко дискуссионных телевизионных программ! показываемых 87 поздно вечером, может быть, с полдюжины серий о частных детективах вестернов и фильмов на тему за­кона и порядка, есть разные обозреватели новостей по всем трем телесетям, предлагающие в основном идентич­ную информацию. Можно включить радиоприемник и услышать круглосуточную передачу новостей по одной, максимум двум программам или послушать 40 лучших песенок, предлагаемых «конкурирующими» ведущими механически записанных программ. Хотя и не обязатель­но, чтобы все программы, исполнители, комментаторы или информационные обзоры походили на программы конку­рентов, никакого значимого качественного различия меж­ду ними не существует. Подобно тому как «супермарке­ты» продают одинаковое мыло в шести различных упаковках, аптеки предлагают бесконечное множество таблеток аспирина по разным ценам, так и механические ведущие проигрывают те же пластинки в перерывах между разыгрываемыми артистами сцепками, реклами­рующими различные товары. Информационные полуфабрикаты бесконечно разно­образны: программы в различных городах и сельских районах внешне не похожи друг на друга. Основные центры метрополии имеют с полдюжины телевизионных каналов, тридцать или сорок радиостанций, две или три газеты и десятки кинотеатров. Районы с меньшим коли­чеством городов, как правило, не обладают столь обшир­ными информационно-зрелищными возможностями. Чем больше информационных источников, тем, очевидно, больше информационных сообщений и раздражителей. Но обилен ли, скуден ли информационный поток — ре­зультат, как правило, один и тот же. Зрелища, новости, информация и сообщения выбираются из одной инфор­мационной кладовой «привратниками», чья деятельность неизбежно мотивируется одинаковыми коммерческими требованиями. Стиль и метафоры могут быть различны­ми, но суть от этого не меняется. И все же именно эти условия информационного плю­рализма, лишенного по сути какого бы то ни было разно­образия, и делают такой могущественной доминирующую систему программирования сознания. Многоканаль­ный информационный поток заставляет верить в иллю­зорное понятие свободного информационного выбора. В то же время основной его целью является постоянное закрепление существующего статус-кво. Аналогичные побудители, исходящие из якобы разнообразных источ­ников, создают у слушателей (зрителей) и читателей представление о неуправляемой, относительно свободной и вполне естественной информации. Как же может быть иначе при таком обилии программ и способов их переда­чи? Получение корпоративной прибыли — главная цель информационных конгломератов,— какую бы решающую роль она ни играла,— остается для потребителей образов индустрии культуры некой незримой абстракцией. Одно можно сказать с уверенностью: средства массовой инфор­мации стараются не привлекать внимания аудитории к самому факту своего существования и к методам их ра­боты. Джордж Гербнер в своей статье в «Сайнтифик аме-рикан» писал: «...вопрос не в том, свободны ли органы массовой информации, а в том, кем, как, .с какой целью и с какими последствиями осуществляется неизбежное управление ими?» |3 Телевизионный редактор программы «Вераети», про­никая за фасад мифа о выборе, ставит перед собой два фундаментальных вопроса: «Один из мифов об американском телевидении строит­ся на представлении, что оно функционирует как куль­турная демократия, согласно которой программы выжи­вают или отмирают по воле зрительского большинства. Точнее, главным образом в сфере развлечений — это культурная олигархия, управляемая в общих интересах рекламодателей. Как правило, крупнейшие рекламода­тели телевидения — производители продуктов питания, медикаментов, напитков, хозяйственных товаров, автомо­билей и до 1971 г. сигарет,— между прочим, прежде все­го стремились добиться наибольшего распространения среди представителей средних слоев, так что плотность зрителей стала основным критерием в оценке программ. Этот упор на популярность программ и создал видимость их демократического отбора на телевидении. В действи­тельности даже пользующиеся огромной популярностью программы (независимо от того, страдает ли при этом зритель) исчезают из эфира, если аудитория, на которую они рассчитаны, не интересует рекламодателей»14. Сходство основ информациоппого материала и куль­турного содержания программ, передаваемых каждым отдельно взятым средством массовой информации, подво­дит к необходимости анализа системы массовой инфор- мации в целом. Средства массовой информации постоянно укрепляются. Поскольку они действуют в соответствии с коммерческими правилами, полагаются на рекламу и тесно связаны (как по своей структуре, так и в силу от­ношений с фирмами, заказывающими рекламные пере­дачи) с корпоративной экономикой, средства массовой информации представляют собой индустрию, а не объе­динение независимых, свободно действующих предприни­мателей, каждый из которых предлагает индивидуаль­ную продукцию. По необходимости и по своей струк­туре поставляемые ими образы и сообщения, за редким исключением, создаются с учетом достижения идентич­ных целей, которые, говоря простым языком, служат обес­печению прибыльности, утверждению и поддержанию основанного на частнособственнических принципах по­требительского общества. Соответственно исследование, направленное на рас­крытие влияния одной телевизионной программы или фильма или даже целой категории «раздражителей», та­ких, как насилие на телеэкране, часто не приносит ни­каких результатов. Кто может с полной уверенностью утверждать, что насилие на телеэкране порождает пре­ступность среди молодежи, когда пропаганда насилия свойственна всем каналам массовой информации? Как можно считать, что какой-либо один вид программ слу­жит причиной шовинистического или расистского пове­дения, когда побудители и образы, вызывающие подоб­ные чувства, непрерывным потоком следуют по всем ка­налам передач? Считается общепризнанным, что телевидение являет­ся самым мощным средством массовой информации. Дей­ствительно, трудно переоценить его влияние как постав­щика ценностей системы. Тем не менее телевидение, какое бы могущественное оно ни было, зависит от отсут­ствия противоречащих побудителей в других каналах средств информации. Каждый из информационных кана­лов вносит свою лепту, но результат всегда один — ук­репление статус-кво. Время от времени использование повторов и усиле­ния всеми средствами информации признается довольно необычным, косвенным образом. Например, одно из са­мых влиятельных еженедельных изданий страны, «ТВ Гайд» («ТВ Гид»), который несколько подробнее 40 анализируется ниже, жалуясь на то, как на экранах те­левизоров в Западной Европе создаются негативные представления о Соединенных Штатах, предлагает не­сколько поучительных откровений. В статье, озаглавлен­ной «Через стекло видно плохо», Роберт Мьюзел пишет: «В начале этого (1971) года в Монако я беседовал с Фрэнком Шекспиром, главой Информационного агентст­ва США, о том, какое представление о Соединенных Штатах складывается в Европе и какова здесь роль программы «Система отсчета». Это просто означает, что один и тот же кадр об Америке по-разному восприни­мается европейским и американским зрителем. С самого рождения американец сознательно или подсознательно впитывает поток информации о своей стране и народе, и это вырабатывает у него своего рода «систему отсчета», которая позволяет ему оцепить, скажем, оппортуниста-радикала, скорбящего по своей родине. У европейца по­добный фундамент отсутствует. Он видит лишь извест­ного американского писателя, или общественного деяте­ля, или кинозвезду, оплакивающих, возможно, мнимый закат демократии в Соединенных Штатах. И он в это верит» 15. Автор недвусмысленно намекает, что большинство американцев снабжены надежной «системой отсчета», навязанной им «сознательно» или «подсознательно» та­кими источниками информации, как «ТВ Гайд», и сотня­ми других. Подкрепленный подобным образом, средний американец воспримет лишь ту информацию, которая утверждает потребительское общество и отвергает любой критический материал. Когда американец должным обра­зом «подготовлен», он тогда делается относительно не­уязвимым для противоречащих сообщений, насколько бы правдивыми они ни были16. Не приходится сомневать­ся, что «система отсчета» не была бы столь эффектив­ной, если бы средства информации действительно носили плюралистический характер (как это утверждают они сами), а их сообщения были бы по-настоящему разно­образны. Однако благодаря стараниям многочисленных, но лишь поверхностно отличающихся друг от друга средств массовой информации сознание большинства людей с самого детства надежно запрограммировано. Рассмотренные нами мифы составляют содержание манипулятивной системы. Давайте теперь коротко проа­нализируем ее форму. 41 Два метода, формирующих сознание Дробление как форма коммуникации Мифы создаются для того, чтобы держать людей в повиновении. Когда их удается незаметно внедрить в со­знание масс, как это делает культурно-информационный аппарат, мифы обретают огромную силу, ибо большинст­во людей не подозревают о происходящей манипуляции. Специальный метод передачи мифа делает процесс управ­ления еще более эффективным. Метод передачи сам по себе добавляет еще одно измерение к манипулятивпому процессу. По сути мы сталкиваемся с тем, что, как та­ковая, форма коммуникации, получившая развитие в ус­ловиях рыночной экономики, и в частности в Соединен­ных Штатах, олицетворяет управление сознанием. На­гляднее всего это проявляется в методе распространения информации, особенно широко применяемом в Соединен­ных Штатах,— методе, который мы назовем дроблением. Пользуясь несколько иной терминологией, Фрейре на­зывает его «одним из характерных приемов культурного подавления, который, за редким исключением, не осозна­ется преданными, но наивными профессионалами, сосре­доточивающими внимание на локализированном подходе к проблемам и потому не способными воспринимать их как измерения одной общей проблемы в целом» 17. Дробление или локализация представляет собой доми­нирующий метод распространения информации в Север­ной Америке. При передаче новостей по радио и телеви­дению многочисленные не связанные друг с другом сообщения выстреливаются в эфир подобно автоматной очереди. Газеты представляют собой толстые (десятки страниц) подборки материала, расположенного почти наугад или в соответствии с тайными законами журна­листики. Журналы намеренно разбивают статьи, поме­щая основную часть текста в конце номера, с тем чтобы заставить читателя просмотреть несколько страниц рек­ламы. Радио- и телевизионные программы постоянно прерываются для передачи рекламы. Реклама и объявле­ния так прочно вошли в практику радио и телевидения, что даже программы для детей, которые, как утверждает­ся, составляются в воспитательных целях, используют прерывающуюся модель коммерческого телевидения, хотя 42 нет веских причин считать, что дети не могут подолгу сосредоточивать внимание на чем-то одном и требуют постоянных перерывов18. На практике постепенное уве­личение промежутка времени, когда дети концентрируют внимание на чем-то одном, может стать фактором, с по­мощью которого можно управлять развитием их умст­венных способностей. Тем не менее «Улица Сезам» — популярная программа для детей — по стилю подачи не отличается от бьющих по мозгам коммерческих шоу для взрослых; ее составители должны следовать заученной модели, в противном случае они рискуют потерять дет­скую аудиторию, воспитанную на коммерческих про­граммах. Фрагментация при подаче информации усиливается в связи с требованием потребительской экономики за­полнять время передач по всем каналам- распростране­ния информации коммерческими сообщениями. Призывы покупать атакуют нас со всех возможных направлений. Метро, шоссейные дороги, волны эфира, почта и даже небо (прочерчивание самолетом буквенных знаков) — все используется как средство безжалостного наступле­ния рекламы. Полное безразличие, с которым реклама относится к любым политическим или социальным собы­тиям, врываясь в передачи независимо от того, о чем идет речь, низводит любые социальные явления до уров­ня ничего не значащих происшествий. Таким образом, реклама в дополнение к ее общепризнанным функциям по продаже товаров, культивированию новых потреби­тельских запросов и восхвалению системы оказывает кор­поративной экономике еще одпу неоценимую услугу. Ее вмешательство во все информационные и развлекатель­ные программы снижает и без того низкую способность аудитории оценивать тотальный характер освещаемого события или проблемы. Однако было бы ошибочно полагать, что без рекламы пли при условии ее сокращения события получили бы то целостное освещение, какое необходимо для понимания сложности современной социальной жизни. Добиваясь выгод для тех, кто за нее платит, реклама служит тем самым самой системе, а это ведет неизбежно к усилению фрагментации в подаче информации. Наивно считать, что информационный аппарат — наиболее дееспособный рычаг управления государствен­ной системы — раскроет секрет осуществления господства. 43 Возьмем, например, принцип составления обычной телевизионной или радиопрограммы или компоновки пер­вой страницы крупной ежедневной газеты. Общим для всех является полпая разнородность подаваемого мате­риала и абсолютное отрицание взаимосвязи освещаемых социальных явлений. Дискуссионные программы, преоб­ладающие на радио и телевидении, представляют собой убедительные образцы фрагментации как формы пода­чи материала. Случайное появление в многоплановой программе полемизирующих с основным ее содержанием тем или людей полностью рассеивает или снижает значе­ние самой полемики. Что бы ни было сказано, все полно­стью растворяется в последующих рекламных объявле­ниях, комических трюках, интимных сценах и сплетнях. Но это еще не все. Программы подобного рода обыгры-ваются как образцы доброй воли самой системы. Средст­ва массовой информации и их заправилы похваляются откровенностью системы информации, которая позволяет выпускать в эфир любой критический материал. Массо­вая аудитория попадается на этот аргумент и верит, что ей предоставляется доступ к свободному потоку мнений. Экологический императив признания взаимосвязи яв­ляется одним из методов науки, который можно с пол­ным основанием применять к человеческим отношениям. Когда тотальный характер социальной проблемы наме­ренно обходится стороной, а отрывочные сведения о ней предлагаются в качестве достоверной «информации», то результаты такого подхода всегда одинаковы: непонима­ние, в лучшем случае неосведомленность, апатия и, как правило, безразличие. Средства массовой информации не одиноки в активном выборе метода фрагментации. Вся культурно-образова­тельная система поощряет и осуществляет распыление, специализацию и микроскопическое разделение. Универ­ситетские справочники служат свидетельством произ­вольного и насильственного разделения курсов по общест­венным дисциплинам. Каждая из дисциплин отстаивает свою «беспримесность», и наибольшей популярностью пользуются модели, исключающие междисциплинарную взаимосвязь. Экономика — для экономистов, политика — для ученых, занимающихся политическими науками. И хотя в действительности эти две сферы неотделимы друг от друга, в научном отношении их взаимосвязь отри­цается или игнорируется. 44 Когда летом 1972 г. министр торговли отправился в Москву для подписания торгового соглашения, перегово­ры зашли в тупик, потому что Соединенные Штаты в ка­честве предварительного условия требовали от русских оказать давление на Северный Вьетнам, чтобы тот пре­кратил боевые действия. Как признал министр торговли Питер Г. Петерсон, «существует взаимосвязь между эко­номикой и политикой» 19. Попробуйте найти упоминание о подобной взаимосвязи в учебниках по экономике, где рассматриваются вопросы торговли, экономической по­мощи, развития и производительности! С внедрением в информационную систему новой ин­формационной техники фрагментация приобретает еще одно измерение. Поток несвязанной информации уско­ряется до такой степени, что это вызывает порой до из­вестной степени обоснованные жалобы на «информа­ционную перегрузку». В действительности количество значимой информации не увеличивается. Подобно тому как реклама мешает сосредоточиться и лишает весомо­сти прерываемую информацию, новая и эффективная техника обработки информации позволяет заполнить эфир потоками никчемной информации, еще больше осложняющей для индивида и без того безнадежные поиски смысла. Немедленность передачи информации Немедленность не только тесно связана с методом фрагментации, но и является обязательным элементом для его осуществления. Качество это способствует уси­лению манипулятивных возможностей информационной системы. Тот факт, что информация не имеет сколько-нибудь постоянной структуры, также снижает возмож­ность ее понимания. И все же незамедлительность — репортаж непосредственно с места событий — остается одним из самых главных принципов американской жур­налистики. Социальные системы, неспособные обеспе­чить незамедлительную информацию, считаются безна­дежно отсталыми, неэффективными или, что значитель­но серьезнее, социально-преступными. Но скорость при передаче информации вряд ли мож­но считать достоинством, как таковым. В Америке осно­ванная на конкуренции система превращает информа­цию в товар потребления, и выгода состоит в том, чтобы первым заполучить и продать такой скоропортящийся 46 товар, как новости. Дело Джека Андерсона, известного фельетониста, служит яркой иллюстрацией сложившейся ситуации. Он не мог удержаться от соблазна выступить с документально неподтвержденными обвинениями про­тив Томаса Иглтона, который в 1972 г. боролся за право остаться в списке кандидатов на пост вице-президента от демократической партии. Уличенный в неточности информации (уже после того» как Иглтону был нанесен максимальный вред), Андерсон принес свои извинения, обвинив во всем «конкуренцию». Не выступи он со свои­ми сообщениями, этим материалом непременно восполь­зовался бы кто-нибудь другой 20. В Соединенных Штатах и других западных странах процесс распространения информации, использующий современную электронную технику и движимый моти­вами конкуренции, постоянно осуществляется в трудной, напряженной атмосфере. В случаях возникновения дейст­вительных или мнимых кризисов нагнетается неблагопри­ятная и совершенно необоснованная атмосфера истерии и взвинченности. Ложное чувство срочности, возникающее в силу упора на немедленность, создает ощущение не­обычайной важности предмета информации, которое так же быстро рассеивается. Соответственно ослабевает спо­собность разграничивать информацию по степени важности. Быстрочередующиеся сообщения об авиа­ционных катастрофах и наступлении национально-осво­бодительных сил во Вьетнаме, растратах и забастовках, сильной жаре и т. д. мешают составлению оценок и сужде­ний. При таком положении вещей умственный процесс сортирования, который в обычных условиях способст­вует осмыслению информации, не в состоянии выпол­нять эту функцию. Мозг превращается в решето, в кото­рое ежечасно вываливается ворох иногда важных, но в основном пустых информационных сообщений. В Нью-Йорке, например, завтрашние газеты можно купить уже в 22 часа 30 минут. Значение завтрашней газеты именно в том и состоит, что она помогает предать забвению все, что произошло сегодня. Разделавшись с событиями се­годняшнего дня, источники информации переключаются на подачу очередного потока не связанных друг с дру­гом сообщений. Однако большинство важных событий созревает и обретает смысл лишь по истечении опреде­ленного времени. Полутораминутные информационные «молнии», передаваемые через спутники, отнюдь не спо- 46 собствуют пониманию их развития. Полнейшая концен­трация внимания на происходящих в данную минуту событиях разрушает необходимую связь с прошлым. Речь идет не о технике, позволяющей и облегчаю­щей немедленную передачу информации. Такая техника существует и может в иных условиях играть положи­тельную роль. Предметом нашей озабоченности является существующая социальная система, использующая тех­нику быстрой передачи информации для распыления или лишения смысла информации и утверждающая при этом, что скорость подачи сообщений служит делу понимания и просвещения. Легко представить себе электронные устройства, ко­торые будут использовать незамедлительность как допол­нительное средство углубления смысла передаваемой ин­формации. Однако трудно поверить, что немедленность как эффективный манипулятивный прием не будет ис­пользоваться манипуляторами сознанием с целью поме­шать массам понять и осмыслить суть происходящих событий. Пассивность —конечная цель манипулирования сознанием Содержание и форма средств массовой информации Америки — мифы и средства их передачи — полностью опираются на манипуляцию. При успешном применении, а это, несомненно, так и есть, они неизбежно приводят к пассивности индивида, к состоянию инертности, кото­рое предотвращает действие. Именно такого состояния индивида и стремятся добиться средства массовой ин­формации и вся система в целом, так как пассивность гарантирует сохранение статус-кво. В условиях развитой рыночной экономики пассив­ность имеет как физическое, так и интеллектуальное из­мерение, и оба они искусно эксплуатируются аппаратом манипулирования сознанием. Телевидение лишь новейшее и самое эффективное средство, вызывающее состояние пассивности индивида. Поражает уже сама по себе статистика времени, затра­чиваемого на телевидение. Американцы проводят у теле­визора сотни миллионов часов в неделю и миллиарды часов в год, не проявляя при этом ни малейшего жела­ния выйти куда-либо из гостиной. И все же проблема 47 значительно глубже, чем просто физическая неподвиж­ность десятков миллионов людей. Сокращение умствен­ной деятельности также является результатом отупляю­щего воздействия бесконечного количества затрачивае­мых на просмотр телепрограмм часов. Трудно поддается измерению, но тем не менее имеет огромное значение умиротворяющее воздействие телевидения на критичес­кое сознание. Как пишет Рудольф Арнхейм, «одна из специфических особенностей телевидения заключается в том, что мы включаем телевизор, а затем воспринимаем все происходящее на экране, а это означает чрезвычайно пассивное отношение со стороны зрителя. Совершенно неважно, что показывается. Это может быть программа на иностранном языке или еще что-нибудь, не представ­ляющее никакого интереса. И раздражитель, на который вы практически не реагируете, усыпляет вас. Это напо­минает убаюкивание... не раздражает вас, не вынуждает реагировать, а просто освобождает от необходимости проявлять хоть какую-нибудь умственную активность. Ваш мозг работает в ни к чему не обязывающем направлении. Ваши чувства, которые в противном случае заставляли бы вас предпринимать какие-либо активные действия, полностью отвлечены» 21. Можно с уверенностью сказать, что для достижения состояния пассивности корпоративная экономика исполь­зует не одно только телевидение. До появления телеви­дения существовало немало средств, оказывавших на сознание такое же притупляющее воздействие. Радио, кино, массовые зрелищные виды спорта и большое коли­чество более или менее значительных шоу ослабляли и продолжают ослаблять способность людей к противодей­ствию. Хотя большинство подобных зрелищных развлечений не требует от вас участия, по крайней мере в физическом смысле, но и в основных массовых видах развлекательно­го искусства — радио, телевидении, кино — не содержится ничего, что могло бы вывести вас из состояния умствен­ного оцепенения. Конечно, изредка появляются передачи, пробуждающие сознание и концентрирующие внима­ние на проблемах огромной важности. Но эти исключе­ния не могут скрыть главного — цель радио- и телевизи­онных программ и фильмов в коммерческом обществе состоит не в том, чтобы пробуждать, а в том, чтобы 48 усыплять обеспокоенность социальной и экономической действительностью. Более того, предпринимаются достаточно решитель­ные меры, чтобы исключения таковыми и оставались. Фред Френдли рассказывает о своем опыте работы в Си-би-эс в 50-х гг., когда он и Эдвард Р. Морроу снима­ли свои критические документальные фильмы 22. Смозерс и Бразер также очень скоро обнаружили, насколько коро­ток их поводок, когда они попытались позволить себе в своей программе несколько незначительных выпадов про­тив истэблишмента. Их программа была незамедлительно запрещена. 6 техническом отношении информационная техника располагает к распространению пассивности. Как легко повернуть выключатель, устроиться на диване и позво­лить образам беспрепятственно проникать в мозг. Когда это свойство коммуникационной техники подкрепляется специально подготовленными программами, намеренно добивающимися такого парализующего воздействия, то результат, как правило, поразительный. Один из обозре­вателей писал о периоде расцвета американской кинохро­ники 30-х гг. (и слова эти можно полностью отнести к 70-м гг.), что «американская кинохроника рассказывает аудитории о футбольных матчах, наводнениях, красот­ках в купальных костюмах и знаменитостях. Кинозри­тель 30-х гг. узнает значительно больше о Джоне Дил-линджере или о мисс Америке, чем о забастовке метал­листов или гражданской войне в Испании»23. Подобное сочетание лишенных жизненного содержа­ния программ и располагающей к пассивности коммуни­кационной техники — вот инструмент современного аме­риканского аппарата манипулирования сознанием. Необ­ходимы усилия по преодолению или хотя бы созданию противовеса этой вызывающей пассивность системы. Творческий подход мог бы способствовать развитию уча­стия и пробуждению сознания, но нельзя ожидать, что­бы корпоративная экономика стимулировала подобные усилия. В любом случае первой, скромной задачей дол­жно стать осмысление манипулятивной функции инфор­мационных средств во всех ее проявлениях. Давайте рас­смотрим некоторые специфические особенности этой ма­нипуляции. жүктеу/скачать 2.08 Mb. Достарыңызбен бөлісу: