Не вы одна подверглись высылке?

- У меня совсем другая версия этих событий. Тогда, в принципе все журналисты, которые представляли крупные страны, как Германия, Соединенные Штаты, создавали определенную угрозу имиджу России, которую Путин очень хотел восстановить и начал следить за этим. Ельцину было все равно, он другими делами занимался, не имиджем России за границей. А Путин хотел, чтобы образ чеченской войны выглядел по-другому. Но выслать или как-то наказать журналиста из Штатов или Германии это знаете, не так то легко. И для начала его работы президентом не так приятно поссориться сразу с этими державами. По-моему, поскольку у него «кегебисткое» мышление, все эти конспирации разведчика, он просчитывал, какие последствия это будет иметь и придумал вот эту дьявольскую цепочку выхода на каких-то ничтожных, с точки зрения государственной принадлежности, журналистов.

- Я не знаю всех, потом было еще больше, но в этой первой волне, нас было немного.

- Я предполагаю, что он лично отдал приказ сделать что-то с этой ситуацией: «А давайте вышлите этих мерзких ... Если вышлете пару журналистов, остальные после волны возмущения и солидарности начнут беспокоиться о себе». Что такое для американца быть корреспондентом в Москве? Это огромнейшая возможность, большая известность, большие деньги, и потерять такой пост…

- Ну, для меня это были не такие большие деньги и возможности не очень. Но американская журналистика совсем по другому смотрит на эти посты в России, поэтому корреспондентами были уже известные люди. У нас было по-другому. Я стала корреспондентом в России, потому что никто не хотел туда ехать. По-моему Путин думал, что он вышлет пару дураков, и остальные задумаются – ага, если выслали этих, значит надо быть острожными, могут и нас выслать. Наступает автоцензура. Не надо там очень много кому-то наступать на что угодно. Надо лишь показать, что есть другой тренд. Например, выслали чуть позже меня венгерскую журналистку Кристину Шатори. У нее умер отец, она поехала на похороны, а когда вернулась, ее уже не впустили обратно в Россию. Похоже сейчас на историю с молдавской журналисткой. Почему? Венгрия так опасна для России, потому что какая-то корреспондентка пишет о Чечне? Но это то же самое, что писали немцы и американцы. Мы писали то же самое. Только их выслать неудобно. А меня выслать – ничего не стоило. Потом Вацлав Гавел что-то там сказал. Но кто такой Гавел для Путина? Мышь какая-то, таракан. Маленькая страна. Уже давно она никого не интересует. Россия разговаривает только с большими странами.

- Чешская журналистика – это что-то среднее между российским и англо-сакским понятием журналистики. В 90-х годах, в российских газетах новость начиналась с описания того, что журналист позавтракал, потом пошел на работу, потом идет описание погоды, что он думает об этой погоде, а потом, что парламент принял какой-то новый закон. И все комментируется. Все так незаметно комментируется, что вы может понять какое мнение у журналиста и какая позиция у издания. В чешской журналистике сейчас чуть-чуть лучше, но раньше тоже было так. Комментированная журналистика. Например, немцы это не признают, западная журналистика разделяет новость и комментарий. Новость – это новость. Не важно кто, что там думает. Новость должна быть объективной. Но в российской журналистике такой стиль, что между строчками можно понять, любит ли политика тот, кто о нем пишет. Очень много комментариев и очень много слов в журналистике. То, что можно сказать двумя словами, в русской газете будет описано ста словами.

- Именно во время войны, не имеет значения чеченской или в Афганистане? Все новости были тенденциозными. Но я думаю, что это нормально, если это пишут журналисты страны, которая участвует в войне. В Чечне были такие, как Елена Масюк, потом часть общественности и часть журналистов перешла на другую сторону. Была официальная позиция, что чеченцы террористы и была другая часть: «НТВ», «Новая газета», те, кто критиковал войну. До признания независимости там не доходило, но тем не менее. После Путина есть только одна позиция. Есть, конечно, такие уголки как «Эхо Москвы» и «Новая газета». Меня всегда спрашивают, а почему тогда они существуют, если Путин все закрыл? Потому что кто слушает «Эхо Москвы» и кто читает «Новую газету»? Да наплевать им на пять читателей, которые ничего не решают. Они должны оставить какую-то видимость свободы слова. Дело не в том, что теперь «Эхо Москвы» можно слушать в Интернете. Я его слушаю. Но в Сибири его слушать не будут. А все дело в российском читателе или слушателе. Как только НТВ стало смотреть большинство, его отобрали и подчинили. Важен российский зритель и слушатель. Сейчас все изменилось. А в 90-х годах в России была очень свободная журналистика. Свободнее чем в Чехии. Фантастика.

- Есть два крайних понятия. Одно говорит, что это то же самое, что и работа шахтера: идешь на работу, честно и порядочно трудишься. А другая - что это какая-то гражданская позиция. Сложно сказать.

-Когда начала работу с детьми в Чечне, я прекратила журналистскую работу. Потому что мне показалось, что это не совсем совместимо.

- Почему?

- Когда вы работаете, и вам на нервы действуют российские солдаты, тогда сложно писать. Как только человек начинает лично участвовать в чем-то, начинаются проблемы с его объективностью. В порядке исключения можно, но если, например, у политика будет скандал и его жена будет журналистом, я как ее начальник, наверное, не отправлю ее на интервью, а пришлю того, кто его не знает. Но с другой стороны журналист обладает таким большим оружием, что на его совесть и честь оказывается определенное давление. Так что сложно сказать. В каждой профессии важно, чтобы это был нормальный добрый человек. Если за рулем машины будет алкоголик, он убьет людей. Если журналист сволочь, он нанесет много ущерба.

- Не знаю. Может - боятся. Есть такие, кто ушел разными путями в Интернет. Я общалась в Чечне с Масюк, видела ее в день похищения, в 20 метрах от нее стоял Басаев, который предлагал ей охрану. Прекрасно помню, что она отказалась от охраны, потому что не может работать, когда окружена вооруженными чеченцами, которые ей мешают. Потом она уехала, потом ее похитили, потом я ее встретила только на телевизионной передаче. На «НТВ» была такая передача: публика и два человека с разными мнения. «Голос народа»? Меня туда пригласили. Кто-то там был против меня. По-моему, кто-то с «Комсомольской правды», военным обозревателем работает до сих пор. Среди «публики» Масюк была. Вдруг она что-то сказала, и ведущий Киселев передал мне – это камень в ваш огород. Она не хотела общаться со мной.

- Не знаю. У иностранных журналистов таких обязательств нет. Мы ненадежные, нам никто ничего не предлагал. У меня были встречи с вашими службами ФСБ, только когда меня старались выкинуть из страны.

- Со мной были очень грубыми, как будто я уже была в категории нежелательных. У меня было всего несколько дней, чтобы собраться и уехать. Они разорвали мою визу, сказали – вот видишь – ее нет. Издевались. На «ты» разговаривали. Неприятная, тяжелая была ситуация. Дали 10 дней. Опечатали квартиру.

-Чтобы они только посмеялись надо мной?

-А в российские правозащитные организации обращались?

- Со Светланой Ганнушкиной мы общались, «Мемориал» и «Гражданское содействие» мне помогали. Потом они мне сказали: «Уезжай быстрее, это лучший вариант». Потом я здесь старалась что-то сделать. Вацлав Гавел написал письмо. Путин ему даже не ответил. Пришел какой-то чиновник и передал: «Господин Путин надеется, что госпожа Прохазкова больше не будет являться препятствием в наших отношениях. До свиданья».

- Недавно мои коллеги задали вопрос директору ТАСС и он ответил: «Мне очень жаль, я ничего про нее не знаю, но пусть она обратится ко мне, и я обязательно ей помогу». Прошло шесть лет. Тогда я получила бумажку из ФСБ Назрани – что мне запрещен въезд в Россию на 5 лет. Полгода назад подала на визу и мне сказали, чтобы я даже не приближалась к посольству. До этого я встретилась с одним чиновником, смогу ли получить визу и он сказал, что лучше этот вопрос не поднимать. По-моему, они думают: «Ну и пусть эта дура едет», но они не хотят поднимать этот вопрос сейчас. Все живут газом, Гавел уже не президент. Моя коллега, венгерская журналистка даже через канцлера Шредера пыталась решить вопрос - бесполезно.

- Я знаю много девушек, женщин которые именно в Чечне начали сотрудничать, знаю случаи, когда помогали тем, с кем познакомились во время работы в Чечне, поэтому это типично.

- Да. И в этих 90-х годах был такой бардак. Мы в Чечне гуляли, где хотели: один день с боевиками, на другой – с войсками. Действительно была огромная свобода перемещения для журналистов, и мы могли там жить. Мы там могли почти постоянно находиться и нашли много человеческих историй, подружились со многими, стали близкими людьми. Из этого возникло желание помогать. Еще и то, что этот конфликт длился очень долго. Повторялось то же самое, но ничего не менялось. И человеку приходило в голову, что журналистика уже не имеет большого смысла, если вы сидите и пять лет пишете о том, что там бомбят и люди умирают, но никто ничего не делает. Сначала мы думали, что весь мир выйдет на улицы, и будет кричать – остановите танки! – или что-то такое. Но никто ничего не сделал, война продолжалась почти десять лет. И журналисты, как дураки, писали. Зачем писать статьи, которые не то чтобы никому не интересны, люди, может быть, их и читают, ну и что?

- У меня было огромное раздражение. Мне все действовали на нервы. У меня не было здесь жилья, так что я поселилась у Бабицкого и год жила у него. Его еще до меня выкинули, но другим путем, он же российский гражданин. С Людой Бабицкой и с ним мы сидели, никуда не выходили, ни с кем не общались, пили водку. Андрей работал на «Свободе», у меня не было ни работы, ни денег. Все вещи остались в Москве. Я всех ненавидела, думала, что вообще с ума сойду. Я уехала из России с маленькой сумочкой после 11 лет жизни. И вдруг в сентябре случилась атака в Америке, а 15-го я уже уехала в Афганистан. Меня опять спасло чужое горе, можно сказать.

- Попробуйте. Хотя, к сожалению все разворовано. Они потом отдали посольству мой холодильник через три года. С едой. Мне прислало чешское посольство. Отдали стиральную машинку и пару каких-то вещей. Но конечно большинство вещей пропало. Это была квартира управления дипломатического корпуса. Рядом со мной жил немецкий корреспондент. Его жену убили в Чечне, расстреляли, когда они в Буденновск поехали. Говорят, по ошибке. Они жили рядом, мы очень дружили. Раньше эти квартиры были соединены и один мой коллега, не буду его называть, вошел ко мне и взял некоторые кассеты, там, где я на лошади, с чеченцами, потому что мы боялись, что их используют против меня. Так что мы старались спасти что-то, но украли такие дорогие вещи как фотоаппарат, компьютер, очень много кассет. Я уже несколько месяцев тогда была на Кавказе, а квартира была моей базой: весь архив, «монтажка».

- Рожать ребенка гораздо тяжелее! Особенно когда тебе 43 года. Сидеть с ребенком? Да если бы он сидел. Ради бога я бы сидела, если бы он мог усидеть на месте. Но он постоянно двигается, это - ужас. Сложно то, что не можешь успеть все. Кроме того, надо – не только родить ребенка, а прокормить его как-то. С уходом из России у меня был огромный экономический ущерб, потом в Афганистане чуть-чуть положение восстановилось, но агентство «Эпицентрум», частное информационное агентство с которым я сотрудничала, уже не могло восстановить свою мощь. Понимаете, если я говорю на русском языке, работала в Советском Союзе, то каким я могу быть корреспондентом здесь, в Чехии? У меня нет никаких контактов, я не могу конкурировать с коллегами которые 20 лет назад начали все здесь отрабатывать. Я же не могу сейчас в 45 лет прийти и начать свою карьеру как корреспондент парламента. Все уже впереди. Уже всё! Так что мне остались Афганистан, Россия, но туда я не могу поехать, Украина. Поехала бы сразу, но никто не дает деньги. Говорят, если есть Интернет, зачем туда ехать. В Афганистан я бы поехала, но что делать с ребенком?

- Я думаю, в Чехии большинство поняли, что это какая-то месть. Хотя есть люди, которые говорят, что мы неправильно писали о России и хорошо, что нас выгнали. С другой стороны, для того, чтобы создать себе объективную картину того, что происходит, нельзя читать статьи только одного автора. Извините, но читайте русские статьи тоже. Они вам там все эти мнения дадут. Когда мы писали новости, я старалась не стоять на позиции одной из воюющих сторон. Но когда вы пишете репортаж и находитесь где-то в подвале, где много гражданских лиц, не только чеченцев, но и русских, тогда вы как будто становитесь сторонником этих людей. Я думаю, что это легитимная позиция. Но я не буду стараться писать только о том, что женщина умирает от голода или ей оторвало ноги. Как об этом можно «объективно» писать? Это смешно. Я же не корреспондент, который фронтовые сводки передает, сколько сегодня убило, какие потери. Мы передавали всё: то как люди думают, что нам говорят, как им тяжело, как им грустно. Эмоции надо тоже передавать, как новости, по-моему.

- Не страшно было?

- Я думала, что все нормально, я могу ездить. Знаете, пока ничего не случилось, вы думаете, что в безопасности будете всегда.

- А люди сильно менялись? Шамиль Басаев, которого вы знали до войны и тот, каким он стал после – это был один и тот же человек?

-Это всегда был человек, который сильно хотел успеха. Быть руководителем. Очень амбициозный. Очень. Может быть, если бы его куда-то отправили учиться или он закончил какой-то университет, он бы стал бы шефом какой-то фирмы. А когда он оказался на войне, куда направить этот пар, эти амбиции? Рядом «калашников» лежит. Он на войне. Он очень умный. Я бы не сказала, что он родился какой-то сволочью. У него была своя честь. Я несколько лет на улице Красных фронтовиков жила в Грозном. Его штаб-квартира была в двух метрах. Никто мне не сделал ничего плохого. Никто меня не похитил. У меня с ним были равные, нормальные отношения.

- Какими остались чеченцы в вашей памяти? В двух словах. ков жила в Грозном. Его штаб- ставление что такое честь что такое правильно они досталчтно оторваны в изолци

-Наивно-гордыми. Даже с комплексом маленького народа. Я это хорошо знаю. У наших словаков тоже все это есть. У чеченцев свое представление, что такое честь, что такое правильно. Они достаточно оторваны, в изоляции ментальной живут. Помню, как меня убеждали, что чеченский язык самый древний и от него происходят все языки. И они этому верят. Это – наивная гордость, которая действует всем на нервы. А потом, когда у такого человека оружие, а вы не верите, не верите, не верите – он вас застрелит. Потому что вы не верите. У них все ясно, прямолинейно. Они не могут ориентироваться в политических интригах. Там они проигрывают. Кроме некоторых, как Хасбулатов.

- Осталось много умных людей. Но они выбрали путь подчинения. Надо выжить. Если надо выжить или я ухожу заграницу, или как мы говорим «буду петь ту песню», которую поет господин Кадыров, у которого с интеллигенцией ничего общего нет и который с нею никогда, по-моему, не встречался. Если есть там умные люди, они, может быть, над ним смеются. Но с другой стороны они должны быть в этом оркестре и не играть в другой тональности. Некоторые выбрали этот путь, некоторые - другой, некоторые в горах еще. И поскольку это территория, где еще существует кровная месть, все очень проблематично. Потому что мы здесь завтра забываем, что сделали друг другу вчера. А там сотни лет помнят. Так что главный ущерб – надолго раскололось чеченское общество, и оно между собой должно рассчитаться.

- Он приятный был человек. В отличие от Басаева у него не был амбиций быть президентом. Он был такой зрелый, в отличие от зеленых вояк. Он был честный человек. Он делал ужасные ошибки, о которых потом сожалел. Но у него не было советников, к которым он мог бы обратиться. Он был в страшной изоляции. Потом ему сказали – вот ты выиграл войну, вот тебе Чечня, руководи. А там все захотели какую-нибудь должность в нефтепромысле. Что он мог сделать? Одни его ненавидели, другие его любили. Он же очень боялся, что будет гражданская война. Русские толкали его к этому.

- Фактор нефти был важным?

- Нет. Я думаю, эта война не возникла из-за одной причины. Всегда играет роль больше факторов. Нефть – всего лишь одна из них.

- Когда я была в Чечне, женщины на войне были исключением. Ну, были медсестры чеченские, все это было. Ну, а потом мне кажется, фанатизм, женщины ведь эмоциональнее, они склонны к этому, вахабизм еще начал внедряться. Вы видели фильм Невзорова? Ужасный, дебильный фильм. Там есть такой миф, что в Чечне воевали какие-то латышские девушки. «Белые колготки». Я встречала украинцев. Не много. Не тысячи. Думаю, что все эти мифы основаны на какой-то правде, но они потом раздуваются, как надувной баллон.

- Я не смогу понять женщин, которые пойдут взрывать себя в детском саду.

Прага. Январь 2009 г.

Вопросы задавала Саяна Монгуш