«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…»
И вот наступил этот самый трагический для страны день — 22 июня 41-го…
Суетин И. А., помощник начальника оперативного отдела штаба 20-го стрелкового корпуса, майор в отставке:
— В ночь на 22 июня я был дежурным по штабу корпуса. Рано утром из штаба Московского военного округа поступило сообщение, что фашистская Германия напала на нашу страну. Так в Горьком мне довелось одному из первых узнать, что началась война. Сразу же были подняты по тревоге командиры из штаба корпуса. Только закончили совещание, вскрыли мобилизационный пакет — Молотов выступает по радио…
Васильчикова Полина Николаевна, жена комиссара 771-го стрелкового полка старшего батальонного комиссара П. А. Васильчикова:
— Накануне вечером нам домой принесли документы, что Петр Александрович зачислен в академию. Утром за чаем обсуждаем, как скоро поедем всей семьей в Москву, как вдруг вбегает красноармеец-посыльный: «Вас срочно в штаб…». Сразу на сердце стало тревожно…
А Гороховецкие лагеря, где располагалась дивизия на лето, еще жили обычной мирной жизнью…
Зверев Л. Н., начальник артмастерских 278-го легкоартиллерийского полка, полковник в отставке:
— 22 июня было первым выходным днем в моей офицерской службе. Утром мы с воентехником Ивановым — Юрченко, от которого я принял артмастерские полка, надели парадные гимнастерки, надраили пряжки парадных ремней, сходили в столовую, а потом решили прогуляться по Ярославской группе Гороховецких лагерей. Утро было тихое, солнечное, ласковое. Много было прогуливающихся на берегу озера Инженерного из числа вновь прибывших и приписного состава. С гордостью мы прошли мимо нашего артпарка, где стояли новенькие, накануне нами проверенные и подготовленные к бою орудия. Подходим к артмастерской, уже около двенадцати часов. Но что это? Вокруг мастерской, на крыше которой был установлен громкоговоритель, стоит большая толпа людей. А в двенадцать часов услышали о начале войны. Быстро побежали в комнату, где мы жили, я снял парадную гимнастерку, надел полевое обмундирование и не снимал его почти четыре года…
Самойленко А. М., связист 2-го батальона 771-го стрелкового полка, младший сержант:
— На утро 22-го июня было назначено общее построение полка. Все мы стояли в шеренге по два, ожидая строевого смотра каким-то большим начальником. Говорили, что наш батальон хотят сделать десантным. Прошло более часа, но ни один командир, даже младший лейтенант не появился. Я вызвался узнать, в чем дело. «Беги, — сказал кто-то в строю, — ты ведь у нас победитель полковых и дивизионных соревнований». Я и правда занимал первое место в полку и второе в дивизии по бегу. Быстро прибежал к штабу полка и вижу, как из него выходят молчаливые, озабоченные командиры, и поворачивают головы к тарелке громкоговорителя. Минуты через две-три диктор объявил, что работают все радиостанции Советского Союза, будет передано важное правительственное сообщение. В 12 часов выступил Молотов. Я выслушал его речь и побежал к батальону. Все бойцы так и стояли в строю: дисциплина тогда была строгой. Но когда люди выслушали мой сбивчивый пересказ услышанного по радио, куда девалась дисциплина… Все начали расходиться, а вскоре у палаток появились маленькие костры — жгли письма, бумаги, какие-то вещи, которые не могли взять на войну, даже чемоданы…
Александров А. А., политрук роты 624-го стрелкового полка, подполковник в отставке:
— В этот день должен был состояться военизированный кросс. К десяти часам утра все колонны полка прибыли на старт. Играл духовой оркестр, настроение у всех было приподнятым. Дали старт первой колонне, потом второй. Только финишировала первая колонна — прибежал посыльный с приказом о немедленном прекращении спортивных мероприятий. К двенадцати часам полк должен построиться для заслушивания важного правительственного сообщения. Это была весть о подлом нападении гитлеровской Германии на нашу Родину…
Коробков А. А., телефонист 246-го отдельного батальона связи дивизии, старший сержант:
— А мы в двенадцать часов оказались в столовой. Как услышали, что война, у нас и ложки попадали…
В частях дивизии днем 22 июня прошли митинги, партийные и комсомольские собрания. Все командиры и красноармейцы давали клятву: не щадя жизни выполнить свой воинский долг. После митингов в штабе дивизии прошло совещание командного состава. К этому времени из штаба корпуса пришел приказ готовиться к маршу на зимние квартиры.
497-й гаубичный, 278-й легко-артиллерийский, 624-й и 409-й стрелковые полки на места постоянной дислокации выехали эшелонами, а 771-й шел пешим порядком…
Самойленко А. М., связист 2-го батальона 771-го полка, младший сержант:
— Вечером 22 июня наш полк из Гороховецких лагерей пешком пошел в Горький, в Красные казармы. Сначала шли организованно, всем полком, но постепенно растянулись. Командиры поторапливали, но никто не реагировал: каждый ушел в себя, думая о начавшейся войне. Медленно идут час за часом, в пути накапливается усталость. Одни засыпали на ходу, другие падали, где попало, во время коротких привалов, третьи начинали изобретать болезни. Были среди нас и другие ребята — выносливые, сильные, горевшие желанием скорей попасть на фронт. В этой группе нас вырвалось вперед несколько десятков человек. Мы отмеряли километр за километром, каждый старался не отстать, не оказаться слабым. Так минула ночь, наступил рассвет, поднялось солнце. Стала донимать жара, а дороге, казалось, нет конца. Показалась деревня, на ее окраине стоял колодец. Один или два красноармейца бросились к воде, но их остановили: «Товарищи, имейте выдержку, на нас смотрит народ». Действительно, полдеревни собралось у крайнего дома — женщины с детьми. Вдалеке показались отставшие однополчане. Чем ближе они подходили, тем неприглядней картина: многие едва плелись, а такие молодые! Кто-то натер ноги и теперь поднимал пыль голыми пятками. А как кинулись к колодцу — всей толпой, лезут головами в корыто. Сзади подходят другие, толчея еще больше. Первые признаки войны, с ее трудностями, падением нравов…
Наконец, казарма. Получили новое обмундирование, немного поднялось настроение, когда вместо ботинок с обмотками выдали кирзовые сапоги. Получили карабины и технику связи. Мне надо было работать на коротковолновой переносной радиостанции 6-ПК. Станешь ее настраивать — сплошной треск, шум, абонента не слышно…
Немедленно по прибытии на зимние квартиры началась подготовка к отправке дивизии на фронт. Предстояло за короткий срок решить массу проблем: дополучить приписной состав, технику, боеприпасы, продовольствие, лошадей, сено для них. Надо было всю технику и снаряжение быстро погрузить на платформы и в вагоны. Штабы дивизии и полков, все командиры в эти часы работали, не смыкая глаз.
Федосеев И. А., командир взвода 238-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона, лейтенант:
— В пять часов утра 23 июня мне принесли повестку из военкомата. В то время я жил в Горьком на улице Соревнования, а военкомат находился на улице Маяковского. Не теряя времени, простился с родными и побежал в военкомат. Оттуда меня направили в часть. Наш дивизион формировался в школе на Караваихе. Быстро и без суеты взвод получил положенное по штату вооружение и вскоре был готов к отправке на фронт…
Червов А. А., радиотехник батальона связи дивизии, капитан в отставке:
— А я попал на войну, как говорится, «с корабля на бал»: ехал на теплоходе из Васильсурского дома отдыха. На подходе к Горькому услышал по радио сообщение о начале войны. Сошел с трапа, быстро сбегал домой — повестка была уже на столе, собрался, и в часть…
Иванов Е. В., политрук батареи 45-миллиметровых орудий 771-го стрелкового полка, подполковник в отставке:
— Командиру нашей батареи лейтенанту Терещенко, старшине и мне, как политруку, хлопот в эти дни досталось особенно много, хотя все были и не новички в полку. Нужно было принять и обмундировать пополнение, получить новые орудия и боеприпасы на батарею, повозки, продовольствие на дорогу, сено для коней. Опыт и организаторские способности нашего старшины Петра Иванова проявились здесь в полной мере. Мне главное внимание в эти дни пришлось уделять политработе. Упор в ней делал на индивидуальное изучение каждого бойца. Почему это было важно? Дело в том, что костях батареи состоял из красноармейцев и сержантов призыва 39—40-х годов. Это были двадцатилетние парни, почти все комсомольцы. Все они получили хорошую армейскую закалку, буквально рвались в бой и вообще были настроены очень воинственно, о доме беспокоились меньше всего. Другое дело — бойцы из запаса, оставившие дома семьи. Часто вместе с такими призывниками в казарму приходили их жены и дети, начинались слезы. Надо было успокоить людей, убедить их в неизбежности нашей победы, что «русские прусских всегда бивали»…
23 июня в казармы стали прибывать первые мобилизованные из рабочих районов Горького, из колхозов Павловского, Богородского, Дальне-Константиновского, Арзамасского районов области… Если бы знать тогда этим мужикам, еще вчера вкалывавшим на сенокосе, как сложатся их судьбы…
…Летом 1987 года я приехал в Павлово и зашел в райвоенкомат. В одном из отделов спросил девушку-сотрудницу, можно ли найти списки мобилизованных в годы Великой Отечественной войны. Девушка, словно ждала вопроса, молча подала увесистый том. На первой же странице — список мобилизованных, в основном в 771-й стрелковый полк. За несколько часов переписал его полностью — все 940 фамилий. Очень редко в списке попадались отметки о гибели, хотя к тому времени я знал, что домой из полка вернулось очень мало. Потребовалось несколько лет упорной работы, чтобы с помощью Павловского районного совета ветеранов установить, как сложились судьбы этих солдат.
Из 940 павловчан, призванных в 137-ю дивизию, числятся погибшими в боях 206 человек, еще 14 —умершими от ран. Время и место гибели — от первых боев, до последнего дня войны, от Могилевской области, до Берлина. В плену погибли 33 человека, причем в основном это данные из гитлеровских концлагерей. С немецкой педантичностью отмечены дата и место гибели. Больше всех в списке оказалось без вести пропавших — 579 фамилий. Судьбы еще 68 человек установить не удалось. А домой вернулись лишь 40 человек. Немногие из них дожили до старости…
Усилиями энтузиастов удалось вернуть из забвения десятки имен погибших солдат-павловчан. Так в селе Абабково бывший секретарь сельсовета Анна Федоровна Сокрутанова нашла и сохранила 19 фотографий своих земляков, мобилизованных в 771-й полк. Сорок пять мужчин ушли тогда в полк из этого села. Домой вернулись только 8 человек.
В школе села Лаптево Павловского района создан музей 771-го полка. Учителя и школьники установили судьбы многих солдат-земляков, нашли их родственников.
Тяжко читать этот список из почти тысячи фамилий, где на каждой строчке: «Погиб… Пропал без вести… Умер в плену…Судьба неизвестна…»
И вот наступил день отправки дивизии на фронт — 26 июня…
Шапошникова Татьяна Тихоновна, жена капитана Шапошникова:
— После возвращения домой из летних лагерей я не видела мужа четыре дня. Он забежал ночью, проститься. Похудевший, глаза ввалились. — «Три ночи не спал… Если не будешь плакать, — сказал, — то возьмем с собой на вокзал»… Но как я могла обещать не плакать…
Бельков П. И., политрук стрелковой роты 771-го полка, подполковник в отставке:
— Дали приказ на построение. Звучат команды, и вот батальоны стройными колоннами идут от кремля к Московскому вокзалу. На улицах тысячи горьковчан, все понимают, что мы уходим на фронт, а уходили мы первыми. Нет-нет, да и оглянется кто-нибудь из бойцов на город: «Доведется ли вернуться…». На вокзале прошел митинг. Провожали нас первый секретарь Горьковского обкома партии Родионов, председатель облисполкома Третьяков и начальник гарнизона генерал-майор Еремин. Это были замечательные люди, сколько они сделали для дивизии, все мы знали хорошо, ничего для нас не жалели. Наконец, подали команду грузиться в эшелон, сводный оркестр заиграл выжимающий слезы марш «Прощание славянки». Загудел паровоз, тронулся эшелон, набирая ход, замелькали платки, женщины со слезами на глазах…
Так эшелон за эшелоном, из Горького, Арзамаса, Мурома и Саранска отправлялись на запад полки 137-й стрелковой дивизии…
Александров А. А.:
— Станция Арзамас-2 гудела, как растревоженный улей. В ожидании отправки эшелона играл духовой оркестр, люди танцевали, плясали под гармони, всюду были слышны песни. Лица тех, кто отправлялся на фронт и тех, кто провожал, были веселыми, с оттенком некоторой грусти и тревоги. У эшелона то дело было слышно: «Арзамасцы! Земляки! Ждите нас, вернемся с победой!» Наш эшелон уходил первым, около полуночи…
Набель Н. А., ветеринарный врач 624-го стрелкового полка, майор ветслужбы в отставке:
— Напряжение отправки нарастало с каждым часом. Мы уезжали четвертым эшелоном, часов в шестнадцать. При погрузке большинство бойцов и командиров прощались со своими родными. Всюду плакали и причитали. На команду «По вагонам!» реагировали далеко не все. Паровоз пыхтел и свистел, призывая к посадке, но проводы продолжались. Наконец, эшелон тронулся и медленно пошел вперед. Со всех сторон к вагонам бегут люди, вскакивают на ходу на подножки. Женщины бегут за эшелоном, многие плачут навзрыд. Такого всеобщего плача я никогда еще не видел, он долго словно висел в воздухе…
Набирая ход, эшелоны спешили на запад. Чтобы перебросить дивизию на фронт, потребовалось 36 эшелонов. К моменту отправки в 137-й стрелковой насчитывалось свыше 14 тысяч человек, около трех тысяч лошадей, до 200 орудий и минометов, сотни автомашин, тракторов, повозок. Это был огромный, сложный организм, и мощная боевая единица с хорошо подготовленным личным составом. Шесть командиров в дивизии имели звание полковника на момент отправки на фронт, резерв младших командиров составлял до 200 человек.
Терещенко Б. Т., командир батареи 45-миллиметровых орудий 771-го стрелкового полка, подполковник в отставке:
— Всех нас, конечно, интересовал вопрос: куда же мы попадем, на какой участок фронта. Строили самые различные предположения. В Москве наш эшелон встретил секретарь ВКП\б\ товарищ Щербаков. Спросил, как настроение, поговорил с бойцами, а потом обронил фразу: «Ну что, выдержат сапоги Пинские болота?» — «В Белоруссию едем!» — мелькнула у меня мысль.
Федосеев И. А.:
— Я ехал в одном вагоне с бойцами. Настроение у всех было хорошее, боевое, даже песни пели. Беседовали, как в семье. Я читал вслух книгу Николая Островского «Как закалялась сталь», которую взял с собой. Такая товарищеская атмосфера на пути к фронту помогла лучше узнать друг друга, а это потом помогло нам в боях…
Они ехали каждый со своими мыслями и надеждами. Никто из них не мог знать, какая выпадет судьба на войне. Ехали и пятеро друзей-артиллеристов, молодые лейтенанты Борис Терещенко, Евгений Иванов, Николай Агарышев, Василий Соса, Георгий Похлебаев. Могли ли они даже подумать тогда, что один из них погибнет в первом бою, и друзья, с которыми прожил два мирных года, сами похоронят его у пыльной белорусской дороги. Другой будет раздавлен танком, но чудом выживет, снова попадет на фронт, дойдет до Берлина командиром полка и станет первым комендантом рейхсканцелярии. Третий погибнет через два месяца в разведке, и его даже не сумеют похоронить. Двое других пройдут всю войну до конца, но судьба их разведет и они снова встретятся спустя несколько десятилетий, седые и израненные…
В одном купе ехало и командование 771-го пока — Иван Малинов, Петр Васильчиков, Александр Шапошников, Алексей Наумов. Трое из них простились со своими женами и детьми навсегда.
Зюзин С. Т., красноармеец 624-го стрелкового полка:
— Поезд, не сбавляя скорости, проходил маленькие станции, да и на больших стоял недолго. Люди насторожены, бдительны, песен уже не слышно. Дополнительно устанавливаем на платформах зенитные пулеметы. Внешне все спокойно, но чувствуется, что фронт приближается. Где-то за Брянском на одной из станций красноармейцы побежали в тупик, посмотреть на вагоны с пленными немцами. Высокие, здоровые, в глаза не смотрят, отворачиваются. Лейтенант из охраны сплюнул: «Бить надо эту сволочь…»
На редких остановках все жадно слушают сводки Совинформбюро, а они с каждым днем тревожней. Пали Гродно, Барановичи, Минск. Навстречу все чаще санитарные поезда. Все ближе фронт…
Коробков А. А:
— На какой-то станции напротив нашего эшелона стояли открытые платформы с ранеными в грязных, окровавленных бинтах: Некоторые из них кричали: «Братки, берегитесь, вот нас какими оттуда везут…». Наш эшелон тронулся, и вдруг вижу: какой-то лейтенант спрыгнул из вагона и побежал к этим платформам с ранеными. В спину ему сразу же несколько выстрелов из винтовок… Еще одного труса расстреляли, едва приехали на фронт. Он выстрелил себе в руку. Заставили выкопать ямку и расстреляли перед строем…
Тюкаев В. Г., помощник начальника штаба 771-го стрелкового полка, полковник в отставке:
— Где-то за Москвой в наш эшелон сели двое летчиков со сбитых самолетов, которые стали рассказывать о положении на фронте: «Немцы бросили против нас большое количество танков, артиллерии, самолетов, на некоторых участках фронта наши войска беспорядочно отходят». Их сдали коменданту ближайшей станции, как паникеров…
Набель Н. А.:
— Шесть часов утра, погожее летнее утро, почти все еще спят. Вдруг резкий грохот потряс состав. Я выскочил из вагона, и, падая на землю, заметил в небе два немецких самолета. Одна бомба угодила в вагон, где ехали семьдесят пять человек, вторая в теплушку с лошадьми, третья ударила в рельс второго пути, да так, что кусок рельса вырвало, а концы загнулись, как салазки. Из эшелона выскакивают бойцы, бегут врассыпную в лес. Когда самолеты улетели, пошел в голову состава, где упали бомбы. В вагоне с людьми бомба пробила крышу и пол, кругом исковерканные трупы. Один убитый висел под вагоном головой вниз, глаза остекленели от ужаса. Весь вагон в кусках человеческих тел, жутко смотреть. В конском вагоне месиво из мяса и костей. Половина туши лошади валяется под колесами, другую выбросило взрывом, у нее нет передней ноги и осколками разворочен живот. Надо пристрелить беднягу, но не могу. Подходит лейтенант: «Ну, что смотришь, стреляй!» — «Да вот пистолет заело!». Наконец выстрелил, чтобы прекратить ее страдания. До сих пор в памяти глаза этой лошади, полные слез.
А к станции на носилках несут раненых. Впереди горит вагон, но его никто не тушит: все потрясены внезапной бомбежкой и смертями. Кто-то кричит: «Спасайся! Снаряды горят!» Все снова бегут кто куда. Страшный взрыв — на месте вагона огромная дымящаяся яма. Почти одновременно раздался второй взрыв. Огонь и куски металла падают на пакгауз, над ним вспыхивает столб огня. Снова взрыв, и, наконец, тишина. Подхожу к лежащему на земле бойцу. Лежит лицом вверх, ноги скрестил, лицо закрыл руками. «Вставай, парень», — говорю. А присмотрелся: «Батюшки! В голове кровавая яма!» Так и не доехал до фронта… Автобусы увозят раненых, убитых закопали на этой безвестной станции. И снова команды «По вагонам!», гудок паровоза и нарастающий перестук колес…
Вечером 29 июня первые эшелоны с частями 137-й стрелковой дивизии начали прибывать на станцию Орша. Это были подразделения 771-го стрелкового полка полковника Малинова.
Шапошников А. В.:
— Орша горела. В воздухе то и дело появлялись немецкие самолеты. Надо было разгружать эшелон, а поставили нас на высокую насыпь. С трудом нашел коменданта станции. Обстановки он не знал, где фронт — неизвестно. Комендант был совершенно издерган обступившими его военными и штатскими, только махнул мне рукой: «Разгружайтесь, как хотите». Вернулся к эшелону, доложил обстановку командиру, полковник Малинов приказал разгружаться. Подал команду, и из вагонов стали выпрыгивать красноармейцы, сводить лошадей, спускать с платформ орудия. В Оршу мы прибыли первыми, не было никакой связи ни с командованием дивизии, ни с местными властями. Отвели полк в леса под Оршей и стали ждать своих. Только на четвертый день прибыл эшелон с командиром дивизии…
Реутов В. К., помощник начальника оперативного отдела штаба дивизии, подполковник в отставке:
— Эти дни были особенно тяжелы своей неизвестностью. Перед штабом дивизии стояла тогда масса проблем. Главное — нужно было собрать дивизию в кулак, а ее эшелоны растянулись на сотни километров. Голова была в Орше, а хвост еще только выехал из Саранска. Представьте себе положение полковника Гришина: неизвестность, фронт приближается, а дивизии нет, связи с командованием нет. Нервотрепка и напряжение были страшными. Все эти дни мы, как могли, подтаскивали эшелоны в один кулак. А на дорогах бомбежки, связи так и нет…
Обстановка на Западном фронте в конце июня начале июля была очень тяжелой. На участке Орша — Могилев действовала 2-я танковая группа генерала Гудериана в составе восьми танковых и моторизованных дивизий. Закончив операции в районе Минска, 3-го июля эти соединения форсировали Березину. Расстояние до Днепра, примерно 90 километров, дивизии Гудериана преодолели за пять суток. Темпы наступления противника падали, хотя в предполье Днепра и не было свежих советских войск: здесь сражались понесшие большие потери дивизии 13-й армии, отступавшие с боями от Минска. Эти войска старались выиграть время, чтобы подходившие резервы из глубины страны успели занять рубеж по Днепру и укрепить его.
В начале июля в 13-ю армию, которой командовал генерал Филатов, прибывали несколько свежих дивизий, управления корпусов, но прибывали они разрозненно…
Канцедал П. Н., комиссар 137-й стрелковой дивизии, полковник в отставке:
— С полковником Гришиным мы ехали в разных эшелонах, встретились в Орше третьего июля. Работники штаба остались встречать следующие эшелоны, а мы с ним отправились искать хоть какого-нибудь «хозяина». В Чаусах нашли штаб 20-й армии и получили там приказ: поступить в распоряжение командира 61-го стрелкового корпуса генерала Бакунина. Штаб корпуса стоял в Могилеве. От Бакунина получили задачу: занять оборону от Понизовья (южнее Орши) и далее на юг по Днепру на двадцать километров. А войск у нас в этот момент был всего один полк, 771-й, другие части еще ехали или стояли под разгрузкой. Обстановка на фронте нам была совершенно неизвестна, не знали ее, пожалуй, и в штабе армии…
61-й стрелковый корпус в первые дни июля еще только начинал сосредоточение на выделенном рубеже. Прибывающим дивизиям были указаны полосы: южнее 137-й дивизия — 53-я и 110-я до Могилева, 172-я в Могилеве и южнее. Полосы обороны у каждой дивизии была гораздо больше уставной, тем более что войска еще только начинали прибывать. Таким образом, наши войска, хотя и имели пред собой такую крупную водную преграду, как река Днепр, попали в невыгодное положение. До войны никаких оборонительных сооружений здесь не было, войска своими силами подготовить полосы обороны в инженерном отношении не успели и не могли. Командование армии предпринимало огромные усилия для укрепления обороны, и сделано было немало, но к 10 июля, моменту, когда гитлеровцы начали наступление на рубеже Днепра, наши войска, не успев сосредоточиться, находились в худшем положении.
Достарыңызбен бөлісу: |