Нравственная автономия по Канту и Ницше

Этика Канта — этика долга, стоящего выше личного хотения, выше склонностей и инстинктов, этика безусловных норм и общих законов. Но что мы слышим теперь?. Слышим против силы, силы необузданной, которая дает простор только личному хотению, склонностям и инстинктам и которая отвергает долг, нормы и законы. Такова, проникающая и в жизнь, мораль наиболее популярного теперь, наиболее волнующего умы и сердца германского философа— Фридриха Ницше. И не по одному только закону контраста Ницше заставляет вспомнить о Кант: Он сам открыто и неоднократно заявляет себя противником последнего. «Добродетель», «долг», «добро само по себе», добро безличное и всеобщее—все это он называет «кенигсбергской китайщиной» ¹), на место «долга» Он ставит «хочу», на место разума инстинкт, категорически императивъ с его всеобщностью и обязательностью возбуждает в нем смех, или он, пожалуй, допускает такой императив, но только видит его в инстинктъ, причем за этим «долгом» обязательность еще остается, но всецело отрицается всеобщность. Словом, представитель философской морали конца XIX века ставит себя в прямой антагонизм с моралью великого философа конца XVIII века. И это были бы две совершенно несравнимые величины, если бы не имелось у обоих одного пункта, в котором они сходятся: оба настойчиво и резко провозглашают нравственную автономию. Выводя нравственный закон, с понятиями о добре, зле и цели человеческой деятельности, из природы самого человека, именно из его воли, оба согласно признают и вытекающие из такого допущения тезисы: независимость нравственной деятельности от счастья и самоценность действующего индивидуума.

Учение о нравственной автономии представляет центральный пункт в общем учении о естественном нравственном закон. Кантом в этой области установлены некоторые положения, представляющая собою «нестареющий вклад в нравственную философию». Что же дает новое учение о нравственной автономии? Заменяет ли оно собою то, что установлено Кантом? Или же и здесь, как в области теоретической философии, следует повторить призыв: «назад к Канту»!

«Если Ницше удалось взволновать свою эпоху, если в настоящее время имя его на устах у каждого образованного человека; то это обусловливается, как справедливо замечает в своем обстоятельном исследовании кн. Е. Трубецкой, не прихотливым и случайным увлечением, не одним только капризом моды, а главным образом серьезностью поставленных им вопросов и необычайностью дарования.. Он выставил ряд тезисов против современного человека н против современной культуры верны или не верны эти тезисы, по во всяком случае они не могут остаться без влияния на нас уже потому, что они вынуждают нас к самопроверке, к критическому пересмотру веско того, что в наше время считается ценным». Но не тем только Ницше волнует умы и возбуждает интерес, что Он «оказывает сопротивление всему своему времени». Он, вместе с тем, и сыне своего времени, и его яркий представитель, в котором отражается внутренняя жизнь эпохи. Наше время, говорит пастор Kalthoff, — время сильнейшего развития индивидуализма, и все эти индивидуалистические тенденции, так Он обнаруживаются в искусстве и наук, религии и морали, в государстве и обществе, объединяются в одном имени Ницше. «Поэтому Ницше уже более, чем имя. Он — мировоззрение, Он духовная сила, с которой должен считаться каждый, кто принимает в жизни сознательное участие и стремится занять в ней свое собственное положение».

Учение Ницше, обильное столь же тезисами, вызывающими до размышление, сколь и противоречиями, может быть изложено по схеме, заимствованной из одной главы лучшего его произведения «Так говорил Заратустра», — этой своеобразной поэмы, в которой символически изображено все им лично пережитое ⁴). В главе «О трех превращениях» Ницше различает три стадии, которые проходить в своем нравственном развитии дух человеческий: сначала Он делается верблюдом, дотом из верблюда львом, наконец, из льва ребенком.

Первое состояние есть состояние под игом всяких обязанностей или под властью «дракона долга». Если этот великий дракон, навьюченным верблюдом которого был дух, есть «ты должен», то дух льва говорить: «я хочу». Дракон «ты должен» лежит на дороге льва, и на каждой золотой чешуе его блестит: «ты должен»;—Он говорить:

«я хочу» не .должно существовать», потому что «ценности уже все созданы, каждая созданная ценность это—я». Чтобы создать себе свободу для нового творчества ценностей и осмелиться на отрицание даже пред долгом, взять себе право на новые ценности—для такого грабежа и хищения нужен лев, хищный зверь. «Как высшую святыню свою любил Он когда-то «ты должен», теперь ему приходится видеть и в святыне своей заблуждение и произвол, чтобы похитить свою свободу у своей любви. Лев нужен для этого хищения». Но лев имеет власть только создать себе свободу для нового творчества, создать же новые ценности Он не в силах. Поэтому духу надлежит вступить в третью стадию — превратиться в ребенка: ребенок сделает то, что не по силам льву. Стадию создания ценностей Ницше ставить в аналогию с состоянием младенчества потому, что там и здесь начало новой жизни, отрешенной от прошлого, состояние невинности, не различающей по категориям добра и зла того, что происходить в мире, и всему говорящей: «да», начало игры создавания нового миpa ценностей.

Если иметь в виду содержание и тенденцию мыслей Ницше, заключающихся в дошедших до нас его произведениях, то нужно вообще сказать, что в философы этого мыслителя дух человеческий обнаруживает себя прежде всего и главным образом на стадии «льва», похищающего у «дракона долга» свободу и право на создание новых ценностей: вся полемическая часть морали Ницше направлена к тому, чтобы «разбить скрижали» обязанностей, которыми дух человеческий, как верблюд, навьючен в стадии рабства у «дракона долга».

Но кроме отрицательной, в морали Ницше есть и положительная часть, стоящая в соотвътствш с последней стадией развития человеческого духа: здесь проектируется создание новых ценностей, нового закона жизни, новых понятий о добре и земле, и представляется человеку новый идеал совершенства. «Я возвожу в формулу следующий принцип, говорит Ницше: всякий натурализм в морали, т. е. всякая здоровая .мораль управляется некоторым инстинктом жизни; благодаря ему, требования жизни выполняются,. согласно определенному уставу, предписывающему, что «должно» и что «не должно»;— и; вместе с тем, препятствия и все враждебное жизни устраняются с ее пути. Между тем, противоестественная нравственность, иначе говоря, почти всякая нравственность, которой до сих пор учили, которую почитали и проповедовали, наоборот, направлена именно против инстинктов жизни,— она является подчас тайным, подчас громким и дерзким осуждением этих инстинктов». — Вот зерно, из которого выростает и отрицательное и положительное учение Ницше о нравственности.

Мораль, идущую против инстинкта жизни, Ницше подвергает резкой критик и в ее содержании и в ее религиозных и философских предпосылках. К такой морали Ницше относил как собственно христианскую мораль, понимаемую им в односторонне-аскетическом освещении, так и охристнизованную философскую. И та и другая идет противъ инстинкта жизни: ослабляет и давит правоспособное к жизни и поддерживает то, что менее к ней правоспособно и что, следовательно, самой природою предназначено к гибели. Отсюда общеизвестные нападки Ницше на сострадание, любовь к ближнему, доброжелательность, снисходительность, терпение, самоотречение и др. добродетели. Господствующую мораль Ницше характеризует, меладу прочим, как стадную мораль, в которой личность приносится в жертву обществу, а через это опять ставится стеснение ее жизненным инстинктам н полному раскрытию присущих ей индивидуальных задатков. Отстаивая такую свободу индивидуального развитая, Ницще враг всяких учений о равенстве: инстинкт жизни в различных людях проявляет себя различно; неравенство, следовательно, предуказанно самою природою, значит всякие социалистические и демократические теории должны быть отвергнуты. По тем же основаниямъ Ницше протпвник интеллектуализма и скептик: разум подавляет свободу инстинктов или, по крайней мере, охлаждает их пыл *). Тоже, наконец, обвинение предявляется религии и, в частности, христнекой. «Со времене Вольтера и Фейербаха религия и в частности христнство не имъли ни одного столь ожесточенного врага» ²). Кроме того, что оно служить основою морали сострадания, Ницще ставил христианству в особенный укоръ его аскетическую тенденщю, его отрицательный, песси-мическш взглядъ на тело а земную жизнь. Для Ницше все в этой жизни;—жизни посторонней Он не признает и не ожидает. Отсюда его враждебное отношение к христианекому учению, ноотсюда же его полемика нротивъ всех вообще учении, пессимически смотрящих на земную жизнь. Ницше — противник пессимизма.

Итогом всей полемики Ницше противъ господствующей морали является отрицаше Бога, добра, истины, общеобяза-тельного нравственного закона — словом всего, на чемъ покоятся нравственные устои современного общества. Все это отвержено и заменено новыми ценностями, причемъ в этой «переоценк всех ценностей» Ницше, по сравнение одного русского автора, производил следующую алгебрагическую операщю: Он заключалъ в общие скобки все ценности, созданные прежнею моралью, и затем менялъ знак перед скобками на противоположный. «Все слагаемые, значивппяся прежде положительными, красовались теперь со знаком минусъ и, наоборот, все минусы обратились в плюсы. Впрочемъ, сравнение это, как увидимъ, должно быть несколько ограничено.

Апология того же инстинкта жизни лежитъ в основе и иоложительного учения Ницше, т. е. учения о создаши новых ценностей. Здесь мы непосредственно подходим к предмету своей речи. Учение Ннище о нравственной автономии представляется в следующемъ виде.

Что все нравственные ценности созданы самими людьми, это Ницше утверждает со всею определенностью. «Люди дали себе все свое добро и зло. Истинно, они не заиметвовали и не нашли его, и не упало оно к ним как голос с неба». В интересах своего самосохранения человек вложил ценности во все вещи, т. е. — Он дал смысл вещам, смысл человечесий. Такая цель-а и есть coзнание ценностей. «Благодаря оценке, впервые является ценность, а без оценки орех бытия былъ бы пусть. Смена ценностей — это смена создающих». И в виду того, что в моральной оценке выражаются только нзвсетные потребности данного общества, т. е. то, что полезно для него, моралей много, и сменяются они с переменою условии самосохранения обществ. Постоянно уничтожает прежнее тот, кто должен быть создателем. Создателями прежде были народы, и лишь позднее— отдельные люди.

Что же служить в человек источником, из которого вытекают нравственные ценности? Не разум человеческий и не личность, а человеческое «сам». — «Я тело и душа» говорит ребенок. Но пробудившшся, знающий говорить: «я — всецело тело и даже — ничто кроме него; а душа есть только слово для чего-то находящаяся в теле. Тело — это великий разум.. а твой маленький разум, который ты называешь духом, брат мой, является орудием твоего тела, маленьким орудием и игрушкою твоего великого разума. «Я» говоришь ты и гордишься этим словом. Но более великое, чему ты не хочешь верить, это — твое тело и его великий разум: оно не говорить «я»; но создает его.. За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит могущественный повелитель, неизвестный мудрецъ, который называется «сам», в твоем теле живет Он и есть твое тело. «Сам» смеется над твопмъ «я» и его гордыми скачками. Что значить для меня эти скачки и полеты мысли?» говоритъ Он себе: они — окольный путь к моей цели. Я служу помочами для «я» и внушителемъ его понятий.. Чувства и дух, которые хогвли бы убъдить тебя, что они конец всех вещей, являются его орудюмъ и игрушкой. .«Сам» видит глазами чувствъ н слышитъ ушами души.. всегда прислушивается и наблюдает, сравнивает преодолевает, завоевывает, разрушает. Творящее «самт»» создало и волю и ценность, создало для себя дух, как орудие своей воли, создало для себя и уважение и презрение, наслаждение и страдание .

Т. о. мы вводимся в кругъ своеобразных воззрений: самосознаниельная, разумная и моральная жизнь духа признается только проявлениемъ общей жизни телесного организма, не чем-либо самостоятельным и господствующимъ, а просто глашатаемъ и орудиемъ человеческого «сам», т. е. совокупности жизненных ннстинктов, вместилнщемъ которых служить гвлесный организмъ. Иначе Ницше опредляет это «сам» как волю к власти», в которой видит внутреннюю основу жизни вообще и; в частности, моральной жизни человечества. Это опредлете дает намъ понятие уже не только об источнике моральной оценки, но и о ее масштабе; оно же приводить нас к неизбежному во всякой автономной морали понятию о свободе.

Всю совокупность наших жизненных стремлений можно объяснить как выражение и развътвлете основной формы воли, а именно воли к власти; равно как всякая действующая сила и самый мир; познаваемый нами. есть не что иное как воля к власти. Философы имеют обыкновение говорить о волъ, как о самой известной вещи в шръ. Даже Шопенгауэр далъ понять, что собственно только воля и известна памъ, вполне известна без всяких вычетов и прибавлены. Но мне кажется, говоритъ Ницше, что Шопенгауэр в этом случае перенялъ и преувеличил народный предрассудок. Мне кажется, что «хотте» есть нечто особенно сложное что если оно пред ставляет единство, то только как слово, и в этом одпом словъ заключается народный предрассудок.. В каждом хотении, во-первых, множество чувств..

Признавая чувства составными частями воли, такою же частью ее, во вторых, надо признать и мышлете; в каждом актъ воли есть руководящая мысль, и нельзя думать, будто бы можно отделить это мышление от «хотния», так чтобы послт» этого отделения еще осталась воля. Поэтому и в стремлети к истине и в самом познапш та же воля к власти; подчиненным духу должно быть мыслимое как его отражение и зеркало; воля к власти также и в создаши ценностей: и здесь человек хочет создать миръ, нред которым прекло-пил бы колъна свои³). В третьих, воля не только ком-плексъ чувствъ и мышления, но прежде всего она есть аффект.

То, что называется «свободой воли», есть аффект превосходства пред твмъ, кто должен повиноваться. «Я свободен, — Он должен повиноваться» — такое сознание кроется в каждой воле. Свободной и не свободной воли в общераснространен-ном смысле нет; а есть только сильная и слабая воля⁵). Свобода

воли есть собственно состояние сильной воли к власти, состоя-ние, характерное для повелъвающего. В это состояние входятъ и напряжете вниматя, и тот пристальный взглядъ, который вперяется исключительно во что-нибудь одно, и та безусловная оценка: «теперь делай этой ничего другого не надо»,пта внутренняя уверенность, что будут повиноваться,—и то радостное самочувствие волящего человека, который приказывает и в то же время считает себя за одно с исполняющпмъ прпка-заню и т. о. наслаждается вместъ тор/кеством над препятствиямн, думая про себя, что именно его воля^ одолъла пре-пятствия. При всяком xoтении дело идет о повелении н послушании, и философ должен понимать дюраль именно как учение объ отношетях господства, при которых возникает феномен — «жизнь». «Где я находил живое, там я находил волю к власти; и даже в волъ слуги находил я волю быть господнном.. Где есть жертва, служете и взоры любвп, там есть и воля быть господином!. Потаенной дорогой пробирается слаб^йппй в укрепленный замок спльнейшего и в самое сердце его и похищает там власть» ²).

Таким образом, Ницше по свопмъ воззрътямъ волюнта-ристъ, и Файгингеръ справедливо опредляет его фплософию, 1;ак шопенгауеровекое учение о волъ, снабженное положптель-ным знаком под влияниемъ дарвинизма и его учетя о борьбъ за существовате» ³). Тоже самое утверждает и Риль, который, отмъчая, что шопенгауеровекая «воля к лшзни» у Ницше превращается в «волю к власти», обращает внпмате на то существенное развитие меладу двумя философами, что у первого масштабом для оцОнки этическпх учен! и служить утвер-ждепие н отрпцате воли к ла1зни, тогда как у второго большая пли меньшая интенсивность л;изненного инстинкта, большее или меньшее прпблюкете к власти ⁴), т. е., нмъя в виду учение Ницше о свобода, большая пли меньшая степень свободы. Свой масштабъ моральных ценностей Ницше ясно опредляет в след. словах: «что хорошо? — Все, что воз-вышает чувство власти, волю к власти, самую власть в человек. Что дурно? — Все, что вытекает из слабости. Что такое счастье? — Чувство того, что власть возрастает что препятствие побеждено».

Презрънным считается трусъ, человек боязливый, мелочной, который думает объ уской пользе, человек, на все смотрящий подозрительно, уния^ающи! себя, такой, который, как собака, позволяет бить себя, выпрашивающш льстецъ, а бо-л^е всего лгуне. Знатные и храбрые люди очень далеки от той морали, которая отличительною чертою всего нравствеп-ного считает сострадаше и альтрунзмъ.. Вера в себя, гордость самим собою; непримиримая вражда и ирония, направ-ленные на «самоотречение» — все это столь же определенно прннадлежитъ к нравственности знатных людей, как и пре-зръние и недоверие к сочувствие и «горячему сердцу». — Не такова нравственность второго типа — рабская нравственность. Ноложим, что проповъдывать мораль будут люди обессп-ленные, угнетенные, страдающие, несвободные, лишенные само-сознания, усталые, — словом люди с пониженною степенью жизненного инстинкта или воли к власти—«на что может быть похожа их нравственная оценка? По всей вероятности, в ней выразится пессимистическая подозрительность относительно всего положения человека, а может быть она осудить заранее и самого человека и его положение. Раб смотрит с недоброжелательством на добродетели людей, имеющих власть; Он сомневается и не доверяет им; Он проявляешь высшую степень недоверия ко всему тому «хорошему», что пользуется у них почетом,—Он в состоянии убедить себя, что даже счастье у них — не настоящее. Напротив, у рабов выставляются и ярко освещаются такие свойства, которые помогают страждущему облегчить его существование; сюда относятся: сострадате, услужливая и подающая помощь рука, горячее сердце, терпение, прилежание, смирете, снисходительность, — потому что здесь это самые необходимые качества, почти единственные средства, чтобы выдержать гнет бытия. Здесь то именно и произошло знаменитое противоположение «добра» и «зла»; причем в зле чувствуется сила и опасность, нечто страшное, тонкое и сильное, не допускающее презрения к себе. Таким образом, по понятию рабской морали, «зло» возбуждает страх; по понятно же морали господ, наоборот, «добро» возбуждает страх и будет возбуждать его до тех пор, пока дурным будет считаться человек презираемый».

Господствующая мораль нашего времени, по взгляду Ницше, и есть именно рабская мораль.

Другой вывод из положения, что основа моральных ценностей в человеческом «сам» или «води к власти», как . вместилище инстинктов жизни, тот, что общеобязательной нравственности нет и быть не может. Это Ницще и утверждает, прямо противополагая себя Канту, «как моралисту. Добродетель должна быть нашим изобретением, нашею личною необходимою обороною и насущною житейскою потребностью: во всяком другом смысле она только опасна. Что не составляет условия для нашей жизни, то вредить ей: добродетель исключительно из чувства почтения к понятию. «добродетель», как этого хотел Кант, — вредна. «Добродетель», «долг», «добро само по себе»; добро с характером безличности н всеобщности—все это — вздор, в котором выражается упадок, крайнее обессиление жизни, все это—кенигсбергская китайщина. Глубочайшие законы сохранения и развит рекомендуют как раз противоположное: чтобы каждый изобрел себе свою добродетель, свой категорический императив. Народ, смешивающий свой собственный долг с понятием о долге вообще, погибает. Ничто не производить более глубокого, внутреннего разрушения, как всякий «безличный» долг, как всякая жертва Молоху абстракции. Как можно было не понять, что категорический императив Канта опасение для жизни. Поступок; к которому побуждает инстинкт жизни, в удовольствии, с ним соединенном, пмеет доказательство своей правильности, а тот нигилист, с .христиански-догматическими внутренностями (т.е. Кант), понимал удовольствие как возражение против инстинкта.. Заблуждающийся инстинкт во всех и в каждом, противоестественность как инстинкт, decadence немецкой философии, вот что такое—Кант»!

Итак, мораль всецело вытекает из человеческой воли к власти: собственное «сам» человека проявляется в его добродетели ²). И если с точки зрения Ницше та мораль является более превосходною, в которой наиболее обнаружена воля к власти ³), то высшею моралью будет, очевидно, такая, где эта воля проявить себя в высшем напряжены: такова мораль сверхчеловека.

В своем учении о сверхчеловек Ницше исходить из эволюционной теории: все существа в постепенном развитии производили из себя нечто высшее; того же должно ожидать и от человека, .который в настоящем своем состоянии представляет мост или переход от животного к высшей форме существования—сверхчеловеку. Различие между сверхчеловеком и человеком, по Ницше, столь же велико, как между человеком и обезьяною — как обезьяна по отношению к человеку посмешище и стыд, так и человек по отношению к сверхчеловеку.

По идее сверхчеловек у Ницше и должен быть в собственном смысл слова создателем новых ценностей: здесь-то именно и проявляет себя во всей полноте нравственная автономия.

В сверхчеловеке Ницше, как справедливо замечает A. Drews, возводить в абсолют «водящее индивидуальное «сам»: «сверхчеловек именно, т. е. человек, стоящи выше границъ и условии теперешнего человечества,—н есть тот свободный абсолютный человек, которого призвание — обосновать моральную автономно,—это, так сказать, земной бог, «человекобог», который из своей абсолютной свободы и власти определяет законы жизни и как имманентное провидьте управляет всеми событиями».

Мысль о сверхчеловек предносилась Ницше еще в период его философских исканий там, между прочим, Он целью культуры считал порождение гения, в котором объединены художник, философ и святой. Эти три момента—эстетический, философский и религиозный выступают теперь и в учении о сверхчеловек, но на основе одного начала—«воли к власти».

Воля к власти должна быть направлена прежде всего на себя самого, и сверхчеловек является прежде всего художником, который создает себя самого как художественное произведение и трудится над своим постоянным усовершенствованием. Человек не исчерпан еще для всех великих возможностей. В немъ есть творение и творецъ; есть в немъ материя, глина, хаосъ, но есть также творецъ, ваятель, твердость молота, которые и создают из него прекрасный и сильный человеческш индивиду ум.

«Творцом, ценителем, любящим и благодетелем для всего» сверхчеловек является по той сторон своей деятельности, которая рисуется у Ницше как деятельность философа.

учение и идеал человечества слабого, отрекающегося, смиренного, самоотверженного,—-соответствовали эпох с совершенно другими понятиями. Теперь к понятии величия относится другое, и философ откроет нечто из своего собственного идеала, если . скажет: «Тот человек должен быть самым великим, который будет самым. Одиноким, самым скрытным, самым несогласным с другими человеком, стоящим по ту сторону добра и зла, господином своих добродетелей, изобилующим волею; именно это и должно называться величием: уметь быть столь же разнообразным как н цельным, столь же широким, как и полным.

Мы видим, таким образом, что новые философы, по изображение Ницше, тем отличаются от своих предшественников, что они создают новые ценности, а не занимаются установкой, формулировкой и разъяснением старых, что они, затем, «испытатели» и скептики; но ни в каком случае не догматики, что деятельность их проникнута крайне индивидуалистическою тенденциею, как и, естественно, ожидать от философовъ жизненного инстинкта. Какая наивность, говорит Ницше; заключается в словах: «человек должен быть такимъ-то и такимъ-то! > Дъйствительность развертывает;. пред нами восхитительное богатство типрвъ, роскошь расто-:

чительноп игры и изменчивости формъ, и вот какой-то жал-. ний поденьщик из моралистов говорить намъ; «нОт, человек должен быть иным!». Философы будущего и сами^ стоять в реской ипднвидуальнон обособленности, от толпы,, н воспитательное. воздъйствие их на других имеет в, виду», возрастить цельную человеческую личность во всемъ богатстве ее именно индивидуальных!» чертъ: отсюда отрицаше общей.-истины и общего добра, отсюда отвержение морали состра-даыия и мечтанш о сощальном равенств-в, отсюда восхва-ление зла, препятствий и бъдствш, как средствъ, превращаю-щих, индивидуальную волю к жизни в волю к власти..

Сверхчеловек имеет, наконец, религиозное значение: Он по Ницше заменяет Бога, и религиозные чувства, которые ранее направлялись на трасцедентного Бога, теперь должны быть направлены на ожидаемого сверхчеловека.

«Некогда, смотря на далыня моря, говорили «Бог»; а я теперь научаю вас говорить: «сверхчеловек». Бог есть предположение, но я хочу, чтобы ваше предположение не простиралось далее чем ваша творящая воля. Можете ли вы создать Бога?—Так не говорите же мне ни о каких богах. Но вы действительно молгете создать сверхчеловека». Со «смертью Бога» утрачене смысл жизни и ггвль человеческого бытия. Со сверхчеловеком эта цель н смысл обретаются вновь. «Сверхчеловек есть смысл земли. Пусть ваша воля скажет: да будет сверхчеловек смыслом земли». Через это ставится не только человечеству новая цель (а если не было доселъ цели, то не было и человечества и «насаждается зерно его высшей надежды⁴), но и всей м!ровой жизни дается новый смысл. Теперь, познает ли человек, работает ли, всюду в своей деятельности Он должен иметь в виду сверхчеловека, как ц-вль, для которой Он служить средством и мостом, и для которой Он должен даже забывать себя и погибнуть. Когда процессъ нравственной эволющи будет за-кончене, то самым зрълым плодом ее будет «высшш индивпдуумъ, который только сам себе равене. свободный от нравственности, автономный, сверхнравственпый индивпдуумъ, человек собственной, независимой, продолжительной воли; во всех мускулах его просвечивает гордое чувство» что наконец-то достигнуто и в немъ собственно сделалось живым сознание власти и свободы, чувство совершенства человека вообще». Такой «господине свободной воли» заслужи-вает доверия, страха и благоговъния, которые людьми доселе воздавались богам, потому что Он господству ет не только. над самим собою, по и над обстоятельствами, над природою, пад кратковольными и ненадежными творениями; его, вЬля, долгая и непрерываемая,—масштабъ ценностей.

Сверхчеловек является искупителемъ земной дъйствитель-ности оттого проклятия, которое нало^кила на нее обычная мораль.-; «Некогда, в более сильное время, чем это дряхлое ивъ себе сомневающееся настоящее, должен Он придти к, намъ, человек-искупитель, человек великой любви и пре-зрБния, творческий умъ, уединение которого народом по недо-разумению понято как бъгство пред действительностью, меледу тем как оно есть только его погружение, погребете, углубление в действительность, чтобы из нея же вынести искупление этой действительности.. Этот человек будущего, который искупитъ нас как от существующего идеала, так и от того, что из него должно вырости, от отвращения, от воли ни к чему, от нигилизма, который земле возвращает ее дела. а человечеству надежду..—Он должен некогда прийти» .

11скупление это состоптъ в том, что сверхчеловек говорит вещам «аминь» и «да», т. е. прпзнает их право на сущсствование, не делая различий между добрыми и злыми, и благословляет нх ²). «Говорили ли вы когда-нибудь «да» радости? О, мои друзья, так скажите же «да» и всякому горю. Все вещи связаны вместе, сшиты, влюблены друг в друга» ³), «все вещи крещены в источнике вечности и по ту сторону добра и зла»; пад всеми вещами стоить чистое, светлое, невинное, безбъдствснпое, произвольное небо, всему говорящее «аминь» и «да». И «благословение сверхчеловека заключается в том, чтобы «стоять над каждою вещью, подобно ее собственному небу» ⁴). Ницше, таким образом, требует отренииться от применений к миру обычных категорш оценки: добрый, злой, цель и т. д., стать здесь по ту сторону добра и зла, и тогда всяний пессимизм будет побъждене. Но ничто в миръ не существует само по себе ни в нас, ни в вещах, и. если душа наша только единственный раз задрожала и зазвучала, как струна, от счастья, то вся вечность необходима была для того, чтобы обусловить это одно явление. и поэтому вся вечность в этот каждый момонтъ нашего «да» была благословлена, искуплена, оправдана и утверждена; так что сказав «да» единственному мгновенно, мы этим не только сказали «да» себе самому, но и всему бытию ^s). Отсюда связь учения Ницше о благословении бытля с учениемъ о все-общемъ круговороте жизни. Если человек желал когда-нибудь повторения, говорил чему-нибудь «да», говорплъ когда-нибудь: «ты нравишься мне, счастье!» то Он желалъ уже воз-вращения всего 6). Не связаны ли все вещи между собою .так прочно, что это мгновение влечет за собою все грядущее; а, следовательно, еще раз и себя самого? 7) И Заратустра—учитель вчного возвращения: Он учить тому. что все вещи вчпо возвращаются, а вместе с ними и мы, что мы уже существовали бесконечное число раз и все вещи вместе с нами, что есть ведший годъ бывания. чудовищно велики! годъ, который должен, как песочные часы, переворачиваться каждый раз снова, чтобы протекать всякий раз опять сызнова, так что все эти годы похожи сами па себя, как в самом болыпом, так и в самом малом, так что и мы в каждом великом году похожи на себя как в самом болыпом, так и в самом малом».

Мысли о вечном возвращении, которую Ницше почему-то считает своим открьтем, Он придавал чрезвычайно большое значение и делалъ опыт даже обосновать ее научно. Со всею системою его она, конечно, органически связана. Философ, который выше всего ставит культ и инстинкт жизни, который отрицательно относится ко всякой трансцедентпой метафизике, естественно должен был не только сказать «аминь» наличной действительности, но и желать ее вч-ного повторены. Уже по терминамъ: «благословение», «искуп-ление», «оправдаше» мы можемъ видеть, что это учение носить религюзный характеръ: действительно у Ницше оно заменяет релнпю. «Наложить, говоритъ Он, печать вечности на нашу жизнь. Эта мысль более содержитъ, чем все религш, кото-рые презирали эту жизнь как преходящую и учили устремлять взоръ к неопределенной иной жизни». «Мысль о вчном возвращении должна быть релипей свободнейших, са-мых свътлых и возвыщешгЬйших душъ». «Не на далеюя, неизвестные блаженства, благословения и прощения должно уповать, а жить так, чтобы мы еще раз и во веки так хотели бы жить! Наша задача выступает пред нами в каждый моментъ»—вот нравственный выводъ из ученш о вчном возвращении. Когда эту «мысль мыслей ты воплотишь в тебя, то она прообразует тебя. Во всемъ, что хочешь ты делать, тебя давить будет как величайшая тяжесть вопрос:

хотлъ ли бы я делать это безчислепное множество разъ?» Поэтому Ницше полагает, что с мыслью о вчном возвра-щенш возникает новая история—«будущая история: эта мысль всегда будет одерживать победу и не вруклще в нее не должны ли будут по природе своей вымереть? Но кто существование свое считает годным для вечного повторения, тот останется,—и среди таковых возможно столь совершенное состояние, до которого не доходил еще ни один утопист». Высшее, что возможно для человека, это перенести -наше безсмертие, бессмертие именно в этом, полном страданий мире, от которого никуда мы не можемъ уйти, так как другого мира нет, н в который мы вечно должны возвращаться. Конечно, все несчастные, слабые, больные, страдающие в жизни и пессимистически на нее смотрянце, не могут вынести тяжести мысли об этом ужасном бессмертии и должны погибнуть. Но скорбеть об этом нечего! останутся сильные, здоровые, счастливые; которые находят жизнь, свою столь ценною, что всегда пожелали бы ее возвращения;—эти не только останутся, но и возвысят жизнь, сделают ее более совершенною и ценною. Но, очевидно, это—люди сверх-человеческого типа. Только такие люди могут желать вечного возвращения; но с другой стороны—только мысль о вечном возвращении может дать велгппе человеку и создать сверхчеловека—«эти положения столь тесно связаны друг с другом, что образуют две стороны одной и топ же мысли».— Но воля сверхчеловека не только благословляет настоящее и желает его возвращения, но благословляет и говорить «аминь» прошедшему. Конечно и настоящее и прошлое земли оправдывается будущим; по сверхчеловек тем освобождает себя от непреоборимой власти прошедшего, что воля его говорить: <я этого желала». «Все «было» есть обломок, загадка, ужасная случайность, пока воля не скажет: «но я так желала!» Пока создающая воля не прибавить: «но я так и теперь желаю, и буду так желать!». «В этом только и есть освобождение».

Такова нравственная автономия по учению философа нашего собственно времени. ее основные положения, как видим, таковы: 1) воля к власти или инстинкт жизни в высокой степени его напряжения—как источник и норма нравственного закона и ценностей; 2) самолюбие, как внутреннее побуждение, и 3) совершенство человеческой особи во всей полноте ее чисто индивидуальных свойств, как цель нравственной деятельности. Мораль Ницше тем более уязвима для критики, что построена на противоречивых предпосылках. Но прежде, чем произносить относительно ее какое либо суждение, сопоставим с нею учение того великого философа, которому в новой философии принадлежит особенная заслуга рельефно выделить и твердо установить принципы автономной морали.