О пребывании Петра I в Дагестане и не только…

Одним из необходимых условий реального национального возрождения является наличие достоверного исторического знания, формирующего национальное самосознание. Нашу же историю, при всей скудности исторического материала, некоторые исследователи умудряются подчинить веянием конъюнктуры, и сегодня, как и вчера, она остается до предела мифологизированной. Интересно отметить, что к историческим мифам чаще всего прилагают эпитет: «устоявшиеся». Здесь то и таится корень зла: мифы укореняются в сознании в результате нехитрого процесса - механического повторения. В настоящее время большинство дагестанских историков не обременяют себя трудом – вернуться к первоисточникам. Результат подобных «исследований» один: ошибочные выводы и утверждения, облеченные в наукообразную форму кочуют из одной книги в другую, из статьи в статью. По истечении времени к ним привыкают и начинают считать единственно правильными. Характерным примером вышеизложенного тезиса являются многочисленные публикации и труды, посвященные так называемому «Персидскому походу Петра I». Возьмем, к примеру, статью П. Тахнаевой «О пребывании Петра I в Дагестане (1722 г.), опубликованную в газете «Республика» (№36 от 4.09.09, №37 от 11.09.09)

Автор данной статьи прошла по давно проторенному пути многих отечественных историков, привыкших в своих трудах обелять колониальные притязания царской России на Кавказе, а ее политических соперников в регионе - Иран и Турцию изображать в качестве агрессоров, видных же деятелей национально-освободительного движения Кавказа представлять в крайне негативных образах. В действительности же из всех этих работ и публикаций без ответа остается следующий закономерный вопрос: чем лучше колониальные притязания одной державы от подобных колониальных притязаний других держав? Но, как говорят в народе: нет никакой разницы, что сову об пень, что пнем об сову. По крайней мере, для совы. В большой геополитической «игре» Ирана, Турции и России в XVIII в. роль совы была предназначена исключительно кавказским народам. Цели и задачи правящих кругов Ирана, Турции и России того времени не отличались большой оригинальностью. Все три державы, вступив в борьбу за территориальный предел Кавказа, рассматривали регион как разменную карту и ни одна из соперничающих сторон, естественно не горела желанием принять искреннее участие в судьбе кавказских народов.

В статье П. Тахнаевой, речь идет о событиях XVIII в. Действительно XVIII в. – переломный в политической истории Северного Кавказа. Его территория становится перекрестком международных противоречий и войн. В регионе появляются новые геополитические силы, меняется состав участников «большой игры» за Кавказ. Обстановку в регионе определял, с одной стороны, быстрый упадок Ирана и Турции, издавна соперничающих за гегемонию на Кавказе, с другой – активное вступление в «большую игру» России. У каждого из этих «игроков» были свои собственные планы и интересы.

Турецкая империя, сохраняя господство в бассейне Черного моря и на его восточном побережье, вынашивала планы расширения подконтрольной зоны в Закавказье, на Северном Кавказе и на территории вплоть до Волги.

Иран пытается проникнуть на Северный Кавказ через Дагестан, южная часть которого отошла к Сефевидам после заключения ирано-турецкого договора 1639 года разделившего Кавказ на сферы влияния между двумя державами. Но Иран, стремился не только закрепиться в бассейне Каспийского моря, но и продвинуть свои границы значительно севернее, до Терека.

Для Российской империи Северный Кавказ давал не только выход к южным морям, а также являлся ключом к транзитным торговым путям в Азербайджан, Грузию и Армению. Еще задолго до похода Петр I обращал особое внимание на прикаспийские области, занявшие центральное место в кавказской политике конца его царствования. Он рассчитывал перенести мировую торговлю шелком с константинопольского пути на Астрахань, ставшую к тому времени для Петербурга отправным пунктом различных военных и дипломатических предприятий. Осуществление этих планов сулило России заманчивые перспективы в международной посреднической торговле.

Уже в 1715-1716 гг. один из приближенных чиновников Петра I князь Александр Бекович-Черкасский (до крещения Давлет-Кезден Мирза) выходец из влиятельного рода кабардинских князей Бекмурзиных по приказу императора посетил различные регионы Кавказа и детально изучил реальную обстановку, составил карту Каспийского моря. Большое количество российских офицеров и чиновников, снабженных тайными инструкциями по сбору сведений экономического, политического и военного характера, отправлялись консулами и торговыми агентами в Исфаган и Шемаху. Благодаря проделанной подготовленной работе правительство Петра I получило подробную информацию о реальном состоянии дел в Иране и Дагестане. Одновременно шло и укрепление юго-восточных границ. Левый берег Терека был укреплен казачьими станицами, в которых были поселены гребенские казаки. Овладение прикаспийскими землями рассматривалось правительством Петра I только как шаг к продвижению России в Центральную Азию.

В первой четверти XVIII века в различных провинциях сефивидской монархии, населенных народами не иранского происхождения, полыхали восстания, вызванные экономическим гнетом в сочетании с религиозными и национальными преследованиями. Вскоре эти восстания вылились в мощное национально-освободительное движение, которое возглавили Сурхай-хан и Хаджи-Дауд. В августе 1721 года объединенное войско Хаджи-Дауда и Сурхай-хана после кровопролитного штурма, который продолжался 12 дней, овладели Шемахой. Очевидец этих событий Есаи Хасан Джалалян следующим образом описывает эти события: «…Вступив в город, лезгины пустили в ход свои мечи против кызылбашей… Многие из войска персидского и из их начальников бежали куда попало. Имущество и их дома были разграблены…Народ же армянский, христиане, как жители города, так и селений, за исключением немногих случаев, особенно не пострадали от резни, ибо милостью Христа они были пощажены…дети, и сыновья их не были взяты в плен». В несколько ином ключе об этом пишет российский посол в Иране Артемий Волынский. «…Лезгинский владелец Даудбек с Сурхаем напали на Шемаху, взяли и разграбили город, причем напали и на русских купцов, побили торговцев и овладели их товарами ценою в 500 тысяч рублей…».

Итак, повод к вторжению подвернулся, как никогда кстати. Перед походом, Пётр I обнародовал манифест, обращенный к населению Кавказа и прикаспийских областей Ирана. В нем объявлялось, что русские войска выступают для наказания «бунтовщиков» Хаджи-Дауда и Сурхай-хана, «которые из трех сторон, от разных народов многих возмутителей и бунтовщиков собрав, против вышеописанного шаха, нашего друга, объявили бунт поднять, его владения государство Ширванское обретающим город Шемаху штурмом и боем взять, неточию нашего друга, его шаха, многих людей побили, но от нашей высокой стороны Российских народов, которые по нашей, по древнему обычаю в вышеупомянутый город для купечества ездили, безвинно и немилостиво побив, пожитков и товаров их ценой всего около 4 миллионов рублей погреба, взяли…» А.Волынский оценивает ущерб русских купцов в 500 тысяч рублей. Петр I оценивает тот же ущерб истинно по-царски – в 4 миллиона рублей. Именно этот царский иск и был предъявлен Хаджи-Дауду и Сурхай-хану для возмещения. Но «…ввиду отказа Давуд-Бека и Сурхай-хана дать удовлетворение мы принуждены против предреченных бунтовщиков и всезлобных разбойников войска привести».

Попытаемся выяснить, что же на самом деле произошло с русскими купцами в Шемахе после взятия её Сурхай-ханом и Хаджи-Даудом? Ответ на это дает «Журнал» российского консула в Иране Семена Аврамова. Он сообщает, что русские купцы принимали активное вооруженное участие в обороне города на стороне персов, хотя осаждающие дали им гарантии неприкосновенности их жизни и имущества в обмен на их нейтралитет во время осады. Российский резидент в Турции в своем сообщении от 1722 года также обвинил только русских купцов в корысти. По его словам: «… русским купцам было велено собираться в одно место со своими пожитками, и если бы они так и сделали, то не потерпели бы ни малейшего вреда; но они, увлекшись корыстолюбием, стали брать почти у всех шемахинцев дорогие вещи на хранение, что было им именно запрещено; когда войско,… узнав,… бросилось на них, побило и ограбило».

И, наконец, очевидец этих событий англичанин Д. Ханвей пишет: «… русские купцы пострадали исключительно из-за того, что прятали в своих помещениях противников лезгин. В то же время западноевропейские купцы оказавшиеся во время штурма в Шемахе, не понесли никакого ущерба».

Итак, с поводом все ясно. Но такие «мелочи» Петра I смутить не могли. Тем более он уже знал, что Иран увяз в войне с афганцами, которые вторглись вглубь страны и заняли столичный город Исфаган. Русский консул С. Аврамов сообщал в Петербург, что «персидское государство в конец разоряется и пропадет». Петр I вынашивающий планы оккупации прикаспийских областей решил воспользоваться сложившейся ситуацией. Единственной противодействующей силой в регионе была Турция, которая также была не прочь воспользоваться критическим положением Ирана. Что бы избежать военного конфликта с ней Петр I через своего резидента в Константинополе И.Неплюева старался убедить султана, что русские войска дальше прикаспийских областей не двинутся. Из письма императора к Неплюеву: «Его Величество из провинций персидских, которые в близ границ турецких лежат, отнюдь не желает себе присовокупить и, кроме тех, которые обретаются по Каспийскому морю, за собой удержать хочет». Другой головной болью российского двора было обращение Сурхай-хана и Хаджи-Дауда за помощью к Турции. Это наглядно демонстрирует письмо Петра I к И.Неплюеву: «бунтовщики просили некоторой сильной державы о протекции, которая не только с сей взятой от бунтовщиков провинций, но и дело далее на Персию намерение имеют». Как правило, большинство отечественных историков ставят в вину обращение Хаджи – Дауда и Сурхай-хана за покровительством к Османской империи. Но, с их стороны это был наиболее правильный тактический ход, благодаря которому удавалось лавировать между интересами крупных держав, сохраняя, таким образом, самостоятельность своих владений. Это было оправдано также и с конфессиональной точки зрения. В глазах дагестанцев – суннитов турецкий султан был одновременно и халифом, т.е. духовным главой всего исламского мира. В условиях господства исламской идеологии в Дагестане, в то время, этот шаг имел немаловажное значение.

Естественно, что Сурхай-хан и Хаджи Дауд в своем противостоянии Ирану, где шиизм был государственной религией и где вследствие этого разрушались религиозные, культурные центры суннитов, а они сами подвергались гонениям, искали поддержку у единоверной Турции. Но существенной политической или военной поддержки от Турции, которая в то время вступила в полосу политического и экономического упадка, они так и не получили. Их надежды не оправдались. Турция была далеко, а враждебный Иран стоял у порога. Иоанн Густав Гербер в своем труде «Описание стран и народов вдоль Западного берега Каспийского моря. 1728г.» приводит интересные факты, проливающие свет на взаимоотношения Сурхай-хана с турецким правительством. Он пишет, что Сурхай-хан «…великия и явные обиды…туркам через джаров и других лезгинцов учинил, что оные себя принуждены, видели его, Зурхая, к себе великим ласканием привлекать и привесть. А как сие 1727 г. учинилося и Кабала ему отдана была и он, Зурхай, в оном укрепился, так же и Агдаш противно повелением турецким во власть взял и к тому требовал, чтоб ему Шемахою владеть добром повелено было бы, то турки его всего раздразнить не хотели, но и не смели, смотря, что он силен и мочен…» Известно также, что когда турки, завладев Грузией, решили построить крепость, «…чтобы знатнейший проход лезгинцев,…называемый Топкарчан, и джарцев привести в послушание, но джары по побуждению Сурхая собрались тайно, напали… на турок и побили из них более 500 человек остальных рассеяли и начатую крепость до основания разорили». Так, что говорить о «ставленниках» Турции не приходится.

Одновременно Петр I через консула А. Аврамова стремился склонить шаха Тахмасиба II к уступке прикаспийских областей, обещая за это защиту от Турции и «бунтовщиков» Сурхай-хана и Хаджи-Дауда. Из Астрахани он отправил следующее предписание консулу А. Аврамову «Предлагай шаху старому или новому или кого сыщешь по силе кредитов, что мы идем к Шемахе не для войны с Персиею, но для искоренения бунтовщиков, которые нам обиду сделали, и ежели им при сем крайнем их разорении надобно помощь, то мы готовы им помогать, и очистить от всех их неприятелей, и паки утвердить постоянное владение персидское, ежели они нам уступят за то некоторые «по Каспийскому морю провинции».

Но Петр I и не помышлял исполнить взятые на себя обязательства. Об этом красноречиво свидетельствует его циничная резолюция на мнение Кабинета министров: «Ноне посылать к шаху непотребно, потому что теперь от него никакого полезного ответа быть не может, пожалуй, объявит и то, что они договор подтвердят и потребуют помощи не только против афганцев, но и против турок: тогда хуже будет. Надобно стараться, чтоб грузины, которые при шахе, как нибудь его увезли или, по крайней мере, сами от него уехали; для этого писать Вахтангу и устраивать это дело чрез его посредство».

И еще о планах Петра на «уступленных» провинциях известный русский историк С.М. Соловьев в своем монументальном труде «История России с древнейших времен» пишет: «Лучшим средством для закрепления занятых провинций Петр I считал усиление в них христианского народонаселения и уменьшение магометанского». Из указа Петра I М.Ф.Матюшкину «…армян призывать и других христиан, ести, есть и поселять, а бусурман зело тихим образом, чтоб не узнали, сколько возможно убавлять, а именно турецкого закона (суннитов)…».

Теперь о пребывании Петра I в Дагестане. Отплыв из Астрахани 18 июля 1722 г., через девять дней Петр I высадился на берегу Аграханского залива. Тем временем шедшая сухим путем кавалерия также вошла в Северный Дагестан. Армия Петра I насчитывала 22 тысячи пехотинцев, регулярной конницы 9 тысяч, 20 тысяч казаков, 20 тысяч калмыков, 30 тысяч татар и 5 тысяч матросов. Для перевозки пехотных частей было задействовано 47 парусных судов и 400 галер.

Реакция северо-кавказских владетелей на появление русских войск была неоднозначной. Руководители антииранской борьбы Сурхай-хан, Хаджи Дауд, уцмий Кайтага, эндереевские князья Айдемир и Чапалов были сторонниками вооруженного сопротивления. Большинство владетелей заняли позицию нейтралитета. Князья Большой и Малой Кабарды Иль-Мирза Черкесский и Аслан- бек Кайтукин, тарковский шамхал Адиль-Герей, Костековские и Аксаевские владетели выразили покорность и заявили о своей готовности оказать поддержку Петру I.

Шамхал передал Петру I 600 быков, запряженных в телеги и 150 на пополнение провианта, 3-х персидских скакунов. Аксаевский князь преподнес императору 6 скакунов и 100 быков на содержание войска. На всем протяжении перехода армии Петра I от Сулака и далее на юг, на каждой стоянке по приказу шамхала приготовлялись фураж и другое необходимое снабжение. Маршрут похода Петра I довольно подробно освещен в исторической литературе, что избавляет нас от пересказа. Остановимся лишь на тех эпизодах похода, которые историки замалчивают, либо упоминают вскользь, словно не заслуживающими внимания.

Первым населенным пунктом, пострадавшим от петровских вояк было селение Эндери, жители которого не пожелали пропустить их через свои земли. Из письма императора Сенату: «…к бригадиру Ветеранию послан был указ, чтобы он шел к Андреевой деревне и оную разорил и когда оный… стал прямою дорогой приближаться, то от оных атакован был; потом с помощью божию неприятель побит, а деревню их, в которой сказывают с три тысячи дворов было, разорили и выжгли без остатка…» В вооруженном столкновении погибло свыше 300 эндерейцев. В большинстве публикаций отечественных историков дело представлено так, что участь Эндерея была предрешена их вооруженным сопротивлением. Но это не так. Участь Эндерея была предрешена еще до похода Петра I. Свидетельством этому служит письмо А. Волынского к Петру I, датированное августом 1721 года: «Мне мнится весьма надобно учинить отомщенное Андреевским владельцам, от чего великая польза: 1. они не будут иметь посмеяния над нами и впредь смирнее жить будут; 2. оная причина принудит многих искать протекции вашей, и все тамошние народы будут оружия вашего трепетать и за тем страхом вернее будут…» Вопрос, за что А. Волынский призывает Петра отомстить эндереевцам? Дело было в том, что эндереевские князья Айдемир и Чапалов враждуя с кабардинскими князьями, оказались в натянутых отношениях с царскими властями. Такое положение дел часто приводило к вооруженным столкновениям. Один из таких инцидентов произошел в 1721 году, накануне похода Петра I.

Печальную участь Эндерея, разделило селение Утамыш и 6 населенных пунктов, расположенных вокруг него. Из того же письма Петра I Сенату: «… Только как вошли во владение салтана Махмута утемишевского, оный ничем нам не отозвался… того же дня 3 часа пополудни изволил сей господин нечаянно нас атаковать… которому гостю зело были рады…и, приняв, проводили его кавалерию и третьей частью пехоты до его жилища, отдавая контравизит, и, побыв там, для увеселения их, сделали изо всего его владения фейерверк для утехи им (а именно сожжено в одном его местечке, где он жил, с 500 дворов, кроме других деревень, которых по сторонам сожгли 6). Как взятые их, так и другие владельцы сказывают, что их было 10000; такое число не его, но многих владельцев под его именем и чуть не половина пехоты, из которых около 600 человек от наших побиты да взято в полон 30 человек.» Но на этом беды утамышцев не закончились. Не задолго до отплытия Петра I в Астрахань, «… атаман Краснощекий с донцами и калмыками ударил в конце сентября на утемишского султана Махмуда… разорил все, что осталось от прежнего погрома или возникло вновь, много порубил неприятелей, взял в плен 350 человек и захватил 11 тысяч рогатого скота кроме другой добычи…». О дальнейшей судьбе этих пленников источники молчат.

П. Тахнаева пишет, что население Дербента встретила Петра как защитника от набегов «невежественных ханов» Хаджи-Дауда и Сурхай – хана, беспощадно грабивших горожан. Пассаж о «беспощадных грабежах горожан» оставим на совести автора, так как источники того времени об этом ничего не сообщают. Действительно, отряды этих двух предводителей антииранской борьбы подступали к стенам Дербента, пытаясь взять его штурмом. Причиной этому служили следующие обстоятельства: 1) до похода Петра I Дербент был резиденцией сефевидской администрации в регионе. В городе, пишет И.Гербер, всегда имелись султаны или губернаторы, также наибы или горододержавцы, султаны всегда посылались от шаха из Исфагани и «великую власть имели». Наибов всегда выбирали из знатных дербентских фамилий «и во оной чин от шаха конфирмованы быть стали…» Наместники шаха в Дербенте предпринимали неоднократные попытки подчинить своей власти вольные общества Южного Дагестана. Но последние, по сообщению И.Гербера «… крепко заедино стоят, и что одному учиниться, то и другие так, как себе учинено почитают. Оные никогда ни под персидскою, ни под какою другою властию не стояли, и хотя прежде всего султаны дербенские их яко подданными к Персии почесть хотели и к тому принуждать трудились и для того часто великая команды и Дербента посылались, чтоб их силою под владение привесть, однакож дагистанцы всегда противились и высланных дербенцов кровотекущими головами назад отсылали…»

2) известно, что отряды Сурхай – хана и Хаджи – Дауда в 1721г. разбили объединенное войско правителя Дербента, гянджинского и эриванского ханов, которое двигалось к осажденной Шемахе не зная, что к тому времени город уже пал. Вслед за этим отряды Сурхай – хана и Хаджи-Дауда подвергли осаде города Баку, Ардебиль, Дербент и другие центры шахской администрации. Все ставленники шаха, в том числе и правитель Дербента, бежали в Иран. Поэтому не вызывает удивление, что оставшиеся в Дербенте члены шахской администрации во главе с наибом опасаясь справедливого народного возмездия и оказали радушный прием армии Петра. Из письма Императора Сенату: «…наиб сего города встретил нас, и ключ поднес от ворот. Правда, что сие люди нелицемерною любовью приняли и так нам рады, как бы своих из осады выручили…».

Сенаторы отвечали Петру из Москвы, что «…по случаю побед в Персии за здравие Петра Великого, вступившего на стези Александра Великого, всерадостно пили…».

Теперь о шамхале Адиль-Герее. После завершения похода с ним просто перестали считаться. Со стороны российской администрации стали наблюдаться случаи нападения, насилия и захвата пленных на землях подвластных шамхалу. Об этом Адиль-Герей трижды писал Петру (с конца сентября 1722 г. до февраля 1725 г). Но никакой реакции из Петербурга не последовало. Более того, началось строительство крепости Святой Крест в 40 км от Тарков.

Не желая допустить строительство крепости, Адиль-Герей в 1725 г. дважды штурмовал Аграханский редут, но был отбит с большими потерями. Для наказания шамхала были посланы специальные войска под командованием генерала Г.С. Кропотова с наказом: «Всячески трудиться, чтоб его шамхала, добыть себе в руки». Исполняя приказ, «генерал со своим войском двинулся и многие селения в тех краях разграбил и сжег, а шамхала Адиль-Герей-хана он хитростью привел к себе, арестовал и отправил в Россию…» (Г.Алкадари. «Асари-Дагестан»). В 1726 году решением Сената звание шамхала было ликвидировано. Адиль-Герей был сослан в г. Коло Архангельской губернии, где и оставался до конца своих дней.

Теперь перейдем к вопросу о «невежественных ханах» Хаджи-Дауде и Сурхай-хане. Именно такими нелестными эпитетами их наградила П. Тахнаева, повторяя слова царедворца Бассевича, совершенно не задумываясь, заслуживают ли они этих эпитетов. Приведем несколько характерных штрихов из их биографий.

1) Сурхай-хан Гази-Кумухский был образованным для своего времени правителем. По свидетельству современников был знатоком арабского языка, имел обширные познания в науках, особенно в медицине. Как дальновидный государственный деятель заботился о развитии науки и просвещения. После взятия Шемахи открыл медресе, куда пригласил работать известных дагестанских ученых Мухаммеда Убринского, Дамадана Мегебского и Рахман-Кули Ахтынского.

По указанию Сурхай-хана Дамадан Мегебский и Рахман-Кули Ахтынский перевели с персидского на арабский язык известный на Востоке медицинский трактат «Подарок правоверным» Абдулмумина Дайлами. Рахман-Кули Ахтынский пишет, что по поручению Сурхай – хана он начал работу «и над другими благородными книгами по естественно-математическим наукам, чтобы обеспечить возможность использования их другими мусульманами».

2) известно, что Хаджи-Дауд Мюшкюрский до начала антииранских выступлений был муддарисом – преподавателем высшего исламского учебного заведения – медресе. Муддарис, как правило, был специалистом по исламскому законоведению (фикх), знатоком этико-правовых норм ислама и методики юриспруденции. В высших исламских учебных заведениях термин муддарис применяется к штатному профессору. В документах того времени содержатся сведения, что Хаджи-Дауд совершил паломничество в Мекку, стал одним из влиятельных духовных авторитетов в регионе.

Современники отмечали его незаурядные природные и дипломатические дарования. И. Гербер, русский офицер и ученый, в 1728 году находившийся в Дагестане дает ему следующую характеристику: «… хан из бунтовщиков Давуд-бек простой породы из Мюшкюра, именем Дауд или Давыд, только умом остер…». А. Лопухин, член посольства А. Волынского пишет о нем как о человеке честном и влиятельном.

3) о «просвещенном» императоре Петре I. Один из самых недостоверных исторических мифов, пущенных в оборот еще при жизни Петра I, - это уверения, что будто Петр I первым придумал и ввел многочисленные реформы, и что будто до его правления Россия представляла собой нечто невероятно отсталое и сопротивляющееся всяким и любым прогрессивным изменениям. Справедливости ради отметим, что эта версия впервые была разоблачена историком XVIII века князем Щербатовым. Факты полностью опровергают этот устоявшийся исторический миф.

Петр I сам не придумал ничего нового. Все эти реформы и новшества были разработаны и притворялись в жизнь еще в годы правления царя Алексея Михайловича. Затем их продолжил царь Федор Алексеевич. И что важно отметить, реформы эти проводились в эволюционном порядке, что позволяло не изнурять ими страну. Реформы Петра I это уродливо-искаженные и весьма бездарные продолжения тех реформ, которые проводились до него. Петр I «не вводил» реформы, а заколачивал их в живое тело страны стальными гвоздями. Чтобы понять, что допетровская Русь не представляла собой некую «черную дыру» советую читателям прочесть «Историю России» П.Н.Милюкова. Анализируя реформы Петра I, он пишет: «Ценой разорения страны Россия была возведена в ранг европейской державы… Политический рост государства опять опередил его экономическое развитие». Характерно, что глава этой книги о петровских преобразованиях имеет многозначительный заголовок: «Результат реформы: хаос». Иначе быть и не могло, учитывая образование и воспитание, которое получил Петр I с детства. Известно, что первым его учителем была личность ничтожная – дьяк Зотов, полуграмотный пьяница и придворный шут. Четыре действия арифметики Петр освоил лишь в 16 лет. Именно Зотов, по мнению одних биографов Петра I приохотил своего воспитанника в нетрадиционной сексуальной ориентации. Часть других исследователей жизни Петра I эту сомнительную честь приписывают Францу Лефорту и А.Меньшикову.

О фактическом алкоголизме Петра I написано не мало. В самом деле, чего стоит «Сумасброднейший, всешутейский и всепьянейший собор» - любимая и долголетняя забава Петра I. Этот «собор» злейшая пародия на русскую церковь: «князем-папой» был назначен Зотов, а сам Петр I удостоился звания «протодьякона собора». О деятельности этого «собора» можно сказать – пили «влёжку», пародируя при этом все существовавшие тогда церковные обряды. Именно в то время и возник слух, что на престол сел антихрист. Эти попойки отнюдь не проходили за закрытыми дверями, время от времени устраивались маскарадные шествия, похожие на более позднее «антирелигиозные праздники» воинствующих атеистов, вошедшие в моду в первые годы Советской власти. Русский писатель А.Толстой в своем знаменитом романе «Петр I» полностью придерживается исторической правды – «и голым его гузном били яйца в лохани… князю, забив свечу в задний проход, пели вокруг его ермосы, отчего он отдал Богу душу…». Гениальный русский писатель Лев Николаевич Толстой оставил такие строки, посвященные Петру I: «Был осатанелый зверь…» «Великий мерзавец, благочестивый разбойник, убийца, который кощунствовал над Евангелием…». Говорил о Петре I и его сподвижниках: «…убивали людей. Забыть про это, а не памятники ставить».

На этом фоне совсем безобидной забавой выглядит случай с придворным Бассевичем, который называет в своих записках Сурхай-хана и Хаджи-Дауда «невежественными ханами». Брауншвейгский посланник Вебер сообщает об этом следующим образом. Бассевич однажды опоздал на начало одной из ассамблей Петра I. Заметив это, последний заставил его выпить залпом четыре стакана венгерского вина (стаканы тогда были побольше наших граненных). А потом велел сесть за стол и пить дальше с усердием. Затем Петр I заметил, что на другом конце стола, где сидели министры, больше пригубливают, чем пьют. Он заставил каждого министра выпить по большому стакану и ушел к императрице, предусмотрительно поставив у всех выходов часовых, которые должны были следить, чтобы никто не покидал застолья. Чем заканчивались подобные ассамблеи догадаться не трудно. Думаю, что любой нормальный человек предпочел бы общение с «невежественными ханами», чем с подобным «просвещенным» императором.

Несколько слов о двух внешнеполитических «прожектах» Петра I. Возьмем, к примеру, знаменитый Прутский поход. В 1711 году войска под командованием Петра I вступили в Молдавию. Император был уверен, что при его появлении молдаване и другие балканские народы поднимут восстание против Турции и присоединятся к его войску. Однако, единственной подмогой, которую он дождался, стал приезд молдавского господаря Кантемира с кучкой придворных бояр. Тем временем турецкое войско окружило армию Петра I. Царь настолько пал духом, что отправил великому визирю своего посла Шафирова, приказав добиться мира любой ценой. Мир был подписан на унизительных для России условиях. Россия обязывалась вернуть Турции Азов, срыть крепости Таганрог и Каменный Затон, уничтожить свои корабли на Черном море, не вмешиваться в польские дела, не держать в Польше войско, отказаться от содержания в Стамбуле постоянного посольства (что по меркам того времени было неслыханным унижением российской дипломатии). В Прутском походе армия Петра I потеряла 27285 человек. Из них в боевых действиях погибли только 4800, остальные от жажды, болезней и голода.

На фоне столь трагической неудачи почти не замеченным осталось и гибель в Хиве двухтысячного отряда князя Бековича-Черкасского отправленного реализовывать очередной фантастический петровский «прожект» – разыскать старое русло реки Аму-Дарья и направить ее течение в Каспийское море.

В заключение своей статьи П.Тахнаева пишет: «… результатом Персидского похода Петра I явились значительные территориальные приобретения России в Прикаспии. По Петербургскому мирному договору с Ираном в 1723 году к России отошли «… вечное владение Дагестан, Ширван, Мазендаран, Гилян и Астробад…», т.е. практически все западное и южное побережье Каспия. Но соответствует ли этот тезис реальной исторической правде? Чтобы ответить на этот вопрос обратимся к событиям, предшествовавшим подписанию Петербургского договора.

В 1722 году 25 июля Петр I приказывает русскому консулу в Иране С.Аврамову начать переговоры с Иранским правительством. Консул должен был предложить шаху уступить «… некоторые по Каспийскому морю лежащие провинции…» в обмен на «искоренение бунтовщиков» Сурхай-хана и Хаджи-Дауда. Однако, в то время, эти переговоры зашли в тупик. Но в 1723 году шахское правительство, оказавшись в отчаянной ситуации в связи с афганским вторжением и потерей большей половины территории Ирана обратилось за помощью к России, изъявляя при этом свое согласие принять ранее предложенные ею условия. Для заключения договора шах Хусейн отправил в Петербург своего приближенного Исмаил-бека. Однако пока тот доехал до Решта, шах Хусейн был пленен афганцами. Новый шах Тахмасиб вначале подтвердил полномочия бека. Но, вскоре, он изменил свое решение и направил гонца в Решт, чтобы отозвать Исмаил-бека. Однако консул С.Аврамов задержал гонца шаха, а Исмаил-бека отправил в Астрахань. Не останавливаясь на освещении процесса подписания переговоров, скажем, что они завершились 12 сентября 1723 года подписанием Петербургского договора. Но этот договор так и не был ратифицирован Иранским правительством. Для ратификации договора в Иран был отправлен князь Борис Мещерский и секретарь Аврамов. Но в Иране им была оказана «встреча… дурная», шах Тахмасиб категорически отказался ратифицировать договор, заявив при этом, что Исмаил-беку никаких полномочий он не давал. Кстати сказать, Исмаил-бек личность весьма интересная, анализируя его миссию, возникает подозрение, что он действовал больше в интересах петербургского двора, нежели иранского. Зная о невероятной продажности и алчности шахских чиновников, можно предположить, что он был подкуплен С.Аврамовым. Тем более последний своих записках, туманно намекает, о каких-то «вознаграждениях» персидским чиновником за оказанную ему помощь. В связи с этим, интересно отметить, что шах впоследствии прямо обвинил Исмаил-бека в измене. Тот узнав, о предъявленных ему обвинениях, предпочел не возвращаться в Иран и остаться в России. Петр I назначил ему щедрое жалование и определил ему местом жительства Астрахань, где он и прожил до конца своих дней.

Итак, Петербургский мирный договор 1723 года не был ратифицирован Иранским правительством. Часть исследователей справедливо считают его невалидным документом (от латинского «validys» – действительный, имеющий силу). Английский историк Лоуренс Локкарт пишет, что Петербургский договор был подписан под сильным нажимом русского правительства, а подпись Исмаил-бека под ним должна была нанести «тонкий лоск законности на агрессивные действия Петра I…». Правда, целый ряд исследователей, признавая, что отказ от ратификации подписанного представителем шаха договора «не может рассматриваться в качестве не правомочного акта», считают Петербургский договор вполне законным. Оставляя окончательное решение этого вопроса за специалистами международного права, рассмотрим сам текст договора. Он состоит из 5 частей. В преамбуле договора повторяется версия, изложенная в манифесте, распространенном перед походом на Кавказ. Основная статья договора – вторая. Она гласит: «... его шаховы величество уступает е.и.в. Всероссийскому в вечное владение гор. Дербент, Баку, со всеми к ним принадлежащими и по Каспийскому морю лежащи­ми землями и местами, а также и провинции Гилян, Мазандеран и Астрабад, и имеют оные от сего времени вечно в стороне е.и.в.».

Как мы видим здесь, речь идет не о Дагестане в целом, а лишь о Дербенте и его землях, а также прикаспийской территории Азербайджана, которая на момент подписания договора в результате мощного антииранского движения по существу была независима от шахской власти. Важно отметить и то, что в договоре ни словом не упоминается территория прикаспийской низменности к югу от Терека и до Дербента. Таким образом, утверждения о том, что Дагестан был присоединен к России в результате Петербургского договора в 1723 г. не имеют под собой никакого основания. И еще, если судить по различным договорам, заключенным между тремя державами, то надо признать что дагестанские народы это безмолвная масса, судьбу которых по своему усмотрению решают соседние государства. С чем согласится невозможно!