Восток (oriens) 2008 №5, с. 97-110 публикаци и исторический источник

П У Б Л И К А Ц И И

Записки Ф.А. Оссендовского как источник по истории Монголии

© 2008 Вступит. статья, перевод с польск. и комм.

С.Л. КузьминА, Л.Ю. РейтА

Фердинанд Антони (Антони Фердинанд, Антон Мартынович) Оссендовский (1876–1945) – известный польский писатель, химик, геолог, путешественник и авантюрист. Он родился в Российской империи, где получил образование химика, путешествовал и увлекся литературным творчеством. В 1901 г. преподавал в Томском университете. Позже работал в Харбине, путешествовал по Дальнему Востоку, принимал участие в революционном движении, даже попал в тюрьму. После Октябрьской революции 1917 г. жил в Омске, где стал начальником осведомительного отдела у А.В. Колчака. После разгрома Колчака решил пробраться через Туву и Монголию в Китай. Попав в Монголию, профессор Оссендовский оказался в гуще событий национально-освободительного движения и гражданской войны 1921 г. Здесь он познакомился с монгольскими ламами и князьями, командирами белых отрядов, даже вошел в доверие к барону Р.Ф. фон Унгерн-Штернбергу, освобождавшему Автономную Монголию от китайских оккупантов. Профессор сумел выбраться из Монголии и через Маньчжурию и Японию добраться до США.

Свои наблюдения и приключения в Монголии он описал в увлекательной книге “Звери, люди и боги”, которая впервые вышла в Нью-Йорке [Ossendowski, 1923]. Книга сразу стала сенсацией: публика, подогретая отрывочными сведениями из газет, получила захватывающий бестселлер. В последующие годы вышли десятки ее изданий на многих языках тиражом в сотни тысяч экземпляров.

Русский перевод вышел одним из первых [Оссендовский, 1925], но в СССР книга осталась малоизвестной. Отметим анонимную рецензию в журнале “Хозяйство Монголии” [Хозяйство Монголии, 1928, с. 90] с характерным выводом: автор “…прекрасно знает вкусы современного буржуа, и этим вкусам он вполне отвечает, уснащая книгу соответствующим вымыслом с мистической окраской”. После появления романа “Ленин – бог безбожных” книги Оссендовского надолго попали в спецхран. Лишь недавно, после выхода нового перевода [Оссендовский, 1994, 2005], автор приобрел известность и на своей родине.

Книга “Звери, люди и боги” вызвала противоречивую реакцию сразу после ее выхода. Одни видели в ней правдивое описание событий [Михаловский, 2005, с. 301–463] и проникновение в мистический мир Азии [Рерих, 2001, с. 26–37; Генон, 1993, с. 97–133], другие – фальсификацию и обман. В пользу последнего говорило то, что до революции Оссендовский промышлял изготовлением компрометирующих фальшивок, вымогая у крупных фирм деньги [Шишкин, 2005, с. 5–22]. Известный путешественник С. Гедин, а также антрополог и этнограф Дж. Монтандон обвиняли Оссендовского в географических и этнографических неточностях [Михаловский, 2005, с. 301–463]. Гедин, прочитав немецкий перевод книги [Ossendowski, 1924], даже написал специальную работу “Оссендовский и истина” [Hedin, 1925], на которую Оссендовский ответил отдельной публикацией. Указания на выдумки, искажение фактов и хронологии появлялись и позже – в том числе со стороны тех, с кем Оссендовский встречался в Монголии [Голубев, 1926; С.Е. Хитун и М.Г. Торновский – см.: Кузьмин, 2004(1), (2)].

Но книгу Оссендовского часто рассматривают как один из главных источников по деятельности барона Унгерна и монгольской истории 1921 г. К ней обращались не только историки, но также теософы и оккультисты [Генон, 1993, с. 97–133], в том числе из общества Туле, связанного с нацизмом [Berzin, 2003], ее использовали для разжигания межрелигиозной ненависти православных и буддистов [Кураев, 1997].

Насколько обоснованно все это? Что в книге Оссендовского верно, а что нет? Ответить на эти вопросы позволяют документы и материалы по истории Монголии в 1921 г., опубликованные ранее [Кузьмин, 2004(1), (2)], а также архивные материалы АВПРФ, ГАРФ, РГВА (Москва) и Hoover Institution (Stanford, USA). Имеется и опубликованный В. Михаловским [Михаловский, 2005, с. 301–463] рукописный доклад Оссендовского с кратким описанием событий и датами (далее: “Доклад”). И наконец, это неопубликованные рукописи Оссендовского из Музея литературы (Варшава) на польском языке с фрагментами на русском и английском: Notatnik: Muzeum Literatury, Warszawa, № 4210 (далее – “Notatnik”) и Raport F.A. Ossendowskego o sytuacji politycznej w Mongolii w okresie III–IV 1921. Muzeum Literatury, Warszawa, № 4211 (далее – “Raport”).

“Notatnik” содержит краткие карандашные наброски основных мест и событий путешествия с более поздними вставками (заметки до 1924 г. о путешествиях в Азии, США и других странах). Он был приобретен музеем в 1992 г. у некоей И. Блешиньской. В. Михаловский считает его дневником Оссендовского. Действительно, “Notatnik” выглядит как дневник: он написан карандашом и чернилами разных цветов, видно, что в разное время. Вначале идут заметки о численности населения Урянхая (сейчас Тува), золотых копях, ценах на шкурки соболя и т.п., список восстаний против Советов с 1917 по 1921 г., расстояния между пунктами путешествия. После Монголии следуют заметки по-английски (видимо, для американских газет), затем – число людей в белых войсках. По-видимому, наброски автор делал в пути по памяти, без дат, но в хронологическом порядке. Местами он нарушен, возможны более поздние вставки. Есть заметки об экспорте и импорте из Монголии, о стоимости доставки писем из Шанхая в Монголию, о планах будущих книг, пьес и фильмов (о Колчаке, Сибири, Монголии). На с. 12 даны краткие сведения о гибели Унгерна (из газет?), причину которой Оссендовский видит в том, что Япония не поддержала поход барона в Сибирь, а вместо этого начала переговоры с Дальневосточной Республикой (ДВР).

В книге “Звери, люди и боги” и в “Докладе” Оссендовский говорит, что просил Унгерна разрешить описать то, что видел и слышал. В ответ барон написал в блокноте с путевыми заметками: “Только после моей смерти. Барон Унгерн”. Но в “Notatnik” такой записи нет.

“Raport” более детален. Он написан в аналитическом ключе, содержит ряд доселе неизвестных данных – в частности, текст соглашения об условиях ухода китайцев из монгольского г. Улясутая. В переводе на русский мы впервые публикуем фрагменты той части “Notatnik” и “Raport”, которая касается Монголии.

Их публикации предпосылаем рассмотрение книги “Звери, люди и боги” [Оссендовский, 1925, 1994, 2005], в котором мы хотели бы остановиться лишь на том, что не выдерживает проверки. В русских переводах книги многие имена и названия искажены: Домоиров (должно быть Доможиров), Вандалов (=Ванданов), Сепайлов (=Сипайло), Джам Болон (=Жамболон), Яхантси (=Джалханцза-хутухта), Яссакту-хан (=Цзасакту-хан), Паспа (=Пагба), Чегхен (=гэгэн), Хун Болдон (=Балдан-гун), Хунту (=Хэнтэй) и др.

Книга “Звери, люди и боги” разделена на 49 глав, объединенных в пять частей.

Часть 1 “Игра со смертью” в основном посвящена тому, как автор пробирался из Красноярска в Монголию. Описание Сибири в целом реалистично, но отдельные события (это в основном приключения) не поддаются проверке. Дорога описана лишь в общих чертах, беллетризованно и с приключениями. Приводимые географические названия и маршрут согласуются с известной картой [Пржевальский, 1888], а описание местности хорошо соответствует тому, что содержится в ранее изданных книгах [Пржевальский, 1875, 1883, 1888; Гедин, 1899]. Остальное можно отнести к рассказам монголов и литературному таланту автора.

Описание стычек с тибетцами, открывавшими “ураганный огонь”, с большими жертвами с обеих сторон – боевик, а не реальные события. Известно, что в стычках с небольшими экспедициями, имевшими нарезное оружие [Пржевальский, 1888; Козлов, 1947], тибетцы после нескольких выстрелов из фитильных ружей несли потери и отступали.

Крайне сомнительны переговоры Оссендовского через переводчика-калмыка с тибетцами, которые сказали ему, что считают большевиков освободителями азиатских народов от белой расы – это в то время, когда и монголы почти не знали, кто такие большевики! То же относится к перстню, своего рода пропуску в Тибет, который якобы дал Оссендовскому монгольский лама Нарабанчи-хутухта.

Примечательно, что в “Notatnik” написано: “Енисей–Тибет”, без упоминания Монголии. Тибетских слов в “Notatnik” нет, тогда как о пребывании в Монголии содержится много деталей. Примечательно, что, подробно рассказывая Н.М. Рибо¹ о своих приключениях, Оссендовский даже не упомянул о попытке проникнуть в Тибет [Кузьмин, 2004(1), с. 495]. А.В. Бурдуков² [Бурдуков, 1969] вспоминал, что в г. Улясутай профессор прибыл из Тувы, а не из Тибета.

Остается заключить, что широко известный поход Оссендовского в Тибет – вымысел.

Часть 2 “В стране демонов” посвящена пребыванию автора в Западной Монголии. Здесь в деталях описаны коллизии в Улясутае, связанные с прибытием белых отрядов, уходом китайцев, борьбой за власть и т.д. В “Notatnik” и “Raport” есть ценные сведения, отсутствующие в книге “Звери, люди и боги”.

В целом описание улясутайских событий в книге соответствует другим источникам [Носков, 1930; Бурдуков, 1969; Серебренников, 2003; Кузьмин, 2004(1)]. Оссендовский всюду отводит себе роль миротворца. Но очевидцы вспоминали, что он плел интриги, ссоря вождей белых в Улясутае [Носков, 1930], благодаря чему стал советником взявшего власть М.М. Михайлова [Бурдуков, 1969].

Описания монгольской природы Оссендовским довольно реалистичны, но есть и “охотничьи рассказы”: катание жаворонка на тушканчике, хитрости орла, огромные стада куланов и диких лошадей и т.д.

Некоторые сведения не выдерживают проверки. Прежде всего – встречи автора с Тушегун-ламой (Джа-ламой). Они описаны в книге в самых общих чертах. Описываемые события не подтверждаются другими источниками: очевидцы, в частности А.В. Бурдуков [Бурдуков, 1969], хорошо знавший Джа-ламу, ничего подобного не сообщают. Видимо, Оссендовский привел чужие рассказы в приукрашенном виде.

Часть 3 “Гулкое сердце Азии” посвящена общению Оссендовского с бароном Унгерном, пребыванию в Дзаин-Шаби (ныне г. Цэцэрлэг) и Урге. Сопоставление с другими материалами говорит о том, что сведения Оссендовского об Унгерне достоверны. Барон Унгерн придавал решающее значение своему первому впечатлению от человека. К Оссендовскому он, несомненно, проникся доверием. Например, в письме от 20 мая 1921 г. своему агенту в Китае К. Грегори он указывал: “Верить во всем профессору этому” [АВПРФ, ф. 0111, оп. 2, п. 104, д. 47, л. 91–91об.]. Подогревая в Унгерне мистическое настроение [Першин, 1999], Оссендовский укреплял это доверие. Доверительные отношения заставили автора быть точным. Сопоставление с другими мемуарами и документами [Кузьмин, 2004(1), (2)] показывает, что Оссендовский верно передал общественные и религиозные взгляды Унгерна. Очень точно излагается унгерновский план создания паназиатской империи – несомненно, по рассказам самого барона: в то время еще не было публикаций на эту тему.

Точно описывает Оссендовский и Ургу того времени. Согласно “Raport”, в ней он провел девять дней. А встреча в Дзаин-Шаби с молодым гэгэном³, который был одет в китель русского офицера и со своими приближенными воевал на стороне Казагранди, согласуется с воспоминаниями Блохина о Дзаин-гэгэне [ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 252].

Оссендовский описывает два места боев белых с китайцами в долине р. Тола. Там он видел множество трупов со следами сабельных ударов, повозки, амуницию и т.д. Его сведения о гибели примерно 1500 китайцев и пленении еще 4000 подтверждаются архивными данными [РГВА, ф. 39454, оп. 1, д. 9, л. 27–28; Кузьмин, 2004(2); Белов, 2003]. Эти два боя с китайскими войсками, выбитыми из Урги бароном Унгерном и Д. Сухэ-Батором из Маймачена, произошли в марте 1921 г. в районе современного пос. Хадаасан и хребта Улан-Хад сомона Лун Центрального аймака Монголии. Оссендовский проезжал там примерно через два месяца после боев.

Оссендовский заезжал с Унгерном на радиостанцию и написал, что барон получил много телеграмм и депеш от своих агентов из Читы, Иркутска, Харбина и Владивостока. Следует отметить, что разведки у барона не было, агенты присылали донесения лишь из Китая. В книге много рассказов Унгерна, его казаков и других лиц. В их передаче есть неточности – скорее всего потому, что автор излагал их по памяти. Рассказ Унгерна о своей жизни и предках в изложении Оссендовского соответствует другим источникам. Отчасти он основан на родовых легендах – например, о пирате с о. Даго. Как выяснил Л.А. Юзефович [Юзефович, 1993], исторический О.-Р.-Л. фон Унгерн-Штернберг не был пиратом, а лишь вылавливал грузы с потерпевших крушение судов. Далее, Р.Ф. Унгерн не мог сказать, что оставил морскую службу во время Русско-японской войны, дабы усмирять забайкальских казаков. В действительности он ушел на войну вольноопределяющимся из Морского корпуса, позже окончил Павловское военное училище (1908 г.) и был зачислен в Забайкальское казачье войско. По рассказу казака, Унгерн ездил с другим казаком в Ургу на разведку, а на обратном пути убил ташуром (монгольская плеть) китайского офицера и двух солдат. Более распространенная версия состоит в том, что он ездил один и избил ташуром китайского солдата в Урге. Арестованного китайцами Богдо-гэгэна (теократического главу Монголии) похитил не Унгерн с 50 казаками, а специальный отряд из тибетцев, монголов и русских, посланный бароном. Местами Оссендовский тибетцами называет чахаров⁴. Это довольно распространенная путаница в мемуарах белых.

Из всех авторов только Оссендовский пишет о том, что Жамболон – великий князь Бурятии, потомок бурятских владык, свергнутый с престола за попытку провозгласить независимость и ставший пастухом. Видимо, здесь смешались присвоение Богдо-гэгэном Жамболону титула потомственного великого князя – чин-вана [АВПРФ, ф. 0111, оп. 2, п. 104, д. 47, л. 67–68об.], панмонгольское движение в Бурятии и недоумение автора, как бывший пастух мог быть князем.

Примечательно, что Оссендовский лишь в одном месте (самый конец гл. 39) цитирует известный унгерновский приказ № 15 о наступлении на Сибирь и вскользь отмечает, что этот документ – свидетельство трагедии. Приводимая в книге выдержка не соответствует оригиналу, хотя Оссендовский был одним из его составителей [публикации приказа см.: Носков, 1930, с. 69–75; Кузьмин, 2004(1) с. 169–173; Кузьмин (2), фототаблица]. Об авторстве Оссендовского отлично знали очевидцы [Носков, 1930; РГВА, ф. 16, оп. 3, д. 222, л. 123–124об.; ГАРФ, ф. 9427, оп. 392, л. 47–60].

Часть 4 “Живой Будда” посвящена Богдо-гэгэну VIII Джебцзундамба-хутухте. Она как бы продолжает главу 38 из части 3 о совместном с Унгерном посещении монгольского правителя.

Часть 4 основана на сведениях из литературы (А.М. Позднеев, П.К. Козлов и др.), рассказах жителей Монголии и отчасти – наблюдениях автора. Сведения, известные из других источников, изложены довольно точно. Это данные по истории буддизма, поискам перерожденцев высоких лам, биографии и власти Богдо-гэгэна и т.д. ⁵.

Оссендовский слышал рассказы о жизни Богдо, богослужениях, прорицаниях, об административной системе и прочем. Очевидно, он видел интерьер дворца, собранные там иностранные диковины, подарки и ценности, библиотеку буддийских рукописей. Все это описано очень детально, некоторые сведения явно взяты не из литературы. Они не сенсационны, потому вряд ли выдуманы.

Но многое надо отнести к фантазии. Прежде всего это неоднократные встречи и беседы Богдо-гэгэна с Оссендовским. Даже русским дипломатам в Урге было крайне трудно было получить аудиенцию у Богдо-гэгэна [Белов, 2003, с. 13], сам Унгерн встречался с ним всего три раза [РГВА, л. 123–124об.], причем третий раз перед походом, чтобы получить благословение [Голубев, 1926]. Возможно, тогда он пришел с Оссендовским. Очевидно, Оссендовский не был допущен на аудиенцию.

Вообще, знание буддизма Оссендовским довольно поверхностное, скорее напоминает представление теософа о буддизме.

Часть 5 “Тайна тайн: царь мира” призвана обосновать физическое существование таинственной страны Агарти и Повелителя Мира. Из приведенных в книге рассказов, которые Оссендовский специально собирал, видно, что в их основе – буддийская концепция Шамбалы. Обычно она трактуется как “скрытая” область, расположенная на север от Индии. Наиболее образованные ламы считают Шамбалу внутренней реальностью, открывающейся в процессе самосовершенствования. В период национально-освободительной борьбы с Китаем и гражданской войны в Монголии пророчества и духовные практики, связанные с последней войной буддистов с силами зла – Шамбалинской войной, – имели широкое хождение и использовались в политических целях. Одно из таких пророчеств сохранилось в архиве Азиатской конной дивизии Унгерна [РГВА, ф. 39454, оп. 1, д. 9, л. 100–101]. Похожее пророчество приводит и Оссендовский в гл. 49 со слов Нарабанчи-хутухты – но уже от имени Владыки Мира. В теософском варианте Шамбала переведена из духовной в физическую сферу как страна, откуда махатмы правят человечеством [Berzin, 2003], а Оссендовский впервые дал “доказательства” этого.

Можно согласиться с С. Гедином [Hedin, 1925], что идеи Агарти и Царя Мира Оссендовский взял из брошюры Ж.А. Сент-Ив д’Альвейдра [рус. пер.: Сент-Ив д’Альвейдр, 1915; Сент-Ив д’Альвейдр, Генон, 2005]. Интересно, что эти идеи перекликаются с русской легендой о Беловодье, описанной в “Хождении Зосимы к брахманам”, с которой Оссендовский, видимо, не был знаком [Стефанов, 1993, с. 92–96].

В. Михаловский [Михаловский, 2005, с. 301–463] полагает, что материалы из брошюры д’Альвейдра мог внести американский журналист Л.С. Пейн, работавший над рукописью книги. С этим нельзя согласиться. В рукописях “Notatnik” и докладе, изданном Михаловским, тоже сказано об Агарти и Царе Мира. Это написал сам Оссендовский. Рассказы о буддийской космологии, чудесах, Шамбале, ее правителях (Кулика-императорах), явлениях просветленных существ и т.д. он истолковал в понятном европейцу ключе. Например, если в тибетское повествование о Шамбале, ее правителе и грядущей Шамбалинской войне [например, Пржевальский, 1875] подставить слова “Агарти” и “Царь Мира”, то оно станет таким же, как у Оссендовского. Наконец, ни иностранные исследователи Монголии, ни сами монголы ничего не говорили об Агарти и Царе Мира [Волков, 2003].

Оссендовский – единственный мемуарист, который писал, что Унгерн искал Агарти. Для этого якобы дважды был послан в Тибет князь Пунцаг, но не вернулся… Не тот ли это князь Пунцаг из Ван-хурэ, который был казнен по приказу барона за недовольство [Alioshin, 1941; Hoover, DK254/U7G662]? Унгерн, вероятно, посылал людей в Тибет, но не на поиски Агарти, а для контактов с Далай-ламой в политических и религиозных целях [Кузьмин, 2004(1)].

Кратко рассмотрим хронологию книги “Звери, люди и боги”. Последовательность событий (кроме посещения Тибета) соответствует фактам. Но датировки неточны. Оссендовский пишет, что вышел из Красноярска в начале 1920 г. Из дальнейшего видно, что где-то весной 1920 г. он пришел в Западную Монголию, через две недели отправился в Тибет, а через 48 дней вернулся и остановился в монастыре Нарабанчи. Там он провел две недели (гл. 16) или несколько дней (гл. 17). Получается лето 1920 г. По словам Оссендовского, в Монголии он провел полгода, а покинул страну в мае 1921 г. Значит, он был там примерно с ноября–декабря, а не с лета 1920 г. Этому соответствует верная датировка Оссендовским событий в Улясутае, поездки в Дзаин-шаби и Ван-хурэ (зима–весна 1921 г. – даты см. в “Raport”). А.В. Бурдуков [Бурдуков, 1969] вспоминал, что Оссендовский прибыл в Улясутай осенью–зимой 1920 г., присоединившись к белым, очевидно, на Тисин-голе, в Западной Монголии.

Последующая датировка выглядит таким образом. По книге “Звери, люди и боги”, Унгерн получил в Урге верное предсказание о смерти через 130 дней, на следующий день выступил в поход, Оссендовский уехал тогда же и прибыл на КВЖД через 12 дней. Он общался с бароном девять дней сразу после приезда в Ургу. В Ургу они выехали одновременно из Ван-хурэ. Даты пребывания Унгерна и Оссендовского в Ван-хурэ и Урге разнятся по источникам. У очевидца Н.М. Рибо [Кузьмин, 2004(1), c. 496] даты неверные, но упомянута Пасха 1921 г., от которой по числу дней можно вычислить остальное. Пасха 1921 г. приходится на 1 мая н.ст. Тогда Оссендовский приехал в Ван-хурэ 29 апреля, генерал Резухин – 30 апреля, Унгерн – 2 мая и в тот же день познакомился с Оссендовским. Приезд в Ван-хурэ 29 апреля реалистичен: по “Raport”, 23 апреля Оссендовский был еще в Дзаин-Шаби. В Ургу он выехал 3 мая. Унгерн выступил из Урги 21 мая. Если они общались с Оссендовским девять дней⁶, то последний был в Урге с 12 по 21 мая. Значит, путь от Ван-хурэ до Урги в 300 км на верблюде занял 10 дней, что вполне возможно. Унгерн выступил из Урги 21 мая, был расстрелян 15 сентября. Выходит, что предсказание было 9 мая; погрешность – 11 дней (ок. 8%). Таким образом, хронология Оссендовского от Улясутая до выезда из Монголии верна – по крайней мере, точнее, чем в большинстве других мемуаров.

Оправдываясь перед критиками, Оссендовский говорил, что его книга “Звери, люди и боги” – романтические рассказы для широкой публики, и он мог бы с тем же успехом закончить ее словами: “Вдруг открыл глаза и понял, что заснул за письменным столом” [Михаловский, 2005, с. 384]. Ее содержание в целом соответствует докладу, “Notatnik” и “Raport”. Но мистику, которой пропитана книга, нельзя считать обманом ради сенсации. Примеры успешных предсказаний лам в 1921 г. есть не только у Оссендовского [см. Кузьмин, 2004(1), (2)]. Описывая собственный опыт, автор старался дать ему рациональное объяснение. Обычно же он ссылался на чужие рассказы.

Нет смысла искать тайную миссию Оссендовского в Монголии и Китае. Все можно объяснить проще. Попав в Западную Монголию, он узнал о войне и решил ехать не в Маньчжурию (на восток), а в Тибет (на юг). Но от этого плана отказался из-за его трудности. Вместо Тибета пришлось пробираться в Маньчжурию. Чтобы избежать опасностей, Оссендовский успешно интриговал и безопасно проехал на восток почти до Урги. Здесь он смог войти в такое доверие к Унгерну, что тот ему дал денег и обеспечил комфортный выезд. Многие пишут о каком-то тайном поручении, но все предположения остаются домыслами. Возможно, Оссендовский привез в Харбин важную корреспонденцию для атамана Г.М. Семенова и два пуда золота в слитках [Шанхайская жизнь]. Судя по дальнейшим событиям, главное, что хотел от него Унгерн – объективное описание монгольской эпопеи на Западе.

Таким образом, книга Оссендовского “Звери, люди и боги” содержит в основном достоверные сведения об общении автора с бароном Унгерном и о событиях в западной и центральной Монголии. Ее можно считать важным источником по этим вопросам. Датировки от времени приезда автора в Улясутай до выезда из Монголии в целом правильны. Причины неточностей – сенсационность и мистицизм изложения, описание событий по памяти. Часть описаний приключений и схваток с врагами не поддается проверке. Сведения о Богдо-гэгэне и буддизме основаны на литературе, чужих рассказах и личных наблюдениях. Здесь есть большие искажения. Путешествие Оссендовского в Тибет и его личные беседы с монгольским монархом следует считать вымыслом. Что касается Агарти и Царя Мира, это – теософская обработка рассказов на религиозные темы, которые Оссендовский слышал в Монголии и других местах⁷.

Список Литературы

Архив внешней политики Российской Федерации (АВПРФ).

Белов Е.А. Барон Унгерн фон Штернберг. М.: Аграф, 2003.

Бурдуков А.В. В старой и новой Монголии. Воспоминания. Письма. М.: Наука, 1969.

Волков С. Мифы Центральной Азии: Шамбала и Агарти // http://www.baikal.irkutsk.ru/php/statya.php?razdel=mongolia&nomer=04.txt, 2003.

Гедин С. В сердце Азии. СПб: изд. А.Ф. Девриена, 1899.

Генон Р. Царь мира // Вопросы философии. 1993, № 3.

Голубев. Воспоминания // Hoover Institution on War, Revolution and Peace, DK254/U7G662, 1926 (частично опубликовано в кн.: Барон Унгерн в документах и мемуарах. М., 2004).

Козлов П.К. Монголия и Кам. М.: Географгиз, 1947.

Кузьмин С.Л. (сост.) Барон Унгерн в документах и мемуарах. М.: КМК, 2004(1).

Кузьмин С.Л. (сост.) Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны. М.: КМК, 2004(2).

Кузьмин С.Л. Барон Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг и восстановление монгольской государственности // IX Международный конгресс монголоведов. Доклады российских ученых. М., 2006.

Кураев А. Сатанизм для интеллигенции. М., 1997.

Михаловский В. Кем был Антоний Оссендовский? // Оссендовский А.Ф. Люди, боги, звери. М., 2005.

Носков К. Авантюра, или черный год. Харбин, 1930.

Оссендовский А.Ф. Люди, боги, звери. М.: Эксмо, 2005.

Оссендовский Ф. Звери, люди и боги. Рига: Г.Л. Биркен, 1925.

Оссендовский Ф. И звери, и люди, и боги. М.: Пилигрим, 1994.

Першин Д.П. Барон Унгерн, Урга и Алтан-Булак. Самара: Агни, 1999.

Пржевальский Н.М. Монголия и страна тангутов. СПб: тип. В.С. Балашева, 1875.

Пржевальский Н.М. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. СПб: тип. В.С. Балашева, 1883.

Пржевальский Н.М. От Кяхты на истоки Желтой реки. СПб: тип. В.С. Балашева, 1888.

[Рерих Н.К.] Письма Николая Рериха в Далай Пхобранг (1924) // Вестник Ариаварты. 2001, № 1.

Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 16. Оп. 3. Д. 222.

Сент-Ив д’Альвейдр С., Генон Р. Оракулы великой тайны. Между Шамбалой и Агартой. М.: Эксмо–Яуза, 2005.

Сент-Ив д’Альвейдр. Миссия Индии в Европе. Пг., 1915.

Серебренников И.И. Гражданская война в России: великий отход. М.: АСТ, 2003.

Стефанов Ю.Н. Не заблудиться по пути в Шамбалу // Вопросы философии. 1993. № 3.

Хозяйство Монголии. 1928. № 6 (13). 24.06.1921.

Шанхайская жизнь. 1921. № 499 (139).

Шишкин О. Мифы как звери // Оссендовский А.Ф. Люди, боги, звери. М., 2005.

Юзефович Л. Самодержец пустыни. М.: Эллис Лак, 1993.

Alioshin D. Asian Odyssey. London–Toronto–Melbourne–Sydney: Cassell & Co., Ltd., 1941.

Berzin A. Mistaken Foreign Beliefs about Shambhala // http://www.berzinarchives.com/web/en/archives/advanced/kalachakra/shambhala/mistaken_foreign_myths_shambhala.html, 2003.

Hedin S. Ossendowski und die Wahrheit. Leipzig: Brockhaus, 1925.

Muzeum Literatury, Warszawa.

Ossendowski F. Beasts, Men and Gods. NY: E.P. Dutton & Co., 1923.

Ossendowski F. Tiere, Menschen und Gotter. Frankfurt: Frankf. Soc.-Druckerei, 1924.

Фрагменты из:

<Ф.А. Оссендовский. Из Notatnik. Muzeum Literatury, Warszawa, № 4210>

с. 17

Минусин[ск] – Щетинкин и Кравченко

Киренск – Тузов

Тулун } Каландарашвили¹ Амур 3 [?]

Черемхово в 150 верстах от реки

Зима Уссур[ийский] край

Лена – Зуев Хабаровск

Николаев

Забайк[алье] Баргузин Троицкосавск

Зал[ив] св. Ольги

Зал[ив] св. Владимира [неразборчиво]

Борзя – Вилкис Даурия – Летов

Вер. [неразборчиво] Шульман Сретенск – Петелин

Петровский

с. 18

1. Енисей – Тибет [неразборчиво]

2. Западная Монголия

1. Настроение под влиянием вестей из Урги и китайской политики.

2. Дикая сотня чахаров.

3. Страна дьявола. [неразборчиво] горы. [неразборчиво] на горах со змеями (картина!). Горы СО₂ [неразборчиво]. Палата у озера.

Загастай. Обо. Легенды. Убийство на Тисин-голе. Убийцы [неразборчиво] и телеграфист. Охота. Воды [неразборчиво] Странные реки.

4. Русский отряд. Большевистская разведка. Питье воды после его купания.

с. 19.

5. Разрушение Кобдо китайцами². Кайгородов. Анненков, Бакич. Казагранди³. Бар[он] Унгерн. Дружба монгола-посыльного и агитатора. Красные в Ван-хурэ [неразборчиво] для агитации в Корее и Америке.

7. Монгольско-китайский договор в Улясутае.

8. Банда Доможирова⁵. Нарабанчи-хурэ.

9. Дружба Полетико и Филипповых⁶.

10. Распад в [неразборчиво] Казанцев⁷.

11. Князь [неразборчиво] и князь Чултун⁸.

12. Приезд Безродного⁹ и смерти. [неразборчиво] легенда.

8. Восточная Монголия. “Урга”. Awakened of soul of¹⁰ [неразборчиво]

Бар[он] Унгерн. Дзаин-Шаби. [неразборчиво]

Ван-хурэ – большевистские разведчики. Охота. Сурки, емураны и жаворонки. Степная куропатка. Сайга¹¹.

Смерть Гея¹² и Филиппова. Охота и рыболовство.

Урга – ад мести и отчаяния. Ворожба, пророчества. Живой Будда¹³. Джалханцза-лама¹⁴. Старые книги. Тень Чингиса и Хубилая¹⁵. [неразборчиво] Борьба с революцией.

[с.20]

Гибель барона.

5. Урянхай [неразборчиво].

6. Living Buddha¹⁶.

Его история.

Его чудеса. Предсказания. Ворожба. Материализация [неразборчиво] Далай-ламы. Властелин мира.

Его влияние и значение. Пребывание и образ жизни. Печать и подпись.

Картины к царю мира.

1. [неразборчиво]

2. Суд судеб человеческих.

3. Царь посылает [неразборчиво] в пространство мира.

4. Существа огня.

5. Царство теней.

6. Существа моря.

7. Царь в Замбаграцу.

Выдержки из:

<Ф.А. Оссендовский. Raport. Из рапорта о политической ситуации в Монголии в марте–апреле 1921 г. (с текстом соглашения). Muzeum Literatury Warszawa, № 4211>

с. 70

с. 71а

с. 71б

Между тем переговоры в ямыне²⁰ велись хуже и хуже. Наконец, Чултун пригласил посредников-иностранцев: меня, Ст. Блонского (поляков) и румынского гражданина Шреяра, а также торговых старшин:

с. 72а

российского – Дадочкина Вас. Ил. и китайского – директора фирмы Битунлус. Под моим влиянием китайский комиссар согласился с моими доводами и решил вместе со всем комиссариатом уехать из Улясутая, дать расписку во взятых с собой имуществе и оружии, которое было отправлено (54 рушницы) вместе с чахарами в Урянхай; разоружить мобилизованных в Улясутае гаминов, а монгольские власти гарантируют спокойный проход комиссариата и конвоя, который прибыл с ним из Китая, к китайской границе. Договор был подписан 12 марта 1921 г.²¹ 12 лицами, в том числе обоими монгольскими сайдами, ламой Чжап-гуном, китайским комиссаром, торговыми старшинами и нами, 3 посредниками и другими. На следующий день после подписания договора было взято у гаминов оружие и отдано Михайлову, который вооружил до 120 человек. На другой день пришла эстафета от полковника Оренбургского казачьего войска Влад. Никол. Доможирова с приказом разоружить, либо уничтожить гаминов, расстрелять большевиков и взять Улясутай, причем

Михайлов был назначен начальником гарнизона и отряда. Вместе с эстафетой пришла весть, что Доможиров в Нарбанчи-хурэ, 150–180 верст от Уляс[утая], а с ним отряд в 600 человек. У Михайлова были арестованы Фрейман – латыш, большевистский почтовый комиссар в Монголии, и Новак – контролер Центросоюза – лицо лево-социалистически настроенное. Фрейман был расстрелян, но Новака отпустили через 2 недели. Михайлов просил меня поехать в Нарбанчи-хурэ и объяснить ситуацию с обеих сторон, объяснить, почему отпущен конвой и доказать, что Дом [ожиров] опоздал со своими приказами. Со мной поехал старший лейтенант Абрамов Як. Петр. и гидом-переводчиком Виктор Бобров. За день передо мной уехал туда Чултун, который получил письмо от хутухта-хурэ Дэлыб-хутухты Чжамцин-чжапа, что вместе с Доможировым приехал Балдан-гун, простой, грубый, кровавый, даже не понимающий никакой политики генерал, который за взятие Кобдо в 1912 г. был высоко

с.73а

удостоен ургинским (Да-хурэ) Богдо-ханом. Когда я приехал в Нарбанчи-хурэ, Чултун и хутухта сразу пригласили меня к себе и сказали, что я Господом послан в Нарбанчи, подарили мне “хадак”²² и сказали что Балдан-гун кричал на Чултуна, хочет его арестовать за отпущение конвоя китайского комиссара, что Доможиров хочет дать сайда под кнут, что они хотят мобилизовать монголов, грабить китайских торговцев, хотели арестовать всех, кто приехали с Чултуном – российских и китайских торговых старшин, но ни Балдан, ни Доможиров не имеют абсолютно никаких документов, удостоверяющих их полномочия.

Три дня шли переговоры, в ходе которых с помощью Заплавного удалось примирение между Домож[ировым] с Балданом и Чултуном, и они решили отменить приказ Михайлову разоружить конвой <неразборчиво>, Балдану ехать на Кобдо, а Доможирову – на Дзаин-хан, где надо было мобилизовать до 2000 монголов. Я возвратился вместе с Чултуном его телегой в Улясутай, где Чултун и Михайлов начали ссориться.

с. 74а

Михайлов послал отряд в 50 человек во главе со старшим лейтенантом Стригиным в погоню за китайским комиссаром и конвоем. Стригин разоружил конвой и ограбил караван комиссара. В ходе действий был убит колонист Вас. Алекс. Парамонов, жена которого влюбилась в Стригина, и пострелян один урянхаец. Михайлов и его жена получили часть “военных трофеев”. Оружие взял Михайлов в отряд, даже и 2 пулемета. Чултун протестовал против грабежа, требовал возврата оружия, принадлежавшего монголам, и разоружения, либо отъезда российского отряда, на существование которого он не имеет, будто бы, никаких указаний из Урги. Михайлов отдал немного имущества, немного самого плохого оружия, и сказал, что вскоре вместе с отрядом уйдет... в Тибет, потому что не хочет работать вместе с Унгерном, который <неразборчиво> не находится в связи с руководящими группами политического центра.

Одним словом, Михайлов, преимущественно действовавший под влиянием своего адъютанта Ник. Ив. Гришкова, не признал барона Унгерна, не зная его политической платформы, и решил уйти вне сферы действий и вне пределов китайско-монгольских споров, в первую очередь, в Тибет (!), с надеждой возвратиться в пределы Советской России воевать против большевиков. По мнению Михайлова и Гришкова, с ними должен пойти отряд в 45–60 человек, вооруженных винтовками и пулеметами, но случилось по-другому.

Чултун упорно хотел, чтобы ему отдали монгольское оружие, взятое у китайцев. Михайлов медлил, но в результате должен был согласиться. Был назначен день передачи оружия, но день до того прибыла к нам новая группа гостей – полковник Полетико, полковник Филиппов, два подполковника Филипповых и корнет Филиппов (братья). Приехали, как представители центральной бело-офицерской организации, направленные для переговоров в Пекин и для формирования отдельной конной дивизии в пределах Монголии,

с. 75а

с. 75б

Мы решили смотреть в оба, в эту компанию не идти и никого не пускать. На следующий день Полетико читал лекцию перед общим собранием жителей-рос[сиян] Улясутая, а вечером – специально на собрании офицеров экипажа и отряда. После выступлений Блохина, Крехно, Абрамова и моего [часть] тех представителей белой организации ушла. Ответы Полетико были неудовлетворительные и часто очень острые, [он] сделал ряд фактических ошибок и, фактически,

с. 76а

сказал, что не признает Доможирова (хотел его даже расстрелять!) как представителя войск барона Унгерна, который действует “самостоятельно” и т.д. Впечатление от обоих выступлений было очень [плохое]. Тревога и подозрение увеличивались каждый час, а в этой мутной атмосфере агенты Доможирова: Блохин, Панормов, Субботин, второй Стригин, даже несколько оренб[ургских] казаков <неразборчиво> вели активную агитацию, и отряд Михайлова совсем распался, так что в Тибет могли бы ехать только Михайлов, Гришков и их жены! Это была мерзкая картина дезорганизации и деморализации!

с. 76б

Я несколько раз говорил в ходе личных переговоров с Доможировым и с Запл[авным] о своем опасении, что участие рос[сийских] войск в вопросе монгольской автономии не ускорит заключения Юриным-Дзевалтовским²⁶ большевистско-китайского договора, к которому так сильно стремится Москва. Они слушали внимательно, но я не знаю, понравилось ли им это. Впрочем, я говорил то, что чувствовал себя обязанным сказать.

Все эти скандалы углубили развал в отряде, офицеры ссорились или уходили на сторону, не желая вмешиваться в это, солдаты пили и смеялись над офицерами, где ежедневно новое начальство давало новые приказы, и один другого не признавали. Блохин прямо при солдатах говорил, что надо всех старших офицеров положить, даже бить нагайками, а который переживет всех остальных

с. 77а

Отношения с Чултуном прекратились полностью. Он ловил посыльных Доможирова, снял уртоны²⁷, не давал зары²⁸, не согласился ни с одним приказом рос[сийской] власти, по городу кружили вести, что монголы будут насильно разоружать россиян, что китайцы призывают красных, что агитируют среди монголов против россиян и т.д.

В этот безнадежный момент пришло

с. 77б

Доможиров молчал и был очень неприятно удивлен тем, что в письме не было ни одного слова о нем. Мы с Сиорпасом решили уехать на следующий день, но вдруг приехал посланник от Казанцева, простого казака, избранного во время ухода из <неразборчиво> командующим казачьей радой. Это тупой, необразованный и упрямый хам, который был дезертиром из хатгал[ьского] отряда Казагранди. Сейчас он ехал от Унгерна и Богдо-хана с оружием, серебром, и приказал

с. 78а

атаману Сиорпасу ждать себя в Улясутай. Когда приехал, он был очень помпезный и загадочный, не хотел ни с кем говорить, назначил себя начальником команды и отряда, Шевелева – комендантом, Полетику выбросил с должности, а потом признал белую организацию и направил в ее штаб 3 офицеров; Михайлова назначил командиром несуществующего монгольского конного отряда, а потом арестовал – хотел, говорят, расстрелять, но отпустил, адъютантом назначил Крехно; Доможирова не признал, приказы Казагранди признал как “самодействующие”, и стал правителем в Улясутае; в помощь себе взял Сиорпаса, и как интенданта – старого полковника Лаврентьева³¹.

с. 78б

Я уехал 13 апреля один, взявши с собой господина Ст. Шимановского. Мы ехали уртонами, падали с лошадей, но на 6-й день приехали в Дзаин-Шаби. Мы задержались согласно с письмом Ник. Ник. Нефедьева в фирме Швецовых, где нас очень мило принимали Степ. Викт. Зубакин, Андр. Ник. Барботт де Марни. Первого дня нанес визит и дал хадак местный гэгэн (в форме фантастического казака), искренний русофил. На второй

с. 79а

день он снова приехал, я подарил ему хадак и <неразборчиво> прибыл с первым хубилганом (перевоплощенец³⁵, как и он) – маленьким мальчиком в возрасте 12–13 лет. На следующий день он уехал к Казагранди, который был в Ван-хурэ, и куда я послал письма с посыльным.

с.79б

“Пункты соглашения, происходившего 25–28 марта 1921 г. между монгольскими и китайскими властями в г. Улясутае в присутствии иностранных свидетелей, и подписанного 27 марта³⁷.

1. Китайские республиканские власти в Улясутае на основании мирных соглашений с монгольскими властями Улясутайского округа возвращают последнее оружие, взятое у монгольских властей, в количестве

80а

2. Монгольские власти согласились на почетный пропуск китайского комиссара с чинами комиссариата и с его конвоем при оружии до китайской границы, причем монгольские власти принимают меры для содействия в безопасном продвижении экспедиции по территории Монголии.

3. Китайск[ий] комиссар торжественно заявил, что он принял клятву от солдат своего конвоя в том, что они пройдут по территории Монголии, никому не причиняя вреда, за что ручается китайский комиссар, который не остановится перед принятием самых суровых мер к нарушителям законов.

4. Китайский комиссар торжественно заявил, что ручается за то, что доведет свой конвой

80б

без всяких столкновений с монгольским населением, так как китайск[ий] комиссар ценит миролюбивое настроение монгольских властей и желает устранить всякую возможность нарушения добрососедских отношений между Китаем и Монголией.

Подписали кит[айский] комиссар в Улясутае

Ван-Цзао-Цзюн

Зав. иностранным отделом кит[айского] комиссара

Фу-Дин-Син

Монгольский сайд Чултун-Бэйлэ

Джангийн-Чжап-Ван

Лама-Чжап-Гун

Русский торг[овый] старшина Дадочкин

Китайский торговый старшина Баин-Тордхун

Монгольские князья, прибывшие из дальних хошунов (два человека)

Свидетели-иностранцы – проф. Оссендовский (пол[як])

гун Блонский (пол[як])

рум[ынский] под[данный] Шрейер

Губернатор Шаби-Шанцзотба