Обольщения для достижения

Женственный Денди

Работая в дансинге, Гульельми много времени проводил среди женщин. Он быстро научился, как нравиться им, как тонко, почти незаметно подражать им, как добиваться, чтобы в его присутствии они чувствовали себя свободно (но в меру). Он стал уделять больше внимания свой одежде, создал собственный, неповторимый облик, элегантный и утонченный. Танцуя, он надевал под рубашку корсет, чтобы казаться еще стройнее, щеголял наручными часами (в те времена их носили только женщины), рассказывал о своем благородном происхождении, утверждая, что он маркиз. В 1915 году ему посчастливилось получить хорошую работу, теперь он танцевал танго в дорогих ресторанах. Свое имя он изменил на звучащее более аристократично Рудольфо ди Валентино. Через год он перебрался в Лос-Анджелес, чтобы попытать счастья в Голливуде.

Поначалу Гульельми, к этому времени уже Рудольфо ди Валентино, снимался в эпизодических ролях в малобюджетных фильмах. Наконец в 1919 году ему удалось получить роль побольше в ленте «Глаза юности». Здесь он сыграл злодея-соблазнителя. Фильм привлек внимание зрительниц-женщин, настолько необычным оказался его злодей. Движения Валентине отличались грацией и изяществом, кожа у него была настолько гладкой, а лицо таким красивым, что когда он склонялся к своей жертве, поцелуем заглушая ее крики и протесты, то выглядел скорее желанным, чем зловещим. Затем были сняты «Четыре всадника Апокалипсиса», где Валентино сыграл главную мужскую роль — плейбоя Хулио. Эта роль мгновенно принесла ему известность: наутро он проснулся секс-символом. Особенно впечатляло незабываемое танго, которое он танцевал с героиней, соблазняя ее. В этих кадрах была заключена квинтэссенция его притягательности: плавная, скользящая походка, почти женская грация в сочетании с жестким, властным взглядом. Женская аудитория буквально цепенела, когда он подносил к своим губам руки героини, замужней дамы, или когда они поочередно с возлюбленной вдыхали аромат розы. Он казался женщинам несравненно более внимательным, чем другие мужчины, но окончательно сводило женщин с ума то, что к его нежности примешивался намек на жестокость и угрозу.

В самом знаменитом своем фильме «Шейх» Валентино сыграл арабского принца (позже оказавшегося шотландским лордом, который был младенцем потерян в Сахаре). Он спасает гордую английскую леди в пустыне, затем овладевает ею, да так, что это граничит с насилием. На ее вопрос: «Почему вы привезли меня сюда?» — он отвечает: «Разве вы недостаточно женщина, чтобы понять?» И все же ему удается завладеть и ее сердцем, как и сердцами большинства зрительниц всего мира, взволнованных этой странной смесью женственности и мужественности в нем. В одной сцене «Шейха» англичанка нацеливает на Валентино пистолет, он в ответ наставляет на нее изящный портсигар. Она носит брюки, он — длинные развевающиеся одежды, кроме того, глаза и ресницы у него сильно накрашены. В другие фильмы, снятые позднее, стали включать сцены переодевания и раздевания актера — почти стриптиз, позволяющий урывками видеть его великолепное тело. Почти в каждом фильме Валентино играл экзотических, костюмных героев — испанского тореадора, индийского раджу, арабского шейха, французского аристократа,— и ему явно нравились облегающие наряды, обильно украшенные драгоценными камнями.

Двадцатые годы прошлого века были эпохой, когда женщины уже начинали поигрывать с только что обретенной сексуальной свободой. Вместо того чтобы покорно ожидать появления мужчины, который проявит к ним интерес, они хотели сами инициировать развитие романа, но при этом по-прежнему мечтали, чтобы мужчина налетал как ураган, сбивая их с ног своим бешеным натиском. Валентино совершенно точно понимал, чего хотят женщины. Его жизнь полностью соответствовала созданному экранному образу: он носил браслеты на запястьях, безукоризненно одевался и, по слухам, был до жестокости груб с женой, даже бил ее. (Обожающая его публика старательно закрывала глаза на два его неудачных брака, а заодно и на тот довольно очевидный факт, что сексуальной жизни у их кумира, по сути дела, не было вовсе.) В августе 1926 года он внезапно умер в Нью-Йорке в возрасте тридцати одного года. Его оперировали по поводу язвы, смерть наступила в результате осложнения после операции. Безвременная кончина кумира вызвала беспрецедентный отклик: за гробом выстроились более ста тысяч человек, многие женщины в процессии рыдали и бились в истерике, целая нация пребывала в глубоком трауре. Никогда прежде не бывало, чтобы с такими почестями провожали актера, положа руку на сердце, довольно слабого, только что не бесталанного.
Был у Валентино один фильм, «Месье Бокэр», в котором он сыграл этакого хлыща, типа куда более женоподобного и изнеженного, чем он играл обычно, к тому же без привычного налета опасности. Фильм провалился. Женщины не восприняли Валентино в роли жеманного облака в штанах. Их очаровывала двойственность: мужчина, обладая множеством их собственных женских черт, при этом оставался несомненным мужчиной. В том, как Валентино одевался и вел себя, присутствовали женские черты, он обыгрывал их, но весь его образ был, безусловно, мужским. Он ухаживал так, как могла бы ухаживать женщина, стань она мужчиной,— неторопливо, вдумчиво, уделяя внимание малейшим деталям, придерживаясь определенного ритма, вместо того чтобы очертя голову нестись к финалу. Но вот приходило время решительности, завоевания, и он безошибочно определял этот момент, поражая свою жертву, не оставляя ей возможности протестовать. В своих фильмах Валентино совершенствовался все в том же искусстве наемного танцора — искусстве вести женщину, словно девчонку-подростка в дансинге — болтая и флиртуя, даря удовольствие, но всегда оставаясь хозяином положения.

Валентино и по сей день остается загадкой. Его частная жизнь и его личность окутаны тайной, его образ остается таким же обольстительным, как и при жизни. Его обожал Элвис Пресли, он даже подражал ему, словно в него вселился дух звезды немого кинематографа; он стал образцом для современных денди-мужчин, которые играют с женщинами, балансируя на границе опасности и жестокости.

Обольщение было и остается женской формой войны и власти. Изначально оно представляло собой противоядие мужскому насилию. Мужчина, который использует эту форму власти над женщиной, поневоле переворачивает ситуацию с ног на голову, использует женское оружие против нее. И хотя своей мужской сущности он при этом не утрачивает, неуловимая женственность делает обольщение более эффективным. Не впадайте в ошибку тех, кому кажется, что обольстителю, дабы произвести впечатление на женщину, полагается быть мужчиной до мозга костей. Могущество женственного Денди куда страшнее. Он завлекает женщин, точно зная, чего они хотят, он такой привычный, готовый угодить, такой обходительный! Отражая как в зеркале женскую психологию, он может демонстрировать внимание к собственной внешности, чувствительность к мелочам, легкое кокетство, но в сочетании с намеком на мужскую жестокость. Женщины не чужды самолюбования, они легко попадают в плен обаяния собственного пола. Мужчина, показывающий, что обладает женским шармом, завораживает и обезоруживает их, так что они остаются беззащитными перед грубым мужским напором.

Женственный Денди с успехом соблазнит и народные массы. Ни одна женщина в отдельности не может по-настоящему обладать им — для этого он слишком неуловим,— но каждая из них может мечтать, фантазировать, воображая, что владеет им безраздельно. Ключ — двойственность: вы решительно гетеросексуальны, но ваши тело и душа легко скользят от одного полюса к другому и обратно, наслаждаясь этим.

Пабло Пикассо

Мужеподобная Денди

Саломе была хороша собой, с лучистыми синими глазами. Она много читала, особенно для девушки ее возраста, и интересовалась серьезнейшими философскими и религиозными материями. Ее ум, активность, восприимчивость и живость реакции произвели впечатление на Гийо. Когда, войдя в его кабинет (а это случалось довольно часто), она заводила с ним горячие споры, комната, казалось, освещалась и оживала. Может, она кокетничала с ним бессознательно, как это порой свойственно очень молодым девушкам, однако, когда Гийо признался себе, что влюблен, и попросил ее руки, Саломе пришла в ужас. Сконфуженный пастор стал первым в длинном списке жертв — известных и прославленных мужчин, страстно и безответно влюблявшихся в Лу на протяжении всей ее жизни.

В 1882 году германский философ Фридрих Ницше в одиночку путешествовал по Италии. В Генуе он получил письмо от друга. Пауля Рее, прусского философа, с которого их связывала нежная дружба. В письме упоминалась очаровательная русская, Лу фон Саломе, с которой он познакомился в Риме. Саломе там гостила у матери. Рее посчастливилось сопровождать ее во время долгих прогулок по городу, они много разговаривали. Ее представления о Боге и христианстве во многом совпадали с идеями Ницше, и, когда Рее рассказал ей, что дружен с прославленным философом, она настояла на том, чтобы он пригласил Ницше присоединиться к ним. В следующих письмах Рее описывал, как непостижимо пленительна Лу и как ей не терпится поскорее познакомиться с Ницше. Вскоре философ прибыл в Рим.

Когда наконец Ницше и Саломе встретились, он был потрясен. У Лу были прекраснейшие глаза из всех, какие ему доводилось видеть, и во время их первой долгой беседы эти глаза вспыхивали так ярко, что он невольно ощутил в ее волнении привкус эротизма. Однако кое-что его и смущало: девушка неизменно держалась от него на расстоянии, никак не реагируя на комплименты. Вот чертенок! Через несколько дней она читала ему стихи собственного сочинения, и он не удержался от слез: ее представления о жизни были так близки его собственным! Решив воспользоваться моментом, Ницше попросил Саломе стать его женой. (Он не знал, что Рее уже сделал это раньше него.) Девушка ответила отказом. Ее интересовали приключения, философия, жизнь, но не брак. Ницше не дрогнул и продолжил ухаживания. Во время поездки в Пруссию с Рее, Саломе и ее матушкой он постарался остаться с девушкой наедине. Очевидно, пылкие взоры и речи философа возымели-таки действие, поскольку в письме к Лу, написанном позднее, он вспоминал о прогулке на гору Монте Сакро как о «самом прекрасном сне». Теперь он был очарован окончательно и ни о чем не мог думать, кроме того, чтобы, женившись на Саломе, обладать ею безраздельно.

Прошло несколько месяцев, и Саломе посетила Ницше в Германии. Они подолгу гуляли вдвоем, проводили ночи напролет за философскими дискуссиями. Она разделяла его самые сокровенные мысли, сочувствовала его представлениям о религии. И все же, когда он снова заговорил о женитьбе, она разбранила его за пошлость и банальность. Разве не он, Ницше, разработал философскую апологию сверхчеловека, человека, стоящего выше повседневной морали? И вот Саломе по природе своей куда менее банальна, чем он. Ее твердая, бескомпромиссная манера говорить, как, впрочем, и ее жестокость, только усилили очарование, он был словно околдован ею. Когда она покинула его, недвусмысленно дав понять, что брак между ними не входит в ее планы, Ницше был опустошен. Чтобы как-то уменьшить боль, он написал «Так говорил Заратустра», книгу, полную сублимированного эротизма, в огромной мере навеянную беседами с Саломе. С того времени Саломе стала известна всей Европе как женщина, разбившая сердце самому Ницше.

Саломе переехала в Берлин. Лучшие умы Германии мгновенно подпадали под магическое действие чар ее независимости и вольнодумства. Драматурги Герхарт Гауптман и Франц Ведекинд были без ума от нее; в 1897 году великий австрийский поэт Райнер Мария Рильке, встретившись с нею, также полюбил ее. К тому времени она приобрела широкую известность и как романистка. Это, несомненно, также оказало воздействие на Рильке, однако главным, что привлекало его в ней, была своеобразная мужская энергия, которой он не встречал у других женщин. Рильке было двадцать два года, Саломе — тридцать шесть. Он писал ей любовные письма и стихи, всюду следовал за нею, их роман длился долгие годы. Она правила его стихи, обуздывала те, которые находила излишне романтичными, дарила идеи для новых стихов. Но Саломе претили его инфантильная зависимость от нее, его слабость. Поскольку любые проявления слабости были для нее невыносимы, все кончилось тем, что она его оставила. Не в силах забыть ее, Рильке продолжал преследовать Лу. В 1926 году, припав к ее смертному одру, он молил врачей: «Спросите у Лу, что со мной. Она единственная может это знать».

Один человек написал о Саломе: «В ее объятиях было что-то ужасающее. Ясно глядя на вас своими лучистыми синими глазами, она говорила: «Приятие семени для меня — вершина экстаза». И она была ненасытна. Это было абсолютно аморальное существо... вампир». Шведский психотерапевт Пол Бьер (одна из ее последних побед) писал: «Думаю, что Ницше был прав, называя Лу женщиной — олицетворением зла. Но зла в том смысле, какой вкладывал в это слово Гете: зла, что совершает благо... Она могла разрушать жизни и судьбы, но весь ее облик вызывал трепет, пробуждая к жизни».
Два чувства, которые испытывал почти каждый мужчина в присутствии Лу Андреас-Саломе, были смятение и волнение — они изначально необходимы для успешного обольщения. Людей пьянила странная смесь женского и мужского в натуре Лу; она была неотразимо прелестна со своей сияющей улыбкой и изящной, немного кокетливой манерой держаться, но при этом независимость и активный аналитический ум придавали всему ее облику что-то непостижимо мужское. Эта двойственность сквозила в ее взгляде, одновременно игривом и испытующем. Мужчины не могли ее понять, и это манило и интриговало их: она не была похожа на остальных женщин. Им хотелось понять, в чем тут дело. Восхищение рождала и ее способность вызывать к жизни потаенные желания. Ей был абсолютно чужд конформизм, связь с нею означала нарушение всех мыслимых табу. Ее мужеподобие придавало отношениям с ней странный налет неясной гомосексуальности; свойственные ей жестокость и стремление доминировать могли разбудить в глубине души глубоко затаенные мазохистские начала, именно это произошло с Ницше. Саломе лучилась запретной сексуальностью. Характер ее мощного воздействия на мужчин — безнадежные и длительные влюбленности, многочисленные самоубийства, вспышки творческой активности, сравнение ее с вампиром или дьяволом — говорит о том, что ей удавалось затронуть и возмутить самые темные глубины человеческой души.

Мужеподобной Денди удается вывернуть наизнанку привычную схему мужского превосходства в делах любви и обольщения. Внешняя независимость мужчины, его настроенность на разрыв часто, кажется, дает ему главенство в отношениях с женщиной. Женщина, полная чистой женственности, пробуждает желание, но бессильна, если мужчина теряет к ней интерес, с другой стороны, женщина, мужеподобная во всем, просто не возбудит желания. Следуя путем мужеподобной Денди, однако, можно полностью обезоружить мужчину. Никогда не предавайтесь ему целиком, оставаясь страстной, всегда демонстрируйте независимость и самодостаточность. Можете завести роман с другим или хотя бы позвольте ему думать, что вы это сделали. Покажите, что у вас имеются заботы поважнее, чем отношения с жертвой, например ваша работа. Мужчины не понимают, как сражаться с женщиной, которая направляет на них их же собственное оружие, они заинтригованы, взволнованы — и обезоружены. Мало кто из мужчин способен устоять перед запретными радостями, которые сулит им общение с мужеподобной Денди.

Колетт

Ключи к портрету
Многие наши современники воображают, что сексуальная свобода — прерогатива нашего времени, что в последние годы всё изменилось, неважно, в лучшую или худшую сторону. Это вообще-то иллюзия; чтение исторической литературы приоткрывает периоды такой разнузданности (Римская империя, Англия конца семнадцатого века, «плавучий мир» Японии восемнадцатого столетия), которая далеко обогнала все то, что происходит в наши дни. Социальные роли полов, конечно, меняются в наши дни, но такое бывало и прежде. Общество пребывает в состоянии непрерывного движения, но кое-что при этом остается неизменным, а именно: огромное большинство людей принимают то, что считается нормальным (что бы это ни было) для данного времени. Они смиряются, играют отведенные им роли. Конформизм неистребим, поскольку люди суть социальные существа, постоянно подражающие друг другу. В определенные моменты истории в моду могут войти оригинальность, непохожесть на других, даже бунтарство, но, когда эти же роли начнет играть множество людей, вся непохожесть и все бунтарство испарятся.

Мы, однако, ни в коем случае не должны огорчаться рабскому соглашательству людей, ведь оно открывает неописуемые просторы для тех немногих, кто не боится рисковать. Денди существовали во все эпохи, во всех культурах: в древней Греции это Алкивиад, в Японии конца десятого века — Корэтика. И повсюду, где бы они ни появлялись, они процветают благодаря тому самому конформизму — роли, которую играет большинство. Денди демонстрируют и подчеркивают свое истинное и радикальное отличие от других, отличие во внешнем облике, в манере держаться. Поскольку мы с вами в массе своей подавлены и скованы отсутствием свободы, нас тянет к тем, кто подвижнее нас и кто щеголяет своей инаковостью, выставляя ее напоказ.

Денди способны быть обольстителями в социальной сфере ничуть не в меньшей степени, чем в любовной. Вокруг них собираются люди, их стилю с удовольствием подражают, придворные или толпа с готовностью влюбляются в них. Если вы примеряете на себя типаж Денди для достижения своих целей, не забывайте, что Денди по натуре — редкий и прекрасный цветок. Выделиться из толпы следует таким образом, чтобы это было одновременно и шокирующим, и эстетичным, но ни в коем случае не вульгарным, подсмеивайтесь над современными модами и стилями, прокладывайте оригинальный путь в новом направлении и оставайтесь величественно безразличными к исканиям и действиям всех прочих. Большинство людей страдают от неуверенности, они непременно заинтересуются тем, что вы делаете и на что способны, мало-помалу вами начнут восхищаться, подражать, и всё благодаря тому, что вы выражаете себя с такой непоколебимой уверенностью.

Традиционно Денди выделялись благодаря особой манере одеваться, и им, надо сказать, удается создать собственный, неповторимый стиль. Бо Браммел, самый знаменитый из всех Денди, часами просиживал у зеркала, занимаясь своим туалетом; особенно серьезное внимание он уделял галстуку — благодаря неподражаемой манере завязывать узел галстука он и продавился в Англии начала девятнадцатого столетия. Однако стиль Денди не может и не должен быть излишне очевидным, бросаться в глаза. Денди достаточно тонки и умны, они никогда не прилагают чрезмерных усилий к тому, чтобы нравиться или нет,— люди сами тянутся к ним. Человек, одетый кричаще, вызывающе, лишен воображения и вкуса. Денди намекают на свою оригинальность легкими штрихами, но эти штрихи безошибочно свидетельствуют об их эксцентричности и презрении к приличиям: красный жилет Теофиля Готье, зеленый бархатный костюм Оскара Уайльда, серебряные парики Энди Уорхола. У великого английского премьер-министра Бенджамина Дизраэли были две великолепные трости: с одной он ходил по утрам, с другой — по вечерам. Замена трости происходила в полдень, где бы он ни находился.

Точно так же поступает и Денди-женщина. Она может, например, носить мужскую одежду, но не имитируя ее в точности — одним-двумя штрихами в костюме она способна выделить, подчеркнуть свою оригинальность. Принято говорить, что Жорж Санд носила мужское платье, но ни один мужчина не одевался в точности так же, как она: она не копировала мужской костюм. Когда она прогуливалась по Парижу в шляпе с чрезмерно высокой тульей и в сапогах для верховой езды, встречные невольно провожали ее взглядами.

Помните, необходимо всегда иметь ориентир, точку отсчета. Если ваш внешний облик и стиль вовсе ни на что не похожи. то в глазах людей вы будете выглядеть в лучшем случае самодовольным хлыщом, жаждущим внимания, в худшем — не совсем нормальным. Вместо этого создайте ощущение собственного стиля, собственной моды, изменяя и приспосабливая уже имеющиеся известные стили,— и станете в свою очередь объектом подражания. Делайте это с умом — и в подражателях не будет недостатка. К графу д'Орсэ, известнейшему Денди Англии 1830-х и 1840-х, внимательно присматривались лондонские модники; однажды, застигнутый внезапной грозой, он приобрел пэлтрок — тяжелый ворсистый плащ с капюшоном, буквально стащив его с какого-то голландского матроса. Рабочая спецовка незамедлительно превратилась в модную и престижную одежду. То, что люди вам подражают,— несомненный признак власти, достигнутой благодаря искусству обольщения.

Нонконформизм Денди, однако, простирается далеко за пределы внешних проявлений. Отношение к жизни — вот что выделяет его среди прочих; усвойте такое отношение — и вас окружит толпа последователей.

Денди крайне, подчеркнуто надменны. Они совершенно не интересуются мнением других людей, никогда не стараются понравиться. Писатель Лабрюйер, наблюдая двор Людовика XIV, заметил, что о придворном, который изо всех старается угодить и понравиться, можно наверняка сказать, что его карьера обречена, ведь ничего менее обольстительного нельзя и вообразить. Как метко заметил Барбей д'Орвильи: «Денди тем и угождают женщинам, что досаждают им».

Дерзость была основой и краеугольным камнем очарования Оскара Уайльда. Как-то вечером после премьеры его пьесы в одном из лондонских театров рукоплещущая в экстазе публика требовала, чтобы автор поднялся на сцену. Уайльд не появлялся, ожидание затягивалось, наконец он вышел на сцену, покуривая сигарету, с выражением крайнего недовольства. «Возможно, вы сочтете дурным тоном, что я вышел сюда с зажженной сигаретой, но куда хуже то, что вы помешали мне ее докурить»,— выговорил он своим почитателям. Столь же вызывающе вел себя с окружающими граф д'Орсэ. Однажды в лондонском клубе барон Ротшильд, известный своей скупостью, случайно уронив на пол золотую монету, наклонился, чтобы поднять ее. Сейчас же граф д'Орсэ вытащил тысячефранковую банкноту (стоимость которой была намного больше, чем монеты), свернул ее в трубочку, поджег и, опустившись на четвереньки, стал светить барону, будто бы желая помочь тому в поисках закатившейся монеты. На подобную выходку способен только Денди.

Дерзость Повесы носит иной, более узкий характер, она ограничивается желанием покорять женщин, ни о чем, кроме этого, он не помышляет. Дерзость Денди, напротив, нацелена на социум и представляет собой пощечину общественным устоям. Не женщину он стремится завоевать, а множество людей, все общество. Многие испытывают подавленность из-за того, что являются заложниками принятых норм, которые требуют от них вежливости и благопристойности. Такие люди приходят в восторг от общения с личностью, которая, не задумываясь, плюет на все приличия.

Денди — истинные мастера искусства жить. Они живут ради удовольствия, а не ради труда, они окружают себя красивыми и изящными предметами, едят и пьют с тем же смаком, который демонстрируют и в своей одежде. Именно этим великому римскому писателю Петронию, автору «Сатирикона», удалось покорить императора Нерона. В отличие от скучноватого Сенеки, великого мыслителя-стоика, учителя Нерона, Петроний мел каждый, даже самый малосущественный эпизод жизни, от празднества до простого разговора, превратить в захватывающее и значительное эстетическое приключение. Не то, чтобы такую позицию следует навязывать окружающим — в этом случае вы рискуете прослыть занудой, а эта роль несовместима с образом Денди,— достаточно просто держаться со спокойной уверенностью в себе, в непогрешимости своего вкуса. Этого довольно, чтобы люди потянулись за вами. Ключ в том, чтобы все рассматривать под углом эстетического выбора. Благодаря вашей способности рассеивать скуку, превращая жизнь в искусство, ваше общество будут ценить чрезвычайно высоко.

Противоположный пол — неизведанная страна, о которой вам мало что известно, это волнует нас и создает естественное притяжение полов. Но одновременно это — источник раздражения и неудовлетворенности. Мужчинам непонятен ход мысли у женщин и наоборот, при этом каждый пол старается навязать другому собственные правила игры. Денди, возможно, никогда не угодничают, но именно в этой области им удается угодить: демонстрируя некоторые психологические черты противоположного пола, они взывают к нашему врожденному нарциссизму. Женщины отождествляли себя с Рудольфо Валентино, его грацией, вниманием к мелочам в ухаживании; жесткость и бескомпромиссность Лу Андреас-Саломе помогала мужчинам отождествить себя с ней. Жившая в Японии одиннадцатого века Сэй-Сёнагон, придворная дама и писательница, автор «Записок у изголовья», была чрезвычайно обольстительна для мужчин, в особенности принадлежавших к литературным кругам. Она очень дорожила своей независимостью, писала превосходные стихи и сохраняла определенную эмоциональную отстраненность. Мужчинам было недостаточно ее дружбы или равноправного общения, как если бы она была тоже мужчиной, им хотелось большего: очарованные ее тонким пониманием мужской психологии, они влюблялись в нее. Этот тип ментального трансвестизма — способность глубоко проникнуть в психологию представителей другого пола, усвоить их образ мыслей, отразить как в зеркале их вкусы и отношение к миру — может быть ключевым элементом в обольщении. Таким образом можно заворожить жертву, повергнуть ее в гипнотический транс.

Согласно Фрейду человеческое либидо изначально бисексуально — для большинства людей представители их собственного пола хотя бы в какой-то мере привлекательны, но социальные запреты и ограничения (в разных культурах и в разные исторические периоды они отличаются) заставляют их подавлять эти импульсы. Во многих пьесах Шекспира девушка или молодая женщина (в те времена, как известно, женские роли исполняли актеры-мужчины) вынуждена скрываться, переодеваясь для этого в юношу, чтобы исключить всяческий интерес со стороны мужчин, а они впоследствии с восторгом обнаруживают, что юноша — на самом деле девушка. (Вспомним, например, Розалинду в «Как вам это понравится» или Виолу в «Двенадцатой ночи».) Популярные актрисы, вроде Жозефины Бейкер (которую, кстати, называли Шоколадной Денди) и Марлен Дитрих, выходили на сцену в мужском платье, что способствовало их громадному успеху у мужчин. В то же время мужчины с легким налетом женственности, смазливые мальчики всегда сохраняют свою притягательность для женщин. Именно это начало использовал Валентино. Элвису Пресли была свойственна некоторая женственность (черты лица, округлые бедра), он носил розовые рубашки с рюшами и оборками, подкрашивал глаза — и очень рано начал привлекать внимание женщин. Режиссер Кеннет Энгер говорил о Мике Джаггере, что именно «бисексуальный шарм, отличающий его, составляет важный компонент его привлекательности для молоденьких девушек... воздействуя на их подсознание». В западной культуре женская красота веками была объектом куда более мощной фетишизации, нежели мужская, поэтому понятно, что мужчина с несколько женственной внешностью, такой как Монтгомери Клифт, потенциально должен быть намного обольстительнее, чем, скажем, Джон Уэйн.

Фигура Денди имеет место и в политике. Джон Ф. Кеннеди представлял собой странную смесь мужественности и женственности. Мужественность его проявлялась в твердости по отношению к русским и в удалой игре в футбол в Белом Доме, что же до женственности, то она проглядывала в его миловидности и щегольстве. Этой двойственностью в значительной мере было обусловлено его обаяние. Дизраэли был неисправимым Денди в манере держаться и одеваться, в результате у многих он вызывал недоверие, но его мужество, проявлявшееся в полном безразличии к людскому мнению, само по себе вызывало уважение. Женщины, разумеется, обожали его, ведь они всегда обожают Денди. Они ценили благородство его манер, художественное чутье, вкус в одежде — другими словами, женские черты в нем. Да что там говорить, основной поддержкой власти Дизраэли была, по сути дела, симпатизировавшая ему женщина — королева Виктория.

Не позволяйте сбить себя с толку тому внешнему, поверхностному осуждению, которое может вызвать ваша поза Денди. Общество может открыто демонстрировать свое неприятие андрогинии (тем более что в христианской теологии андрогинным часто представляют сатану), но под этим кроется любование — ведь самое обольстительное зачастую загоняется в самую глубь. Научитесь игривому дендизму — и вы станете магнитом для темных, неосознанных чаяний людей.

Ключ к такого рода власти — двойственность. В обществе, где всем и каждому отведены вполне определенные роли, отказ подчиняться стандарту — любому стандарту — вызывает невольный интерес. Нужно лишь быть одновременно женственным и мужественным, дерзким и очаровательным, нежным и неистовым. Пусть окружающие заботятся о том, чтобы быть социально приемлемыми, соответствовать всяческим нормам: таких, как эти типы,— десяток на дюжину, они заурядны, а вы — совсем другое дело — ведь вы вот-вот обретете такую власть, какая им и не снилась.

Возможные опасности

Другая опасность, которая может грозить Денди,— недооценка того факта, что дерзость и высокомерие приемлемы до определенных пределов. Бо Браммел гордился двумя вещами: своей подтянутостью и едким юмором. Его покровителем в обществе был принц Уэльский, который с возрастом сильно раздался и располнел. Как-то во время обеда принц позвонил в колокольчик, чтобы подозвать дворецкого, на что Браммел язвительно заметил: «Звони, звони, Большой Бен». Принц, которому не понравилось сравнение со знаменитыми башенными часами Биг Бен, шутку не оценил, велел Браммела вывести и никогда более не заговаривал с ним. Лишившись монаршей милости, Браммел окончил свои дни в нищете и безумии.

Следовательно, даже Денди должен знать меру. Истинный Денди осознает различие между показной бравадой, подшучиванием над властью и такой насмешкой, которая действительно может задеть, обидеть или оскорбить. Особенно важно избегать таких выпадов по отношению к тем, кто может представлять для вас опасность. На самом деле эта роль лучше всего удается тем, кому многое сходит с рук,— артистам, художникам, бродягам. В рабочем мире, где люди заняты трудом, образ Денди, пожалуй, лучше подкорректировать и смягчить. Здесь надежнее имидж эксцентричного, но безвредного симпатяги, чем бунтаря, расшатывающего устои и вызывающего тревогу и чувство неуверенности у окружающих.