Образ повседневности и текст живописи в стихотворении Роберта Браунинга «Старые картины Флоренции»

ТГУ имени Г.Р. Державина

Тамбов, Россия
Образ повседневности и текст живописи

в стихотворении Роберта Браунинга «Старые картины Флоренции»
Повседневность – это та составляющая, в которой находит свое отражение дух времени. Она определяет целую эпоху. Ю.М. Лотман подробнейшим образом рассмотрел и описал быт и нравы, обыденную культуру России XVIII–XIX веков в контексте мировой культуры. Он рассмотрел общественную систему, этикет, моду, обычаи, исторические личности и события в свете проблемы повседневности. Повседневная жизнь для автора – это система знаков (текст). Создается представление о неразрывной связи глобальных явлений с явлениями повседневными, прослеживается мысль о непрерывности культурно-исторического процесса[1]. Таким образом, можно говорить о взаимосвязанности – текстуальной жизни, включающей в себя бытийное и бытовое, вневременное и повседневное, сакральное и профанное, поэтическое и прозаическое, причастное высокому искусству и житейской прозе.

Это характерно и для литературы, в которой культурные тексты (музыка, живопись, архитектура и др.) вливаются в житейский контекст, воссоздавая тем самым образ повседневности своей эпохи.

На протяжении всей жизни выдающийся английский поэт Роберт Браунинг (1812-1889) проявлял интерес к живописи. Он писал о живописи с глубочайшим проникновением в специфику этого вида искусства, а увлекся он историей живописи и скульптуры после отъезда в 1846 году в Италию. Стихотворение Роберта Браунинга «Старые картины Флоренции» (Old Pictures in Florence) – одно из наиболее насыщенных аллюзиями на изобразительное искусство. Произведение наполнено именами великих художников.

Герой монолога смотрит вниз, на Флоренцию, с виллы, расположенной на одной из окрестных высот. Поразительная колокольня Джотто восхищает его. И хотя стихотворение представляет собой общий обзор искусства старых  флорентийских мастеров, основной его темой является творчество итальянского художника и архитектора Джотто, который получил признание современников-флорентийцев, и к которому герой питает особые чувства. Стихотворение пророчествует восстановление свободы Флоренции от ненавистного австрийского господства, возвращение искусства, которое грядет вместе с этой свободой.

Имя Джотто ди Бондоне (Giotto di Bondone) (ок.1267 —1337)  - итальянского художника и архитектора эпохи Проторенессанса, одной из ключевых фигур в истории западного искусства – возникает в самом начале стихотворения:

II

And of all I saw and of all I praised,

Was the startling bell-tower Giotto raised:

But why did it more than startle me?

III.

Could you play me false who loved you so?...[2]

В седьмой строфе поэт упоминает великого Рафаэ́ля Са́нти ( Raffaello Santi, Rafael, Raffael da Urbino, Raffaello Santi, Rafaelo;  1483 —  1520) итальянского живописца, графика и архитектора.

VII.

They are safe in heaven with their backs to it,

The Michaels and Rafaels, you hum and buzz

Round the works of, you of the little wit! …[2]

Далее в тексте автор обращается к имени Леона́рдо ди сер Пье́ро да Ви́нчи ( Leonardo di ser Piero da Vinci,  1452-1519) — великого итальянского художника и ученого,  одного из крупнейших представителей искусства Высокого Возрождения, явившего собой яркий пример «универсального человека», идеала итальянского Ренессанса:

VIII.

Not dreaming that Old and New are fellows:

A younger succeeds to an elder brother,

Da Vincis derive in good time from Dellos.[2]

В стихотворении также упомянут Джо́рджо Ваза́ри (Giorgio Vasari; 1511- 1574, Флоренция) — итальянский живописец, архитектор и писатель. Автор знаменитых «Жизнеописаний», основоположник современного искусствознания.

IX.

What, not a word for Stefano there,

Called Nature's Ape and the world's despair

For his peerless painting? (See Vasari.)[2]

В целом это стихотворение представляет довольно циничный взгляд поэта на судьбу искусства. Оно выражает мысль о быстротечности творческого вдохновения, о преходящем характере интереса художника к труду, который всегда казался ему столь важным. 

На протяжении всего стихотворения Браунинг использует аллитерации и ассонансы, которые призваны выразить со страстью любовь к давно умершим художникам раннего и среднего итальянского Возрождения. Браунинг сетует на исчезновение произведений искусства и умоляет призраков художников найти свои пропавшие шедевры. Наиболее резкие возражения Браунинга вызывает тезис о том, что  незавершенное произведение на самом деле может быть наиболее совершенным выражением гения художника. Образ незавершенного флорентийского собора («the most to praise and the best to see» [2]) становится для Браунинга основанием для политического заявления о губительном для искусства австрийском присутствии в Италии. Поэт предполагает, что после освобождения Флоренция будет в состоянии завершить работу над гениальными произведениями искусства.

While Pure Art's birth is still the republic's.[2]

Озабоченность Браунинга судьбой утраченного искусства может быть истолкована как страх за результаты его собственного творчества, который выражен в строфе 10:

..There stands the Master. Study, my friends,

Таким образом, искусство флорентийского возрождения вступает в диалог с современной автору повседневностью, что способствует генерированию сложных и многомерных художественных образов, сочетающих в себе интенции ренессансного искусства и социально-политические реалии современности

1. 
   Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб.: Искусство – СПБ, 1994.
   
2. 
   Browning R. The poetical works. N.Y.Hurst., 1908