Одна строка вургуна

Если собрать все, что написано о Самеде Вургуне, то, наверно, этот материал по объему давно уже превысил все, написанное самим поэтом. И, тем не менее, его творчество, столь богатое и многогранное, и ныне, и впредь будет привлекать исследователей с самых различных точек зрения.

Обзорная работа Ф.Велихановой «Русские переводы поэзии Самеда Вургуна»²¹ явилась едва ли не первой серьезной попыткой рассмотреть более, чем двадцатилетний опыт сотрудничества азербайджанского поэта со своими русскими собратьями по перу в свете общей теории перевода. Понятно, что все вопросы сразу охватить было невозможно. Далек от мысли дать исчерпывающие ответы и автор данных заметок. Более того, он ставит перед собой сугубо узкую задачу – проследить судьбу одной-единственной строки Вургуна, который был поистине народным поэтом, и с полным правом мог сказать о себе еще в молодые годы:
Я чеканил слова не за хлеба кусок, -

У народа их брал, чтоб народу отдать.

На этот вопрос и попытается ответить автор данных заметок.

Самед Вургун родился до революции – в 1906 году, эта строка его адресована женщинам, родившимся значительно раньше, годящимся ему в матери. И поэт обращается к ним по сыновнему задушевно, в форме им особенно близкой и трогательной, косвенно напоминая об их молодости, о самом, может быть, памятном событии в их жизни – о свадьбе.

Дело в том, что стих Вургуна содержит намек на обрядовую песню:

Əl-ayağı döz, gəlin, Руки-ноги /у тебя/ прямы, невеста.

Yeddi oğul istərəm, Семь сыновей хочу /желаю иметь/,

Birdə dənə qız, gəlin. Одну только дочь, невеста.

Это четверостишие заслуживает пристального внимания, потому что оно, на наш взгляд, одно из ключевых, узловых – без верного понимания его нельзя достичь и многое другое как в истории и устном народном творчестве азербайджанского народа, так и в поэтическом наследии Вургуна, который полностью приводит его дважды - в поэме «Басти» и пьесе «Вагиф». Оба произведения перевела А.Е.Адалис и в каждом случае дала иную интерпретацию:

Тебе желаю семерых, достойных мужа, сыновей

Семь сыновей роди, пока жива,

Ты мне, гляди, роди не дочь, а сына.
К сожалению, А.Е.Адалис теряет чувство меры, гипертрофирует, перебарщивает – в оригинале речь довольно приветливая, никто не лезет с кулаками к новобрачной. Слишком фривольна, а потому неуместна и «сладкая халва» - девушку не в увеселительный дом сдают, чтобы там смачно расхваливать ее прелести. Девушку благословляют на создание новой семьи, нового дома. К тому же, халва более характерна не для свадьбы, а для похорон и поминок. Есть даже пословица, окрашенная горькой иронией: «Мертвым сдается, что живые то и знай халву едят»/.

Во втором случае песня обращена к невесте, вступающей в дом жениха – сына первого вельможи Карабахского ханства и прославленного поэта. Здесь А.Е.Адалис подчеркнула мягкость интонации, вполне закономерно и подразумевающее жест обращения «глядите» в драматическом произведении, ведь «Вагиф» предназначен прежде всего для сцены, для зрителя. Трудно дается переводчице вторая строка оригинала – второй, третий и четвертый стихи перевода – это три вариации её. Вызывает недоумение странная похвала новобрачной:

В обоих случаях не соблюден и принцип рифмовки, присущей оригиналу: в первом переводе – аааб, свойственное более гошме, а не баяты, а во втором – аабава, неизвестно какую форму здесь переводчица брала за образец. Вообще второй перевод грешит многословием, противоречащим лаконизму оригинала, наряду со смысловыми неточностями, вместо четырех строк – шесть и все чрезмерно растянуты /в оригинале – строго по семь слогов в каждой строке/.

Воистину, наши недостатки - продолжение достоинств А.Е.Адалис каждый раз в цитате из фольклора видела только деталь произведений Самеда Вургуна и каждый раз стремилась как можно плотнее смонтировать ее вургуновским текстом, давая однозначное решение – в первом случае выпятила прямолинейность и довела ее до грубости, а во втором – ласку превратила в заискивание, умильную лесть. В переводах А.Е.Адалис нечего и пытаться отрывок из «Вагифа» вставить в поэму о Басти, а отрывок из «Басти» переместить в пьесу «Вагиф». Подобная перестановка слагаемых абсолютно невозможна. Так же невозможно ни один из переводов А.Е.Адалис включить в сборник, предназначенный для ознакомления русского читателя с образчиками азербайджанского фольклора. Неудачны и оба перевода автора данных заметок, выполненные специально для сборников такого рода:
Ты, невестка, нам нужна, В небо вывела луну,

Все, что хочешь, скажем «на», Сыну выбрала жену.

Но двенадцать внуков дай, Я хочу двенадцать внуков,

Внучка будет пусть одна. Внучку разве что одну.

Однако промахом с выбором оригинала не исчерпываются беды этих переводов. В конце концов, можно было поправить их, переделав число двенадцать на семь. Беда переводов в том, что они неверны от первой до последней строки, - целиком. В зачине первого происходит нечто вроде торга, сопровождаемого косноязычием и чуждым устной речи «но», которое, стыкуясь с предшествующим «на», усугубляет неблагозвучие. «Внуки» позволяют думать, что песня поется кем-то, кто собирается стать то ли дедушкой, то ли бабушкой. Недостатки наших переводов проистекали из неверной оценки подлинника. Он был взят из сборника «Баяты», а многие баяты отличаются тем, что первые две строки их при передаче из уст в уста, из поколение в поколение утрачивали смысл и ныне не несут определенной смысловой нагрузки. Отсюда и пренебрежительное отношение к зачинам баяты при переводе их на русский язык. Однако далеко не все зачины баяты так уж бессодержательны. И потом, данное четверостишие – не собственно баяты, а обрядовая песня, подчинившаяся форме баяты: первые две строки здесь очень важны и отмахиваться от них никак нельзя.

Второй перевод, несмотря на ритмически-эфоническую упорядоченность, еще более отдалился от оригинала, это – не слово в похвалу невесте в момент бракосочетания, а похвальба свекрови после свадьбы. И почему от лица женщины /свекрови/ пошла речь? Правда, по оригиналу нельзя решить – от мужского, или женского лица звучит это обращение: азербайджанская грамматика не имеет категории рода.

Все ясно – нужен новый перевод.

Но тут и оказывается, что ясно далеко не все.

Если устную азербайджанскую поэзию сравнить с большой пьесой, в которой множество действующих лиц, обращаются друг с другом в самых различных ситуациях, то это четверостишие – всего-навсего одна лаконичная реплика и перевести её правильно нельзя, не установив, кто, когда, в каких обстоятельствах, кому и почему адресует её.

Кто такая «gəlin», к которой обращено четверостишие?

Буквально: это та, что пришла. Так ее будут называть родственники мужа с момента, когда она переступит порог его дома до того самого момента, когда её мертвой вынесут оттуда. Слово «gəlin» многозначно: это не только «невеста», но и «… молодена, молодица, молодичка; молодуха, молодка, молодушка, молодайка, молодая баба, замужняя, нестарая женщина, лет до сорока; молодая, новобрачная, молодица – до первой беременности, принесшая в первых родах мальчика; сноха, невестка» ²²

Автор данных заметок увлекся и у него появилось четырнадцать переводов с невесткой, снохой и даже женой, приводить их здесь нет нужды, тем более, что от всех них пришлось отказаться, вспомнив, что четверостишие звучит во время свадьбы, когда девушка еще не стала, ни женой, ни снохой, ни невесткой, когда именно – невеста в понимании и жениха, и его родственников, и приглашенных гостей, и любопытствующих зрителей. Указание на то, что четверостишие это свадебное есть как у Вургуна, так и в других источниках.

Но кто обращается к невесте?

Из самого четверостишия этого также не выяснишь.

Самед Вургун в «Басти» фольклорной цитате предпосылает ремарку:

Deyərdilər toy günü gəlinin sağlığına.

Говорили в день свадьбы во здравие невесты/.

Qaş gözünü düz istərəm, Глаза-брови в порядке хочу /видеть/,

Yeddi oğul anası ol, Стань матерью семерых сыновей,

Bircə dənə qız istərəm. Дочку одну хочу /желаю тебе/²³.

Есть определенная нелогичность в том, что мальчик обращается к невесте, которая старше него /пусть иногда не намного, но все же/ со словами: «Дочь моя…». Надо полагать, что он исполняет роль посланника, вестника, передающего чьи-то слова. Но чьи? Должно быть, некогда их произносил кто-то из старших родственников жениха – патриарх, глава племени, рода, старейшина, подобный Деде Коркуду. Видимо, ритуал, при котором звучало это четверостишие, или его предвариант, уходит в глубокую древность, когда люди верили в магическую силу заклинания. С течением времени заклинание превратилось в благословение, в пожелание семейного счастья. Потеряла магичность и цифра, поэтому, она наверно и заколебалась - от семи до двенадцати.

Примечательно, что аристократы / у Ю.Чеменземинли жених – правитель Иранского государства, невеста – сестра Карабахского хана/ придают большое значение внешности /Гаш-гюзцнц дцз истярям/ и диктуют свою волю - троекратно повторяется в виде редифа «истярям» /хочу, желаю, требую/, а не «эялин», как во всех других вариантах. Между тем, известно, что баяты подчинили себе другие формы народных песен. В конце концов возобладала не только форма, но и чисто народные взгляды, «Анам-бажым, гыз эялин» куда мягче и приветливей по содержанию и интонации, чем «Гызым, сени истярям».

Итак, в художественных произведениях свадебный ритуал исполняют и сваха, и младший родственник жениха.

Но как происходило в жизни?

Такого вопроса не стояло перед Самедом, ибо он впитал народную поэзию с молоком матери и вырос в среде, в которой были живы старые традиции. Наша действительность стремительно развивается и четверостишие, приводимое в «Басти» и «Вагифе», ныне стало литературным памятником. Полный чин свадебного обряда редко где сохранился и соблюдается. Не у нас в Азербайджане и книги, подобной фундаментальному изданию, подготовленному Н.П.Колпаковой, - «Лирика русской свадьбы». Но можно заглянуть в этнографические записки Г.Сарабского «Старый Баку» и «Антологию азербайджанского фольклора»: здесь тоже фигурирует ребенок из дома жениха и йенге-сваха.

Значит, обратиться к невесте может и мужчина, и женщина, и старше и моложе ее – любой человек при любой мизансцене свадебного действа может произнести:

И неспроста в следующей строке поэт, сын своего народа и человек своего времени, добавляет:

Вургун, как правило, избирает имена значащие, происхождение многих из них, так или иначе связано с обычаем, отображенном в четверостишии, разобранном нами выше. Верно поступает А.Е.Адалис, когда в русском тексте поясняет:

Что значит «баста», «хватит», «отпусти».

Здесь «Маня» нравится на слух, но произносят «Мания»…

Этимология, хотя и очень заманчивая, но чисто поэтическая. Думается, что по смыслу своему имя героини поэмы «Мугань» родственно имени Басти, ведь «манийа» - это преграда, помеха, препятствие.

Имя старой Гызъетар переводчиками «Комсомольской поэмы»/А.Адалис и В.Сергеев/ не расшифровывается, а оно тоже значащее: «хватит девочек» или «хватит дочерей», т.е. семантически опять-таки близкое к Басти.

«Комсомольская поэма» экранизирована после смерти автора, сценарист - его сын, писатель Юсиф Самедоглу. У старой Гызъетар н на Гражданской войне пропал без вести единственный сын. Комсомольцы – герои поэмы организовывают субботник и строят новый дом, куда и переселяют старую Гызъетар из ее землянки. Женщина, жившая безо всякого проблеска надежды на будущее, обретает новый, светлый кров, ощущает заботу и любовь благодаря комсомольцам, которых она как бы усыновляет. Поэтому и фильм по-азербайджански называется «Йедди оьул истярям», а по-русски – «Семеро сыновей моих».

Вот каким эхом и через сколько лет отозвалась строка Вургуна!

Подстрочник, пробивая бреши в китайской стене, разделяющей языки, тут же опутывает проделанные отверстия колючей проволокой несуразных строк. Продираться сквозь них нельзя без потерь, которые ощутимы особенно при переводе произведений, насыщенных национальной спецификой и колоритом. Тут неудачи подстерегают даже таких опытных и долгое время сотрудничавших с азербайджанскими поэтами русских мастеров, как П.Г.Антокольский и А.Е.Адалис.

Знание языка также не является панацеей от всех бед. Нужна тщательная подготовка и кропотливая работа, чтобы по-настоящему проникнуть в тайны народной поэзии и переводческого искусства.

Необходимо, усваивая опыт ветеранов, перенимать все лучшее из их опыта и остерегаться ошибок, иначе мы будем обречены на топтание на месте, одним из проявлений чего и является работа по подстрочнику. Могут сказать, что шедевры появляются не каждый день, а будничную работу можно делать и по старинке. На это следует ответить, что мы должны быть готовы к появлению шедевров, чтобы приступить к работе над ними во всеоружии переводческого искусства – благороднейшего искусства, сближающего и роднящего литературы и народы.