Особенности жанра драматической миниатюры в творчестве а. П. Чехова

Антон Павлович Чехов является признанным мас­тером реалистической драмы. Чехов-драматург вошел в историю русского и мирового театра как новатор, создавший, по словам М.Горького, "новый вид драматического искусства". С течением времени интерес к драматургическому наследию Чехова не толь­ко не ослабевает, а напротив, возрастает. Художественные искания Чехова-драматурга были продолжением и развитием, а в известном смысле даже доведением до ло­гического конца, исканий и принципов классической драма, что в полной мере относится и к водевилям Чехова. В связи с этим в данной работе ставится цель – проследить становление новаторства Чехова в развитии водевильного жанра. Актуальность исследования заключается в том, чтобы обосновать мысль об оригинальности чеховских одноактных пьес. Ведь отдельные исследователи творчества Чехова склонны были утверждать, что Чехов "своими водевилями не начинает в театре какую-нибудь оригинальную, новаторскую линию. Его водевили, – утверж­дал известный литературовед С.Д.Балухатый, – и своей тематикой, и своей композицией соответствовали темам и типу традиционного построения водевильного жанра, весьма излюбленного в театре восьмидесятых годов" [1]. В связи с этим в работе выдвинута задача: проследить эволюцию творческих принципов Чехова при переработке более ранних редакций рассказов и пьес и проанализировать новаторство Чехова в развитии драматического действия его одноактных пьес. Практическая значимость работы определяется ее содержанием, которое может быть использовано в качестве материала при подготовке уроков литературы по творчеству Чехова, при проведении внеклассных мероприятий и факультативных занятий в старших классах общеобразовательных школ, а также при чтении лекций и спецкурсов по русской литературе XIX века.

Драматургия и театр привлекли внимание Чехова уже в начале творческого пути. Первая пьеса создавалась параллельно с первыми прозаическими опытами, и новые черты драматургии Чехова про­явились уже в его водевилях, написанных в 1880-е годы. В письме от 14 октября 1888 года содержится принципиальное замечание Чехова: "Между большой пьесой и одноактной разница только количественная. Напишите и Вы, – обращается он к своему другу литератору B.B.Билибину, – потихоньку водевиль". При этом Чехов добавляет, что написать водевиль, значит написать "одноакт­ную драму или комедию". Известны и другие высказывания, раскрывающие те задачи, которые Чехов ставил перед драматургией. "Надо создать такую пьесу, где бы люди приходили, уходили, обедали, разговаривали о погоде, играли в винт, но не потому, что так нужно автору, а потому, что так происходит в действительности". Или: "Пусть на сцене все будет так же сложно и вместе с тем просто, как в жизни. Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни".

Уже в одноактных пьесах Чехов стремился к изобра­жению обыденного течения жизни, стараясь приблизить действие пьесы к повседневности. Чехов не продолжал традиции сложившегося водевиля, а, напротив, всячески разрушал их, передавая свое понимание задач водевильного жанра. Несомненно, что чеховский водевиль и вырос из жанра юмористической "сценки", в которой выступали элементы драматизации (например, ремарочный характер описания обстановки и диалогическая форма выражения основного содержания). Более того, шесть из десяти дошедших до нас чеховских одноактных пьес были переработкой его же рассказов или "сценок". Так, "Один из многих" был переработан в водевиль "Трагик поневоле", шла переработка расска­зов "Юбилей", "Калхас" и др.

Перерабатывая прозаические произведения, Чехов проделывал значительную работу, вводя новые эпизоды и расширяя круг действующих лиц. Интересна в этом плане история работы над водевилем "Лебединая песня (Калхас)". Первоначально Чехов написал рассказ на театральную тему под названием "Калхас", напечатанный в "Петербургской газете" в 1886 году. При первом впечатлении "Калхас" кажется безобидной шу­точной картиной. Комик Василий Васильевич Светловидов после бенефиса проснулся в своей уборной. Обстановка комнаты неприг­лядная, даже мрачная. Автор с горечью и сожалением отмечает, что ^"благородное" общество считает профессию актера ничтожной, шутовской. А Светловидов - дворянин, он посвятил свою жизнь служению ис­кусству. Но разрыв с любимой женщиной открыл ему горькую прав­ду о положении актера в современном обществе. "Понял я, что я раб, игрушка чужой праздности, что никакого святого искусства нет, что все бред и обман. Понял я публику!.. Да, брат! Он аплодирует мне, покупает за целковый мою фотографию, но тем не менее, я чужд для него, я для него грязь, просто кокотка! Он тщеславия ради ищет знакомства со мной, но не унизит себя до того, чтобы отдать мне в жены свою сестру, дочь! Не верю я ему, ненавижу, и он мне чужд" , - восклицает Светловидов. В эту ночь он понял, что потерял 35 лет жизни, что он все эти 35 лет разыгрывал шутов, зубоскалил, поте­рял "образ и подобие". Но свою человеческую душу он сохранить сумел. Ценность этого и стремился подчеркнуть Чехов в образе Светловидова.

Интересно, что рассказ "Калхас" Чехов не включал в собрание сочинений. Но уже в 1887 году в иллюстрированном артисти­ческом сборнике "Сезон" была напечатана пьеса под названием: "Калхас". Драматический этюд в 1 действии", потом под заглавием "Лебединая песня" (Калхас) и с этим же подзаголовком пье­са вышла в литографированном издании Московской театральной библиотеки Е.Н. Рассохиной в 1888 году. Об изменении названия "Калхаса" Чехов сообщает в письме А. П. Ленскому 26 октября 1888 года: "Я назвал "Калхаса", - пишет он, - "Лебединой песней". Название длинное, кисло-сладкое, но другого придумать никак не мог, хотя думал долго". В письме Чехова М. В. Киселевой 14 января 1887 года читаем: "Я написал пьесу на 4-х четвертушках. Играться она будет 15-20 минут. Самая маленькая драма во всем мире". Чехов значительно изменил первоначальный текст. Переработка велась автором в различных аспектах. Во-первых, Чехов шлифовал фразы, а во-вторых, менялся идейный замы­сел. Для доказательства сравним рассказ "Калхас" и этюд "Лебе­диная песня". Прежде всего, герою рассказа "Калхас" 58 лет, в этюде же – 68 [2, С. XI, 206]. Это не случайно, ведь комик жалуется, что стар, что жизнь уже прожита. 68 лет - это, особенно по тем временам, уже настоящая старость, которая у актера безрадостна и одино­ка. В связи с изменением возраста изменился и срок театральной службы Светловидова - 45 лет, а не 35 лет. В диалог-жалобу многое перенесено из рассказа, но есть и новые мотивы. "Зарыл я талант, опошлил, и изломал свой язык, потерял образ и подо­бие..." [2, С. XI, 212], - с горечью говорит Светловидов, потому что талант-то был. "Отрезвление человека, погрязшего в пошлой обыденщине, пробуждение человеческого начала" и составляет содержание че­ховского драматического этюда "Лебединая песня" (Калхас).

В "Лебединой песне" Светловидов читает отрывки из пьес ("Бориса Годунова", "Короля Лира", "Гамлета", "Отелло"). Это говорит о влюбленности старого комика в искусство. В драматическом этюде более насыщена художе­ственная деталь. Например: "черная бездонная яма, точно могила, в которой прячется наша смерть", "сожрала, поглотила меня эта черная яма" [2, С. XI, 212]. Изменилась и идея "Лебединой песни". "Где искусство, где талант, там нет ни старости, ни одиноче­ства, ни болезней, и сама смерть вполовину" [2, С. XI, 214], "никакой нет ста­рости, все это вздор, галиматья" [2, С. XI, 213], – говорит герой пьесы. Для Чехова уважаем и по-настоящему человечен тот, кто искренен и бескорыстно служит искусству. Бескорыстная преданность искусст­ву оправдывает и житейскую неустроенность, и бедность, и оди­ночество, которые в контексте чеховских произведений стано­вятся свидетельством творческой одержимости человека. Очевидно, что в работе над этюдом "Лебединая песня" Чехов шел в направлении насыщения его глубоко лирическими и драматическими эмоциями.

В пору, когда Чехов был уже ав­тором больших пьес "Чайка", "Дядя Ваня", "Три сестры", и, ка­залось бы, окончательно отошел от водевильной линии, он стал переделывать "один свой старый водевиль" (из письма О. Л. Книппер от 30 сентября 1902 года), а именно - "О вреде табака", который впервые был напечатан в "Пе­тербургской газете" в 1886 году с подзаголовком – сценка-монолог. Подпись: А. Чехонте.

14 февраля 1886 года Чехов писал В. В. Билибину: "Сейчас только кончил сцену-монолог "О вреде табака", который пред­назначался в тайнике души моей для комика Градова-Соколова. Имея в своем распоряжении только 2 1/2 часа, я испортил этот монолог и ... послал его не к черту, а в Петербургскую газету. Намерения были благие, а исполнение вышло плохиссимое...". Водевиль затем вошел и в чеховский сборник "Пестрые рассказы", опубликованный в 1886 г. Чехов, очень критично отозвавшийся о своем водевиле, сде­лал в много исправлений при его переиздании. Ве­роятно, произведение было дорого автору, если он так тщательно взялся его перерабатывать. Исправления делались с учетом жан­ровых особенностей сцены-монолога. Вот лишь некоторые из этих исправлений. Вместо слов "Доверять прислуге нельзя" в новой редакции читаем: "Господа, не доверяйте прислуге!". После слов: "Не далее..." есть такая вставка: "Вы слушайте, что будет далее!" После слов: "Отдать их дочерям? Но моя жена запрещает дочерям есть тесто" сделана следующая вставка: "Нy как вы думае­те? Куда мы их дели?". Слова: "Я несколько уклонился от те­мы" многозначительно заменены следующими: "...мы заболтались и несколько уклонились от темы". Монолог оживляется, потому что слушатель привлекается к беседе.

Усилению значимости монолога и его оживлению способству­ют и такие замены: "До сих пор еще ни одна из них не замужем, но глядя на них, можно поручиться, что из них выйдут прекрас­ные жены (вздыхает)" заменены: "Простите мне это волнение и эту дрожь в голосе: вы видите перед собой счастливейшего из отцов!" [2, С. XIII, 193]. Данная замена значительно усиливает и комический эффект монолога. В новой редакций 1887 года Чехов делал исправления, главным образом сокращая отдельные места монолога. Но при подго­товке издания 1889 года Чехов снова делает некоторые сокра­щения, убирая из текста те места, которые прежде были рассчита­ны лишь на внешний комизм.

Главным действующим лицом водевиля ^"О вреде табака" яв­ляется Нюхин - "муж своей жены", содержательницы женского пансиона. Этот водевиль - своего рода юмореска, насыщенная внутренним комизмом. Комизм здесь проявляется прежде всего в том, что Нюхин считает себя подлинным ученым. Он с достоинством заявляет, что хотя и не стремится к ученым степеням, но уже "30 лет работает над вопросами строго научного свойства" и даже печатается. Вот и на днях он сдал в редакцию большую статью "О вреде чаизма и кофеизма для организма". Чехов высмеивает не только автора этой статьи, но и наукообразное заглавие с "измами". После замечания: "Ввиду недостатка времени не станем отклоняться от предмета лекции" [2, С. XIII, 192] – продолжаются "от­клонения", потому что они составляют очень важную, "подтекстную" суть произведения. "Муж своей жены" рекомендует средство от астмы (воздержание от тяжелой и возбуждающей пищи) только потому, что сам, как это явствует из контекста, частенько голодает. Создается впечатление, что Нюхин - не муж, а жалкий приживал, не имеющий никаких прав. В конце концов, Нюхин запел дифирамб в честь жены, пото­му что она позволила ему съесть пять блинов, оказавшихся лиш­ними. "Пение" Нюхина – предел человеческого унижения и страдания.

Водевиль "О вреде табака" является оригинальным остроумным обличением существующих морально-этических норм. Лекция курящего Нюхина "О вреде табака" является внешне комическим, но внутренне полным драматизма криком души несчастно­го лектора. А. Штейн отмечал, что в сцене-монологе "О вреде табака", как и в шутке "Трагик поневоле", героем пьес явля­ется "бесхарактерный тряпка-обыватель", но при этом литерату­ровед подчеркивает, что в этих произведениях "проглядывает страдающий человек" [3].

В 1902 г. Чехов вернулся к ранее написанному водевилю "О вре­де табака". Теперь в водевиле отчетливо прозвучал авторский "смех сквозь слезы", раскрывающий подлинное страдание человека. В новой редакции несколько изменилась композиция лекции Нюхина, которая является пародированием ученой лекции. Но "пародирование это в новом тексте ослаблено, введено лишь с целью осуществить комическую подмену плана лекции – рассказом с автохарактеристикой лица, произносящего речь" [1]. Как и в раннем водевиле, Нюхин сам представляется зрителям, однако есть и новый элемент: Нюхин написал статью "О вреде некоторых насекомых". Особенно много говорится о клопах, которые водятся у Нюхиных даже в рояле. Эта деталь очень характерна для мещанского быта. Приступая к лекции, Нюхин признался, что сам курит, но жена "велела читать сегодня о вреде табака и, стало быть, нечего тут разговаривать". Это замечание сразу вводит читателя в семейную жизнь Нюхина. Он - "муж своей жены" - и только. И читателям понятна просьба лектора отнестись к нему с должной серьезностью, "ина­че как бы чего не вышло".

В пьесе Чехов убрал эпизоды, где говорилось о примене­ния табака в медицине, заменив их выводом: "если муху посадить в табакерку, то она издохнет, вероятно, от расстройст­ва нервов". Говоря о жене, Нюхин не боится рассказывать о том, что считает ее мещанкой, стяжательницей. "Жена любит пожаловать­ся на недостатки, но у нее кое-что припрятано, этак тысяч сорок или пятьдесят", - говорит Нюхин, а у него самого "ни копейки за душой, ни гроша - ну, что там толковать". Чаще лекция Нюхина стала прерываться тяжелыми признаниями: "Вот читаю лекцию, на вид я весел, а самому так и хочет­ся крикнуть во все горло или полететь куда-нибудь за триде­вять земель. И пожаловаться некому, даже плакать хочется...". Дочери над ним смеются, не говоря уже о жене, с которой он прожил 33 года. Эти годы протекли, "как один счастливый миг, собственно говоря, черт бы иx побрал совсем" [2, С. XIII, 193]. Становятся ясными и причины пристрастия Нюхина к выпивке: "...Пьянею я от одной рюмки, и от этого становится хорошо на душе и в то же время так грустно, что и высказать не мо­гу; вспоминаются почему-то молодые годы, и хочется почему-то бежать, ах если бы вы знали, как хочется", - признается Нюхин.

За этими словами – история жизни человека, которого засосало мещанство, превратило в полное ничтожество. Важно, что в Нюхине живет понимание пошлости мещанской жизни и сознание своего человеческого достоинства. В новом варианте герой высказывает свое затаен­ное стремление: "Бежать, бросить все и бежать, без оглядки... куда? Все равно куда... лишь бы бежать от этой дрянной, пошлой, дешевенькой жизни". Желание убежать, уйти, куда глаза глядят, станет характер­ной чертой многих героев Чехова 1890-х годов, страдающих, не­удовлетворенных, не желающих мириться с окружающей пошлостью, даже если она сопровождается не голодным, как у Нюхина, су­ществованием, а довольством и богатством ("Случай из практики", "Учитель словесности", "Дуэль" и др.).

С. Д. Балухатый отмечает и такую важную особенность воде­виля "О вреде табака", как "введение в комический план пьесы лирических партий, нарастающих к концу пьесы. Лицо, отбрасывая бытовые темы речи, говорит о своем интимном, "обнажает" свои эмоции, напрягая их до драматизма и разрешая лиризм своих речей в кульминационном моменте драматическим жестом". Движение лирического "самовысказывания" (С.Д.Балухатый) лица в минорном тоне с драматическим исходом дается примерно с середины водевиля и подходит почти к самому концу. Водевиль, на­чатый, в плане комедийном, перешел в план драматический и соот­ветственно драматически осветил финал "О вреде табака".

1. 
   Балухатый, С. Д. Вопросы поэтики. – Л.: Изд. ЛГУ, 1990. – 320 с.
   
2. 
   Чехов, А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30-ти т. Сочинения в 18 т. Письма в 12-ти т. – М.: Наука, 1974-1982.
   
3. 
   Штейн, А. Критический реализм и русская драма 19 века. – М.:  Гослитиздат, 1962. - 398 с.