Пьеса предоставлена Ольгой Амелиной
(Библиотека драматургии - http://lib-drama.narod.ru)
Жан Ануй. Антигона
Перевод В.Дмитриева. Москва, Изд-во "Гудьял-пресс", 1999
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, март 2005
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Антигона.
Креон.
Гемон.
Исмена.
ЭВРИДИКА.
Кормилица.
ПРИСЛУЖНИК КреонА.
СТРАЖНИКИ.
ВЕСТНИК.
Пролог.
ХОР.
Простые декорации. Три одинаковые двери. При поднятии занавеса все действующие лица на сцене.
Они разговаривают, вяжут, играют в карты.
От них отделяется Пролог и выходит вперед.
Пролог. Ну что ж, начнем. Эти персонажи сейчас сыграют перед вами трагедию об Антигоне. Антигона — маленькая худышка, что сидит вон там, уставившись в одну точку, и молчит. Она думает. Она думает, что вот сейчас станет Антигоной, что из худой, смуглой и замкнутой девушки, которую никто в семье не принимал всерьез, внезапно превратится в героиню и выступит одна против целого мира, против царя Креона, своего дяди. Она думает, что умрет, хотя молода и очень хотела бы жить. Но ничего не поделаешь: ее зовут Антигоной, и ей придется сыграть свою роль до конца... С той минуты, как поднялся занавес, она чувствует, что с головокружительной быстротой удаляется от сестры Исмены, которая смеется и болтает с молодым человеком; от всех нас, спокойно глядящих на нее, — мы ведь не умрем сегодня вечером.
Юноша, беседующий с белокурой счастливой красавицей Исменой, — Гемон, сын Креона. Он жених Антигоны. Все влекло его к Исмене: любовь к танцам и играм, желание счастья и удачи и чувственность тоже, ведь Исмена гораздо красивее Антигоны. Но однажды вечером на балу, где он танцевал только с Исменой, которая была ослепительна в своем новом платье, он отыскал Антигону, мечтавшую, сидя в уголке, — в той же позе, что и сейчас, обхватив руками колени, — и попросил ее стать его женой. Почему? Этого никто никогда не мог понять. Антигону это не удивило, она подняла на него свои серьезные глаза и, грустно улыбнувшись, дала свое согласие... Оркестр начинал новый танец. Там, в кругу других юношей, громко смеялась Исмена. А он, он теперь должен был стать мужем Антигоны. Он не знал, что на свете никогда не будет мужа Антигоны и что этот высокий титул давал ему лишь право на смерть.
Крепкий седой мужчина, о чем-то размышляющий, рядом с которым стоит юный прислужник, — это Креон. Он царь. Лицо его в морщинах, он утомлен; ему выпала нелегкая роль — управлять людьми. Раньше, во времена Эдипа, когда он был всего лишь первым вельможей при дворе, он любил музыку, красивые переплеты, любил бродить по антикварным лавочкам в Фивах. Но Эдип и его сыновья умерли. Креон бросил свои книги и безделушки, засучил рукава и стал на их место.
Иной раз вечером он чувствует усталость и спрашивает себя, не бесполезное ли это занятие — управлять людьми? Не лучше ли поручить эту грязную работу другим, тем, которые не привыкли много раздумывать... Но утром перед ним снова возникают вопросы, которые требуют срочного решения, и он встает, спокойный, как рабочий на пороге трудового дня.
Пожилая женщина, что стоит рядом с кормилицей, воспитавшей обеих сестер, и вяжет, — это Эвридика, жена Креона. Она будет вязать на протяжении всей трагедии, пока не наступит ее черед идти умирать. Она добрая, любящая, полна достоинства, но не может быть мужу подмогой. Креон одинок. Он одинок рядом со своим юным прислужником, который слишком мал и тоже ничем не может ему помочь.
Тот бледный юноша, который стоит в одиночестве, задумавшись, в глубине сцены, прислонясь к стене, — вестник. Это он явится с сообщением о смерти Гемона. Вот почему ему не хочется ни болтать, ни присоединяться к обществу остальных. Он уже знает...
Наконец, трое краснорожих мужчин, играющих в карты, сдвинув шапки на затылок, — это стражники. Они, в сущности, неплохие парни; у каждого из них, как у всех людей, есть жена, дети, мелкие заботы, но уже будьте спокойны, они в любую минуту схватят обвиняемых. От них пахнет чесноком, кожей, вином, и они лишены всякого воображения. Это слуги правосудия, их ни в чем не упрекнешь и они всегда довольны собой. Но сейчас они служат Креону — до тех пор, пока новый владыка Фив, должным образом облеченный властью, в свою очередь не прикажет арестовать его.
А теперь, когда вы познакомились со всеми героями, мы приступим к трагедии. Она начинается с момента, когда сыновья Эдипа, Этеокл и Полиник, которые должны были поочередно, в течение года каждый, править Фивами, вступили в борьбу и убили друг друга под стенами города. Этеокл, старший, по окончании срока своего правления отказался уступить место брату. Семь чужеземных царей, которых Полиник перетянул на свою сторону, были разбиты перед семью вратами Фив. Теперь город спасен, враждовавшие братья погибли, и Креон, новый царь, повелел старшего брата, Этеокла, похоронить торжественно, с почестями, а тело Полиника, этого бунтовщика, бродяги, бездельника, не оплаканное и не похороненное, оставить на растерзание воронам и шакалам. Всякий, кто осмелится предать его земле, будет безжалостно осужден на смерть.
Пока Пролог говорит, действующие лица одно за другом покидают сцену. Пролог тоже скрывается. Освещение на сцене меняется. Мертвенно-бледный рассвет проникает в спящий дом.
Антигона приоткрывает дверь и входит на цыпочках, босиком, держа сандалии в руках. На мгновение она останавливается, прислушивается. Появляется Кормилица.
Кормилица. Откуда ты?
Антигона. С прогулки, няня. До чего же было красиво! Сначала все кругом серое... Но сейчас — ты представить себе не можешь — все стало розовым, желтым, зеленым, словно на цветной открытке. Нужно вставать пораньше, няня, если хочешь увидеть мир без красок. (Собирается уйти.)
Кормилица. Я встала, когда было еще совсем темно, пошла в твою комнату посмотреть, не сбросила ли ты во сне одеяло, глядь — а постель пуста!
Антигона. Сад еще спал. Я застала его врасплох, няня. Он и не подозревал, что я любуюсь им. Как красив сад, когда он еще не думает о людях!
Кормилица. Ты ушла. Я побежала к дверям: ты оставила их полуоткрытыми.
Антигона. Поля были мокрые от росы и чего-то ожидали. Все кругом чего-то ожидало. Я шла одна по дороге, звук моих шагов гулко отдавался в тишине, и мне было неловко — ведь я прекрасно знала, что ждут не меня. Тогда я сняла сандалии и осторожно проскользнула в поле, так что оно меня не заметило.
Кормилица. Придется тебе вымыть ноги, прежде чем ты ляжешь в постель.
Антигона. Я больше не лягу.
Кормилица. Но ты ведь поднялась в четыре часа! Даже четырех не было! Я встаю, чтобы взглянуть, хорошо ли она укрыта... а постель пуста и уже остыла.
Антигона. Если каждое утро вставать так рано, наверно, всегда будет так же приятно выйти первой в поле. Правда, няня?
Кормилица. Утро? Была еще ночь! Ты думаешь, обманщица, так я тебе и поверю, что ты ходила на прогулку! Отвечай, где ты была?
Антигона (со странной улыбкой). Да, правда, была еще ночь. Только одна я в полях и думала, что уже утро. Это чудесно, няня! Сегодня я первая увидела, как настал день.
Кормилица. Нечего, нечего мне зубы заговаривать! Старая песенка! И я когда-то была девушкой... Я тоже не была тихоней, но и не такой упрямой. Где ты была, бесстыдница?
Антигона (неожиданно серьезно). Я не бесстыдница.
Кормилица. Ты была на свидании. Может, станешь отказываться?
Антигона (тихо). Да, я была на свидании.
Кормилица. У тебя есть возлюбленный?
Антигона (странным тоном, после паузы). Да, няня, у меня есть возлюбленный. Бедняга!
Кормилица (гневно). Красиво, нечего сказать! Хороша же ты! А еще царская дочь! Вот и мучайся, воспитывай их! Все вы скроены на один лад. А ведь ты была не такой, как другие, не вертелась вечно перед зеркалом, не подкрашивала губки, не старалась обратить на себя внимание... Я часто говорила себе: «Господи, эта девочка совсем не кокетлива! Все время в одном и том же платье, плохо причесана... Юноши будут заглядываться только на Исмену, с ее локонами и лентами, а эта останется висеть у меня на шее...» И что же, оказывается, ты совсем, как твоя сестра, даже хуже, лицемерка ты этакая! Кто же он такой? Верно, какой-нибудь бездельник? Мальчишка, которого ты даже не решаешься привести к своим родным и сказать: «Я люблю его и хочу выйти за него замуж!» Так, что ли? Отвечай, негодница!
Антигона (снова чуть заметно улыбается). Да, няня.
Кормилица. Она еще поддакивает! Боже милосердный! Я стала за тобой ходить, когда ты была совсем крошкой, я обещала твоей бедной матери, что ты вырастешь честной девушкой, — и вот, пожалуйста! Но это даром тебе не пройдет, моя милая! Я, правда, всего только кормилица, и ты считаешь меня старой дурой... Ладно! Но твой дядя, твой дядя Креон все узнает, будь уверена!
Антигона (устало). Да, няня, узнает. Оставь меня в покое.
Кормилица. Посмотрим, что он скажет, услышав, что ты шляешься по ночам! А Гемон, твой жених? Ты же обручена с ним! Хороша невеста — вскакивает в четыре утра и бежит на свидание к другому! А потом еще просит оставить ее в покое, хочет, чтобы я молчала! Знаешь, что я должна была бы сделать? Отшлепать тебя хорошенько, как в те дни, когда ты была маленькой.
Антигона. Не кричи так, нянечка. Не сердись на меня сегодня.
Кормилица. Не кричи? Так мне вдобавок и кричать нельзя? Вот как! А обещание, которое я давала твоей матери! Знаешь, что она сказала бы, будь она здесь? «Старая дура — да, старая дура, — ты не сумела сохранить мою девочку чистой. И кричала ты на них, и ворчала словно сторожевой пес, и кутала их, чтобы не простудились, и гоголь-моголем пичкала, чтобы были здоровыми; но в четыре часа утра ты, старая дура, спишь, спишь как сурок, хоть не имеешь права глаз сомкнуть, и они преспокойно удирают, ты приходишь к ним в комнату, а постель давно уже остыла...». Вот что скажет твоя мать, когда я увижу ее на том свете, и мне станет стыдно, тут от стыда умереть можно, но я уже буду мертвой. Я только опущу голову и скажу: «Да, все это правда, госпожа Иокаста!»
Антигона. Ну не плачь, няня! Ты сможешь смело глядеть в глаза моей матери, когда увидишь ее. И она скажет: «Здравствуй, няня, спасибо тебе за маленькую Антигону. Ты хорошо заботилась о ней». Мама знает, почему я уходила сегодня утром.
Кормилица. Так у тебя нет возлюбленного?
Антигона. Нет, нянечка.
Кормилица. Ты что, смеешься надо мной? Постыдись, я уже старуха. Ты всегда была моей любимицей, хотя характер у тебя отвратительный. Твоя сестра была послушнее, но мне казалось, что ты меня любишь больше. Но если бы ты меня любила, ты сказала бы мне правду. Почему твоя постель была пуста, когда я пришла подоткнуть одеяло?
Антигона. Нянечка, пожалуйста, перестань плакать! (Обнимает ее.) Ну полно, мое доброе румяное яблочко! Помнишь, как я натирала тебе щеки, чтобы они блестели? Старенькое, сморщенное яблочко! Нечего по пустякам заливать слезами свои морщинки. Все это глупости. Я чиста, у меня нет другого возлюбленного, кроме Гемона, моего жениха, клянусь тебе. Я даже могу поклясться, если хочешь, что у меня никогда не будет другого возлюбленного. Побереги свои слезки, побереги. Они тебе, может быть, еще пригодятся, нянечка! Когда ты плачешь, я снова чувствую себя ребенком... А сегодня я не должна чувствовать себя ребенком.
Входит Исмена.
Исмена. Ты уже встала? Я заходила в твою комнату.
Антигона. Да, я уже встала.
Кормилица. И эта туда же! Вы что, обе с ума спятили? Поднимаетесь раньше служанок! По-вашему, царским дочерям пристало разгуливать натощак? Хороши, нечего сказать! До сих пор не одеты. Мне же за вас и попадет, вот увидите!
Антигона. Оставь нас, няня. Нам совсем не холодно, ведь уже лето. Свари-ка лучше кофе. (Устало опускается на скамью.) Я бы с удовольствием выпила чашечку кофе. Пожалуйста, нянечка! Мне станет лучше, когда я выпью кофе.
Кормилица. Голубка моя! У тебя от голода голова кружится, а я, старая дура, ворчу, вместо того чтобы напоить тебя горячим! (Поспешно уходит.)
Исмена. Ты больна?
Антигона. Нет, просто немного устала. (Улыбается.) Это потому, что я рано поднялась.
Исмена. Я тоже не спала.
Антигона (снова улыбается). Тебе надо выспаться, а то завтра ты будешь не такой красивой.
Исмена. Не смейся надо мной!
Антигона. Я не смеюсь. Сегодня твоя красота придает мне сил. Помнишь, какой несчастной я чувствовала себя в детстве? Я старалась измазать тебя грязью, засовывала тебе за шиворот гусениц. Однажды я привязала тебя к дереву и отрезала тебе волосы, твои прекрасные волосы... (Гладит ее по волосам) Разве станешь думать о всякой ерунде, когда у тебя такие прекрасные, мягкие волосы, так аккуратно причесанные!
Исмена (внезапно). Почему ты говоришь о пустяках?
Антигона (тихо, продолжая гладить ее по волосам). Я не говорю о пустяках...
Исмена. Знаешь, Антигона, я все обдумала.
Антигона. Да.
Исмена. Я думала всю ночь. Ты сошла с ума!
Антигона. Да.
Исмена. Мы не можем.
Антигона (после паузы, тихим голосом). Почему?
Исмена. Он велит нас казнить.
Антигона. Конечно. Каждому свое. Он должен осудить нас на смерть, а мы — похоронить брата. Так уж все распределено. Что ж тут можно поделать?
Исмена. Я не хочу умирать.
Антигона (тихо). И я тоже не хотела бы умирать.
Исмена. Слушай, я думала всю ночь. Я старше тебя и всегда поступаю разумнее. А вот ты вечно делаешь, что тебе в голову взбредет, даже если это страшная глупость. Я более уравновешенная. Всегда все обдумываю.
Антигона. Иногда не надо слишком много думать.
Исмена. Надо, Антигона. Разумеется, все это ужасно, мне тоже жалко брата, но я отчасти понимаю и дядю.
Антигона. Я не хочу понимать отчасти!
Исмена. Он царь, он обязан подавать пример.
Антигона. Но я не царь, я не обязана подавать пример... Эта маленькая Антигона, упрямая, скверная, глупая, делает все, что взбредет ей в голову, и тогда ее ставят в угол или запирают в чулан. И поделом! Надо было слушаться!
Исмена. Ну вот!.. Уже нахмурила брови, уставилась в одну точку... Уже готова ринуться очертя голову, никого не слушая. Выслушай хотя бы меня! Я чаще, чем ты, бываю права.
Антигона. А я не хочу быть правой.
Исмена. Попробуй хоть понять!
Антигона. Понять... Я только это и слышу от вас с тех пор, как себя помню. Нужно было понять, что нельзя прикасаться к воде, прекрасной, холодной воде, потому что она может пролиться на пол, что нельзя прикасаться к земле, потому что она может выпачкать платье... Нужно было понять, что нельзя съедать все сразу, нельзя отдавать нищему, которого встретишь на дороге, все, что у тебя в карманах; нельзя бежать, бежать наперегонки с ветром, пока не упадешь. И пить, когда жарко, и купаться рано утром или поздно вечером, как раз тогда, когда хочется! Понимать. Всегда понимать! Я не хочу понимать. Я все пойму, когда состарюсь... (Тихо.) Если я когда-нибудь состарюсь... Но не теперь.
Исмена. Он сильнее нас, Антигона. Он — царь. Все в городе думают так же, как он. Их тысячи, много тысяч, они кишат на улицах Фив.
Антигона. Я не слушаю тебя.
Исмена. Они будут орать. Нас схватят тысячи рук, тысячеликая толпа будет сверлить нас взглядом. Нам будут плевать в лицо. И когда нас повезут в повозке к месту казни, их ненависть, их смрад, их насмешки всю дорогу будут сопровождать нас. А на площади стеной станут стражники, с тупыми багровыми лицами, в жестких воротничках, с грубыми, чисто вымытыми руками и бычьим взглядом. И ничто не поможет — ни крики, ни мольбы: они будут выполнять все, что им прикажут, как рабы, не задумываясь, хорошо это или плохо... А страдания? Ведь нам придется страдать, испытывать боль, и она будет все сильней и сильней и станет совсем нестерпимой; нам покажется, что она дошла до предела, но она будет все усиливаться... Как пронзительный крик, который становится все резче... О, я не могу, не могу!
Антигона. Как ты хорошо все обдумала!
Исмена. Я думала всю ночь. А ты?
Антигона. Я тоже, можешь не сомневаться.
Исмена. Ты знаешь, я не храброго десятка.
Антигона (тихо). Я тоже. Что ж из того?
Пауза.
Исмена (неожиданно). Разве тебе не хочется жить?
Антигона (шепотом). Не хочется жить... (Тише, едва слышно.) А кто вставал спозаранку только для того, чтобы каждой порой ощутить ласку утреннего прохладного ветерка? Кто ложился позже всех, — даже падая с ног от усталости, — лишь бы еще немного насладиться прелестью ночи? Кто в детстве плакал от того, что нельзя в полях сорвать все цветы, поймать всех зверушек?
Исмена (порывисто бросается к Антигоне). Сестричка!
Антигона (выпрямившись, громко). Нет, оставь меня! Нечего ко мне ласкаться! Теперь не время обнявшись хныкать. Ты говоришь, что все обдумала? По-твоему, можно отступить только потому, что весь город ополчится против тебя, что тебя ждут страдания и ты боишься смерти?
Исмена (опускает голову). Да.
Антигона. Ну что ж, воспользуйся этим предлогом.
Исмена (бросаясь к ней). Антигона, умоляю тебя! Пусть мужчины верят в высокие идеалы и умирают за них. Но ты же девушка!
Антигона (сквозь зубы). Да, девушка. Разве мало я плакала из-за того, что родилась девчонкой?
Исмена. Счастье так близко! Тебе нужно только протянуть руку, и оно твое. Ты помолвлена, ты молода, ты красива...
Антигона (глухо). Нет, я не красива.
Исмена Ты красива не так, как мы, — иначе. И ты отлично знаешь, что именно на тебя оборачиваются уличные мальчишки, а девчонки замолкают и глядят на тебя во все глаза, пока ты не завернешь за угол...
Антигона (едва заметно улыбается). Мальчишки, девчонки!
Исмена (помолчав). А Гемон?
Антигона (сдержанно). Сейчас я поговорю с Гемоном, и с Гемоном все будет кончено.
Исмена. Ты сошла с ума!
Антигона (улыбаясь). Что бы я ни делала, ты всегда называла меня сумасшедшей, даже когда мы были совсем детьми. Пойди приляг, Исмена... Видишь, уже светло, и теперь я все равно ничего не могла бы сделать. Тело брата тесным кольцом окружили стражники. Они охраняют его, как будто ему и вправду удалось стать царем. Иди приляг, ты побледнела от усталости.
Исмена. А ты?
Антигона. Мне не хочется спать... Но обещаю тебе, что никуда не пойду, пока ты не проснешься. Кормилица принесет мне что-нибудь поесть. Иди поспи еще. Солнце только взошло. У тебя глаза слипаются. Пойди же...
Исмена. Я ведь смогу тебя убедить, правда? Смогу тебя убедить? Ты выслушаешь меня еще раз?
Антигона (устало). Да, я выслушаю тебя. Я всех вас выслушаю. А теперь, прошу тебя, иди поспи. А то завтра ты будешь не такой красивой. (С грустной улыбкой провожает взглядом уходящую Исмену, потом устало садится.) Бедная Исмена!
Кормилица (входя). Вот кофе и гренки. Ешь, голубка!
Антигона. Мне не хочется есть, няня.
Кормилица. Я сама их поджарила и намазала маслом, как ты любишь.
Антигона. Какая ты милая, нянечка. Но я выпью только глоточек кофе.
Кормилица. Что у тебя болит?
Антигона. Ничего, нянечка. Но все равно укутай меня получше, как бывало, когда я болела... Ах, нянечка, ты прогоняла лихорадку, прогоняла кошмары, прогоняла тень, что падала от шкафа и медленно ползла по стене, издеваясь надо мной... Ты прогоняла мириады насекомых, которые что-то грызли в ночной тишине... Ты прогоняла ночь с ее безмолвным диким воем... Ты, нянечка, прогоняла и саму смерть. Дай мне руку, как бывало, когда ты сидела у моей постели.
Кормилица. Да что с тобой, моя горлинка?
Антигона. Ничего, нянечка. Просто я еще мала для всего этого... Но никто, кроме тебя, не должен об этом знать.
Кормилица. Для чего мала, моя птичка?
Антигона. Ни для чего, нянечка. Главное, ты со мной. Я держу твою добрую шершавую руку, она всегда от всего спасает, я это хорошо знаю. Может быть, она еще раз спасет меня? Ведь ты, нянечка, всемогуща.
Кормилица. Что ж я могу для тебя сделать, моя голубка?
Антигона. Ничего, нянечка. Только приложи руку к моей щеке, вот так. (На минуту замирает, закрыв глаза.) Ну вот, я больше не боюсь. Ни злого людоеда, ни буки, ни бабы-яги, которая ворует детей. (Помолчав, другим тоном.) Слушай, нянечка! Мою собаку, Милку...
Кормилица. Ну?
Антигона. Обещай, что никогда больше не будешь бранить ее.
Кормилица. Да ведь она все пачкает своими грязными лапами! Ее и в дом-то нельзя пускать.
Антигона. Не брани ее, даже если она все пачкает. Обещай мне это, нянечка!
Кормилица. Что ж, по-твоему, она тут все перепортит, а я ей слова не скажи?
Антигона. Да, нянечка.
Кормилица. Ну, это уж слишком!
Антигона. Пожалуйста, нянечка! Ты же любишь Милку, мою добрую головастую Милку. И, в конце концов, ты ведь обожаешь уборку. Ты была бы просто несчастной, не будь грязи... Ну прошу тебя, не брани мою Милку!
Кормилица. А если она нагадит на ковры?
Антигона. Все равно, обещай, что не будешь бранить ее. Я тебя очень-очень прошу, нянечка!
Кормилица. Знаешь ведь, что не могу тебе отказать, когда ты ласкаешься ко мне... Ну ладно, ладно. Я буду подтирать за ней и ни разу не заворчу. Ты совсем мне голову заморочила!
Антигона. И еще обещай мне, что будешь с ней все время разговаривать.
Кормилица. Да где это видано?! Говорить с собакой!
Антигона. В том-то и дело, не говори с ней как с собакой. Говори, как с человеком, ты же слыхала, как я с ней разговариваю...
Кормилица. Ну нет! Хоть я и старая, но из ума еще не выжила! Да зачем это тебе, чтобы все в доме разговаривали с собакой, как ты?
Антигона (тихо). А если я вдруг не смогу с ней больше разговаривать?
Кормилица (не понимая). Не сможешь с ней разговаривать? Почему?
Антигона (отворачивается; потом твердо). А потом, если она будет слишком тосковать, все время ждать меня, смотреть на дверь, как будто я только что вышла, может быть, лучше будет убить ее, нянечка. Только чтобы ей не было больно.
Достарыңызбен бөлісу: |