Ночью шторм усилился и курсантов начала косить «морская болезнь». Это выяснилось сразу после подъёма во время парусного аврала. Далеко не все смогли принять участие в постановке парусов

Ночью шторм усилился и курсантов начала косить «морская болезнь». Это выяснилось сразу после подъёма во время парусного аврала. Далеко не все смогли принять участие в постановке парусов. Свежий ветер, не в смысле его чистоты, а в смысле силы ветра, быстро наполнил паруса, развернув их во всей красе, что ощутимо увеличило ход с пяти узлов до одиннадцати. Солнце долго пробивалось сквозь мощную пелену облаков, зато, пробившись, осталось окончательно и надолго. До чего же красива осенняя Балтика в прохладную погоду! Вода может быть не только свинцово-холодной, но и приятно-бирюзовой. Курсанты радовались волнам.

Ближе к вечеру тишину разорвал частый звонок, предвестник парусного аврала. С изменением ветра на «встречный» часть парусов надо убрать. Снимали выполнение команды: «Пошёл все наверх!». Ребята уже до­вольно легко карабкаются по вантам и расходятся по реям. Синенко комментировал с палубы: «Академики уже убрали фок, остальные только собираются». Действительно, команды фок-мачты и первого грота работают бы­стрее команды второго грота. Прогуливаясь по большому мостику, за работой практикантов наблюдал сам ка­питан. В работу вахтенного штурмана и боцманов он не вмешивается, доверяет. Мастер начинал здесь палуб­ным практикантом, прошёл все ступени, дослужился до капитана. Куда-то побежал врач со своим чемоданчи­ком, говорят, один курсант сильно подвернул ногу. Может, действительно подвернул, может, просто сачкует.

Работа на высоких реях не из лёгких, при холодном шквалистом ветре, когда судно раскачивается на волнах, особенно трудна и опасна. Говорят, при Петре I, после парусных авралов продрогшим матросам давали «для со­грева» чашку рома. При других царях, установивших государственную монополию на водку, все производи­тели обязаны были поставлять «горячительные напитки» на флот.

Все свободные от вахты курсанты вышли полюбоваться красивым закатом. Сумеет ли фотоплёнка передать полностью цветовую гамму нарисованных природой оттенков: от жёлтого и оранжевого до красного? Сумеют ли операторы фотолаборатории передать при печати снимков эти оттенки? Японцы различают немыслимое ко­личество оттенков цвета, могут назвать эти оттенки, у нас большинство людей знают, в лучшем случае, состав цветов радуги и немного промежуточных цветов. Поневоле начинаешь завидовать художникам, умеющим управлять оттенками цветов.

«Знаете, у нас живёт стая синиц и галка», - штурваль­ный указал на птиц. Знаю, синиц я снял в перепле­тении канатов, полагая, что это воробьи. Вечером видел галку, птица перелетала с фальшборта на растяжки ка­натов, скакала между работающими курсантами. Надо понаблюдать за переселенцами, которые путешествуют с нами. Курсанты носят с собой корочки хлеба, так что крошек птицам должно хватать.

Постепенно знакомимся с членами основного экипажа. Самой колоритной фигурой на «Седове», бесспорно, считается рулевой Александр Константинович Михайлов. Невысокого роста, подвижный, только он выходит на вахту у штурвала в тёплом ярко-красном комбинезоне с капюшоном, какие обычно используют полярники. Этим подарком немецких друзей старший матрос очень гордится. Комбинезон Константиныча, как уважи­тельно величают его на судне, удачно дополняют видавшая виды шапка ушанка с эмблемой «Седова» вместо кокарды, матросский ремень с якорем на бляхе, великолепный самодельный тесак в ножнах, лицо украшено шикарной седой бородой. Речь свою пересыпает шутками пословицами, поговорками, за словом в карман не ле­зет, курсанты у него - «караси», рука - «клешня». Отношение к практикантам доброжелательное, непременно похвалит, подбодрит фразой: «Да-да, друг мой!», если приходится пожурить «шнурка», то не злобливо. Трудно найти более колоритного человека для интервью о морской романтике. Сорок лет на флоте, начинал юнгой, долго кочегарил, свыше 20 лет на «Седове». Знает невероятное количество флотских примет и традиций, лич­ность, вне сомнения, известная во всех портах Европы, где «крутится». К немцам, которые чаще всего «ходят» на судне, у Константиныча отношение особое: «Они, даже пожилые, быстро по мачтам бегают, им романтики и трудностей подавай, им комфорт и цивилизация надоели. Чудаки эти немцы, большие деньги за рейс платят».

Константиныч – визитная карточка барка. Заходит парусник в порт или выходит из него, идёт ли проливом узким, место старого моряка у штурвала, даже если это не его вахта. Поднимается на борт лоцман, первым по­даст руку Константинычу, поприветствует. На судне есть две печати – у капитана и старшего матроса Михай­лова. Капитанскую, официальную, печать ставят на документах, свою печать старший матрос ставит на суве­ниры. Художник, изготовивший такую печать, изобразил ветерана во всей красе на фоне парусов в шапке ушанке. Иностранцы почитают за честь получить на память оттиск, кто открытку подставит, кто книгу или рек­ламный проспект. Константиныч никому не отказывает, охотно ставит, пересыпая морскими словечками на разных языках, коих знает огромное количество. Не бесплатно, конечно, за валюту той страны, в порту которой в данный момент барк стоит. Жизнь заставила заняться коммерцией. Хорошо расходятся и собственноручно сплетённые им выброски, лёгости, мешочки с песком для переброски на берег леера, за который потом вытас­кивают из воды тяжёлый канат во время швартовки. Каждый моряк парусника в рейсе чем-то приторговывает.

Хорошо после ужина перекурить на корме, наслаждаясь тишиной, теплом и чистейшим морским воздухом. На аспидно-чёрном небе разлиты мириады звёзд, такого количества которых в задымлённом загазованном го­роде никогда не увидишь, разве что в планетарии. Здесь планетарий не нужен, звёздный небосвод располагается над головой, от горизонта до горизонта. Мы живём по гороскопам, только отыскать на небе своё созвездие вряд ли умеем. Курсанты изучают астрономию и должны знать расположение звёзд. Здесь, в рейсе, вместе пытаемся отыскать Большую и Малую Медведицы, Полярную Звезду, созвездия Кассиопеи и Тельца. Так проходят уроки практической астрономии. Какая красотища – звёздное небо вокруг тебя! В нём хочется раствориться, полетать - уже только ради этого стоит выйти в море. Вызрел соблазн сфотографировать лунную дорожку на спокойной воде через канаты и паруса. Света, конечно, маловато, но есть надежда, что высокочувствительная плёнка су­меет передать нюансы состояния природы. Плеск волн о борт дополняет ощущение умиротворения, бодрящий, хрустальный воздух прекрасное средство от бессонницы.

1 ноября.

Утреннюю побудку обычно предваряет информация о рейсе. Ровно в 7-00 вахтенный по трансляции сооб­щает дату, сколько миль пройдено с начала рейса и за сутки, расстояние до ближайшего порта захода, указыва­ются температура воздуха и забортной воды, сила ветра и скорость судна. Ты ещё в постели, а к твоим услугам полная информация о рейсе. Совсем не приходит на ум, что кто-то вёл судно всю ночь, собирал эти сведения. Объявлен банный день постоянного экипажа, завтра будет помывка курсантов.

Хорошо начать рабочий с день с прогулки. Погода выдалась пасмурная и тёплая для этого времени года. Из-за встречного ветра идём на двигателе. Встретил давних знакомых – грача и синиц, может и не синиц, я не орни­толог. Одна пичужка долго летела за судном трудно преодолевая встречный поток воздуха, прежде чем ей уда­лось приземлиться (пришвартоваться!) на корме, устав от борьбы, уселась отдыхать, затем поскакала внутрь сплетения канатов и тросов у основания бизань-мачты. Такие кадры оживят будущий фильм.

Малая приборка случается каждый день. Курсанты и матросы жгут на корме накопившийся мусор, который выносят в вёдрах и коробках. Для сжигания предназначена специальная бочка с дыркой у основания для увели­чения тяги. Бочка дымит, как паровоз, от неё тянется за корму шлейф дыма и искры. Большинство сухого му­сора сжигается, остатки пищи из посудомойки в огромных кастрюлях курсанты вываливают за борт, это назы­вается «подкормить рыбок». Сопровождающие нас за кормой чайки набрасываются на дармовое угощение, де­рутся за лакомый кусочек. Ничто не пропадает, ничто не должно загрязнять море. Много отходов получается после чистки боцманских каптёрок от обрывков канатов и тряпок. Труднее утилизировать стеклянные бутылки и консервные банки, их тоже вначале обжигают, затем, пока никто не видит, вываливают за борт. Не­сколько курсантов моют полы и медные части трапов.

Купаться под душем во время качки затруднительно. Водный поток постоянно меняет направление, идёт то холодная, то только горячая вода. Одной рукой приходится крепко держаться за привинченную к стене ручку, другой надо пытаться намылиться, полное ощущение катания на качелях. Освежился, и на том спасибо.

Наш курс прямо на закат, значит на запад. Описать закаты, каждый день новые, невозможно, их надо видеть, или рисовать, в крайнем случае - фотографировать. Но даже плёнка не позволяет передавать все оттенки цветов – голубых, оранжевых, красных. Палитра Айвазовского, наверное, ближе всего приближается к оригиналу. Су­ществует мнение, что смотреть на закат плохо для здоровья, уходящее за горизонт солнце забирает часть нашей энергии. И тем более: «Не спи перед заходом солнца», - говорила моя мать. Осталось, наверное, в человеке что-то язычески - мистическое от наших предков, заставляющее каждый раз вновь и вновь, отставив все дела, со­зерцать невероятное буйство красок. В конце дня, когда тело и взгляд нуждаются в отдыхе, хорошо думается о вечности и бренном нашем существовании. От сумасшедшего ритма жизни большего всего страдают горожане. Люди постоянно бегут, дерутся, ругаются, обманывают и предают, чтобы добыть лишнюю копейку, сложилось ощущение, что все мы дружно разом сошли с ума. Пройдёт какое-то время, мы исчезнем с лица земли, на смену нам придут другие люди, неизменными останутся только закаты и восходы. Если, конечно, мы сами не уничто­жим своими руками эту вечную красоту. Хорошо дышится и думается в такие вот минуты на палубе летящего по волнам парусника, лучшего отдыха не надо.

Пока одни отдыхают, кто-то прокладывает курс, стоит у штурвала, следит за работой судового двигателя, чистит картошку на камбузе.

Вечером в каюте радиста просматривали видеокассеты о предыдущих рейсах «Седова». Любительские съёмки немцев не понравились - длинные, скучные, без музыкального сопровождения и дикторского коммен­тария. С появлением видеокамер многие стали считать себя операторами, отсюда эти бесконечно нудные сю­жеты, которые никому, кроме самих снимавших, неинтересны. Затем Сергей поставил документальный фильм «Паруса надежды» Мурманского телевидения. Земля и небо, профессионализм есть профессионализм. Самое главное, что есть кадры «Седова» со стороны моря. По голубому спокойному морю, распустив все паруса, скользит, летит, парит изумительной красоты парусник. Когда-то подобных кораблей, бороздивших просторы морей и океанов, было много, сегодня больших парусников в мире осталось всего несколько десятков. Увидеть их в море большая редкость. Именно таких кадров нам явно не хватает, они имеют величайшую ценность. При­дётся их переписать для использования в будущем фильме, да простит нам автор вынужденный плагиат. Если бы у нас была такая возможность, пересесть на катер или взлететь на вертолёте, мы бы сами с величайшей ра­достью их сняли. Всё в руках капитана.

2 ноября.

Из-за сильного встречного ветра еле-еле движемся со скоростью менее 5 узлов. Двигателю помогают четыре косых паруса - стаксели. За тысячи лет истории развития парусного флота люди научились плыть практически против ветра, ходить галсами, галсировать. Хорошо, когда есть хоть какой-то ветер, малейшее дуновение, под­бором парусов и их поворотом его можно поймать, заставить судно двигаться, плохо в штиль, когда совсем нет ветра, паруса бессильно повисают, абстенены, что и стало причиной исчезновения парусников.

Сегодня день большой приборки и помывки практикантов. Несмотря на довольно приличную качку, курсанты драят палубу, будет капитанский обход всех заведований судна. Дневальные кубриков обменивают постельное бельё у кастелянши, которая тщательно пересчитывает комплекты старого белья, прежде чем выдать новое. Часть денег оплаты за рейс ушло на это постельное обслуживание. После купания приятно ощущать свежесть простыней и наволочек, бельё напоминает о доме и мамином уюте. В этот день впервые ощутил морскую соль на губах.

Штормовая погода навалилась на коллегу морской болезнью, он вышел из строя как оператор. Обычно мы ра­ботаем в паре, один работает с камерой, другой, что есть мочи, держит тело товарища за корпус, сегодня, пыта­ясь снимать самостоятельно, получил крещение солёной морской водой. Выбирая точку съёмки на носу, чтобы с максимальным эффектом снять надвигающийся шторм, не заметил вовремя надвигающуюся большую волну и немедленно был наказан, брызги окатили с ног до головы. В такие моменты не думаешь о себе – лишь бы не намочить аппаратуру. В ней, родимой, весь наш интерес. Во время съёмок в шторм надо сильно упираться но­гами и спиной, чтобы изображение не дрожало. Когда обе руки заняты управлением камерой, оказываешь со­вершенно беззащитным без напарника. Ветер, брызги, ускользающая из-под ног палуба - мешают оператору. Зрители этого не видят, им картинку поэффектнее подавай. Невольно восторгаешься операторами Жака Ива Кусто, профессионалами высшего класса. Зная, как делается кино, легко представить, сколько дублей они сняли ради нескольких штормовых кадров.

Съёмки прервала сирена, наш барк опасно сблизился со шведским судном. Штурмана обоих судов «промор­гали» опасное сближение, корпуса разделяло не более 2-3 кабельтовых. Потом знающие люди объяснили, что пассажирский «швед» должен был пропустить менее управляемый парусник «Седов». Наглядный пример бу­дущим штурманам по культуре мореплавания.

Под вечер снова сыграли парусный аврал. В этот раз команда была: «К повороту через фордевинд – стоять!». Встречным ветром нас снесло к польскому берегу. Невдалеке подмигивал маяк, под килем не больше 5 метров глубины, требовалась смена юго-западного курса на северо-западное направление. Это достигается быстрой пе­реброской четырех косых парусов – стакселей, что быстро и ловко выполнили курсанты. Зримо поворот судна выглядит так, ветер сдувал дым и искры из мусоросжигательной бочки по левому борту, после поворота искры полетели вдоль правого. Как это показать в кино, если борта зрительно похожи и в открытом море нет ориенти­ров. Таковы особенности морской киносъёмки. Парусные авралы становятся привычными.

При сильном боковом ветре корабль ощутимо кренится на один из бортов, поэтому очень неудобно прини­мать пищу. Во время шторма официантка специально намачивает чистой водой скатерти на столах кают-компа­нии, пытаясь предотвратить скольжение посуды. Это не только забота о питании экипажа, но и нежелание лиш­ний раз стирать и крахмалить скатерти при опрокидывании тарелок. Чтобы поесть борща, надо упереться ногой в стол, налить в тарелку не больше половника, иначе жидкость расплёскивается, тарелку держать на весу левой рукой, быстро поднести ложку ко рту правой, затем быстро поставить на стол тарелку, чтобы откусить кусок хлеба, опять схватить и держать на весу тарелку. Со стороны такое питание выглядит весьма забавно, по-моему никто из кинематографистов не запечатлел подобное. Юрченко пренебрёг этими нехитрыми правилами, пролил содержимое тарелки на скатерть. Скатерть пришлось стирать самим в порошке «Тайд», жаль, нам не заплатят за отличную рекламу.

С приближением шторма полагается задраивать иллюминаторы. Каюты экипажа расположены высоко над уровнем воды, но бывает, что отдельные волны изредка накрывают «окна» целиком. Один курсант оставил свою видеокамеру на диване в каюте повара под открытым иллюминатором, не удосужившись даже накрыть чехлом. Во время шторма его «голенькая» миниатюрная «Сони» потоком шальной волны умылась целиком. Хо­зяин, обнаружив это, не стал протирать и сушить аппаратуру, как требует инструкция, немедля проверил её ра­ботоспособность, естественно, внутри что-то сгорело. Всё, приплыли, чинить негде и некому, снимать нечем. Любителя свежего морского воздуха наказала собственная же халатность, море оплошностей не прощает. Хо­роший урок и нам, не разбрасывать технику, где попало. Старый фибровый чемодан с видеокамерой показался в тот момент верхом совершенства и надёжности для нашей кормилицы.

Сегодня впервые отправил радиограмму. Тёщу можно не любить, но видеть в ней женщину, мать жены, пожа­луй стоит. А если поздравить её с днём рождения, то-то будет рада. Отчётливо представил картину: соберутся гости, выпьют, закусят, начнутся разговоры, а тут бац! - приносят телеграмму от непутёвого зятя с далёкой Бал­тики, которую зачитает жена. Думаю, гости сменят тему разговора.

Интересно, как представляют себе моряков те, кто никогда не видел корабль в штормовом ночном море? Часто, сидя за столом уютной квартиры или ресторана, произносятся тосты: «За тех, кто в море! За тех, кто на вахте и на гауптвахте!». А в этот момент, далеко в море, на верхней шлюпочной палубе, такой, как наша, очень темно, лишние огни не зажигают, они мешают штурману наблюдать за окружающим пространством. На фок-мачте светятся фонари - сверху красный, ниже зелёный, означающие слабоуправляемый парусный корабль. По правому борту горит зелёный, по левому – красный, сигналы, по которым моряки легко определяют направле­ние движения судна. Не дремлет вахтенный вперёдсмотрящий на носу. Его задача заранее оповещать рулевых и штурмана о любых препятствиях, виднеющихся слева, справа и спереди по курсу. Чем раньше заметит, тем лучше. В открытом море препятствий мало, у берегов больше. Круглые сутки раздаются над морем сигналы рынды, колокола впередсмотрящего. Один удар – преграда справа. Два удара - слева. Три удара - что-то появи­лось спереди по курсу. Вахтенный штурвальный дублирует удары своим маленьким колоколом, что означает: «Слышу, понимаю». «Бом-бом», - мощно разносится в тишине далеко вокруг, «Бим-бим»,- чуть тише отвечает собрат. На океанском «Седове» установлены радар и другие современные навигационные «Сименс», но сохра­нена древняя морская традиция - переговариваться колоколом во время вахты. Романтично, интересно и по­лезно курсантам. Применяют рынду в туманную погоду, при плохой видимости, для отбивания склянок, то есть для обозначения времени вахты.

Когда качает, интересно наблюдать за звёздным небом. Кажется, что не мачты кренятся к воде, сами звёзды описывают круги вокруг мачт, парусник в ночном море становится как бы осью мироздания, вокруг которой описывают сложные пируэты все Галактики. Для наблюдений хорошо выбрать тёмный уголок за шлюпкой и тепло одеться, достаточно пуховика с капюшоном, тогда к душе не доберётся промозглый ветер и можно все­цело предаться созерцанию звёзд.

Мы перестали смотреть на небо. Занятые своими проблемами, смотрим куда угодно - вниз под ноги, чтобы не споткнуться, вперёд на дорогу, чтобы не столкнуться, мельком на витрину, рекламу или красивое лицо, а вверх, в бездонное, бесконечное, прекрасное в любое время суток, небо, когда Вы смотрели. Это очищает душу и по­мыслы так же, а может быть, ещё лучше, чем церковное покаяние.

После света каюты глаза должны привыкнуть к тем­ноте и научиться различать едва проглядываю­щуюся линию горизонта. Теперь можно смело отправляться в бесконечность звёзд, думать о чём угодно и сколько угодно. В конце концов, не так уж плоха жизнь. Очень хорошо, что она вообще дана тебе от Бога. Зна­чит, её можно рано или поздно устроить, были бы желание и настойчивость. Не так ли созерцали мир древние философы? Находясь ночью в открытом море на бесшумном паруснике, очень легко представить, каково при­ходилось древним мореходам, отправлявшимся, по сути, в неизвестность. Что они видели, что слышали, что чувствовали в своих многомесячных странствиях по морям и океанам? Сегодня любой шаг по морю можно све­рить с картой, радио, радаром и плоттером, тоже картой, только электронной, сигнал на которую передаётся спутником, во времена великих географических открытий подобных научно-технических наворотов не было, абсолютная неизвестность окружала ночью вахтенного и вперёдсмотрящего. Что же тянуло людей в море и в неизвестность? Куда, зачем и почему они устремлялись на своих, только ветром движимых, несовершенных ка­равеллах и бригантинах? Увы, их влекли, как и сегодня, в первую очередь пряности, деньги, сокровища, и только потом, желание познать непознанное. Об этом писал С. Цвейг в своей книге о Магеллане.

Хорошо думается и рядом с молчаливым вперёдсмотрящим, под успокаивающий шелест разрезаемой фор­штевнем воды. Без луны волн в темноте практически не видно, только свет из иллюминаторов иногда освещает небольшой участок поверхности вблизи судна. При крене освещаемый участок заметно увеличивается, в этом слабом свете выделяются белые гребешки на чёрном фоне волны, чередование светлых и чёрных полей шах­матной доски. Дополнят картину ночного моря солёный привкус на губах и шум ветра в снастях. Радостно и одновременно тревожно созерцать картину первозданного мироздания. Корабль в этот момент - наш плавучий дом, в котором царят уют и тепло. А вокруг темно и тревожно, и совсем не хочется оказаться в эти минуты там, за бортом. Верится, что всё у нас будет хорошо, мы преодолеем штормá и темноту. Мысли приходят и уходят, плавно перетекая, во время неспешного парения РОДНОГО корабля в ночном море.

Курсанты расслабляются в зрительном зале очередным боевиком с А.Шварценегером в главной роли. Не до сантиментов и размышлений в этот момент пекарю Денису Кудряшову, который размешивает в своём малень­ком цеху порцию теста, чтобы испечь к завтраку свежий хлеб. На прожорливую мужскую ораву ежедневно тре­буется много буханок. Охотно помогают судовому хлебопеку двое курсантов, всегда можно отщипнуть корочку тёплого хлеба. Ребята постоянно находятся на свежем воздухе и на отсутствие аппетита никто не жалуется. Не престижная работа на камбузе здесь в почёте. Постепенно вокруг кока образовался круг добровольных помощ­ников, готовых подсобить ради чего-нибудь вкусненького. Кок не жадничает, часто можно встретить на палубе хрустящих сухариками или жующих сухофрукты пацанов. По просьбе руководителей практики капитан распо­рядился выпекать хлеба больше, но его всё равно не хватает.

3 ноября.

Всё ещё галсируем в южной части Балтики. Волнение улеглось, днём просветлело и потеплело настолько, что жарко стало даже в кожаной куртке. Чайки садятся на воду, обещая погоду.

В учебном классе «Матросской тишины» курсанты сдавали промежуточный зачёт. Богдан Дутчак «пытал» шестнадцатилетнего Ивана Васютченко. В беседе выяснилось, что парнишка хочет стать капитаном, чтобы управлять судном и бывать за границей, но ленится, не может ответить на элементарные вопросы. Какие снасти держат мачту? Из чего состоит якорь? Какие вообще бывают якоря? Какой позывной у судна «Седов»? Зачем нужен балласт на судне? Молчит, словно воды в рот набрал. Оценка - «1». Отчаявшийся преподаватель, сам прошедший в море «Крым, рым и медные трубы», бросил в сердцах: «Тебя, Иван, это будет кормить всю жизнь. Не сдадите зачёты, не видать Вам увольнения в Германии!».

О чём думали курсанты, отправляясь за свои же деньги на плавпрактику? Пока складывается впечатление, больше всего их волнует заход в Стамбул, где можно дёшево отовариться. Есть надежда, что к концу рейса уро­вень их морских познаний существенно повысится, «седовские драконы» и ростовские преподаватели неради­вым спуску не дают, мозги вправляют. Кадровики Морфлота и иностранных судовых компаний ценят выпуск­ников ростовской мореходки именно за их знания и практические навыки.

Чайки ошиблись сами и обманули нас, за бортом снова волны, ветер и сплошная серость дня. Трансляция со­общила, в полночь переведём часы на час назад, из чего можно сделать оптимистический вывод - не смотря на встречный ветер и низкую скорость, продвигаемся на Запад. Утром курс был 175º, т.е. шли практически на юг, нам же надо идти курсом 340-350º, круто на северо-запад. Ещё раз становится понятным, почему люди отказа­лись от парусников. В нашем благородном стремлении попасть на Запад Европы, попутного ветра пока не по­лучается. Атлантика катит и катит струи облаков в нашу сторону, это хорошо видно на фотоснимках их кос­моса. Сильный ветер в правый борт создаёт крен на левый, из-за него правая часть стола, за которым пишутся эти строки, значительно выше левого. Вопрос - может ли перевернуться парусник? Ответ – такое теоретически возможно, но маловероятно. Во-первых, свыше 500 тонн кирпичей в основании киля, во-вторых, у штурмана есть специальный прибор, кренометр, показывающий опасный крен. При достижении опасного предела, капи­тан развернёт судно и изменит курс, чтобы крен ликвидировать.

Синенко тактично попросил «киношников» помогать в воспитании курсантов. Мне доверили навести порядок во время телепросмотров, Юрченко «кинули» на пищеблок и контроль приёма пищи.

Во время сеанса пришлось помучиться, фильмы ужасов не мой жанр, ужасов в нашей жизни с избытком. Присутствовать в зале необходимо всё время просмотра. Взгляд профессионально отмечает высокое техниче­ское качество видеоряда, блестящую операторскую работу и абсолютно тупое содержание. Впрочем, о вкусах не спорят, перед рейсом сам радист приобрёл новые фильмы. Когда по судовой трансляции прозвучала команда «Экипажу, отбой!», фильм ещё не закончился. Курсантов пришлось выгонять с просмотра. Некоторые в ис­кренней, понятной злобе угрожали разбить видеокамеру. Не на того напали, пришлось вспомнить армейские годы. Помогло, большинство подчинились. Несколько человек затеяли азартную игру в кошки-мышки, прячась среди кресел, проникая в зал с запасного хода. «Кошка» выловила всех «мышей», вдобавок умыкнула в карман кабель от видеомагнитофона к телевизору, без которого «кина» не будет. Дверь в салон пришлось закрыть на замок, замуровать «вход в нору» до следующего киносеанса. Старпом жалуется, что курсанты в зале сорят и ломают стулья. Действительно, картинка напоминает состояние общественного транспорта в конце рабочего дня. Утром дневальный наведёт марафет, заодно отдохнёт в тишине и тепле от трудов палубных, пока его не обнаружат руководители практики или кто-нибудь из экипажа. Курсанты народ ушлый, за ними постоянно ну­жен глаз да глаз.

На верхней палубе, после просмотра ужастиков, тоже ужасно темно, одиноко, неуютно и противно. От сквер­ного настроения спасают многочисленные глотки свежего морского воздуха, к сожалению, вперемежку с сига­ретным дымом.

4 ноября.

Утром выяснилось, что польское побережье ещё рядом. Какая, однако, огромная эта страна Польша, идём, идём вдоль нее, никак не кончается. Опять переставляли паруса и меняли курс на 270º градусов. Идём на Запад! Ура! С каждым днём очевиднее, что в Куксхафен вовремя не придём, ещё предстоит обогнуть Данию. «Ни­чего, больше валюты заработаем», - оптимистичен Богдан Дутчак. Ему колледж даёт квартиру, предстоит поку­пать новую мебель. Курсанты щеголяют в лёгкой одежде, настолько тепло и солнечно возле Польши. Матросы жалуются, что курсанты сорвали с доски объявлений возле кают иностранных кадетов плакаты и объявления, купленные на деньги экипажа, и разорвали их на куски. Странно, вечером после телепросмотра всё было в по­рядке. Немедля последовали оргвыводы: надзор за курсантами сделать круглосуточным.

Капитан упорно отказывается давать интервью - я не кинозвезда. Место встречи на судне изменить нельзя, но и время встречи не назначено. Без «мастера» фильм не может и не должен быть, надо быть настойчивей.

Приближаемся к шведскому острову Борнхольм со скоростью 8 узлов. Быстро темнеет и справа начинает подмигивать маяк.

Электрик пожаловался Синенко что в кормовом кубрике кто-то забыл выключить утюг. Даже подумать страшно, к чему может привести пожар на судне. По мнению Дутчака «детям нужна нянька». Его очень трево­жит, чтобы в Германии никто из курсантов не попался на воровстве, в предыдущем рейсе мурманские курсанты этим ославились: «Если такое случится, ей богу оставлю. Пусть отсидят пару недель в полиции, потом в боль­нице деньги заработают, чтобы вернуться. Сейчас не то время, меня в колледже ругать не станут…». Непо­нятно, кого он этим заявлением успокаивает – себя, курсантов или начальство колледжа?

Повсюду попадаются концы тросов, мудрёно завязанные в узлы. Значит, курсанты тренируются к зачёту по морским узлам, понимая, что бывший боцман Богдан Дутчак, непревзойдённый авторитет этого дела, спуску не даст. Конечно, непорядок, что повсюду разбросаны концы, но радует, что ребята учатся. Каждый должен уметь вязать 15-20 самых ходовых узлов, знать их названия. На зачёте Синенко и Дутчак наблюдают за практикантом, парень старается, но некоторые узлы у него не получаются. Синенко, пытаясь помочь, показывает, как надо де­лать правильно, подставляет свои руки, ноги, стул. Оба считают количество правильно завязанных узлов. Та­кую картинку можно увидеть только в морском учебном заведении, коим является учебное парусное судно (УПС) «Седов».

Судовые телевизоры стали принимать шведские программы, пришедшие после аврала курсанты хором потре­бовали досмотреть фильм о вампирах. Просмотр разрешили только до отбоя, без нарушения распорядка. По­следнее обстоятельство вызвало недовольство некоторых скандалистов, которые во всём видят ущемление своих законных прав. Так, постепенно, наживаются враги и неприязнь в среде курсантов из-за неуступчивости командования. Кстати, любители американского ширпотреба три дня не знали, как исправить текст объявле­ния: «БИЛЮТЕНЬ санитарного САСТАЯНИЯ».

5 ноября.

Над проливом Зунд, отделяющим Швецию от Дании, с севера на юг летят потомки гусей из добрых чудес­ных сказок Ханса Кристиана Андерсена.

В узость вошли ранним утром на двигателе, потому что в проливах нашему кораблю нельзя идти под парусами. Нас встретил полный набор плохой походы – дождь, пасмурно и ветрено. На фок мачте взметнулся шведский флаг, пройдя какой-то отрезок пролива, его сменили датским стягом. Моряки свято уважают законы, вывешивая флаги той страны, в территориальные воды которой зашло судно. В этом проливе с его госграни­цами и интенсивным, в обе стороны, движением паромов капитану, во избежание международного скандала, дремать нельзя. Слева по борту просматривается знаменитый замок датского короля, описанный Шекспиром в трагедии «Гамлет». После этого радиосообщения вахтенного штурмана все бросились на левый борт с фотоап­паратами и видеокамерами. Замок далеко и в утренней дымке, так что на качественные снимки простенькими «мыльницами» рассчитывать не приходится, только телеобъектив способен приблизить картинку. Через визу­альный пеленгатор капитанского мостика можно прилично рассмотреть детали Датского берега, различить огонь маяка в замке. На шведском берегу ничего интересного, если не считать аккуратных бело-красных кот­теджей, заводских труб и ветряных мельниц. То, что мельницы крутятся как сумасшедшие, свидетельствует об очень сильном ветре.

Пролив начал расширяться, можно ставить паруса. На первых порах парус первого грота застрял. Вероятно, один из курсантов своевременно не развязал сезнёвку, отчего часть паруса осталась в укатанном состоянии. Чтобы не посрамиться на виду шведов и датчан, признанных мастеров парусного флота, на рею пошли штатные матросы экипажа. Брак в работе быстро устранили, парус, презрительно хлопнув, полностью раскрылся во всей своей красе, барк ощутимо прибавил ход до 10,5 узлов. Курсанты заработали канатами на палубе, подворачивая реи под ветер, ловя его в прямом смысле слова. О направлении ветра говорят не только штурманские приборы, его показывает установленный на клотике первого грота флюгер. Ветер с Датской стороны заставил биться по­лотнище сильно потрёпанного на концах, ведь за кормой барка тысячи миль, закреплённого на корме россий­ского флага.

Днём из-за неполадки отключили дизель-генератор, пропало электропитание, остановился гирокомпас. При­шлось держать курс по магнитному компасу. С выходом из пролива волнение заметно усилилось. Встречный ветер, в который уже раз, невидимой, крепкой стеной препятствует нашему продвижению вперёд, упорно не хочет пускать в Европу. Из-за надвигающейся непогоды стали раздражать передачи «Радио Свобода». Радист почему-то ловит одну только эту радиостанцию, она, наверное, качественнее всех звучит в данной точке моря. Пришла весть, что Ельцину начали делать операцию на сердце и Патриарх Всея Руси по этому случаю устроил молебен. Мысленно желаем президенту удачи, но услышать Пугачёву тоже не помешает. Приходится посто­янно приструнивать себя - каких ещё ты хотел удовольствий, собираясь в этот долгий предзимний рейс.

Из-за штормовой погоды в течение светлого дня было пять авралов. Паруса, бедные, то ставили, то убирали. Трудновато пришлось и мальчишкам наверху, одновременно боровшимся с парусом, шкалами холодного ветра, дождём и качкой. Но им есть с кого брать пример, матрос Владимир Смирнов, молодец, по утрам делает на па­лубе зарядку, бегает для разминки ног, потом лезет на бизань – мачту, чтобы не потерять форму.

Вот-вот, с выходом в Северное море, начнём огибать полуостров Ютландия, держа курс на Германию. Но Его Величество Ветер, противный (в смысле встречный и неприятный) сильный ветер в очередной раз путает все планы. Можно понять ощущения беспомощно болтающейся в воде пробки. Узнать что-то конкретное не полу­чается, старпом распорядился не пускать в ходовую рубку посторонних.

Злые порывы ветра повыдёргивали из мусоросжигательной бочки бумажки, устремив их вверх, долго не да­вая упасть в воду. Если бы видели чистюли шведы эти бумажки на поверхности воды! Под напором ветра за­свистели снасти. Не смотря на козни погоды и старпома, практиканты, как обычно, драят палубу, которая по­крылась какой-то слизью, ветер мгновенно уносит летящие брызги за борт. Этот сизифов труд иллюстрирует круговорот воды в природе. Лишь в каюте можно найти островок тепла и относительного уюта. Под нами, бог знает, сколько метров воды! Дотоле надёжный и огромный корабль кажется шатким островком в бесконечном море. Через неплотно задраенный иллюминатор просачивается вода, собирается в пластмассовый сосуд, пере­полняет его, начинает капать на спинку дивана.

Один из курсантов, жалуясь на головную боль, просит не посылать его на мачты. Занемог или просто сачкует? За ним стоит понаблюдать до Германии, чтобы не выкинул какой-нибудь фортель. Известны случаи, моряки, у которых поехала крыша, выбрасывались за борт. Мы все ходим под Богом, а в море ещё и под Нептуном. Ока­завшись в подобных условиях, люди либо становятся моряками, либо принимают решение навсегда порвать с морем. Мальчишки мечтали о шторме, вот он надвигается во всей мощи и красе.

Юрченко, человека сухопутного, с небольшим опытом морских кино экспедиций, скрутило настолько, что большую часть времени он предпочитает проводить на диване. Ему постоянно хочется есть, а дым сигарет стал раздражать, хотя он сам смолит прилично.

Вахтенный штурвальный сообщил не для передачи, что В. М. Мишенёву парусного опыта не занимать, но он невезучий, не уточнив, однако, в чём именно проявляется невезучесть. Как прикажете воспринимать подобную информацию перед штормом, когда нервы напряжены, когда случайно обронённое слово, может засесть в па­мяти надолго, породить раздумья и сомнения.

Светлым пятном перед надвигающимися напастями выглядел обед. Сам капитан, обычно в кают-компа­нии не появляющийся, в этот раз почтил всех вниманием. На обеде, как никогда, было многолюдно, повсюду царил полный хаос, на который никто не обращал внимание, или делал вид, что не обращает. Официантка, ей очень плохо, но она вышла на службу, разнося порции и убирая пустые тарелки, из-за сильного крена передви­галась боком. Свалились под стол флакончики с горчицей и кетчупом. Из посудного шкафа выпали и разбились вдрызг несколько тарелок и чашек. Из наполовину наполненной тарелки сам собой выливался борщ. Даже чтобы налить его половником из кастрюли требовалось искусство циркового жонглёра. Вахта с большим тру­дом несла по крутому винтовому трапу кастрюлю с кипящим борщом от плиты камбуза до курсантской столо­вой. Каково приходится поварам и посудомоям, можно только догадываться. Радист Сергей, только что полу­чивший свежие карты погоды нашего региона, во всеуслышание заявил, что атлантические циклоны следуют один за другим и ничего хорошего на ближайшие сутки он сообщить не может.

После обеда боцман приказал продолжить малую приборку, очевидно, чтобы занять курсантов и прогнать воз­никающие у них дурные мысли, ибо совсем непонятно, что и как убирать на мокрой накренившейся палубе в погоду, про которую говорят, что хороший хозяин не выпустит собаку из дома. Курсанты не столько работали драйками, сколько чертыхались и падали, ловя рукой, за что бы удержаться. Ветер настолько окреп, что по верхней палубе передвигаться можно только по диагонали и зигзагами, хватаясь за поручни.

Наконец, дошло, по трансляции передали: «Вниманию экипажа! В связи с усилением ветра от зюйд-веста до 20м/сек, ожидающимся, дальнейшим усилением ветра и увеличением крена, экипажу, а также курсантам, ос­мотреться на местах. Закрепить по штормовому судовое и личное имущество, работы прекратить, на верхней палубе закрепить штормовые леера, на открытые палубы без служебной необходимости не выходить!». На па­лубе остались только рулевые с инструктором и вперёдсмотрящий, омываемые и обдуваемые со всех сторон, волны стали докатываться до площадки в середине судна. Чтобы не свалиться с возвышения, курсантам прика­зали пристегнуться страховочными поясами к поручням вокруг штурвала, в непромокаемых роканах, бедола­гам, надо нести вахту, что бы ни случилось.

Идём на дизеле, поставить паруса в такую погоду, значит порвать безнадёжно.

По радио вызвали врача во второй кубрик для оказания медицинской помощи двум курсантам, один поскольз­нулся на палубе и рассёк ногу при падении, другой покалечился, элементарно выскользнув из тапочек прямо в кубрике. А ведь нас предупреждали, каждый расписался в книге инструктажей по технике безопасности, нельзя ходить в обуви без задников. Воистину, все инструкции у моряков продуманы и проверены печальной практи­кой.

Вдоль верхней палубы протянули штормовые леера, за которые следует держаться при передвижении, второй помощник капитана не поленился лично проверить герметичность закрытия иллюминаторов по всему судну. Поверх стеклянных иллюминаторов дополнительно задраили металлические крышки, чтобы сильные волны не разбили стёкла.

В актовом зале курсантам, чтобы не расхолаживались, предложили заполнять таможенные декларации перед заходом в Германию. Потом смотрели норвежское телевидение, ничего не понимая в передаче. Доступен только прогноз погоды – мы попали в центр циклона, принёсшего в Норвегию дождь, гололёд и снег.

До отбоя курсанты смотрели боевики по телевизору, жёстко закреплённому на специальной подставке под по­толком салона. Кресла тоже укреплены на полу специальными растяжками. По сцене катались мягкие стулья для почётных гостей, напоминающие высокими бархатными спинками царские троны. Нептун неуважительно опрокинул и сбил в кучу эти символы власти, напоминая мощными ударами волн, кто в море хозяин. В салоне было тепло и уютно, по-своему даже комфортно, однако голову неотступно сверлила мысль – под ногами тон­кий корпус судна, за ним бездна холодной чёрной воды.

После команды: «Отбой!» курсанты, нехотя хватаясь за поручни, разбредались по пустынным коридорам нижних палуб. Этим повезло, их ждёт постель, а их товарищи несут вахту в струях холодной воды у штурвала. Из-за сильного шторма, чтобы не смыло за борт, пришлось снять с поста вперёдсмотрящего.

В каюте всё, что не закреплено, двигается самостоятельно: лампа по столу, стулья по паласу, маятником раскачивается лестница кровати, недовольные штормом постукивают друг о друга чашки в шкафу. Всё закре­пить невозможно, хотя и желательно, главное - сберечь нежную аппаратуру. Её приходится, завернув в одежду и уложив в чемодан, зажать на полу между ножками стола и дивана. Лучшее место для хрупких очков, убрать в ящик письменного стола, предварительно спрятав в футляр. Струя воды в кране для умывания постоянно ме­няет направление в соответствии с креном судна, вдобавок надо за что-то держаться, чтобы не упасть пока чис­тишь зубы. В такие моменты нечем заняться, тело перекатывается по постели, ноги часто оказываются выше головы, голова маятником болтается по подушке. Хорошо, что выпасть из кровати мешают высокие борта. Пи­сать тоже не получается, ручку невозможно удержать на строке. Стул, ставший вдруг своенравным мустангом, норовит сбросить сидящего человека. При чтении строки качаются перед глазами, голова качается перед стро­ками. Голова, даже у человека не подверженного морской болезни, ощущает головокружение, какое обычно ис­пытываешь на качелях. Каково же приходится моему соседу и коллеге по киноцеху, опорожнившему уже поло­вину запаса таблеток против укачивания. Остаётся одно, заснуть с чувством перепоя и надеждой - даст Бог, всё будет хорошо Выключив свет, остались в абсолютной темноте каюты. Гробовую тишину нарушали только звуки мощных ударов валов о корпус судна.

(Спустя год после описываемых событий Леонид Синенко снова оказался в этих местах в качестве руководи­теля практики с другой группой курсантов. События в том рейсе развивались иначе, чем у нас. Вот его рас­сказ.)

УРАГАН

«Ростовские курсанты шли под парусами «Седова». Позади остались Германия, Атлантический океан, тунисский город Бизерта, английский Гибралтар, французский порт Брест. Рейс завершался, все го­товились к встрече с Родиной, курсанты зубрили экзаменационные билеты, несли вахты – обычная мор­ская практика в учебном длительном рейсе.

Экипаж и курсанты расслабились, чего в море нельзя допускать ни в коем случае. Никто не обратил внимания на признаки погоды, список которых вывешен в штурманской рубке: «Если стрелка вдруг упала, не зевай у марса фала!», «Дождик раньше, ветер вслед - жди от шквала всяких бед».

Стояла поздняя осень. Успешно миновали Бискай, славящийся своим капризным норовом. Из Бреста вышли курсом Норд, в предвкушении скорой встречи с домом. Ребята подустали, хотя эмоции их пере­пол­няли сполна: только что увидели Париж, куда их возили на экскурсию гостеприимные французы. Ре­бята менялись на глазах; пройдя испытание океаном, они превратились из салаг в опытных моряков.

Сразу поймали ветер. Дизель не использовали, шли на парусах. Скорость была до 12 узлов. Хороший ветер не насторожил вахтенных на капитанском мостике. Шли вдоль Англии. Решили так – пойдём правым бакштагом. Чтобы потом перекинуть паруса под левый бакштагом и на всех парусах войти в пролив Ска­геррак. Слева постепенно нависал Скандинавский полуостров. И тут ветер начал резко меняться достиг семи баллов. Моряки называют его свежий ветер. Не поймёшь сразу, чем это кончится. Потом ветер стих, ушёл за корму. Старпом на мостике не насторожился. Объявили парусный аврал по уборке парусов. Ещё подумал – хорошо, отработаем до обеда. А наши как раз были на вахте по столовой. Я ещё попросил боц­мана освободить вахту от аврала, пусть в столовой пищу раздают. Оставшиеся сами управятся, ребята опыта набрались, работают за двоих.

Все выскочили на палубу, сделали перебрассопку рей, а сами паруса не убирали. Почему – непо­нятно, всё равно перед проливом убирать придётся. Курсанты ждали приказа минут десять. Почему-то дали отбой авралу. Все в недоумении. Побежал на мостик, там капитан советовался со старпомом, круто разгова­ривали. Решил не вмешиваться, профессионалам парусникам виднее, что делать.

Спустился в рубку посмотреть на карту. Вдруг слышу дребезжание, а это самописец барографа опус­тился совсем, даже зашкалил. Стрелке некуда больше опускаться, настолько давление упало. Я к старпому – что, сломался барограф. Он побежал, смотрит – давление упало до 714мм. Я такого падения, причём рез­кого, менее чем за полчаса, за всю свою службу не видел. Полчаса прошло, ветер опять сме­нился, даже стих при жутком падении давления.

- Надо срочно принимать меры, - говорю. - Добром это не кончится!

- Ничего, уймётся. Вначале пообедаем…

Дали отбой авралу. Сели обедать. Я ещё проверил, как курсанты расселись в столовой, не хватают ли друг у друга куски побольше - получше. Всё путём. Пошёл в офицерскую кают-компанию. Занялся пищей. Первое, кажется, не доел, тут нас положило на борт. Никто не ждал подобного. Я чертыхнулся – тарелки, вилки, ножи – всё на пол, на колени, второе на ходу доедал. Сирена завыла, парусный аврал объ­явили в ро­конах (спецодежда такая, водонепроницаемая), заливает, значит.

И вот примерно с этого момента, часов с тринадцати и до утра следующего дня парусный аврал не прекращался. Были короткие перерывы - что-то перехватить, перекусить надо.

Ветер такой, будто что-то вдавило, уже не выл, стонали мачты, снасти.

Завязался полностью, естественно – в брюках и свитере. Выскочили, лицо секло дождём словно льдинками. Подумал – снежный заряд, на самом деле шла сплошная масса воды, подхваченная с волн вет­ром, усилившимся до 60 м/сек. Казалось – льдинки, а это были капли воды, летевшие с бешеной ско­ростью. Потом ещё снег был.

Осмотрелся – надо немедля убирать паруса. Пока люди бежали по авралу, порвало фок, самый боль­шой парус. Вначале оторвало у шкаторин, потом начало на ленты рвать. А ведь парусина у нас на­стоящая, с синтетикой, крепкая.

Отправили всех курсантов наверх, все сто процентов. Фок было убирать ну до такой степени тяжело; температура ниже нуля, парус обледенел, скользкий и бесконечно тяжёлый. Ребята хватали его даже ртами, помогая рукам, и перты, за которые курсанты каблуками сапог цепляются, скользкие. На фок за­гнали всех, даже с первого и второго грота. К-о-о-о-е-е-как выбрали. Пока с фоком возились, рванули брамсели, рыв­ком, как будто из пушки выстрел. Потом на первом гроте рвануло. На фоке и втором гроте тоже рвануло.

Стали спасать то, что там ещё есть. Брамсель укатали; обычно пяти минут достаточно, а тут пол­часа возились, еле управились. Главное - убрать. Пока возились на втором гроте, его располосовало на ленты. Они не трепетали даже, летали, если захлестнёт кого за шею, оторвёт голову. Четырёх питерских курсан­тов из военно-морского института сбросило с рей. Они поболтались на страховочных поясах и пере­пуган­ные спустились на палубу. Стали под мачтой, растерянные, не знают, что дальше делать. И боцман мачты тоже не знает. Прибежал капитан, пытался их уговорить вновь подняться, заняться грот мачтой. По­мочь нечем, мои тоже работают на гроте и фоке, верхние марселя убирали. Один раз так рвануло, порвало го­товые и горденя (канаты - авт.). И вот этими концами начало мотать над реей. У меня мурашки по коже, глянул – нет человека. Забыл, что сам по горло в воде. Открыл глаза, не вижу и всё. Оглядываюсь, смотрю, куда его могла бросить, Неужели за борт? Если за борт, то всё, вспоминать о человеке нечего. Тем более в такой шторм. Ой, вижу – голова высовывается. Слава Богу! Он успел присесть, когда парусом прошло над его реей.

Кое-как убрали марселя. Сошли мои на палубу – мокрые, руки синие, тёмные, багровые, в крови, ногти пообрывали. Думаю, пронесло нас, успокаиваю:

- Молодцы, хорошо работали. Сейчас в кубрик, обсыхать.

Капитан подбежал:

- Выручайте! Питерцам надо помочь! Я не приказываю, на втором гроте надо марсель убрать, иначе его тоже порвёт!

Молча слушаю, мы СВОЁ отработали на первом гроте. И вот надо на второй грот лезть. Не только курсанты, я сам…, внутри всё кипит…, только приготовился сказать капитану:

- Люди уже полсуток на реях, обессилили, промокли. Я не говорю, простынут – не простынут, хотя бы живыми остались…

А в это время курсанты…, те, кто не особенно хорошо числились…, у меня там претензии были …, Чанцев, Сиднецкий, Леоненко, Касаткин…, Братко не особенно старался…, только что отработали в жут­чайших условиях…, промёрзшие, обессилевшие…, только ногой ступили на твёрдую палубу после ка­чаю­щегося перта…, и вот они выходят и молча идут туда. За ними остальные потянулись. Никто не отка­зался, не заныл даже. Это меня больше всего поразило: были задолжники по теории, нарушители службы, сони, лентяи - в этот момент я им всё простил.

Когда они убрали марселя на втором гроте, построил их и сказал:

- Всё, теперь я считаю, вы достигли самого главного уровня – надёжности. Вы – надёжные парни!

Двоечникам сказал, что зачту им зачёты наполовину. Они ныть стали:

- Почему наполовину? - торговаться стали, паршивцы. - Давайте хотя бы две трети...

- Если не заболеете, здоровыми будете, тогда будем разговаривать, - говорю, - А пока все вниз – су­шиться.

На следующий день было несколько человек с насморком и кашлем, а таких, чтобы в санчасть лечь, – ни од­ного.

Всего было порвано 12 парусов из 32-х. Это был удар по парусному мастеру. Он чуть не в слезах хо­дил о палубе, собирая клочки, пока паруса укатывали. Все были в трауре по парусам. Под утро сменили курс. Зашёл на мостик узнать обстановку. Штурман говорит:

- Знаете, Леонид Петрович, до скал оставалось девять миль.

Только тогда у меня в груди родилось: «Мама моя! Если бы мы под таким ветром навалились на эти скалы, то нам бы уже никакие спасательные средств не помогли. И никто нам не помог. «Седов» бы раз­било враз, он бы даже на мель не сел, распотрошило бы всех на куски. Там даже говорить не о чем ».

Я потом курсантов собрал:

- Можно мне было дрогнуть, прикрыться техникой безопасности, пожалеть вас, дескать, руку-ногу сломаете. Прояви я доброту, чем бы это кончилось? В такой ситуации надо всё забывать. Спасать нужно только одно – судно. Спасёшь судно – спасёшься сам, не спасёшь – расколотит его; лишишься опоры под ногами, хоть и зыбкой, - всё, в северных морях при минусовой температуре даже в гидрокостюме человек живёт до 15 минут, а дальше переохлаждение и…

Ребята после того рейса стали самостоятельными, окрепли, появилась уверенность в своих силах. Пришло понимание – не каждый день надо своего товарища грубым словом крестить. На первых курсах, было, цеплялись пацаны друг к другу. После рейса стали понимать – надо быть ближе друг к другу, дру­гие отношения стали. Как-то само собой получилось: вместо кличек перешли на имена при обращении друг к другу. Разве этого мало. Однажды вкусив адреналина в экстремальной ситуации, теперь они только и меч­тают о море. Вот так мы проскочили через этот ураган.»

7 ноября.

Раньше в этот день отмечали праздник Октября, сегодня во время побудки вахтенный об этом не упомянул.

День начался с аврала по установке косых парусов. Из­менился ветер, вместе с ним курс, уже на юг по Северному морю. Курсантов распределили на работы для наведения порядка после шторма, долой из боцман­ских подсобок старые канаты, тряпки, ящики. Ночью нас снесло до границы 12-тимильной зоны Норвегии, по правому борту даже забрезжила земля. Во время ночного шторма штурвальные основательно искупались в ле­дяной воде, теперь их одежда сушится на верхней палубе. Курсанты матереют на глазах, из ночного шторма они вышли моряками.

Проглянувшее солнце и убавившаяся качка вызвали на сердце радость: дожили до нового светлого дня. «Жизнь хороша, а в нашей буче - боевой, кипучей и того лучше». В.Маяковский, конечно, имел в виду другую бучу, но в нашем случае эти слова как никогда верны. «Качка в морях покачала», - поёт о рыбаках Азовского моря Константин Ундров, автор и исполнитель морских песен, знакомый каждому ростовчанину своеобразным донским гимном «Левый берег Дона».

Капитан загрипповал, поэтому интервью с ним придётся отложить до выздоровления, либо он тактично ищет повод отказаться.

С постановкой трёх косых парусов наша скорость заметно возросла, одновременно увеличился крен. Руки тя­нутся к фотоаппарату и видеокамере, после шторма и связанных с ним переживаний радуют глаз контровой солнечный свет, волны и чистые умытые паруса. Потянуло, откуда взялось - не знаю, на философию, даже са­мый сильный шторм не вечен, когда-то он закончится, наступят тишина и покой, куда-то и мы придём, ко­рабль и многострадальная Россия.

Константиныч пригласил «прессу» в гости, значит, проникся доверием. Каюта его, стандартно тесная, рас­положенная в районе «Матросской тишины», показалась по-домашнему уютной. Особый шик ей придают не только развешанные по переборкам различные сувениры, фотографии, безделушки, календари, вырезки из га­зет, всё связанное «Седовым», но и волны, лижущие снаружи задраенный иллюминатор. Нас угостили чаем с домашним вареньем, конфетами и печеньем. Радушный хозяин предлагал и кое-что покрепче, но утром мы благодарно оказались. Разговор был о море и моряках, разведочный перед телеинтервью.

Говорят, курсанты зарабатывают деньги на стоянках в иностранных портах? О, голь на выдумки хитра, ради этого устраиваются настоящие спектакли. Двое приятелей договариваются провести экскурсию по судну. Один, который лучше знает английский, работает экскурсоводом, его коллега в гражданке тайно внедряется в группу экскурсантов, ничем себя не выдавая. Гости ходят по судну, слушают рассказ, «инкогнито», заранее отрепети­ровав произношение, задаст пару вопросов по устройству судна, отчего гости принимают его за посетителя, та­кого, как и они, в конце экскурсии «подстава» благодарит экскурсовода десятью марками за труды. Прижими­стым и экономным немцам, дабы не ударить в грязь лицом, не остаётся иного, как тоже выложить по десять ма­рок. Заработанная валюта делится пополам. Разумеется, подобный бизнес вершится втайне от начальственных глаз, при наплыве туристов за день удаётся провести несколько платных экскурсий. Курсанты денег не выпра­шивают, хотя очень в них нуждаются, современные «Остапы Бендеры» провоцируют расплачиваться самих немцев, что, по мнению Костантиныча, вполне честный заработок.

Существует и другой, специфически парусный, способ честного отъёма денег у доверчивых посетителей. Все гости только и делают, что фотографируют и фотографируются на палубе. Наиболее интересная точка съёмки - с мачты, забраться на которую может не каждый. Курсанты, для них взлететь на рею пара пустяков, предла­гают запечатлеть иностранцев с мачты их собственным фотоаппаратом. В результате тощий курсантский ко­шелёк, как правило, пополняется заграничной купюрой, здесь очень важно подгадать момент, чтобы начальство было занято с другими гостями.

Решено, в конце разговора Константиныч дал согласие на киносъёмку, с чем и распрощались К вечеру опять начался шторм, но паруса смягчали качку.

8 ноября.

Главный итог дня – вошли в территориальные воды Германии. Навёрстывая упущенное время, днём шли в «пароходном» режиме, используя одновременно паруса и двигатель, с каждой пройденной милей ощутимо те­плело. Малую приборку посвятили прибытию в Германию. К привычному скоблению палубы добавилась поли­ровка пастой гойя до зеркального блеска всех медных деталей судна. Медных деталей этих, оказывается, вели­кое множество – это две рынды, вперёдсмотрящего и штурвальных, полусфера крышки магнитного компаса, детали штурвала, поручни всех трапов на палубе, нагели, рельефные пластины с изображением якоря и тре­зубца на кнехтах, огромные буквы «Седов» на деревянной обшивке мостика, рамы окон капитанской каюты.

Мусоросжигательную бочку убрали с глаз долой. Зная немецкую щепетильность в вопросах экологии и раз­меры штрафов к нарушителям, бочку загодя, пока никто не видит, опрокинули за борт, с чистой совестью сбро­сив содержимое в воды Северного моря. Так часто можно наблюдать в России, когда из окна несущейся авто­машины выбрасывается пачка сигарет или пластмассовая бутылка. Во время практики курсанты должны изу­чать вопросы экологии морских перевозок. Они и изучают у бочки.

Зачем «Седову» в Севастополь? Официальный повод - для ремонта. Раньше прекрасно ремонтировали в Польше или Германии, можно в Питере, там доков и судоремонтных заводов достаточно. Морякам во время рейса выплачивается валюта, за ремонт Украине придётся заплатить 800 000$, в то время как сама «не залеж­ная» задолжала России бог знает сколько за газ и нефть. Странная экономика! Никто из экипажа не знает, или делает вид, что не знает, причину столь длительной перегонки судна вокруг Европы. Какие-то подводные камни тут есть!

К вечеру убрали все паруса, по фарватеру Эльбы пойдём на двигателе. Устроили соревнования по уборке па­русов, первыми справились курсанты на 2-м гроте и бизань-мачте, долго возились на фоке и 1-м гроте. Боцмана, чьи курсанты победили, смеются: «Учить надо лучше!». В штормовом море ребята прошли хорошую практику. Хорошо, когда не штормит, вчерашние тревоги неизвестно куда улетучились. Слева по борту нас приветствовал немецкий маяк. Мысли уже в Германии. Если не подведёт погода, ожидаем прибыть туда к утру

В курсантской столовой раздатчицей работает симпатичная Марина Атюшова. Курсанты придумали озорные стишки: «Как увижу я Маринку, сердце просится в ширинку». Смущённая необычным вниманием, она ворчит на ребят.

9 ноября.

Ночь и утро простояли на якоре в дельте Эльбы. Вокруг оживлённо сновали большие и малые корабли под флагами разных стран, что объяснимо, близко расположен крупнейший немецкий порт Гамбург. Курсанты с особым тщанием надраивали окна капитанской каюты и поручни трапов, по которым должен проследовать не­мецкий лоцман. Уже вывешен флаг ФРГ, заменили новым полотнищем российский флаг на корме. Курсанты разглядывали берега с помощью бинокля, попутно интересуясь, как будет по-немецки фраза «Сколько стоит?». Их оживление и направление мыслей понятны.

На руле появился Константиныч в белой парадной фуражке и фирменном красном комбинезоне, место своё занял не торопясь, с видимым чувством собственного достоинства. Штурвальные тоже сменили ватники на па­радную форму номер три. В бушлатах прохладно, но они крепятся. Белые перчатки штурвальных придают тор­жественно-парадный вид вахте. По трансляции впервые зазвучала русская песня в исполнении Павла Лиси­циана. К борту пришвартовался маленький катер, по трапу легко вскарабкался немолодой лоцман в очках, ловко перемахнул через борт, поздоровался со штурманом, его встречающим, поприветствовал рукой Констан­тиныча, кивнул остальным и направился на мостик, где его поджидал капитан, термос кофе и бутерброды с сы­ром и колбасой. Красивый ритуал, ничего не скажешь.

Выполняя приказы лоцмана, снялись якоря и начали медленное движение к берегу в сопровождении катеров полиции и буксиров, немецкие суда выглядят с иголочки, чистенькие, ухоженные. Картинные домики на фоне зелёной травы, множество зевак на берегу. При заходе в порт нас встретили сразу две огромные полноценные радуги, хотя очень редко можно увидеть всю радугу целиком. Буксиры нежно управлялись с огромным парус­ником, демонстрируя мощь и великолепие знаменитых немецких дизельных дви­гателей.

Пришвартовались после обеда и под дождём. В Куксхафене было ветрено и прохладно, хотя душу со­гревала мысль – сбылась заветная мечта, я прибыл в страну, где суждено было появиться на свет и про­жить шесть са­мых первых лет жизни. Мои мать и отец были военными людьми, офицерами контрраз­ведки, прошли с боями от Волги до самого Берлина, там встретили День Победы и познакомились, в ре­зультате чего через два года войны я появился на свет в одной берлинских клиник. В паспорте так и запи­сано, место рождения – Берлин, Германия. Видимо, не случайно потом пришлось учить в школе немец­кий язык, историю, географию и литера­туру этой страны, однако назвать её своей Родиной не получается до сих пор, хотя интерес ко всему немецкому огромен.

Пограничные и таможенные формальности заняли пару часов, что немного, ведь предстояло выписать больше 160 «аусвайсов», разрешений на право пребывания в Германии. Документ позволяет моряку в течение тридцати суток находиться на территории города, в который прибыл корабль, посещение других населённых пунктов запрещёно, за нарушением последует большой штраф. Чтобы посетить друзей, эмигрировавших из России, надо специально договариваться с властями, платить пошлину.

Куксхафен - ухоженный городок с населением в 75000 человек. «Седов» здесь частый гость. Число немцев, желающих побывать на борту, велико. Мы стремимся выйти в город, они выстроились перед трапом. Матросы связали канатом три шлюпочных весла, получилась тренога, на которую вывесили объявление о порядке посе­щения судна. Плата за вход составляет 5ДМ, дети проходят бесплатно. Каждый посетитель получает на память открытку с видом «Седова», словно иллюстрирующего Пушкина: «Он летит себе в волнах на раздутых пару­сах». Почти у всех фотоаппараты и видеокамеры, дети непременно хотят крутить штурвал, ходят, рассматри­вают, щупают узлы судна, многие осматривают машинное отделение. Почти каждый спускается в музей барка. Принимающая сторона интерес к судну подогревает, всячески выпячивая факт немецкого происхождения судна, что понятно – больше посетителей, больше доход.

Уместно познакомиться с путеводителем, который вручается гостям в музее «Седова». Приведу его без ку­пюр, любознательный человек может сделать свои выводы.