Поэма Картина первая



бет1/18
Дата23.07.2016
өлшемі1.4 Mb.
#218225
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18
Владимир Савич
Темная сторона спирали

Пререалистическая поэма

Картина первая

- Сергей Эдуардович!   - воскликнул секретарь государыни Матвей


Скоролядский и  вытер рукавом потное плаксивое личико. - Ну, наконец-таки!  Да как же можно, батюшка? Вам ведь когда назначено, дорогой вы мой?
- Ой, Матвеюшка, знаю, что нельзя. Знаю, что подлец я пропащий! Холоп  недостойный! Но что делать-поделать, коли случается. Да, кабы сиднем-то  сидел, Матвеюшка, на месте. Так нет же. Всё копычу. Всё суечусь делами  государственными...

Сергей Эдуардович Бойко, чиновник по особым поручениям, утих, кивнул на расписанную золотом дверь и поинтересовался:

- А скажи-ка, милый, был  ли кто у матушки до меня сегодняшним днем?
- Нет, вы сегодня первый, батюшка. Никого сударыня до себя еще не допускала.
- Коли так, то надежа есть. А как ваще? Не очень строга?

Матвеюшка неопределенно пожал плечами и ответил:


- С утра была ничего себе, а  как сейчас, так это одному Господу известно. - Секретарь перекрестился на образ, и продолжил. - Наша государыня, что твоя  весна. С утра солнце красное, а к вечеру метель лютая.
- Ну, коли с утра, была ничего, так может и к обеду не особо осерчала. Как  думаешь, Матвеюшка?
- На все воля Божья, батюшка. А откуда же нам,  сирым да смертным, об ей знать-ведать. Никак нельзя.
- А ты сходил бы к ней, Матвеюшка. - Сергей Эдуардович сунул в руку  Матвея  Скоролядского сотенную ассигнацию. - Узнал бы, что к чему? Может мне, и  соваться к ней сегодня не след?
Матвеюшка сконфуженно покраснел, спрятал ассигнацию в карман:
- Приводите вы в смятение, Сергей Эдуардович, душу мою. Вводите в грех. Но что делать,  пойду, однако... попытаю счастья.
Матвеюшка скрылся за дверью. Сергей же Эдуардович присел на венский стул.
Вытащил серебряную табакерку. Ухватил длинными сильными крепкими пальцами щепоть табаку. Поднес к носу. Дверь открылась, и в проеме показалось плаксивое лицо
секретаря государыни.
С.Э. Бойко высыпал табак. Захлопнул табакерку.
  - Чего там, Матвеюшка?
- Молится, государыня.  Можете зайти, но только тихонько. А то уж вы... я  знаю, любите ботфортами-то вашими грохотать. Матушка, сами изволите знать,  этого не любят.
-Что ж тогда и мы, помолясь. - Сергей Эдуардович перекрестился на те же образа, что и секретарь Матвеюшка,  - И отправимся: потихонечку, полегонечку, смирненько, да и комариком  безмолвненьким пролетим.

Визитер остановился у массивного зеркала, отделанного янтарем. Поправил  жабо.  Пригладил волосы. Отряхнул рукав добротного камзола. Потянул на себя  дверь и оказался в маленькой, слабо освещенной комнатенке. Она скорей  напоминала келью, чем царственный кабинет. Повсюду висели иконы. Чадили  лампадки. Трещали свечи. Пахло ладаном и мышами. Чуть слышно звучала  «Благослови душе моя» Из отворенной золотой клетки доносилось птичье  щебетание.


Сергей Эдуардович поморгал ресницами, чтобы скорей привыкнуть к скудному
освещению, присмотрелся и  увидел сидящую на кокетливом плюшевом диванчике
облаченную в салоп и чепчик старушку. Он тотчас же  бухнулся перед ней  на
колени и тоненьким, бабским голоском заскулил:
  - Прости, матушка.  Не вели казнить, государыня.  Помилуй, Евлалия  Лукинична. Меня, окаянного. Не по своей воле. Видит Бог. Спешил. Бежал, но  дела задержали. Великодушно виноват. Пардон, как говорится.
- Вставай. Вставай. Распапрдонился тут!  - прикрикнула государыня Евлалия  Лукинична и поправила свой чепец. - Неча мне тут ковры кафтаном казенным  протирать. Али у тебя свой камзол-то?

Государыня встала и направилась к кокетливому столику. Открыла маленькую


табакерку.  Нюхнула. Квело чихнула. Села в мягкое кресло, расшитое золотыми
яблоками.
- Ну, чего молчишь. Чей камзол государственный... али как?
- Да что ты, матушка, откуда же своему-то быть. Живу на полный кошт вашей  милости:  и хоромы, и ботфорты, и кафтан, и шляпа  - все твое, матушка,  из своего только что... любовь к тебе моя холопская.

Государыня усмехнулась:


- Ишь ты сирый, какой выискался. Знаю я вас мздоимцев! Распустил вас  прежний-то государь. Рука у него крепка была, неча сказать, да только не  за то хваталась. Но ничего, ничего, ужо я вас научу, как служить и Богу, и  императрице и народу нашему  Богоносному.  Вставай с колен-то, вставай, чай  не пес. Иди к столу. Докладай!

Сергей Эдуардович на коленках подполз к государыне и по-собачьи заскулил:


- Прости, матушка. Прости, голубушка.
- Хватит. Буде!   - прикрикнула на визитера Евлалия Лукинична. - Говори,  а не вой аки пес смердящий.

Сергей Эдуардович, глядя в пол, поинтересовался:


- Чего угодно, матушка?
- Мне угодно, чтобы ты поднял свои зенки воровские и доложил мне, как у тебя, подлеца, обстоят дела с забором. Огородил  ли ты им наше  ёнергетическое море-акиян?
- Так точно, матушка, как есть обгораживаем. День- другой, и завершим! Больше
басурманы к нашему ёнергетическому  морю-акияну ни с ведром, ни с бочкой,
ни каким другим манером не подступятся, не подойдут, не приблизятся. Не
дадим боле супостатам шакалить наше черно-голубое. Не за что им теперь будет
сбрую, да пушки  покупать. Кирдык басурманам. Вот ужо они запоют, запляшут.
Ужо поплачут, попричитают, а от отплакавшися, да и приползут под очи твои
ясные и примутся ныть - просить, чтобы взяла ты их, неразумных, под  свое
добродетельное крыло.

Сергей Эдуардович посмотрел на распростершего крылья двуглавого орла, что


висел над столом и хитро подмигнув, сказал:
- А мы их и не возьмем. Мы их порежем! Правильно я разумею, матушка?
- Это не тебе решать, - перебила Сергея Эдуардовича государыня. - Кого под крыло, а кого на дыбу.

- Конечно, ж не мне решать, матушка, куды мне сирому, да безмозглому. А про


забор, матушка, не изволь беспокоиться. Ко Святому Мефодию, как штык будет
стоять!

- Ты мне, воровская твоя морда, к Святой Варваре обещал закончить.

- Когда же я такое говорил? Ты видно, матушка, каким-то образом  запамятовала. Это тебе  кто-то чего-то другой говорил. А я...

- Нет, вы только посмотрите на него. - Грозно зыркнула своими маленькими


востренькими глазками государыня, - Еще и спорить со мной затеялся. Я те за
споры с государыней усища твои тараканьи-то оборву.

- Да, где ж у меня усы, матушка? - Сергей Эдуардович провел рукой под носом.


- Отродясь у меня, их не было. Усов этих. Что ж я хохол какой в самом деле?
Это те чубы да усы таскают, а я сроду их не имел. И родитель мой тоже их не
носил, что в них проку-то в усах этих. Ты, матушка, их, поди, на ком-то
другом видела, а не на мне. Ты вспомни, государыня...

- Вот опять спорит. - Топнула ножкой (облаченной в мягкий сапожок) государыня. - Ну, что ты будешь с ним окаянным  делать. На дыбу что ли тебя  определить?

- Правильно, на дыбу меня, матушка! - упал на колени Сергей Эдуардович. -  Вот и весь сказ. Заслужил, матушка. Снискал, государыня. Вели терзать,  приму... как благодать... казнь тобой ниспосланную.

- Когда велю казнить, тогда и будешь благодарить, а зараз сказывай, когда  будет забор стоять?!


- Так я же сказал.
- Да встань же ты, наконец, елозишься тут.
Сергей Эдуардович встал. Отряхнулся.
- Тише. Не пыли. - Замахала ручкой перед своим дробненьким личиком государыня, - Говори, как  есть, ибо сдается мне, что чего-то ты таишь. Говори чего там у тебя?

- Вот же, матушка! Вот же головушка! Вот же глазок! Ничего от тебя не  утаишь, не спрячешь. Да тут такое дело, государыня. Уж черт бы его побрал, в  самом деле. Такое, право...

- Не поминай мне тут, под образами намоленными, нечистого. Хватит того, что он всю ночь мне сегодня снился. Рожищами  своими в бок мой больной тыкал...

   Государыня принялась тереть правый бок и по-бабьи запричитала:


- Святые угодники! Матерь божья, заступница. Чем я только бок свой болезный
не терла, чем только не натирала и свиным салом, и змеиным ядом, и жиром
рыбьим, а все едино стреляет, окаянный, аж в глазах темно. А тут еще этот чертяка сегодня ночью  рожищами своими меня  в бок боднул. А они у него  такие, право, большущие, что твоя пушка царь. К чему бы это? Не знаешь  ли?
- Чего изволите, матушка?
- Я говорю, рожища сатанинские к чему снятся?
- Так это я, думаю, матушка, к тому, что поставим мы басурманов на рога. Ой,
поставим. Дай только срок!
- Поставит он,  - презрительно усмехнулась государыня. - Тоже мне богатырь
выискался. Илья Муромец! С забором и тем справиться не можешь...
- Да чего с ним, государыня, справляться. Я бы его уже давно спроворил, да тут такое дело. Уперлись подрядчики. Требует заместо золота- серебра.  Энто... того...
- Чего того. Чего энтого. Толком говори. - Прикрикнула государыня. - Неча тут вокруг, да около... плетень-то наводить.

- Да я не около, матушка. Я не возле, голубушка, я тут. Я прямо! Я, Евлалия


Лукинична, не знаю, как к ихней просьбе-то и  подступиться к тебе, государыня
- заступница. Бесовская это просьба. Прости Господи. - Сергей Эдуардович
осенил себя крестом. - Как про нее и рассказать-то не ведаю. Выдержат ли ее
уши твои святые... к богомольным речам... приученные.

- Ишь уши его мои заботят. - Поправила чепец государыня. -  Ты наперво о


государстве справляйся, а уж потом о моих ушах. Говори, чего они хотят.
Немчура энта.

- Не знаю, матушка робею говорить-то. Да и постишься ты зараз. Скоромного не


кушаешь.  Как же  в пост... энто дело говорить? Ну, да ладно. Просят они, матушка, как это сказать? Ни живое, ни мертвое. Или нешто надобно им ни живые, ни мертвые.

- Это что ты, отец мой, такое несешь, – Удивилась императрица. – Разве ж так бывает.


- Бывает, матушка, ох как бывает.

- Ну, так чего ж это такое?

- Нет, матушка, не могу, - Сергей Эдуардович с опаской покосился на образа, -
При Господе нашем не могу речи срамные произносить.

С.Э. Бойкой нагнулся и что-то быстро прошептал государыне на ухо. Матушка отшатнулась. Перекрестилась и строгим голосом произнесла:


-  Ты чего плетешь? С утра уже за воротник заложил, набражничился!
- Никак нет, матушка. - Сергей Эдуардович упал на колени. - Не токмо не закладывал я, а даже макового зерна во рту не держал!  А как оно есть, так и  докладаю.
- А на что они им?
- Кто?
- Ну, то, про что ты мне на ухо бормотал?
- Не могу знать. Но так думаю, что для забавы какой своей.
- Ну, коли для забавы. Так пусть себе и забирают. Нам - то это на что
сдалось?
- Да ни что, матушка, ни на что, голубушка. Только что на клей. Так у нас в
государстве, кабы чего другого, а клея этого, хоть заклейся.
Государыня, сладко потянувшись, поинтересовалась:
- Все ли у тебя?

- Все, матушка.

- Коли все, так и неча язык - то дробить. Ступай и работай. - Матушка
махнула платочком, -  Но запомни, если мне через неделю забор стоять не
будет, то ты у меня пугалом на поле станешь. Уразумел?

- Уразумел, матушка.  Как же не понять. Без понимания никак нельзя.

- Тогда ступай с Богом. Я прилягу пока, что-то я сегодня плохо спала.  Снились мне, не поверишь две огромные лохматые головы. Я, право, этаких   никогда и не видывала: черные, необычной величины! И опять же, как есть без  ног, рук и прочая. Пришли, грех сказать, чмокнули меня в ланиты, да и пошли  себе прочь. К чему бы это. Не знаешь  ли?

- Я так думаю, матушка, что к дождю.

- Это с чего же ты взял?

- Так оттого, что черные.

- Кто?

- Да головы эти.



- И что?

- А то, матушка, что тучи, они ведь тоже черные. Ну, которые грозовые. А
 стало быть, к  дождю. Да и на улице, матушка, пасмурно, того и гляди дождь
 пойдет.
 - Так у нас завсегда дождь. - Тяжко вздохнула государыня и зачерпнула из
 табакерки табаку. - А вот как был жив покойный император... так в небе завсегда солнце светило, а как он представился,


- Преставился.

- Чего, отец, изволишь ?

- Надобно говорить, матушка, преставился.  Потому что " Божий престол", перед которым человек "преставился"

- Ученые! Мать вашу! А как чего, так ко мне бежите. Матушка, защити! Матушка, спаси!

- Великодушно извиняюсь, матушка заступница. Бес попутал.

- Ты с колен- то встань. Неча валяться. Не в кабаке, поди. Ты лучше в церковь чаще ходи. Молись. Поклоны земные бей! Вот бес – то и отстанет. Так о чем это, стало быть, я?

- О погоде, милостивлица, о дождях… будь они неладны!  

- Вот я говорю, как представился государь, так с тех пор все льет и  льет. Спасу никакого нет. Урожаю опять же кот наплакал. Народишка  безобразить стал. Беда, да и только. Ну, ступай, батюшка, ступай и работай.  Работа-оно лучшее средство от греха. Апчхи! Апчхи!
Сергей Эдуардович по-рачьи стал пятиться к двери, приговаривая:

-Будь здорова, матушка. Будь здорова, государыня.

Дверь тихо закрылась. Матушка зевнула. Перекрестила свой маленький ротик  широким крестом. Нюхнула табачку. Прилегла на кушетку. Тело ее стало  вытягиваться.  Ноги превратились в чешуйчатый хвост, а голова обернулась  пастью змеиной. Своими холодными глазами матушка уставилась на птичью  клетку. Зашипела. Соскользнула с кушетки. Стремительно поползла к клетке.
Достигнув, ее она стала подниматься на своем крепком, переливающимся всеми
цветами радуги, хвосте.  Встала во весь свой огромный рост. Схватила  окаменевшую от ужаса птицу. Задушила ее. Приползла на кушетку. Заглотила  пичужку.  Сомкнула глаза и задремала.

Картина вторая

Моросил нудный дождь и оттого ожидающие столпились в небольшом тесном вокзальном зале. В нем царила многоголосица и суета. На перроне же было тихо и безлюдно. Ни гудка, ни стука колес, ни свистка блюстителя порядка. Только в мусорном баке рылась ворона, да бегала от одного ларька к другому бездомная собака.

Ёлокомотива еще не было видно, но опытный станционный смотритель уже чувствовал его приближение: по колебанию воздуха, по дрожанию рельс, по запаху дыма. Он вышел на перрон. Запахнул голубую шинель. Поправил фуражку с золотой кокардой. Дернул за веревку и мокрый густой воздух прорезал дребезжащий звук вокзального колокола. И тотчас же из-за поворота выскочил черно - бокастый, несущий на своем серебристом носу, двуглавого орла ёлокомотив. За ним показались нежно голубые вагоны. Они фривольно колыхались, точно ягодицы игривой дамы. Поезд заскрежетал тормозами. Басисто гуднул. Дернулся и застыл на платформе первого пути. Приятно загорелые проводники распахнули вагонные двери. Оттерли бархатными тряпочками стальные поручни и на перрон, как горох из случайно продырявленного мешка, высыпал разномастный народ.

Смуглый индус в чалме. Черный эфиоп в серебристых шароварах. Тонкостанная европейка с мопсом на руках. Невысокий худой китаец с приклеенной к лицу подобострастной улыбкой. Толстая баба в плюшевом жакете с мешком за спиной.

Послышался смех, приветствия, всхлипывания, чмоканье, скрежет грузовых тележек и незлобивый матерок грузчиков. Когда же все стихло и успокоилось, из последнего вагона на платформу выпрыгнул средних лет и приятной наружности человек. Упругой спортивной походкой он направился к зданию вокзала, но неожиданно из небольшой красной будочки, которую можно было принять за ларек, путь ему перерезал статный (породистолицый) господин. Он подошел к человеку и поинтересовался:

- Осмелюсь, осведомиться. Вы, изволите быть доктором Фаустманом?

Пассажир смерил незнакомца цепким взглядом. Слегка приподнял шляпу. Кашлянул. Отрекомендовался:

-Вильгельм Фаустман.

Представительный господин достал усыпанную алмазами золотую коробочку.

- А позвольте-ка я вас Вильгельма сверю. Так. Высок. Строен. Усов нет. Бакенбарды отсутствует. Брит тщательно. Разрешите. – Представительный господин провел своей ладонью по докторскому подбородку и продолжил, – В светлом плаще. Фетровой шляпе. На руках белые лайковые перчатки. Ну, что ж сходствен. Ну, а я, стало быть, Сергей Эдуардович Бойко. Чиновник по особым поручениям. Буду вашим провожатым по нашим пенатам.

Чиновник мило улыбнулся и лихо щелкнул каблуками.

Доктор слегка дребезжащим, но, однако без малейшего акцента, голосом произнес:

- Очень рад знакомству. Надеюсь, что мое пребывание здесь принесет нам обоюдную пользу.

- О, как вы ловко, - Всплеснул руками чиновник, - По-нашему - то, гер доктор.

- Я, некоторым образом, полиглот. Надеюсь, я вас этим не побеспокою?

- Что вы! – Воскликнул чиновник по «особым», - Как можно. Я весь в вашем распоряжении, господин доктор. Хочу осведомиться? Изволите оглядеть вначале достопримечательности столицы, посетить музеи, потешиться с девицами?

Доктор ответил решительно:

- Нет. Нет. Я бы хотел сразу же заняться интересующим меня делом.

Сергей Эдуардович сделал, кислую мину, но тут же сменил ее на благодушную улыбку:

- Ну что ж, как вам будет угодно, гер доктор.  Дело так дело. Позвольте взглянуть на ваш маршрут?

Визитер вытащил из чемодана папку.

Сергей Эдуардович взял ее в руки. Провел по ней ладонью и восхищенно сказал:

- Ух, ты какая кожа.

- Козлиная. – Пояснил доктор, - Хорошей выделки.   

Сергей Эдуардович полистал страницы.

- Ну, что ж до первого пункта вашего назначения отседова недалече. Я уже отдал туда соответствующие распоряжения. Так что едем!

Чиновник по особым поручениям вернул папку ее хозяину. Обернулся и властно крикнул:

- Эй, Тихон. Ступай сюда.

Тихон (похожий на кота и запахом котиной метки мужик) в ватном армяке, подтянул ремень, поправил свои топорщащиеся редкие усы и валкой сонной походкой подошел к чиновнику.

- Возьми багаж.

Возница (похожим на кошачье мяуканье) голосом сказал:

- Мры- да, Сергей Эдуардович, Буде мяу- да сделано.

Он подцепил когтистой ладонью докторский ридикюль. Чиновник подхватил гостя под руку и через скрытую от посторонних глаз дверцу они вышли на маленькую площадь. Чиновник указал на одиноко стоящий агрегат:

- Прошу, проследовать вовнутрь.

Доктор недоуменно поднял бровь:

- Что это?

Бойко похлопал агрегат по серебристому боку и объяснил:

- Это ёбричка.

Вильгельм нервно кашлянул.

- Ёлектрическая, - Пояснил чиновник, - Да вы не волнуйтесь, что у неё вид допотопный. Бегает она, как сто лошадей разом! Прошу.

Сергей Эдуардович широко распахнул дверь. Доктор влез в салон. Уселся на мягкие подушки. Хозяин ёбрички закрыл дверь. Слегка ударил возницу перчаткой по спине и приказал:

- Трогай, голубчик, трогай.

- Слушаюсь, Сергей Эдуардович, мры- да.

Тихон чего–то дернул. Ёбричка слегка подпрыгнула. Болезненно чихнула и натужно гудя, тронулась в путь.

Как только агрегат выехал из пределов городской черты, чиновник снял свой добротного сукна мундир с золотыми эполетами. Пригладил волосы. Взглянул в зеркало. Похлопал себя по щекам. Вырвал из ноздри небольшой волосок и сказал, глядя на докторское отражение в зеркале:

- Раздевайтесь, доктор. Здесь тепло. Устраивайтесь. Чувствуйте себя как в родных пенатах.

Доктор снял свой плащ, перчатки. Повесил на крючок шляпу.

Сергей Эдуардович хлопнул рукой по подушке, на которой сидел, попрыгал на ней и приятно улыбнувшись, осведомился:

- Ну, как вам моя ёбричка, доктор?

Вильгельм слегка подпрыгнул и, опустившись своими (слегка костистыми) ягодицами на мягкую подушку, ответил:

- Очень приятная ебричка.

Чиновник достал из кармана табакерку и протянул ее доктору:

- Прошу, угощайтесь.

- Нет. Нет. Что вы.

- Да вы не волнуйтесь, табачок у меня отменный. Забористый табачок. Нюхайте на здоровье.

- Я, знаете - ли, не любитель табака.

- А что ж так?

- У меня от него сушит в носу.

С.Э. Бойко ткнул доктора табакеркой в грудь:

- От моего не засушит. Нюхайте, гер доктор, нюхайте и не слушайте, чего вам там…

В Европах ваших… по плоско черным квадратам брешут… про табачок-то. Нюхайте, гер доктор, и никого не слухайте.

Фаустман решительно отвел руку:

- И все-таки я не буду.

Губы у чиновника недоуменно дернулись и замерли в недовольной улыбке.

- Ну, как хотите. А я с вашего позволения нюхну. Расслаблюсь малость. Я сегодня с утра весь в бегах и хлопотах

Сергей Эдуардович пихнул себе в ноздри добрую порцию душистого табаку. Дыхание его остановилось. Глаза закрылись. Сам он весь, как печеное яблоко, сморщился, поежился и «Апчхи». Громко чихнул.

Тихон обернулся и, симпатично улыбаясь, промурлыкал:

- Мры- да. Приятных вам, Сергей Э ду- ар- дович?

- Ты на дорогу смотри, - Приказал ему Бойко, - А то, как бы чего не вышло.

Возница развернулся и, замурлыкал какую-то тарабарщину:

- Мра- да. Песня моя. Лети круголя. Песня моя. Мыр – муры - да.

С.Э. Бойко шумно с удовольствием высморкался. Спрятал платок в карман.

- Ну, вы тут располагайтесь, гер доктор. Вот брехунки. Вот картинки бесовские,
вселенский говорун, всесусветная шарилка, все, что душеньке угодно.
Развлекайтесь, а я пока отойду.

Чиновник откинулся на подушку и задремал. Через некоторое время, он быстро заговорил на каком - то совершенно диком языке:

- Марадай. Алдай. Курай гарай

Вытянул руку и стал ловко махать ей, точно саблей. Доктор стал, испуганно моргая глазами, уклоняться от ударов.

Тихон обернулся к нему и сказал, пряча улыбку в усах:

- Ничаво, дохтор, Сергей Эдуардович, вас не обеспокоит.

- А что это с ним? Эпилептический припадок что - ли?

Возница поправил съехавшую ему на глаза шапку:

- Да, нет, то это у няво табачный вояж начался. Табачку он. Белай мохнатки понюхавши. Табачок так прозывается. Он теперячи, - Тихон кивнул на чиновника по «особым» - Бог его знает, где обрящется.

Тихон немного помолчал, достал из кармана, расшитый кошачьей мордой, кисет:

- У меня то ж табачок имеется. Красная малахитка прозывается. Он не так пробирает, как Сергея Эдуардовича, но тожа ничаво. Не жалаете?

- Нет, нет. Данке шон.

- Ну, данке так данке.

Тихон спрятал кисет, отвернулся и продолжил свою песню.

- Мра- да. Песня моя…

Сергей Эдуардович тем временем успокоился. Застонал эротическими возгласами, а вскоре и вовсе уснул.


Доктор успокоился. Открыл брехунок, пощелкал срамные картинки. Зевнул. Подложил под голову мягкую  (в жар птицах) подушку и принялся смотреть в окно. За ним бежали рощицы, озерца, речушки, квелые коровьи стада, хилые лошаденки. Тянулись чахлые поля. Мелькали покосившиеся хаты. Фаустман закрыл глаза и провалился в приятное
ничто.

- Гер доктор. Гер доктор.


Вильгельм открыл глаза и сказал, прикрывая рот ладонью:

- Э- хе- хе. Приехали что-ли… Э - хе.

- Никак нет, гер доктор, не приехали. – Ответил Бойко, - Ехать нам еще далеча.

- А что ж вы тогда меня будите?

- Кушать будем, гер доктор. Я опосля табачного вояжа оголодал.

Чиновник постелил перед доктором красную скатерть. Произнес над ней одно из тех слов, которые он бормотал в забытьи и на ней тот же час появились диковинные закуски и удивительнейшие напитки. Доктор вытаращил глаза. Нижняя челюсть его коснулась груди. Волосы вздыбились. Он стал походить на рисунок из комикса ужасов.

С.Э. Бойко не обращая внимания на докторские метаморфозы, указав на водочные бутылки, поинтересовался:

- Вы, какую предпочитаете: тминовую,   рябиновую, али может вы, анисовой


балуетесь? Я так до перцовки охоч больно.

Чиновник взял в руки одну из многочисленных нежнейшего стекла рюмок.

- Я, пожалуй, воздержусь, гер Бойко.

- А я, пожалуй, вам этого не дозволю. Раз вы у меня… так и следуйте моим


порядкам.

- Ну, только, - Доктор Фаустман показал ноготь, - Вот столечко.

- Это вы там у себя постолечку будете пить, а у нас, сколько я
налью, столько и выпьете! Уразумели?

- Ja. Ja.

Сергей Эдуардович протянул доктору кусочек хлеба:

- Вот попробуйте сальца, доктор. Кушайте. Кушайте. Вы такого сальца в ваших  Европах днем с огнем не сыщите. Вкустнище, одним словом.

Вильгельм решительно отвел в сторону руку держащую хлеб с салом.
- Чего случилось, доктор. Пахнет что - ли?

Чиновник понюхал сало. Пожал плечами.

- Хорошо пахнет. Свежее сало! Кушайте.

Фаустман виновато улыбнулся и тихо произнес:

- Я не кушаю мясо. Я вегетарианец.

- Пожалуйста, - Сказал С.Э. Бойко, - У меня и грибочки, и капустка.

 Чиновник по особо важным поручениям наполнил водкой большие тонконогие
рюмки. Протянул одну из них доктору.
 - О нет, нет. Что вы! Это слишком много.

- Да где- ж тут много? Тут же в самый раз, гер доктор, по самый краюшек! Ну,


что, на брудершафт!

Мужчины выпили. Глаза у доктора выскочили из орбит. Дыхание остановилось. Он


замер. Напрягся. Лицо покраснело, затем побледнело и, наконец, приняло восковой оттенок, отчего Фаустман стал походить на манекен из музея мадам Тюссо. Чиновник «по особым» сильно ударил Вильгельма по спине.

- Кхе- Кхе. Кхе- кхе. Нет – этак нельзя. Это же я не знаю, как даже назвать!

- А ты не называй. Ты его сальцем, доктор, сальцем. - Бойко ткнул в докторский рот кусок
хлеба с салом,  - Вот так. Кушай. Жуй.

Как не упирался Вильгельм, как не сжимал зубы, а сало съесть ему пришлось.

- Ну, а теперь давай поцелуемся.

Чиновник троекратно облобызал своего попутчика.

- Вот теперяча ты у меня в мин херцах ходить станешь.

Сергей Эдуардович вытер губы рукавом.

Вильгельм  брезгливо отер лицо платочком и выбросил его из окна ебрички.

С.Э. Бойко положил на докторскую тарелку кусочек ветчины и с усмешкой в голосе произнес:


- Вот удумал тоже! Траву жевать. Ты человек, а он рожден не для травы.

- А для чего же он рожден? - Поинтересовался доктор, принимаясь за


маринованные грибки. - Для трупоедения?

- Вот тоже брякаешь ты, мин херц, - Обиделся чиновник, - Да еще и за


столом! У меня тут все свежее. Не волнуйся. Жуй!

- Да я не о вашей еде. Я в целом. Вегетарианство-это первый шаг к изменению


себя. Персональная эволюция, если хотите.

- Эволюция, мулиция, персонуция - это все мудрости лукавого погубителя рода


человеческого. Вот он и наводит мороку на человека. Дай-ка, я те, мин херц, пацалую и еще по одной.

Чиновник сильно прижал к себе своего попутчика, а, отпустив, быстро наполнил


рюмки.

- Нет, нет и нет! Второй я не выдержу.


- Не выдержит он. Со мной ты, мин херц, все выдержишь, -  Бойко выпил и
сказал, подвигая доктору тарелку,  - Жуй, капустку, мин херц, вегетарианскую. Ха-ха-ха.

- А она у вас биологическая?

- Чаво?

- Я спрашиваю, вы добавляли в землю пестициды.



- Какие пестициды, мин херц, сплошной навоз. Все натуральное. Ешь не боись!

Доктор достал из кармана некую штуковину. Нажал на кнопочку. На штуковине замигали голубоватые нули. Доктор бросил на них капусту. Нули сменились единицами, двойками и какими-то непонятными чиновнику символами:

- Чаво это ты удумал, мин херц?

- Проверяю калории.

Сергей Эдуардович побагровел лицом и зычно рыкнул:

- А ну… дай сюда.

Чиновник «по особым поручениям» выхватил у доктора из рук коробочку и швырнул ее в окно.

- У меня, брат, никаких этих твоих бесовских ухватов чтобы я не видел. Ишь ты мне счетовод! Мин херц, я тебе али нет?

- Конечно. Разумеется.

- Так что ж ты мне не веришь-то. Я, брат ты мой, тебя отравой кормить не


стану.  Понял - нет.

- Понял, Сергей Эдуардович.

- Тогда пей! Воздуха набери. Быстро выдохни. Глаза закрой и хрясь ее в себя, сердешную. Только одним глотком. Вот гляди сюда.

С.Э. Бойко поднял рюмку. Забросил голову и быстрым глотком осушил рюмку. Пожевал кусочек черного тминного хлеба. Вытер губы и обратился  к вознице:

- А ну, брат, затяни-ка нам чего, а мы подхватим.

Тихон грациозно отбросил голову и душевно, слегка мяукая, запел.

Степь да степь круго-мя,
Путь далек мур лежит.

Сергей Эдуардович подхватил густым басом:


В той степи глухой.
Умирал ямщик.
И, набравшись сил,
Чуя смертный час:

Доктор с недоумением глядел на поющих мужчин.

- Чего, мин херц, пялишься точно вошь на дуст. Давай, подхватывай.

Подхватил, как умел, доктор, и стало мало песне в тесном салоне. Вырвалась она в


открытое окно и полетела: по полям, лугам, что лежали по обе стороны тракта.
Наконец влетела в угрюмый лес, да там и пропала.

На финальном аккорде ёбричка на что-то наскочила. Её сильно подбросило вверх. Накренило в бок. Она загудела, застреляла, зачадила и, выхлопнув из своей трубы, черное и ядовитое облако, заглохла.

Сергей Эдуардович чихнул. Достал платок высморкался:

- Ты чего это начадил тут, Тихон?

- Беда, Сергей Эдуардович, дым – мя… у. Не поедет больше ебричка . Мр – да.

- Как это не поедет?

Тихон зевнул. Перекрестил рот и, дергая усы, замяукал:

- Вот так и не поедет. Я мры…вам завсегда… мя… говорил, Что енту - мя ёбричку давно- мры надобно к едрене фене выбросить. Все у ёй гручить, да звенить и мяурчить.

- Ты мне голову не морочь. Мяурчить, - Чиновник не сильно ударил возницу перчаткой, - Проспал дорогу, а теперь мне тут гручить, звенить…
- Как же я спал, Сергей Эдуардович, когда я пел.

- Ты поющий проспишь, уж я тебя, подлеца, знаю. Поет он мне. Шаляпин, понимаешь ты. Скажи- ка лучше, чего нам теперь делать-то, певун?

Тихон быстро посоветовал:

- Так вы по брехаловке вашей телеграфируйте до губернатора. Пущай высылает подмогу. Мры, такое дела.

Чиновник недовольно усмехнулся и сказал:

- Да, как же ему телеграфирую, когда ты все ёлектиричесво сжег?

Доктор вытащил из кармана плоскую светящуюся живым огнем коробочку и, протянув ее чиновнику, сказал:

- Пожалуйста, Сергей Эдуардович, связывайтесь.

Чиновник кивнул на коробочку и поинтересовался:

- Не обожгусь об огонь твой мерцающий?

- Наин. Наин

Бойко покрутил коробочку в руках.

- Я в ваших бесовских хреновинах, мин хер, нихт ферштеин. Давай уж ты сам. Енто у тебя вселенская связь?

Вильгельм кивнул.

- Тогда давай бренчи прямо на центральный коммутатор. Шесть. Один. Девять…

Фаустман потер коробочку. Что-то в ней нажал. Коробочка симпатично щелкнула. Вспыхнула ярким пламенем. Гуднула раз, другой и вскоре из нее раздался милый женский голосок:

- Центральный коммутатор слушает.

Чиновник кашлянул и властным голосом произнес:

- Бойко на связи.

Приятный женский голос радостно воскликнул:

- Добрый день. Рада вас слышать, Сергей Эдуардович. Как дела ваши? Как здоровьишко?

- Спасибо милая, не жалуюсь.

- Ну, и, слава Богу. Слава Богородице. Заступнице. Чего изволите, Сергей Эдуардович?

- Соедини- ка меня, милая, с Мандюхинским губернатором.

- С Архаровым что - ли. С Петром Кузьмичом?

- С ним самым.

- Соединяю, Сергей Эдуардович. Спаси вас Бог.

В коробочке послышался щелчок. Короткий писк. Блеснула короткая молния. В салоне зазвучал солидный мужской голос:

- Губернатор Мандюхино слушает.

- Здорово, Петр Кузьмич. – Крикнул так, что в салоне закачались шторы, чиновник, - Здорово, дорогой.

Из гупера донеся радостно- испуганный возглас:

- Сергей Эдуардович! Милый вы мой! Куды же вы подевались? Мы ужо вас другой час дожидаемся. Обеспоились все.

С.Э. Бойко поскреб грудь, зевнул:

- Застрял я, брат ты мой, заклинился на сто первом километре. Ноль-первого тракта.

- Да как же так, ей Богу заколодиться на первом-то? – Изумился губернатор, - Там же нихто акроме чиновничьих ебричек не ездит!?

- Есть тут у нас дед пихто, - Чиновник по «особым», показывая Тихону огромный кулак,

- Так что выручай, Петр Кузьмич, из беды. Присылай кого. Да поскорее.

- Да, что вы! – Воскликнул губернатор, - Присылай. Я сам лично, скорее ветра, прибуду.

- Ну, ждем.

Чиновник мигнул доктору, и он отключил связь.

Сергей Эдуардович потянулся. Зевнул.

- Ну, что разомнемся пока, мин херц?

Не дождавшись ответа, чиновник открыл дверь и вышел на воздух. За ним последовал Фаустман. Он тотчас принялся делать физические упражнения: ножницы, махи, наклоны, приседания.

Бойко же, приятно охая, стал мочиться на ёбричкино колесо. Оправившись, он вышел на кромку тракта и неожиданно громко закричал:

- Это что же вы тут такое творите, сучьи дети!

Тихон выскочил из ёбрички и, уставившись на хозяина испуганным взглядом, вымолвил:

- Чаво… энто… мры… случилось, Сергей Эдуардович?

- Чаво! Чаво! Вон мужики в поле балуют.

Тихон посмотрел на вытянутый палец хозяина и изумленно мяукнул:

- Мры да. Мя. На свинье верхом. Первой раз, мры вижу.

Чиновник по «особым» придал своей и без того осанистой фигуре еще большую начальственность, на лицо подпустил бурную суровость, по- паучьи нахмурил брови. Подошел к мужикам и по-змеиному зашипел:

- Вы чего это тут удумали, сучье племя!?

Литой крепкий мужик снял шапку. Вытер ею потное лицо. Вздохнул. Выдохнул:

- Так, забавляемся мы. Веселимся, батюшка! Забава у нас такая деревенская в день святого Варфоломея на свиньях кататься.

- Молчать! - Оборвал его С.Э. Бойко, - Кто таков?

- Староста деревни Гологузово. Митрофан Хитров.

- Оно и видно, что Хитров. Вишь, мин херц, рожа, какая воровская. Почему свинья здесь, а не в положенном ей месте, - Чиновник достал дорогой брегет, взглянул на золотой циферблат, - Время же рабочее.

Ответить старосте помешал доктор Фаустман.

-Позвольте, узнать, - Громко обратился он к тщедушному мужику, - Что есть у вас такое кругло – цилиндрическое в руках?

- То, батюшка, не силиндр, как твоя милость молвит, а оглобля.

- Оглобля. О, это есть очень интересный этнографический факт. Одну минуточку я запишу.

Доктор достал свою светящуюся живым огнем коробочку и принялся, бормоча выбивать пальцем буквы.

– О - Г…

Бойко безапелляционно вырвал книжицу из рук доктора и негромко произнес:

- Не нужно ничего писать, мин херц, я тебе потом все сам начирикую.

- Оглобля… говоришь, - Чиновник схватил за грудки хлипкого мужичка и притянул к себе, - Фу. Фу. Ты чего, опездол этакий, пил. Керосин что - ли?

– Никак нет, сударь, как же можно керосин – то. Никак нельзя. Мутненькой это да. Баловался нынче. А керосин, да разве ж можно, что ж мы совсем неразумные.

- А что такое есть оглобля? – Не унимался доктор, - Не могли бы вы, любезный пояснить.

- Так оглобля, мил человек, в нее коня, стало быть, запрягают. А на Варфоломея святого мы энтими оглоблями баб своих бьем.

Чиновник побагровел, хоть спичку об него зажигай. Глаза налились кровью. Он громко задышал. Набрал в легкие воздух и крикнул так, что с верхушек деревьев сорвались вороны и испуганно каркая, полетели к темному лесу.

- Ох, я вас! Ох, я вам! Ужо вы у меня! Поплачете вы у меня… Бьет он! Кто тебе ж это тебе дозволил! Баба человек государственный. Ты за нее ответ перед матушкой – государыней держишь. Староста, ты куда смотришь!?

- Так. Это. То. – Забормотал староста, - Положено так. Навроде как на коляды песни петь, да ряженными наряжаться.

Чиновник усмехнулся. Вытащил платок. Солидно высморкался. Спрятал платок в карман и достал из него блокнот. Карандаш:

- Варфоломея, говоришь, удумали. Я вам, сучьи дети, зараз такую Варфоломееву ночь учиню. Всех до одного. Сей же час. В холода вечные определю! Будете у меня там замест собак упряжки таскать. Как фамилия?

Чиновник притянул к себе худого долговязого парня.

Мужики и бабы дружно упали в ноги к Сергею Эдуардовичу и, целуя его башмаки, запричитали:

- Не губи, кормилец! Не зничтожай нас неразумных, отец родной! Деток наших малолетних не губи! Кто ж их накормит. Кто напоит сиротинушек! Век будем Бога за тя просить.

Чиновник брезгливо отпихнул особо вцепившуюся в его сапог бабу ногой, и примирительным тоном сказал:

- Встань, дура и не ори, чай не на кладбище. И вы вставайте, вставайте.

Народ поднялся с колен.

- Вот гляжу я нас. Вроде и руки, и ноги есть и головы на месте. Вам все это Господь на что дал, чтобы вы ими безобразили? Нет, он дал энто все, что бы вы ими трудились. А голова дана, что бы вы думали, как жизнь свою улучшать, а через - то мощь государства нашего поднимать.

Сергей Эдуардович отер взмокший лоб рукавом. Придал лицу товарищеское выражение:

- Ладно. Так и быть. На первый раз я вам безобразие это прощаю. Но ежели еще раз, а я тут часто езжу, узрю подобное. Уж тогда не взыщите. Тогда не обессудьте. Уразумели?

- Так точно, батюшка. Так точно, кормилец.

- Ну, коль уразумели тогда свинью в загон. Оглоблю в лошадь и на поля. Посевная в разгаре! Пошли вон!

Чиновник по особо важным делам топнул ногой. Люди с криками, а свинья с диким визгом устремились к деревне.

Не успели мужички разбежаться, как на дороге появился странный агрегат. Дикая помесь брички с кабриолетом. Из него доносились обрывки фраз:

- Сер… Эр… Вот… я… Дор… С.. оро…

Вскоре послышался скрежет тормозов.

Агрегат остановился у чиновничьих штиблет. Из него выскочил огромный человек. Он широко распахнул объятия и красивым баритоном пропел:

- Сергею Эдуардовичу многие лета. Многие лета.

Закончив петь, огромный господин устремил на Бойко глаза полные восхитительных слез:

- Рад лицезреть. Уж как рад!

Мужчины крепко обнялись и троекратно облобызались.

Чиновник по «особым» упоенно глядя на приезжего, сказал с придыханием:

- Певун! Певун, да и только! Тебе бы, Петр Кузьмич, в опере петь, а не губернаторствовать.

- А я, Сергей Эдуардович, и губернаторствую, и в опере городской пою.

Чиновник хмуро дернул бровью, и благодушный тон сменил на недовольный:

- Оно и видно, что поешь, а народ у тебя безобразит.

Нижняя губа у губернатора дернулась:

- Как безобразит, Сергей Эдуардович? Где безобразит. Не может того быть.

- Может, - Вскрикнул чиновник, - Может и тому есть свидетели. Вот мой возница Тихон видел.

Тихон согласно дернул усом.

- И мин херц тоже интересовался оглоблей.

Доктор виновато улыбнулся.

Губернатор пожал плечами.

- Не понял, Сергей Эдуардович?

- Так чего ж тут понимать, Петр Кузьмич, мужики твои по полям на свиньях скачут. Во время-то полевых работ! Все в тебя. Архаровцы, одним словом.

Петр Кузьмич Архаров облегченно вздохнул:

- А. А. Так то ж Варфоломей сейчас, Сергей Эдуардович.

Чиновник недобро взглянул на губернатора:

- Ты, Кузьмич, белены съел или так охренел! Али ты про закон об энтих катаниях, да шатаниях всяческих святотатских не слыхал? А коли бы не я тут притормозил, а кто другой из секретной палаты?

Губернатор широко улыбнулся:

- Ну, да миловал Бог, вы остановились, Сергей Эдуардович. Чаво сейчас об этом говорить. Едемте, я уж там все приготовил и стол, и баньку, и прочих разных дел…

Стынет все. Вы же сказали, что утром прибудете, а нынче полдень уже. Поехали. Поехали. Ёкипаж ждет!

Губернатор подхватил под руку С.Э.

- Ты, мин херца не забудь, - Садясь в губернаторский агрегат, сказал чиновник по «особым» - Он тут можно сказать, самый главный!

- Не забудем. – Заверил его губернатор. – Прошу садиться.

Петр Кузьмич подтолкнул доктора в зад коленкой.

Вильгельм, потирая ушибленное место, влез в салон.

Трогай. – Приказ губернатор своему вознице.

Но в это время в салоне образовалось усато – нахальное лицо Тихона.

- А как же мыр-да я?

- Дажидайся,- Ударил его по носу пальцем губернатор, - Сейчас за тобой приедут.

Губернаторский ёкипаж подпрыгнул. Развернулся ковром самолетом и полетел по небу, слегка помахивая своей шелковистой бахромой. Доктор от столь неожиданной метаморфозы побледнел, окоченел, крепко ухватился за ткань зубами и руками.

- Не боись, мин херц, - Весело рассмеялся чиновник по «особым», - Не выпадешь. Он весь живительным щитом покрыт. Вишь.

Чиновник поднял руку и выбил пальцами дробь. Послышался звон тонкого хрусталя.

Доктор успокоился, сел по-турецки и огляделся. Внизу быстро мелькали хутора, речки, леса. Вверху медленно плыли большие облака. Рядом с ковром на инкрустированных бриллиантами метлах летело несколько красивых девушек. Заметив, что доктор с недоумением смотрит на них. Одна из них встала на метлу и сбросила одежды. От красоты ее тела доктор зажмурился. Ковер сделал причудливое сальто и, махая своей, словно бабочка крыльями, бахромой опустился на мягкую лужайку, что лежала возле златоглавого терема…

Когда ёкипаж взлетел Тихон, восхищенно покачав головой, произнес:

- Вот же губернатор, а какой ёкипаж имеет. Мой хоть и чиновник по особым, а ездит, на каком-то, прости Господи, пердикюле.

Возница зевнул и влез в салон. Откинувшись на мягких начальственных подушках, он посмотрел в окно, за которым колосилось ржаное поле и скаламбурил:

Выйдешь в поле. Бабу мять. Далеко тебя видать. 

. Вдруг взгляд его замер. Он весь напрягся, ибо увидел, полевых мышей, что выскочили из своих норок на запах дармовой еды. Не заметив опасности мыши, стремглав побежали к «останкам» мужицкого пира. Одна из них ухватила корочку хлеба. Другая впилась зубками в останки сыра. Третья схватила колбасный обрезок.

Тихон быстро достал кисет. Нюхнул добрую порцию табаку и стал быстро шептать себе в усы:

- На море на Окиане, на острове на Буяне, на полой поляне, светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит кот мохнатый, а в зубах у него царь мышатый.

Закончив бубнить, Тихон обернулся черным котом. Ловко выскочил из салона. Спрыгнул на землю. Подобрал уши. Прижался к земле. Быстро перебирая лапами, устремился на мышиный пир. В нескольких шагах от потерявших бдительность едоков он замер. Выбрал взглядом самую упитанную мышь. Чуть выставил свой крупный зад и затем неожиданно сильно и быстро оттолкнулся от земли и полетел, точно пущенная охотником стрела. Сильными когтистыми лапами прижал мышь к земле. Впился ей в горло и с упоительным восторгом ощутил горячую кровь на своих острых клыках. Забилась мышь, запищала. Те же мыши, кого миновала когтисто- клыкастая смерть с жутким писком скрылись в норах. Тихон, крепко сжав в зубах добычу, побежал с ней к огромному дубу, что рос на краю поля. Здесь под раскидистой кроной он, урча и мяукая, съел её. Вытер лапой окровавленную пасть. Сытно зевнул и растянулся под дубом на шелковой приятной траве. Замурлыкал:

-Там днем и ночью кот ученный.

Все ходит по цепи кругом.

Пойдет налево песнь заводит…

Вскоре с дороги послышался чей-то крик:

- Эй, возница ты где. Ау- ау. Как там тебя., Тихон что - ли.

Кот подскочил. Встал на лапы. Трижды перевернулся через себя и обернулся вновь человеком.

Отряхивая армяк от налипших к нему травинок, сухих веточек, он вышел из- за дуба и, позевывая, ответил:

- Тута я. Тута. Задремал малехо. А ты кто, мил чалавек?

Человек, что стоял на дороге крикнул:

- Петр Кузьмич послал меня до тебя. Сказал, что подмога-де нужна.

- Нужна, мр- да. А как жаж, - Нахлобучивая упавшую с головы шапку, промяукал Тихон,

- Как бы не нужна мры –да так стал бы я звать –то тя.



Достарыңызбен бөлісу:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет